85.
Прошло две недели, и Гриша вновь появился в Одессе. Он пришёл к Лёне и принёс новенькую трудовую книжку, В трудовой книжке было две записи, скреплённые гербовой печатью: первая «Принят на работу инженером электриком», вторая «Уволен по семейным обстоятельствам». Гриша рассказал, что он обратился к главному энергетику с просьбой уволить его по семейным обстоятельствам. Главный поставил резолюцию: «Не возражаю». С этим заявлением и бутылкой водки Гриша пришёл в Отдел кадров. Начальник отдела кадров оформил увольнение. Теперь Гриша имел возможность устроиться в Одессе.
Лёня был очень рад. Он надеялся, что на заводе шлифовальных станков возьмут Гришу на работу. Для производства экспериментального станка, на заводе создают лабораторию. Начальнику лаборатории требовался толковый инженер электрик, чтобы возглавить группу автоматизации. Лёня решил предложить Гришу на это место.
Оформление Гриши на работу оказалось не таким простым делом. Начальнику лаборатории Александру Фёдоровичу Шульгину Гриша понравился. Александр Фёдорович пошёл с заявлением к Ступину. Ступин отказался подписывать заявление, сказав, что этот вопрос не в его компетенции. Лёня сразу понял, что Сергей хитрит, не хочет брать ответственность на себя, Лёня пошёл попросить Сергея о Грише.
- Дорогой Лёня, - на просьбу ответил Сергей Ступин, - я тоже хочу, чтобы Рашевский работал у нас в лаборатории. Я верю, что он очень талантливый и грамотный инженер. Но, он молодой специалист, которого направили на работу на другое предприятие. Его, правда, уволили по его просьбе. По закону он, как молодой специалист, до истечения трехлетнего срока должен получить в министерстве открепление или быть направлен на другое предприятие, где требуются специалисты. Мы без открепления не должны брать его на работу. Я не хочу, чтобы моё имя было на его бумагах. Пусть обратиться к Будницкому. Будницкий может взять на себя ответственность. Он человек известный, вхожий в высокие кабинеты. Я рекомендую, чтобы Будницкому о моём отказе подписать заявление Григория Рашевского ни слова никто не сказал. Если вы хотите успеха, то лучше не вызывать подозрений у Виталия Марковича.
Лёня пошёл к Шульгину и сказал ему, что надо получить подпись главного конструктора, но не следует говорить Виталию Марковичу, что его осторожный заместитель отказался подписывать. Шульгин понял всё. Пришлось с заявлением подождать, пока вернётся из очередной командировки в Москву Будницкий.
Будницкий не стал расспрашивать о Грише. Он подписал не задумываясь. В отделе кадров сразу потребовали открепление. Открепления не было. Начальник отдела кадров сказал, что он оформит Гришу, если его заявление подпишет сам директор завода. Шульгин не решился пойти к директору завода с заявлением. Он сказал Ступину, что хотя он очень хочет взять Гришу на работу, но лишний раз идти к директору он не хочет. Трудно сказать, что взбредёт в голову этому самодуру, и лишних унижений переносить не хотелось. Ступин усмехнулся и сказал:
- Придётся мне пойти к директору. Я к нему знаю подход.
Ступин пошёл к директору и через час вернулся с резолюцией: «Отделу кадров оформить». Резолюция звучала как приказ. Приказ директора снимал ответственность с начальника отдела кадров. Шульгин спросил Ступина, как ему удалось получить такую резолюцию.
- Очень просто. Он не знал, что нужно написать, и я ему продиктовал текст резолюции. Я же сказал вам, что я имею подход к директору.
Шульгин пожал плечами, подумав, что этот Ступин хитрая бестия. Сделал всё, чтобы Рашевского приняли на завод, но при этом ни в одном документе его подписи нет. Надо учиться у него осторожности.
Когда Шульгин рассказал Лёне подробности похождений по устройству Гриши на работу, Лёня удивился своему двоюродному брату. Он не знал, что Сергей такой осторожный. В Лёнином сознании Сергей, который был старше Лёни на двенадцать лет, был примером, идеалом. Лёня поделился со своим шефом, Аркадием Львовичем. Нимченко нисколько не удивился:
- Лёничка, если бы твой отец был из ЧК, то ты бы тоже научился осторожности.
Лёня не мог понять, при чём тут причастность к ЧК. Видно старшее поколение сильно напугано, что так осторожничает. Лёня задумался. Вроде бы мы живём в свободной стране, а люди напуганы до смерти. Он подумал, что не так всё просто. Мы живём в окружении империалистических держав. Лёня не сомневался, что эти державы с удовольствием задушили бы Советский Союз и сделали бы нашу страну колонией. По крайней мере, такое мнение у наших газет. Конечно, с империализмом надо бороться всеми силами. Но видеть в каждом человеке потенциального врага, сторонника империализма, это неправильно. Большинство людей искренние сторонники Советской власти. Их не следует держать в страхе.
Вечером Лёня поделился мыслями с Оксаной. Оксана сказала, что её мама жила в вечном страхе перед властями. Оксана считала, что мамин страх был вызван событиями их жизни: раскулачиванием, ссылкой. Лёня же сказал, что все боялись, даже те, кто работал в органах. Вся страна жила в страхе.
86.
Наступила осень 1952 года. Всё уладилось, Лёня и Гриша работали на заводе шлифовальных станков, Оксана и Галя в больницах. Теперь друзья встречались каждую неделю. Гриша с Галей приходили к Шпильманам и вели долгие разговоры. Обсуждали всякие проблемы. Начался съезд партии. Ребят удивило, что на съезде тов. Сталин был не всё время. Он не проводил съезд, а как бы наблюдал, чтобы съезд вели в правильном направлении.
Оксана получила письмо от своей фронтовой подруги доктора Барабановой. Барабанова писала, что в середине января главному врачу их полевого госпиталя доктору Вайнштейну исполняется шестьдесят лет. Барабанова предлагает организовать встречу всех сотрудников полевого госпиталя, чтобы отметить юбилей Евгения Мироновича. Она так же сообщала, что живёт в Киеве и работает по своей довоенной специальности гинекологом. Евгений Миронович работает хирургом в той же больнице. О своих личных делах Барабанова ничего не написала. Только целую страничку посвятила своему сыну Алексею, которому скоро исполнится семь лет. Она устроила его в первый класс. Мальчик очень толковый, уже умеет читать. Барабанова предложила Оксане остановиться у неё, если она примет приглашение на юбилей Евгения Мироновича.
Оксана обсудила приглашение Барабановой с Лёней. Лёня сказал, что он наврядли сможет вырваться, а Оксана обязательно должна поехать, ведь это не только юбилей, но и встреча фронтовых друзей. Он считал, что опыт фронтовой дружбы очень приятно сохранить на всю жизнь. Лёне было жаль, что он не успел обзавестись друзьями на фронте: его ранило на третий день прибытия в часть.
Весть об аресте самых видных врачей, которых обвинили во враждебной деятельности в пользу всемирного сионизма, разорвалась как бомба в мирном небе благополучной жизни. Никто не знал, что это такое сионизм, но твёрдо понимали, что это связано с еврейским народом. Что-то плохое надвигается для евреев. Евреи, в абсолютном большинстве преданные советской власти, не могли понять какое отношение они могут иметь к международному буржуазному движению. Обвинение ведущих медицинских специалистов в пристрастии к сионизму обратило внимание многих тысяч советских евреев на то, что такая организация существует. Пройдут годы и сотни тысяч евреев не только узнают о сионизме, но и узнают, что сионизм ничего общего не имеет с империализмом и капитализмом, что это просто движение, призывающее евреев создать своё национальное государство.
Обвинения против врачей были шиты белыми нитками. Не нужно было быть специалистом высокого класса, чтобы понять, что это навет чистой воды. Разоблачение возглавила какая-то неизвестная женщина-врач. Она обвиняла светил науки, врачей с мировым именем. Впечатление было, что кому-то потребовалось начать новую компанию гонений по примеру компаний против троцкистов в тридцатые годы, и другого выдумать не смогли, как обвинить ведущих врачей страны, среди которых большинство были евреями.
Гриша пришёл на работу сам не свой. Лёня сразу увидел, что что-то неладно и, отозвав Гришу в сторонку, спросил:
- Что случилось?
- Арестован профессор Розенцвейг, мой тесть.
- Не может быть? Он же член партии, воевал на гражданской войне и был ведущим хирургом во время Отечественной войны. У него ордена. Не может быть.
- Галя взяла отпуск и поехала провести время с Ольгой Ивановной. Она мне сказала, что Ольга нуждается в ней сегодня больше, чем я. Я ужасно волнуюсь. Галя на третьем месяце беременности и эти волнения ей совершенно ни к чему. Я, признаюсь, думал, что нам не следует показывать, что мы болеем за профессора. Было бы безопасней, чтобы Галя сделала вид, что у неё с отцом нет ничего общего. Когда я это сказал Гале, она сказала, что её долг быть там в Москве. Ей плевать на последствия. Если будет суждено, то можно и в тюрьме родить здорового ребёнка. Она не предаст отца. Она уверенна в его невиновности и она его любит.
- Ну и Галка! Я не думал, что она такая отважная. То, что ты сказал, ещё больше подняло её в моих глазах.
- Лёня ты что? Подумай обо мне, о моём будущем ребёнке!
- Я уверен, что профессор невиновен. Если посадят Галю, то это только значит, что начнут сажать всех. От сумы и тюрьмы не отвертишься. Будем лучше надеяться, что до этого не дойдёт. Мы знаем, что мы делаем наше дело честно.
- Что ты знаешь? Профессора обвиняют в сионизме.
- А что такое сионизм?
- Чёрт его знает. Какое-то антисоветское движение. Я не знаю.
- Вот видишь ни ты, ни я не знаем что это такое. Как мы можем в нём участвовать?
- В делах органов не ищи логики.
- Ты веришь, что арестовывают невиновных?
- Органы работают по доносу. Если завтра ваш дворник напишет им, что у тебя собираются сионисты, послезавтра ты будешь арестован. Донос может быть вполне достаточным для обвинения и осуждения. Проверять донос не станут.
- Не может такого быть. Я не верю в то, что для ареста достаточно доноса дворника.
- Если это не так, то профессор Розенцвейг был бы уже на свободе. А его держат в тюрьме. Хватит говорить. Нас могут подслушать. Разбежались.
Лёня пошёл к себе на второй этаж. Сел на своё рабочее место. Работать он не мог. Ему казалось совершенно невероятным то, что он услышал у Гриши. Только несколько месяцев назад профессора с почётом встречали в Одессе. Сам первый секретарь обкома позаботился о нём. Профессор прочёл лекцию в медицинском институте. За ним посылали машину. Из такого почёта прямо в тюремную камеру? Невероятно.