Глава 15. Артем.
- Ай, Тёмыч! Ай, молодец! – восхитился Шлюмкин из генеральского кресла. Моленко демократично прислонился к подоконнику, грея бокал коньяка. Портретик Ельцина переглядывается с двуглавым ореликом-мутантом. Ему бы вместо скипетра серп-молот. Длинный стол «для разносов» стал «для разносолов». Посередине: большой арбуз, корки, лужа сока, черно-белые косточки. Моленко хмыкнул и отпил, без аристократической вычурности – залпом. Последнюю каплю скинул в цветочный горшок.
- Привет! - поздоровался Артем.
- Юрич, ты погляди, - пьяно затянул Шлюмкин, - погляди на него.
- Да, вижу, Вовчик.
- Его надо в бронзе, в каждом туалете.
- Ты здесь, гали… гали… - язык сломаешь! – галеерист. Найди пидора рукастого. Пусть лепит! – предложил Моленко и рявкнул, до звона в ушах. – Зо-а!
- Здесь, Андрей Юрьевич! - устало ответила секретарша, обреченно моргнув Артему: «Достали!».
- Не хами начальству, голубушка!.. - Моленко опустился в кресло. – Голубушка, пни Саньку – пусть еще коньяку…
- Но, Андрей Юрьевич… – возразила она несмело.
- Брысь исполнять! Мухой! Одна нога здесь… Вовчик, чего у нас должно быть там?
- Ой, не спрашивай, Юрич.
- В общем, две минуты у него, - подытожил Моленко. Трудно собрал глаза на Артеме. – Что встал? Проходи. Бухнешь?
- Пас! - Артем показал ладони.
- Раз! - хихикнул Шлёма.
- Вызывали? – Артем сел на краешек стола, предварительно отодвинув жатые салфетки. Моленко тер пятно на поле пиджака, нудно, настойчиво. Шлёма подтянул к себе арбуз, черпнул ложкой сердцевину и принялся вещать полным ртом.
- Мишаня – ну, швейцар! - говорит, в туалете разруха – караул! Баба-огонь! Ты где ее зацепил?
- Так как-то, - уклонился Артем. Казалось, что не скажи, все равно – воняет гадко.
- Кто такая? – не унимался тот.
- Чиновник.
- Да ну! А точнее?
- Судья…
(Пауза) Шлюмкин закашлялся, не сводя с Артема прозрачных глаз.
- Кто? – переспросил он: изо рта капает, бледная шерсть на голове примерным пробором. Шлёма уважительно протянул. – Да ну нах! Пощупал Фемину за вагину! - и расхохотался над выдумкой. – Слушай, Тёма – у тебя теперь карт-бланш.
- В смысле?
- Отмажет, если что?
- А если - что? – продолжал тупить Артем.
Вмешался Моленко.
- Из какого суда?
Артем покачал головой.
- Андрей Юрьевич – не по-гусарски.
- В смысле, анонимный пёр? – захохотал Шлюмкин.
- Ну что сказать – красава! - одобрил Моленко. Артем замкнулся, он хоть продолжал смотреть на собеседников, но они виделись крохотными фарфоровыми болванчиками на фоне тяжелых полок красного дерева. Враздрай машут руки и открываются рты. А кислая речь течет откуда-то снизу – из подвалов, где крысы, да канализация. Несмотря на ясный день под потолком горит люстра. Свет искрится цветами спектра в богемских гранях. Бокалы разят сивухой, зелено пахнут арбузные корки, муха вязнет в красноватой луже, но упорно гребет: лапками, да крыльями – халява в центрАх вкуснее. Зашла Зоя с коньяком. Моленко взвесил на руке коробку, проворчал.
- Вскрывать - я сам?
- Извините, - Зоя подскочила, засуетилась, исправляя оплошность. Замерла в нерешительности между грязных бокалов. Моленко приобнял ее за талию, погладил бедро.
- Лей! – вот мой! А этому, - он показал на Шлюмкина, - в сральный горшок. Их есть у тебя? - Она растерялась, залупала глазками. Моленко сжалился. – Ладно, ступай. Домой, ступай – выходной у тебя.
- Так…
- Что не понятно!
- Спасибо, Андрей Юрьевич.
- Пожалуйста. Вот только волкУ налей, - он показал на Артема.
- Я сказал, не буду, - Артем накрыл бокал, в который прицелилась Зоя.
- Ну и фиг! - брякнул Моленко, махнув Зое. – Иди, голуба. Только…э, пузырь оставь! – Секретарша убежала, громко хлопнув дверью.
- Ласковая, коза!.. - мечтательно пробормотал Моленко.
- Ласковая, - согласился Шлема. Они переглянулись и, спустя мгновение, задохнулись от смеха. Еще смеясь, Шлюмкин спросил.
- Артем, новая твоя… берет?
- Берет.
- Вот, бл, и закон! – возмутился Шлема, вкрадчиво потянулся через стол, глазки прищурились, ногти пробарабанили марш. – Подгонишь?
Артем склонил голову к плечу. Муха уже была в центре лужи и лакала липкое пойло. Крылья намокли, тянули халявщицу - сытная смерть с распертым пузом. Он потер вспотевшие ладони.
- Угощу, - наконец, пообещал Артем. – Только перевари.
- Уж я переварю.
- Верю. – Признался Артем, глядя на свои колени. Ладонь дрожала. В приемной зазвонил телефон. Аппарат недолго надрывался – три-четыре звонка – все залепила тишина. Он поднял глаза на шефа. – Юрич, зачем вызывал?
***
К вечеру небо затянуло, с темнотой пришел дождь – злой, затяжной. Лило сплошным потоком. Полчаса - и улицы понеслись реками и водопадами. Машины, врубаясь в лужу на проспекте Столетия, поднимали целые фонтаны, грязь перекатывалась через крышу. Как-то вмиг пропали пешеходы. Несутся бегом неудачники с вывернутыми наизнанку зонтами. Алкаши у магазина, мокрые как воробьи, тоскливо поглядывают из-под навесов. Мажут светом уличные фонари. Возле подземного перехода – мрачная дыра, отделанная побитым кафелем - ютятся кружком проститутки. Сидят на корточках, утешаясь бутылкой шампанского. Не клюет. Дорога опустела, редкие машины выхватывают фарами тротуар.
«Дворники» машины стучат вхолостую, не справляясь. Скрипит редуктор, как несмазанная дверь, монотонно: влево-вправо, влево-вправо… Шлюмкин нервно глянул на часы. Двадцать три. Одернул рукав.
- Ну, скоро? – переспросил Ромка. Шлюмкин неопределенно дернул плечом. Артем сидел на заднем сидении и тупо пялился на тротуар. Время от времени проскальзывали тени, боязливо переступая от фонаря к фонарю. Мужик проволок по газону собаку. Пёс, мокрый, как половая тряпка, глумился над каждой вертикалью. Ногу задирал исправно и по существу. Ромка нервничал. – Че, скоро?
- Лысый, блин, заткнись! - не выдержал Шлема и ткнул пальцем в руль. – «Метлу» осади – достала!
- Так не видно будет, - возразил тот.
- Чего не видно?
- Этих, - Рома показал на проституток. – Не на тебя же смотреть. Слышь, комрад, может, возьмешь одну? – Шлёма брезгливо посмотрел на девок. Прозрачные платьица почти растворились под водой. Рома потек слюной. - Коленочки!
Салон окатил свет. Артем зажмурился. Из темноты вынырнул Крузер, круто перестроился и остановился перед ними.
- Наш? – спросил Артем. Шлёма вытянул шею, разглядывая номера.
- Наш! - наконец подтвердил он.
- Ка-азлы, - буркнул Рома, но мигнул фарами. Шлема выглянул из-за подголовника.
- Тёмыч, пошли!
- Мокро, пусть к нам садятся, - возразил Артем.
- Пошли, говорю!
Подчинился. Дождь полез за шиворот, противно сполз по спине; куртка отяжелела. Одновременно с ними зашевелились плечевые25 - приподнялись, оторвались от столбов, разминая ноги и одергивая платьица.
- Нас хоть не поимеют? – мрачно пошутил Артем. – Место стремное.
Шлёма подойдя к водительской двери, заглянул в Крузак и поздоровался.
- Привет, Рустам!
- Привет, Вова! Ты не с ними? – в машине захохотали. – Почем берешь? В машину давай.
- Не-а, Рустам, давай сюда.
- Дождь, Вова.
- Давай тогда к нам! - Шлёма показал на «Карину».
- Ой, какой осторожный. Не доверяешь мне. Боишься?..
Шлёма занервничал и дергано оглянулся. Артем, сплюнул под ноги.
- Слышь, гражданин, дело будем делать или целку ломать? – сказал он. - Устроили ромашку – буду, не буду. Холодно, бл. Давай перекинемся - и в люлю. Ночь на дворе, а у меня режим. - Высунулся горбатый нос, черная челка на бок, брови под линейку - от виска до виска. Артем пресек лишние расспросы. – Рустам? Здорово! Я Артем, это - Вова. Завязывай придворный этикет – не в театре. Мне здесь торчать за сутенера не улыбается. – Он показал на притихших девок. Бутылка шампанского сиротливо торчит на бордюре, вокруг – бычки в помаде, смятая пачка сигарет. Дверь щелкнула, посредник выбрался из машины. Щуплый дагестанец в черных брюках и шелковой рубахе с длинными рукавами, немедленно угодил концертными туфлями в лужицу.
- Ах, бладъ! – прошипел он. Ссутулившись от некомфорта, протянул руку. – Рустам!
- Помню, знакомились. Артем! - ладошка оказалась вялой.
Шлюмкин велел натянутым баском.
- Забираем?..
Артем обратился к Рустаму.
- Где?
- Сзади. На сидении. Пакет. – Ответил дагестанец.
Артем сунул одну руку в карман, открыл дверь. Вот и газетный сверток размером с нарезной батон. Успел заметить, как озирается Шлёма, кусает губы Рустам. Кулек тяжеловат. Он сунул его под мышку, отступая спиной к автомобилю. Шлёма с дагестанцем переглянулись, фальшиво обнялись, затем Шлюмкин, походя, кинул что-то в салон джипа.
- Всего, Артем! – попрощался Рустам.
- И ты не болей, Рустам.
Машины отъехали одновременно, грязная жижа окатила бордюр. Бутылка упала, покатившись вместе с водой к решетке ливневки. Пузырится в водоворотах пена. Кто-то из девок ляпнул проклятие, они собрались под единственным зонтом, чтобы закурить. Собака рванулась с поводка и тявкнула, извлекая из подворотен эхо. Хозяин не возражал. Вразвалочку порожняком проурчал последний троллейбус…
«Карина» рычала прогоревшим глушителем и рубила бампером лужи. Ромка машинально сбивал со стекла очередную волну - дворники с трудом успевали. Шлёма переживал: ни слова, ни звука, только пот кислит страхом.
- Лысый, стой! - тихо приказал Артем.
- Что?
- Все стой! Хорош гнать – уехали! – Ромка автоматически глянул в зеркало. Пусто: ряды фонарей, блестит черный асфальт, размазано тлеют редкие окна полуночников. Артем настоял. – Да, тормози ты! Обоссусь сейчас.
- Нет никого? – Шлёма оглянулся, но ничего не увидел кроме отражения.
- Не трясись ты. – Артем покосился на сверток, отодвинул его локтем.
- Бл, козлы! - вспыхнул Шлема. – Думал обосрусь. Хорошо – ты со стволом.
- Каким стволом? – удивился Артем и показал пустые руки.
- А я думал…
- Да ты не думай, начальник - все обошлось!
- С-сука, - охнул Шлёма.
- Ты про кого?
Шлюмкин поспешно перевел.
- Про все! Нахрена?!
- За бабки, Вовчик, за бабки, - проворковал Рома. – Это не поездами торговать.
- Какими поездами?
- Поездатыми! - Ромка громко засмеялся, вдруг что-то увидев, повернулся к Артему. – Здесь подойдет?
- Давай.
Перекресток моргал желтым светофором. Остановка с развороченным навесом, поваленная урна. Через дорогу – магазин «Березка»26. Раньше чековая Мекка, теперь шишь знает что. Косячок девчонок семенит в «Ройал-Парк», каждая надеется, чтобы обратно повезли - перышко к перышку, восторг и перспективы. Артем облил урну, закинув лицо. Хорошо. Будто забирают небеса; забудешься - копыта оторвутся от земли. Демон без пропеллера… Нет, проще – черт, свиное рыло, которому дарили крылья… она.
- Тёмыч, ты скоро? – голос ударил кирпичом, душа рассыпалась. Шлёма высунулся из машины, демонстрируя хронометр. – Время, блин!
Артем неторопливо застегнул ширинку; дождь продолжал звать.
- Времени всегда не будет, Вовка. Никогда, - сказал он.
- Блин, поехали. Скинем тару и - по гонорару!
- Куш – это хорошо! – одобрил Ромка. – Тёма, погнали!
Артем забрался в машину.
- Поехали…
За кольцом «Бородинской» город как-то сразу исчез. Раз - и провалился в небытие. Коротко мигнуло КПП военной части; заслонились стеной дождя ангары, склады, бетонные заборы. Фары показывали три метра черного, как преисподняя, асфальта. Радио в салоне сбилось на китайский мяв. Рома отпустил вариатор. Теперь только шипение.
- Деревня! – весело выругался Шлёма, достав что-то из кармана; магнитофон с щелчком сглотнул кассету.
- Что там? Круг? – поинтересовался Ромка.
- Квадрат, деревня! – засмеялся тот, наставительно добавил. – Привыкайте, пацаны. Бабок будет море, образованные тёлки - обмишуритесь с лаптями.
Ромка приготовился нахамить, но не успел. Взяла патрию скрипка.
- Тю-у! Совсем не «Продиджи»… - протянул Лысый.
- Слушай!
Они честно замолчали. Вялое начало переросло в захватывающий ритм, звуки оборвали душу, обстругивая заиндевевшую коросту. Мгновение, и ты голый, как младенец перед самим собой. Страшно, горько, печально и… стыдно. Ромка ломает пальцы на руле, костяшки белеют, взгляд в зеркале остекленел.
- Как? – Шлёма обернулся, Артем встретил его холодно.
Рома ответил.
- Ниче так…
- «Ниче», - Шлёма с превосходством откинулся назад. Кресло заметно дернулось, толкнуло в колени. – Добрее будете, пацаны. Это музыка! Она лечит! В зеркало станете без страха смотреть…
- А у нас нет зеркала, - отозвался Артем. – И рожи нет. Ничего, Шлёма, не осталось – ручонки, хер, да жопа. И первое ищет для последнего приключений. – Шлюмкин повернул голову, его лицо недовольно сморщилось – галеерист кличку не любил.
- Скажешь тоже… – пробубнил он.
Ромка поднял громкость.
- А мне нравится! – объяснил он…
Легко обошли КАМАЗ, тяжелая машина вползала в гору – паучьим брюхом тянул назад двадцатифутовый контейнер. Дорогу опять занавесила темнота. По крыше барабанит дождь, колеса поднимают брызги. От музыки лопаются жилы: последний барьер – немного, и выглянет сердце. Осмотрится и ужаснется. Как жил…
Шлема начал неожиданный монолог.
- Мне тоже не все нравится, приходится играть - развязность в почете. Кто уважает эстета? – молчание. – Если слушаешь такое, припишут пидора. Кочевряжишься, чествуешь в себе скота. А для кого?! – Справа оазисом осветилась бензоколонка, сгинула за поворотом. Далеко впереди показались шеренги фонарей – Выселковский мост висел над пропастью. Километр разбитого асфальта.
- Бл! – машина дернулась, Ромка, выкрутив руль, осторожно переехал яму. Шлёма будто не заметил.
- Будь другая жизнь, я бы жил в галерее, толкал картины и пил старое вино под кальян. И нахрен из этой страны!!! – молчание. Шлёма обернувшись, спросил Артема. – Не спишь? Что-то тебя не слышно. Что молчишь, Тёма?
Медленно проплыла шашлычка. Тьма позади, мрака - густое желатиновое «вчера».
- Что в пакете, Вова? – спросил Артем вразрез.
Шлёма оскорбился.
- Не все равно?
- Да пофигу, - откликнулся Артем. Шлёма примирительно кивнул, однако Артем, отлепившись от окна, добавил. – Подожди, я не закончил!
- …
- Это Бетховен - «Лунная соната»…
- Не ожидал! – Шлёма растерянно заморгал.
- Знаю! – воскликнул Ромка, все вздрогнули. – Вовчик, ты на буржуйского офицерика похож… Ну, «Митька умирает – ухи просит». Про Чапая! Вспомнил?
- Не смотрел, - мрачно ответил Шлёма.
- А анекдоты слышал?
- Ну…
- Баранки гну! Там этот, лысый, на фортэпиане шпарит.
- Да, не видел я!
- Так я про музыку, - обиделся Ромка.
Артем продолжил.
- …период полураспада Урана-232 сто шестьдесят тысяч лет, а Сальвадор Дали умер 23 января 1989 года…
- И к чему? – пробурчал ошеломленный Шлюмкин.
Артем вязко пояснил.
- Ты отодрал ребенка, не потому что…
- Какого, блин, ребенка! – Шлемы беспокойно завертелся.
- …надо, а хотелось пристроить хер.
- Что ты бредишь!
- Шлема, твои сопли – дрянь. Мы то - что делаем! А глубокий внутренний мир…
- Лысый, останови! – голос Шлемы надорвался.
- Артем? – вопросительный взгляд в зеркале.
- …посмертное дело каждого. Расскажут на похоронах!
- Останови машину!!! – завизжал Шлема не своим голосом.
Машина качнулась на бетонных стыках и въехала на мост. Фонари стробоскопом забрасывали свет. Вдруг, что-то блеснуло. Нож! Коротенькое перочинное лезвие полоснуло по Ромке. Лысый зарычал, машинально вдавливая газ. Машина завихляла.
- Сто… я-ать!!! – Шлёма сошел с ума. Тычет железкой в руки, в руль, отмахивается назад. Артема кинуло на сидение. Руку давно свело, револьвер врос в ладонь. Под аккорды фортепиано щелкнуло. Блестящий затылок мечется впереди - бешеные глаза, искаженный рот. Опять толкнуло. Ромка завалился на бок, прикрываясь рукой. Машина пошла юзом. Взвизгнули покрышки, одновременно ударил выстрел: лопнуло! Зазвенело!
- С-сука! – Шлёма запутался в ремнях. Артем, не выцеливая, снова дернул спуск. Прыснули красные ошметки. Среди трещин на лобовом стекле - вытянутая дыра. Забрызганные кровью плечи обняли «торпеду». Ромка в другом углу зажимает руку. Скупо скрежещут зубы.
- С-сука… кровь!..
Голову давит комариный писк, гарь режет глаза... «Лунная соната» приостановилась, моргнул индикатор повтора, и мелодия потекла на второй круг. Артем, шатаясь, вышел. «Карина» повисла колесом на бордюре. Повезло. Открыл переднюю дверь. Потянул тело, Шлёма выпал: треснувшая голова стукнулась – как деревяшка. Мост пустой, две строчки фонарей – горят через один. Небо над площадью Баляева мерцает в неоновом огне. Крохотные коробочки пятиэтажек робко заслоняют «крейсера» - гостинки. Там никогда не спят. Со стороны, откуда они приехали, натужно зарычал тягач. Наверное, тот самый…
- Лысый, помоги! – прохрипел Артем.
- Что ж ты, бля, делаешь!.. - раздалось из салона.
Артем потянул труп за куртку. Кукольно бряцают пожелтевшие руки. Один туфель сполз, задралась брючина. На сопке показались фары – две точки. Артем задохнулся.
- Лысый!!!
- Бля-а! - Ромка подошел. Спина ломом, баюкает руку. Черная кровь капает с пальцев. – Гондон ты, военный!
- После, Рома, после! – Артем подволок Шлёму к перилам. Вдвоем они перевалили его через край. Мрачные заводские корпуса далеко внизу проглотили тело. Вслед отправился пакет. Ромка охнул.
- Хоть что там?
- Какая теперь разница, Ромашка? – Вслед, в воздухе кувыркнулся пистолет. Артем шепнул. – Сегодня, как обещал. – Они посмотрели вниз одновременно. Лысый оторвался от ямы первым, полоснув прищуром.
- Не продал, значит?.. – догадался он.
- Прости, не продал…
Когда они столкнули машину на дорогу, КАМАЗ приостановился. Зашипели тормоза. Распахнув дверь, высунулся заспанный водитель.
- Случилось что? Помочь? – он с сочувствием покачал головой. – Живы?
- Спасибо, брат, - Артем взмахнул ладонью. – Вроде живы.
- Так помощь нужна? – повторил дальнобойщик.
- Спасибо – справимся!
- Ну, счастливо, - проворчал водитель.
Артем с трудом улыбнулся.
- И тебе удачи! - руки дрожали на руле. Хлопнула тяжелая дверь, Высоко закричал двигатель - тягач нехотя, натужно сдвинулся с места, грохоча контейнером на бетонных стыках моста. Дождь не унимался. Тяжелые капли пузырятся в лужах, выбивают кровь. Дорожка к перилам быстро растворяется, еще немного – розовые струйки окончательно пропадут в импровизированной реке, среди гравийного наноса. «Лунная соната» пошла на третий круг. Артем нервно ударил по магнитофону. Стало тихо, барабанит ливень, да дребезжит на холостых рваный глушитель.
***
«Карина» догорала. Пламя перестало гудеть, прекратило трескать и лопаться. Отблески зарева выхватывали карьер, остов экскаватора, строительный фургон, топливные бочки и терялись чернильной темноте. Кладбищу прибыло. Навес протекал. Они сидели рядом на перевернутых ящиках. Между – гуляла водка. Лысый отрешенно приложился к горлышку. Лицо вытянулось, осунулось. По глубоким складкам течет – не поймешь, испарина или дождь. Левая рука неуклюже перевязана. Бинт намотан кое-как, культей. И все равно, набухает кровью. Артем принял водку.
- К лепиле надо, - сказал он, тихо, ни для кого. Хлебнул. Никак. То есть – абсолютно. Ромка чуть качнул головой, отобрал бутылку. Оставалась едва треть. Взболтнув до пузырей, резко опрокинул в себя. Артем посмотрел, как друг вместо закуски нюхает окровавленную кисть. Настойчиво повторил. – Лысый, к врачу бы тебе! – Пусто. Стеклянные глаза пожирают пламя. Артем мысленно махнул рукой и потребовал. – Отдай бухло.
- На! - Ромка не глядя, протянул. – Допивай.
Артем опорожнил бутылку и закинул в темноту. Глухо звякнуло.
- Не разбилась, - сказал он.
- Точно, - ответил Рома.
- Отпечатки там…
- Пойди, разбей, - посоветовал друг издалека, как через пелену.
Артем достал из кармана вторую бутылку. Свернув крышку, переспросил.
- Будешь?
- Буду.
Страшно подумать, за горой, за лунным пейзажем – город. Неон и девочки с голыми коленками. Ночные булочные, да бомжи на вокзале, а на причалах, где кто-то провожает, другой сливает соляру. Жизнь!..
- Корову было жалко.
- Что? – Артем нехотя оторвался от огня.
Ромка повторил.
- Корову жалко.
Артем согласился.
- Правда… (Пауза) правда – жаль!..
Нет вопросов, это сначала угнетало, потом привык. Нет и все тут. Можно долго смотреть на огонь, долго слушать дождь, шипение капель о раскаленный металл. Чадит резина, но ветер сменится – дышишь мокрым воздухом. Утро не наступало. Не наступало бы никогда!..
- Я ведь думал, ты меня… - Ромка надорвал молчание. После глубокого глотка сморщился – впервые. Неловко придержал бутылку коленями, чтобы достать сигарету. Артем помог, дал подкурить. Ромка смахнул с лысины влагу. – Благодарю!.. Я думал, ты меня… из-за хаты.
- Болван. – Дежурное слово выскочило странно – без удивления. Выпил, затянулся из Ромкиных рук. – Спасибо.
- Хата… все?
- Все, Лысый – все! – Из двигателя пыхнуло, задрав капот. Но огонь быстро прибило.
- Чему там еще гореть?
- Бенз, наверное.
- Бенз… Что делать, бл, что делать! – значит отпустило. Ромка обхватил голову. Артем встал, чтобы выйти из-под навеса. Щебенка захрустела под каблуками. Что делать, что делать?.. Бежать.
- В хату не ходи! - сказал Артем за спину. – Разбираться не станут: вместе – и все тут.
- Паспорт дома…
- Выбирайся на попутках, - Артем, будто не услышал, - раньше Биробиджана на поезд не садись.
- Какого, бл, Биробиджана!
- Где мать? – резко спросил Артем.
- В Тольятти.
- Вот и дуй в свое Тольятти! – он порылся в карманах; обернувшись, кинул. – Вот!
Ромка нагнулся, чтобы подобрать тугой рулон.
- Баксы? – удивился он, продолжая рассеяно разглядывать деньги при свете кострища. Вдруг переспросил. – Откуда?
- Покойник поделился.
- А ты?
Вместо ответа Артем достал остальные деньги: из карманов и кошелька.
- Тебе нужнее. Да, бери же!
- Пошел ты!
Артем затолкал их ему за шиворот. На землю упало несколько купюр, утонули в грязи и мазутных пятнах. Водка во время борьбы опрокинулась, из горлышка толчками потекло. Никто поднимать не стал.
- ****ство какое-то! - пробормотал Ромка.
- Это мой кипиш, старичок. Извини. Так получилось…
Лысый потряс башкой.
- А хата, Тёма, как?
Артем взорвался.
- А никак! Никак, Рома! Ничего – никак! Все кончилось, брателло – все! Распальцовка – в жопу! Все в сад! Ни козлиных понятий, ни толковушек, ни квартир – одни менты! Все, Лысый, честные! И живые! И ты – живой! Так что, дуй в Тольятти; машины дрянь, зато родные. И мама, Лысый, мама!.. Достукайся башкой! – он, упав коленями в грязь, рванул ворот свитера. – Ну, не могу я, Лысый, иначе – не могу! – Вдруг поник, будто прогоревшая свеча. – Извини…
Ромка растеряно сознался.
- Просто не думал… Ты хоть болван, военный… береги себя. Даст Бог… - фразу повисла в воздухе.
- Правильно, Ромашка! Он уже не даст - отмеряно…
***
Артем отсыпал таксисту остатки мелочи.
- Хватит?
Мужчина пересчитал бумажки одними глазами.
- Сойдет.
- Бывай! – Артем хлопнул дверью.
Мыс Эгершельд, пятиэтажки. Ветер разрывает остатки туч, молодое солнце подкрашивает небо, сыплет розовыми перьями. Лужи на асфальте и запах свежести. Через час-другой все подернется смогом, а сейчас воздух удивительно пьянит. Мокрую насквозь одежду пробирает по-осеннему. Мрачно смотрят окна. Вот и балкон на втором этаже – на открытой лоджии сушится футболка-балахон. Сюда… Он похлопал по карманам – пусто. Проверил джинсы. Есть! Извлек из смятой пачки поломанную сигарету. И только прикусив ее, догадался – огня нет. Он сплюнул огрызок в лужу: не курил и нахрен начинать. Хотя, как нынче о здоровье!..
Подъезд загажен кошками. Странно, что раньше не замечал. На лестничной площадке, под пустой рамой, валяется битое стекло. Почтовые ящики – все без замков – вразнобой распахнуты. Бетон и подоконник засеяны прокламациями и буклетами. Даже в подъезде у судьи бардак. Что за страна! Артем поднялся на второй этаж, потянулся, чтобы позвонить. «Наверное, спит еще» – пожалел он. Передумав, сел на ступеньку, прислонился к стене. Знобит. Он нахохлился: сунул руки под мышки, пытаясь согреться. Глаза отяжелели. Сомкнулись. Какое гадство!..
…Подвал. Шаги за спиной. Захламленный угол. Тошнит – страх сдавил кадык. Ко всему прочему, парит труба теплоцентрали. А ноги вязнут. Темнота не поддается. Руки тычутся в острые углы - глаза неймут. Крысы с писком шарахаются в стороны. Только шаги почти схватили за плечо. Обернулся: заглядывает в душу коридор - холодный, стылый. Льдинки карябают по сердцу глубокие борозды – до визга. Вместе с блеском лезвия возникло удивление: откуда свет? Боль скрутила печень…
- …Нажралося! – В плечо толкнули - не специально. Артем с трудом открыл глаза. Надо же! – светает.
- Извините, - Артем оторвал подбородок от груди.
Лысеющий мужчина средних лет явно не ожидал ответа и, вздрогнув, ускорил шаг. С нижней площадки послышалось бормотание с нотами возмущения. Утро. Артем поежился. Кроме пыли, запахло яичницей, а где-то – кофе. На улице восторженно залаяли собаки. Юная хозяйка пробовала командовать жестко, но детский голос срывался на фальцет.
- Герда, ко мне! Герда, фу! Герда, немедленно ко мне! Рядом!
Артем поднялся, держась за стенку. Огляделся. Да, жалкое зрелище: джинса в пятнах, руки в ссадинах, а вонь… Отряхнулся, как смог. И все же! - не фонтан. Далеко не фонтан. Пьяному было проще. Он огладил волосы. Что-то заставило прислушаться. За дверью разговаривали. Слов не разобрать, но слышалось - мужик. О, как! – вот и соперник. Щелкнули обороты замка. Артем отступил. Дверь открылась. Явление Христа народу. Здрасьте… Холенный стриженый затылок с благородной сединой, белоснежный воротник, бежевый макинтош. Плащ, значит. Портфель.
- Ольга, ты идешь? – спросил мужчина в глубину квартиры. Глубокий баритон убивал идеальным тембром.
- Бегу! Утюг проверю! – ответила она издалека.
- Водитель ждет, – поторопил мужчина. Каково! Водитель ждет! Серые глаза оценили Артема – холодно, со сталью. Не уничтожающе - как муху.
- Доброе утро! - обнаглел Артем.
- Доброе. Мы знакомы?
- Отнюдь, сосед, - Артем отступил и не глядя сел на вышестоящую ступеньку. Мужчина остался в проеме, не теряя при этом повелительного великолепия. Хотя, мелькнуло напряжение. «Конечно, брат - времена недобрые. Даже у ментов».
- С кем ты?.. – Вот и Оля! В ней не было и грамма от той, которую он знал: строгий костюм, портфельчик, плащ. На лице – солнцем жарит счастье. Только глаза кричат: не надо!
- Вот, Оля. Сосед, – представил мужчина.
- Да… дорогой! Сосед. С тринадцатой. Здравствуйте… Артем!
- Доброго утра, - поздоровался он, – Ольга Степановна!
Женщина пробежала по нему глазами. Задержалась… Брови вскочили, вопрошая – кровь? Ольга закусила губу и стиснула портфель.
- Друга встретил. Но, как-то не сложилось, - Артем улыбнулся. – Да, вы не беспокойтесь, Ольга Степановна – все хорошо. Прорвемся!
- Вам помощь не нужна? – решилась она. «Что ж, Оля, браво! Честно...».
Он ее пожалел.
- Нет, что вы! Спасибо… по-соседски. Не волнуйтесь. Разберусь. Заживет… до свадьбы.
- Как знаете, – промямлила она.
- Знаю, Ольга Степановна!
- Ольга, ну – мы идем? – одернул мужчина. Ольга заторопилась, звеня связкой ключей. Артем опустил лицо на ладони. Слышал, как закрывается дверь, как цокают, удаляясь, каблуки. Хлопнул пружиной подъезд, щелкают двери машины: раз, два… Шум перегазовки и - ее не стало. Занятно. Правильно. Не в рожу корм! Артем посидел еще немного. Потом решительно поднялся. Перед тем, как покинуть подъезд, он протолкнул в щель почтового ящика сложенный вчетверо тетрадный лист…
Ниже Ольгиного дома располагался пляж, дикий и неухоженный. Прибой облизывал мелкую гальку, гоняя пластиковые бутылки. После вчерашней непогоды вода была мутная, в лохмотьях ламинарии и пене. Копны водорослей на берегу еще не завонялись - солнце лишь начинало греть. Здесь скачут компанией прозрачные блохи. Чайкам не до них, есть добыча поважнее: останки рыбы, морские звезды и ежи. Рано, но не безлюдно: мужчина в шортах и желтой майке сонно прогуливает немецкую овчарку; собака роет носом камешки, все время норовит сорваться за нагловатыми птицами. Хозяин сдержан, немногословен. Он шлепает босыми ногами по воде, щиколотки режут пену. Кроссовки вместе с поводком он держит за спиной. Кроме него двое пенсионеров бегут от инфаркта – еле поспевают, волоча ноги. Однако упорство вызывает уважение. Когда они приблизились, Артем догадался – это пара. Сухие, похожие, как брат с сестрой, старички. Одинаковые в своих застиранных трениках и бейсболках. Пробегая мимо, они синхронно улыбнулись.
- Доброе утро!
- Доброе! - Артем честно позавидовал. - Здоровья вам!
- Спасибо… молодой… человек, - четыре ноги в унисон шаркают по гальке. Ритмичное, но счастливое дыхание, руки ходят в такт. Можно, конечно, пожалеть их. Но, право же – возможно, это счастье дожить до старости, не потеряв веры и любви. Дожить бы…
Он выбрал лавку почище. Рядом – пустая урна из обрезанной бочки; белый горошек с красной краской едва проступают через ржавчину. Вокруг бычки, будто фестиваль пьяных курильщиков соревновался в меткости. Артем толкнул мыском ботинка бутылочную «розочку». Снял куртку и сел; опершись руками на лавку, задрал плечи. Ветер пронзил, голые руки покрылись мурашками; холод вскрыл болью многочисленные ссадины. Артем подставил лицо упругому воздуху. Зачем все?.. Страшно…
Покатые волны прибывали длинно и тяжело. Дотянутся до берега, с шуршанием нагрянут и откатятся назад под перестукивание миллионов кастаньет. Так есть сейчас, так было всегда и будет – независимо от впечатлений зрителя. Одинаково, но, отнюдь, не нудно. В бесчисленных повторениях скрываются незаметные частности. Вдыхают неповторимость жизнь. В эрах отработанный порядок. Чайка бросилась в вираж: белый планер на нежно-голубом, едва касаясь поверхности воды. По зыби чиркнул клюв. Пусто. Пляж огласился противным воплем, почти вороньим карканьем. Соплеменницы хором загалдели. Артем глубоко вдохнул. Сказать, что с каждым вдохом «его наполняло божественное умиротворение», значило соврать. Не исчезла тревога, зуд под ложечкой. Паника - до тошноты. Разве что приятное, но параллельное удовольствие дышать. Еще дышать…
- Молодой человек? – Артем очнулся. Увидел давешнего пенсионера, теперь без футболки. На плечах полотенце. Бейсболка повернута козырьком назад.
- Да, слушаю.
- Вы не поможете? – старик показал термос.
- А в чем дело? – не понял Артем.
Бегун, сбиваясь, объяснил.
- Вот… сын чай заварил… закрутил, паршивец!
- Да, да, конечно, - Артем встал, взвесил на руке термосок.
- Зеленый, - зачем-то объявил старик. Артем попробовал открутить, но, правда, закручено было на совесть.
- Угостите? – он улыбнулся.
- Что вы, конечно! Только откройте.
- Куда он денется?
- У меня сын дзюдоист, в тяжелом весе, - с гордостью объявил старик.
- Да ну! – Артем напрягся. – Вроде пошло. С дуру можно и… В общем, понимаете… сломать.
- Он бизнесмен. Хорошо живет. Богато.
Артем протянул деду термос и крышку. Батя налил горячего чая, вмиг запах моря смешался с жасмином и цукатами.
- Спасибо, - он принял стакан, отхлебнув для порядка, посмаковал. – Ммм, правда, хорош.
- Я же говорил, - обрадовался отец. Засуетился. – Не торопитесь, молодой человек, пейте. У нас стаканчики найдутся. Мы там, у раздевалки. – Он показал на кабинку, рядом с которой его супруга колдовала с покрывалом. – Принесете?
- Конечно. Еще раз, спасибо, бать.
- Вам доброго всего. Еще захочите – просите, не стесняйтесь.
- Захочу, - пообещал Артем загорелой спине. Под пигментированной кожей гуляли веревки-сухожилия. Крикнул громче. – Спасибо! – Дед отмахнулся. Артем хлебнул еще. Хороший термос, держит хорошо. Кипяток. Взял кружку двумя руками, тепло побежало от кончиков пальцев до локтей. Пикник, и только. Надо было попасть, как кур в ощип, чтобы увидеть море без шашлыков и баб, без водки и блевотного чёса про денежное счастье. Поле чудес в стране дураков. Сосите, Буратино, за четыре сольдо – не вырастет арбуз, как не корми. Вдруг он поперхнулся. Так не бывает… Бог с чувством юмора… однако… Дашка! На лестнице, со стороны учебных корпусов. Крутые ступеньки девушка преодолевала с ловкостью марсового27. Линялая футболка, джинсы, замызганный употреблением этюдный ящик. Волосы стянуты банданой, из-под платка торчат соломенные кончики. Дашка…. Артем сглотнул чай, чуть не спалив кипятком гортань. Поставил чашку на лавку, оглянулся на стариков. Они обтирались полотенцами. Когда успели занырнуть! Артем подхватил крышку и подбежал к ним. Ноги проскальзывали в гальке.
- Понравилось? – дед улыбнулся его торопливости.
- Спасибо, - ответил Артем, задыхаясь. Горло схватила отдышка.
- Может, еще? Осталось на дне, - сказал дед озабочено, - крепкий очень. Будете?
- Нет, спасибо. Благодарю. – Артем поставил кружку. Она скатилась с покрывала, легла боком. Камешек под ней почернел от заварки.
- Ну, как знаете…
Он его не слушал, ноги понесли сами. Дашка!.. Крохотный мультяшный человечек на том краю Вселенной. Она уже сидела по-турецки, и, держа на весу подрамник, энергично водила карандашом. Дашенька, Дашуля! Чумная голова колотится болью на каждый шаг, ломит колено, но страсть, как хочется, перейти на бег. Солнце загорелось, ужалило теплом. Серо-голубое утро наполнилось ультрамарином. Дашка, какой же я дурак! И закричу, раскинув твое драгоценное шмотье, подкину тебя до небес, чтобы слышать каждый день, как лопается тетивой мое собственное имя: Ар-тем! Уже видна блуждающая улыбка и ямочки на щеках. Где ты сейчас, родная? - прозрачный белый свет. Уши глохнут – молотком стучится пульс. Дашка… Он чуть не закричал. Цепкая рука придержала голос: стой! Артем прислонился к кабинке, пальцы не чувствовали железа, зато во рту – металлолом. Дашенька, ну как?! Он вдруг увидел себя со стороны: ободранный, грязный, запекшаяся кровь на волосах. Но гласное не это. Может, он сошел с ума – только за спиной – пузырится темнота. Липкая мгла цепляет за руки, дымится у спины, щупальца тумана, забегая вперед, спешат изгадить все, чего коснутся.
Прозрачный, почти стеклянный человечек горит ясным пламенем за этюдником. В неведении покусывая губы. Сердце больно сжалось. Артем понял, что не сможет сделать ни единого шага. Нет, только не она! Внутри старчески проскрипело: судьба-а. И ладно…
***
- Кто Арсеньев заказывал?
- Я! – Артем подбежал к окошку, расталкивая очередь.
- Осторожно! - проворчал кто-то.
- Простите.
- Ноги топчут. А очередь?!
- Меня вызвали, - запротестовал Артем безликому хвосту из людей.
- Позвали его…
- Девушка, у меня Арсеньев, - он заглянул в окошко. Скучная дама средних лет с телячьими глазами кукольно моргнула.
- Арсеньев не отвечает, - известила она. – Ждать будете?
- Конечно.
- Ну, ждите.
Артем вернулся к залу ожидания. Место было уже занято. Понятное дело, лицом не щелкай. Отвернувшись к подоконнику, выгреб из карманов мелочь. На кофе не хватало, только на позвонить. Вчера договорился с камазистом, что подкинет до Арсеньева. Билет стоил бутылки водки. Интересно, как там Лысый? Наверное, уже где-нибудь под Благовещенском. Или в Иркутске.
- Арсеньев, пятая кабина! – Артем сначала не понял, что зовут его. Продолжил перебирать медяки. Голос в динамике прохрипел с агрессией. – Арсеньев! Пятая! – Артем встрепенулся.
- Я! Я в пятую!
- Говорите, не задерживайте, - уничтожающе добил оператор. Артем ломанулся к телефонным кабинам. Номер пять. Стекло надтреснуто напополам, перечеркнуто скотчем, внутри светится желтым пластиком телефон. Артем снял трубку. Щелкнуло.
- Ало, ало, мам! – закричал он. Ясный женский голос ответил командой.
- Полста восьмая. Говорите!
- Простите, - промямлил он. Снова щелкнуло. Далеко-далеко, будто сквозь подушку, ответили.
- Ало! Кто это? – Мама.
- Мама, это я, Артем! – на той стороне помолчали, настолько, что он испугался – не случилось ли чего. – Мама, это я! Как ты, как отец?
- Артем?
- Артем!
- Сынок… Сына, все в порядке?
- Да, ма, я… - Стеклянную дверь заслонила тень, Артем отвернулся, зажимая трубку ладонью. – Мама. Я хотел сказать… – Дверь открылась.
- Рыков Артем Михайлович? – спросил уверенный голос, деловито, обстоятельно.
- Да, а в чем дело?
Мама заволновалась.
- Артем, Артем, ты куда исчез? Все хорошо? Сына!
Он положил трубку на рычаг.
- Нет. Это не я.
Безликий серый мужчина ткнул под глаза удостоверение.
- Смешно, - оценил он. За кабиной еще двое в штатском, напряженные, обрюжшие от дешевой водки и неблагодарной службы. Очередь изогнулась в любопытстве. Опер взял Артема под рукав. – Пройдемте?
- А чем дело?
- Пройдемте. – Всего-навсего пропал вопросительный знак, а жизнь запахла жареным: баландой и лизолом – похоже, насовсем. Артем сложил руки за спиной и покинул кабинку.
Бобон трясся по ухабам, рычал надрывно движок. Хрипели шестерни коробки передач вместе с емкой речью шофера: ****ь через *****. Артема посадили в салон, между двух заочно знакомых оперов. Воняло перегаром и бензином – не продохнуть. Старший угрюмо смотрел вперед через паутину трещин на лобовом стекле.
- Куда меня? – спросил Артем сдавленным голосом.
- Даже не «за что»? – скупо усмехнулся мент справа.
- Было б куда, за что найдется.
- Шутишь?
- Баранов, помолчи! – рявкнул старший. Машина поплыла в гору. Двигатель почти заглох, вдруг перевали подъем - он весело заурчал.
- Вот, ****ина! – выступил с обычной репликой шофер.
- Во Фрунзенский отдел, - с задержкой объяснил старший.
- Там адвокат? – голос Артема неприятно дрожал.
- Да и не спрашивай! – с таким же напряженным весельем отозвался он.
- Ясно.
Через минут десять остановились. Тормоза неприятно взвизгнули. Старший опер выскочил, громко хлопнув дверью. Артем вытянул шею, чтобы рассмотреть, его тут же задавили с обеих сторон.
- Сидеть!
- Да ясно.
Вскоре дверь раскрылась, опер заглянул в уазик. Лицо его сияло счастьем.
- Ну, Рыков, выходи – приехал адвокат!
Артем почуял неладное.
- Что так?
- Выходи, выходи. Кавалерия вовремя пришла.
- Какая, нахрен, кавалерия?
Его вынесли из машины и, встряхнув, поставили. Артем поднял глаза. Все внутри сжалось, он ощутил, как земля уходит из-под ног. Моленко, Тяпа, Рядов, Ренат…
- Ну, здравствуй! - Моленко театрально обрадовался. – Помочь тебе пришли. Мы же друзья, мы должны друг другу помогать.
- Ага, не деньги же пилить, - ответил Артем чужим языком.
- Зачем ты так? – покачал головой Моленко.
- Все в порядке? – вмешался опер.
- Порядок, командир, - Моленко пожал ему руку. – Спасибо.
- Да не за что, – опер позвал остальных. – Поехали!
Уазик захлопал дверьми. Все смотрели, как угловатая машина откатывается от подъезда. Моленко вернулся к Артему.
- Ну что, Артем, поговорим? - Тот пожал плечами. Моленко сделал знак, Артема обступили с двух сторон. – Скажи, мил друг, а Шлюмкин где? – Артем прикрыл ресницы. Казалось, на мгновенье, но опять пронесся в памяти топот, вонь теплотрасс и крысиные бега от стального блеска.
- Шлема? – переспросил он. Моленко кивнул. Артем глубоко вдохнул, сердце не успокаивалось. Колени чуть заметно дрожат, хорошо, хоть руки за спиной – не видно. Он произнес, тщательно подбирая слова. – А Шлема скис!.. В канаве лошадь доедает. - И было видно по Моленко - получилось хорошо…
Эпилог. Даша.
Лялька «ломалась». По паспорту Липида Лаура. Изысканные ушки, нос пипочкой… Шерстка со стальным отливом. Как к ней не подойди, обязательно изменит позу.
- Стерва! – выругалась Дашка, на ходу трансформируя набросок. Черных резких штрихов получилась уйма, с трудом разгадаешь родовитую кошку. Туман какой-то… Мелко мяукают соседи. После обеда - время сна. Посетителей немного. Больше, случайные прохожие, кому просто необходимо убить время. Мимо прошла Галина, ненароком улыбнулась. Давайте, лыбтесь! Поглядеть на вас, если во время клизмы разлюбезный Ядживул Ункар повертит попой.
- Не получается? – ветеринар приостановилась. Руки в карманах халатика. – Может, по кофейку – как смотришь?
- Может! - Дашка закусила зубами локон. Так! Карандаш нащупал необходимую глубину.
- Что ты так торопишься? Время есть. Клиентка месяц дала на любимицу…
Дашка оторвала взгляд от вольера.
- Галь!
- Что?
- Я же не учу тебя уколы ставить…
- Все, все, все! Ну, а про кофе?
Дашка засветилась улыбкой.
- Кофе можно…
Ее она заметила сразу. Красивая, взрослая, но еще не старая. Замерла в нерешительности у входа, сверилась с вывеской. Тренькнул колокольчик. Дашка отвлеклась. Занятно наблюдать, как у всех меняется выражение лица. Дорогая фифа не исключение: сначала недоумение, а с каждой пройденной ступенькой – любопытство. После прилавка с книжками разбрызгивается умиление – того и гляди, разорвет. Такие, как правило, без пушистого не уходят. Будут сюсюкать кися-кися, и обзываться перед каждой клеткой: ой зай-а! Именно так – с придыханием, с провалом. Какая к черту зай-а? – это кот! Дашка заочно успела разозлиться, уткнулась в картон. Лялька давно свернулась калачом – спина горочкой, ушко дрожит. Устала, бедолага. Ну, ничего – тетя запомнила…
- Простите!.. – Женщина стояла перед ней.
- Все вопросы к персоналу, - Даша не глядя, показала на прилавок.
- Вы Даша?
- А что? – Дашка изменила тон, зачем злиться? – клиент всегда клиент. Даже улыбнулась. Женщина заглянула через плечо.
- Красиво.
- Спасибо.
- Учились где-то?
- Бог подал.
- А… - Неловкая пауза. Женщина потеребила в руках ремешок сумочки, не зная как начать. Дашка подскочила.
- Может, сядете? Я стул… – Женщина остановила. Любое движение давалось ей так ловко, что Дашка ядовито позавидовала. Дай-то Бог, наверное, с возрастом приходит. Они стояли друг напротив друга и молчали. Женщина подбирала слова. Отрешенно прикоснулась вольера. Красивые ногти! Дашка предостерегла. – Простите, руками нельзя. Ругаются.
- Коты? – женщина улыбнулась. Дашка ответила улыбкой.
- Нет, этим нравится. Персонал.
- Тогда не буду, - она убрала руку. Дашка замерла в ожидании.
Женщина решилась.
- Могу я с вами поговорить?
- Конечно.
- Давайте, выйдем на улицу? – попросила женщина. Дашка прислонила картон к Лялькиному вольеру.
- Недолго? – поинтересовалась она.
- Недолго, - кивнула женщина, протянула длинную ладонь и представилась. – Оля!
В дворике музея солнце играло на чугунных пушках. Лотки с рукодельями пустовали. Продавцы давились чебуреками в компании матрешек. Рядом с кованым заборчиком, нашлась свободная лавка. Она утопала в тени березки. Солнце играло с листочками. Стоило подняться ветру, как на лавке засуетились полчища солнечных зайчиков.
- Сюда? – Ольга показала на лавку.
- Давайте. – Они сели. Ольга предложила.
- Давай на ты?
- Угу.
- Закуришь? – Оля извлекла изящную пачку сигарет, изящно подкурила, изящно пустив в сторону струйку дыма.
- Простите, нет, - Дашка отмахнулась от смога – ветер понес в ее сторону.
- Извини, - Ольга сделала еще одну глубокую затяжку и отправила окурок в урну. Не попал. Остался дымиться на стебельках травы, перечеркнут розовой помадой. Оля положила руки на колени. «Она их не знает чем занять» – подумала Дашка. Женщина начала. – Даже не знаю, с чего начать, Даша…
- Вы во сколько хотите уложиться? – Дашка попробовала помочь. Хотя, скорее всего, перед ней вопрос в деньгах не стоит.
- Куда уложиться? – Ольга приподняла в брови.
- В стоимость картины.
- Какой?.. Ах, ты про это! – поняла Ольга. Грустно улыбнулась. – Не хочу тебя расстроить…
- Вы не за портретом? – поняла Дашка.
- Нет.
- А зачем?
Женщина склонилась над сумочкой.
- Я подумала… решила… это отдать тебе, - она извлекла обычный почтовый конверт.
- Что это? – Дашка настороженно рассмотрела белый прямоугольник, повертела его в руках. Ни штемпеля, ни адреса. В таких, наверное, носят… Дашка удивилась. – Деньги? За что?
- Нет, Дашенька, не деньги. – И было в этом «Дашенька» такое, что обмерло сердце, закричало: вскрывать нельзя. Как с фронта похоронку… Девушка побледнела.
- Что это?
- Письмо, - тихо промолвила Ольга. – Я думаю, он хотел бы, чтобы ты прочитала.
- Хотел бы?! – странно, даже не спросила кто. Дашка разорвала конверт. Тетрадный лист в клеточку засеян размашистым почерком. Она побежала глазами по строчкам: «Каждый метр пропах моим потом и предубеждением. Здесь я проливал чужую кровь и берег свою. Был шутом для одних, другим – злобная тварь. Зачем? Чтобы понять - здесь я никто. Пустота. Пробоина в будущем. Нет никакого будущего. Появится ли? Есть время? – только Ему известно. Стоило загнать себя в тупик, чтобы оказаться перед зеркалом: никто…. Что ж было раньше? – десять подходов по десять раз. Сейчас смотришь в отражение и спрашиваешь: каково? Да кАково! Расползается прелая ткань, в плетении ни одного каната – призрачное творение мое прошлое. И город, который не любил, оказался притягательнее свободы. Свободы от всего. Воистину: ценны вериги, когда их потерял. Драгоценна любовь, если ****и кругом, честен разбойник, коли, святоши лживы…. Такая, братцы аллилуйя! До встречи в следующем мире. Артем».
Конец.
15.08.2011. г. Дальнереченск.
1 Оверкиль (англ. overkeel) — опрокидывание судна вверх килем (днищем). Здесь: перевернут.
2 Горшок и Крыша: мэр и губернатор. Бонзы мерились у кого толще и длиннее.
3 Золоотвал – традиционное место пропажи конкурентов.
4 ЗИП - Запасные части, Инструменты, Принадлежности.
5 Капитан милиции Каталкин – герой культовой песни в исполнении А. Буйнова.
6 Шило – технический спирт. В замысле для протирки, но, почему-то, пьют – собаки!
7 Пробовали красить в розовый цвет, но не спугнуло. Надо было в черный.
8 Дипольные отражатели – полоски фольги, предназначенные, при массовом использовании, для постановки помех радиолокационным системам наведения.
9 Фанка – район фанерного завода на ст. Океанской. Раньше там стояли поселения для заключенных (в народе – «химия») Как наследие проклятого режима – масса брутальных обитателей. Корточки, понятия…
10 Коробка(здесь) – пароход.
11 Первая Речка - Район Владивостока.
12 Дальпресс – типография и одноименная остановка трамвая. Хотя, взаправду, именуют «Комсомольская».
13 Вторяк – район Вторая Речка, хотя реки никто не видел. Здесь: вещевой рынок.
14 В Приморье водитель праворук, поэтому пассажиру вменяется при обгоне транспортного средства внимательно зырить на встречную полосу, извещая рулевого: «чисто!», «занято!».
15 Тойота Карина – добротный автомобиль.
16 Перегонщик – фрукт, который гонит японское авто от рынка Зеленый угол в Россию. На трассе хамовит, несдержан, быстр. Сбивается в стаи из трех и более особей, чтобы противостоять поборам.
17 Определялово – информационный указатель.
18 Памятник на въезде в виде удэгейской головы, а рядом В. В. Арсеньев в трехэтажный рост. Вроде Карацупы с собакой…
19 Свободный – город в амурской области. Сейчас там космодром.
20 Тыща - Клиника на тысячу коек.
21 Чоко-пай - Корейское печенье. Когда запретили ввоз «правого руля» Владивостокские коммерсанты погнали контрабанду из Кореи. Теперь бандиты забирали не машины, а продукты:)
22 Соната - Хёндай Соната.
23 КДФ - Краевой дом физкультурника.
24 квартердек — палуба кормовой части парусного корабля где обычно находился капитан, а в его отсутствие — вахтенные или караульные офицеры и где устанавливались компасы.
25 Плечевые – проститутки-подорожницы.
26«Березка» - в прошлом, чековый магазин.
27 Марс(марсовая площадка)— площадка на топе составной мачты. На парусных судах служит для разноса стень-вант и местом для некоторых работ при постановке и уборке парусов.
---------------