Дом, который построит доктор ч1

Мать твою, вот это дом!
Что за люди в доме том?..

Два первоклассных специалиста неспешно шли по светлым коридорам известной в городе клиники. Они тихо переговаривались между собой, держа направление на этаж экстренной терапии.  Ничего такого в разговоре, что бы касалось их профессиональной деятельности,  коллеги просто болтали. Болтали, мало обращая внимания на слегка подобострастные приветствия персонала клиники.
И вдруг они оба разом замолчали. И словно автоматы, одновременно замерли.  Остановились. 
Впереди резко распахнулась дверь одной из палат. Собственно, эта была та самая палата, куда они направлялись. Из распахнувшейся двери быстро вышла женщина.
Оба профессора тайно восхищались этой дамочкой уже месяца три.  Величавостью её шарма, экспрессией её хоризмы. Но это, во-первых. А, во-вторых, точнее – больше – они удивлялись силе, неиссякаемости фантазии этой женщины  в выдумывании изощренных каверз в отношении персонала клиники, где случайно, трагически случайно был нанесен вред здоровью близкому ей человеку.
Дверь палаты с шумом ударилась об ограничитель и медленно (будто осторожничая)  начала закрываться за женщиной.
Тема разговора  о погоде между коллегами сама собой улетучилась.  Мужчины,  молча, наблюдали как, как эмоционально посетительница покидает палату номер один, по-видимому, до чертиков ненавистную ей как раз своим «первенством» в этой клинике. За нею, за этой дверью  несколько минут назад закончился консилиум врачей. Очередное совещание светил.  Собственно она - эта дамочка в алой кофте  - и была его инициатором. Так сказать, «первопричиной»  очередного сбора главных специалистов этой клиники.
Профессора - бывший и нынешний глава заведения,  двинулись навстречу женщине.
Та  приближалась. Казалось, она смотрит в их сторону, то есть, даже так, создавалось полное впечатление, что у неё есть, что им сказать. Что-то очень важное и не особо радостное. Но, приблизившись, а потом и поравнявшись с ними, женщина в алом наряде оставила докторов без всякой надежды на общение. Или не узнала, или даже не заметила их. 
Светилы от медицины, судя по их лицам, готовились поприветствовать и даже как будто желали поговорить с тайно (разумеется, тайно) обожаемой ими дамочкой, но… та их проигнорировала. И это было странно. И как бы даже досадно.
- Э…добрый день, мисс…э…мэм? – Так попытался привлечь внимание рассеянной женщины тот, кто считался в клинике «молодым» профессором.
Но женщина видимо не расслышала этих  «дэ – мэ».  Руководствуясь какой-то своей мыслью с крыльями, влекущей её прочь из коридоров  цвета пресной клинической надежды, она двинулась мимо слегка посторонившихся  докторов.
Мужчины  быстро переглянулись. Но тут же, будто поймав друг друга на тайной страсти к чужой жене, оба опустили глаза. Тот, который был постарше запоздало, вежливо поприветствовал уходившую прочь посетительницу: «Добрый день, миссис Лоренс». Глядя ей в след, профессор  Лоцкер кривил губами, будто жевал не произнесенные, но подготовленные им банальные слова сочувствия. 
Женщина прошла мимо. По-видимому, ей уже серьезно поднадоели лица «ответственно» сопереживающие её беде, а бесполезные слова их – те уж точно перестали долетать до её ушей. И одежды их фисташкового цвета, и стены фисташкового цвета – казалось, всё это ей уже серьезно осточертело, наскучило и, наконец, стало безразличным за три месяца, что она ходит сюда за хоть какими-то изменениями, но всё впустую.
Профессора помолчали. Затем «молодой» сказал: «Наверное, мы все же опоздали». Второй - тот, что был постарше годами, пожал плечами: «Время жизни для этого пациента – оно тоже относительно, коллега.  Что значит: «опоздали»?».
Доктор Бойз  - нынешний глава клиники подошел к двери палаты, заглянул в неё, потом, пожав плечами,  снова опустил глаза в пол. – Я о том, что здесь…э… пусто.  Думаю, теперь  все собрались в вашем кабинете, сэр.
Профессор Лоцкер  - тот,   к кому до сих пор редко обращались на «сэр», тот, кто почти четверть  века руководил одним из ведущих медицинских учреждений города, медленно, будто устало,  приблизился к двери палаты и заглянул в неё. – Ну как же пусто, коллега? Здесь …всё на месте.
Гофр системы искусственного вентилирования легких так и продолжал двигаться вверх- вниз, работая с частотой грустного вздоха. Монотонный стрекот нескольких десятков медицинских аппаратов мог на смерть усыпить кого угодно, но …всё никак не того, кто, бережно укрытый по плечи простынёй остался-таки хозяином самой оснащённой в списке калифорнийских клиник больничной койки.
Седой профессор поджал рыхлые бабьи губы,  устало развернул короткую шею, снова посмотрел в сторону уходившей прочь женщины.
Размышляя о ситуации, доктор Лоцкер,  думал, прежде всего,  о себе. О том, как этот очередной как будто пустяшный инцидент может отразиться на его дальнейшей  карьере, а возможно, и судьбе. «Черт! Надо же было мне  опоздать именно сегодня. …«Сэр» -  вот, значит, как теперь называет меня между собой оперившееся подмастерье. …И куда  это так заспешила эта кукла в алых тапочках? Воздушная как стрекоза и стремительная, как кобра.  Разумеется, она сейчас же позвонит папочке.  А тот, …а тот  может настоять на повторном судебном разбирательстве.  И ведь не жаль денег! Ведь сказано же: «человеческий фактор», сказано: «непрофессиональные действия  анестезиолога». Виновный  наказан. Что же ещё? …Господи боже, ну почему ты даешь  власть и деньги только тем, кто вечно тратит их себе во вред?!  Ведь сделано всё возможное, …нет, она снова будет настаивать на том, чтоб меня исключили из Ассоциации ведущих медиков.  …Вот же, чертовка в тапочках, … ведь за какие-то месяцы,… мало ей, что выбила из этого седла, вот, теперь полетела дальше.  Невероятная стерва!  …Боже правый, но почему такой супругой ты наградил и меня?»
Слов: «Вообще-то, этот кабинет уже ваш, коллега», - доктор Лоцкер своему приемнику так и не сказал. Но психологически он заставил себя отвернуться от ситуации. И от системы искусственной поддержки жизни, которая, понятно, переживет его жизнь здесь, в клинике; а так же от  образа соломенной вдовы в алых балетках, никак ни ему, ни кому другому не дающей усомниться в своей намеренной, показной (совсем не актуальной по нынешним временам)  женской преданности.  Профессор Лоцкер сказал приемнику  другое: «Давайте-ка, коллега, поспешим.  Да, мы  слегка опоздали на одно…событие, но ведь в череде событий сегодняшних, оно не последнее, ведь так? Так что поспешим, нас ждут наши …общие дела».
Слов: «Вообще-то, вам …к нашим делам спешить уже не надо, …коллега»,  - этих слов своему бывшему боссу доктор Бойз тоже не сказал. Подумав об относительности всего в жизни, он промолчал. Улыбнулся только и рукой указал: после вас.
И они пошли дальше. 
Но старый профессор как будто понял игру в недосказанность. Он вдруг заспешил. - Да ладно вам, Генри! Что нового  они могут нам сказать?  Вы же видите, она снова отказалась отключать аппарат. Но это всё равно конец. Относительный конец. Не думаю, чтобы он помог её мужу. …Хотя, - Лоцкер улыбнулся, косо глядя на своего приемника, - хотя вы правы, в каждой ситуации есть свои плюсы. Да, коллега? Теперь широкое поле для экспериментов есть у вас. А я…займусь, наконец, наукой. – Улыбка спала. -  Жаль только, что отрывают от дела. Какими-нибудь да разбирательствами».
-Я смотрю на ситуацию немного иначе, профессор. – Доктор Бойз остановился у дверей приёмной.  - Что касается пациента …э…Лоренса, думаю, тут клиника не исчерпала всех своих возможностей. Я имею в виду возможности исправления этой …э…нашей досадной  ошибки».
Лоцкер криво улыбнулся, поблагодарив за попытку коллеги - своего бывшего когда-то ассистента хотя бы словесно разделить с ним его невероятно сложную проблему. Профессор улыбнулся и, молча, посмотрел на темную дверь приёмной. Та отчего-то вдруг показалась ему … не родной.  Лицо старого профессора слегка перекосило от неожиданного ощущения.
Доктор Бойз тут же попытался сменить тему. – И всё же погода была в эти выходные…
– Да, коллега, - перебил его Лоцкер, гася вторую попытку коллеги смягчить атмосферу предстоящего разговора, - вы правы, погода нынче …радует всех. Хотя, по правде сказать, рыбалка в эти выходные была так себе. Клевало, но… не очень.
Бойз улыбнулся. Он был уже в курсе, что причиной опоздания профессора Лоцкера на ответственную встречу была не рыбалка, а очередной скандал дома. Утренние газеты напечатали фото старика, тайком покидавшего дом своей юной любовницы. С надписью: «Вот это только и заботит академика Лоцкера»  - снимок не сильно угодил миссис Лоцкер, замечательно испортившей завтрак мужу профессору. Царапина от разбившейся о его лоб чайной чашки была припудрена, но …рог оставался заметным.
-Какие необычные духи, не правда ли?
-Необычные? – Лоцкер как будто не сразу понял, о чем речь. Но потом, по взгляду Бойза в сторону противоположного края коридора, понял, и губы его снова зависли, скривившись, как у печального смайлика. – М…да, действительно необычные.
-Они какие-то…резкие, не правда ли? Нет, …точнее они…
-Акцентирующие!
Доктору Бойзу показалось, что в самом конце коридора снова мелькнуло алое пятно. Цвет кофты удалившейся женщины, он был алым. – Думаю, она специально это делает. Сейчас в кинотеатрах показывают триллер «Абсурд». Что-то о случае клинической смерти.
-О, ради бога, коллега! – Профессор Лоцкер резко открыл дверь и вошел в кабинет, где его уже давно ждали дела и люди.
Доктор Бойз кисло усмехнулся на торопливость старика. «Кино. …Да, что верно, то верно: раскрашенный до предела упрощенный донельзя взгляд на проблемы. Решение в духе сказок: акцентирующие духи и яркая кофточка посетительницы – и всё! – умирающий открывает глаза и произносит…».
-Профессор Бойз, мы ждём вас!!
Бойз быстро посмотрел на приоткрытую дверь, вздохнул, качнул головой и, смахнув усмешку с лица, вошел в кабинет, который скоро (очень скоро) будет всецело  принадлежать ему одному.  – Киношный абсурд!
                ***
«…Жизнь бессмысленна и долга, когда серьезно ничего не цепляет.  Странное, гнетущее чувство предстоящей долгосрочной тоски. Нет ощущения чего-то стоящего впереди. И желания бороться за него тоже истощилось. Наверное, это уже болезнь. Наверное, это депрессия или завышенное самомнение. Не важно! И здоровье, его целостное наличие во мне – уже особо не волнует меня. Былого испуга, что со мной что-то не так, нет. Ничего не подбрасывает.  Взгляд останавливает исключительно мир внутри. А простой вопрос: тогда зачем идти дальше – сбрасывает действующий счет в ноль. Название тому, что двигало меня в прошлом  – тщеславие. Желание сделать что-то узнаваемое, именное – это  тщеславие? Нет, настолько я не тщеславен. Я делаю только то, что мне нравится, и что я делать умею. Нечем гордиться и выпячиваться. Мои успехи – это успехи целой команды. Это общий труд. Тридцать восемь лет. Для чего жил?  Что за потребность - удовлетворять чье-то тщеславие пожизненно? Глупо всю жизнь только и делать, что удовлетворяться…». Мысль далее: «Ничего не цепляет! Будто я уже ветх неимоверно. Как Завет. …Печально. И тоска во все щели. Нет, нет, я никого не виню в том, на что решился…».
Завещание, а он присел за стол, чтобы написать именно его и, разумеется, в обычном, то есть в официальном стиле, то есть, расписав, что, кому и за что, - оно так и не было им закончено. То есть точки после слова «удовлетворяться» он не поставил. А что там докручивалось после в его голове – то не ясно. Лоренс - человек скупой на эмоции. Он даже когда сильно сердит или без меры задумчив, он и тогда выглядит, мягко говоря, неадекватным (а как ещё может выглядеть человек, замирающий в недоумении при осмыслении того обстоятельства, что вместо ожидаемого кислого опять проглотил сладкое?)
Тот, кто прочел бы (именно: прочел бы) написанное, тот не сразу бы разобрался, в чем проблема. Что, собственно,  довело человека до такого расположения душевных грёз и звезд? Решился  ли господин Лоренс, затюканный своим тщеславием (но больше - тщеславием продвигающих его людей), покончить, наконец, с пороком?  (Хотя пороком ли, - чувствуется сомнение).  Или порок этот не совсем ещё загнал его в угол, и на желание  сделать что-то «узнаваемое,  именное»  господин поведётся ещё разок - тут было не ясно. Но слово «завещание» имелось в заголовке листа формата А4. А это значит, депрессия у человека, взявшегося за такое дело, прогрессирует уже давно. По писанному в бумажке, как сквозь оконное стекло, видно: желание проститься с миром засело в голове доктора Лоренса серьезно. И не сейчас, так день - два спустя, он вернется к своему Завещанию.
Лоренс посмотрел на лист офисной бумаги, ещё белой, невинной (ничуть не кающейся), потом вставил его в принтер и отпечатал набранное на экране ноутбука. И после опять посмотрел на лист. Теперь тот пестрел незаметными глазу точками (пикселами). Те были серы и будто даже вовсе не от того, что картридж слегка поизносился. Серые точки – пятна, сливаясь в строчки - линии, они сплошной серостью будто стыдили кого-то. Будто корили и, более всего, конечно же, автора строк. Корили его в серости его благополучно - монотонной жизни: (типа: ай, как серо живешь!)
После вздоха, Тед повернул лист к себе чистой стороной. Затем в долгой задумчивости, глядя в дальний, но явно самый светлый угол комнаты, выделенный ему женой под домашний кабинет, трижды свернул его, а потом, впадая в какую-то глубокую задумчивость, принялся наматывать смятый лист себе на указательный палец. Типа бинтовал его.
Он крутил лист вокруг пальца, …крутил,  в задумчивости, будто пригвожденный удивлением в себе самом, и одновременно тупо следил за солнечным зайчиком, прыгающем по стыку скрещенных стен кабинета.
Зайчик  - отблеск от  зеркальной рамки с семейным фото (Тед да Лиза) - он двигался по линии угла, он жил, благодаря сильному сквозняку и движимой им оконной шторе. Это прыгающее пятно легко загипнотизировало  Лоренса, снабжая мозг некими ассоциациями. И  держало так, под гипнозом довольно долго.  Потом от едва уловимого быстрого движения на столе Тед очнулся. Сморгнул, шевельнулся, вздохнул, смяв губы в букетик, и неожиданно быстрым движением обеих рук взял, открыл сетчатую клетку с ярко-зеленой ящерицей внутри (изумрудной любимицей, жившей прямо тут, на его рабочем столе), и щелчком  толкнул бумажный сверток к домику из окаменевших водорослей. – Это тебе, дружок.  Играй…
Ящерка облизнулась. Она не прореагировала на заброшенный ей подарочек.
Рептилия будто улыбалась. Глядя на хозяина немигающим янтарным взором, она будто отвечала ему его же настроением: «Что было, то и будет. Будет то, что уже было: пободрствуем, отдохнём; отдохнём и снова, …да, снова и снова, как ни крути».
Ящерка кинулась в открытую дверь, но хозяин сегодня оказался проворней. Тед закрыл дверцу клетки, чтобы шустрая двадцатисантиметровая «штучка» не выбежала наружу и не была в отсутствии хозяина случайно растоптана каблуками его любопытной супруги. Затем Тед поднялся с кресла, пошел, закрыл створку окна (чтобы его «штучка» не простудилась) и после, уже без всяких вздохов и оглядываний,  весьма бодро,  вышел за дверь.
Любитель теплых солнечных ванн – изумрудный Абба опять остался один. Его друг ушел.
Встреча …друзей состоялась год назад. Тед нашел ящерицу прямо на улице, вернее, под колесами своего авто. Ящерица была явно домашней. Не боялась людей, не пыталась даже убежать от руки, которая её словила, чтобы только посмотреть. Но зеленая штучка Лоренсу полюбилась. Он вообще обожал зеленый цвет. Каков пол зверька – Тед так до сих пор и не разобрался.  Наличие «гребешка» надо лбом ящерицы указало, что в его руках «мальчик». Тед лично сплел клетку -домик  и стал звать зелёного приятеля Аббой. Они подружились.
Абасия – так звали уродливую с лица темнокожую улыбчивую любительницу художественного свиста (певунью) – няньку мальчика Тедди Лоренса. Почему имя вдруг всплыло в памяти? Из-за цвета ящерицы.
Воспитательница маленького мальчика была довольно-таки крупной женщиной и большой любительницей ядовито-зеленых тюрбанов (а так же игр в шахматы и в «пади-шах-матов» (это когда, плетут тюрбан на голове, а после «рубят» голову)). Аббасия была первой женщиной в жизни Лоренса, которая умела вычёркивать его желания. Когда Тедди вырос в интересующегося архитектурой молодого человека, стало ясно, что результатом трудов воспитания няньки-свистуньи стала его заметная осторожность по части женщин и страх растолстеть. А ещё:  умение разглядеть место для света и тени; любовь к детализации и расчету  и … клиническая предрасположенность к зелёному цвету.
Всё это теперь черным по белому значилось в медкарте психоаналитика Лоренса. Диагноз «депрессия» там значился под вопросом. Но врач как будто легко находил лекарство для своего пациента. Например, он посоветовал ему как-то одну методику. Она заключалась в выбросе агрессии. Человеку тихому, чаще задумчивому врач сказал: «У вас есть отличный шанс полечиться, доктор Лоренс. Вы же приступаете к реконструкции здания. Вот и беритесь за крушение его стен. Крушите и кричите на то, что вам в жизни не нравится. Что осточертело. Один сеанс заменяет пятнадцать лет антистрессовой терапии. Да, да, вам поможет». Доктор может и пошутил, но Тел надел каску, очки, взял отбойный молоток и …приступил к реконструкции. Коллеги Лоренса – его команда из суеверия не стали этого делать. Крушить чужое творчество? - ни за что! Лоренс не испугался. Пугались работавшие с ним рабочие, ведь доктор Лоренс кричал: «Убей бюрократов! К черту семейные ужины! Я вам не осёл!!»
Ящерка немедленно воспользовалась новой мебелью в обстановке своего дома. Она тут же влезла внутрь рулончика. Игра ей понравилась. И пока Тед закрывал окно, шел к двери, она все бегала и бегала: то вокруг, то внутри бумажного свертка. А как хозяин вышел из  комнаты (неожиданно громко хлопнув дверью), ящерица замерла. После долго, очень долго она смотрела в сторону двери. Туда, где как бы имелся выход, но как бы не для её возникшего желания удрать.
В запертой клетке  Аббе оставалось одно:  охранять откровения хозяина.
                ***
Количество бумажных рулончиков росло день ото дня. Абба бегал по ним, уже не чувствуя в них какой-то особой новизны или опасности. Напишет хозяин бумажку-завещание, обвернет её вокруг пальца, после бросит её в клетку,  и … тихая сытая жизнь ящерицы продолжается.
Вернее, она продолжалась так до поры.
                ***
В физиономии Лоренса, приехавшего домой с работы, чтоб отдохнуть с часок, принять душ  да приодеться для «выезда в гости»,  был полный покой. Это на первый взгляд.
И вот он в огромной гардеробной. Готов сменить домашний прикид на «гостевой».  Он включил полный свет и, молча, принялся обдумывать, чего б такое надеть, чтоб не показаться тем, кто его неделю не видел «каким-то не таким».
На лице Теда, как всегда ухоженном долгим туалетом, не был виден ни минутный позыв, «немедленно написать завещание», ни даже такая серьезная штука, как циклическая бессонница. (Ту Тед теперь «убивал», выпивая в течение дня пару каких-то капсул из коробочки, подсунутой ему его заботливой жёнушкой). Взгляд серых глаз под тяжелыми веками  трезво, без суеты выхватывал из системно устроенных рядов вешалок и полок лишь то, что требовалось по надобности: носки, ботинки и прочее. «Барахла, …сколько барахла, …зачем? Я что, сороконожка? …И вот так каждый день: стой и думай, выдумывай, …ищи».
Сегодня Лоренс ехал на встречу со своим крутым тестем (и его друзьями – бизнесменами, известными общественными деятелями). Арнольда Макинтош уже отошел от больших дел. Как-то уже даже стало забываться, данное ему когда-то обидное прозвище «Арно Хапун» («бессовестный землевладелец»). Теперь Арни всех…обувает. Это был намеренный шаг при выборе, куда вложить «глиняные деньги» - …пошив обуви! Он ставит на неё известное в мире клеймо, просто перекупив его по случаю затруднений у «сдувшейся от кризиса» обувной компании. Только и всего!
И вот, отправляясь в дом с такими людьми, Лоренс, кривя лицо, «наряжался». – Вот куда, ….зачем? - После двадцатиминутного выбора у стоек с костюмами и туфлями, хозяин гардероба так все босым и стоит. «Черт бы побрал эти «семейные обеды». Да что я, голодный, таскаться по чужим домам, то на ужин, то на обед, …к черту пальто! Я им сейчас скажу, я им скажу: я вам не индюк! И вот, вот…явлюсь так: исключительно босым к этому башмачнику. Мой прапрадед орден из рук Вашингтона принимал, братья кровь пролили, защищая интересы профсоюзов, а они, …пусть их Гарри Фридман развлекает. Вот, пусть включают телевизор и …завлекаются! …Лиза! …Лиза? …Что-что, ни что!  Я говорю, что я никуда не еду.  Никуда – это значит, и к твоему отцу – тоже!  (Крик жены в ответ: «ТэЛо, перестань, милый,  я уже скоро спускаюсь, успокойся»).  …Успокоиться? Да как же! Я спокоен, …да где ж они, …мои … я  спокоен. …Ну вот что это такое? Лиза,  раздай все это к чертям, завтра же раздай!  …Что, нет? Зачем мне малиновый пиджак? Пять фраков, …шесть. Зачем мне белый фрак, Лиза?  …Что вдруг, что значит «вдруг»? …Нет, к черту, еду босым!! …Что? Да я бос! И что?! Нет, я не собираюсь надевать эти «прекрасные» новые ботинки. Продвигать бренд твоего папаши – дудки! - не собираюсь! Или босым, или – никуда. Твой выбор, дорогая». - И он поехал в дом известного обувщика в зеленых носках!
Вечером, когда семейная пара вернулась с обеда (продолжавшегося почти до полуночи),   ящерица снова получила рулончик для «охраны» замысла своего хозяина.
Для единственного друга никаких стараний не жалко!
                ***
И вот настал день, когда у Аббы вместо хозяина - безумно занятого человека, художника, архитектора, скульптора, плотника, литейщика оригинала, лекальщика, замечательного медальера склонного к философии появился новый хозяин. Это – неряха гитарист, поэт, певец и матершинник (и, как уверяют некоторые, выпивоха - весь в отца) -  Френк Мерфи.
Обычный день ноября. Ветреный, серый, в общем, ничем не замечательный. Хотя нет, в Калифорнии в это время пьют молодое вино. Но Лоренс весь в делах, пьет исключительно в гостях у тестя, на ужинах (ну, или обедах – там же).
И вот день почти к концу. Таких спокойных, но трудоёмких дней в жизни доктора Лоренса - море капель. В это Рождество  он будет назван «лучшим архитектором года».  Он, «наконец-то» (великими интригами собственной жены, хотя, напрасно, так как Тед был того назначения достоин),  не просто вошел, он возглавил Союз архитекторов Калифорнии.
В своей работе доктор Лоренс не любил распыляться. Он брался за что-то одно и доводил дело до торжественного конца. Хотя, собственно конца дел у ученика творца не бывает. А только лишь  срок окончания работы над одним проектом и замыслы о другом.
Это было время, когда Тед трудился над реконструкцией здания окружной прокуратуры. То, после всех  преобразований, должно было превратиться из жуткой архаичной архитектурной жабы дэ классик  в vip – арт - принцессу – стать Домом коллекционеров. Попросту – аукцион – галереей – центром круговерти больших и малых талантов, продающихся себя задорого и очень дорогих покупателей, желающих словить дорогое, но подешевле, а так же, заплативших за вход зевак, ещё успевающих полюбоваться на подлинники, и их почти равноценные копии, а так же, увидеть воочию первых и вторых лиц общества.
Тед Лоренс решил сложнейшую как архитектурную, так и технологическую задачу. Он сумел превратить стандартное административное здания эпохи Тео Рузвельта, зажатое между двумя типовыми бетоно-пластиковыми трехсотметровками,  в  безопасное и, вместе с тем, современное, комфортное место встречи денег и сокровищ.
Внешний вид здания изменился настолько, что угадать, что в нем раньше было, можно лишь по старой адресной книге. В качестве модели Лоренсом была взята малахитовая шкатулка с чуть приоткрытой крышкой. Он поднял у здания крышу, снес верхний этаж, преобразовав его в комфортную мансарду с выходом на вертолетную площадку. Мансарду он обтянул пластинами из формованного цветного керамо-пластика, и, сняв с крыши обесцвеченный ветрами серый настил, заменил его зеленой черепицей. Та изготавливалась из специальных пород глины,  обжигалась под пристальным присмотром мастера, а после, с любовью к материалу, выкладывалась рисунком, имитирующим срез малахита. 
В тот хлопотливый день Лоренс проверял готовность парадной лестницы холла, по которой посетители будут подниматься в залы галереи. Работа долгая, монотонная, и требующая усиленного внимания.
Раньше, то есть в бывшей прокуратуре, верх холла был обведен галереей с перилами. На галерею вела двухпролетная лестница. Наверху располагались два длинных коридора, куда выходили все пять залов второго этажа здания. Собственно там и предполагалось оборудовать залы для выставок и помещений для аукционов. Так же там полагалось разместить кабинеты для заседаний членов клуба коллекционеров и, разумеется, обустроить офис администрации.  Обустройство кабинетов и залов – эта работа была  уже позади. Детализацией там занимались помощники Теда. Задачей самого доктора Лоренса было скрыть от глаз посетителей один из пролетов лестницы, сделав из потерявшего свой центр пространства нечто замысловато несимметричное, сосредотачивающее внимание посетителей на отдельных крупных деталях роскошного холла.
Чтобы сделать доступ наверх для избранной публики малозаметным для общей массы посетителей выставок, Лоренс укрыл правый пролет лестницы за бронзовым сетчатым ажуром, на котором предполагалось развешивать дизайнерские работы профи в области рекламы. Левый пролет - Тед оставил для широкой публики, превратив его в шикарную парадную лестницу, достойную зрелищного места. 
Этими «превращениями» Лоренс в тот злополучный день и занимался, отвлекаясь на вопрос праздношатающихся любопытных: в чем смысл правого пролета, представляющего собой «руку дающего»?
Правый пролет – тот, что был укрыт за ажуром из бронзовых лент и картин, выполненных методом литья (опять же по эскизам доктора Лоренса), был значительно архитектором сужен и выполнен в виде руки. Последний фрагмент лестницы упокоился на пяти пальцах раскрытой ладони.
Облицована «рука - лестница» была пластинами из мрамора цвета слоновой кости. И вся укрыта, как уже сказано, за бронзовый ажур.
Рука, позировавшая Лоренсу, выглядела не особо мускулистой, скорее, она могла бы принадлежать либо пианисту, либо … карманнику. Кто конкретно позировал Лоренсу - так и останется тайной творца. Но было заметно, что демократичному доктору разделение людей на категории не нравится.
Зато это устраивало заказчика, инвесторов. И Лизу – супругу архитектора, как-то даже давшую интервью на данную тему. «По  лестнице «избранных» будут подниматься  тоже обычные люди. Но из числа тех, кто за всё в жизни платит немножечко больше, чем остальные «обычные» люди. Вот и вся разница».
Рожденный в семье  политика - демократа Теодор Лоренс побаивался и даже как бы недолюбливал людей, имеющих какое-то особое право на вопрос: чего желаете? ответить: что захочу. Кто-кто, а он – творец в душе, часто сталкивался с такого сорта людьми. Уж он-то знал, каких стоит трудов, вписывать в их «желаемое»  то, что будет интересно всем  и не только в этом сезоне, а ещё долгое, долгое  время.
Итак, элемент тщеславия был укрыт от любопытства бронзовым ажуром. А Лоренс, со свойственным ему педантизмом, занимался доводкой лестницы «для всех» - то есть, был занят левым пролетом. Тот выглядел весьма …демократично. Был удобным, широким, основной материал – металл и пенно - мрамор темно-зеленого цвета. Облицовкой ему служили тонкие пластины из натурального полированного  мрамора тоном посветлее,  украшенные элегантной золоченой каймой, наносимой художниками арабами вручную.
Работа шла своим чередом.
Приехал грузовик, привезший долго ожидаемый Лоренсом искусственно выращенный кристалл, ограненный под бриллиант,  для перстня, украшавшего указательный палец «лестницы руки».  Лоренс тут же отправился контролировать разгрузку и установку на место ценной детали интерьера.
Скоро приедут «господа – комиссия» из Союза архитекторов.  Дело к завершению.  Теду надо было спешить с «деталями». Спешить, но соблюдая нравы и технологии завершения столь грандиозного дела.
Впрочем, к доктору Лоренсу комиссия уже присылала своих  «шпионов». Те дело «особо грандиозным» не находили. Но говорили, что  «в целом здание обновлено». «Изменен стиль здания, но лишь в рамках назначенной ему новой цели»; «максимум в сторону современности на базе того классического минимума, что уже имелось в проекте здания бывшей прокуратуры»; «радует, что обновленный внешний вид здания Дома коллекционеров не слишком побеспокоил новаторством общий план улицы столицы штата». 
Писали, что «здание стало заметным, что Лоренсу как будто удалось…».
- Доктор Лоренс, там вас спрашивают какие-то люди. Машины служебные. Должно быть, опять кто-то из городских властей. Они там, у служебного входа.
Тед вытер запыленные руки влажной салфеткой, потом, привычно, потер руки о карманы рабочей куртки, снял её и, одернув на себе запылившийся немного пиджак, пошел, на встречу…с властями.
А его усыпили хлороформом и … затолкнули в салон мерседеса.
По счету он был четвертым из семерки похищенных в тот день людей, так или иначе прославивших себя в Лос-Анджелесе.
***
Итак, Лоренс вырос в семье потомственного политика. Собственно на нём, на Теде, вся лоренсовская политика и закончилась. Двух старших его братьев отстрелили ещё в самом разгаре их политической карьеры. Был похищен и канул в Лету (а скорее, сброшен в океан) муж сестры Теда – на сегодняшний день самого яркого профсоюзного деятеля города (и даже штата). А поскольку Тед был значительно младше «меньшова» в семье (поздний замыкающий), то не «впустить»  оставшегося фамилиеносца в политику родители перед смертью все-таки успели.  Рос «вечный» ребенок в условиях тепличных, но законы  защиты интересов ребенка тут не причем. Ребенок, которого по замыслу  «всеобщей демократизации человеческого сообщества» не только задеть, но и словом обидеть весьма накладно, совсем не нуждался в чьей-либо опеке над своими интересами.  К пяти годам без битья по губам и рукам, Тед уже знал, чего делать нельзя ни при каких «хочу» (Аббасия,  аллилуйя!)  В общем, мальчик вырос нетронутым в смысле физики.
Шлепки и подзатыльники обошли его стороной и в частной школе для особо одаренных детей. То есть даже если и случались там драки, Лоренс в них не участвовал вполне осознанно. Он тихо воспитывал в себе тягу к прекрасному, слушал музыку, учился общаться. А если вынуждали к разговору, свои убеждения он защищал силой дипломатии (промолчит даже там, где и было что сказать). То с камнерезом, то с топором, то с зажатой в руке стамеской  он воспитывал в себе зодчего. Это не могло сделать его особо компанейским человеком, но и один он обычно за дело не брался, умел привлечь единомышленников.
В университете у Теда была возможность попасть в серьезную драку. Там  заметили, что парень обладает той самой конституцией, которая отражает в себе задатки неплохого бейсболиста. В тайне (так поговаривали) Лоренс мечтал пробежаться по полю с мячом и метнуть его столь яростно, чтобы черта с два поймали соперники, но …первая же встряска на поле дала понять, что в мир стопроцентных мужиков ему вход всё же закрыт. (Игра для двадцатилетнего Тедди закончилась сотрясением мозга). Бейсбол остался в юношеских мечтах парня.
И опять Тед углубился в философию архитектуры. Его кумиром был и остается Антонио Гауди, которого, как говорил Тед, Бог одарил и талантом и заказчиком. По обмену студентами он побывал в разных странах, изучая необходимые зодчему приемы реализации задуманных проектов. В Сибири он учился рубить «пряничные домики», в Мурано – дуть стекло, в Реймсе –  делать витражи,  в Чиуауа – чеканить монеты. В Неаполе - учился, жил и работал. Строил канал, реконструировал акведук и чистил отстойники. А ещё – рисовал. Рисовал взахлеб, все, что радовало глаз. (Тед все время чему-нибудь учится, и все чего-то не достает, говорит, вырезывать камеи не умеет, ювелирное дело – надо бы освоить, а ещё прядение войлока, вязание из виц и соломы, а ещё его завораживает работа над деревянным часовым механизмом…»).
Дальше  - работа, ученье и опять работа. Работа, когда - в качестве помощника, когда – за главного. Бизнес в творчестве тоже необходим. Для денег Тед брался и за проекты вилл, загородных бунгало, частных домов. Ему вообще нравилось строить дома и домики. Он не тяготел, он жил в этом секторе фантазий. Но больше ему нравилась работа «для общества». Например, он проектировал и руководил работами, создавая парк Семьи.
А тут как раз и невеста нашлась, … хотел он ей кольцо на палец надеть, но такая попалась, что она ему первой его надела. 
В общем, не битым Лоренс попал в руки людей, которые «пригласили» его и ещё шестерых  из десятка первых лиц города, мягко выражаясь, к себе в «гости».
                ***
Сначала, то есть шестерым из семерки сказали, что они  - лишь участники игры: «Одного из семерых». Им сказали: это как реалети шоу, ничего нового. И предложили жестокую игру, в которой десяток  переросших недоумков показательно  (назидательно) убивают одного из «приглашенных», того, у кого первого вдруг откроется желание поважничать своим значением перед остальными (убогими на таланты личностями).
Первым из семерых «прокололся» известный дирижер Марк Филипп Бух. Ему, по мнению одного из подонков, «слегка не повезло с фамилией». Но не с неё всё началось.
Сначала похищенных было четверо. Их хватали по одному, сначала сажали в мерседес или джип, усыпляли, затем заталкивали в старенький крытый фургон. Там люди приходили в себя, оказываясь связанными по рукам и ногам. И так, лежа они, почти одинаково, не понимая, где они, что происходит и что от них нужно, – приходили в себя. И Лоренс, очнувшись, начав «трепыхаться», пытаясь понять, что с его руками и ногами, пытался задавать вопросы. Конвойный, а им тогда был короткошеий крепыш по имени Макси, давал ему на всё один ответ – битой по почкам.
И вот когда Лоренс понял, что попал к чудовищам, из оцепенения его вывел тихий шепот одного из похищенных. Говорил человек, лежавший за спиной Теда. По голосу средних лет мужчина, европеец. Говорил он очень скоро, говорил сначала по-английски, с легким акцентом, потом, спросив, знает ли он французский, перешел на французский. Большей частью Лоренс с трудом его понимал, лишь догадывался, что хотел сказать, что хотел успеть сказать этот несчастный человек.
Лоренсу, замороженному от страха и вынужденной неподвижности,  мужчина, прежде всего, запомнился свои именем и теплом. И ещё: от него пахло смесью парфюма и хорошего коньяка, (что было весьма приятно, потому как в целом в фургоне зависла жуткая вонь).  Однако говоривший человек был трезв. Тед так решил: услышанное им – могло быть речью лишь трезвого человека.
-Послушайте, …вы слышите меня? Вас зовут Лоренс, я знаю.  Лично мы не знакомы, но я знаю вас и видел лично. Правда, один только раз, но это не важно. Возможно, и вы знаете, кто я такой, …хотя,  что я говорю, кому теперь важно, кем мы когда-то были. … Послушайте, Лоренс, меня зовут Марк Филип Бух, я только вчера прилетел в Лос-Анджелес из Милана с концертом. Меня вытащили из зала, где проводилась презентация одного музыкального проекта и я, …боже, да о чем же я говорю?! …Простите, вы, возможно, не интересуетесь музыкой, то есть, простите, я даже предположить не могу, что известный архитектор совсем не интересуется музыкой, но кто знает, возможно, вы лично ни разу не были на моих концертах, я, …я дирижер. …Боже, о чем я, какая теперь разница: кто и кем я был! Я знаю, я чувствую, что это конец. Послушайте, Лоренс, я понял, я понял, да, именно для меня всё уже кончено. …Но я… не об этом. Понимаете,  я здесь родился. Здесь мой дом, родители, жена, дети. Но так получилось, что большую часть жизни я в разъездах, гастроли, понимаете? Но я родился здесь, вы вообще слышите меня, ну… шевельните хотя бы плечом, я пойму, что вы меня слышите. Вы понимаете меня? Вы ведь знаете французский, …послушайте…
Лоренс шевельнул спиной. И снова промычал: ву…уи.
- Слава Богу! Сейчас вам тоже снимут ленту со рта. Они всем нам сняли её, когда мы перестали сопротивляться.
И тут дирижера ударили битой по шее. – Эй, …ты  что, иностранец?
Бух, по-видимому, никак не мог сообразить: что лучше ответить: да или нет?
Подумав, он всё же солгал.
-Ах, ты иноСРАНЕЦ, ...тогда,  ну-ка,  сюда. …Вставай, …пошевеливайся, сюда, давай, на выход.
И тут фургон остановился.
Тед решил, что человеку повезло, что как иностранца его отпустят. Но  Бух угадал в первый раз и не угадал во второй. Своей ложью он лишь ускорил финал рапсодии своей жизни. Потому он снова заговорил. И опять же по-французски. - Мои родные живут на улице Секвой. Секвой – сто. Но… это не главное, вы, Лоренс, вы слышите меня, …Лоренс?
Его пинками толкали к двери, он, связанный, полз туда, не переставая говорить, он плакал, принимая удар за ударом, плевок за плевком, но не переставал просить о последней услуге: «Лоренс, в доме рядом живет женщина, … одна женщина с ребенком. Это мой сын. Скажите моему отцу – Эд Апс – это мой сын! (И дальше открыто, по-английски) - Слышите, вы слышите меня?! …Я подтверждаю это перед ликом смерти! Слышите?! Скажите, что я признаю это де факто, де-юре, - как угодно. Отец, …он вечно донимал меня. Меня и всех. Что мы не на что ни годные родители. …Вечно был недоволен мной. Моей женой, моими четырьмя дочерьми,  …боже, что я говорю?! …Мой отец - он славный человек. …Я,  скажите ему, бога ради, скажите, я  понял его печаль! …Боже, не бейте так больно, я ещё живой!! …Эдди – мой… мальчик! Лоренс, скажите ему, обещайте, поклянитесь, я люблю его, я,…я признал его! Я,… скажите, …мне больно, отпустите меня, …звери, вы – звери!  Скажите Фиби, боже, как больно, …я признаю сына! … Боже, не бейте же, не…».
Его переспросили насчет фамилии. Он, уже захлебываясь кровью, внятно произнес: «Я - Марк Филипп Бух».
-Как? Ещё один Бабах?
Связанный, стоявший на коленях человек внятно произнес свою фамилию после удара ногой в грудь. – Меня зовут …Марк …Филипп …Бух.
- А, так ты только бух? Как жаль. …Всего лишь бух. (Вопрос к «публике»)…А что это меняет? Ну, ошибся я с его фамилией, что он так сразу: я – не бабах, я – только бух»? (К тому, кто на коленях). Что не так я сказал, а, трижды бух?
- Я – Марк Филип  Бух.  У вас что-то со слухом.
И тут началось…
-Ах,  ты жопа еврейская! Это у меня нет слуха? У меня?! Да я тебе сейчас  уши обрежу, сука!
Молчание в ответ.
Последовали удары, пинки. У ног  кричавшего, свалившегося на землю падает окровавленное ухо.
Человек упал. Но и разбитым ртом он повторяет знакомую здесь лишь шестерым имя «Я - Марк …Фи…Филипп…Бух, а ты, … ты дерьмо и фашист».
-Что? Нет, господа, вы слышали? Он ещё и обзывается. Нет, видит бог, я не хотел этого делать, но… - улыбка изувера, - меня вынудили.
-Да, Эрни, - поддерживают те, которым плевать на смерть, - он тебя обидел.
-И, думаю, напрасно он это сделал, Эрни. 
-Точно, Тони!  Напрасно он это сделал.
Пятеро начинают колошматить несчастного бейсбольными битами.
Двое из троих связанных, наглядевшись на жуть картины убийства,  неуклюже падают навзничь. Возможно, это и вправду, обморок.
Но, как оказалось, это часть игры. Игры на глазах человека, оставшегося в разуме.
Он может выражать своё мнение. Теперь его рот открыт.
Но он молчит. На всякий случай, даже тогда, когда поинтересовались его фамилией. – Так это ты Лоренс?
                ***
Он  влез в фургон сам. Сразу, как приказали: «Эй ты, немой? А ну, полезай в фургон!».
Тед  закатился под скамью у стены и ничего больше не хотел видеть, никого в жизни!
Рядом, как кукол, покидали остальных похищенных.
Несчастные явно в себе, это уже не обморок, а попытка спрятаться за невменяемость. Они стараются не шевелиться, даже тогда, когда их бьют битами  по ребрам и ногам. – А ну, чего разлегся, господин облеванный?! Двигайся, двигайся, я сказал, шевелись!
-Бо… я уже у…я умер? – Все повторял Бух. – Я умер, …ответьте? …Это уже…я где?
Тед боялся одного – сойти с ума и таким, калекой попасть обратно в жизнь. «Нет, нет, лучше пусть убьют. Пусть совсем…». Он, как все тут избитые и заплеванные, считал, что его сон слишком затягивается. Страшный сон. Но разум подсказывал: «Ты не спишь. Ты забыл, ты страдаешь бессонницей».  «Тогда я брежу. Да, я брежу, …это все не жизнь, это…».
Да хоть что, но это продолжалось, а число похищенных  - множилось.
Дирижер по имени  Бух уже не в силах был ни открыть глаза, ни нормально дышать. А трое «новеньких» бились в истерике, больно ударяя его и других несчастных, уже ознакомившихся с методами бандитов. «Свежие» пытались высвободиться от пут и кляпов, пиная тех, кто уже перестал сопротивляться встрече с дикой случайностью.
Одного новенького Тед знал лично. Увидев, как его заталкивают в фургон, Тед чуть не закричал. А когда близкого ему человека начали бить и, плюя в лицо, спутывать – отвернулся и стиснул зубы. Он тихо стонал, не пролив ни слезинки от подступившего к горлу горя.
Меньше всего на свете, Тед хотел бы быть униженным на глазах этого человека. И обратно: он – с крепким сердцем и нервами, не сентиментальный в принципе человек – он не смог бы вынести его унижений на своих глазах. «Джон, …нет, …только не здесь, не теперь,…не поговорив, …не простившись…».
Шестерых пленников вытащили из фургона. И, погоняя, заставили …прыгать  на спутанных ногах до жутко воняющего падалью места. Их гнали на свалку. На казнь.
«Нет, это точно не сон.  Не сон. Боже, я впервые жалею, что не сплю. Спать, заснуть, …умереть…», - падая лицом в падаль,  он забыл, он ЗАБЫЛ, что каких-то несколько часов назад творил мирное и прекрасное. Для всех.
                ***
После того, как их выгрузили на одной из пригородных свалок (вот уж точно – не то место, где бы они – эти шестеро хотели быть захоронены), теперь у всех рты от липкой ленты были свободны. Люди могли выразить своё несогласие с происходящим. Или хотя бы попробовать возмутиться, но… они молчали. Они, молча, прощались с человеком, которого на их глазах забивали в смерть лопатами.
Марк Филип  Бух покинул мир музыки.

Осень. Со стороны пустыни дует холодный ветер.
Звезды любят покидать своё небо именно в эту пору.
Где-то продолжал жить мир  и музыка. 
И не понятно присутствующим, как же это может быть?
                ***
-Нас уже ищут, господа. Я видел, все каналы показывали три фотографии  похищенных и …семь рож – вот этих вот. Мы крепко влипли, господа. Пока эти уроды ничего не требовали взамен. Впрочем, что ждать от бегущих из клиники Валеса, это же чокнутые уголовники. У Валеса они ожидали переселения в тюрьмы. Если полиция не поторопится, …мы попали. Господа,  …мы…черт, как раз в это время у меня съемка…».
Фамилия говорившего была Фридман. Лоренс знал его как телевизионного шоумена. Большого шутника и фантазера. - Нас найдут.
-Да, да, вы правы, Джон, нас ищут. Только без паники, не поддавайтесь на провокации, спокойнее, господа. Будем выполнять, все, что они хотят. А там, нас …найдут. У нас …очень хорошая полиция. Уж я - то…
Мэра Лос-Анджелеса перебил шепот другого пленного – с вида - жалкое создание.  – Да чтоб я сдох, вы ж мэр, да? Я узнал, здрасьте. …Классно! И вас? …Слышь, скульптор, мать твою, это ведь ты из прокуратуры коробку с леденцами сделал?  … Я тебя видел. …Классно, черт… 
Лоренсу стало горько от этого кислого «классно». Но он промолчал.
-Я, мать вашу, всех вас сегодня  впервые живыми вижу. Не по телику. Вот, судьба – сука! Господин Фридман, - вот повезло! …Я  поклонник ваших шоу. Честно, чтоб я пропал! …Черт, надо же, такие люди кругом, …а место. Чем это тут так воняет? -  (Ещё тише - в сторону жуткой вакханалии).  -  А музыкант уже того, его  я не знал. … Марк Филипп Бух – я запомнил.  Чтоб я сдох, я запомнил.  Я ведь, мать вашу, …тоже музыкант. У меня своя группа. …Вот судьба-сука, отыграл парень.  … А если дёрнуть, а, парни? Эй, а может в рассыпную, а? Развяжемся и – того! …Слышь, ты, супер-мэр, где ж твоя хваленая полиция? Где вертолеты-пулеметы, охрана, мать твою, где? – Потом парень наклонил голову к уху впереди стоящего. – Слышь, а тебя я раньше тоже не видел. Ты местный? Ты кто?.. Тоже играешь? …На чем? …Да ладно тебе, может и нас вот так: лопатой по башке, хоть бы представился.
Мэр не выдержал и… попросил человека «помолчать».  - Отнеситесь к ситуации человечнее, мистер Мерфи.
Мерфи польстило обращение, и он, что-то ещё промямлив, затих.
«Приглашенный»  в «игру» седьмым - тот, что стоял впереди Мерфи, молчал. Он даже не повернул к болтуну головы. Лоренс скосил на него глаза и сглотнул горькую липкую слюну. Впереди Мерфи  - участника группы «Гнилой абрикос» стоял его бывший друг – Джон Стаффорд. Они не виделись, что называется, сто лет. «Прилетел к родителям? …По делам?..  Заметно поседел. Зол. Зол и напуган. ...Эх, поговорить бы. …Наверное, первым делом зашел к Глории. На следующей неделе три года как …или уж лучше так: на век, так всё, …на век. Без разговоров и прощаний. Черт, как же тут воняет!».
Помощник министра,  приехавший с боссом на деловую встречу, чуть замешкался в аэропорту. И вот результат: встреча наверняка сорвана, министр хмуриться от беспокойства за хорошего специалиста, а тот – на свалке, в компании какого-то жуликоватого  матершинника, должен смотреть на развлечения шести свихнувшихся маргиналов.
А Лоренс думал о своих потерях, о родителях, которых очень любил и рано потерял; о Глории – женщине его сердца, которую потерял, доверив слепой судьбе и случаю.  Джон, он смотрел на него и думал: «Как же обидно всё получилось, …но, наверное, это не его, это только моя потеря». Он вспомнил и о сестре. Та опекала его  всю его холостяцкую жизнь, с самого его детства. Тед очень переживал, что доставил ей кучу  хлопот. Он понимал, она страдает сейчас.  Страдает, ожидая, надеясь, как все,  на благополучное  возвращение домой стольких хороших людей  (и его -  «ребенка, своей семьи»).  Странно, он вспомнил даже о Аббе,  о том, кому теперь достанется забота о его зеленом друге, но …ни мысли не промелькнуло в его голове о жене. Будто он был уверен, ЕГО Лиза - не пропадет и без него. Ей будет комфортно под любой фамилией.
 «Интересно, о чем сейчас думает Джон? О родителях? О Глории? Господи, сколько ж воды утекло,…быть может, он и забыл о ней. Да, да, …столько лет, конечно, помнит, но…утекло…».
Стаффорд не думал ни о первых, ни о второй. Кося в сторону Лоренса, он думал: «Где же я совершил ошибку?» Ну да! Батан, он и в плену- батан! Джон впервые в жизни задумался о величии случайностей в жизни. Каузальность - закон причин и следствий. Чтоб отвлечься от страхов окружающих, он ушел в себя и высчитывал время Х. «Министр попросил выяснить: пронюхала ли пресса о желании Хариса купить акции Шанхай-Сити? Я отошел купить газеты. Отсюда идем назад. …В 15 – 30 мы вылетели из Нью-Йорка. Харис давал интервью в Бостоне в 15-00. Узкий круг – бизнесмены, коммерсанты, банкиры.  Но даже если предположить, что о разговоре стало известно постороннему, …вечерние газеты появляются в киосках Лос-Анджелеса в 18-00. …Я должен был ответить министру – нет. И оставаться рядом. Три часа - время недостаточное для того, чтоб пустить перченую новость в тираж. Я должен был ответить – нет. Почему?! …Почему в 17-20 я отрулил за газетами? Я ответил: «Одну минуту, сейчас выясним». Я поступил не подумав. Цена вопроса была равна нулю. Я допустил ошибку, и вот оно - следствие – случайное столкновение в очереди за газетой.…. (Взгляд поплыл в сторону Лоренса) Чем насолил случаю он? Что ж не присмотрела за ним его вездесущая жена?  …Какая же она… эта …Лиза Лоренс. «Мы купили на Луне Кратер Влюбленных под строительство лунного модуля отдыха для космонавтов. Такой подлунный дом – лаборатория». … «Мы в числе претендентов на премию в области истории и архитектуры». «Мы заказали огромный кусок розового мрамора. Хотим подарить городу статую Мерелин Монро». …Она когда-нибудь отдыхает от интервью?  …А может, теперь и ему такая жизнь  по душе? А ведь когда-то мог отдать всю стипендию в фонд защиты болот. …Сколько времени утекло. Что там То Время, время  Х…утекло».
Лоренс незаметно косил в сторону Джона, думал о нем, и  не слышал, что говорил щупленький тип, от которого тащило смесью мятной жвачки и рвоты. Тед стоял чуть в стороне от всех, крайним. Но он узнал щуплого парня. Он его сразу узнал. Вернее, он признал лицо с плаката. И тут же отвернулся. Ему было всё равно. Ему было безразлично, ошибается он или действительно лицо болтуна каким-то образом ему знакомо. Лоренс пытался разглядеть число бандитов, оставшихся в машинах.
Машин было четыре.  Джип, из-за приспущенного окна Тед увидел одного человека. Убийственно мерзкое лицо. К нему обращались по имени Чак. За рулем фургона сидел вооруженный автоматом  - ещё один. Кто и сколько людей было в бьюике и мерседесе - Тед не разобрал. «Водители остались караулить технику. Боже, какие страшные лица, куда же смотрит дорожная полиция? Где ищущие, где они? …Марк Филипп Бух, …я тоже запомнил.  Мальчик… Эдии Апс – сын  - запомнил. Боже, и что, что будет дальше?»
Размалеванный парень (с подбитым подкрашенным глазом) сплюнул, наконец, надоевшую ему жвачку и снова забубнил. – Да что за хрень! Эй ты, власть, какого черта, мать твою, где люди, где полиция. Я не хочу на это смотреть.
Он снова наклонился к уху Стаффорда и прошептал: «Ты, мать твою, не из трусливых, ведь так? Ну так давай, …давай, давай что-то делать надо, ну?»
Помощник министра снова смолчал. Френк  решил, что говорит с глухим и снова сплюнул.  – Да чтоб я сдох!
-Успеешь, судя по впечатлению.
Мерфи не понравился ответ «немого». Он решил отойти от свалки подальше. Он прыгал, прыгал,  и упал. 
Бандиты тут же заметили упавшего. И переключились с мертвого на ещё пока живого.
Френк получил первым. А после  - всех остальных покидали в грязь и начали пинать. А потом бить битами, утаптывая живых  в помои. – Лежать! Лежать!! Распрыгались тут! Все б вам повыше прыгнуть, попрыгунчики, мать вашу!
Шесть выродков, рано повзрослевших физически, наслаждались своей свободой. Над связанными по рукам и ногам издеваться было не трудно. Им было плевать на имена  и заслуги, люди кричали, звали на помощь и молили о пощаде, как кричал бы любой человек, имеющий живое сердце. Это были крики людей, ещё живых, но уже совершенно не вспоминающих ни о славе, ни о богатствах, ни о былом комфорте. Этих пьянила вседозволенность и свобода и, о, как же о ней мечтали теперь и те, кто когда-то даже не задумывался о рамках собственной вседозволенности!
Наконец, бандиты устали.
- Он тебя оскорбил, Эрни. Зарой его. Мы  пошли. …Жрать хочу.
И банда убийц медленно развернулась и двинулась в сторону своих машин, погоняя впереди себя шесть скачущих хромых «зайчиков».
Все расселись по машинам. То есть, все, кроме Эрни. Тот бил лопатой по трупу Буха,   пытаясь таким образом сравнять его с жирной жижей.
Зачем? За что? С чего началась такая ненависть, сумасшествие? Теперь это уже чисто риторические вопросы. Эрни не способен на них ответить ни перед каким законом.
                ***
Только один из шестерых нашел в себе силы досмотреть де факто конца большого знатока классической музыки, талантливого дирижера Марка Филиппа Буха.
Это был гитарист, участник рок группы с плохо пахнущим названием  - «Гнилой абрикос».
«Младший Мерфи».  Лоренс припомнил случай, который познакомил его с Мерфи Старшим, тоже как будто музыкантом, тоже как бы неплохим гитаристом. Припомнил и … стал держаться от «щуплого» подальше. Но поглядывал на него тайком. Было и отвратительно и любопытно: что видит в узеньком окошечке фургона этот юркий, шипящий (больше матом) «опоссум», подкрашенное лицо которого надоедливо пялилось с многочисленных плакатов (как правило, вручную нарисованных, жутко, не профессионально)  и расклеенных по всем задворкам города: «Только сегодня в баре «Бухой Пингвин» вас ждет встреча с лучшей рок- группой нашего времени – «Гнилой абрикос». Руководитель – Френк Мерфи (Младший)» 
Тед уже перестал задаваться вопросом: почему именно политик, музыкант, гитарист, спортсмен, бизнесмен, архитектор и журналист? Он не находил в замысле сумасшедших смысла. Теперь, чтоб отвлечься от боли и тоски, он думал о каждом из этих людей.
Вот, глядя за подглядывающим Мерфи, он думал о Мерфи. Мерфи Младшем.  «Глилой абрикос». Почему именно абрикос, не груша, ни ананас? Почему «гнилой»? Что он видит там, почему смотрит туда? «Гнилой» - так красивее, на их взгляд? ...Боже, что за вкус! …Что он видит там? Почему перестал материться? Перешел к молитвам. Что может быть хуже, страшнее того, что мы уже видели? …Он боится. Как все здесь, этот «Чтоб Я Сдох» страшится, стать следующим мертвым. …Вот и ответ, мать твою.…Вот черт, слово прилипло».
Сделав дело, Эрни вытер руки о сухую полынь и, шатаясь, будто опьянев, двинулся к ожидавшим его машинам.
И тут, ещё больше пугая тех,  кто со страхом и непередаваемым напряжением вслушивался в происходящее за стенами фургона, конвоир открывает дверь, покидает фургон и с легкой растяжкой во фразе произносит: «Э, а как же этот? Этот…бух-бух, что с ним? Эй?»
-Что, что такое Макси? - Участливо интересуется Эрни, присаживаясь в мерседес рядом с водителем.
- Его же надо того, зарыть. …Нехристь, понятно, но.…Нет, парни, вы как хотите, а я – честный католик.  Его закопать надо. А то он того, он шататься начнет. Я так не могу. Я честный католик. Надо бы кончить по-человечески. Надо бы …по человечески.  Я сейчас».
И далее – ещё безумнее: он, сначала шатаясь по свалке, ищет что-то, потом, как будто что-то найдя,  вталкивает туда труп (в поржавевшую стиральную машину активаторного типа). Укладывает туда тело (человека с мировым именем, лауреата массы конкурсов, отца четверых дочерей, …сына) и, перегнув его, как куклу (то есть, задницей книзу, оставляя голову и ноги наверху), обливает бензином из канистры и … поджинает.  А после, прибив лопатой   гаснущий огонь, забрасывает землей.
Похоронил. Исполнил желание отмучившегося (ну и свое, разумеется).
Мерфи видел всё это «собственными глазами». Но лучше б парень не смотрел на такое.
-Да чтоб я сдох, мать твою, этот  ненормальный забросал его мусором, …да они здесь все чокнутые. Эй, ну-ка, объясните мне, кто такой этот Валес? Что там за клиника такая, что таких уродов делает? …Не хочу, мать вашу, не …хочу….
Лоренс услышал, как человек, сидевший справа от него, тихо прошептал: «Аминь».
Это же самое слово, повторил и другой сосед Лоренса, тот, что находился от него справа. Он сказал: «Аминь», когда «похоронщик», завершив своё страшное дело, закинул лопату к ним в фургон, сел сам и воняя смрадной гарью, стал откашливаться, сморкаться и беспрестанно повторять: «Вот сука, вонючий какой. И что ж мне в глотку-то попало? Фу! Что мне в глотку-то, …что мне…».
Связка машин, посигналив, толи в честь предрассветной зари, толи - первой смерти, тронулась с места.
Тед молился. То есть, молитв он толком не знал. Он как бы ругался…с богом. По своему, не зло,  и, разумеется, про себя: «Аминь? Как же,…аминь. Кому тут аминь?  Если только всем нам.  Разве они не понимают, мы, мы - мученики! …Оставшиеся! …Аминь».
И ведь как в воду смотрел. Именно!… «Связка» тронулась, …но не уехала с гиблого места.
Джип, ехавший первым (с вида  - элитная модель, транспорт для администраторов среднего класса), остановился. Кто-то из «игроков» снова оказался чем-то недоволен. Шестеро отчетливо услышали его слова (они не могли их не услышать, слух их был столь обострен сейчас, как будто они сроду были совершенно незрячими!). Открыв дверцу мерседеса, этот варвар кричал:  «Эй, парни, а ведь мы кое-что забыли. Я говорю: мы забыли кое-что,  а Эрни?».
Тот, кто, только что, дрожа, шептал «аминь» (сидевший слева от Теда), тихо простонал: «Боже, опять…». Он тихо, совсем тихо простонал. Но этот стон услышали все шестеро. Он прозвучал у каждого из них внутри. Стон прошелся по сознанию, по сердцам и потрохам их, уже каким-то образом, распознавших свой последний день на земле.
Дверь фургона открыли снаружи. – Кто хочет полюбоваться на рассвет? Ну? …Выходи.
Разглядев спутанные ноги первого, кто сидел на лавке в фургоне: «Эрни, а что ж ты так с нашим местным олимпийцем? Как-то не по-спортивному. – К парню в костюме Адидас. – Ты ж как будто спортсмен, так?  - К конвоиру -  Эрни, развяжи его. Пусть парнишка …побегает.
Этот парень – «местный олимпиец» - он и в самом деле оказался бегуном.
Присматриваясь за вооружением  бандитов, он разглядел: те не пользуются огнестрельным оружием. И он решил при первом же удобном случае - бежать.
Он посчитал, что судьба и люди среди мусора свалки его не догонят.
И он побежал. (Боже, как же он сейчас бежал…лучший, лучший в мире забег).
Пятеро оставшихся в фургоне наблюдали.
-Зря он.
-Мать твою, почему, почему ж зря?! Какого хрена?! Я сразу предлагал: надо рвать, врассыпную – и всё!
-Связанными? …У них оружие в кабинах.
Все посмотрели на того, кто почему-то был уверен в своих предположениях.
- Заметили, водители не покидают кабин.  И у этого, у Тони. Он главный здесь. По всему видно, он вооружен.
Лоренс узнал говорившего. Это был телеведущий. Мастер на весёленькие шоу.
Впрочем, и здесь, шоу продолжалось.
Молодой чемпион слегка не рассчитал категорию. То есть, человек, привыкший действовать профессионально, посчитал, что и тут он будет, как в спорте …соревноваться с людьми.
Среди бандитов – качки с фантазией. Ещё те …«автогонщики». Машины мигом «обкатили» законную (а значит, вполне имеющую границы) свалку за каких-то семь минут.  И подожгли её со всех сторон.
Уже через полчаса чемпион страны медленно, спотыкаясь, до рвоты откашливаясь от смрада, обидно подняв руки кверху, шёл  …сдаваться.
-Эй, а чего это он руки задрал?
-Он сдается.
-Сдается мне, что зря он это делает, Эрни.
-Сдается, что так, Тони.
И те, кто сидел в фургоне с раскрытой дверью и те, кто был в машинах,  - видели, чем закончился красивый забег на обидно короткую, заключительную  в жизни чемпиона дистанцию.
Парень повернулся к убийцам задом и … понесся, прямо по дороге…
За ним двинулся весь разбойничий кортеж. Во главе с Тони.
Когда по телу несчастного парня (чемпион Америки, олимпийский чемпион, двадцать один год, красавчик, холост) проехала последняя машина – старенький поржавевший фургон,  - на дорожном покрытии осталось только невнятное склизкое месиво.
                ***
Их осталось пятеро. И теперь эти пятеро точно знали, какой  игры они участники.  Поняли все пятеро, у каждого из них будет свой конец в игре чокнутых.
Теперь они смотрели друг на друга иначе. То есть, не как сперва, когда попали в игру  и косили друг на друга кто стыдливо, кто зло, кто с недоумением (ба, и ты, …какая встреча). Теперь они заглядывали друг другу в глаза, подбирая для себя и другого роль, возможно последнюю, чтобы, сыграв её, не выглядеть в этих глазах, трусом, как эти  - десять мерзавцев.
Но вопрос: кто окажется следующим? – опережал честные чувства пятерых человек. Страх довлел над совестью, не смотря на то, что уже увиденное ими было человеческим подвигом. Назиданием до смерти. Вызовом мерзости.
Взгляды захваченных пленников были хмуры и трусливы. Каждый в тайне надеялся, что следующим будет не он. И в их маленькой группе стало ещё тише. Ни вздохов, ни стонов. Ни каких «аминь». Будто они уже готовы пасть под закланье. «Только не меня!».
Никто не хотел рвать на себе рубахи и становиться вожаком смертников.
Но творческая личность тем и отлична от серости, что склонна к различного рода парадоксам в поведении. Склонна к фантазиям, так сказать.
И вот, наиболее «фантазийному» (по-видимому, сдали нервы, раз он решил, что вокруг него деловые люди (ошибка понятна, зверь – он же никогда в бизнесменов не играет)), - ему пришла в голову мысль, что он - де, воспользовавшись своим талантом, сумеет договориться с тем из бандитов, который едет с ними в фургоне. Что тот, не бескорыстно, разумеется, устроит возможность незаметно …выпасть из машины. Короче - убежать. Избежать того, что ожидает оставшихся с Максом, Тони, Эрни и другими.
Известный журналист, талантливейший шоумен (его шоу «Кто самый смелый?» получило премию года на телевиденье), он снова всех удивил.
Он заговорил. Но не прямо с  конвоиром, а так, как бы чисто риторически, для всех. Он предположил свою игру: «Любопытно, господа: мы – замыкающие в колонне, дверь фургона оставлена снаружи не запертой. Каким же количеством денег она может быть …незаметно открыта …сейчас, на ходу? …Как вы думаете, каким? - И тут же, после попытки, улыбнуться, разглядеть всю компанию, он первым сделал ставку взятки. – Я бы дал …миллион. Кто больше, господа?»
Тот, кто, садясь в фургон, всё время каким-то образом оказывался сидящим справа от Лоренса, тот тихо, но резко, отрывисто (ещё и, плюясь от избытка слюны) произнес: «Гарри, ты,  ты бы помолчал.  Разве ты не понял,  …это не твоя аудитория. Ты идиот, Гарри! Ты, … да пошел ты со своим миллионом! Идиот!».
Темнокожий мужчина, он  сидел слева от Лоренса, тут же включился в разговор. Он спросил, …нет, не у того, кто сторожил открытую дверь, а у журналиста, у Гарри Фридмана: «Думаете это, сработает? За миллион? …Нет? …да? Тогда, даю два! – Поворот головы к тому, кого здесь называли Макси.  – За два?»
Тишина. Потом снова раздался красиво поставленный звучный голос. – А за три? За три, мой друг?
Фридман не играл. Он как будто надеялся на выигрыш. Может даже, личный. Он называл убийцу другом – и это тоже была игра, во взятку. Разумеется, эта сволочь Гарри Фридману – мальчишкой сбежавшим из Австралии в Штаты за славой, конечно же, это серое «макси» - ему не друг.
-Четыре!
Тишина. Макси толи мало было, толи он не понимал значения денег вообще. Как большинство дебилов.
И тут тот, с плакатов  - Мерфи,  матюкнувшись, как обычно, (на кого?!)  на человека, известного всем тут как действующий мэр Лос-Анджелеса,  …визгливо хохотнул: «Ты, мать твою, лучше б попридержал яйца-то, …хи…хи…смельчак, разорви тебя на хрен. – Потом в сторону журналиста. – А ты, мудак лысый, …какого хрена тебя разобрало? Ты видишь, дети вокруг. …Где ты тут, мать твою, камеру увидел?
Мэр повторил: «Нет, нет, я серьезно. Четыре миллиона. Развяжите меня».
- Х-ха!…Да будь я проклят, они торгуются! Ты смотри!  Их жрут крысы, а они…ха…ха, они… чтоб меня порвало, …торгуются с ними! …Ха…мать твою! Да будь я проклят, развяжите этого идиота за четыре мульта, …ха-ха-ха, я посмотрю, парочка крутых уже…того…ха-ха,  сторговались…хи…хи…хи, ты, эй, ты, торгаш хренов, ха…ха…мать твою, …яйца простирнуть захотел? Ха…ха…ха …».
Тед понял, у парня истерика. «Он столько видел. …Психика. …Жизнь - музыка и поклонники. …Он запросто вылетит из ума».
Истерика - это опасно. Тед решил, это для всех опасно, исходя из накаленности обстановки. Тихо-тихо, чуть подавшись вперед, он попросил: «Тише. Пожалуйста, тише. …Послушайте, да замолчите же вы, …тише. …Замолчите же,  Мерфи, …заткнитесь, …послушайте, молчите, прошу!».
И вдруг Тед услышал себя. Нет, сначала он почувствовал свои слезы. А уже после, когда перехватило дыхание, среди тишины, вдруг нагнувшей всем головы, он понял, что его тихое «прошу» вдруг перешло в крик. И тут же он испугался своего голоса. И испуг заставил его сжаться, скрыть в крепких плечах «глупую» голову.
Потом его тоскливый взгляд поплыл в сторону лица конвоира. Но тут Тед заметил другое: сидевший рядом с крепышом человек едва сдерживает себя, чтобы что-то не предпринять.
Шея Гарри Фридмана стала багровой от усилий сохранить покорность; лицо, развернутое к конвоиру, было белым, как полотно; глаза сужены и злы. Его трясло от усилий не сделать движение могучим плечом. Не пихнуть им соседа.
А им был Макси. Ненормальный,  Макси  - «честный католик» с битой в грязных лапищах.
Но Макс пока был занят другим. Пока кипячения в соседе он замечал. Был занят другим. Он смотрел в сторону орущего. Бровь дернулась (ну и?) Губы разъехались. Садист осклабился  (что такое?)
Лоренс понял, он - следующий. И вдруг от ощущения определенности ему стало легче. Как-то даже свободнее. Да, как будто путы спали. Спина его выпрямилась, взгляд стал холодно сер. Рот медленно расплывался в оскал. – Что?   
Но тут ситуация резко изменилась. Мэр, иногда успешно умеющий взять аудиторию под свой контроль, вскрикнул, как будто его оскорбили намеренным недопониманием. - Это вам не шоу, мистер Фридман! Это вам …дайте мне,  я поговорю. – К Макси. - Вы слышите, я готов вам …у меня предложение, от которого вы не сможете отказаться. Послушайте, …вы, …да, да, вы! – И тут же к Фридману жестким, приказным шепотом. – А вы, …уважаемый, возьмите себя в руки. Спокойнее. Вы не телешоу. – Снова к конвоиру.  Без любезностей, как к официанту. – Я вот что вам скажу, любезный…
Это был мэр. Ол Спарки.  Этот человек вовремя опередил  намерения шоумена, начавшего терять контроль. А заметить было не трудно. Похищенные жались друг другу, сидели тесно. И вдруг расстояние между Гарри и им …увеличилось. Фридман явно хотел выпихнуть конвоира. Воспользоваться открытой дверью. В гневе, в кипящей желчи, он оглох. А ведь звук мотора джипа, едущего, как раз за фургоном, был слышен. Слышен отчетливо, …но не Гарри.
И тогда всё пошло не по плану шоумена, но по плану мэра.
-Вы слышите, я даю семь! Слышите? Смотрите сюда, эй, …вы…
Афроамериканец в грязном дорогом костюме, при галстуке и разбитых очках поднялся с места, развернулся к конвоиру спиной. Он растопырил пальцы, семь пальцев и, продолжая ими трясти, кричал: «Развяжите меня! Развяжите! Я готов дать вам деньги! Откройте дверь, слышите?! Дайте мне выйти, …слышите вы, …я даю семь!!»
 Мэр обещал семь миллионов долларов. Собственно, он мог бы пообещать и десять. Он не был богат. Никогда не было у него ни семи, ни даже двух миллионов.  Его руки одеревенели от тугой завязки, он просто не мог растопырить все десять пальцев.
Но игра журналиста как будто удалась. Парень именно так и сделал: он осторожным толчком ноги открыл дверь и, протянув руку в сторону мэра (то есть, уже понятно, что бывшего мэра), и произнес: «Ну, где там твоя дурь с нулями? …Где миллионы, хвались, ну?»
Мэр запрыгал (двинулся) к раскрытой двери. Но его движение будто сковали взгляды оставшихся в фургоне. И, толи от страха, толи от кружения в голове, он стал пороть полную чушь, обратившись к явно провоцирующему его конвоиру: «Э…понимаете, …понимаете, -  начал своё последнее выступление мэр, - понимаете, в данный момент, в данный момент мои возможности …э…несколько ограничены. Вы понимаете? Но …э…я мог бы дать вам … гарантию. То есть, чек. Мне нужно только подписать его. Развяжите мне  руки, …я достану чековую книжку и …».
Если б фургон резко затормозил, мэру пришлось бы «расплатиться».  Но машина шла ровно. Не качало. Водитель джипа, заметив странность в фургоне, на всякий случай, сбавил скорость. Чуть отдалился от раскрытой двери фургона.
На лице Макси полная тишь да гладь. Он будто даже не понимает, что сам мэр Лос-Анджелеса предлагает ему стать совладельцем богатств. Так сказать, сию минуту за его счет стать ещё одним миллионером в городе.
Но мэра несёт, он уточняет положение: «Тогда может, вы развяжете мне руки? Я тут же подпишу чек, вы понимаете меня?»
 -Десять! – Как отрезал бандит.
Мэр тут же превратился в бизнесмена. – О’кей! Вы - развязываете мне руки, я – выписываю чек на десять миллионов».
Парень кивнул. Он согласен. Руки мэра развязаны. Они – свободны.
И к удивлению всех сидящих в салоне фургона, мэр…  тут же полез в один карман пиджака, в другой, в…третий. Долго там «шуршал», затем…достал чековую книжку и стал …выписывать чек!
- Простите, вы не могли бы повторить мне вашу фамилию?
- А разве я её называл? – Конвоир играл свою игру. Ни ухмылки, ни шуток – сплошной бизнес. – Десять, выписывай, давай! Десять!
У Лоренса широко открылся рот. Но, помня, о своем прошлом проколе, теперь Тед не издал ни звука. Не потому, что человек с трясущимися руками, что махал перед бандитом чековой книжкой, ему не нравился. Тед никогда б не осилил выбора между одним человеком и другим. Он не закричал, потому что мэр… загородил собой остальных. Это был выбор. Кричать: остановитесь! – было поздно. 
Зато «очнулся» журналист: «Ол, …да  вы оказывается бестолковее, чем я думал. Вы осёл, дорогой мой. Да не просто осёл, вы …осёл без мозгов вовсе».
Мэр сжал губы. Он подписался на чеке в десять миллионов и передал чек на предъявителя крепышу - конвоиру. Потом, будто полный идиот, принялся дергать свой карман трясущейся рукой, будто ему важно было сунуть туда ручку. Обычную ручку. Ценой доллар тридцать центов.
Макс смотрел на бумажку. Как будто что-то там читал. Затем  … сунул её в карман джинсов. А после достал из тех же штанов скотч и снова стал … бинтовать им руки мэра. Правда, уже не за спиной, а спереди.
-Что вы делаете?! Но …э…мы же договорились?!
-А кто против, договорились. Вот:  я развязал тебе руки, ты  - заплатил. Теперь я снова тебя свяжу. Нормалёк. Как договаривались.
-Но ведь я же должен ещё и выйти отсюда!! – Зло, но тихо возмущался мэр.
Слева от Лоренса нервно и злорадно хохотнули. – Точно…осёл.
Мерфи матерился, припоминая и скунса и мать его.
- Мы же договорились, что вы незаметно, …мы же договорились… - мэра зациклило в ступоре. Он кинулся поднимать с пола упавшую чековую книжку, фургон качнуло, …и несчастный ударился головой о колено Макса. – Мы же…я же…заплатил.
Крепыш усмехнулся.  -  И что?
-Как что? … Вы же не…бессовестный человек, вы же этот…католик.
В будто остекленевшие, блестящие глаза мэра, конвоир расхохотался: «А что, валяй! Черт с тобой, сам напросился! …Храни тебя бог».
Тяжелая рука убийцы легла на спину мэра. Мэр инстинктивно ухватился связанными руками за торец двери и …тем спас себе жизнь.
Раздался громкий хлопок, и машину здорово качнуло.
Фургон резко затормозил. Колонна встала.
Фургон стоял рядом с повалившимся старым кактусом. Жара за лето высушила его.
Кто-то менял лопнувшую покрышку. Кто-то …пел реквием мэру столицы Калифорнии. Избранному, кстати, только вот, на днях.
Старый кактус. …Иногда растут такие великаны годами, а потом вдруг раз - и будто отсыхают посредине ствола.
Так случилось и с тем, возле которого остановился по надобности фургон, из которого никак не хотел выходить несчастный, сконфуженный в смерть политик.
Из джипа вышел тот, кого звали Тони. По-видимому, именно он был здесь самым организованным. То есть, он режиссировал весь этот уморительный спектакль. - Эй, Эрни, что за дела там, в фургоне?
Из мерседеса вышел Эрни – вояка, исполнитель. – Э, Макси, кто там распрыгался у тебя в фургоне?
-Да вот, этот. Сначала он хотел выйти, теперь - …не хочет.
Тони острым, как бритва, взглядом сразу вычислил, кто из пятерых захотел «выйти». – А, это вы, господин мэр. …Что, так напрягает прогулка с избирателями? Выходите, …выходите, поговорим. …О, …а что такое с руками? Почему они…– Холодный взгляд на Макса. (Тот усмехнулся – да ладно!) – Ладно, тогда давайте,  начнем с рукопожатий. Как положено. …Ну,  здравствуйте,  мэ…э…эр.
Мэр посмотрел на протянутую к нему руку  и …сжал руки в кулаки.
-Он даже заплатил мне. – Макси протянул Эрни чек. – Вот, … его рекомендации.
Тони из рук Эрни рассмотрел цифру и … плюнул на бумажку. Та тут же полетела в дорожную пыль.
А зачем ею дорожить? Всё – пыль.
Раз руку не жмут, Тони полез в карманы мэра и …нашел там мобильный телефон.
-Его что, не обыскали?
-А его ж это, - Макс улыбаться перестал,  -  …из церкви  забрали. Мы решили – он пустой.
Последнее сообщение указывало координаты свалки, где погибли двое из семерых похищенных. – Олухи! Он же нас сдал полиции.
Как, каким образом Ол Спарки  сумел это сделать – все в фургоне были в неожиданном изумлении.
- Повесить его. – Тихо скомандовал тот, кому и десять миллионов - не богатства жизни.
Но Эрни не поленился нагнуться и пошвыряться в пыли. Подул на чек с двух сторон, как бывало в детстве с найденным леденцом,  и сунул бумажку в карман. Ему сгодиться и грязная.
А мэра распяли. На обочине, у дороги. …Насадили, как кузнечика на  иглы кактуса и туго стянули веревкой шею.
Учитывая, что проселочная дорога так мало объезжена, смерть человека с именем (прекрасного семьянина, человека верующего, интересного политика, …всего сорок лет от роду)  была долгой и мучительной.
 Дверь фургона  осталась незапертой. Как извивается в муках голое тело Ола Спарки – видели все.
                ***
Мерфи снова сидел напротив Лоренса. Как помешавшийся тряс головой и, пуская слюни и сопли, матерился: «Я говорил, я говорил, мать твою! …господи, за что? Он может, мать вашу, впервые сделал полезное для народа и вот,  разорви их сук в куски  - теперь игла в яйцах!»
Лоренс осторожно толках теряющего бдительность болтуна ногами. Но Мерфи только огрызался. Ему «по-честному» было жаль мэра. «А ведь я за него даже не голосовал. Кто, мать твою, разберет: кто говно, а кто вот… такой…мужик». 
Теперь Эрни занимал место конвоира. Тони – вернулся в джип, а буйный Макси – занял место в престижном авто – в черном, блестящем мерседесе.  (И стал ещё тише. Трава – травой. В смысле, он прикурил).
Ехали долго. Четыре штата миновали. Дважды гудел над фургоном вертолет. Но что видели с него полицейские? Связка распадалась на время, машины менялись местами, ехали, выбирая только не патрулируемые пути. Сверху - ничего подозрительного. Старенький фургон, в двухстах метрах  - чей-то джип. …Ещё  - раздолбанный бьюик, к вечеру обычно фермеры на таких раскатывают…- ничего подозрительного. Мерседес останавливали для проверки дважды. Права, страховка, трое в салоне – всё в порядке, едут к вечерней мессе.
Куда они ехали – только черти и знали. Даже Эрни утомился, закоулки, задворки….  Приближалась ночь, а кругом дали и дали. Туда несется ветер – оттуда - пыль.
Желавший пописать должен был ползти к двери на коленях.  Эрни был начеку, был у двери, поигрывал битой. Если брызги попадали на него, он бил ею виновника по спине.
-Господи! Какой же величайший из соблазнов…видеть свободу…и ссать на неё, мать твою!
За разговорчики Мерфи получил удар между ног. Сзади. Неожиданно и болезненно. От боли он завизжал. Это не возможно было слушать, все напряглись, представляя, каково это, получить такое самому. А Мерфи выводил фальцетом обиженное поскуливание битой собаки. И тихонечко, чтоб не запутаться в спущенных штанах, ковылял на место.
Лоренс привстал. Повернулся к обиженному парню спиной. И поманил руками. – Френк, иди, …я помогу тебе натянуть штаны. – Тед понимал, что своей услужливостью сильно удивит уже давно сидящее в сырых штанах «похищенное общество». Макси, когда дежурил у двери, ленился тормозить машину по «просьбе желающих» (или не хотел). Чтоб остановок было меньше, он предложил: «Кто желает облегчиться, целуют сюда (он показал на свою небритую щеку) и внятно просят меня, помочь, стянуть штаны». Кто ж хотел после такого попроситься? Потому остановок стало ещё меньше, а штаны взрослых мужей – ещё сырей. 
И это привело к непредсказуемым последствиям.
У Гарри Фридмана от голода и отсутствия курева от любой ерунды вдруг взвинчивались нервы, а тут ещё плюс - нездоровая впечатлительность. Ассоциация со щенячьи визгом.…Именитый шоумен терпеть не мог любимого мопса своей матери. Но однажды паршивец лапкой попал под колеса машины Гари. Последний, казалось, запомнил тот собачий визг навсегда.  До смерти. …Но забыл. А тут, с подачи солиста группы «Гнилой абрикос» …ассоциации затмили Гарри мозг, а поступок Лоренса вконец испепелил в нём зону, отвечающую за страх.  И Гарри сделал это.
Он сидел недалеко от Эрни. Когда такое случилось с визгливым музыкантишкой, Гарри,  вскочил с лавки, и, рискуя собой, с силой, какая накопилась, какая напиталась вместе со злостью и ненавистью  и он р-раз! и выбил Эрни из фургона. Прямо в раскрытую дверь. На полном ходу. Разумеется, он вылетел и сам.
Мерседес с Тони подъехал тогда, когда разборка достигла пика. Из фургона вывалились все, теперь было не ясно, кто вытолкнул Эрни. Кто первым начал отмщение. На Эрни навалились все. Ведь каждому хотелось толкнуть, пнуть его, увы, руки и ноги были связаны.
Компания убойников поспешила к куче тел. И принялась бешено кричать и бить их битами, поднимая с Эрни. А делать это на виду двух расположенных поблизости  ферм было нельзя. Ведь кто-то мог сообщить полиции о том, что видит в окно.
Тони понял, что именно этого и добивались те, кто решился на попытку привлечь к себе внимание  пока в малюсеньком окошке фургона ещё видны фермерские бунгало.
                ***
Эрни  не повезло. А Гарри как будто, да. Он лишь ключицу сломал. А вот Эрни – нет, не повезло. Он только что стал богачом, а тут…лежит со сломанным позвоночником. 
Теперь Эрни был спокоен. Он был богат и успокоен навеки. Смотрел одним не закрывшимся глазом на склонившегося над ним человека, но от потери сознания ничего не мог распознать.
Спина Эрни, когда его перевернул на живот Тони, оказалась всего лишь пыльной. Ни капли крови.  – Глупышка Эрни. …Жаль. – Потом в сторону водителя, выскочившего из джипа с  короткоствольным крупнокалиберным пулеметом. – Простись со своим братом, Чак.  Его только что убили.
-Кто?! Кто это сделал?!
Злобный рыжий коротышка решился мстить за своего кузена с помощью оружия. Не вышло. Тони рукой задрал стреляющее впустую дуло кверху. – Я сказал: простись!..  Я не сказал: стрелять!  – И спокойнее. - Ну, ты же видел, Чак, нас выследили. – И ещё тише, но небрежно. – Кстати, от машин надо избавиться. Начни с мерседеса, он слишком заметный. Найди, кто это сделал и …как-то устрой. Избавься. – Сказав это, Тони пошел в сторону бьюика. Сел в салон и продолжил переговоры с исполнительницей его желаний.
Пошли спецпредложения. Вернее, до Тони дошло только одно предложение. Жена одного из похищенных, через какие-то редкие связи (через наркодиллера, обслуживавшего известный в городе боксерский клуб и его любовницу – так же подружку Тони) подобрала ключик к мобильному телефону Тони. Купив номер телефона, Лиза, не долго задумывалась о последствиях своего шага, справедливо полагая, что время в данной ситуации – главный фактор. Она тут же позвонила и  ответившему ей предложила  …«что угодно». Что угодно за свободу её мужа. Тогда Тони, шутя и поигрывая приятным баритоном, ответил, что мечтает прямо из рук леди получить в подарок четырехместный самолет с полными баками. «Где-нибудь… на краешке мыса Ист-Кейпа». Дамочка неожиданно согласилась: «Я перезвоню, когда документы и самолет будут на месте». Она уже заверила Тони, что действует без полиции и посредников. Уже объявила, что ради мужа, готова на всё. Потому Тони не захотел тут же закончить разговор, а пустился в приятный трёп, выясняя, что значит, «готова», и на сколько это, когда «на всё»?
Однако на том конце оказалась  женщина, не страдающая от избытка свободного времени, и, как Тони понял, совсем без фантазий.
-И вы, и вы должны быть там. …Я же сказал: лично из рук.
-Уйми воображение, …любитель минета.
-Я сказал, только из твоих рук, коза! …Иначе - козла не дождешься!!
-Ты что же, вообразил, что я способна поднять самолет? …Я буду там. У самолета.
- Вот и хорошо. Допустим, …поладили.
-А теперь я  хочу поговорить с мужем.
-Тут их куча. Кто нужен, красавица?
-Его фамилия Лоренс. Остальные пятеро  – меня не интересуют. …Итак?
Тони понял: мэра ещё не нашли. «Но считают, суки, верно».
- Я поищу такого. Ты пока готовься. Почисти зубки, прополосни рот.
-Да пошел ты.
-Ну, ну, не сердись. Жив, …жив пока твой доктор. До встречи во Флориде. И смотри, …не обмани папочку.
-И ты поглядывай, муж нужен мне невредимым. (Гудки)
-Ценное  - постараемся не поломать. - Тони хмыкнул. – Забыла, сказать, что для неё ценно. Ладно, сами разберемся. – И он вышел из машины. Пошел к шумевшей компании.
 Он обошел взглядом всех и каждого из оставшейся четверки. – Так…. Значит, так, господа знать, уважаемая всеми, кроме нас - честных предприимчивых уборщиков нечистот. Значит так…
И он быстренько выдвинул требование: «Кто из вас скажет, кто это всё начал, тот тут же отправится… - взмах рукой,  - мы в ту сторону, а он – куда пожелает. …Ну? И кто же этот …смелый человек? Кто будет говорить?
Молчание. Битая голодная компания тупо смотрела на него, хотя каждому было ясно: жертву все равно найдут.
-Хорошо, - кивнул Тони, обведя всех испытующе хитрым взглядом. – Понял. Вы мне не верите. Хорошо. Тогда так: кто скажет, что это началось с него, тот … будет застрелен вот, - пальцем он ткнул в пистолет, закрепленный на его животе резиновой лентой, - этим быстрым способом.  – Тони улыбнулся. Желтые зубы его были необычайно крупны и крепки. - Остальные – тут же отправятся домой. Куда пожелают. Хоть туда, - показал в сторону, куда шла дорога, по которой ехала вереница его похоронщиков, - или …туда, - указал он в сторону навозных куч, дожидающихся отправки на переработку.  – Ну? Кто? Кто смелый? Кто из вас человек настоящий?
Мерфи слушал и думал, что он где-то уже видел такого …мать твою, разговорчивого.  «В церкви – точно! Э…мне б так научиться говорить. А то, что я… только  за гитару держусь. Держусь за свою гитару, дьявол её разорви, а так вышел бы и… спросил: «Кто смелый? Кто человек?» …Классно! …Обидно. …И как это бог, мать его, терпит, чтоб такие вот говнюки  по-человечьи говорили?».
Люди молчали. И тут вышел вперед водитель фургона. – Тони, начал вот этот…
-Заткнись!! – Тони задрал кулак кверху. – Я - их спросил! – И снова к молчунам. – Ну?! – Улыбка смертникам. –  Ну же, …вы же обожаете героев. … Что, любите только посмотреть на таких? А сами,…понятно!  - …Плевок в сторону.
И не просто в сторону.  А направленно  - в лицо советника министра.
Джон зажмурился.
-Что китаёза яйцеголовая, не нравится тебе как плюется среднестатистический американец?
Джон  Стаффорд  – личности роста небольшого,  действительно; с легкой раскосостью в глазах – и это есть,  но в целом (Лоренс мог бы и лично это подтвердить) - человек он очень приятный и внешне, и богат душевно. Большого ума человек и такта.
Джон открыл глаза. Но на мразь не взглянул. «Видно, пришла пора». – Не имея возможности избавиться от плевка, он обратился за тем к небесам. Поднял голову, посмотрел на прозрачно серо-синее небо и вздохнул. «Пуля, – это, хороший выход из ситуации. …Жаль. Как же жаль, что я струсил и не сделал Джин предложения.  Я же видел, я видел, она этого очень ждала. А я…». – Джон улыбнулся небу. «А может, оно и лучше!»
По-прежнему молча, советник министра …отодвинулся от компании. Весь спружинился. Набрал в легкие воздуху, …разлепил сухие растрескавшиеся губы  и заскрипел горлом: «Э…это…о…».
Лоренс мгновенно занял стойку между ним и Тони. – Я!! Это был я!  Я это сделал! Я говорю вам, - я! – Тед сначала кричал это прямо в лицо Тони, а после, качая головой (я, да, это я) и глядя на Чака – на нетерпеливого уродца с гнилыми зубами. И тут же заметил, как пошло волной его будто пластилиновое лицо, ненавистью задрожало всё нутро сумасшедшего. Это видели все, встряска внутренняя перешла в его мышцы, наливая каждую клеточку стальной ненавистью.
Как в замедленной съемке, Чак развернул к нему ствол, …раскрыл рот для самого грубого мата, …сморщил нос, оскалился…
Это не было геройством. Тед посчитал, что пора сделать то, что уже давно намеревался – поговорить с другом. Вот, как раз: свиделись, …поговорили. И прощай. Пусть пуля поставит конец мучениям и вовсе не нежданной встрече. Для Лоренса, уже давно составившего некий проект… завещания,  выходило даже проще. Без очередной бумажки с объяснениями, почему он это сделал.  – Я, - Тед запыхался, будто опаздывал, - с меня все началось. Я решил пописать, ну и …выпал. Вместе с вашим …этим…человеком. - Эта последняя фраза Лоренса пропала в звуках нервной автоматной очереди, выпущенной Чаком.
Был серьезно поврежден кузов фургона. Тони держал раскаленный ствол руками, задрав дуло ручного пулемета. Он   не дал убить того, кого он знал, как доктора Лоренса.
Патроны закончились. Тони с силой бывалого бойца реслинга выдернул оружие из рук Чака и тут же откинул его в сторону Макса. (Тот поймал, но тут же, уронил, обжег руки).
Тони прищурился. Как главарь, презрительно смерил поджарого яколку с подбитым глазом долгим взглядом. «А…вот и козел. Отпущения». – Что такое?
-То есть? – Тед понял не сразу, что «что», это значит – кто. Лишь по презрительности взгляда догадался, что речь идет о его личности. –  Э…э…Лоренс.
-Вы доктор?
-Я не врач, если вы об этом.
-Женат?
-Э…да.
-Дети?
-Нет.
-Жена …молодая, хорошенькая?
-Это …сделал …я. Я убил Эрни.
Стаффорд стоял рядом, опустив голову. Он не хотел ни слышать всего этого, ни видеть. Избежать неизбежного  возможности не было, он хотел пулю. Для себя – это точно.
И тут раздался резкий окрик Тони, от которого Джон вздрогнул и прекратил искать Точку Х..
Тони замахнулся на Чака: «Ты! …Лучше отойди, Чак! Отойди, я сказал Чакки Парки!!»
-Дай мне его! Дай, я его голыми руками порву!
Слюна бешенства неадекватного плебса брызнула и…опять же на лицо помощника министра, на его пусть и грязный, но все ещё элегантно сидевший на нем костюм. Джон развернул шею. Посмотрел на Лоренса. Тот  - на него. (Взгляд: ты как, со мной?)…А рядом идет разборка главаря и его разбушевавшегося подчиненного.
-И что?! - Тони  рукой отодвинул резвунчика (Парки) в сторону. - Чего ты добьешься, Чак? – И тише. - Мы ж не убийцы, Чакки, друг. – Глядя в красные от бешенства глаза. – Чакки, …друг,  мы едем домой. С друзьями и…нашими гостями. Среди которых есть твой личный враг. Я понял. Я понял Чакки. И я это не спущу врагу моего друга.
Чак Парки не совсем улавливал в столь изощренном словоблудии смысл. - Он убил моего брата… – уже спокойнее повторил Чак. Лицо его дергалось, будто вот-вот обернется падучей. – М…м…моего Эрни. 
-Он ли? Чак, …ОН ли? Ты успокойся.  – Тони целиков овладел ситуацией. Он даже Лоренса на всякий случай отпихнул от яйцеголового  коротышки. Он развел их со Стаффордом по сторонам, подозревая их сговор. При этом он продолжал, обращаться конкретно к Чаку. - Ты ведь хочешь наверняка знать, кто это сделал. Хочешь наказать этого подлеца за его подлое дело, ведь так, парень? – Тони развернул Лоренса к себе спиной. Потрепал за связанные руки. Проверил, надежно ли связаны.  – Они выпали на ходу, Чак. Включи мозги, ты ж умный парень. – Он заново обшарил карманы Лоренса. Проверил его штаны, ощупав без церемоний. – Сухой? Ну это пока. (Это  - Лоренсу, остальное – к Чаку) А у этого видишь… - Тони развернул Лоренса к себе лицом. Роста они были одинакового, тут же успели схлестнуться взглядами. (Козел! – Убийца!). - … Только один фонарь под глазом. Видишь, Чак? И тот засох. И костюм? – Он хлопнул Лоренса по плечу. Хлопнул так, чтоб в позвоночнике хрустнуло, но…не хрустнуло. Лишь пыль с пиджака посыпалась. Тони тут же замахал рукой. – Фу, …он в какой-то зеленой крошке, Чак.  …Видишь,  пыль явно не с дороги. Думаю, он в кучке наверху лежал. Грелся, голубок. – Тони оттолкнул Лоренса в сторону, кинув взгляд – предупреждение - ещё поговорим. И после дружески потрепал Чака рукой за плечо. – Я найду тебе того, кто это сделал, малыш. Голову даю на отсечение – найду. И будь уверен, мы вместе … проучим его делать нам больно. (Ко всем чужим) Ему лучше сейчас самому выйти и сказать (по -клоунски) – А ВОТ И Я!!
Молчание всех.
Тони: «Чак,  …я начинаю. Учись, парень, …находить радости в жизни».
И он нашел. То есть, Тони вычислил шоумена по сломанной ключице. И ещё пыли на рукаве. На рукаве роскошного твидового пиджака, славного синего цвета, Пыль на нем была такой же, дорожной, как и на спине бедняги Эрни.
И тут же им было организовано «заключительное шоу» Гарри Фридмана. Заодно и от мерседеса избавились.
Отстойник для навозной жижи, которая шла на изготовление твердого  топлива – именно туда, разогнанный (и без тормозов) мерседес завалился вместе с привязанным за голову к рулю журналистом (шоуменом, великим бабником, завидным холостяком и очень послушным сыном болезненной мамы).
Но шоу, по воле божьей этим не закончилось.
Полицейская машина уже мчалась сюда, в это место. Мчалась на вызов. Для проверки: действительно ли кто-то хулиганит у навозного отстойника, или… кто-то пошутил по телефону?
А шоу продолжалось.
Джон Стаффорд….  Они когда-то были большими друзьями с Тедом Лоренсом. Но так получилось, из-за женщины судьба их развела. Женщина не досталась никому. Через день, то есть сразу после голубоокой ссоры двух парней, она разбилась, полетев на дельтаплане через ущелье. А друзья, …они оба так и не нашли в себе силы, чтоб восстановить отношения.
Сегодняшний поступок Лоренса ни к чему не привел для него самого. Но он будто что-то с глубин души поднял в Стаффорде. Это была трезвая лихость.  И от неё Джон получил-таки желаемую им быструю смерть. 
Макс перезарядил пулемет. И вернул Чаку. Они уже услышали полицейскую сирену. Готовились к встрече.  Стаффорд быстро все рассчитал, и силу удара, и угол падения, и возможное отклонение траектории пуль…. Он с силой  боднул головой Тони. Тот налетел на Макса. Макс, взмахнув руками, крутанул своей любимой игрушкой - лопатой. Та ударила Чака в локоть….
 И тот,  не намеренно, а случайно пустил очередь. И всё это домино повалило и …Тони, и Стаффорда. На смерть.
Две такие жутко разные личности были избавлены от жизни одним нажатием на гашетку. Даже лежали рядом. Оба смотрели в небо, медленно закрывая глаза. 
-Сука! Сука!! – Чак визжал, топал ногами, брызгал слюной. Палил, палил сначала куда зря, потом  - только в Стаффорда. От больного все разбежались. От него, от брызжущих мозгов и крови из головы, которая ещё пару суток назад считалась самой толковой в команде министра по внешним связям. Ведущего в министерстве специалиста - консультанта по китайской экономике не стало.
Озверев, Чак развернул автоматическое оружие, и все, что оставалось в его арсенале – полетело со скоростью смерти в заднее стекло, быстро разворачивающейся полицейской машины. – За Тони - раз! За Эрни – два,…три,…вот, вот! Получай ещё! Ещё! Ещё и ты, и ты, и ты, …и тебе!
Двух полицейских разоружили. Плюнув каждому мертвецу в лицо, оставили в машине.
«Сук» (остатки) загнали в фургон и – деру!
Снова связка рассыпалась, ехали порознь. Теперь полиции было известно: искать нужно джип, фургон и синий бьюик конца прошлого века. А родным похищенных вообще не на что было надеяться. Теперь они узнали, что бандиты серьезно вооружены. Что отстрел пленников ведется стихийно. Типа: на кого криво глаз глянет.
Теперь командиром был Макси. …Почему? А у него были наличные. Те самые деньги, часы, перстни,  обручальные кольца, что были вытряхнуты из карманов и рук пленников. Их телефоны, кейсы с кредитными и банковскими картами – все, что попало в руки Тони Бэйда – бывшего владельца боксерского клуба, ныне признанного вне закона из-за связи с наркобизнесом.
Больше Макси заинтересовал навароченный телефон Тони, на который…неожиданно для макси позвонила баба с баблом и четырехместным самолетом, «как заказывали».
В принципе, Максу было по фиг, куда он полетит на том самолете. Куба - не Куба -  он не наследник дел Тони, и нанимался к кому-то, чтоб бежать в какое-то конкретное место.  Но сама возможность порулить самолетом,… какой же псих от такого предложения откажется? Макс беглым уголовником стал не так давно. Хотя шел к этому с рождения. За дело в десять баллов его ожидал серьезный срок, но вдруг лечащий его от ангины врач «распознал в нем душевнобольного». Макси быстренько перевезли в спецклинику (кому в тюрьме нужны проблемы с чекнутым?). Оттуда Гросберг мог и не выйти. Он мог действительно свихнуться. Но ему предложили дело. Какой-то хохмач организовывал побег. За участие – показательное убийство. Разумеется, Макси согласился.  И бежал. Вместе с новыми чокнутыми приятелями. Думал, вернется к любимому делу, но не вышло. Его дело напарник перепродал и смылся в неизвестном направлении.  Теперь Макс Грозберг просто …наслаждался жизнью. Жизнью бездельника на свободе. На свободе,  данной ему удачей на срок. Остальные  -  да ему было на них плевать. Что с ними будет: попадут ли под пулю, сломают ли, как Эрни хребет – плевать! Он наслаждался своим главенством среди них. То есть, среди той части братвы, что осталась с ним. Остальные (не видевшие в нем нужного вожака), забрав джип с оружием, бьюик с пятнадцатью кило «отварной травки» - ушли. А четверо – решили – с ним. Решили, что побывать в конце ноября во Флориде (или даже махнуть  на Кубу) – это достойное зимнее времяпровождение вне спецклиники.
Двух  «попрыгунчиков» они затолкали в крытую колымагу для перевозки скота. Обменяли платиновую печатку на пару канистр бензина, прикупили еды, затем канистры и сами туда же погрузились – в колымагу и - деру с заметного места! (Техас - вообще место не особо безопасное, там своих «любителей развлечься хватает).
На границе с Луизианой бандиты раздобыли машины с вполне официальными номерами. Старенькую карету «скорой» и старенький джип с копией подлинных номеров.
Макс был предприимчивым малым, но полицейских он побаивался. Назад, в тюрьму или даже клинику – он возвращаться не хотел. То есть не не спешил, а вообще… не собирался.  Потому осторожничали они более чем при Тони. Ехали, чаще не по дорогам, а выбирали места глухие, например, скошенные кукурузные и соевые поля и пастбища. Малюсенькие сторожки, давно покинутые сторожами или заброшенные дома разорившихся фермеров  - были местом для их ночлега, а ворованная еда - редкой радостью для их желудков.
Но мимо любимых мест нового вожака не проезжали. Тайные стихийные свалки в болотцах, где укрывали промышленные отходы – Макс Грозберг обожал. Его к ним влекло особое чувство нежной любви к фейерверкам. Промышленные свалки - это второй родной дом маленького Макси.  Большой (Макси (Грос)) в таких местах мужал. За плату он умело и быстро зарывал чужие проблемы. Тем и заработал на мечту жизни – долю в частном авиа бизнесе. Да черт попутал – встретил друга детства Эрни, а тот торговал травкой счастья. И… и пошло веселье. А жизнь – под откос. Но пилот Макс Грозберг уже плохо соображал, где верх, где – низ.
Остальным путешествующим пришлось свыкаться с вонью свалок и тупым упрямством нового вожака. – Я сказал – заедем! Я вам фейерверк покажу…
Одно всех радовало –  ехали быстро. «Багажу» было немного, так что заботы почти никакой!
                ***

Пленники, ехали теперь одни. За прочной перегородкой с малюсеньким окошечком сидели водитель и его вооруженный напарник. Те изредка оборачивались к ним, будто пересчитывая, и гнали машину,  держась габаритных огней черного джипа.
Мерфи и Лоренс тут же распутались.  Грызли зубами скотч, освобождая друг другу ноги и руки. Теперь, хотя их снова как скот куда-то везли, а дверь снаружи  была закрыта на стальную задвижку, теперь двум оставшимся в живых казалось, что свобода уже тут, …она уже рядом. 
Но не тут-то было. Не стал добрее Чак Парки, не поумнел Макс Грозберг. Ещё двое, совсем молодые парни (лет по восемнадцать) – им вообще не была важна жизнь. Важен кайф от встрясок и превосходства над теми, кто считает себя по жизни удачливыми и крутыми. А теперь вот они – важные и крутые. Потому – не тут-то было!
В салоне кареты всё было «снесено»,  пленникам теперь не на что было сесть, кроме как на холодный металлический пол. И теперь в добавок им обоим пришлось беречь головы. Машины ехали по объездным и проселочным дорогам, весьма ухабистым. А ещё высота салона -  для их роста она была чуточку мала. В общем, Мерфи и Лоренс могли или внутренности отбить, или голову разбить. Или и то и другое – их «карета» была для этого в самую пору.
Во-вторых, они оставались в плену неадекватных уголовников.
Остановившись на очередной свалке, от двух изможденных мужчин потребовали «зрелища» - бой без правил с  добавочными тычками от публики.
Разумеется, оба отказались от боя. Даже за еду и воду. Тогда вышел крепыш Чак и сам стал провоцировать пленников на драку. И получился не бой, а обычное избиение, только не битами, а кулаками.
И вдруг неожиданный поворот в событиях: в бешеном азарте избиения пленных, бандиты слишком близко подпустили к себе любопытных «жильцов» свалки – семью бомжа, подрабатывавшего сторожем в своем «мусорном офисе».
Пленных не спрячешь. Лица их уже наверняка людьми свалки опознаны. Макси осталось одно - разрешить Чаку пострелять. А чтоб не ошибиться, не пропустить кое-кого из свидетелей, болотце свалки подожгли. Но идиоты - есть идиоты. Они не учли, что свалка немного специфична. Горящий в ржавых полу затопленных  бочках остаток топлива, прежде всего,  нещадно коптит.
В дыме, быстро распространяющемся по свалке, Тед заметил перепуганного подростка, убегающего и наконец, спрятавшегося от стрельбы в одной из старых машин. Паренек, наверняка, стал свидетельства убийства родителей и сестры.
Парня могли заметить, тогда Лоренс кинул Мерфи и дернул в сторону от всех. Он даже крикнул: «Френк, беги!», чтоб всем было ясно, он решил воспользоваться случаем и убежать.
И ему это удалось. Он уводил за собой шлейф преследования. Мерфи был временно СВОБОДЕН. Ну и парнишка, мог спрятаться понадежней.
Укрываясь за дымом, Тед прыгал по горящим бочкам, мечтая убежать, как-нибудь перебравшись через болото. Но, будучи уже на твердом бережку, ему не повезло. Он выбежал как раз к месту, где хранился запас слитого (уже бывшего в употреблении) машинного масла и бензина. Не зная о том, он … скинул, отшвырнув подальше свой загоревшийся ботинок. И пока метался, угадывая, куда лучше бежать, запас топлива не просто запылал, он поднял вверх и порвал в куски грузовик, в котором хранился.
Фейерверк удался. Только мастерство Макси тут было не при чем. А Лоренс – попался. Можно сказать, благодаря собственному ботинку.
Потеряв его, Тед бежал прямо по горящему топливу и железу полу босым. А когда выбежал из едкого дыма, присел, чтоб откашляться,  да достать из ноги застрявший в ране кусок металла, его тут же нагнал «джип» Чака. 
Машина чудовищем выехала из-за черной завесы дыма, Лоренс просто отупело наблюдал за её приближением. Он смотрел на неё, как на нечто абсолютно не земное.  И не переживаемое.
И вот тут Теду впервые в жизни пришлось драться насмерть. То есть, он не просто махал руками и использовал данную ему природой силу, он защищал свою жизнь. Бился с профессионалом крепышом до убоя.  И… кто знает, чья б взяла, если б не подоспевшие напарники чокнутого. Возможно, пришел бы конец истории болезни Чака Парки, а так – Чака обласкали, дав глотнуть коньяка, а Лоренсу - по почкам битой и …полуживого закинули в джип.
Доставили «больного» прямехонько к карете «скорой».
Мерфи, весь перепуганный (и больше из-за того, что остался «последней развлекалочкой» у сумасшедших), встретил своего собрата по несчастью истерическим смехом: «Что, мать твою, в раю жарко, так ты,  жареная жопа, решил нашу «страшненько-скоренькую» тормознуть, … чтоб в ад добраться? Поздравляю, мать твою! Считай, удалось! Теперь туши яйца. Их тебе скоро оборвут. Радуйся, ты в аду, твою мать! …Идиот,  идиот, идиот!!! Зачем ты бежал к машине? Зачем, мать твою?! Скажи мне, тупому сироте! Не понимаю!».
-Почему сироте?  - Прохрипел Лоренс, едва раскрывая глаза. По закопченному лицу текли слезы. Слезы обиды. Он проиграл. Он снова проиграл в мужском бою.
Тяжелое правое веко кровоточило так серьезно, так серьезно вздулось, что Мерфи опасался, что Лоренс остался без глаза. Левый глаз видел. Видел, как перепуганный Френк, размазывая по лицу слезы и сопли, ругается, считая, что они «два (мать твою) неудачника».  - Ты не сирота, Френк. Что ты врешь?  У тебя есть …отец. Я как-то сталкивался с ним. …Мерфи Старший. Я его …встречал.
Губы были порваны в углах. Передних зубов не было. Лицо – сплошной кровоподтек. …А он пытается унять слезы юноши.  - Он забрал у меня как-то выбранную в магазине  шляпу и, не заплатив, убежал. А продавцы, решили, раз он называет меня на «ты», значит, мы знакомы. И… и  они заставили меня заплатить. За шляпу. 
-Что?! Что-что?! …Какая шляпа?! Ка…идиот! Здесь все  ИДИОТЫ!! Все, все, все, мать вашу! Я ХОЧУ ДОМОЙ!! Хватит с меня этих,  …этих, …хочу уйти…я хочу…- В сторону – Слышите, вы?! Вы?! (Хныча)…Ну отпустите же меня, …я хочу жить…я хочу…
Пошумев ещё немного,  то поглядывая на Лоренса, то размазывая слезы по закопченному лицу, Френк успокоился.  – Тед, я так испугался, когда ты кинул меня …с ними. Я их боюсь, Тед, я не хочу … я хочу к па…пе…
История, которую Тед неожиданно вспомнил, расчувствовала Мерфи Младшего. Он ещё долго плакал и, вытирая слезы, запоздало и горько ныл о том, что «часто обижал своего старика», таскал из его бумажника наличные, убегал в детстве из дома покурить травки и …вообще. – Я был плохим сыном.
Лоренса била запоздалая нервная дрожь страха. Но тот был позади. А перед глазами – живой человек. – Ты её не «был», ты есть, Френк. У тебя ещё есть… шанс.
-Да?
И тут резкий щелчок, двинули задвижкой. 
Френк не просто вздрогнул. От сильного испуга он шарахнулся в сторону. И  стал заикаться. – М…мать тв…твою…что б я…
Им кинули в салон бутылку воды и  пару прикупленных в пути упаковок китайкой лапши.  И машина снова припустила по задворкам городков и городочков.
Пока ехали, закатывая под колеса уже третьи сутки,  Мерфи успевая управиться до полной темноты,  осторожно, больше на ощупь,  вынимал железные занозы из раненой ступни Лоренса. Но поразил он Теда даже не тем, что терпеливо выслушивая его стоны, занимался  своим врачеванием, Френк, чтоб хоть как-то облегчить страдания собрата, вылил на грязную ступню остатки драгоценной питьевой воды, а затем, …облизал её (!!), сказал,  «для дезинфекции». После,  спустил на перевязку один из рукавов толстовки с названием своей рок-группы, и, довольный своей работой, стал гладить Лоренса по голове. И всё спрашивал о своем отце. – А когда это случилось? Летом? Зимой? …Я про историю со шляпой и моим папашей? …Я помню одну, любимая была. В синюю клетку. Он сказал, от Ив Сен Лорана, но скорее всего, врет.…Она?! Да ты что, мать твою?! Он ей так дорожит. …Теперь твоей ноге нужен покой и тепло. …Тебе б полежать, Тед. Тебе б поспать хоть немного…. Ты, я заметил, совсем не спишь, отчего? Или ты, черт тебя забери, делаешь это с открытыми глазами? Тогда не пугай меня, друг, закрой свой единственный глаз и …засни, как все люди. –  Френк улыбнулся. И впервые Теду улыбка этого остроносого парня показалась спокойной и красивой. Без кривляний.
-Да, да, я попробую. – Тед нашел в себе силы и, ответно улыбнулся. К его горлу (это, пожалуй, впервые за тридцать восемь лет  жизни), подкатил комок счастливой благодарности к человеку, который так нежно и бескорыстно  заботился о нём.
Знакомы они были – всего ничего, всего лишь случай спаял. Но сердца их стали чуточку родней. И на время отступил вопрос: кто следующий?  Им казалось, лучше сразу обоим, …спастись, конечно.
Мерфи часто подходил к двери и бился в неё плечом. Он все надеялся, что от встряски запор откроется. - Тед, ты парнишку в понтиаке видел?
Тед кивнул. Потому испытующе посмотрел в сторону мелькавшего силуэта Мерфи. «Неужели… не удалось?»
Мерфи в глуби салона Теда не различал. Но угадал о его беспокойстве. – Думаю, порядок. Он же родился там. Норы, мать твою,  лучше крыс знает. Убежит. – Мерфи помолчал, потер мерзнущее голое плечо. – Вопрос куда? Ночь.
Лоренс вторил. – Ночь… Но у парнишки наверняка был мобильник. В таком возрасте они не ходят «невооруженными». Фонарь, связь - ему помогут, Френк.
Мерфи присел рядом, принялся вторить: «Ему - помогут, ему - да,  …а нам? А нам? Он же, мать его зашиби,  сообщил, что видел нас. Как думаешь, сообщил? …Ну, так что, где полиция?».
Тед не ответил. Но подумал: «Ребенок. Может, сначала он попытается поискать близких. Может, кто-то только ранен. …Нет, там такой чад, он никого не найдет ночью. Час-два будет гореть. …Так может, заметят дым?»
Лоренс обхватил обеими ладонями болезненно ноющую ступню и прикрыл здоровый левый глаз. – Нам надо бы самим, Френк. Мы же теперь свободны в выборе средств. Можно что-нибудь придумать.
Мерфи заговорил о том, что уже обдумывал про себя. – Точно! Надо бы напроситься на туалет и навалиться на караульного. Отобрать пистолет и кокнуть на хрен.
- Я насчет задвижки, Френк. Машина с Чаком не всегда идет позади, бывает, она обгоняет нас. Думаю, если удастся открыть дверь, получится,  хотя бы одному уйти… на ходу».
-А вдвоем?
-Нет. Не удастся. Кому-то надо остаться, чтоб маячить перед окошечком, чтоб водитель и его напарник видели.
Мерфи выслушал собрата по несчастью, задумался, но как будто вовсе не о побеге.  - А я вот думаю, что нас уже держат на мушке. Ну да, так в кино показывали: полиция уже ведет машину с похищенными, но боится вмешаться, чтоб пленников  не шлепнули до обмена.
-Какого «обмена», ты о чем? – Лоренс вздохнул. Мерфи двадцать пять лет, он верит в силу кинотрюков и правду кинотрюкачей. – Нам нужно самим, Френк…
- Кто-то ж обещал этим гавнюкам, какой-то самолет.
Лоренс заинтересовался.  – Самолет? Ты о чем?
Мерфи пригнулся и зашептал на ухо, иногда оглядываясь на малюсенькое окошечко  - выход в кабину водителя. - Я слышал разговор. Макс говорил Чаку, что мест в самолете будет четыре. Что загорать полетят не все. Может, они ждут самолета до Кубы или метят в Мексику?
-Ты думаешь, полиция пойдет с этими убийцами на сделку? ...Нет, Френк! – Тед осторожно покрутил головой. – Бред. – Он скосил здоровый глаз в сторону «форточки». - Их всех нужно усыпить. Как бешеных собак.
-Да, мать твою, я не против. Только это, - Мерфи почесал голый локоть, - если бежать, то надо бы скорее. – Мерфи сморщил нос. – А вдруг речь идет только о тебе. Кому за меня выкуп давать? Отец, наверное, рад, что я съехал. Вся квартира теперь его. Для него хуже смерти от бабы зависеть. Конечно, он ко мне переехал. …Он спер мои запасные ключи. – Мерфи вздохнул. – Тебя – того, обменяют, а меня  - того. Нет! Нет, …да чтоб я сдох.
-Почему меня? То есть, только меня? Если бы кто-то из нас был лишним, нас бы давно разделили. И кормить не стали.
-Дурачок, мать твою, это ж Чак. Он сказал, что меньше всего ожидал, что ты начнешь бороться. Вот и причина появления лапши. Раньше-то они только объедки кидали.
-И откуда тебе все известно? Про обмен, самолет, про то, что этот людоед сказал.
-Оттуда, мать твою, … тут трижды чутким приходится быть, иначе мне хана.
Лоренс не был склонен к фантазиям на тему: если бы. Он был реалистом. Считал: кормят обоих, значит, пока нужны оба. «Пока оба». – Он похлопал по руке Мерфи, пытаясь его успокоить. – Ты живее меня. Если нога за ночь не поправиться, то…мне хана будет.  – Тед улыбнулся через боль. – А удастся добыть пистолет,  пристрели меня. Не хочется быть закопанным живым в зловонную жижу. Лучше уж, как Джона, … на дороге.
-Джон – это кто?
Лоренс качнул головой и замолчал. Мерфи ещё понастаивал, потом предложил: «Тогда, мать твою,  остается одно – бежать прямо сейчас. Пока ты ещё на ногах».
Мерфи предложил кричать «на помощь» на каждом перекрестке дорог. Сказал, что не все водители слушают громкую музыку и болтают по телефону. – Может, кто с открытыми ушами едет. Могут услышать. …Позвонят по телефону и … нас встретят.
Тед улыбнулся. «Встретят». Но, вспомнив о подслушанном Мерфи разговоре двух бандитов, снова нахмурился и затих. Он вообще долго мог раздражать Мерфи своей привычкой уходить в себя «с концами». Мерфи тряс его и интересовался: «Ты не умер, мать твою? Или опять заснул с  открытыми глазами? Эй, или ты ответишь мне, или я укушу тебя за большой палец твоей больной ноги».
-Слышу. Подожди, Френк,  …кажется, я засыпаю.
-А…а…ладно.  - Зная, что человек не спал три ночи, Мерфи отошел и затих. Он держался обеими руками за стенки и смотрел на засыпающего Лоренса. Тед был утомлен и болью и страхом, но он и вправду засыпал.  Его удивил Мерфи. «Как он мил, стал меньше ругаться, … облизал мне ногу. Дико, но… приятно. …А ведь я хотел удрать, …уйти один. Ну вот как же оставить им такого парня? …Да ни за что, уйдем вместе».
Он скорее бредил на тему, чем отвечал на вопрос. – Бессонница – это от нервов. То боюсь отказать «важному» заказчику, то мучаюсь, зачем согласился, зачем взялся за проект, мне мало что интересно из предлагаемого. Тут боюсь, там… - вот и бессонница. Иногда боюсь остаться без заказов. Всего …боюсь. Но… (он улыбнулся) я научусь отказывать. Надо перестать …спать, лучше…спать, …да…
Лоренс уснул... с закрытыми глазами.
                ***
Под самое утро они пересекли границу Джорджии. И как пересекли? Им в салон закинули живого барана. – Вечерком зажарим! – Макси осклабился, разглядывая «сладкую парочку». – Ну, смотрите, не обижайте животное, голубки.
Мерфи плюнул в закрывающуюся дверь. Потом поинтересовался у Лоренса: «Как нога?»
Тед не ответил «плохо». Итак все было видно - нога распухла.
По ощущениям, за ночь у Лоренса поднялась температура, ему стало трудно дышать. Но поглядев на озабоченность в лице Фрэнка, он постарался улыбнуться. – Лучше. Да, да…
Мерфи сразу повеселел. - Так и должно быть, парень! А что опухло – так ведь рана, заживет и опухоль спадет! …Мой папаша, мать его, бывало поссыт на больную ногу, - и  после снова скачет по сцене.  – С опаской глядя на животное. – Вот, нас теперь трое. Две головы хорошо, а три барана – лучше. … Черт, чтоб я сдох, но эти чокнутые что-то задумали. …Что, как думаешь, Тед, что?
Мерфи стал заметно больше трусить. Он вздрагивал от малейшего стука камешка в дверь. А тут ещё черный баран пялился на него черным глазом. И беспрестанно что-то жевал. – Вот хрень мохнатая, …чё смотришь? – Он швырнул в животное куском грязи, превратившейся за ночь в камень.- Тед, слышь? Я боюсь, я тоже чокнусь. …Ты как? Как нога?
Лоренс повторился: «Лучше, да, да… Но надо б о задвижке подумать. Нужна тонкая проволока или прочная нить».
-Нить? – Мерфи задумался. Обшарил взглядом салон машины. Остановил его на баране. –  А вот, щас….
Тед следил, как Френк отвязывает бубенчик с шеи барана. – Он не съедобный. Варварам не пригодиться. А нам, …возможно да. – Мерфи сунул бубенец в карман и стал трясти, расплетая  веревку. 
-Да, - потянул Тед, - возможно, пригодиться и это. – Но он не был особо уверен, веревка в руках Френка была туго плетеной пенькой.
Тед тронул ступню и застонал от боли. – А не получится, … будем кричать на каждом перекрестке. Я уже готов.
Но перекрестка Мерфи так и не дождался. На первой же остановке Теда вытащили из салона машины, оставив закрытыми там Френка и барана.
Пятеро беглых психов, наперебой принялись задавать Лоренсу вопросы. И все про чертов самолет. Тед сразу почувствовал опасность такого любопытства.
Слушать страшный брёх пяти  жутких маргиналов Лоренсу было противнее всего. Мерфи тоже матерился, огрызался, бандиты потешались над ним: «Жарь барана, Мерфи. Жарь, пока мы не видим. (Это Макс) Да, да, делай с ним, что хочешь, и не мешай разговору, сынок!»(А это кричали Мерфи сопляки, легко добивавшие полицейских)
Лоренса били. За то, что «гордый гад». Что  снова не желает говорить «с народом». А потом они стали прикармливать барана и Мерфи. На глазах голодного Лоренса, который в жизни не пропустил ни одного горячего завтрака (потому как редко когда удавалось пообедать за кучей дел). Но даже вид булки и запах холодной мясной котлеты не заставил его «разговориться».
Тогда ему предложили… лопатку жареного барана.
 А почему? Почему б не ответить за жаренную лопатку, например?
Но вопросы Лоренсу не нравились. «А твоя цыпочка блондинка или брюнетка? А титьки у неё какие,… такие, …такие?»
Лоренс промолчал. Макс кисло улыбнулся. - Ничего, Чак. Доберемся до Флориды, узнаем сами. – Кивок в сторону несговорчивого Лоренса. - Она нам самолет за тебя обещала. То есть, она Тони обещала, но отзвонилась мне. Это что же, твой? Твой самолет, спрашиваю?»
-Она уже там, на мысе Ист-Кейп. …Лапуля! Голосок такой…  ждет нас. Правда, Макси?
И тот отвечал своим подельникам: «Ага. …Дождется».
Теда вмешательство жены более напрягло, чем все эти сто мордобоев за последние четыре дня. Он итак был молчуном, а здесь, хоть режь его, - заткнулся и похмурел.
И после даже Мерфи ничего не стал объяснять. Ушёл в себя.
                ***
Френк, как умел, пытался его поддержать. То есть, разговорить. А поскольку сам не особо умел вести толковый разговор, чтоб ещё больше не раздражать нервы Лоренса, стал задавать вопросы корректно, без  ругательств. - Ты сказал, что сталкивался с моим папашей. А как он выглядел? Трезвым был, …нет? Тед, мать твою, я ж тебя теперь не о цыпочке спрашиваю. …Слышь, Тед, …про папу …моего. Ну, хоть полслова, Тед. …Да чтоб ты сдох!
Лоренс молчал. И от его молчания и ему и Мерфи становилось только хуже. Началось раздражение друг от друга.
И вот настала четвертая ночь. Самая мучительная для Лоренса.
В ночи неподалеку резали несчастное животное. Резали неумело, мучая и матерясь от собственной неуклюжести. Потом запахло кровью, потом паленой шерстью и очень сытно  - жареным мясом.
Лоренс задремал. И снова бредил. Лиза в его дрёме блеяла резанным бараном. А Мерфи, все удаляясь и удаляясь от него кругами, поднимался в небо на самолете. Тед собрался с силами и …помахал пилоту – сюда, сюда! Мерфи стал снижаться. Единственный здоровый глаз Лоренса широко раскрылся, рот округлился, Тед закричал: «Не…е…ет!!!»  В самолете рядом с Мерфи сидели Эрни, Тони и безумец Чакки.
Лоренс реально ныл – «не…ет».  Но пьяный Чак  реально требовал «боя». – Победителю – кусок мяса! Вставай! Поднимайся, я сказал!
-Да ему и  кости хватит! – Отвечали  те, кому важен был только кайф.
-Я сказал – кусок!! – Чак падал, поднимался и рвал на себе куртку. – Кто меня зав…валит – кусок. Чак сказал – Чак - сделал!
Чак ждал победы. Не получилось. Сейчас Лоренс тоже был близок к безумию. Он с трудом стоял на ногах, но от раздражения, сил в нем оказалось больше, чем в пьяном.
Он справился. Получил кусок полусырого мяса и с ним его заперли в салоне машины. А сами стали шепотом «пытать» Мерфи, спрашивали, что он знает про самолет и цыпочку доктора.
Френк, оглядываясь на машину, громко объявлял: «Ничего я не знаю! Ничего!» А шепотом добавил (ему обещанного мяса хотелось): «Знает он цыпку вашу. Да, знает. И самолет  - знает. Он все знает, мать вашу. Это ж не баран, мать вашу. …Слышь, дай сюда ногу, я доем. … Дай,  я же всё сказал! Всё, что знаю! Дай  ногу, будь ты человеком, сука! Четыре дня по гадюшникам мотаете, а какого хрена, сами-то хоть знаете, мать вашу?»
Когда на него накинулись с битами, он сам заскочил в салон кареты и притих в углу. Вытаскивать его не стали. Только посмеялись. Мерфи жевал кусок мяса, сорванного зубами с бараньей ноги. Тот каменной обидой стоял в горле, но  Френк его проглотил. А потом ему стало стыдно.
Лоренс оставил ему половину куска, добытого в бою с Чаком.
Френк осторожно пытался заговорить с собратом. Он даже погладил его по ноге. А потом не выдержал и, молча,  съел предложенное ему мясо.  Лоренс лежал, отодвинувшись от него, хмуро молчал. Дыхание его было свистящим, тело пылало от высокой температуры.
Тед пытался отвлечься от боли. Он усилием воли представлял себя плывущим в своем открытом бассейне. «Льдинки плавают на поверхности. Рябь по воде от энергичных движений тела, …лед попадает под руки, между ног,…холодит. Льдинки попадают в лицо, …холодят, кусочки льда трутся о тело, …холодят, холодят…».  И тут Тед расслышал-таки  всхлипывание. Френк плакал.
 – …Суки, превратили нас в собак, …господи, я же ничего не знал. …Тед, да послушай ты, парень, я же не знал, ни про женщину эту, ни про самолет. Что они хотят от тебя? Я же ничего не знал. Я не из-за мяса, мать твою! Не из-за мяса, …я просто …сказал, что ты её знаешь – и всё, Тед! Я ничего, мать твою, …я не хотел, я не из-за мяса…вот суки, превратили нас…
-Не нужно, Френк. …Никто тут ни в кого… мы теперь, Френк,  не имеем права… превращаться  в них.
Френк не казался ему примитивным при всей своей несуразности. Иногда Лоренсу становилось жаль его молодость, хотелось протянуть руку и …вытереть капающий острый нос.  Он бы и сделал так, если б не понимал, что парень  всю жизнь доказывает отцу и всем, что он мужик, а это значит, про его сопли никто и знать не должен. – Френк, всё, …хватит. Баранов здесь не было, Френки. …Эй, мужик, слышишь меня?
Горячка брала за горло. Пора бы испугаться и тоже расплакаться. Но вот что странно, Теду расхотелось умирать. Он решил дожить… до встречи с самолетом.
Но, по сути, он боялся, что та встреча произойдет без него. - Речь идет о моей жене, Френк. Не знаю, что она задумала, но я не хочу. …Не хочу, чтоб она вмешивалась. Она не знает, с кем имеет дело. – Тед попытался успокоить плачущего. – Это не кино. Здесь нет «красивых» антигероев. Всего лишь элементарные подонки. – Тед отвернулся. – Она не понимает, с кем связывается. 
- Жёны все дурры, Тед. Как нога? …Ты весь горишь, …Тед, нет, не оставляй меня с ними. Пожалуйста,  …Тед…
                ***
Через три месяца должна состояться торжественная сдача объекта. До неё Дом осмотрят члены первой комиссии. И начнется… перечисление того, чего бы та комиссия  ещё хотела видеть в Доме коллекционеров. И Тед Лоренс должен сам лично… отмести часть этих «добавочных» пожеланий. Должен сам показать работу. Настроить, так сказать,  взгляд комиссии, создать атмосферу расположения.  Он должен сдать законченное дело. Но это - и дело его жены. Лиза так поставила себя в их семье, так устроила мужа в ней, что он - добытчик славы её фамилии. Он – орудие её тщеславия. Без того, чтобы гордиться мужем, Лиза Лоренс не может жить. Он женился на ней, будучи подающим надежды талантом - архитектором. Она  тут же сделала из него «достояние» города. После того, как ему  присвоили Премию года за Чудо домик, построенный его командой к году Счастливого ребенка, он стал  известностью штата и страны. За два, каких-то два года – она  сделала из мужа члена академии. Он теперь не просто Тед Лоренс, он – доктор Лоренс. Участвуя во всевозможных конференциях, презентация, вручениях премий, доктор Лоренс стал забывать запах дерева, камня и глины. А ведь Тед всегда держал в уме трагедию Рафаэля. «Слава убивает мастерство. Притупляет идейность, гасит креатив. Художник в душе гибнет. Начинается копировать  себя самого». Так говорил Тед Лоренс,  но так не думала Лиза Лоренс. Она подыскивала мужу очередной престижный проект. Обязательно освещая дело в широкой прессе. Целый штат людей работал на неё в этом направлении. «Тед, реклама - это то, в чем ты не разбираешься совершенно. Не вмешивайся. Твоё дело – строить». А для себя – она желала благодарности от потомков. Ведь это она - Муза художника.
-Понимаешь, Френк, моя жена - она хороший человек. И как жена, и как помощница – она хороша. Но она, … как бы это сказать, беременна тщеславием. А лучше бы родила мне ребенка. Да, ребенка -  сына, дочь – мне одинаково хорошо. Да занялась бы нашим домом. Я построил ей дом. За два года в нем ничего не прибавилось, не убавилось. Будто это склеп. Ни букета цветов в вазе, ни вышивки на стене. Будто этот дом я не для семьи строил, а для … - Тед мысленно вылез из воды, где плавали куски льда. Он чувствовал, что замерз. Его знобило. Он даже поискал глазами хоть чего-то, чем можно было бы укрыться, согреться. Потом попытался присесть, скукожится, но машину качнуло, и он снова повалился набок. Продолжал говорить лежа. Но не для Мерфи, для себя. Будто наконец-то вспомнил о жене или забредил ею. Своей Лизой, которую, конечно же, никогда не переставать по-своему любить. – …Круга по интересам.  Из просторных комнат там получились залы заседаний, встреч  и …закусочные со снующими официантами. …Это так тяжело видеть. А осознавать – ещё тяжелее. Всё зря. Дом  - зря, игрушки, которые я делаю для неё - зря! Она хочет быть Музой. – Тед притих, а после вдруг обозлено ударил кулаком о пол. - Ну так и искала бы …предмет, Музона в пару, нет! Ревность сушит меня, не дает покоя, …ведь я боюсь потерять её, а она… Она желает первой подняться по лестнице тщеславия. Есть там такая, …она сказала, что «заведет традицию»: желающий завершить сделку с успехом, должен дотянуться рукой до камня в перстне руки. Я через три месяца должен закончить одну работу. Я  … должен.  Я! Но она решила…этот самолет, это значит, любой ценой.  Она снова желает показать всю мощь своей поддержки. «Жена художника» пожелала пойти на соучастие с убийцами, раскидывающими по дорогам трупы  людей. – Лоренс раскрыл зрячий глаз шире, крутя головой туда-сюда, поискал слушателя. – Мерфи? Мерфи?! – Увидел. – Протянул руку. – Френк, ты здесь, …Френк, Френки, я тоже боюсь, …я чувствую, дело добром не кончится. Тебе нужно бежать.
Мерфи помолчал. Вроде бы обдумал услышанное, потом неожиданно произнес: «Значит, ты не сердишься на меня, что я съел весь свой кусок мяса?»
-Что? Какое мясо? А…нет. Конечно, нет. Вот…дурачок. Почему ты решил?
-Не сердишься? Тогда слушай. Я ведь знаю её. Твою жену. Лиза, ну да. Я знаю её. Только тогда у неё была иная фамилия. Кажется, да, вспомнил - Макинтош. Мы встречались. Она такая была… светская львица. А я - …сопляк с гитарой.
-Что? – Лицо Теда перекосило. Взгляд на Френка изменился, будто вот теперь Тед почувствовал опасность.
Но секунды переживаний прошли,  и Лоренс стал рассуждать трезво: «Лиза…нет. Лиза и Мерфи, …да нет же, это смешно. …Блеф? Но ради чего?»
В голове тукало, Тед весь трясся от озноба, но пытался обдумать сказанное Мерфи. Он даже постыдился вспышке ревности.  Подозрительности, которую ненавидел и изживал в себе. «Ведь я же имел случайное знакомство с его отцом. Почему же у него не могло быть пересечения с моей женой, … ладно, невестой. В многомиллионном городе пересечений тьма. Мы просто не успеваем их отслеживать. Сталкиваешься с кем-то лбом, застреваешь в лифте, попадаешь в автомобильную пробку, сидишь за одним столиком в кафе - столкновений масса. Если не брать в счет глубину, можно счесть их за встречи.  Она могла сказать ему своё имя. Она умеет кокетничать. «Зовите меня Лиза, миленький. Но не забывайте, я – Лиза Лоренс». (Здесь она сгибала безымянный палец и хвасталась кольцом – первой и пока единственной ювелирной вещью, осиленной Лоренсом).
-Вы… были знакомы? Как это случилось?
-Да, такая, знаешь, хрень случилась. Я расскажу…
                ***
 «Хрень» случилась, прежде всего, с самим Лоренсом.  Два с небольшим года назад уже известный своими работами архитектор вдруг решил … жениться. То есть, он бы так никогда и не решился, но … всё дело в его слишком активной сестре. Она очень энергичный, но и очень одинокий человек. Всегда среди людей, всегда в потоке. Заедет на минуточку к братцу, который так и остается для неё «малышом», обнимет, прижмется, погладит по голове – и как бы всё, слила с души бабское трепетанье.  Но в последнее время что-то произошло. Каждый визит сестры к брату заканчивался  разговором о её возрасте: «Тед, через три года мне шестьдесят. Ты слышишь, что я сказала? Ты понимаешь, что это значит? Я становлюсь старой. Как люди находят себе пару, Тед? Ну, то есть, не просто так: друга для случки, а пару?  Раньше считалось, что местом встречи может быть хороший бар, какой-нибудь клуб; семейный ужин, на который кто-то из родителей приглашает молодого коллегу или встреча во время путешествия или отдыха. Теперь – игра по интересам. Но Тед, я перестала быть интересной женщиной. …Перестань, это не шутки! …Не отворачивай лица! …Лори умерла, Тед. Хватит страдать, ты уже давно выстрадал всю вину за эту потерю. Ты - мужчина. Тебе проще найти пару. …Перестань шутить, Тед!! Я не сказала, искать пару мне, речь идет о тебе. В шестьдесят твоих может случиться не любовь, а …совсем иное. Какая-нибудь бычья спесь. А я говорю, никакой любви в шестьдесят не случается!! Верь мне, мне скоро …черт, перестань вынуждать меня, повторять, что мне скоро случиться уйма лет. …Давай, давай, ладно! Я согласна. Мы оба начнем играть в эти дурацкие игры. Игры по интересам. Но ты же понимаешь, сколько я могу потерять, если вдруг влюблюсь в какого-нибудь смазливого подлеца. Ты понимаешь? Это же конец моей карьеры. А…тебе можно. Ты художник. Ты как цыган в любви, тебе всегда и везде можно. … Нет, в шестьдесят – уже и для цыгана сложно. Можно, но сложно! …Интернет для того и придумывался, Тед. Для знакомств. Да, да, а ты не знал? Его выдумал ленивый жених, ага. Тед, сегодня же, …брось всё, займись поиском невесты. Для себя. … Нет, это не приказ. Да, это просьба. Быть может, …одна из последних. …Нет, нет, без объяснений».
Сестра  настаивала. И он решил …удовлетворить её просьбу и своё любопытство – что из этого выйдет.
Да, Лоренс решился на совершенно безумный шаг (ещё и гормоны взыграли), он подписал, виртуально, разумеется, контракт на участие в игре «Найди себе пару». То есть, он нашел такую занятную игру по Сети и  стал её участником. Искать жену самостоятельно, дожидаясь случая - он не мог по причине отсутствия времени. В работе же он был совершенно равнодушен к окружающим его, те женщины были товарищами – не более того.
Игра была лицензионной и …математически точной. Как будто без подделок. Где живешь, размер кошелька, род занятий, генное древо, генетические заболевания. «Пару» (считай, ровню)  - здесь мог отыскать и принц крови. Мелочь – находила себе мелочь. Машина высчитывала «равноценные»  партии. После  - невеста подбиралась по  физиономии. Потом предоставляли порт-фолио невесты. Выбором внешности занимался член семьи участника. Тед доверил это сестре. И только после сам игрок, но уже из тех, что подобрала ему машина, родня и, разумеется, устроители игры, он выбирал лицо своей «пары» сам. Артисты - к артистам; туристы - к туристам. А Лоренсу подбирали  невесту среди …художниц, скульпторов, архитекторов и музыкантов. Среди англоязычных белокожих американок подходящих по всем требованиям игрока оказалось только трое.
Но в какой же игре не встретишь фальшивку? Того, кто намеренно делает себя краше, умнее, удачливее. Да ещё и представляет порт-фолио гения…
Так вот и Мерфи когда-то…
Он прорывался к большой сцене, то есть, к большим сборам и славе. А пока о нём слышали только в пяти барах и лишь в одном районе города могли точно назвать его имя и род занятий.  Он - гитарист и солист группы  «Гнилой абрикос». Его дело – сочинять с первых аккордов запоминающиеся композиции и писать на них бесхитростные тексты. Что могло приподнять его над толпой? Ну да! Незабываемая встреча с клеевой девчонкой, которая была бы от него без ума, но главное – была бы социально значимее его. Решившись участвовать в игре, в анкетах он написал: «Имею своё дело, известность; люблю музыку. Отец - музыкант, мать – жертва его славы». А ещё написал (и вообще-то опять же не солгал (да и не мог, данные проверялись организаторами игры)  не лгал), что он – … «в принципе творческая личность». «Обожаю рисовать плакаты. Свои портреты на них. Это моё второе хобби. Я вообще художник в душе и в принципах». В конце анкеты он даже немного перегнул палку, сказав, что ещё умеет вырезать фигурки из картофеля и …вышивать крестом. По-видимому, Френк вспомнил, как пьяный папаша требовал от него «усердия хотя бы среди кастрюль», а однажды даже заставил штопать свои носки.   
И на вот такую биографию клюнули  … пятьдесят семь  англоязычных белокожих американок.  И среди них  такая девчонка, как Лиза Макентош. Ей двадцать восемь лет. В годах невесты явный перебор. Но как хороша, как свежа и душиста! Мерфи обомлел и превратился в раба её с первой же минутки знакомства. Да что там, мгновения! Он даже умудрился задержать её внимание на своей персоне …какое-то время. И лишь повторная личная встреча расставила точки над i.  - Её звали Лиза Макентош. Я, мать её, после полистал журнальчик «Самые богатые люди Калифорнии» и что, увидел? Да чтоб мне сдохнуть, её папашка, она не соврала -  владелец одной двадцать четвертой побережья штата! Да, да, чтоб ей сдохнуть! А ещё её папочка, черт его подери, обувает полсвета.  Представляешь, сорт её интереса. …Ну тех, кто способен купить себе пару ботинок за пять сотен. Я даже испугался, с кем имею дело. Но, знаешь, она вела себя вполне даже…демократично.  Ага! А я, а у меня после встречи, такой подъем был, музыка, слова – все так и посыпалось. Я посвятил этой встрече добрую сотню стихов и песен. …Не уверен, что она их услышала, но... так получилось, она перестала мне отвечать. Но… (вздох до небес)это было уже не важно. Для меня уже была победа, что я интересовал её. Кстати, песенка, которую теперь взяли в рекламу женских колготок – «Лиза, твои ножки – как солнечный луч» - это же из тех, … про Лизу Макентош. …Мать твою, я сделал тебе больно? …Тед, прости.  Прости, друг.  Просто вспомнилось, знаешь, …но ты же сам спросил,…мать твою, да не охай ты так…или это опять нога? Так вроде бы опухоль спадает, …нет? Тед,…ты же просил рассказать, ну что я, врать, мать твою, буду…. Сказал - как было, ну».
Никогда Лоренс не знал, что он НАСТОЛЬКО ревнив. На нём лица не было! Хотя, возможно, все легко можно списать на высокую температуру и боль во всем его теле. Сердце сжалось от стыда. Он расслабил мышцы лица, снова принялся растирать мерзнущую ногу и одновременно горящую ступню, которая не давала себя коснуться, и …отвел взгляд. – Все нормально, Френк. Это просто …нога…
Мерфи кивнул. Такой ответ его вполне устраивал.  - В общем, она улыбнулась на мою шутку. А на прощанье подарила мне вот это кольцо… - Мерфи задрал указательный палец и продемонстрировал перстень с хрусталем.
-Это серебро. И хрусталь. Не дорогая, но знаешь, эффектная штучка. Она сказала, что хрусталь не выносит лжи. Смотри, до сих пор не помутнел. Да и не врал ей. Такой попробуй! Славное колечко, правда? (и снова вздох до небес) А потом она сказала, что дарила такие кольца всем. Всем, всей армии «отставных сетевых женихов». «Ты, - сказала, - занятный» Это она про меня так. Спросила: «Ты не сильно обиделся? Ты сто второй получатель такого кольца».  – Мерфи дернул кольцо зубами. – Да черта с два я обиделся! …Теперь вот жаль, оно перестало сниматься с пальца.  (Взгляд на дверь, по звуку, за ними следов джип Чака). Эти козлы сказали, что когда придет моя очередь, они его все равно снимут. – Френк вздохнул. – Но, пока оно на мне. Моё! – Он случайно повторился, а у Лоренса фраза засела в кончиках нервов. – СЛАВНОЕ колечко, правда?
- Это было два года назад?
-Да. Если точно, два с небольшим. Я тогда был стройным. Да что там, хуже, чем сейчас. Одни кости! Кольцо надел на палец легко. А сейчас вот…смотри… - Френк с силой дернул за кольцо ещё раз и …сдернул его с пальца. – Ого! Я …постройнел!
- Поздравляю.
Френк немного погрел кольцо в кулаке, потом протянул Лоренсу. Просто понял, Тед хочет за него подержаться.
Тот подержал кольцо в руке. Погрелся. (Про себя) «Мне она тоже подарила такое. Но тогда, как бы взамен, я надел на  её палец кольцо, которое тоже принес на нашу встречу. Она сначала рассмеялась, спросила: «Тоже «отставное»?» Рассматривала она его внимательно. «Сам делал? Не врешь?» А через два дня …сняла с меня хрусталь. Сама. Поверила мне или…анкете…».
Тед, молча, вернул вещь Мерфи.  – Держи. Теперь Макентош стала Лоренс. Песенку про ножки Лизы - я слышал. - (Это жена как-то обратила на неё его внимание). – Прилипчивая мелодия. Слова - … я не понял.
- Тед, ты стал мужем такой девчонки, а грустишь. – Но грустил и Мерфи. - А я тогда  так никого и не нашел. И, мать твою,  бросил это дело.  Выбыл из игры. Работы, мать её, куча навалилась. Заказы, приглашения сыграть.  Но таких, как Лиза Макентош, - таких больше не попадалась. …Правда, я и сетей не кидал. Поклонницы донимают. Сами, мать их, в кровать кидаются. – Мерфи снова посмотрел на Лоренса. «Вот, мать твою, ситуация. И черт меня дернул сказать, что мы с ней знакомы. Да чтоб я сдох,  …но ведь не было  же ничего! Подумаешь, кольцо ношу…два года. Просто не снималось».  Подумав так, Френк усмехнулся на заметную ревность мужа красивой жены и, будто хвастаясь, посмотрел на кольцо. Потом снова надел его на палец и завершил тему победителем. – Да, Лиза -  девушка - что надо. Думаю, у тебя и сомнений быть не должно. – Френк хмыкнул про себя. «Но, судя по взгляду, ты уверен, что рога на тебе давно уже ветвистее оленьих. …Вот чудак! Такой телки, как Лиза, на весь мир хватит. Такие не линяют».
Лоренс слушал настолько внимательно, что заметил: Мерфи, говоря о его жене, ни разу не сматерился. Вздохнул, отметив  хвастливость в тоне последней фразы, и ответил: «Да, да. Какая точная характеристика: «девушка, что надо?». …Но у неё всё есть, Френк.
Мужчины, вспоминая одну женщину, помолчали. И вдруг послышался тот самый звук, который хотел услышать Лоренс. Его он не пропустил. Никакие воспоминания не смогли вынуть из подсознания этого ожидания.
 Форд Чака обогнал санитарную карету.  – Френк,  веревочка подошла. Она на месте. Попробуем?
-Что? Какая веревочка? А…эта?! …Да! Пошли, давай!
Лоренс, когда они оба оказались у двери, с оттенком в вопросе, поинтересовался.  – Френк,  ты же понимаешь, …кто-то должен остаться. Надо, отвлечь этих. Иначе дело заметят. Надо бы поторчать у окошечка, в которое они нас видят. …Или … будешь прыгать ты?
Мерфи задумался.
И было над чем. Во-первых, он был хорошим парнем, но своя рубашка ближе к телу. Он не знал, о чем таком мог договориться с бандитами Лоренс, пока последний шептался с бандитами за дверью. «А если боль в ноге – это экспромт?»  Во-вторых, рассуждал Мерфи,  оставшись в салоне –  есть вероятность остаться живым. А если попытаешься неудачно убежать – то не факт, что проживешь хоть сколько-то. И, в-третьих: Мерфи только что узнал: Лоренс страшно ревнив. По чьей затее умереть менее страшно: бандита или того, кто вдруг внушил себе, что обманут женой, будучи невестой? – Тед, что-то я того, боюсь прыгать на ходу. Скорость-то какая, смотри…..
-Не тычься в дверь, заметят. – Лоренс рукой стал отодвигать Мерфи от двери.  - Тогда, значит, буду прыгать я.
Мерфи тут же ухватил его за рукав. – Нет! …Да подожди, Тед…
-Нельзя, Френк. Надо сейчас.
Но Мерфи держался за его рукав и не отпускал.
Френк задумался: «А если сработает? Бандиты через пару километром догадаются, что я один  и что? Не мать твою, ещё неизвестно, кому и где оказаться лучше. Как они умеют издеваться и мучить «обидевших их»  - я насмотрелся». (В слух) - Вот, мать твою, задача, Тед. Прямо как  с козой и капустой! – Мерфи отпустил рукав Лоренса. - Тедди, брат, чтоб я сдох, …я в затруднении.
Лоренс уставился на него. - Тогда  - прыгай ты.
-Но я…- Мерфи постарался улыбнуться. – Тед, я понимаю, что трушу, но, мать твою…
-Нет, Френк. Ничья мать нам тут не помощница.
-Тед, я понимаю, нет, я понимаю: у тебя дело. Нужно доделать этот, как его, Дом- шкатулку. Ты же говорил. Потом,…жена молодая, красивая…- я понимаю.
Лоренс понял, Мерфи цепляется. А ситуация этого не вынесет. 
-Френк, мои дела – это мои дела.
-А …если что с тобой, а я - …тут…знаешь, такая девушка, как Лиза…
Лучше б Френк помолчал. – Мерфи, …отойди от двери.
-Тед, я всего лишь о том, что …у тебя за спиной семья.
Лоренс зло сузил и без того узкие от кровоподтеков глаза. – Мериться в возможностях – мы будем позже, Френк. Когда выживем!
И тут новый звук. Мотор «скорой» загудел от напряга. Она обогнала форд.
-Черт, они что там, соревнуются?
Мерфи облегченно произнес: «Фу!» Потом, присев на корточки, болтаясь из стороны в сторону, попытался объяснить, что это значит – его «фу». – Давай, не спешить. Может, мать твою, вместе как-нибудь, … будет момент и …соскочим.
Как только форд снова обогнал карету «скорой», Лоренс резко оттолкнул Мерфи от двери. Стоять на обеих ногах – он не мог. Больная нога «горела» так сурово, что Тед боялся, не заражение ли это крови. – Отойди, не мешай!
Он отлепил один конец веревочки – тот, что он залепил жиром мяса внутри салона, потом стал «отсасывать» воздух у щели, и втянул-таки в рот второй  конец веревочки, обхватывавший задвижку снаружи, затем, потянув за оба, осторожно приподнял и повернул задвижку.  Ап! и …дверь открылась.
Мерфи даже испугался результата. – Те…ед, а…она открылась. …
- Я пошел. – Лоренс даже не стал просить человека: покараулить у окошечка, он просто приоткрыл дверь шире и выпал первым.
Но как на грех, неподалеку шла машина. Микроавтобус. Какой-то парень к несчастью своему возвращался с ночной дискотеки.
Он вынужден был резко затормозить, чтоб не наехать на человека, неожиданно выпавшего из санитарной машины. – Что за хрень?! Врачи перепились, что ли?
Свист тормозов привлек внимание бандитов. Ну и … устранение свидетеля началось. На Лоренса, отползавшего к обочине, даже не обратили внимания.
Мерфи, дурак-дураком, вылез из кареты и …кинулся за  Лоренсом! Он был счастлив, счастлив, как никогда, что снова не один на один с извергами, а в паре с предприимчивым мужиком. – Тед, ты молодец, …хорошо с веревочкой получилось, а? …А ты говорил, пенька, не выйдет. …О, ты жив, черт, мать твою! Как же я испугался, когда ты выпал. …Как они налетели на этого парня, ты бы видел, … Макси прямо в лицо ему своей лопатой… Ладно, ладно, …понял, …давай, давай, теперь лесочком...
Он цеплялся за еле бегущего, он мешал бежать, он направлял на него тех, кто может тут же кинуться следом. А ведь Лоренсу так хотелось жить. Он спешил, …спешил обогнать того, кто был с лопатой и Чаком. Как никогда Теду хотелось жить.
- Пусти, слышишь, да пусти же ты меня, … - Тед упал в кусты. Весь исцарапался, но,  привстав (и дважды упав снова), он стал короткими перебежками уходить вглубь лесочка.
Мерфи всё был рядом. – Тед, Тед, …давай, да, …уходим. Уходим, да!
Но он цеплялся. Он все помогал Лоренсу встать, когда тот падал. И даже сначала пытался помогать, бежать. Но вес не равный, они оба заваливались на бок, и, в конце концов, скатились в овраг.
Отдышались и …Лоренс «отпустил его совесть». – Беги, Френк. Беги один. Тут рядом наверняка есть дома. Вот, загон видишь, его держись. Этот парень, наверняка, сюда и сворачивал. …Беги, нужно, чтобы кто-то остался жить. Расскажи им, обо всех, …беги, ты сможешь. Не сдавайся, Френк. Беги! 
Мерфи поднялся, попятился, отбежал, но вернулся. – А ты, Тед, а ты?!
И он снова попытался поднять Лоренса. Но тот оттолкнул его здоровой ногой, как щенка, и прохрипел: «Да беги же ты, мать твою…».
Мерфи попятился, глядя в суровое, прокопченное и грязное лицо с единственной, будто съехавшей набок светлой точкой серого глаза, и дернул бежать. И побежал. Что было сил, побежал.
Тех, кстати как будто прибавилось, но, в самом деле, нет. Страх подгонял, не силы. 
Лоренс тоже не остался в овражке. Он поднялся и пошел. В другую сторону. Через какое-то время он услышал погоню. Слегка припустил. Падал, поднимался и …почти добежал до другого овражка. Но укрыться в нём уже не успел.
                ***
Очнулся Тед, будучи в машине. В машине парнишки, выпотрошенного убийцами, как баран,  и кинутого прямо на дороге к его дому.
«Я называю их выродками. А ведь это тоже ложь. Я оскорбляю их от страха перед ними. Перед их  непредсказуемостью. Какие же они выродки? У них у всех были родные и близкие. Их  кто-то любил и нянчил. Пытался воспитывать…» – Тед посмотрел на одного, потом в лицо другого бандита. Тело его захватил жар костра агонии, выжигающего всё, вплоть до сознания. Мысли путались, он пытался что-то сказать, но речь была несвязной и глухой. А разум мутился, и как густым туманом всего его затягивало в жар, и, скребя языком по губам, он бредил. «Все мы, перед Смертью выродки. Уж кому-кому, а ей точно – не родня.  Да хоть бы уж приняла скорее» …И тут же…  «Лиза, …нет. Зачем, зачем она вошла в это дело, …в мою жизнь? …Смерть знала, теперь довольна, скалится, …ишь, сразу скольких скосила, … но не Лизу, нет. …Глупый маленький мышонок,…откуда ты узнала их номер? Зачем? Дом доделают без меня. Жаль, что это не тот дом, построить который я мечтал.  …Я,…что есть я, Смерть? Слышишь, ответь, что я сделал такого, чтобы вот так…».
Едва разлепляя здоровый глаз, он крутил им, пугая лютой нелюбовью. Он явно что-то хотел сказать людям, которых видит последний раз в жизни. «Я не понимаю и боюсь вас. По закону  вы  просто больные. Вы – больные люди. Вы - ЛЮДИ, но…больны. И ещё не ясно, кто в том виноват. Может и я, державшийся от вас в стороне.  Да подальше, как от чумных. Мы внушаем вам отчуждением, что вы чумные. Вот вы и дики, как крысы. Вы непредсказуемы. Что ждать теперь? Куда теперь? …Они порочны. Но это человеческие пороки…». 
В тесном салоне шестеро. Пятеро дышат ровно, шестой - едва-едва.
Первые  - живо переговаривались.  Им этот шестой мешал. Кайф ломал. Особенно задире Биллу.
- Макси, он вроде что-то сказать хочет. Смотри, …рот открывается. …Закрыть?
-Пусть. Не трогай!
-Эй, Макси, он вооще жилец? Может, выбросим, да пошли гулять дальше?
-Заткнись, Бил! Мы должны довести его до той бабы. Она звонила. Местечко называется Чин Стайс. Ну-ка, Сэмми, …посмотри-ка, в этот навороченный телефон. Долго нам ещё до этого Чин Стайса?  Границу Джорджии мы проехали часа три назад. Думаю, мы рядом. Часа два и будем на месте.
-Дался тебе этот самолет, Макс.
-Заткнись, Чак! – Потом более миролюбиво. – Ты рулил когда-нибудь самолетом?
Чак огрызнулся. Его доставало, что Макс верховодит. – Да пошел ты, летчик-налетчик.
-Секунду, Чак. - Макс внимательно отслеживал маршрут, чтоб не съехать на значимую на картах дорогу. Заглядывая в карту на экране телефона Тони, он все проселочные пути выбирал, шаткие мостики, дорожки негрунтовые. - Ты что же, братан, считаешь, что я руль плохо держу?
-У самолета нет рулей. Да пошел ты вооще! …Твой этот, он уже сдох, воняет.  Давай выбросим.
-Он мне живой нужен. Ну-ка, Том, оботри ему лицо водой.  Дай ему воды.
-Черт, Макси, какой воды, он уж сдох! Говорю, сдох! …И рот открыт.
-Заткнись, Бил. …Раз надо – пусть пока…разевает. Сэм, открой окно!
-Закрой, я сказал!!
-Макс, он же смердит, …вон, посмотри  на его ногу. Палёная какая-то. Недожаренной бараниной пахнет. Чак, ну скажи ему, ну скажи, пахнет уже.
-Хотел же брат его того.  Эрни: давай его того, а Тони – нет. Понравилось ему, что этот из прокурорской хазы шкатулку со стекляшками слепил.  Во, затейник вшивый! «Нет, - сказал, - этого на закуску!» Вот она теперь – закуска, уже воняет. Макси, давай, окно откроем. Я не могу здесь дышать, это хуже клиники.
Макс сердито дернул шеей – нет. И ещё больше припустил машину. Микроавтобус трясло и раскачивало, но машина слушалась грамотных рук безумца.
-А вот и ошибаешься, Чак. Я до того, как первый раз сел, частным аэродромом владел. У меня не один, а три самолета было.
В салоне послышался презрительный свист Билла. - Врешь! Ты ж все школьниц трахал, за то и сел. И первый, и в третий раз. Какие самолеты? …Он врет! ...Вот…придурок!
Макс терпеть не мог, когда его обзывают. Особенно «придурком» (за что, собственно, первая школьница и пострадала). Что-то такое давным-давно свихнуло мозги  Максу Грозбергу и именно оттого, что его назвали вот этим нехорошим словом.
Грозберг остановил микроавтобус. И… молниеносным движением ножа, отчленил голову обидчика от тела.
Кровище хлынула, …весь салон залило.
Чак матерился: «Ты весь салон загадил, Макс! Какая муха тебя укусила?! …Зачем, ты сделал это в салоне?»
 -Захотелось. – Огрызнувшись, Макс сел обратно за руль. Отшвырнул от себя торчавшую руку завалившегося на Лоренса тела. – Слава, Всевышнему.  Все успокоились. Даём дальше…. Ну что там, Сэм, сколько ещё до места? Куколка больше не звонила? – Окровавленный нож он обтер о ногу Билла и сунул себе в штаны.
- Нет. Не звонила. Мы проезжаем Окичоби, через два пятнадцать должны быть на месте.
-Будем!
-Макс, но это если по прямой. Гугл пока тех козьих троп не знает, по которым ты рулишь.
-А вот я знаю! …Ха…ха…Макси  - всё знает!! Мы будем скорее твоего сраного Гугла! …Я тут летал…
-Он не сраный, он …нормальный Гугл. - Сэм неуклюже сунул телефон в штаны – Где ты летал, здесь? – Парнишка посмотрел на небо. Чистое, без единого облачка. 
Больные люди. Люди вымирающие, но уверенные в одном: они не последние.
И Лоренс был ещё жив. Жив и как будто даже вовсе не хотел ещё умирать. Он, как бы даже, в сознание пришел, когда на него закапала свежая кровушка.
Всунутый неаккуратно в карман телефон Сэма Тед, с невероятными усилиями удерживал в  липкой, склизкой от крови ладони. И он смог-таки  набрать номер сестры и отправить ей одно слово  - «окичоби».
Телефон выпал из его руки. А Сэм, заметив движение, посмотрел вниз на один труп, потом на тот, что под ним и … просто подобрал упавшую вещь и, обтерев о штаны,  сунул в карман.
-Как он там? – Поинтересовался Макс.
Чак пнул Лоренса по больной ноге. Лоренс тихо застонал. – Живой пока.
-Вот и ладненько. 
-Да мы не довезем его.
-Черт, Чакки, ты замолчишь или нет?! Что ты заладил под руку: не доедем, не довезем?! Вон, …вон, какой-то дом. Давай, Сэми, сгоняй туда. Скажи, авария в дороге, попроси бинт, йод, антисептик какой-нибудь. Иди, вот, возьми пистолет. Попроси, как следует.
-Макс, так это ж больница.
-Что-о?! – И машина рванула с места, будто кошка подпалившись.   
-Не больниц нам хватит, Чак. Над бы это… а вот, машина едет. Чак, останови. Сэм, давай, учись быть вежливым. – Кивнув на пистолет. – Бери, парень, пора учиться жить.
За рулем встречной была девушка.  Чак остановил её машину легко.  – Мы это… за аптечкой…
Перепуганная девица быстро-быстро закивала головой и выкинула на сиденье аптечку.
Чак обернулся на микроавтобус. Потом покачал пулеметом, указывая на него. – У нас …больной, …ему это …
Имея такое лицо, пулемета не надо. Девушка тут же обмочилась.
Сэм держал водителя розового форда на мушке. Откровенно ухмылялся, целясь  в голову.
Чак знал, что дело может затянуться,  если его напарник Макс возьмется за водителя форда. Он кивнул Сэму, и тот выстрелил прямо в лобовое стекло. В лоб девчонке.
Чак проследил за тем, как Сэм, бегает вокруг машины, махая пистолетом из стороны в сторону, забирает аптечку, сумочку, кошелку с едой и бутылку с  водой из багажника. 
Мальчишка совсем. Девятнадцать лет поддонку. Раньше просто вор был, теперь  совсем с катушек слетел. За такого бы даже Христос подумал заступаться. Он всю обойму всадил в голову девушки, что просто ехала проведать мать в больнице.
-Ты что так долго, Сэмми?
-А! Не люблю намазанных. Чтоб не красилась… в следующий раз. 
                ***
Лоренса вымыли, как к похоронам. Обсыпали антисептиком, обмазали йодом. Всего обмазали, так как не было на нем ни малейшего живого места.
Тед стал походить на фараона, присыпанного белым и замотанного в бинты.
-Ногу надо было только, а вы…
-Да, ладно! Попало куда – и пусть. 
Кто знает, встретила б жена мужа живым, если бы не старания над ним медвежатника Чака Парки, насильника Тома Фарела и вора Сэма  Ховея, -  кто знает.
Кто вообще может сказать, кто кому полезен на земле? Гибель даже одной жизни – трагедия человечества. Только оно ещё не знает этого. Оно твердит: плохие – хорошие, полезные – бесполезные. …А вот для теперешнего Лоренса, думавшего так же когда-то, полезными оказались эти – самые не нужные обществу человеков люди.
Кто, какой Бог может прямо указать на бесполезных? Думается, он вооще о таком не слышал.

                ***
Откуда Лиза узнала телефон похитителя своего мужа? А просто! Просто она была из сорта тех Пигмалионов,  которые никогда не простят своей Галатее измены. Тед не приехал домой ни к вечеру, ни к ночи, ни утром. Первый же, кому она позвонила, осторожно сообщил ей пренеприятную новость: «Лиза, разве Крафт не сказал тебе, Тед куда-то вышел с объекта и не вернулся. А по всему городу начали пропадать люди. И уже известно о двух убитых. Ты…разве не включала телевизор?»
У Лизы оборвалась струна.
Но… плачущей скрипкой она так и не стала. Она ломонулась к тем, кто может знать, кто и зачем похищает в Лос-Анджелесе людей. Зачем – ей не сказали, не знали. А вот кто – того Лиза - энтузиастка нашла.
Во что обошлось ей это – Тед может не узнать никогда.
Но в поисках его она использовала все возможные средства.  Даже дурные связи, которые позже могут обернуться для неё затруднениями в  жизни. Но эта женщина никогда не осматривала тот путь, которым идет. Вернее, которым намерена идти до намеченного ею конца.
И она торопилась. Она держала в уме, что должен спешить и Тед. Ей буквально накануне предложили участие в таком грандиозном проекте, что фамилия её может остаться в столетии. А может и подолее. Тед нужен был ей как воздух.
И так было всегда с тех пор, как они поженились.
Четыре дня она только и делала, что обрубала все попытки кого бы то ни было, накинуть на неё траур вдовы. Ей говорили, ей многие говорили: «Лиза, ты видела этот кошмар? Что они сделали с известным дирижером? …А голое, нанизанное на кактус тело нашего мэра – ты видела? … Они размазали мальчика - олимпийца по дороге, они свалили Фридмана в навоз и, убив, размозжили помощнику министра голову. Это нелюди, Лиза!  Я даже представить не могу, что они могли сделать с ТВОИМ мужем».
-Так не представляй. …Извините, мне немного некогда.
-Э…
-Улетаю во Флориду.  Хочу отдохнуть от всех этих ужасов. От репортеров. Просто голова кругом. Не слышала, говорят, в Майами прилетает Мик Джеггер? … Обожаю старикана. Ладно, пока!
Полиция предупредила её, чтоб не покидала границ города. Но, как только нужный ей самолет был доставлен на флоридское побережье, она тут же вылетела в  Чин Стайс.    
Оттуда позвонила по номеру, данному ей любовницей наркодилера, уже свалившей подальше от неприятностей, крепко укрывшись от них за те блага, что получила от мадам Лоренс.               
-Кто говорит? А, куколка,  ты? – Так начинался её последний разговор с бандитами, который уже отслеживала лос-анджелесская полиция.
-Я все сделала, как вы сказали. Местечко Чин Стайс. Самолет для четырех пассажиров. Полные баки топлива. Я готова вам все это передать. А теперь я хочу услышать голос мужа. Дайте ему телефон.
Тед бредил. Он бредил о несчастных людях, которые свихнулись не среди зверей, а среди  своих. Среди людей свихнулись. Он что-то там пробормотал, и Лиза узнала «вечный бред её мужа»: «Люди – только они останутся в веках, Лиза. – Говорил он ей уже на другой день после их свадьбы. (Когда она начала трещать о возможностях уважаемого папы и невозможности его гадливых любовниц).  - Всё, что делают люди, в том числе и я, – все это со временем сравняется с землей. Это  - все наносное, Лиза! Нет чего другого, что было бы более значимо на Земле, чем человек. Какой он – это не так важно. … Тщеславием играют  те, кто желает повеселиться за твой счет.  Выжить в хаосе трудно. Надо это понимать. Организация жизни – она все равно кому-нибудь да не понравится. Но изгои – они помнят о том, что они люди. И они - люди, Лиза! И девушки твоего отца – люди, пусть что воруют, и те, кого на моих объектах ты брезгливо называешь «эй, ты, как тебя» - они тоже ЛЮДИ! …Не надо толкаться, Лиза! Говорю же, мир – хаос. Так и слететь можно. Пропасть, будучи и блистательной, и знаменитой. Чего, конечно, любимая, я тебе не желаю. …Нет, нет, твое мнение мне интересно, но вот моё: элементарность – она может восторжествовать над Миром. Она - результат не простоты, а войн за обладание. Твоё тщеславие – оно может стать толчком, Лиза. А я этого не хочу. Не выпячивайся, будь проще и роди мне сына. Хочу, как Чарльз, гулять с ним по нашему парку за руку. Или дочь. Я научу её делать калейдоскоп. …Перестань вытягивать шею, милая. Я люблю тебя такой: когда ты молчишь и …внемлешь».
Она узнала «бред» мужа. «Боже милостивый, он и их пытается учить уважению! Они нанизывают живых людей на кактусы, а он…». – Берегите его. Если с ним  хоть что-то случиться, … ваш самолет развалится ещё до того, как вы пожелаете где-нибудь сесть на нём.
- Ты, куколка должна выдать нам его лично. Ты помнишь об этом условии?
-Да. И я вам …выдам. Лично!
Отключая телефон, Макс был уверен: такую девчонку взять с собой стоит.  Вообще-то он собрался лететь …на Луну. «С приятелем, да красивой девчонкой в кабине, э-эх!.. Судьба, угодила. Вот спасибо! Э…эх,  последний подарок…».
Но подарок был не последним. То есть, с Макси и Чаком – все обошлось. С «грузом» как будто тоже. А вот Томми и Сэма  - потеряли. Но как будто без слез.
Не приезжать же в аэропорт, хоть бы и частный, на залитом кровью микроавтобусе. …По пути «сменили» машину и слегка приоделись. Разжились пиджаками двух пассажиров. И дальше  - двинулись уже без особых препятствий.
                ***
Полиция прибыла на место, когда Лиза уже начала немного нервничать.
А тут со спины к ней подходит приятный, одетый опрятно молодой человек, и, совершенно не пугая (но напугав, конечно), сообщает: «Они уже подъезжают, миссис Лоренс. Пожалуйста, не отходите далеко от этого места.  Не затрудняйте работу снайперам».
-Кто вы и кто они? – Лиза медленно развернула шею. Так делает змея, чтоб взглянуть в глаза тому, что отвлекло её от охоты.
Она старалась сдержать легкую дрожь нервного ожидания. Ожидания затянувшегося на пять часов. Но было трудно. Очень трудно. Ещё ни разу в жизни, даже связываясь с мерзостью, она не теряла головы. Теперь дело не в ней. Если с Тедом что-то не так, для неё это может оказаться трудно переживаемым ударом.
-Я из ФБР. Агент Блум.– Молодой человек был само очарование.  Он прекрасно понимал состояние женщины, уже четверо суток гадающую жив её муж или погиб.
Блум уже встречался с женами тех, кто не доехал до этого аэропорта. Он видел, что с ними было, когда им сообщали, что для их мужей мучения уже кончились. Что наступил конец их славы, любви, жизни. - Не волнуйтесь, пожалуйста. Мы … на вашей стороне. Мы хотим лишь обезопасить вашу инициативу.
Только даже если бы он принялся щеголять документами, Лиза и тогда бы ему не поверила.
-Кто вы? …Где мой муж?
-В пути. То есть, мы только знаем, что в машине едут трое. В салоне точно трое. К сожалению третьего человека всегда бывает плохо видно. Но как раз по тому, что его так тщательно скрывают, мы, как и вы надеемся, что ваш муж ещё жив.
- Мне не нужна защита.
-Миссис Лоренс, на вашем месте, я бы не был столь категоричен. Вы связались с психически нездоровыми людьми.
Лиза развернулась всем корпусом к говорившему с ней. – О чем вы? Кто вы такой?
-Вы ведь понимаете, что скрыв вашу инициативу от полиции, нарушив предписание, вы как бы стали соучастницей преступления.
-Не понимаю вас.
-Ладно. Это уже не важно. – Помолчав. – То есть, сейчас, не важно. Но вообще-то вас ждут очень серьезные неприятности. Особенно неприятные, если в машине труп вашего мужа.
Молодой человек, посмотрев куда-то вдаль, получив некий сигнал, спешно повторил. – Будьте внимательны. Не поддавайтесь ни панике, ни провокациям. И, ради бога, миссис Лоренс, не сходите с этого места. В самолете, который вы предложили бандитам уже наши люди. И, тем не менее, мы не хотели бы, чтобы вы поддались на уговоры, и зашли в самолет вместе с бандитами.
Холодно, и абсолютно не предаваясь панике, Лиза кивнула – хорошо, и тут же, заметив желание мужчины отойти от неё, произнесла: «И не сомневайтесь, я ни за что не войду на борт этого самолета.
Полицейский замер, проанализировал слова, затем двинулся в выбранном направлении и весьма ускоренно. Планы полиции требовали срочной корректировки.
Разумеется, Лиза не сошла с места. Она стояла, как пригвожденная к нему.
Минут через пятнадцать, когда она уже совершенно устала «держать себя в руках», к ней приблизилась молодая девушка и прямо на ходу … передала газету. Сунула в руки, улыбнулась – привет! – и пошла себе дальше.
Лиза выпустила газету из рук, мало ли, что в ней. Но газета развернулась и Лиз заметила, на краях газеты крупно и неряшливо написано (можно было прочесть, не беря грязь в руки): «Иди к самолету, цыпочка. Жди у трапа. Мы скоро. Муж твой будет с нами».
Лиза сделала, как потребовали. Она шла, как кукла, передвигая ноги, будто ходули. И не оглядывалась, вовсе не реагируя на серьезную двухстороннюю слежку за ней. Шла, как всегда, высоко подняв красивую голову. И только вперед!
Остановилась у трапа. То, напряжение, что было в ней, совершенно не позволило ей расслышать вопрос подошедшего к ней механика аэропорта. – Мэм, вы так и не сказали имени, кто будет управлять самолетом.  Может, вам все же нужен пилот? Мы можем вам предоставить нашего пилота.
-Вы из полиции? – Лиза задала вопрос, даже не повернув головы к говорившему.
Тот был удивлен. – Простите? Э…мэм, мистер Хаббарт, очень беспокоится, вы купили самолет, он должен сейчас подняться в воздух, однако, где же ваш пилот? Вы сказали, пилот прибудет. Так где же он?
Лиза каким-то шестым чувством заметила некое изменение в интерьере аэропорта. К самолету шли санитары, несущие носилки. На них лежал человек. Мужчина. И это все, что мог заметить любой другой человек, она – Лиза - тут же признала в жуткой бесформенности именно тело мужа. Тот был неподвижен. Перебинтован …жутко. Одна его нога была перебинтована так безобразно толсто, будто на неё наложен двойной гипс.
-ТэЛо, …боже… - Лиз качнуло. Но она не упала в руки участливого механика. Она лишь оперлась на одну его руку и выстояла.
Двое санитаров приблизились. Спросив у того, кто был в комбинезоне: «Это самолет для доктора Лоренса?»,  - получив невнятный кивок, тут же скоренько занесли носилки с человеком внутрь самолета.
Лиз никогда в жизни не видела столь бесшабашно весёлого, жуткого выражения счастья на столь  притягательно безобразном лице, которое тут же выставилось из окна самолета. 
Некто перебинтованный, скалясь гнилыми зубами, улыбался ей и манил к себе.
Один из санитаров - веснушчатый парень лет двадцати, высунувшись из самолета, участливо произнес: «Заноси её, аккуратно. Щас ВРАЧ прибудет».
 Механик … принялся помогать. Он пытался передать с рук на руки женщину, которая была готова свалиться в обморок от увиденного.
Но Лиза успела пнуть ни в чем неповинного механика между ног и тут же отскочить в сторону.  –  Боже…
Чак буквально прилепил свое счастливое лицо к стеклу окна самолета. Его бесконечно развеселили эти обознатушки. Он видел, как самолет окружают люди в масках с автоматами на перевес и хохотал. Ничего он уже сделать не мог, чтоб помочь приятелю. В самолете его тут же крепко прижали. К стеклу лицом.
Участливые парнишки, нанятые Максом тут же, возле частного аэропорта (обычно они носили к самолетам чемоданы пассажиров),  с которыми расплатились чужими бумажниками, кричали и писались в штаны, не понимая, почему обычная шутка с «мумией» в самолете вызвала столь сильный интерес у ФБР?
Лоренса осторожно выносили из машины, на которой прибыли преступники. Второго похитителя там уже, конечно же, не было.
Макси, смотрел на картину захвата самолета, и плакал, будто смотрит картину, созданную в  Болливуде. – Как трогательно, Всевышний боже, воздай всем и каждому хлеб насущный. Прощай, Чакки.  Прощай, …дружок…
Оцепление у самолета быстро сняли. Лизу переспросили: «Так есть там бомба или нет?»
Она, не поняв, о чем речь, тут же КАТЕГОРИЧЕСКИ, замотала головой. Отказываясь от всего. От всего, …кроме вымазанного в йоде, грязи и фекалиях её мужа. – Тэ Ло, …боже, мне плохо….
Вот, когда ей стало плохо. Когда она увидела картину ВЦЕЛОМ.
А Макс Грозберг, в общем-то, примерно догадываясь, что его ждет, прошмыгнул мышью в оставленный всеми самолет, завел мотор, взлетел и … долго, долго, гоняясь за полицейским фургоном,  куда посадили Чака Парки – его чокнутого другана,  взорвался-таки над взлетным полем.
Мечта сумасшедшего летчика – умереть не на помойке, а в небе осуществилась.
                ***
Папаша Мерфи желал давать интервью кому угодно. Но…только за плату. Он вообще не покидал клинику, то и дело, фотографируясь на фоне лежавшего в койке сына. – Френк, …Френк Мерфи - мой сын. Мужик! Я, мать вашу, всегда знал: толк с него выйдет. Один выжил! Единственный!! Гитару держит так себе, но из передряг, паршивец,  выходит только сухим.  Жив, жив, Мерфи! …Вылитый я, чтоб я сдох!
Младший не сдох. Он  пробыл в клинике у Лоцкера был лишь сутки, да и то, потому что задержала полиция. Потом он целёхоньким клинику, под вспышки  фотокинокамер, покинул.
-Вы уже навестили доктора Лоренса? Как он?
-Вы уже в курсе, что операция по ампутации его ноги не была успешной?
- Вас единственного бандиты не тронули, каково это остаться в живых на фоне ШЕСТИ трупов?
Не так видно крепок был Френк Мерфи, услышав такое сразу у дверей клиники, он упал и потерял сознание. И его тут же назад – в ту же палату.
Френку никто в клинике не сказал, что Теда нашли. Что он тут же, в этой же клинике. Но ему опять не повезло.

Окончание следует