Мой Спартак

Краткое предисловие.

На написание сего опуса меня подвигла книга А. Валентинова (в дальнейшем  называемого мною для краткости А.В.) «Спартак». Не могу не признать - взгляд господина Валентинова на  вроде бы общеизвестные события отличается свежестью и оригинальностью. Во всяком случае, по сравнению со школьным учебником. Но – да простит мне упомянутый господин, если этот текст когда-нибудь попадется ему на глаза! – логикой он (взгляд) по-моему, отличается не всегда. Именно поэтому я сочла себя вправе изложить свой взгляд – возможно, нисколько не более логичный.
 Должна сказать, что господину Валентинову я глубоко благодарна. Во-первых, он натолкнул меня на несколько ценных мыслей и кое на что заставил взглянуть совсем по-другому. Во-вторых, без его книги я и вовсе никогда бы не взялась за перо (а тем более за клавиатуру). И, в-третьих, – я не историк.  И посему большинство первоисточников для меня как минимум труднодоступны. Даже в переводе. Не говоря уже об оригинальных текстах. Поэтому в том, что касается цитат «из древних» я полностью полагаюсь на А.В., который таки историк (если я правильно информирована о его «девичьей» профессии).
Не могу не упомянуть о своей патологической лени. Именно «благодаря» ей я часто не воспроизвожу упомянутые цитаты, ограничиваясь ссылками на того же А.В. Не говоря уже о цитатах из самого А.В. Так что читайте Валентинова, господа! (и можете считать этот абзац  рекламой).
Пара слов о названии. Почему «Мой Спартак»?  Ну, во-первых, надо же чем-то отличаться (от того же А.В., например. Или от Джованьоли). А во-вторых, до нас дошло так мало свидетельств (Особенно достоверных. И особенно о Спартаке лично), что любые рассуждения о нем, так или иначе, будут в значительной степени субъективны.  А уж мои - тем более.
На сем вступление заканчивается. Правда, будут еще многочисленные отступления.


ЧТО МЫ ЗНАЕМ ?

1. Его звали Спартак. Именно так, других транскрипций не упомянуто. Где-то я читала, что это имя весьма распространенное (тогда и во Фракии). А.В. говорит – наоборот, нет такого имени. Но, так или иначе, другого имени этого человека мы не слышали ни от кого.
2. Он был фракийцем. Здесь тоже никаких разночтений в источниках. Оставим на совести Плутарха и историков-толкователей взаимопревращения племени медов в номадов (кочевников) или наоборот.
3. Он был гладиатором.
4. Он погиб в битве с войском Красса зимой 71 года до н.э. А.В. говорит – в январе. Наверное, ему виднее, хотя известные мне источники точную дату не называют.
5. Он был великим полководцем и умным человеком. Можно, конечно, спорить, что определяет величие полководца, но с тем, что Спартак обладал этим – не спорит никто. А что до ума – то есть не стратегического таланта, а ума в широком смысле слова – то Плутарх говорит об этом прямо, а остальные – более вскользь, но прочитать можно. Даже не «между строк», просто мимоходом.
         
 

ОСПОРИТЬ МОЖНО ВСЕ!

В принципе, оспорить можно все. Можно просто не верить – один, мол, соврал, а другие повторили. Бывает и так, но в этом случае обязаны быть разночтения. Очевидцев-то было – вся Италия. Даже самый активный враль всех переврать не может, во всяком случае, без помощи масс-медиа. В агентстве ОБС (одна баба сказала) сочинителей много, одну и ту же байку повторять не станут, свою сочинят.
Можно заняться толкованиями. Собственно, этим многие и занимаются когда новых данных нет, а публиковаться хочется. Попробуем?
1. ИМЯ.
Нет такого имени – Спартак - говорит А.В.. Спорить не стану, ввиду незнания. Но вот что интересно: почти все известные в Истории личности имеют прозвища, вторые имена, эпитеты, наконец. В эпитетах, правда, фантазии немного: или «великий», или сплошная политическая география (Македонский там или Африканский). Прозвища, напротив, разнообразны, порою остроумны, могут кое-что рассказать о человеке и нередко путаются с именами. Например, Александр Македонский (он же Великий, он же Двурогий) однажды сказал о своём друге Гефестионе: «Он тоже Александр». Что это: второе имя или почётный титул («защитник мужей») или просто прозвище? А Зевс его знает, но в Историю попало. А вот небезызвестный Владимир Мономах, первый владелец популярного головного убора, в крещении был назван Василием. Никто его так не зовет, и, подозреваю, не звал, но имя сохранилось.
А вот Спартак – это всегда Спартак. Всё остальное (ну там «Фракийский лев» и т.д.) – на совести романистов. И никаких комментариев типа «называемый», «по прозвищу» и т.д. Должны же были современники знать, есть ли такое имя! Если Вам скажут, к примеру, об англичанине Смите Вы ни переспрашивать, ни комментировать не станете. А вот англичанин Навуходоносор Марихуанович вызовет законное недоумение вместе с желанием разобраться, откуда он такой взялся. Равно как и японец Паша Сидоров или француз Накаяма. А вот звукосочетание «фракиец Спартак» ни у римлян, ни у эллинов недоумения, похоже, не вызывало. Готова, впрочем, поверить, что в устах самих фракийцев оно звучало несколько иначе, как, скажем, имя «Иисус» в устах иудея. Только роли это не играет.
А может быть и вправду – прозвище. Имена бывают разные, в том числе длинные и труднопроизносимые. Особенно иностранные имена. И особенно – в бою. Имя Спартак в этом смысле если не идеально, то близко к тому: достаточно короткое, чтобы быстро проговариваться, достаточно длинное, чтобы не путаться с другими, его легко произнести и легко прокричать. Отличное «боевое» имя, которое могло взяться откуда угодно, например из «девичьего» имени путём исчезновения половины букв. А может и вправду, как  предполагает А.В., мифология приплелась. Какой-нибудь образованный эллин помянул подходящий к случаю (нам неизвестному) миф, ну и прилипло словечко.
Так или иначе - только вот выводов из этого имени? прозвища? сделать, по-моему, нельзя. Никаких. Или любые, что равнозначно.
2. НАЦИОНАЛЬНОСТЬ.
Здесь А.В., возможно, даже прав, утверждая, что гладиатора могли запомнить по «корпорации». Тогда, кстати, и Плутарха можно читать дословно, не ссылаясь на ошибки переписчиков. Умные дяди-историки утверждают, что в то время «номадов» - кочевников то бишь – во Фракии не было. Но в других местах были – в Причерноморье, скажем. И текст Плутарха можно прочитать так: «…Спартак, гладиатор-«фракиец», родом из кочевников…». Можно долго спорить из каких именно. По мне так с Боспора, почему нет? Тогда получается: скиф, почти что предок – вроде троюродного прадедушки. Приятно, чёрт возьми! Правда, в других первоисточниках слово «фракиец» названо в контексте никак с гладиаторской «корпорацией» не связанном. Так что я бы не стала у болгар предка-героя отбивать, пусть гордятся!
И уж ни за что не поверю, что был Спартак римлянином, да ещё из «славного рода» (а если из простого, так и морока с псевдонимом ни к чему – мало ли свободных себя в гладиаторы продавали?! Во всяком  случае, особой сенсацией это не было). И вот почему: Рим – город маленький. «Что?!» – возмутятся знатоки Истории и будут правы – наполовину. В славном граде Питере народу всяко больше (раз в пять, не считая приезжих), а попробуйте, скажем, месяц ни одного знакомого не встретить? Да Вам для этого придется сидеть дома, не выходя даже за хлебом! А Рим в этом смысле был (не мог не быть) «большой деревней». Это сейчас все по домам сидят и телевизор смотрят, а там и тогда – фигушки. Кто в термах, кто на Форуме, кто ещё где – и сплетничают почище кумушек у колодца. Потому что одну политику обсуждать – через полчаса разругаешься вдрызг. А если вы с собеседниками абсолютные единомышленники – так тогда и обсуждать нечего! Так что сплетничали! Это мужчины, а дамы – тем более. Им и вовсе больше делать нечего – разве что хозяйством заниматься, так это «для дела», а «для души»? Бразильских сериалов-то ещё не было! Так что будь ты хоть редкостно нелюдимым домоседом – и то десяток-другой человек в лицо тебя знать должны, а уж обсуждать будут все!
Теперь: кто такой Спартак? Гладиатор, причём если не из «первой тройки», то уж из «десятки» - почти наверняка. Капуанская школа – лучшая в Италии, чтобы там авторитет иметь надо быть бойцом экстракласса (причём это условие необходимое, но вряд ли достаточное). А это, помимо всего прочего, значит, что Спартака-гладиатора знали в лицо, причём лучше всего как раз богатые и знатные. Те, которых «за кулисы», то бишь к «предматчевым» гладиаторским пирам допускали. Вот и получается, что будь Спартак «в девичестве», скажем, Гаем Публием – рано или поздно на знакомого бы нарвался. И вряд ли поздно. Конечно, бывает что человек меняется до неузнаваемости – шрам там или ещё что… Но о Спартаке мы ничего подобного не слыхивали.
А теперь вспомните книгу (или фильм) «Капитан Фракасс». Нищий (почти в буквальном смысле слова) дворянин из французской провинции выступает в бродячей актёрской труппе. Причём под маской. И парижский «бомонд» узнаёт об этом едва ли не раньше, чем труппа добралась до столицы! 
Вернёмся к версии А.В.: офицер-марианец, римский гражданин, причём из «прославленных» (либо знатен, либо знаменит, либо и то и другое вместе) «несправедливо» (читай «незаконно») продан в гладиаторы. Причём это вам не времена Калигулы и Нерона. Это те сенаторов и всадников «несправедливо» на арену отправляли. Кстати, имена оных сохранились. А уж веком раньше такое остаться без широкого обсуждения просто не могло. Тем более, что жертва не за тридевять земель прибывает, а считай, на глазах (что само по себе небезопасно для автора «несправедливости»). А уж когда «жертва несправедливости» надумала отыграться!
Ладно, предположим  все знали, только признавать не желали, от историков скрывали – только слухи и дошли, да и те куда как смутные?  Не верю!!! Потому что одно дело, когда тебя свой бьет, пусть даже ренегат и мятежник, а другое – какой-то варвар. Гражданские войны Риму не в новинку, заодно можно громко повозмущаться на тему «к каким бедам приводит произвол диктаторов», в глубине души погордиться соотечественником («истинный квирит и в бездне унижения возвысится») и вообще не так обидно. По моему, только природная честность (или недостаток воображения) помешала римлянам самим сочинить Спартаку «римскую» биографию. Тем более, что все авторы о нём лично пишут как минимум уважительно, а как максимум – восторженно.
Впрочем, и самому А.В. «римская версия», похоже, не кажется убедительной. Он даже пишет, что «самозванного» фракийца настоящие разоблачили бы. В принципе, прикинуться можно кем угодно, если язык и обычаи знать. Во Фракии племён – до дури, а родов – в геометрической прогрессии. В том числе и полностью истреблённых во время войн. Так что прикинуться фракийцем, не будучи им, он, наверное, мог – вот только зачем? Серторий вон под ибера не «косил» – и ничего, отлично в тех краях командовал. А уж Спартаку, который командовал многонациональной армией да на римской территории – впору и впрямь римлянином прикидываться. Или уж выдумать что-то совсем экзотическое, желательно с «олимпийским» уклоном. О последнем, впрочем, ещё будет сказано.
3. СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС.
Спартак был гладиатором. Возможно – рудиарием, возможно – тренером, но это уже чистые домыслы. Впрочем, тренером, наверное, был. «Играющим» скорее всего. Высококлассный боец просто обязан был «по совместительству» обучать молодёжь. Чтобы не скучал и для обмена опытом. А, в общем, обсуждать тут особо нечего.
4. СМЕРТЬ.
Ох, и не хочется мне об этом писать! Или сочинить что-нибудь несусветное. Тело-то найдено не было! Хотя искали, думаю, со старанием. Наверняка награду объявили. Такой трофей! И – ничего. Только шепоток ползёт, вернее, два шепотка – и не понять, какой страшнее. Первый прост, как шлем с двумя заклёпками: Спартак жив! Именно это кричат в полный голос пленные с крестов, пока остаётся сил и сознания. И легионеры повторяют – шёпотом, с оглядкой. Тела не нашли, значит – жив! И рано ликует гордый Рим. И … и тут вспоминаются другие пленники – и другие слова. «Вы подняли руку на того, кого и взглядом дерзким коснуться не должно. Вы думаете, что победили? Что ж, ликуйте! Тем страшнее будет возмездие!» От таких слов мороз продирает даже у жаркого костра и сразу вспоминается всякое. Как мог просто человек за несколько месяцев создать из нечего победоносную армию? Так лихо водить за нос римских полководцев?  Словно все планы их знал. А может и верно – знал? Шпионы в наших рядах? Ой, да не смешите меня! Будто бы в их рядах наших шпионов (тьфу ты! разведчиков!) не было. А толку? И вообще – не может человек так биться! В последнем бою одних центурионов – двоих уложил (в следующем варианте рассказа два центуриона превращаются в две центурии, причём рассказчик видел это собственными глазами). Дальше сочинять не буду. Римляне – народ богобоязненный (или, если угодно, суеверный). Думаю, не один чёрный петушок сложил буйную голову в тайных (подальше от глаз начальства) жертвоприношениях.
А мы вернёмся к версии №1. Мог ли Спартак остаться в живых? Чисто теоретически – мог. Жизнь щедрее на чудеса, чем все сказки мира. Но вот скрыться? Исчезнуть? А ведь ещё пять лет спустя существовали крупные отряды повстанцев. Воины, значит, бьются годами, а Вождь – репу растит в захолустье или тайную заначку в киликийских кабаках пропивает? Скорее я поверю в огненную колесницу, возносящую его с поля боя прямиком на Олимп!
Нет, всё было проще – или сложнее. Мёртвого (умирающего) Вождя сумели-таки вынести с поля боя. И похоронили тайно, чтобы уберечь от надругательства победителей.

Попробуем представить, как это было:

…Он знал, что это конец. Не предчувствовал, не высчитывал, не боялся – знал, так же спокойно и твёрдо, как то, что через час-с-чем-нибудь стемнеет. Это Знание возникло в нём впервые в те минуты, когда он смотрел на запертые ворота Брундизия и выслушивал растерянный доклад разведчиков. Он свернул шею этому знанию, как сворачивают шею чёрному петуху, приносимому в жертву – потому что ничего ещё не было кончено! Пусть даже Лукулл сумел перебросить в Брундизий часть войска через бурное море. А киликийцы его прошляпили. «Проклятые ротозеи»,- подумал он тогда – и одёрнул себя. Любимейшее занятие полководцев – искать виновных в своих ошибках. Ну и что, что те же пираты считали переправу невозможной! Назвался стратегом – должен предвидеть даже невозможное. Включая явление на поле боя самого Юпитера с молниями в руке. И иметь план на этот случай.
План на этот случай был прост и очевиден. Надо драться с Крассом и чем скорее, тем лучше, пока Помпей завяз на севере, а Лукулл приводит войска в порядок после переправы. Иначе боя вообще не будет. Будет бойня. А так у них есть шанс.
Вторично Знание подняло свою змеиную голову сегодня, когда обычная авангардная схватка стала стремительно превращаться в генеральное сражение. И он снова задушил это знание – как душат врага – потому, что нельзя идти в бой с уверенностью в поражении. Тем более, что всё ещё ничего не было кончено. Конечно, войск у Красса не меньше – а это значит больше, потому, что это отлично вооружённые и прилично обученные воины, а у повстанцев треть -  новички, едва выучившие за какой конец копьё берут. Нет, это, конечно, преувеличение. Но обучить их как следует времени не было, да и с оружием плохо. Как всегда, впрочем. Вот только Красс – это не «как всегда». Это значительно серьёзнее.
Избежать боя в этот день (вечер!) ещё было можно – вот только зачем? Для долгих хитроумных манёвров уже не осталось времени, а несколько дней ничего не решали. Найти более удобное поле? Но их войска – его и Красса – так похожи, что то, что удобно одному, будет удобно и другому. И тактика похожа. Просто в пешем строю лучше римского легиона ничего ещё не придумали, а создать решающий перевес в коннице – не получилось, несмотря на последнее пополнение. Мало хороших коней, мало хороших наездников. Настоящую конницу – не стадо кентавров, а боевое подразделение – создать труднее, чем самый хитроумный пеший строй.
Итак, силы у Красса превосходящие – если не по количеству, то по качеству. Значит, единственный выход – обезглавить армию. Добраться до Красса, навязать ему личный поединок. Он прекрасно понимал, что сделать это будет очень непросто. Во-первых, чего-то подобного от него и ждут. Красс – совсем не дурак, он тоже умеет прикидывать варианты. Тем более – было уже, и неоднократно. А во-вторых, Красс опять-таки не дурак и понимает, что в личном поединке с гладиатором «первой десятки» шансов у него нет. С тем же успехом можно потратить последние пару минут жизни на что-нибудь более приятное, чем мечём махать – винца там выпить, или с друзьями попрощаться.… А значит, поединка Красс будет избегать. Любой ценой. Но это ещё один шанс: напугать его, заставить отступить. Пусть чуть-чуть, на полстадии. Да хоть на четверть. Иногда даже намёка на бегство командующего бывало достаточно, чтобы дезорганизовать войско не только ещё не побеждённое – уже почти победившее. Паника – самая коварная из богинь.
Да, шансы были. Наверное, что-то он сделал не так, вот только понять, что именно, времени уже не было – совсем. Когда дерёшься в окружении, когда на каждого из своих даже не по десять – по сотне врагов, и этих своих – совсем мало, а те, что рвутся к ним сквозь «многослойный» заслон наверняка не успеют (если вообще прорвутся) – тогда нет времени для бесплодных сожалений. Бесплодных – потому что ни отменить, ни исправить ничего уже нельзя. А можно только драться, отбивать и наносить удары, один из которых станет последним – а                потому можно бить от души, не экономя сил, как бьют в последний раз. И – впервые за последние три года – быть просто бойцом, чьё право и обязанность – драться беззаветно, а не вождём, обязанным в любой сече беречь себя – для других и посылать других на смерть – за себя. Или вместо себя, что почти одно и то же. Драться самому-за-себя, и не на арене, где твоя жизнь – это смерть друга, а в бою, где каждая лишняя минута твоей жизни – это смерть врага – вот этим он и поманил когда-то сомневающихся. Но на воспоминания тоже не было времени. И на страх. Впрочем, и страха не было. Поражение его не пугало – для него в этой войне не могло быть поражений. Вернее, можно было проиграть битву – но не войну. И смерть не пугала – давно уже. «Смерть – сестра наша», - говаривал его первый приятель среди гладиаторов. «Смерть – жена наша», - говорил другой, и добавлял с довольно скабрезной ухмылкой: «Одна на всех, но каждого приласкает, никого не обидит». У каждого из них была своя – совсем на страшная – Смерть. Кроме него. Ещё в юности он услышал однажды слова Эпикура: «Пока я есть – смерти нет. Она придёт – меня не будет. Мы с ней не встретимся» – и с тех пор смерти для него не было. Своей. Была чужая, иногда он боялся её – чужой – до дрожи в коленках. Но сейчас и на это не было времени – и хорошо, что не было. Ещё он боялся боли. Нет, когда приходилось, он мог выносить боль, не выдав себя даже дрожью ресниц – но боялся. Может, потому и оттачивал до предела, не жалея сил, искусство отбивать удары, умение уходить от удара – последнее очень пригодилось и в новой роли, роли вождя. И научился – почти из всех настоящих схваток выходил без царапинки. Но теперь ударов было слишком много – и всё меньше тех, кто мог прикрыть от них спину. Рано или поздно один из римлян должен был добиться успеха – и когда это случилось он не сразу даже понял, что ранен. Боли не было (он успел вскользь обрадоваться этому), только нога враз отяжелела и перестала слушаться. Он понял, что сейчас упадёт с коня – когда обе руки нужны в бою, держаться можно только коленями – и, не дожидаясь этого, сам соскользнул на землю. Удержаться на ногах не удалось, он упал на колено, на миг исчезнув для всех: для своих и врагов. Рёв пронёсся над полем боя – рёв торжества и вопль отчаяния. В следующий момент те, кто был рядом, поняли – он ещё жив. Свои успели чуть раньше и сомкнулись вокруг, давая минуту? две? передышки, чтобы прийти в себя. Удобнее подвинуть ноги, максимально перенося вес на здоровую, иначе перехватить щит, чтобы удобнее отбивать удары сверху, и меч – чтобы удобнее бить снизу. Но своих уже почти не осталось рядом и уже прорвано непрочное кольцо, и снова звон металла о металл, и кровь течёт по лицу (пропустил удар? когда?), и перестала слушаться левая рука, не поднять щит, и снова кровь (своя? чужая?), и всё плывёт перед глазами, и вдруг блеск клинков отступает, и он успевает удивиться этому, и услышать: «Вождь!», и ощутить чьи-то ладони на плечах, и обрадоваться заботливой тревоге этих ладоней – а вот узнать их уже не успевает.
«Жив?»,- молодой офицер упал на колени, пытаясь заглянуть в залитое кровью лицо. «Не важно»,- с каким-то мёртвым равнодушием ответил тот, кто держал в объятиях обмякшее тело – гигант лет сорока с иссечённым шрамами лицом. Юноша не возмутился кощунственностью ответа, поняв его правильно: «потом разберёмся, сейчас главное – вытащить его отсюда». Последнее представлялось проблематичным. Слишком мало их было – сотня, может, две – на ярости и отчаянии прорвавшихся туда, где погибал Вождь. Римляне не дадут унести его даже мёртвым – слишком грозен Он для них, слишком ценный трофей для Красса. Значит, надо что-то придумать и быстро – через несколько минут кольцо вокруг них рассыплется и думать станет уже некогда. И нечем.
Юный офицер наклонился к лежащему и пробормотав: «Прости, Вождь, так надо», торопливо расстегнул простую бронзовую фибулу, странно смотревшуюся на дорогой ткани алого «преторского» плаща. Застёжку шлема заело, старший, понявший замысел товарища, просто перерезал ремешок. Юноша тем временем лихорадочно стаскивал собственный шлем и плащ. «Почему ты?», - чуть ревниво спросил старший. «Ты сильнее, мне не донести», - ответил младший и, воровато оглянувшись, накинул алый плащ. Сказал ещё: «Вправо пробирайся, там ближе и холмы. Ну, прощай!», и торопливо нахлобучил шлем вождя. «Прощай, брат!», - пробормотал старший и, подхватив завёрнутое в плащ юноши тело вождя, стал пробираться в указанном направлении. Двое бойцов, заметивших их действия и сообразивших, в чём дело, присоединились к нему, прикрывая от случайных ударов. На них почти не обращали внимания – все взгляды и все мечи были обращены туда, где медленно поднималась с земли фигура в алом плаще. Поднималась – чтобы почти тут же упасть под ударами. Незакреплённый шлем соскользнул с головы, последним усилием юноша успел набросить на лицо край плаща – и затих навсегда. Изодранное, поредевшее кольцо повстанцев тесно сомкнулось вокруг упавшего, римляне остервенело напирали – и на «беглецов» почти не обращали внимания, даже когда им приходилось прорубаться сквозь римские ряды. Римлянам сейчас было не до отступающих – их оставляли «на потом». А спасительные холмы были уже совсем рядом и густели сумерки, укрывая на несколько ночных часов живых – от смерти, а мёртвых – от поругания.

Если бы я писала роман, дальше была бы сцена тайных похорон под укрытием ближайшей рощи, при свете самодельных факелов: вырытая мечами могила, тело в изрубленных доспехах с наскоро отмытым от крови лицом, закаменевшие от горя лица немногих товарищей… Можно измыслить ещё что-то возможное, но недоказуемое – например, самоубийство-жертву одного из участников похорон. Но вот то, что с похоронами тянуть не стали – почти наверняка: кругом полно врагов, риск слишком велик. И погребального костра не было – по той же причине.
Можно описать ещё лихорадочные поиски на поле недавнего боя, Красса, гневно перекатывающего желваки на скулах, растерянного офицера с изодранным алым плащом в руках… Но это уже для романа.

5. ТАЛАНТЫ.
Спартак был умным человеком. И великим полководцем. С этим никто не спорит – начиная от Красса (который так его испугался, что даже своего «заклятого друга» Помпея призвал на помощь) и до А.В. включительно. В принципе, поспорить можно, конечно. Войну-то он как-никак проиграл. Другое дело, что он при жизни не проиграл ни одной битвы. Если и были у римлян в этой войне победы, то только там и тогда, где и когда Спартака вообще не было. И последняя битва, возможно, не стала бы Последней если бы не удачный бросок дротика некоего Феликса (вот уж имечко к случаю! Или прозвище?). Доказать это нельзя, но и опровергнуть – тоже. Фактом же является то, что Спартак умер непобеждённым – поражение повстанцы потерпели после, и, возможно, вследствие его смерти.  А вообще-то это даже и не принципиально. Потому что человек, сумевший буквально из ничего создать победоносную армию и три года бить совсем даже не слабого врага на его же территории является великим полководцем вне зависимости от того, чем всё это кончилось.
 
ЧЕГО МЫ НЕ ЗНАЕМ?

1. ВНЕШНОСТЬ .
«А портрет?», - тут же возразят знатоки (включая А.В.). И будут неправы. Ибо портрет этот вовсе не прижизненный, не «посмертный» даже. Тот, кто его делал Спартака, скорее всего, даже в глаза не видел.
Для начала: портрет был сделан через много лет после гибели Вождя. Скорее всего. Конечно, может быть что не лет, а месяцев. Скажем героический Феликс ("героический" без всякой иронии, хоть и ударил врага сзади. Сеча там была отчаянная, трусы загодя подальше отползали) был в сём бою ранен и вышел в отставку, а найдя парочку свидетелей своего исторического удара ещё и премию получил. И истратил её на создание картины, сей удар увековечившей. Но даже если так – где ему найти художника, знающего Спартака в лицо, да ещё достаточно хорошо, чтобы воспроизвести по памяти? Среди пленных повстанцев разве что? Ой, не верю я в такое совпадение! Кстати, художник был вряд ли «элитный». Первоклассные мастера за свою работу во все века дерут безбожно, а наш Счастливчик хоть и не бедняк, но и на олигарха не тянет. Скорее всего нанял местного умельца из «крепких середнячков» – чтобы и качественно,  по средствам. И писал этот художник в общем-то «фоторобот». Со слов заказчика.
Теперь: что знал заказчик? Феликс то бишь? В бою он Спартака вряд ли разглядел. Бывает, конечно: увидишь раз и врежется в память. Но, скорее, общий образ или, наоборот, отдельная деталь – а не лицо во всех подробностях. Тем более, если видишь человека в шлеме и со спины. Мог знать раньше? Мог. Скажем, по арене. Вряд ли, конечно - не капуанец и не столичный патриций. Ну… предположим, был он страстным любителем гладиаторских боёв и поклонником капуанской школы. Фанатом в общем. Маловероятно (для боевого офицера), но мало ли… Правда, тогда он мог видеть Спартака минимум за четыре года до создания картины. Мог, правда, и позже. Например, во время переговоров, которые затеял Спартак с Крассом. Личную их (Спартака и Красса) встречу оставим на совести Джованьоли, но какие-то посланцы ездили? Ой, что-то снова многовато совпадений! Ладно, задавим в душе скептика и признаем, что (теоретически) Феликс мог где-нибудь подробно рассмотреть вождя повстанцев. В плену побывал у них – вполне возможный вариант. Или ещё, аккурат для романа – служили они когда-то вместе. Но! Вы – Вы сами попробуйте-ка закрыть глаза и представить – ну, например, своего любимого футболиста (теннисиста, фигуриста…). А теперь опишите его. Подробно. Чтобы портрет нарисовать. У меня не выйдет. Спросите теперь того, кто имеет дело с составлением фотороботов (если у Вас есть такие знакомые) – кого на свете больше? Таких, как я – или таких, кто сумеет грамотно и подробно описать лицо малознакомого человека, пусть и виденного недавно?
Итак, чтобы портрет Спартака на стене дома в Помпеях был адекватен оригиналу нужно:
А). Чтобы римский офицер Феликс, ранивший его в Последнем бою (копьём сзади в ногу) хотя бы один раз имел возможность подробно рассмотреть свою будущую жертву.
Б). Чтобы у упомянутого офицера была хорошая зрительная память (даже по самому минимуму прошло несколько месяцев, по максимуму – лет 10 – 15).
В). Чтобы он (Феликс) мог изложить свои впечатления достаточно образно и подробно.
Г). Чтобы художник умел рисовать «со слов», что тоже не каждому дано.
       Или:
Д). Чтобы сам художник хорошо знал Спартака в лицо (и опять-таки имел хорошую память).
       Или:
Е). Художник расспрашивал других, знавших Вождя (побывавших в плену легионеров                или уцелевших по гладиаторским школам сотоварищей фракийца).
Итак: или пункт Д, или от А до Г, или Г и Е.
Только все эти сложности Феликса не интересовали. Ибо картина должна была запечатлеть не Спартака, а смерть Спартака. Не человека, а событие. И образ вождя повстанцев должен был быть не похожим, а узнаваемым. Как (да простят меня верующие, если кому-нибудь из них попадётся на глаза этот текст!) Дева Мария, которую каждый мастер писал с очередной любовницы. Как мы узнаём, что вот эта милая молодая дама – Мадонна? В более канонических вариантах – по красно-синему одеянию, в менее канонических – по младенцу, сюжету (иногда) и названию картины. Как гости Феликса Помпеянца должны были узнать на картине Спартака? По сюжету (в первую очередь) и одежде (плащ и шлем). Для особо недогадливых ещё и подпись имеется. А портретное сходство – на фига? Зрители-то оригинал в глаза не видели. А если и видели – то вряд ли вблизи. А если и вблизи – то вряд ли помнят.
Так что сей портрет, скорее всего, не портрет, а образ – как его представил себе художник по весьма приблизительным описаниям. Как ни жаль.
Что касается оружия и доспехов – тут заказчик мог быть более точен. Профессионал всё-таки. А мог и перепутать что. Во всяком случае далеко идущих выводов из этого изображения я бы делать не стала. Не с натуры писано.
2. БИОГРАФИЯ.
Строго говоря, не то чтобы совсем не знаем. Он фракиец (некоторая доля сомнения  - так, для объективности). Вроде бы служил в римском войске. Вроде бы дезертировал. Оказался в гладиаторской школе Лентула Батиата (сразу? Или сперва в какой-то другой?). Вроде бы устроил там заговор. Или нет. Во всяком случае бежал оттуда с «группой товарищей» числом около семидесяти. После более-менее ясно, а вот до… Попробуем разобраться по пунктам.
А. Происхождение:
Об этом уже говорилось, так что повторю кратко: готова принять любую из версий А.В., кроме «римской». По мне так всё-таки фракиец, причём из местности, где рядом – греческие города. Абдеры, например. Или Херсонес Фракийский. Всё же мне кажется, что Спартак – человек образованный. В школу греческую, возможно (и даже скорее всего) и не ходил, но язык знал и кое-каких  знаний нахватался. А потом, при случае, «добирал». Возможно что и Гомера «в подлиннике», а уж историей, особенно военной, точно интересовался. Как известно, умные люди учатся на чужих ошибках. И достижениях.
Знаете, откуда у меня это ощущение интеллигентности Спартака? Не от Джованьоли, хотя и он руку приложил. Только В.Яна я раньше читала, а там ничего похожего. От Плутарха. Уж с очень большим пиететом он о Спартаке отзывается. С эллином сравнивает. С оговорками, но всё же (вот и А.В. заметил). Не просто, мол, умный, а по-нашему, по эллински. И это Плутарх, у которого национализм не просто на каждой странице, а в каждой строчке. Вернее, между этими самыми строчками. Гуманный такой национализм, вроде нашего, русского. Как у Фалеса Милетского. За три, мол, вещи благодарен я богам: что родился человеком, а не животным, мужчиной, а не женщиной, эллином, а не варваром. В общем, мне повезло, другим нет. Винить их за это нельзя, наоборот, пожалеть надо. Некоторым даже людьми стать удалось. Римляне вот, культуру нашу, эллинскую, переняв, местами с нами, везучими, сравнялись. А двое-трое своих «аналогов» даже превзошли. Или вот был ещё один фракиец. Милый, интеллигентный человек, отличный полководец – вот что греческая культура может сделать из обычного варвара! Так вот примерно мне «читается» текст Плутарха. Впрочем, настаивать не буду. Тем более, что жил Плутарх много позже рокового 71-ого до н.э. Может и знал чего, чего мы не знаем, а может просто был ему Спартак симпатичен. Вот только почему? Идейным борцом против рабства Плутарх вроде бы не числится, скорее наоборот. С чего бы ему бунтовщику симпатизировать?
Ну а если от смутных ощущений перейти к фактам и логике, тогда так: латынь Спартак знал однозначно. Думаю, ещё минимум два-три языка, кроме родного, разумеется. В рабской «многоязыковой» среде любой, кто «отличался умом и сообразительностью» полиглотом становился автоматически. Да и успешно управлять многонациональным войском не умея при случае перекинуться парой слов на родном языке с каждым бойцом – не скажу, что невозможно, но некомфортно как-то. Взять хоть Ганнибала, или того же Митридата. Да и авторитет в гладиаторской среде одной только «выдающейся отвагой и физической силой» (Плутарх) особо не завоюешь. Там все такие, а кто не такой, тот долго не живёт. А вот умение к случаю процитировать Гомера (а ещё лучше – Аристофана!) или грамотно растолковать расстановку военных и политических сил вокруг Понтийского царства (не переврав при этом половину названий), или завернуть в минуту отдыха что-нибудь малопонятное, но ужасно интересное об атомах (из Демокрита или Эпикура – по выбору) – товар редкий и ценится соответственно. Не говоря уже о практически ценных философских теориях – радостнодушии Демокрита, например. Когда «всюду клин» проповедь непробиваемого оптимизма, подкреплённая авторитетом классика, должна была творить чудеса!
О Демокрите – чистые домыслы, основанные, впрочем, на двух моментах: во-первых абдерит, то есть почти соотечественник (в смысле территориальном), а во-вторых его теория (это самое радостнодушие) очень уж подходит к ситуации, когда поводов для радости явный недобор. Демокрит для тренировки ходил смеяться на кладбище, а тут и ходить некуда не надо. Плюс Эпикур, с его чудным отношением к собственной смерти. Не встретимся – и весь сказ! Будь я гладиатором-смертником, за такую идеологию ухватилась бы двумя руками (она мне и так-то нравиться!). Но и отбросив конкретику следует признать – образование для авторитета вещь полезная. Вот и А.В. согласен.
Б. Военная служба:
Итак, умный и достаточно (или недостаточно) образованный молодой фракиец попадает на римскую военную службу. Как? Вариантов множество. Простейший – «по молодости, по глупости», от чего и умные люди не застрахованы. Героика, романтика, мир повидать, красивых побрякушек сестрёнке… Или ещё проще: работа как работа, не хуже других. Это сейчас наёмник – нечто полупрезрительное, а тогда – всеми уважаемая и довольно прибыльная профессия.
Можно и посложнее придумать. Например «вербовка с ножом у горла». То есть воевал человек с захватчиками-супостатами, да и попал в плен. С каждым может случиться. А у супостатов как раз командир умный и потери большие. И вот отбирает умный командир среди пленных десяток самых лихих, которые за свой плен чужими жизнями авансом расплатились – и произносит речь. Такого примерно содержания: «Вы, ребята, отлично понимаете, что вас ждёт. В каменоломнях рабов вечно не хватает, потому как долго не живут. Да и гладиаторы всегда в цене. НО! Я, добрый военный трибун Иксондий, могу предложить вам вместо этого честный меч, приличное жалование и возможность отличится. Вы глазами-то не сверкайте, палатку прожжёте! Не предательство предлагаю, а честную сделку. Нас отсюда через декаду переводят, уже и приказ подписан. Так что драться вам придётся не со своими, а с … (лукавыми, льстивыми греками; коварными сирийцами; заносчивыми … - в общем, с нехорошими иностранцами). Да с ответом-то не тяните, а то вон кузнец с цепями заждался!». Под таким вот соусом можно и согласиться. Тем более, что, как уже упоминалось, наёмничество было вполне уважаемой профессией. И тем более, что существовало ещё одно соображение, которое приводит нас к версии № 4
Римская армия в те времена считалась (и заслуженно) лучшей в Ойкумене. Во всяком случае, в отношении пехоты. Хоть и бил Ганнибал римлян, так то Ганнибал + нумидийская конница. А вот знаменитая македонская фаланга легиону явно уступала, что к рассматриваемому времени уже было неоднократно доказано на практике. А значит тот, кто хотел обучаться военному делу «в подробностях и на наилучших образцах» должен был делать это…где? правильно, в римской армии. «Слышишь музыки раскаты? Поступай, дружок, в солдаты!». Практикой тебя обеспечат в избытке, а будешь держать глаза и уши открытыми – так и теории поднаберёшься. Особенно, если человек ты способный и карьеру сделаешь, в офицеры выбьешься. Такая вот военная академия.  За полным неимением данных не стану даже предполагать зачем и насколько добровольно поступил Спартак в эту «академию». Если и была у него в то время конкретная цель, требующая досконального знания новейших достижений военной мысли – впоследствии она либо не осуществилась, либо утратила актуальность.
Итак: умный, талантливый, образованный (частично) ну и смелый, разумеется, фракиец служит во вспомогательных частях римской армии. Хорошо, видимо, служит и, наверное, успешно. Продвигается по служебной лестнице (разумеется, всё в тех же вспомогательных частях. Для «настоящего» легиона происхождением не вышел), причём исключительно за счёт личных качеств. Хороший командир.  В тактике отлично разбирается. С солдатами «добр, но справедлив». За чужие спины в бою не прячется, но и на рожон без толку не лезет. И руки, и язык нужным концом приделаны. Когда надо десяток слов скажет – и разъяснить, и ободрить сумеет. Зато и солдаты его любят и слушаются. Золото, а не наёмник. А дальше?
В. Дезертирство:
Источники говорят о «дезертирстве» Спартака из римской армии не уточняя когда, как, а, главное, на кой ляд он это сделал. Попробуем разобраться?
Зачем вообще люди дезертируют? Сейчас и из расейской армии сплошь и рядом бегут просто потому, что достали! До печёнок, селезёнок и прочего ливера. Не знаю, как с этим было в римской армии, но такого человека, который и в гладиаторской школе смог не сломаться и авторитет завоевать так просто не замордуешь. Причём на любом уровне давления. Правда, возможно «превышение пределов необходимой обороны» в отношении лица вышестоящего. Если оное лицо стояло достаточно высоко – и впрямь придётся «делать ноги» (если успеешь). Значит:
Причина первая: «острый» конфликт с лицом вышестоящим, плохо для оного лица закончившийся. Статья «убийство при отягчающих обстоятельствах», к последним относится варварское происхождение, отсутствие римского гражданства и подчинённое положение.
Причина вторая: идеологическая. Обещали против своих не посылать, но послали. Или не обещали, но послали. Не подумав о последствиях.
Причина третья: личная. Что-нибудь очень романтическое, из «готического» романа. Или даже из «женского». С украденной красавицей, которую нужно срочно спасать, а начальство отпуск не даёт. Маловероятно, но чем чёрт (Эрот) не шутит!
Причина четвёртая: опять-таки конфликт с начальством, но (в отличие от первой) без крови. Даже не дезертирство как таковое, а одностороннее расторжение контракта. По схеме: «Раз так, я вообще отказываюсь служить далее под твоим началом. Вот тебе остаток жалования за этот месяц и завтра меня здесь не будет!» «Болтай-болтай, видали таких! Что? И вправду уехал? Ах он наглец! Объявить дезертиром!»
Причина пятая: надоела военная дисциплина. Или вольно пограбить захотелось. Ещё менее вероятна, чем третья. Ни в алчности, ни в склонности к анархии Спартака никто, кажется не обвинял!
А теперь, держа в памяти варианты № 1 и 4, вспомним слово «несправедливость».  И начнём с Плутарха. Как его не переводи – по А.В. или по В.Петуховой – выводов (тем более далеко идущих) я бы делать не стала. И не потому, что полтораста лет прошло. В конце концов мог он иметь источники, до нас не дошедшие. Дело в другом. Плутарх ведь не Историю писал. Его жизнеописания – не столько собственно биографии, сколько этакие морально-нравственные эссе. Скромный пример: в биографии уже упоминавшегося А. Македонского (он же Великий, он же Двурогий) из всей согдийской эпопеи (длившийся, если я правильно помню, где-то полтора – два года) описан (зато подробно) только эпизод с убийством Клита. А вот некто Спитамен (по-местному – Спантамано), за которым вся македонская армия полтора года гонялась, да так и не поймала, даже не упомянут. Ну не ложится эта история в образ Непобедимого! Расправляться с врагом с помощью наёмных убийц! Фи! А ещё ученик Аристотеля! Правда, с Клитом тоже нехорошо вышло, ну да там другой коленкор. Высокая драма, уйма переживаний, отличный повод поморализировать. Так что Клита оставляем, а о Спитамене – ни полслова.
Это я к чему? А к тому, что Плутарх ещё и религиозен. Обожает всяческие пророчества и знамения. А также божественную справедливость (Александру за убийство друзей тоже досталось – помер молодым). И вот вам ситуация: какие-то рабы разносят в прах римские легионы. Те самые, что Плутархову возлюбленную Элладу к этому времени уже с потрохами скушали и не подавились. Видимо, благосклонные к Риму боги почему-то на минуточку отвернулись. Ну ладно, вождь у этих бунтовщиков – человек выдающийся. Во всех отношениях. Ноне ради же его одного? В конце концов восставший раб есть явное нарушение божественного порядка. Но! Может, римляне сами виноваты? Первыми нарушили? Ну, скажем, допустили в отношении этих людей некую несправедливость … в гладиаторы загнали без вины, например. Вот и получили – сполна и с процентами. Мораль: даже в отношении рабов не следует переходить определённых границ. А то как аукнется – так и откликнется. Впрочем, можно и без божественной справедливости. Просто бунтовщики (или, как минимум, их руководители) Плутарху явно симпатичны. Дерутся здорово и вообще… Но положительный образ бунтаря как-то не в духе времени. Вот и ищет он своей симпатии оправдания. В том смысле, что вообще-то бунтовать нехорошо, но тут особые обстоятельства… далее смотри выше.
Впрочем, может и не придумал классик. Может, всё так и было – по переводу Петуховой. Потому что А.В. зря иронизирует на счёт «добрых и хороших, которые пол-Италии сожгли». Во-первых, жгли не они. То есть не гладиаторы-заговорщики. А в основном лица, к ним примкнувшие. А во-вторых, сам факт отправки в гладиаторы (вне зависимости от его юридической законности) от доброты способен избавить быстрее, чем пиво от похмелья. Тут кто хочешь озлобится и мести возжелает.
А вот версия А.В. – с незаконно репрессированными марианцами в количестве 200 штук              – не выдерживает, по-моему, никакой критики. Сулла по его мнению что, совсем «без башни»? Не понимал, что делает? Это ведь, знаете ли, не убийство. Это куда хуже. Оскорбление. Причём не только пострадавших, но и их родственников, друзей, сторонников и т.д. Да и зачем? Убить куда проще, если мешают. И надёжнее, и привычнее. В общем «нет человека – нет проблемы». А так проблема была. Даже двойная. Во-первых (об этом уже говорилось) обиженные не за тридевять земель пребывают (что ещё имело бы некий смысл) – они на виду. На самом виду. Что крайне раздражающе, а, следовательно, опасно. Такое наказание не столько устрашит кого-то, сколько разозлит, причём не только врагов, но и некоторых сторонников (убийство – ладно, на войне как на войне, но позорить оппонентов зачем?). И, во-вторых, отправить двести человек единомышленников вместе в столь взрывоопасную среду? Сулла вообще-то далеко не дурак и такую глупость вряд ли сотворил бы!
А теперь вернёмся к Спартаку. Тем более, что кроме Плутарха есть и другие. Варрон, например. Он тоже о несправедливости пишет, но уже относящийся к Спартаку лично. Вот это я могу принять. Один человек – не двести, тут всякие варианты возможны. Только политику я бы приплетать не стала и VIP-персон – тоже. Зачем им такие сложности? А могло быть так: служит (как мы помним) во вспомогательных частях римского войска фракийский офицер. Умный. Знающий. Талантливый. В тактике разбирается. Да и в стратегии тоже. И выводами своими охотно делится. В том  числе и с начальством. Будет начальник такого любить? Да, если начальник сам умный-знающий. А если нет? Пусть даже не полный "ноль" - так, «середнячок», но с гонором? Из серии: «Я начальник – ты дурак». А тут какой-то наглый варвар всё лучше знает, да ещё права качает. Пусть, мол, ты начальник, а я дурак, но бойцов зазря губить не дам. Да ещё и прав, гад, оказывается! И что с таким делать? Убить? Но не самому же пачкаться! А солдаты его, понимаешь ли, любят, ещё защищать полезут… Значит надо его что? -  правильно, скомпрометировать. Скажем, объявить дезертиром. И быстренько, военно-полевым судом, приговорить, скажем, к продаже в гладиаторы. Пусть там свои стратагемы (ха-ха-ха) посочиняет! И ничего, что «чернуха» шита белыми нитками. Тут вам не Сенат, оправдательных речей слушать никто не станет, хоть самого Цицерона переоратуйствуй! Раз-два и готово. Солдаты? Да  пусть треплются! Самых языкатых можно следом отправить, по проторенной дорожке. А официально – всё путём. Дезертир и точка!
Настаивать на своей версии не буду, но, по-моему, она логически непротиворечива и более … жизненна, что ли? чем «политическая». За политику тогда просто и без затей убивали.
На этом обсуждение биографии стоит пока закончить, ввиду полного отсутствия материала для дальнейшего фантазирования. В первоисточниках после пункта «дезертир» идёт «гладиатор в школе Лентула Батиата». «Промежуточные состояния» и «пути перехода» никак не обозначены, так что по этому поводу можно сказать только, что ничего экзотического там не было. Поэтому оставим «промежуточный период» (до восстания) романистам, а сами перейдём к следующей «неизвестности».

3. СЕМЕЙНОЕ  ПОЛОЖЕНИЕ.
Плутарх пишет о жене Спартака, но весь этот эпизод (со змеёй-пророчицей) уж очень «литературно-плутарховский». Ну любит он пророчества! Чисто логически: если и была у Спартака жена, то только не родине, до военной службы. Какая жена у наёмника? Впрочем, ни о какой службе Спартака в римской армии Плутарх вообще не пишет, так что противоречия в его изложении вроде бы нет. Получается, что жил-был во Фракии некий человек, да и попал в рабство. Вместе с женой. Как? Да просто: напали вражеские войска на селение, кого не убили – того в плен взяли. В общем, всё тривиально. Привели их в Рим на продажу. Ну, пусть вместе. Тоже вполне возможно. Тут произошла история со змеёй, обвившейся во сне вокруг его головы. А жена – женщина не простая, а «…одарённая даром пророчества и причастная к Дионисовым таинствам…» - удачно происшедшее истолковала. Правда, непонятно, откуда, собственно, всё это стало известно автору? Сам Спартак после направо и налево рассказывал? Или случайные очевидцы? Ну ладно, пусть рассказывали. Жена же и рассказывала. Всем, кто соглашался слушать. Ничего невозможного пока нет. А вот дальше… Дальше жена оказывается вместе с ним не только в гладиаторской школе, но и во время побега. Что, по-моему, уже выходит за рамки правдоподобия. Хотя… Жизнь – штука непредсказуемая. Например (в Плутарховом стиле) напишем, что тот же Лентул Батиат при сём происшествии-предсказании присутствовал и оно произвело на него сильное впечатление. Такое сильное, что решил он обоих супругов приобрести и посмотреть, что из этого выйдет. Ничего хорошего для Батиата, кстати, не вышло.
 Но! Все эти рассуждения годны только в том случае, если трактовать биографию Спартака строго «по Плутарху», забыв напрочь о всяких там военных службах и тем более дезертирствах. А забывать я бы не стала. Мечём махать в гладиаторской школе, конечно, научат, а вот тактике (а тем более стратегии) – вряд ли. И римскому военному строю. А Спартак, судя по всему, во всех этих премудростях неплохо разбирался и только врождённым талантом полководца тут не отделаешься. Талант – талантом, но и знания нужны. А знания такого рода в те времена приобретались исключительно на практике.
Так что возвращаясь к теме раздела признаем, что версия с верной женой, сопровождавшей Спартака на всём жизненном пути, по меньшей мере маловероятна. То есть какие-то женщины вокруг него, разумеется, были. Во-первых, гладиаторы вообще были среди дам (в том числе и светских) необычайно популярны. Во-вторых, даже если и не был Спартак столь хорош собой, как Джованьоли описывает – то и уродом, точно, не был (кабы был – историки не преминули бы упомянуть). Атлетическое сложение и героическая «аура» плюс ум и неожиданная (для варвара) образованность, да ещё и «мягкость характера» (Плутарх) – в общем, недостатка в поклонницах наверняка не было. Как уж там на счёт его собственных чувств… Был ли он однолюб или совсем наоборот – не стану даже гадать за полным неимением данных.
Однако то, что для рядового (ну, не совсем рядового…) гладиатора является лишь вопросом личного вкуса и снисходительности  хозяина, для вождя приобретает значение политическое. Конечно, сердцем собственным командовать куда труднее бывает, чем стотысячной армией, но вот если оно (сердце) к счастью не вмешивается… Почему «к счастью»? Да ясно почему. В его положении иметь настоящую возлюбленную, без которой жизни не мыслишь – роскошь, причём непозволительная. При себе держать опасно: тяжёлые походы, кровавые битвы, болезни, бытовые неудобства… Отправить куда-нибудь? Ещё опаснее – такой объект для шантажа! В общем хоть так, хоть иначе, а изведёшься до полной потери трудоспособности. Не говоря уже о ревности и прочих чисто амурных переживаниях.
Так что как бы не хотелось мне по женской своей романтичности приписать Спартаку роковую любовь – по женской же доброте пожалею его и предположу, что в этом вопросе он имел возможность руководствоваться исключительно разумом. И тогда возникают несколько вариантов, каждый из которых можно было (только строго, без отклонений) проводить в жизнь.
А. Спать каждую неделю с новой красоткой, демонстрируя свою силу и «мужественность». Вполне в духе времени. Первый – первый во всём! «Объекты , думаю, не только нашлись бы - в очередь выстроились. Из беглых рабынь к примеру, да и свободных селянок-горожанок тоже. Ибо: герой, хорош собой, добрый, умный … в общем, для "принца на белом коне" только короны не хватает. Вот только для такой модели поведения характер надо соответствующий иметь. Ну оч-ч-чень соответствующий! Ибо дел у него наверняка было – на 48 часов в сутки, а в стиле Наполеона (прямо на штабных картах и не снимая сабли) не каждый захочет. Причём, простите за пошлость, во всех смыслах этого слова.
Б. Вариант прямо противоположный – вообще дамами не интересоваться. Ввиду патологической занятости. Но опять-таки надо соответствующий характер иметь. Да ещё какой-нибудь романтической байкой озаботиться во избежание порочащих слухов.
В. Вариант наиболее удобный: выбрать из числа претенденток девочку в своём  вкусе и с хорошим характером да и назначить «любимой женой». Хотя бы, чтобы другие на шею не вешались. Женщин в войске повстанцев наверняка было полно и «бои» за вакантное место в постели вождя могли принять характер обременительный, а то и просто безобразный. Обиды, зависть, интриги… лучше сразу расставить все точки над всеми буквами. Неплохо бы при этом ненавязчиво довести до сведения общественности, что «объект» выбран в общем-то "методом тыка". Во избежание того же шантажа и прочих в сторону оного «объекта» телодвижений.
Поскольку упоминаний об отношениях Спартака с прекрасным полом кроме как у Плутарха вроде бы не встречается, можно сделать вывод, что вопрос этот он решил (так или иначе) достаточно изящно, но и тривиально, не привлекая лишнего внимания (особенно недоброжелательного) к данной стороне своей жизни. На этом и остановимся.
4. РЕЛИГИЯ  ПОВСТАНЦЕВ.
По этому пункту материала в первоисточниках не больше, чем по предыдущему. И, конечно, у того же Плутарха. Впрочем, и он не пишет о религии как таковой – только о пророчестве. Причём весь этот эпизод настолько (повторюсь) литературен, что заставляет заподозрить если не прямую выдумку, то слишком смелую реконструкцию. А.В. даёт другую реконструкцию. Тоже смелую. И ещё более «далекоидущую». По нему получается, что Спартаку ещё на стадии заговора вполне целенаправленно сотворили «олимпийскую» биографию. А это вряд ли. Ибо даже если Спартак с самого начала в заговоре (об этом я ещё поговорю дальше) полного единства, а тем более безоговорочного его доминирования там нет и в помине. А.В. сам это очень убедительно показал. Даже в начале восстания вожди почти на равных, причём их взгляды – если не на цели, то на методы борьбы – существенно разняться. В этих условиях вряд ли любой из них стал создавать другому божественный (а значит почти абсолютный) авторитет. Некое "обобщённое" пророчество (типа «наше дело правое и мы победим») могли, пожалуй, устроить - чтобы убедить колеблющихся. Но никаких имён!
Другое дело – потом. Когда уже стало ясно кто тут главный герой и за кого боги горой. Тут уж всякое вспомнят – что было и чего не было. И истолкуют безо всяких там жриц и Дионисовых таинств. И свидетели найдутся, которые «вот этими глазами всё видели». А так как божественность предводителя не только лестна, но и придаёт уверенности – недостаток «мифотворцев» вряд ли ощущался. Скорее наоборот. Думаю где-то после разгрома консулов в повстанческом войске спорили исключительно о деталях. Например, кто отец Вождя: Зевс или, скажем, Прометей (явный же пророческий дар, вон как намерения врага угадывает). И кто его мать: богиня, нимфа или смертная красавица. И сам он смертен или не совсем? Или «совсем не»?
А сам Спартак? Думаю он (умный человек) ничего подобного о себе не говорил. Даже наоборот. Морщился, слыша намёки. Категорически (вплоть до наказаний) запрещал обращения типа «божественный» или «богоравный». Устраивал публичные выговоры наиболее рьяным «мифотворцам». Вступался за честь родной матери, которая «не с какими быками-лебедями мужу не изменяла». И не важно, играл ли он при этом или (скромный человек!) искренне злился на подобные измышления. Результат один: любой слух тем живучее, чем активнее его опровергают. Здесь уместно будет снова вспомнить Великого (а так же Двурогого) Александра. Чем больше он настаивал на своём божественном происхождении, тем меньше в него (происхождение то бишь) верили. А при случае даже издевались (как афиняне со своим декретом). Подозреваю, что и анекдоты рассказывали (шёпотом) о том, какой такой Зевс и в каком обличии к Олимпиаде по ночам являлся. С подробностями.
Спартак (по скромности или политической дальновидности – судить не берусь) ни на чём подобном не настаивал. Наоборот. Зато и результат был «наоборот». Народ любит сам творить свои легенды.
 А почему в Историю эти легенды не попали? Может быть, историки (римские) их не знали? Думаю, наоборот. Они их не просто знали. Они в них верили. Пусть и не до конца, но достаточно, чтобы не решиться доверить бумаге. Всё же речь шла о враге Рима и уж римская-то пропаганда все толки о его божественности должна была опровергать яростно! Чем их только укрепляла. Вот если бы Спартак сам о «небесном покровительстве» заговорил – это, наверное, записали бы. В качестве примера бесконечной наглости «этого бунтовщика».
Всё вышесказанное – чистая логика. А вот дальше пойдут уже и вовсе чистые домыслы.
Во-первых, сам Спартак вовсе атеистом, возможно, и не был, но и «истинно верующим» – вряд ли. Впрочем, если уж я его объявила последователем Демокрита… Абдерит, помнится, заявлял, что боги в его систему мира не вписываются. Не то, чтобы он их отвергал – просто места не находил для Олимпийцев. Как-то у него и без богов всё неплохо монтировалось.
Во-вторых, Спартак вне зависимости от личных религиозных (или антирелигиозных) пристрастий должен был изобрести для своего войска некую синкретическую веру. Нет, не веру даже. Обряд. Когда в войске у каждого третьего – свой пантеон, нужно же придумать что-то хотя бы для молебна перед боем. В те времена как-то не принято было начинать добрую драку не испросив содействия высших сил. Причём изобретать должны были отнюдь не «наследники жреческих родов», по определению слегка зацикленные на «классических» легендах и обрядах.
А.В. приписывает повстанцам этакую «религию тёмных богов». В смысле подземных, они же загробные. На том основании, что гладиаторы были «посвящены» Смерти. А так же – что они устраивали из пленных подобие гладиаторских боёв. Но! Даже если считать эти бои (сами по себе довольно гипотетические) за истинные жертвоприношения (а это верно не более, чем на половину) – они упоминаются исключительно в связи с похоронами. А приносимые в подобающих случаях жертвы подземным богам вовсе не противоречат поклонению богам «небесным». Кстати, гладиаторы и в «обычной» своей жизни разным богам поклонялись, чему есть множество свидетельств. Да и в войске гладиаторов было не так уж много. Даже командная верхушка не вся состояла из «смертников».
Мне же видится два варианта «всеобщего молебна»:
А. Обращение к Стихиям в безымянной, максимально обезличенной форме: «Мать-земля», «Светлое небо», «Солнце всевидящее», ещё что-нибудь в этом роде. Ну и «Владыки смерти» конечно, как без этого.
Б. Ещё более обобщённое обращение типа: «О, Великие  боги, чтимые под разными именами! Молим вас о помощи и приносим  вам  единственное, чем владеем – свою веру и свою кровь!».
Только не думайте, что я приписываю повстанцам человеческие жертвоприношения! Ничего подобного! Кровь – это и есть кровь. Буквально. Надрезать, скажем, левую руку в подходящем месте (небольшая царапина, чтобы в бою не мешала), стряхнуть на самодельный алтарь (или просто на землю) пару капель… В таком приношении есть глубинный смысл: отдать часть, чтобы сохранить целое. Кровью выкупить жизнь. Плюс – аналогия с обрядом братания. Чистая фантазия, конечно. Но почему бы и нет? Впрочем, жертва Многоимённым могла быть (да скорее всего и была) более традиционной. Конь, например, который используется многими религиями и именно в «военных» обрядах. Так что описанный Плутархом эпизод «Убийство Спартаком своего коня перед последней битвой» вполне мог быть «документальным». Традиционное жертвоприношение перед битвой, только на этот раз Вождь в качестве жертвы и впрямь выбрал своего коня. Лучшего, естественно, в войске и любимого. Решая тем самым две задачи разом: и богам потрафить – самое дорогое отдаю! (верил там, не верил – подстраховаться не помешает. Подкова, как известно, помогает даже тем, кто в неё не верит), и бойцам дать понять – сегодня решается многое, если не всё. Коротко и доходчиво.
Конечно, существование «единого обряда» не мешало желающим поклоняться своим богам по своим обрядам. Полная свобода вероисповедания в рамках, правда, военной дисциплины. А то вон те же спартиаты ужасно любили религиозными праздниками прикрываться, когда воевать не хотелось. Такие фокусы у Спартака вряд ли проходили, а вот если делу не мешает – молись кому хочешь. У язычников с веротерпимостью вообще всегда было куда лучше, чем у «единобожцев» любого направления. Только чужих богов не задевай! С этим у Спартака должно было быть строго. Любые дискуссии на тему : «Кто более могущественен – Амон или Один», а так же «непарламентские» выражения в адрес любых богов должны были пресекаться немедленно и беспощадно. Вплоть до изгнания из войска.

Вообще-то мы не знаем гораздо больше, В этот раздел я включила только те позиции, по которым материала практически нет совсем, а если есть – то крайне недостоверный. Так что остаётся только гадать исходя скорее из смутных ощущений и формальной логики, чем из того, что хотя бы с натяжкой можно назвать фактами. Или же «от противного» (…если бы был уродом, то об этом не забыли бы упомянуть, значит внешностью обладал привлекательной…). Шаткость таких рассуждений (особенно если учесть количество источников до нас не дошедших) ясна даже и ежу, но что делать? Мемуаров Спартак, увы, не оставил – вероятно потому, что до старости не дожил. Да и его соратники тоже. Если бы я писала роман, то в лучших традициях мировой и отечественной литературы, сослалась бы на некую рукопись, найденную археологами в безымянной пещере в Апеннинах. Но поскольку я пытаюсь оставаться в рамках известных первоисточников, то не избежать мне и далее логических построений и смелых реконструкций. Впрочем, именно такова участь любого, кто пишет о временах столь отдалённых. Альтернатива – решительно поверить одному из первоисточников, а всё с ним не совпадающее считать недействительным. Что во-первых некорректно, а во-вторых просто скучно.
 Впрочем, сейчас я намерена поговорить о том, о чём  в первоисточниках написано немало – как впрямую, так и «между строк», а именно о характере Спартака.

ГУМАНИСТ ИЛИ ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ.

Очень трудно быть богом. Вернее, трудно быть богом идеальным - бесстрастным гарантом абстрактной справедливости. Боги «реальные» (читайте что угодно, от Гомера до Библии, включая Махабхарату и обе Эдды) вели себя более чем вольно. Обращались со смертными так, как и маньяку серийному в страшном сне не приснится. Кто не верит – почитайте в Ветхом завете про Десять казней египетских. Впрочем, верных последователей тоже не очень щадили – в порядке испытания верности (вспомните хотя бы Иова). А уж приглянувшейся дамочке под юбку слазить – тут все средства хороши! От обмана до прямого насилия. Яхве, правда, этим не промышлял - ввиду своей маломатериальности он предпочитал другие развлечения.
А теперь оставим богов с их своеобразным понятием о справедливости (сводящимся к тому, что справедливо то, что моё левое крыло захочет, а кто не согласен – тот сам виноват) и перенесёмся в наше время. Возьмём обычного человека. Вас, к примеру. Хорошего и доброго (все мы хорошие и добрые, злым и жестоким себя редко кто считает). И вот представьте: Вы вложили в «МММ» все свои деньги. Которых чуть-чуть не хватало на новую отдельную квартиру. По новым «расценкам» - ваша зарплата за сто пятьдесят лет беспорочной службы. А потом Вас (хорошего и доброго) оставили наедине с господином Мавроди. И сказали, что Вам за это ничего не будет. Ну совсем ничего! Только просили поторопиться, а то через два часа у оного господина самолёт в Швейцарию. А теперь ответьте себе самому (только честно) дойдёт ли указанный господин до самолёта своими ногами и найдут ли таможенники в нём сходство с паспортом.
А теперь забудем всё сказанное и вернёмся к Спартаку. И сразу договоримся: Орозия и Блаженного Августина принимать в качестве первоисточника с большими оговорками. Ибо жили они полтыщи лет спустя и писали не столько Историю, сколько «агитку». Всё равно что историю Богдана Хмельницкого изучать по «Огнём и мечём» Сенкевича.
Я даже Плутарха цитировать не буду. Во-первых уже цитировала. Во-вторых А.В. его оценкам всё равно не верит. В-третьих Плутарх опять-таки больше литератор, чем историк. И Спартак (лично) ему явно симпатичнее оппонентов. Правда вопрос – почему симпатичнее? Знал ли он что-то, чего мы не знаем (того же Саллюстия не в отрывках, а целиком, например) или просто выбрал себе Спартака положительным героем? Так опять-таки почему? У Красса других противников хватало. Тем не менее оценки Плутарха оставим пока в стороне и обратимся к современникам восстания.
Саллюстий: «…Спартак, великий своими силами и тела, и души…». Ещё Саллюстий: «…беглые рабы вопреки приказу вождя начали …(непотребства в общем всякие)… Спартак же, не будучи в состоянии помешать этому, хотя он неоднократно умолял рабов оставить их бесчинства, решил предотвратить их быстротою действий…». Это – про городок Анниев Форум. Подобную историю приводит в своей книге «Римляне. Рабы. Гладиаторы.» немецкий историк Гельмут Хёрлинг. К сожалению, без конкретной ссылки на источник. Речь идёт о Ноле. Та же картина: жестокости и насилия, обезумевшие от крови и жажды мести повстанцы не слушают приказов и уговоров. И тогда Спартак изобретает весть о подходе римской армии. Опасность заставила всех вспомнить о воинской дисциплине и полуразрушенная Нола была спасена от полного уничтожения. Не знаю, откуда взял Хёрлинг эту историю, но вряд ли выдумал.
Остановимся на тексте Саллюстия и разберём его по пунктам.
А. Поведение повстанцев. Понять его легко, осудить – трудно (не говоря уже о том, что часть и, возможно, большую, бесчинств творили не спартаковцы, а «местные» рабы, ими освобождённые. Только что.). Да и стоит ли судить? Для них это были вражеские города, взятые «на щит». А во вражеских городах любые армии не церемонились. Ни тогда, ни раньше, ни много позже. Саллюстий, рассуждавший о «рабской натуре», видимо при взятии Карфагена не был.
Б. Для чего предотвращать беспорядки? Грабежи и насилия развращают армию. Верно. Задерживают её. Тоже верно. Но и вовсе не давать солдатам «спустить пар» может позволить себе редкий полководец. И не с такой армией, где у каждого второго жену (дочь, мать, сестру…) насиловали (или убивали) на его же глазах, дом сожгли, детей продали в рабство… И у каждого первого – спина в рубцах. Таких останавливать просто опасно. Могут забыть, кто здесь главный.
Но! Дисциплина и опять же враг неподалёку… Что делать?
В. А не изобретать велосипеда (который по новейшим данным был изобретён ещё в каменном веке)! Формула давно отработана: «Дарю вам, доблестные воины, этот город на … (трое суток, сутки, до заката – в зависимости от оперативной обстановки)». Далее полководец сидит и спокойно подсчитывает добычу. Или на практике объясняет жене (дочери) бывшего местного главы что она тут уже не «первая леди». В общем, волки сыты, а овцы – на то и овцы. Спустя указанное время усталые, но довольные воины строятся по манипулам (сотням, ротам…), на ходу запихивая в походные мешки фляжку вина на опохмелку и благословляя начальника.
Г. Что делает Спартак? Во-первых, издаёт приказ, запрещающий насилия. Думаю, не очень надеясь на его неукоснительное исполнение. Поэтому он во-вторых ведёт разъяснительную работу – «уговаривает» подчинённых вести себя гуманно. Часть, видимо, удаётся уговорить – наиболее дисциплинированных и (или) самых преданных. И (или) наименее озлобленных. Но часть (и немалая) когда доходит до дела забывает и приказы, и разумные доводы. А тут ещё «свежеосвобождённые» рабы, дорвавшиеся до мести – и не абы кому, а своим, конкретным, хозяевам. В общем, как в Библии: «око за око». Спартак, сам хлебнувший неволи (и досыта), чувства их понимает. И римлян (хоть «мирных», хоть каких) ему любить в общем-то не за что. Но он снова пытается защитить несчастных. Он умоляет прекратить безобразия. Жертвуя гордостью и ставя на карту свой авторитет. Рискуя подвергнуться оскорблениям и даже физическому насилию если не от своих (всё же остатки разума должны были сохранить), то от «местных» – запросто. В общем, предпринимает действия сродни попытке отнять у голодного бультерьера добрый кусок мяса.
Ну, а когда слова не действуют, остаётся одно. Побыстрее увести от греха подальше. «Оттащить за загривок». Не брезгуя даже обманом.
А теперь перелистаем Историю. Там сколько угодно полководцев «предавших город N огню и мечу». Встречаются, правда, такие, что жителей щадят. В основном, если город сдался без боя, да ещё выложил приличную контрибуцию. Но найдите ещё одного полководца, который бы умолял своих щадить чужих! Чуть ли не собственной грудью защищал вражеских жён от насилия! Кто найдёт – тому конфетка.
Д. Но, возможно, гуманность тут не при чём? Просто Вождь весьма прагматично пытался наладить добрые отношения с местным населением? Пытаться-то он пытался, но успех этих попыток ему вряд ли виделся даже в самых оптимистических снах. Именно из прагматических соображений.
Оставим пока жажду мести, толкающую вчерашних рабов на бесчинства. Предположим (чисто теоретически, в порядке ненаучной фантастики), что в этом вопросе Спартаку удалось добиться полного повиновения, причём сразу. Заклинания он знал, или лучевой реморализатор у Стругацких слямзил.
 НО:    Войско надо: Кормить
Вооружать
Одевать-обувать
Добывать коней и всё для них потребное (корм, сбрую и т.д.)
Лечить
Прочие мелкие потребности, типа артельных котлов и т.д.
Всё это спартаковцы могли добывать либо у местных жителей, либо у вражеских солдат. Но, даже захватив вражеский лагерь, что можно добыть? Провизии на несколько дней. Некоторое количество оружия. Личные вещи (у рядовых это скорее всего миска, ложка, да запасная туника. У начальства, правда, и серебришком иногда разживёшься). Ну, если очень повезёт – войсковую казну. Только это ведь тоже не сокровища персидских царей. Всего лишь средства на ежедневные расходы для войска, у которого почти всё необходимое уже есть. Ну а на поле боя – и того меньше: порубанные доспехи да содержание тощих легионерских кошельков. Правда, ещё оружие (частично поломанное, но это в конце концов поправимо). Ну, побрякушки какие-нибудь. Иногда, может быть, даже золотые.
И снова НО! Во-первых, войско нужно снарядить до того как одержишь первую победу. А кормить – всегда. Во-вторых, захваченного у трёхтысячного войска (хоть догола всех раздень) не хватит на пятитысячное. А каждый день новые приходят и из экипировки у них – в лучшем случае не очень рваная туника и прихваченный на хозяйской кухне нож.
Значит, единственный выход – реквизиции, они же конфискации. Они же грабёж. Даже производимый оч-ч-чень вежливо он вряд ли вызовет нежную дружбу населения.
А.В. поминает Ганнибала. Который за всё вроде бы платил. Так у него ведь и деньги были! Как-никак вся Испания чуть ли не в личном владении, да и родной Карфаген при всём своём жлобстве чего-то на войну подкинул. Интересно, откуда взять деньги беглым гладиаторам?
Будем уж совсем ненаучными фантастами и предположим, что и эту проблему Спартак решил. Клад нашёл. Или Митридата в спонсоры взял. Авансом.
Но даже в этом случае он преступник! Грабитель, замахнувшийся на священное право собственности! Причём в особо изощрённой форме. Ибо: он освобождает рабов! То есть лишает честных людей не просто конечного продукта (с чем ещё можно было бы смириться), а средств производства. Основных фондов. И неважно, делает он это де-факто или де-юре. Медвежатник тоже не издаёт декрета об отчуждении содержимого банковского сейфа в свою пользу. Берёт и всё. Без бюрократии.
Можно возразить, что всякие батраки да издольщики своих рабов не имели и пофиг им это рабовладение. Ну, во-первых, в войске Спартака много свободных. Пастухов, батраков и т.д. Во-вторых очень многие даже небогатые семьи уж по одному-то рабу имели. А в третьих (и главных!) важен не сиюминутный личный ущерб, а принцип.
Здесь на минутку перенесёмся на пару тысячелетий вперёд. «Приключения Геккельберри Финна» читали? Ах, в детстве? Тогда перечитайте. И убедитесь, что Гек – мальчик с одной стороны добрый, а с другой – своей собственности не имеющий и к чужой особого почтения не испытывающий (окороком там разжиться или чужой лодкой попользоваться) считает себя преступником, помогая бежать негру Джиму. Всю дорогу мучается угрызениями совести! Это притом, что к Джиму он относится как к родному, считает отличным парнем и понимает, что грозящая тому продажа на южные плантации сродни смертному приговору. К тому же сам Гек с другом Томом в этой беде косвенно виноваты. Посему помогает, но постоянно испытывая сомнения и душевные терзания. Напомню – это мальчишка, чуть ли не с рождения живущий тем, что удастся стащить или на помойке найти. Причём получающий от такой жизни удовольствие и вовсе не желающий «выбиться в люди». И даже для этого мальчишки рабство (в данном случае негров) есть естественное «состояние организма» (общественного). А беглый раб есть преступник. А помогший ему бежать – по меньшей мере соучастник. Такая вот психология.
Вспомним к слову ещё и такую байку: некий священник, обративший в христианство довольно много негров, спрашивает одного из обращённых: «Что по-твоему есть Зло, сын мой?» «Это когда зулусы угоняют моих коров» «А что тогда Добро?» «Это когда я угоняю коров у зулусов». В переводе на интересующую нас тему: «Зло – это когда я раб. А Добро – когда у меня рабы». Уверена, что именно так (сознательно или нет) думали (или чувствовали!) очень многие даже среди спартаковцев. Ибо рабство в более или менее развитой форме существовало тогда практически у всех «евразийских» народов.
А теперь забудем на минутку всё вышесказанное и вспомним какой-нибудь фильм о Гражданской войне. Той, что с 1917-ого по 192какой-то год. Нашей эры. Есть красные. Есть белые. И есть зелёные. Или ещё какие-нибудь серо-буро-малиновые-в-крапинку. Всякие батьки Ангелы. От шайки в пяток душ до целых армий.
В Италии 73-его – 71-ого г.г. до н.э. таких «зелёных» было уж всяко не меньше. Всех мастей: от хладнокровных и беспринципных любителей чужого золота, хорошо умевших ловить рыбку в бурном море до обезумевших от унижений и издевательств рабов, обуянных жаждой мести (всё равно кому) до потери человеческого облика. Плюс все промежуточные варианты. Угадайте с одного раза, на чей счёт общественное мнение записывало все их «деяния»?
У Спартака явно не было ни времени, ни сил, чтобы всерьёз заняться этой напастью. Разве что под руку попадутся. Часть из них он, вероятно, «привёл к общему знаменателю» и «кооптировал» в войско, а тех, кто «приводиться» не захотел… ну, не знаю. Особо рьяных, возможно, уничтожал. Чтобы «честь семьи» не позорили. Только ведь это ещё своим объяснить надо – зачем следует драться с такими же, как они сами? Защита мирного населения? Это римлян-то? Своей кровью?
Вот, вкратце, почему Спартак на определённом этапе восстания никак не мог рассчитывать на доброжелательность местного населения.
Был, казалось бы, выход. Не заходить в города. Подальше от соблазнов. Но!(вечное «но»!). По сельским кузнецам металла на оружие и доспехи шестидесятитысячной (как минимум) армии не наберёшь, не говоря уже о готовых изделиях. А одежда, обувь, амуниция? Сбруя для коней? Котлы для «артельной» похлёбки? Да и запасы продуктов в городах имелись. Ну а там уж до кучи (семь бед – один ответ!) и золотишко. В войсковую казну – запас на будущее.
Итак, на начальном этапе, в период быстрого роста войска, избежать насилия над мирным населением (хотя бы в форме «конфискаций») Спартак не мог ни при каких условиях. Зато очень старался оными конфискациями и ограничится. Получится это никак не могло, но он старался. И даже враги не смогли его усилий не заметить.
Пора сделать, наконец, вывод из всех этих длинных рассуждений. А вывод такой: прав всё же Плутарх на счёт гуманизма Спартака! Впрочем, в более распространённом переводе другое выражение: «мягкость характера». Не знаю, как правильнее с точки зрения лингвистики, но по-моему слово «гуманист» подходит идеально. В современном и самом полном его значении.
«Стоп!», - восклицает А.В. – «А как же несчастные пленные? Те, что резали друг друга повстанцам на потеху?!» Можно возразить, что не было этого. Ну не было и всё! Ведь кто о «гладиаторских боях» пишет? Флор с Орозием! Современники молчат. Нет, думаю – было. А современники… да стыдно им о таком писать. Рука не поднимается. Позор ведь! Хуже всех поражений. Унизительнее разграбленных городов.
Можно снова вспомнить библейское «око за око». Вспомним, но на этом не остановимся. Рассмотрим конкретные ситуации.
Флор: «Даже и погребение своих вождей, павших в сражении, он справлял торжествами, подобающими полководцам. Он приказывал пленным сражаться с оружием в руках около погребального костра…»
Орозий: «На похоронах одной пленной женщины, которая лишила себя жизни в отчаянии от нарушения своего целомудрия, они…устроили игры гладиаторов из четырёхсот пленных, которые, надо полагать, должны были быть испытаны для этого зрелища.»
Сразу заметим: современники о гладиаторских играх молчат, Флор (через 200 лет) пишет, но цифр не приводит, а Орозий (ещё лет через 300) приводит точное число! Бред! Точное число и сразу-то становиться неточным (так например: десяток – десятки – несколько десятков – около сотни – сотня – сотни…), а уж за 500 лет!… Вот ситуации готова поверить. Но сперва о сообщении Флора.
Похороны вождей. Кто может иметься в виду? Речь, видимо, именно о вождях, т.е. высшем командовании. Не ниже командующего легионом, а скорее выше. Сразу забудем об Эномае, который, конечно, числился вождём, но погиб слишком рано.  Вряд ли после первого боя у повстанцев нашлись время и возможность для подобных развлечений.
Кто остаётся из известных? Крикс. Каст с Ганником. Это – вторая половина восстания. Возможностей – хоть отбавляй. Время? Ну, денёк можно выкроить для достойных похорон. Дело-то серьёзное.
Других поражений повстанцев в источниках не отмечено. Конечно, погибнуть можно и в победоносной битве, даже высшему офицеру. Но источники о таком молчат, а фантазировать – незачем.
Итак: Крикс. Со своей частью войска отделился от Спартака и стал действовать самостоятельно. Не долго. В бою с консулом Геллием разбит наголову и убит. Спартак, чьи руки связаны второй консульской армией (Лентула), тем не менее пытается помочь «раскольникам», но опаздывает.
Возможно, имело смысл провести разъяснительную работу под лозунгом: «Кто не с нами – тот сам виноват». В целях укрепления единства армии. Спартак поступает иначе. Подчёркивает, что погибшие – отнюдь не предатели общего дела. Просто у них были другие взгляды на то, как его (дело) следует делать. Их героическая гибель заслуживает посмертных почестей. Прав ли Вождь избрав такую тактику? Или природная честность и порядочность помешали использовать гибель вчерашних соратников для пропаганды, в сущности, собственных талантов? Не знаю. Наверное, ему все-таки виднее.
А ситуация взрывоопасная. Правда, к этому моменту Спартаку уже удалось загнать войско в рамки достаточно жёсткой дисциплины. Бесчинства в отношении населения в основном прекращены, грабёж ограничен регулярными рейдами (скорее всего по крупным поместьям и военным обозам – и добыча больше и совесть не мучает). Создан твёрдый костяк армии, «ветераны», оценившие достоинства дисциплины и гуманизма (или просто насытившие жажду мести). К тому же постоянные победы необычайно способствуют смягчению нравов, враг получает своё и без издевательств над женщинами и детьми.
Однако сейчас, при взгляде на поле боя, заваленное трупами соратников, настроение меняется. Даже у самых выдержанных невольно сжимаются кулаки и появляется нехороший блеск в глазах. Лозунг: «Бей гадов!» ощутимо витает в воздухе. Такое настроение войска хорошо непосредственно перед боем, да и то не всегда. Сейчас же оно грозит разрушением с таким трудом созданной дисциплины и новыми жестокими погромами. Которые Вождь должен будет либо фактически санкционировать, либо пресекать методами жесточайшими, вплоть до массовых казней. И то, и другое приведёт к последствиям непредсказуемым, но вполне предсказуемо неприятным и даже катастрофическим. Следует найти выход - и быстро. Спартак выход находит, причём блестящий. Все получают своё: мёртвые – достойные похороны, боги – роскошную жертву, войско – месть (не слишком кровавую, зато изысканно-точную), окрестные обыватели – относительную безопасность, Рим – роскошную пощёчину и (заодно) наглядный урок, а Вождь – успокоившееся и потому послушное войско. И всё это – ценой нескольких десятков жизней, причём не женщин и детей, а вполне взрослых мужчин, захваченных с оружием в руках.
Как относился к зрелищу сам Спартак сказать с точностью невозможно. Вряд ли он стремился к подобным развлечениям, сомнительным как с этической, так и с эстетической точек зрения. Но определённое удовольствие, видимо, получил. Месть – штука в общем-то приятная, только нужно выбрать подходящий метод и не слишком увлекаться.
Кстати, число жертв данного «развлечения» скорее всего было значительно меньше, чем кажется. Во-первых, я лично не верю в сотни «участников соревнований» – это просто технически сложно. Во-вторых, из тех же «технических» соображений удобнее не устраивать бой на тотальное уничтожение, а обещать победителям жизнь и даже свободу. Для спортивного интереса. И чтобы было кому в Риме рассказать о событии. Ибо для Спартака, любящего (и умеющего) убивать одной стрелой максимальное количество зайцев, это мероприятие было ещё и «дипломатическим посланием». Но прежде, чем мы сможем это послание «прочитать» следует поговорить о проблеме пленных вообще и для Спартака – в частности.
Как поступали с пленными за две тысячи лет до Женевской конвенции? Их можно было:
1. Просто убить.
2. Принести в жертву (в том числе и в форме гладиаторских боёв).
3. Продать в рабство.
4. Отпустить за выкуп.
5. Просто отпустить.
              Рассмотрим все эти варианты пока безотносительно к Спартаку:
1. Практиковался крайне редко, в основном в качестве эмоциональной и малоразумной реакции на некую крупную пакость противника. Или в целях его (противника) запугивания. Пленные были добычей, а уничтожать просто так столь недешёвое имущество…
2. Практиковался с разной степенью частоты в зависимости от времени, страны и оперативной обстановки (в основном в случае крупных успехов, в качестве благодарственной жертвы или крупных неудач – как «взятка» богам).
3. Наиболее распространённый вариант, для повстанцев, однако, идеологически непригодный. Разве что нескольких «особо отличившихся» – в качестве изощрённой мести.
4. Вариант тоже достаточно распространённый, особенно если полный разгром противника ещё далёк или вообще не планируется. В этот вариант «подпунктом» входит размен пленных.
5. Практикуется как «жест доброй воли», в основном в рамках программы «разделяй и властвуй» (смотри, например, деяния Ганнибала или Митридата), либо же как один из шагов к примирению.
Спартак должен был, естественно, выбирать из этих вариантов. И быстро. Ибо пленных надо где-то содержать, кем-то охранять и (главное) чем-то кормить. Какой же вариант он выбрал?
Собственно, о том, как Спартак обращался с пленными, никто не пишет (или я не читала). Исключение – те же Флор и Орозий с их описаниями «гладиаторских боёв». Но даже если верить им безоговорочно – не все же пленные так использовались! Не знаю, как для кого, а для меня это дружное молчание свидетельствует об одном: судьба пленных была вполне благополучной. В смысле: никаких особых ужасов и в перспективе – возвращение домой. Ну как напишешь о том, что «ужасные и жестокие» бунтовщики, «варвары», «разорители Италии» и обладатели «рабской природы» обращались с пленными куда гуманнее своих «цивилизованных» противников!
Так что же Спартак делал с пленными? Вначале, возможно, отпускал. Просто так. Из соображений экономии (кормить, охранять и т.д.) и для агитации. Чтобы другие охотнее складывали оружие. Но после разгрома нескольких немаленьких армий пленных должно было стать много. Просто так их отпускать – непозволительное расточительство. Содержать, впрочем, тоже. Остаётся выкуп. Или обмен. Ну не в рабство же их продавать, в самом-то деле! Возможно, Спартак и раньше втихую менял наиболее «платежеспособных» пленников на знакомых (лично или по отзывам) перспективных гладиаторов. Но теперь, когда речь шла о сотнях (если не тысячах) пленных, говорить приходилось с официальными лицами. Что мог потребовать Спартак в качестве выкупа? Пленных для равнозначного размена у римлян не было: во-первых, они всё время проигрывали, а во-вторых тех немногих, кто всё же попадал к ним в руки либо возвращали хозяевам, либо "демонстративно" казнили. Деньги? Возможно. Но лучше потребовать сразу то, на что деньги, собственно, и нужны – оружие и продовольствие. Вот только кормить и вооружать врага римлянам вряд ли хотелось (да и кому захочется!). Значит, надо их убедить. Как? Только угрозой! Причём грозить следует не просто гибелью пленных, а гибелью позорной, ибо для римлянина позор страшнее мучений. Кстати, всё это не я придумала. Это Джованьоли описал. Очень логично по-моему. У него Спартак грозит консулу распять пленных. Но! Слова есть слова. Им можно верить, а можно и нет. И не торопиться с выкупом – а вдруг не решиться? Вот мы и подобрались к смыслу «дипломатического послания» Спартака: «Если вы во-первых не выкупите пленных в кратчайшие сроки и на наших условиях, а во-вторых не перестанете распинать наших бойцов, попавших к вам в руки – пеняйте на себя! Мы, как видите, тоже умеем устраивать сомнительные развлечения – вроде гладиаторских боёв». Вот так. Кратко и доходчиво.
Возвращаясь собственно к «гладиаторским боям» в спартаковском лагере замечу: всё (или почти всё), сказанное о гибели Крикса, относится также к гибели Каста и Ганника. Только здесь положение ещё хуже: погибших повстанцев много больше («…самое кровавое сражение за всю войну…» – Плутарх), а те, кто всё же оказались в плену (были, видимо, и такие) скорее всего пламенно завидовали погибшим. Красс и со своими-то обходился в стиле Фредди Крюгера. Так что Спартак просто вынужден был повторить раз удавшийся приём. В конце концов двенадцать тысяч погибших, из которых, по словам Плутарха, только четверо были ранены в спину заслуживали почётных похорон!
Теперь о сообщении Орозия. Слова о том, что пленных «…испытывали для этого зрелища…» не выдерживают никакой критики. Зачем испытывать? Пленные есть солдаты и офицеры, оружием они владеют по определению, а хуже или лучше в данном случае непринципиально. Кто хуже – тому не повезло. А вот женщина, похоже, и вправду была. Изнасилованная и покончившая с собой. Только Орозий слышал звон, да не знает, с какой колокольни. Торжественные похороны – да, могли быть. Сотни «римлян-гладиаторов» – нет. Ну не клеится тут ничего! Какое там «задабривание духа-мстителя», как предполагает А.В.! Душ сотен загубленных во время бесчинств «первой фазы» восстания не боялись, а тут вдруг испугались. Всем войском. До дрожи в коленках. Ха-ха три раза!
Предлагаю версию, возможно, столь же спорную, но, на мой взгляд, более логичную.
Эпизод, послуживший первоосновой сообщения Орозия, относиться ко «второй фазе» восстания. С террором в отношении мирных жителей более-менее покончено. Однако, нарушители дисциплины всегда найдутся. Несколько человек похищают и насилуют некую даму? девицу? - не суть важно. Важно, что она, посчитав себя опозоренной, кончает с собой. Скорее всего ей удаётся сделать это достаточно публично, предварительно назвав виновных. Возможно также (хотя и менее вероятно), что родные несчастной решились жаловаться Вождю, а виновных вычислили в ходе следствия. Так или иначе – вышел громкий скандал. Это ведь вам не поросёнок или штопаная туника, уведённые без санкции с крестьянского двора! К тому же «эпизод» мог быть далеко не первым. Известно, к чему приводит безнаказанность! И Спартак решает показать всем – и своим, и чужим – что шутки кончились. Погибшую хоронят с воинскими почестями – в уважение к её чести и отваге, а сопровождать её в аидово царство должны виноватые. Насильники и убийцы, позорящие святое дело борьбы за свободу. А чтобы никому из честных бойцов не превращаться в палача они должны сами привести приговор в исполнение. Им выдаются мечи и предлагается доказать, что они по крайней мере не трусливее своей жертвы. Выхода у ребят не было, а так – хоть погибнуть в бою (что, кстати, в некоторых религиях имеет решающее значение для «посмертия»). Получается, и здесь Спартак выбирает наименее болезненный вариант из всех реально возможных!
Итак, всё же гуманист. Впрочем, гуманист-прагматик. Вроде честного врача, который приложит все силы чтобы избежать, скажем, ампутации, но если уж она неизбежна – произведёт операцию быстро, решительно и с наименьшими потерями.
О гуманизме получилось длинно (хотя бы потому что представления об этом предмете могут сильно отличатся), зато разобраться с другими личностными качествами будет, пожалуй, проще. Итак: храбр (в бою впереди, лично расправляется с вражескими командирами). Решителен, но при этом в высшей степени чужд авантюризма. Терпелив, умеет выжидать, но в нужный момент действует стремительно. Незлопамятен. Ответственен. Предпочитает рисковать собой, а не другими. Любит нестандартные (и весьма остроумные) решения. Бережёт чужую кровь. Скромен (это, конечно, требует доказательств. Они будут приведены позже).
Что получается «в сумме»?
Умён. Образован. Не урод, скорее наоборот. Умеет привлекать к себе людей. Храбр. Благороден. Решителен. Выдержан. Добр, но справедлив (в случае крайней необходимости). Талантлив. Искусный боец. Не честолюбив. Не мстителен.
Так и хочется приписать: «Нимб и крылья носит только по праздникам». Такое количество достоинств на одного? Понятно, почему А.В. стремиться вычеркнуть из списка хоть пару пунктов. Да вот не вычёркиваются!

ПРОВИДЕЦ  ИЛИ  ТРУДНО  БЫТЬ  БОГОМ – 2 .

Вот теперь пора поговорить о самом интересном – о ЦЕЛИ Спартака. И начать с заговора как такового. Вернее, с вопроса, который может показаться по меньшей мере наивным: а участвовал ли Спартак в заговоре?
«А как же? – воскликнет знаток истории, - Ведь все первоисточники утверждают…». Ну, предположим. Утверждают. Но! Откуда, скажите, тому же Саллюстию (не говоря уже о Плутархе) знать, кто участвовал в заговоре (именно в заговоре, а не в побеге)? Из материалов следствия? Но большинство заговорщиков в бегах и для следствия недоступны, а те, что остались (скажем, участвовали в отвлекающих манёврах) бить себя пяткой в грудь и кричать: «Я заговорщик!» не станут. Наоборот. Сделают наивные глаза и будут повторять: «Все побежали и я побежал!». Кто их сможет уличить? Гипотетический доносчик? Но вряд ли он знал всех участников поимённо. Да и веры ему никакой. Донёс поздно, да ещё позволил об этом узнать. После такого «прокола» (а виноват в «утечке информации» окажется он, тут и к бабке не ходи) бедняге не награды ждать, а жизнь спасать. Тут чего угодно наговоришь, да кто поверит?
Так что знать о том, кто участвовал в заговоре, а кто нет историки (в том числе и современники) вряд ли могли. Но рассудили логично. Спартак стал вождём (одним из двух или трёх, по разным источникам) почти сразу. Да и при побеге вроде бы командовал. Вывод напрашивается, но, как многие слишком «назойливые» выводы, может быть ошибочным.
Зачем Спартак мог устроить заговор? 
А. Месть Риму. Было за что. Но всё, что мы знаем о Спартаке, показывает, что мстить он не стремился и других старался удержать.
Б. Уничтожение рабства. Цель благородная, но на данном историческом этапе практически недостижимая. Ввиду факторов как экономических (с которыми ещё можно бороться), так и (в особенности!) психологических. Плюс, разумеется, военная мощь Рима, которую весьма не следует сбрасывать со счетов. Спартак, как человек умный и знающий историю (хотя бы последних десятилетий)  не мог не видеть, что все подобные затеи кончались кровавым беспределом. Причём вне зависимости от моральных качеств вождей. Ну, случались конечно и исключения. Крайне редко. Да и то всё ограничивалось «перевёрнутой пирамидой» - вчерашние рабы, ставшие господами и с удовольствием командующие рабами сегодняшними. Конечно, тут как в рулетке – всё время кажется что уж на этот-то раз повезёт! Но на то он и умный человек, чтобы не играть в рулетку на чужую кровь. Для успеха подобного дела нужно чтобы большинство (хотя бы большинство угнетённых) в него поверило. Чтобы слова Свобода, Равенство и Братство воспринимались в их истинном, а не локальном (только для меня и моих близких) значении. А это и сейчас, спустя две тысячи лет, скорее мечта, чем свершившийся факт.
В. «Перевернуть пирамиду». «Кто был ничем…» и далее по тексту. Задача весьма привлекательная для честолюбца. Или для человека абсолютно уверенного, что новая «пирамида» будет много «красивше» старой. Скажем, те же марианцы. Или апологеты «Государства Италия». Но Спартак ни тем, ни другим не был! Возможно (и даже наверняка) у него было своё представление об идеальном государстве. Но также и уверенность что пока у каждого свой идеал – ни один из них не может быть воплощён в жизнь. Слишком много сталкивающихся интересов. Конфликты должны возникать уже на ранних стадиях борьбы (и ведь возникли!). А уж если дойдёт до победы! Нет более азартного (и более кровавого) занятия, чем делить шкуру свежеубитого медведя. Особенно если каждый убеждён, что должен получить её всю, причём для общего блага. Чтобы убедиться в этом не надо быть пророком – достаточно знать Историю. Хотя бы историю неоднократно поминавшегося Александра Филиппыча и его наследников.
Г. Просто побег. Вот это Спартак мог бы, пожалуй, планировать. Но все данные говорят за то, что заговорщики изначально имели куда более обширные планы. Во всяком случае, оказавшись на свободе они даже не пытались покинуть Италию.
Д. Возможно, «рекламный слоган» Спартака: «Лучше умереть в борьбе за свободу, чем на арене на потеху толпы» и был его истинной целью? Устроить громкое коллективное самоубийство, заодно прихватив с собой побольше врагов? Реклама «свободы мышления»? Цель – показать пример свободолюбия, чести и гордости – вполне в духе Спартака, но вот средства… Залить кровью пол-Италии чтобы объяснить остальным правила гуманизма? И это замыслил человек, при малейшей возможности сберегавший чужие жизни? В любой ситуации выбиравший не только самый «беспроигрышный» но и самый «бескровный» вариант?
Резюме: какие бы цели (истинные или «заявленные») не преследовал заговор, Спартак – человек более чем умный – должен был видеть в нём прежде всего опасную и весьма кровавую авантюру. А он был менее всего склонен к авантюрам.
Впрочем, это всё психология. А вот логика: даже если у заговорщиков был информатор в ближайшем окружении хозяина школы (что уже отдаёт «шпионским» детективом) – он всё равно не успел бы предупредить их об опасности. Ибо, получив донос о существовании в школе заговора, Батиат должен был действовать немедленно. И прежде всего изолировать предполагаемых заговорщиков. А если в доносе не было имён – просто усилить охрану и намертво перекрыть все контакты с внешним миром. И друг с другом, разогнав всех по камерам. Это для начала, а потом уже вести следствие. Можно возразить что он хотел сперва проследить за «фигурантами». Но уж изоляция от «внешних» контактов – в первую очередь! Всеми способами пресечь возможность «обратной утечки» информации! Будь Батиат нерасторопным рохлей – вряд ли смог бы вести столь опасный бизнес в таких масштабах. Так что успеть что-то сделать – тем более столь удачно – заговорщики могли только в одном случае: они узнали о предательстве раньше, чем оно совершилось! Возможно, доноса хозяину и вовсе не было, но его возможность стала настолько близкой и реальной, что заставила уже самих заговорщиков действовать без промедления. Принцип неплохо описан у того же Джованьоли: доносчик не захотел (или не смог) добраться до наиболее заинтересованного лица (хозяина школы) и сообщил сведения тому, кто, по его мнению, мог помочь. Но просчитался – его конфидент предпочёл помочь заговорщикам. В принципе, можно было бы просто организовать доносчику «несчастный случай на производстве», но кто поручиться что он один такой умный? Один раз повезло – и хватит, боги редко расщедриваются на второй шанс. Начинать и немедленно! А выглядеть это могло примерно так:

Спартак с самого утра пребывал в глубокой задумчивости. Правда, заметить это мог только тот, кто хорошо его знал. С другой стороны, разве что самые зелёные новички в Капуанской гладиаторской школе плохо знали лучшего её (школы) тренера. Знали и в большинстве своём любили – за редкостный ум, за доброту (в гладиаторской среде ещё более редкую) и за нечто неуловимое, но ясно ощущаемое, что можно было бы назвать «истинным аристократизмом», если бы подобные надменные выражения могли иметь к Спартаку хоть какое-то отношение. Некоторые, впрочем, его ненавидели – за то же самое. Но даже злейшие враги не могли отрицать – бойцом он был из лучших. Некоторые считали, что самым лучшим. Лентул же Батиат полагал, что хороших бойцов на свете много, а вот тренеров таких – поискать. Любого буяна без всякого кнута укротит, из любого неумехи чуть ли не за месяц бойца сделает. Потому Лентул, как рачительный хозяин, берёг ценное имущество, на арену выпускал разве что когда уж очень попросят (желательно, в золоте). Случалось это крайне редко и в ближайшее время вроде бы не планировалось, поэтому настроение Спартака, до странности напоминавшее состояние подготовки к серьёзному поединку, казалось необъяснимым. Впрочем, о чём бы ни думал тренер – на интенсивности тренировок это не сказывалось, поэтому многие вздохнули с облегчением, когда он объявил: «Всем отдыхать!» и, забрав у одного из «почек»  тренировочный меч (деревянный, утяжелённый свинцом), позвал: «Крикс, иди сюда, разомнёмся». Крикс, отличный боец, которому за утро до оскомины надоело отрабатывать с десятком новичков простейшие приёмы защиты, охотно откликнулся на зов. Асы не спеша встали в позицию и обменялись пробными ударами. После третьего Спартак заговорил – негромко и таким небрежным тоном, что Крикс не сразу понял о чём речь:
- А вы неосторожны – о вашем заговоре один хозяин не знает, да и то только потому, что третий день в отъезде.
Когда до Крикса дошёл смысл сказанного он ошеломлённо замер на долю секунды – и тут же получил болезненный тычок в плечо, едва успев «на автомате» уйти от «прямого в грудь».
- Но… откуда ты…?, - пробормотал он довольно неловко отражая следующий выпад.
- Держи удар – перед «почками» стыдно, - хмыкнул Спартак, - птичка одна в уши напела.
- Имя у «птички» есть?, - Крикс уже слегка опомнился и был готов действовать.
- Не дури, - возразил фракиец, - он пришёл ко мне потому, что хозяина сейчас нет. А знающие кое-что – имеются. Ещё один – точно. Вдруг тот больше знает? Вот он и решил подстраховаться – свое первенство обозначить.
- Но где? Когда?, - Крикс всё ещё не мог до конца осознать масштабы "прокола".
- Вчера. Перед ужином. У «качалки», - Спартак был безжалостен, - И ещё раньше. Позавчера за обедом, например. Не о том думаешь. Батиат возвращается сегодня вечером, ему всё расскажут. Если не моя «птичка», так конкуренты. Так что у вас только два выхода.
- Не вижу ни одного, - мрачно отозвался Крикс между двумя неудачными попытками атаковать, - разве что повеситься, так и то не на чем.
- Два. Первый – признаться самим. Не в авантюре вашей, конечно, такого не простят. Есть, мол, «Братство Фортуны» , а остальное – фантазии и пьяный бред.
Автоматически парируя удары Крикс обдумывал предложение. Вообще-то, это имело смысл. «Братство Фортуны» было создано самим Спартаком несколько лет назад, когда он ещё достаточно часто «выступал» на арене – отчаянная попытка спасти себя и других от озверения, от необходимости видеть в товарище – врага. Попытка превратить поединок двух обезумевших от крови хищников в подобие театрального действа – пусть и с кровавым финалом. Фокус заключался в том, что победа в поединке разыгрывалась заранее: в кости, в «ножички» или просто «на короткую соломинку» - в зависимости от наличия времени и личных вкусов участников. Играли «на красное» - победитель должен был ранить противника (желательно эффектно, но не опасно) и ждать решения зрителей, или «на чёрное», «на тьму» – на быструю смерть. Весь остальной поединок (порою подробно расписанный и даже втайне отрепетированный, порою импровизированный) представлял собой демонстрацию боевого искусства партнёров, работу на репутацию, а при игре «на красное» строился так, чтобы вызвать симпатию к побеждённому, максимально увеличив вероятность благоприятного решения его судьбы. Обычно это удавалось. Был в таком поединке и азарт: «раскусят или нет?», и даже некий элемент «чёрного» юмора. А уж сама Игра, где на кон ставилась собственная жизнь, была гораздо острее и увлекательнее, чем на обычные ставки: на деньги, на вино, на право первому выбирать из девушек-«волчиц»… Если пары объявлялись заранее – играли долго и азартно, «до девятого броска», «до семи побед», а порою на всякие дополнительные условия: например, на несколько лёгких ран перед «финальным» ударом. Разумеется, в «Братство» звали только самых опытных, способных достоверно сыграть перед искушённой публикой, и самых хладнокровных – ведь проигравшему приходилось артистично «подставляться» под смертельный (или, по крайней мере, болезненный) удар. Разумеется же, всё это держалось в глубокой тайне как от начальства – хозяина, надсмотрщиков, наёмных тренеров, так и от не доросших до членства «сослуживцев». Хозяин, возможно, о чём-то таком и догадывался, но выяснять не спешил. Зачем? Зритель получает красивые поединки, а он сам – куда больший, чем обычно, процент выживших бойцов. Причем из «высшей категории». А что до богов – так им, должно быть, довольно пролитой крови, а жизнь раба они в снисходительности своей оставят его хозяину – хотя бы затем, чтобы оный раб снова мог полить алым белый песок арены. Гладиаторы же видели в смертельной игре (кроме игры как таковой) некий элемент свободы – возможность самим (пусть и с помощью жребия) выбирать, кому жить, а кому отправляться на свидание с Аидом. «По воле Судьбы, а не случая», как говаривал умный сицилиец Фесалоний и с ним соглашались. Так было не так обидно.
             Да, смысл, несомненно был. Конечно, Лентул до конца не поверит, но и уточнять не станет. Скорее всего, сделает вид, что верит. Поймёт, что если настоящий заговор и существует, то предупреждённые заговорщики успели договориться и будут стоять на своём. Затевать официальное расследование – терять ценных рабов, ибо расследование в данном случае означает пытки, после которых минимум половина подозреваемых станут калеками, а тех, кто не выдержит и признается придётся казнить. Да ещё такой удар по репутации! Так что за достаточно убедительную «обманку» он ухватится с удовольствием, наказание будет скорее всего почти условным. Но уж зато в дальнейшем не сможет быть и речи о «второй попытке». Тут уж Батиат постарается: такую слежку учинит – десять Аргусов стоглазых обзавидуются! Сохранить жизнь, но потерять надежду – это не было выходом.
- А второй?, - спросил он, - Ты сказал «два выхода».
- Второй – начать действовать. Сейчас. Ты предупредишь своих, а я попробую увлечь остальных.
- Предупре… Стой! Ты что же – с нами?!
- Ты против?, - кротко поинтересовался Спартак.
- Я – за! Только сам же говоришь – авантюра…
- Авантюра и есть, - Спартак усмехнулся невесело, - Только деваться-то уже некуда. Разве что сдать вас прямо сейчас со всеми потрохами (он помолчал пару секунд ожидая комментариев) Нет? Тогда слушай: «оружейку» взять не выйдет, двери слишком крепкие, для тарана размаха нет, пока будем возиться – перебьют дротиками и стрелами. Но ударить надо – стянуть туда охрану, потом быстро отойти и рвануть через кухню. Делитесь на три группы: две имитируют нападение на «оружейку» и ворота, третья расчищает выход. Я с четвёртой сбиваю замки и освобождаю кого успеем. Как только выход будет готов – подай сигнал, всем выходить из боя и быстро наружу. Как из города выбраться думали?
- Да приглядели там одно подходящее местечко – на северной стене.
- Чудно. Ты со своими перемигнись, а я пока время потяну. Будете готовы – дай знать.
Спартак отступил на шаг и опустил меч. Сказал громко:
- Ты невнимателен сегодня, Крикс, и в бою уже поплатился бы за это кровью. Ну-ка, Фес, иди сюда, я тебе докажу что не только атомы имеют вес.
Сицилиец охотно сменил Крикса, который отошёл к ближайшим своим друзьям – якобы «поплакаться» на несправедливость, достаточно громко ворча: «Один раз по плечу задел и уже выговор…». Остальные подвинулись ближе к Спартаку и Фесалонию, предвкушая развлечение. Эпикуреец Фесалоний и поклонник Демокрита Спартак вечно спорили о тонких различиях в учениях своих «кумиров». Различий этих большинство слушателей вовсе не видели, да и в самих дискуссиях понимали меньше половины, но слушать эти «философские перепалки» на удивление любили. Особенно экзотично смотрелась философия под стук мечей – пусть и учебных. Даже охранники навострили уши и придвинулись поближе, не обращая внимания на шептавшуюся в стороне группку. Так что Криксу вполне хватило времени ввести своих единомышленников в курс дела и распределить обязанности. Уловив его знак, Спартак быстренько закруглил схватку и ещё несколько минут продолжал беседу об атомах, давая себе время отдышаться. А потом хлопнул в ладоши: «Строится, да побыстрее!».

Не стану даже пытаться «процитировать» речь Спартака перед строем. «Подстрочник» мог быть примерно таким: «Лучшие среди нас организовали заговор. Цель его – свобода и достойная жизнь для всех. Заговор раскрыт. Кто надеется сразу убедить хозяина что он тут не при чём – два шага вперёд. Нет таких? Тогда решайте, что лучше: умереть под пытками и на крестах или в бою с врагом, как подобает мужчинам? Решайте быстро, время не ждёт. Ну как, сыграем с Римом «на чёрное»?».
Дальше отлично описано у А.В.. Охранникам свернуть шеи, пока не опомнились, вот уже два меча наши, да мы их голыми руками!… Вопли, кровь, сумятица в узких проходах, опомнившаяся стража смыкает ряды, подкрепление вызвано, летят первые стрелы, «Ребята, отходим! Да сюда, чтоб вам…», Топоры и ножи на кухне расхватали самые расторопные, остальные на ходу отрывают ножки у скамеек, стража, наконец, окончательно разобралась в ситуации, «Щиты сомкнуть!», стрелы бьют в толпу… Всё! Кто не успел – тот опоздал, у того теперь одна надежда: на жадность хозяина, которому выгодно поверить (и других убедить) что «соблазнители» – там, за стенами, а здесь – сплошь «соблазнённые», почти невинные, «все побежали и я побежал». А кто успел – бежать по узким улочкам, отбрасывая в стороны тех, кто не сообразил отскочить сам и молясь всем известным богам, чтобы успеть к следующей (городской) стене раньше, чем там узнают о происходящем. Потому что если узнают и приготовятся – из города уже не выбраться, и тогда – смерть. Правда, можно будет устроить напоследок большой шум и море крови, но это как-то мало утешает. Успели. Выбрались. Как – не знаю. И А.В. не знает. И никто другой, кажется. Возможно, через стену. А может, там калиточка какая была? Или, как предполагает А.В., они разделились – часть через стену, часть через ворота, для надёжности (хоть кто-то прорвётся!). Стража, беды не ждавшая, помешать не смогла. Да и много ли её было, той стражи – на стене мирного-то города!
В общем, так или иначе – выбрались. Наскоро перевязали раны и двинулись прочь от города – чем быстрее, тем лучше. А чтобы не скучать в дороге… ну, представим такой вот примерно разговор:
- Почему всё же этот тип к тебе пришёл докладывать?
- Батиата в школе не случилось. А я его прикармливал.
- Ты? Зачем?
- Ну, скажем, я любопытен и тщеславен. Люблю знать что где когда почём. Желательно, раньше хозяина.
- Шутишь? Ну, ладно. Но почему всё же ты с нами? Мы же тебе и не говорили ничего не потому, разумеется, что не доверяли, а потому, что были уверены – ты не согласишься, да и других станешь отговаривать! Помнишь, ты говорил…
- И сейчас повторю: вы затеяли безнадёжное дело. А у меня, с той минуты, как я услышал про заговор, было только два пути: немедленно кликнуть стражу или примкнуть к вам. Спасибо ещё, что наш «друг» ко мне пришёл, а не сразу к старшему надсмотрщику. Не хотел награды лишаться.
- Да уж, Цербер бы не стал делиться заслугами! Но всё же - почему ты считаешь наше дело безнадёжным?
- Наше дело, Крикс? «Ave, Великая Италия!», Рим в руинах и тень Мария ехидно потирает бесплотные руки?
- Не смей так шутить! Мне плевать на Мария и его тень, но сколько проклятый Рим будет кормить нас крохами с нашего же стола? Да, Великая Италия, вольное государство, где все, слышишь, все будут иметь равные права, а не потомки кучки безродных разбойников, способных только красть – жён, веру, искусство… гладиаторство это проклятое и то у этрусков спёрли!
- Я не хотел тебя обидеть, Крикс, не сердись. Рим… у меня не больше твоего причин любить его, но согласись: это государство, породившее немало славных героев и создавшее немало мудрых законов. Правда, первым редко подражают, а вторым не слишком точно следуют – ладно, довольно об этом! Но ты лучше меня должен понимать, что Италия обескровлена: лучшие погибли (потому что в войнах, особенно гражданских, всегда гибнут лучшие), а остальные хотят теперь только покоя. Да будь на твоём месте сам Телезин, волей богов вернувшийся из аида – кто пошёл бы за ним? Кучка чудом выживших ветеранов, несколько сотен горячих юнцов, а в основном всякий сброд, ищущий в войне не справедливости, даже не мести, а только возможности грабить, насиловать и убивать!
- А рабы, Спартак! Разве ты сам не мечтал о Свободе – для всех? Ты ведь не из тех, кто говорит одно, думает другое, а делает третье!
- Брат, если моей жизнью можно купить чью-то свободу – вот она, возьми! Но – как объяснить тебе? – если мы затеваем Войну… Нам ведь придётся платить не своей жизнью – чужими. Тех, кто пойдёт за нами. Тех, кто пойдёт против нас. И тех, кто случайно окажется на дороге. А их будет много, Крикс, очень много! Нет, я не боюсь крови, я привык к ней, я много лет не выпускаю из рук меча и знаю – бескровных побед не бывает. Но сумеем ли мы победить – сперва Рим, а потом самих себя? Победив – не пользоваться победой? Свобода и равные права для всех – от эллина до эфиопа – многие ли согласятся на это даже из тех, кто искренне пойдёт за нами? Особенно из тех, кто пойдёт за нами. Кто завоюет эту Победу и захочет получить заслуженную награду – для себя?
- Как понимать твои слова, Спартак? Кому ты не доверяешь: мне, Касту…
- Постой, не продолжай – или включи в список и меня. Первой строкой. Власть кружит голову сильнее самого крепкого вина – кто может поручиться за трезвость? Но довольно, не ко времени разговор. Вы же всё уже решили, так? И если я сейчас скажу: Крикс, мы получили свободу, так не будем искушать судьбу и отправимся по домам – ты рассмеёшься мне в лицо?
- Нет, я не буду смеяться, я только отвечу: Спартак, ты собираешься руководить делом, в которое совсем не веришь.
- В дело я верю, вот в его скорый успех… Погоди! Я вовсе не собираюсь руководить!
- Ты уже руководишь – и успешно. Будем выбирать вождей – я сам первый подам за тебя голос!

Не знаю, был ли этот разговор, был ли он тогда или после, таким или другим – но такими примерно могли быть их мысли и отношения. Спартак вовсе не предполагал ни устраивать восстание, ни, соответственно, руководить им. Он просто попал в ловушку.
В подобную западню, если хорошенько вспомнить, каждый из нас попадал не раз. Представьте: муж решил в кои-то веки заняться домашним хозяйством. Жена, естественно, совершенно не собирается «гасить порывы, идущие от сердца», но что ей делать, если любимый пихает в стиральную машину свои чёрные джинсы вместе с её розовой шёлковой блузочкой, а макароны норовит промыть до варки? Правильно: попросить главу семьи заняться чем-нибудь более полезным (например, газету почитать), а уж со стиркой и макаронами она лучше сама… Впрочем, то же чувствуют и так же поступают мужья, увидевшие супругу с молотком в руках.
Вот и Спартак оказался в подобной (в принципе) ситуации. Только речь ведь шла не о загубленной блузке (пусть и стоящей три зарплаты) или отбитом пальчике – на кону стояли жизни людей: десятков, потом сотен, потом – тысяч! Жизни – и надежды, вернее, одна Надежда, Идея, Вера, Мечта (называй как хочешь): та, что даёт силы жить и право – жить, без которой человек перестаёт быть человеком… Дать людям погибнуть если видишь путь к спасению – всё равно, что самому стать убийцей, во всяком случае чувствовать себя будешь именно так. А ведь эти люди защищали то, что и для него было свято! Так что отойти в сторону он не мог – а инициатива, как известно, наказуема. Кто однажды повёл людей за собой – от того и дальше будут ждать приказов. Так что выборы на Везувии лишь «легитимировали» уже существующее положение вещей. Что касается Крикса и Эномая - у них были преданные сторонники из числа «ветеранов заговора» , да и Спартак, не страдавший честолюбием, сам мог потребовать «коллегиального правления». Более того. Будучи на деле верховным вождём он, видимо, старался обозначить некое «идеологическое главенство» Крикса и к тому же позволял ему не только иметь фактически отдельный корпус, но и отбирать туда лучших бойцов – во всяком случае тех, кого сам Крикс посчитал лучшими. Похоже, он рассуждал так: «У Крикса со товарищи есть конкретная и ясная цель. Мне она представляется достойной, но неосуществимой. Однако первый шаг сделан и пути назад нет – а значит надо идти вперёд. Раз я не вижу столь же достойных целей среди осуществимых и более осуществимых среди достойных – что ж, пусть они попытаются, а я буду помогать по мере сил.». Решив так, он оказался в роли проводника, взявшегося провести группу увлечённых и нетерпеливых исследователей через практически непроходимую местность. Каждый день он ищет путь, который вёл бы приблизительно в нужном направлении и был относительно менее опасен, а его же при этом обвиняют в медлительности.
Чем-то мне всё это напоминает ситуацию из фильма «Не бойся, я с тобой!». Человек берётся за чужое дело, которому, впрочем, вполне симпатизирует. Берётся бескорыстно, потому только, что понимает: у него получится лучше. При этом, будучи реальным лидером, он всячески подчёркивает – искренне! – свою «вторичность». И именно этим больше всего бесит главного «интересанта» - тем сильнее, чем больше ему уступает. В кино всё кончается замечательно, так на то оно и кино. В жизни, как обычно, всё гораздо хуже.
Не хочу сказать худого о Криксе, это был, по-видимому, отважный и благородный человек, да и неглупый – но всего только человек, и ничто человеческое ему было не чуждо. Спартак избаловал его (как и других, кстати) – и он поступил как избалованный ребёнок, слишком долго не получающий желанной игрушки. То есть постарался взять сам. Для детей такие фокусы кончаются синяками да поломанной мебелью (разбитой посудой, разорванными книгами), но, как метко заметил кто-то из известных, у взрослых игрушки дороже.
Мы ещё вернемся к отношениям между вождями восстания, а сейчас несколько слов о целях самого Спартака. Исследователи (начиная с современников) всё пытались обнаружить эту цель вблизи – и не находили. Тогда они её домысливали – или, как А.В., ограничивались таинственными недомолвками. А в Цели Спартака нет ничего таинственного, она была ясная и простая, только слишком уж далёкая. Не знаю, как он сам это формулировал, я же воспользуюсь удачной фразой из Стругацких: «Счастье для всех и пусть никто не уйдёт обиженным». Но Спартак – не наивный мальчик, выпрашивающий у Золотого шара недостижимого – он знает, что это Мечта, Идея, Звезда-во-тьме, а здесь, на грешной земле, всё сложнее. Но даже дорога в тысячу ли начинается с первого шага – говорит пословица, и, как бы не был мал этот шаг – Цель станет на один шаг ближе.
Воспользуюсь грубой (зато современной) аналогией: есть компьютерная игра. Какой-нибудь «Принц-8». Пиратская копия без описания и демо-версии. Конечная цель приблизительно ясна, а вот сколько до неё уровней – неизвестно (понятно, что много), есть ли дополнительные «жизни» – неясно, а время игры – ограничено, причём срок неизвестен тоже. Что следует делать? Правильно: как можно быстрее и «чище» пройти исходный уровень, не пренебрегая попадающимися на дороге артефактами (но с разбором, а то ведь и «смертельные» встречаются), перейти на следующий уровень и повторить упражнение. Вот и Спартак (как верно заметил А.В.) в каждой конкретной ситуации «просто» ищет оптимальный путь, чтобы выйти из «лабиринта» с минимальными потерями и максимальной прибылью. И находит. Затем обозревает вновь сложившуюся ситуацию – и всё заново. Генеральное направление выдерживается, а видимые, «сиюминутные» цели – либо хитрые «обманки», либо домыслы историков.
Только не надо из всего вышесказанного делать вывод, что Спартак ходил по лагерю с обречённым видом и каждому встречному мрачно предлагал смерть на кресте. Или что он этак лениво, через силу, командовал, раз уж деться некуда – вроде того студента, которого родители пристроили в престижный ВУЗ, а он хотел в плотники. Ничего подобного! Повторюсь: Спартак всей душой приветствовал идею Свободы-для-всех, готов был пожертвовать собственной жизнью чтобы хоть чуть-чуть приблизить её осуществление – и пожертвовал в конце концов. И он делал всё возможное (и многое, казавшееся невозможным), чтобы обратить Идею – в реальность. Сделать былью прекрасную сказку. Но он был гением – и там, где другим виделась гора  (пусть крутая, почти непроходимая, но маняще-близкая) он угадывал горную цепь, где каждая вершина выше предыдущих и пройти которую – не хватит десятка жизней. В нём не было ослепления мнимой близостью цели, не было и фанатизма, заставляющего добровольно закрывать глаза. И даже самая высокая Цель оправдывала для него далеко не все средства. Потому, что бывают средства, которые убивают Цель.
Аппиан, писавший что Спартак «уговорил» гладиаторов (если предположить, что он знал о чём пишет) скорее всего имел в виду сам момент восстания (или, точнее, бегства) в Капуе. В решительный миг Спартак и впрямь мог уговорить (вернее, увлечь) тех, кто не был в заговоре. Думаю, потом он (честный человек) никого не уговаривал. Наоборот. Не уставал повторять: «Наша Цель свята, но Путь далёк и нечеловечески труден. Думайте! – вы, уже обретшие свободу – готовы ли вы отдать и свободу свою и жизнь ради свободы и жизни других, с кем вы не связаны ни родством, ни дружбой – ВСЕХ! И прежде, чем сказать «Да» знайте, что победу увидят немногие из нас, может быть – никто. Может быть, мы лишь укажем Путь тем, кто придёт после нас – и это должен быть верный путь, путь Чести. Думайте снова и снова, чтобы раз ступив на эту дорогу идти по ней до конца с гордо поднятой головой.» Наверное, он говорил другие слова, но суть была такой. Отсюда и домыслы историков о том, что Спартак, мол, хотел разойтись по домам, да войско не уговорил. Если бы действительно хотел – уговорил бы. Если не всё войско, то достаточно большую часть, чтобы остальные были просто вынуждены последовать за ними. Нет, он никого не уговаривал – ни на что, вот потому так много людей и шли за ним – по своей воле, не боясь быть обманутыми (ибо им ничего не обещали, кроме трудностей и опасностей) – шли до конца.
И не надо так же представлять Спартака и его ближайших соратников этакими «святыми мучениками», чуть ли не «медленными самоубийцами». Да, он видел все препятствия на Большом Пути, видел, что Путь не близок и совсем не скор, понимал, что может и не дожить до конца – даже если мечи и стрелы римлян пощадят его. Но планы-то у него были вполне конкретные! Да, он, похоже, ничего не хотел для себя лично. Хотя как считать – что значит «для себя»? Возможно, именно «для себя» ему требовалось сознание, что он сделал всё для грядущего торжества Свободы-для-всех? Всё возможное и немножко невозможного? Или ему (как и его соратникам) «просто» до тошноты надоело «жить на коленях»? Вот надоело и всё! До такой степени, что сама возможность умереть сражаясь с врагом уже воспринималась как высшее счастье? Ведь именно этим Спартак (если верить первоисточникам) поманил капуанских гладиаторов! Ну а то, что он не обещал быстрой победы… Зачем, спрашивается? Спартак был слишком умён, чтобы не понимать: боец, обманутый в своих ожиданиях – не боец. Привлекать к себе людей, давая несбыточные обещания – последнее дело, мина замедленного действия (то, что Спартак не мог знать данного термина, не значит, что ему был неизвестен принцип). С другой стороны (и это Спартак тоже отлично понимал!) он мог до хрипоты уверять всех в бесконечной отдалённости Победы – в этом ему вряд ли верили. Но! Одно дело, если предводитель обещал быстрый успех, а совсем другое – если сами бойцы себе это нафантазировали. В неисполнении собственных фантазий трудно обвинить Вождя. Но при этом (снова повторюсь!) Спартак действовал исходя отнюдь не из общих философских соображений. Он мог быть сколь угодно уверен в невозможности быстрого успеха, но действовал так, чтобы сделать этот успех возможным.
К слову скажу и о тех самых собраниях, на которых Спартак на что-то там не смог уговорить войско. А.В. иронизирует по этому поводу – по-моему зря и не очень искренне. Кому, как не историку, понимать, что военная демократия – вполне в духе времени. Вспомним хотя бы уже многократно приводимого в пример Александра Филипповича. Царь как-никак вполне законный, а сколько раз вынужден был войско уговаривать! Да и назад повернул в конце концов именно под давлением этого самого войска, которому, видимо, до оскомины надоело побеждать и захотелось хоть немножко попользоваться результатами. Или хотя бы дожить до оных. Это, правда, несколько раньше. Зато несколько позже уже римские войска на своих сходках императоров выбирали. С последующим возведением на трон.
С другой стороны – кто такой Спартак? Он, конечно, герой и даже немножко бог, но, безусловно, не царь. И даже не генерал-аншеф. И не… в общем, не Официальное лицо. Вся его власть основывается в основном на желании и доброй воле того самого войска или, как минимум, его большинства (простите за каламбур). А войско непрерывно растёт и меняется в составе («ветераны» гибнут, им на смену приходят новички). И существовала реальная опасность в самый неподходящий момент услышать: «А ты кто такой? Мы тебя не выбирали, а кто выбирал – давно по ту сторону Стикса. Не будем слушаться – и что ты с нами сделаешь?!».
Так вот, чтобы этого не было, требуется:
А. Регулярно подтверждать собственные полномочия по известной формуле: «А люб ли я вам? – Люб, княже! (атаман, батька, комиссар…нужное подчеркнуть, недостающее вписать).
Б. Добиваться утверждения «большинством голосов» всех основополагающих решений: от стратегических (куда идти- в Галлию или в Бруттий) до дисциплинарных (за грабежи – изгнание, за насилие – казнь?). Особенно – изначально непопулярных решений. В идеале – чтобы оное большинство считало, что это оно (большинство) добилось, а ты – согласился. Неохотно. (Высший пилотаж семейной жизни – это когда муж уговаривает жену купить себе новую норковую шубку, всего восьмую по счёту).
Так что были собрания, были и решения. Возможно «вопреки желанию вождя» по мнению решавших. Не исключено, что иногда и правда «вопреки». Даже самый лучший психолог-практик (каким по определению обязан быть всякий грамотный руководитель) не всегда может спрогнозировать поведение толпы. Скорее всего, в таких случаях Спартак не пытался плыть против течения, а, сделав вид, что поддаётся, постепенно и плавненько заворачивал его (течение) в нужную сторону.
Ну никак не удаётся мне излагать по порядку! Одно цепляется за другое. Вот сейчас явно «цепляются» две темы: об официальном статусе Спартака и о том, хотел ли он на самом деле уводить войско из Италии, хотело ли войско уходить из Италии, а если нет – то почему. Начну со статуса.

НЕОБЪЯВЛЕННОЕ ГОСУДАРСТВО или
О ПОЛЬЗЕ ДЕТСКИХ СКАЗОК ДЛЯ ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ.

Почему Спартак не объявил о создании своего государства? Вроде бы мог. Пол-Италии было, считай, в его руках, если и оставались там какие-то римские гарнизоны – сидели за крепкими стенами и не чирикали. Но не объявил. В отличие, кстати, от большинства других (Аристоник, Савмаак, Сицилийские вожди). Ну, Аристонику сам бог (который Зевс) велел. Сын царя, хоть и от рабыни. Ну и что? Род считается по отцу, а братец (законный) – редкостная сволочь. Так что если бы он просто захватил престол – никто бы особо и не возразил. «Возражения» начались позже – по поводу освобождения рабов и противостояния Риму, естественно, не собиравшемуся упускать такой жирный кусочек, как Пергамское царство. Савмаак имел дело практически с полисом (городом-государством) Пантикапеем, который он захватил «с лёту» и уже потом устанавливал контроль (весьма приблизительный) над мелкими «сателлитами», где, кстати, (если я правильно знаю) никаких рабов не освобождал, а только слегка ограничил произвол господ. Царь Пантикапея был убит в день (ночь) восстания, так что и тут налицо «преемственность» власти. Ещё кстати: у Савмаака что-то могло и выйти, сумей он договориться с Митридатом. Но сам он, по-видимому, такой попытки даже не предпринял – то ли из принципа, то ли по политической неопытности, то ли считая её заранее обречённой на провал. Да и Митридат – политик уже тогда весьма опытный и способный на нестандартные решения – в этом случае пошёл на поводу державных амбиций (бунт всё же! Да ещё на «подотчётной» территории), о чём впоследствии, возможно, весьма сожалел.
Теперь о «сицилийцах». Они тоже находились в весьма удобной позиции: остров хоть и большой, зато отдельный, вполне годный для захвата и последующего использования. Сразу оговорюсь: я мало знаю о Сицилийских восстаниях. Но впечатление у меня сложилось следующее: ни один и «сицилийских» вождей государственной деятельностью (исключая её военный аспект) всерьёз не занимался. А уж если занимался – то так, что описание этих «занятий» заставит позавидовать самого ярого обличителя времён нашей Перестройки.
При чём тут сказки? – спросите вы. А вот при чём. Есть такой писатель Альберт Иванов, помимо очаровательной историйки «Крылья, ноги и хвосты» написавший ещё длинный «сериал» про хомяка Хому и суслика Суслика. В одной из «серий» Кабан (точь-в-точь генерал из анекдота) захватывает власть над Рощей. А хитроумный Хома его этой власти лишает и, чтобы избежать мести, сообщает: «Я же тебя спас!». Дальше – цитата:
-У властителей жизнь – не сахар. О подданных заботится надо: корма запасать, жильём обеспечивать, судить, мирить, хвалить, наказывать – всё на тебя одного бы свалилось.
- А я бы не стал ни о ком заботиться.
- Тогда бы все погибли … И прощай власть!
- А чего же они сейчас не погибают? …
- Сейчас все сами о себе заботятся. Правителя нет. (Конец цитаты)
Спартак понимал всё это уж никак не хуже умного Хомы и даже писателя А. Иванова. Ну объявил бы он, скажем, некое «Светлое царство». Или «Государство Италия», без разницы. Но ведь «…о подданных заботиться надо…» – и далее по тексту. Мало ему мороки с армией? Кстати подданных (если дело происходит не в сказочной Роще, а в реальной «Пол-Италии») надо ещё и защищать. От врага внешнего (Рим, возможно галлы, а так же любое государство, обладающее достаточно мощным флотом для организации "морского десанта") и внутреннего (те самые банды, которые в данный момент чуть не поголовно под спартаковцев «косили»). Значит, помимо прочего, либо намертво «застрять» с войском в границах новосозданого государства (весьма условных, это вам не Сицилия) и напрочь лишить себя свободы манёвра, либо создавать вторую армию. Вернее, несколько армий: гарнизонную (для защиты городов, некоторые из которых надо было ещё взять предварительно), «спецназ» для наведения порядка и ловли бандитов, «пограничников» и т.д. И всем этим должен кто-то командовать. Причём на высоком военном и (главное!) дипломатическом уровне. Ведь это каким политиком надо быть, чтобы в условиях войны (и неизбежно связанной с ней разрухи) лавировать между столь «дружественными» группами населения, как вчерашние рабы (жаждущие мести), вчерашние хозяева (жаждущие компенсации) и свободные бедняки, жаждущие неизвестно чего, но в основном «всего и сразу»! И это не считая этнических конфликтов. Ну, сам Спартак в отдельно взятом городе может быть и справился бы. А с Римом воевать кто будет? Спартак хоть и гений но магом не был, создавать многофункциональных дублей (как и любых других) не умел. Равно как и присутствовать в двух (трёх, пяти и т.д.) местах одновременно. Следовательно, надо либо привлекать на свою сторону местную администрацию (что более чем проблематично), либо создавать свою. Из кого, спрашивается? Любой из бывших рабов (галл, фракиец, скиф, да хоть эллин) для местного населения всегда будет «варваром», которого можно бояться, но не уважать, а для большинства "своих" – выскочкой и ренегатом, защищающим угнетателей. А любой римлянин (или даже италиец) будь он хоть трижды лоялен к повстанцам навсегда остался бы для многих из них представителем ненавистных хозяев, а для местных жителей – опять-таки ренегатом, якшающимся со всякой швалью. В любом варианте недовольных оказалось бы не меньше 90% (по самым скромным подсчётам). В результате вся «свобода» очень скоро вылилась бы в весьма жёсткую диктатуру – и это в лучшем случае, потому что в альтернативе полный бедлам и кровавый беспредел по формуле «все против всех». Не лучше ли не создавать себе и другим лишнюю головную боль? Пусть уж «… каждый сам о себе заботится …»! Не говоря уже о том, что в случае поражения повстанцев (а Спартак умел просчитывать и неприятные варианты) для мирного населения статус «жертв бунтовщиков» значительно предпочтительнее, чем «пособников», пусть и невольных.
Получается, что от провозглашения контролируемой повстанцами территории «государством», а Спартака «царём» («консулом», «гегемоном» и т.д.) никому никакой выгоды бы не было – одни неприятности. Тогда зачем? Разве что из чистого тщеславия или вполне детского желания «поиграть в царя» – Спартак же не был ни тщеславен, ни инфантилен.
Теперь пару слов о рабах, которых Спартак, по мнению А.В., «не освобождал». Действительно, насколько нам известно никаких «декретов» на этот счёт он не издавал. Но нам вообще неизвестны никакие его приказы («постановления», «декреты» или как там они назывались), если не считать уже упоминавшихся «агитационных» фраз, произвольно обозванных мною «рекламными слоганами» – по исполняемым функциям. Впрочем, охотно верю, что «де-юре» он рабов и вправду не освобождал. В смысле – не писал никакого «Указа о повсеместном изъятии из рабского состояния всех в нём прибывающих без возмещения хозяевам морального и материального ущерба». Другое дело, что и смысла в подобном указе не было. Там, где спартаковцы хотя бы недолго контролировали положение, все желающие и так освобождались явочным порядком, а освобождать нежелающих – себе дороже. Ну, а там, где они ситуацию не контролировали … тут хоть сотню указов издавай.
Вернёмся к статусу Спартака. Для начала процитирую Флора (по А.В., я же предупреждала, что доступа к оригиналам не имею):
«…И, чтобы предать достодолжный вид настоящего войска они … приносили своему начальнику взятые от преторов знаки отличия и ликторские связки. От этих знаков отличий не отказался Спартак.»
Поскольку А.В. не оспаривает аутентичности перевода у меня тем более нет оснований это делать. Правда неизвестно, знал ли Флор правду или писал что называется «из головы». Но, поскольку других свидетельств нет, будем считать – да, знал. И сразу обратим внимание на два обстоятельства:
1. Инициатива исходит от воинов, а не от Вождя, он лишь согласился принять предложенные трофеи.
2. Спартак принял трофейные «знаки отличий» - пишет Флор – но ни о каком звании он не пишет, судя по предложенному отрывку о званиях речь вообще не шла.
Добавлю, что другие авторы вообще молчат об этом эпизоде, а называют Спартака (если не по имени) – вождь, предводитель, начальник. Во всяком случае так получается в переводе. Неужели не один из них не помянул бы о такой беспримерной наглости гладиатора, как присвоение едва ли не высшего римского звания!
Так что же произошло в лагере повстанцев? Да, собственно, ничего особенного. В процессе избиения Коссиния (или самого Варриния, точно не помню) повстанцы захватили в качестве трофеев полный набор преторских знаков отличия. Собрались, конечно, поглазеть. И взяла их тут обида: у римлян их бездарь-командующий словно статуя божества в храмовый праздник разукрашен, а их героический вождь – в простом плаще ходит. Сгребли они всё это великолепие (включая пресловутые фасции с топориками) и притащили к Спартаку. Носи, мол, чтобы всё как у людей, а то войско мы или что? Спартак почесал левое ухо (предположим, была у него такая привычка – чесать в раздумье левое ухо. Или затылок, если угодно) и пришёл к следующим выводам:
1. Внешняя атрибутика способствует структурированию армии и, в конечном итоге, повышению дисциплины.
2. Яркий наряд удобен для командующего в бою – чтобы не затеряться.
Поэтому особо сопротивляться он не стал, только изъял из «комплекта» откровенно золотые детали (во исполнение собственного запрета на драгметаллы) и без особой надежды поинтересовался – неужели им и впрямь охота таскать за ним по жаре эти вязанки? Ответ был выдержан, видимо, в том смысле, что большая часть войска мечтала об этом с детства. Тогда Спартак пожал плечами (уже облечёнными преторским кармином) и пошёл сочинять форму для остальных «начальствующих лиц» – в целях укрепления внутренней структуры армии и, заодно, «страшной мести».
Что же касается звания Спартака – скорее всего никакого обязательного обращения (вроде «товарищ маршал» или «Ваше высокоблагородие») просто не существовало. Хотя бы в силу многонациональности, а значит и разноязычия армии. Правда, был «язык приказов» – латынь, которую все худо-бедно знали. По латыни (согласно словарю) вождь, предводитель –dux или duce. Так, наверное, и обращались – при случае переводя на родные языки. Эллины, скажем, могли Стратегом величать – не совсем перевод, но тоже подходит. Могли, кстати, и претором ( в том смысле, что главнокомандующий) – хоть бы те же римляне-перебежчики.
И тут опять кстати (стилистка!) о перебежчиках. Которых Спартак вначале принимал охотно, а вот в конце – нет, гнал. Тут вообще всё просто. Перебежчики Спартаку нужны были не для агитации (чтобы подмахнул пергамент на тему «Я выбрал свободу», а потом можно его тихо удавить в кустах), а для дела. Чтобы сражались. Чтобы можно было доверять – а не проверять ежесекундно, ежесекундно же ожидая удара в спину. А доверять можно только тем, кто переходит от сильного – к слабому, ещё неизвестному, почти обречённому. То есть не из страха или корысти – и сила, и выгода пока на другой стороне. Значит – по зову сердца, значит – можно доверять. Даже если это не всегда «чистая» идея – пусть месть, пусть личная вражда к Риму или обида на его правителей… «враг моего врага»… А вот попытка перебежать из армии многократно битой в армию-победительницу проходит уже по другой «статье». Тут Идеей и не пахнет, точнее, тут одна идея – собственное «мягкое место» соломкой обложить. Такой при первой же неудаче назад побежит, а чтобы приняли – твою голову прихватит. А значит гнать таких поганой метлой! Вот и вся загадка.
Вернёмся к статусу. Итак, Спартак – главнокомандующий (с чем, впрочем, отродясь никто не спорил). А Крикс? Вот тут сложности. Вначале они вроде бы «на равных». Но очень скоро выясняется, что «равенство» и «тождество» – не совсем одно и то же. И некоторые «равнее». Причём, что особенно обидно, в силу причин вполне объективных. Таланта, например. Да, .Спартак не «приказывает» Криксу. «Советует». Но Крикс достаточно умён, чтобы понимать: некоторыми советами не стоит пренебрегать. Хотя бы в силу их правильности. Он и не пренебрегает. До сроку. Пока речь не заходит о принципах. О «стратегии дальнего прицела». О Цели. О том, что есть Победа, и что есть Поражение, и что со сем этим делать дальше. Крикс полагает, что всё это – его прерогатива, что Цель видит он, а Спартак – ну, он хорошо видит средства. Так видимо и было – в начале. Но вставший на Путь, особенно – в качестве проводника, рано или поздно начинает думать о конечной точке, а не только до ближайшего поворота. И скорее рано, чем поздно – если он умён и порядочен. И вот настал момент, когда Крикс понял (с удивлением, наверное) что у его друга-«сокомандира» своё представление о том, за что они, собственно, воюют. Близкое, но своё. И если представление о конечной (и, ввиду отдалённость, несколько расплывчатой) Цели у них всё же довольно близки, то представления об «этапах большого пути» разняться кардинально .
Невозможно определить, когда между двумя вождями начались серьёзные размолвки. Свидетельствам историков – грош цена, не были они на тех совещаниях. А хоть бы и были – как уловить границу на которой обычное обсуждение стратегии перерастает в непримиримые противоречия? Достоверно известно одно: кризис наступил (как всегда и бывает) в самый неподходящий момент, когда против повстанцев выступили сразу оба консула, имевшие в своём распоряжении огромную (60 тысяч) армию. Правда, они тоже не смогли толком договориться, действовали по отдельности  – тут бы их и бить по одному. Но видимо, стратегические разногласия зашли так далеко, что и о тактике договориться уже не получалось. Думаю, что ссоры как таковой («развод на девичью фамилию и ребёнка об пол!») не было. Думаю, каждый из них до последнего момента надеялся: второй дрогнет, не решиться на разрыв. Думаю, они расстались всё же не врагами. Ну, примерно так:

- Спартак, ты не обижен на меня?
- Обида? Нет, Крикс, тут другое… Почему я должен обидеться?
- Ну… я ведь втянул тебя в это – а теперь вроде как бросаю…
- Ещё вопрос – кто кого втянул. И кто кого бросает. Кое-кто считает, что я. И употребляет куда более сильные выражения.
- Ты опять поругался с Кастом?
- С чего ты взял?
- Вряд ли тебя беспокоит мнение рядовых бойцов.
- Мнение рядовых бойцов беспокоит меня значительно больше. А Каст твой… Ты уж извини, Крикс, но он фанатик и зря ты все же его слушаешь.
- Спартак, ты говоришь о том, чего не понимаешь! Твой Демокрит отвергал богов…
- Вот теперь ты говоришь о том, чего не понимаешь. Демокрит утверждал иное, да дело и не в этом. Знаешь, кто из Высших мне наиболее симпатичен?
- Понятия не имею. Мне всегда казалось – никто.
- Прометей. И знаешь почему?
- Потому что именно его считают твоим отцом?
- Ох, Крикс, ну хоть ты не повторяй эти глупости! Я очень любил своего отца, да и маму предпочитаю считать честной женщиной, не способной изменить – особенно с богом.
- Особенно?
- Да. Супружескую измену оправдывает только любовь – а бога любить невозможно.
- И это говоришь ты, которого больше всего любят именно те, кто считает богом?
- Нет, Крикс, не так! Наоборот: меня считают богом те, кто любит. Некоторые из тех. Одни – потому, что считают это лестным для меня, другие – лестным для себя, третьим «божественность» командира придаёт отваги. И давай больше не будем об этом.
- Хорошо. Но тогда почему – Прометей?
- Потому что он помогал всем людям и никогда – одним против других. Неужели ты не понимаешь, как это опасно, как это смертельно опасно – думать, что боги благосклоннее к тебе, чем к твоему противнику! Вернее, думать можешь что хочешь, но строить на этом военную тактику…
- Спартак довольно! Сколько раз мы говорили об этом, не начинай заново!
- Ладно. Поступай как знаешь. Только помни: там, куда ты собрался, ты будешь полностью лишён манёвра. Это ловушка, Крикс!
- Об этом ты тоже сто раз говорил, а я отвечал…
- Я помню, что ты отвечал. Ты прав – не стоит повторять всё заново. Одну из консульских армий я возьму на себя, но обе – не выйдет. И быстро прийти вам на помощь, если случиться беда – тоже.
- Ты считаешь моих бойцов никуда не годными или…
- Крикс, не обижайся! У тебя отличные бойцы, вот только у Гелия их втрое больше. Ладно, довольно! Поверь, я как никто желаю тебе удачи – хотя бы ради самого себя. А вдруг мне понадобится помощь?
- Утешаешь? Ладно, ты прав. Давай расстанемся друзьями – и пожелаем друг другу победы! Придёт время – ты поймёшь.
- Пусть так. И пусть оно у нас будет – время. Прощай, брат, мне будет не хватать тебя. И да помогут тебе твои боги!
- Прощай – и да помогут боги нам обоим!

А.В. намекает, что Спартак, возможно, не слишком и торопился помочь Криксу. Чушь! Зачем? Зачем Спартаку (вне зависимости от его моральных устоев) допускать разгром 10- (или более)-тысячной армии, если уже и не своей, то уж во всяком случае – союзной (ввиду наличия общего врага)? Куда как выгоднее выждать подходящий момент (когда враг уже торжествует, предчувствуя близкую победу), напасть с тыла – и вот уже у тебя одним противником меньше, а «ренегаты» на живом (частично) примере убедились, что без тебя их дело – труба, зато одно твоё появление повергает врага во прах. А убедившись робко попросились обратно. А хоть бы и не попросились! Даже действуя совершенно независимо они всё равно полезны – враг-то общий! Не говоря уже о том, что упустить такой удобный случай разбить армию Гелия Спартак вряд ли захотел бы. А уж если представить, что ему хотелось наказать «ренегатов» – так и с этой точки зрения гораздо приятнее сперва спасти их от верной гибели, а уж потом ехидно поинтересоваться: «Ну и чего вы без меня стоите?». Ответить-то им было бы нечего!
Так что он наверняка не мог спасти армию Крикса – вернее, наверняка не мог сделать это, не попав в свою очередь под удар второй консульской армии, что обернулось бы гибелью уже для всех. Или просто не успел – ведь, судя по всему, похоронить погибших он сумел. И даже с почестями, хотя вполне мог бы заявить «Так будет со всяким, кто покусится!» (на единство армии и авторитет главнокомандующего) и оставить их на растерзание воронам.
Можно спорить о том, вернулись ли остатки разгромленного «галльского корпуса» «в лоно семьи» или, как считает А.В., продолжали самостоятельное существование. По Плутарху всё же выходит, что разбитые Крассом Каст и Ганник отделились от Спартаковской армии. Возможен некий промежуточный вариант: после учинённого Гелием разгрома «раскольники» не присоединились к основной армии но некоторое время всё же признавали лидерство Спартака и слушались его «советов». Но постепенно «галльский корпус» восстановил численность и даже существенно увеличил её, а воспоминания о разгроме основательно потускнели. Если А.В. прав в том, что Каст и Ганник были «ветеранами заговора», причём не рядовыми, а руководителями – их отношение к Спартаку с самого начала могло быть весьма неоднозначным. Вернее, однозначным: этот примазавшийся к делу выскочка узурпировал власть над повстанцами, оттеснив тех, которые по праву… ещё на сорок страниц в том же духе. Долго копившаяся обида, накладываясь на идеологические и стратегические разногласия в конце концов могла вылиться в действительно дикий скандал – причём, как обычно бывает, в самый неподходящий момент. У Спартака нервы тоже не из синтериклона , могли и не выдержать. Тем более, что нам известно далеко не всё, а вернее – очень мало, как об оперативной обстановке, так и об «обстановке», так сказать, психологической. Подробно я об этом ещё поговорю далее, а сейчас замечу только: вне зависимости от размеров ссоры Спартак опять-таки из стратегических соображений не мог сознательно допустить разгром очередных «сепаратистов». Другой вопрос – почему он не смог предотвратить этот разгром.

ВЕЗУВИЙ  (О КОНТРРАЗВЕДКЕ И НЕ ТОЛЬКО).

Теперь (снова не ко времени, зато кстати) рассмотрим восхитительно «кинематографичный» эпизод на Везувии . А.В. считает, что лестница – «домашняя заготовка»: висела себе, все по ней лазали, а в нужный момент пригодилась. Сомнительно! И вот почему:
1.Лестница такой длины во-первых неудобна, а во-вторых ненадёжна. Это вам не на второй этаж к красотке забраться! Не знаю, насколько Джованьоли преувеличил высоту обрыва (на Везувии он был, но со времён Спартака прошло много столетий и извержений, конфигурация явно изменилась), но чтобы быть с точки зрения римлян непроходимым, т.е. безопасным обрыв должен был насчитывать метров пятьдесят, не меньше.
2.Лестница из виноградных лоз и ивовых прутьев – какая экзотика, не так ли? Сочинить такое историки вряд ли смогли бы. Не зря говорят: это слишком невероятно, чтобы быть неправдой. Вымысел должен быть правдоподобным, а вот жизнь может позволить себе любые выверты. К чему это я? А к тому, что заранее приготовленная лестница (вне зависимости от того, пользовались ей или нет) должна быть из верёвок или кожаных ремней – в общем, материала прочного, удобного и надёжного.
3.Французская поговорка гласит: «Что знают двое, знает и свинья». Не знаю, были ли агенты Спартака в римской армии (сложно, но если постараться…), а вот наоборот – наверняка. В войско повстанцев принимали всех, способных носить оружие, проводить хоть мало-мальски значимую проверку было невозможно по определению. Римлянам нужно было быть очень крупными и самонадеянным идиотами, чтобы не воспользоваться такой шикарной возможностью. Самонадеянными они, конечно, были (на тот момент), но идиотами – вряд ли. Во всяком случае не до такой степени. Не говоря уже о доносчиках-любителях. Не будем забывать, что немалая часть приходивших к Спартаку (особенно вначале) искали не столько Свободы, сколько поживы - а за предательство можно получить (или понадеяться получить) немалую цену.
Вывод: будь пресловутая лестница приготовлена заранее (а тем более используема ранее) – римляне не могли о ней не узнать. Или, по крайней мере, могли узнать – с высокой долей вероятности. Так что вся затея потеряла бы смысл. Затея и без того весьма рискованная – достаточно одного острого выступа и всё сооружение не проживёт и десяти минут.
Нет, «домашняя заготовка» и Спартака скорее всего была. Уж не настолько он непредусмотрителен, чтобы лезть в ловушку не подумав о «запасном выходе». Вот только эта заготовка не сработала. Почему – мы не знаем, как не знаем и того, что это был за план. Мы вообще (увы!) очень мало знаем о планах Спартака, даже осуществлённых. Могу только предположить, что его подвела разведка: или неоперативно сработала, или недооценила резвость римлян. А может и не было никакого плана. И на старуху бывает поруха, а Спартак к этому времени полководцем был ещё не слишком опытным (даже если принять безоговорочно версию его службы в римской армии). Так или иначе он, вместе со всем штабом действительно оказался в ловушке. Но, как говориться в одной оптимистической пословице: «Даже если Вас съели, у Вас есть по меньшей мере два выхода». Один из талантов Спартака как раз и заключался в умении из любого пакостного положения найти выход – причём третий. Такой, что не придёт в голову даже сочинителям оптимистических пословиц.
На примере этого (очень эффектного) эпизода я хотела пояснить вот какую мысль: Спартак всё время обязан был учитывать, что любое его слово или действие с вероятностью 99%  станет известно противнику. Даже если этого реально и не происходило. Даже если римляне и вправду оказались столь беспечны и непрофессиональны, что не воспользовались возможностью без всяких проблем заслать в стан врага столько лазутчиков, сколько удастся найти желающих – полагаясь на это, Спартак в свою очередь проявил бы крайнюю степень беспечности и непрофессионализма. Выхода, как водиться два: либо тратить огромные силы и средства на контрразведку (безо всякой гарантии её эффективности), либо, считая наличие лазутчиков бесспорным фактом, поставить дело так, чтобы они доносили только то, что тебе выгодно – и ничего более. То есть секретность плюс искусная дезинформация. Судя по всему, Спартак выбрал второй путь – при правильной постановке дела гораздо более эффективный. Во всяком случае даже из скудных сведений, донесённых до нас античными историками видно, что армия Спартака регулярно оказывалась совсем не там, где её ожидали увидеть римляне.
Так что пытаясь реконструировать планы Спартака мы должны всё время помнить, что планы эти тщательно скрывались и прятались за искусными «обманками». Из этого и будем исходить.

БЕРИ  ШИНЕЛЬ, ПОШЛИ  ДОМОЙ !  ИЛИ …

Так чего же хотел Спартак? Плутарх уверен, что он хотел увести войско из Италии. Правда, историк не уточняет (или сам толком не знает) зачем: то ли просто хотел вывести людей из рабства, то ли собирался организовать широкий фронт антиримской борьбы. Что касается первого – спорить не буду. Спартак, по-видимому, был чрезвычайно далёк от мысли удерживать людей в своём войске силой или уговорами. Если когда кого и уговаривал – только если видел, что люди собираются сунуть голову в петлю да ещё верёвочку намылить. Так что если бы всё войско дружно выразило вдруг желание разойтись по домам – Вождь возражать бы скорее всего не стал. Разве что предложил бы сперва разобраться с очередной римской армией – чтобы под ногами не путалась и за подол не хватала. Возможно (и даже вероятно) что в подходящие моменты он даже и предлагал нечто в этом роде. Из абсолютно практических соображений. Войско его вне всяких сомнений уступало римскому как выучкой, так и обеспеченностью (оружием, едой, одеждой и т.д.). Восполнить это можно было исключительно дисциплиной (с которой тоже были проблемы) и высоким моральным духом. То есть каждый из повстанцев от корпусного командира до последнего обозника должен был ясно понимать, что находится здесь в силу своего чётко выраженного желания. Чтобы в случае необоснованных возражений Вождь мог заявить: «Вам предлагали разойтись по домам? Не захотели? Тогда не рыпайтесь!»
А почему же не захотели? – удивляется А.В. Вроде бы вот он дом, рядом. Ну, во-первых, для кого рядом (для галлов), а для кого за тридевять земель (для большинства остальных). Туда ещё добраться надо. А добравшись – что там делать?
В рабство попадали в основном во время военных компаний (или разбойных набегов, разница часто была малозаметной). А значит у каждого второго вчерашнего раба и сегодняшнего бойца армии повстанцев дом был разрушен, а родные или убиты, или уведены в рабство . Так что возвращаться им было просто некуда – разве что на остывшее пепелище. Ну а те, чьи семьи и дома были в целости на момент их порабощения – могли ли они быть уверены, что их там ждут и примут с распростёртыми объятьями? Куда более вероятно, что жена давно вышла за другого, а подросшие дети успели поделить наследство. Раб – «живой мертвец», редко кто станет рассчитывать на его возвращение. Особенно при отсутствии всяческих известий. Исключения конечно были, но …
Итак, как минимум половина повстанцев знали, что вернувшись на родину застанут либо давно остывшее пепелище, либо картину Репина «Не ждали», плавно переходящую в пословицу «Незваный гость хуже татарина». Добавьте сюда тех, кто имел весьма мало шансов добраться до дому ввиду его отдалённости, местную италийскую публику, а так же рождённых в рабстве – и кто останется? Процентов от силы двадцать тех, кто считал (возможно даже и небезосновательно), что ему есть куда возвращаться, но не делал этого по идейным соображениям. Убеждённые борцы (с рабством вообще или с Римом конкретно). Но если уж хочется бороться, то лучше делать это на территории врага. Хотя бы потому, что тогда можно с ней (территорией) не особо церемониться. От реквизиций и превратностей войны будут страдать не твои, а его (врага) сородичи.
Те же представители рабского сословия, которые полагали, что им есть куда идти и идейными борцами не были в армию Спартака вообще в основном не попадали – разве что случайно. Такие старались под шумок добраться домой самостоятельно – это и быстрее и, при всём риске, всё же безопаснее.
Так что меня меньше всего удивляет, что на вопрос: «А не покинуть ли нам сей благословенный (проклятый) край?» Спартак получал дружное: «Нет!!!». Другое дело, насколько настойчиво звучал сам вопрос. Забегая вперёд скажу, что по моему мнению тон вопроса был самый ненавязчивый – примерно как у Бильбо Беггинса, интересующегося, не останутся ли господа гномы до ужина. Прежде чем начать объяснять, почему я так думаю, коснусь ещё одного предположения А.В. – что большая часть экс-гладиаторов среди повстанцев были просто наняты Спартаком с помощью посредников. Поэтому, мол, как честные наёмники, они никуда и не рвались, а послушно выполняли приказы. Не стану обсуждать сколько таким образом можно набрать народу и что сделают с таким агентом-нанимателем если его цели и задачи станут известны  . Вопрос в другом: каким образом Спартак мог платить наёмникам? Через счёт в Швейцарском банке? Напомню: первоисточники утверждают, а А.В. не спорит, что в войске повстанцев было запрещено владение золотом и серебром. Равно как и грабежи. Так что, наёмники у него за похлёбку воевали? Так это уже не наёмники.
Конечно, выкупить через посредника десяток-другой знакомых (лично или по рассказам) и перспективных бойцов Спартак мог, но погоды это явно не делало.
А теперь, покончив с отступлениями, попробуем разобраться: чего же действительно хотел Спартак? Каковы были его цели, задачи и стратегические планы? А для начала – какими они не были. И почему.
1.ГИБЕЛЬ РИМА. Ну, вообще-то, Спартаку не за что любить Римское государство. Но нет никаких оснований считать, что он Рим ненавидел. В смысле активно ненавидел. По принципу «Чтобы камня на камне не осталось и землю солью засеять!». Конечно мы (повторюсь!) крайне мало знаем о намерениях Спартака и ещё меньше – о его чувствах. Более того, даже о его действиях мы знаем гораздо меньше, чем хотелось бы. К тому же в основном из третьих рук. Так что судить приходится более по ощущениям и логическим реконструкциям. Так вот: судя по всему Спартак вовсе не ставил целью своей разрушение Рима. Во-первых, он должен был отлично понимать, что имеющихся в его распоряжении сил и средств для взятия Рима явно недостаточно. Одно дело бить противника в поле: можно выбрать место и время, можно использовать психологические факторы. И совсем другое – штурмовать столицу. Тут уж все психологические факторы против тебя. Как говорит пословица «В своём гнезде и голубь ворона заклюёт». Тем более что римляне – далеко не голуби. К тому же Рим крепость и не из последних. Для взятия хорошо укреплённого города требуется умение, опыт и соответствующее техническое оснащение. Которых у повстанцев не было. Конечно, можно было бы рассчитывать на «фактор нестабильности» в лице сотен тысяч рабов, населявших Рим. Но: а.) Не каждый раб – потенциальный повстанец, б.) При отсутствии оружия и организации любой бунт обречён на провал и в.) римляне вовсе не дураки и в критической ситуации способны на действия решительные, даже слишком. Помниться во время Второй Пунической в каком-то городке (Клазимены, кажется) римский гарнизон перебил всех жителей разом – чтобы к Ганнибалу не переметнулись. Превентивно.
Так что взять Рим шансов у Спартака практически не было. А, во-вторых, хоть бы и были – зачем ему это? Рим – не Регий, здесь бы уже никакая сила не удержала повстанцев от стремления разнести всё по камешку. Через несколько дней на месте Вечного города осталась бы груда обгорелых камней вперемешку с трупами. Вряд ли Спартак так старательно и страстно старался избежать подобных зрелищ в Компании для того, чтобы любоваться ими в Лациуме. Такая пошлость, как бессмысленная месть, его явно не привлекала.
Резюме: взятие (читай «разрушение») Рима Спартак должен был считать а.)невозможным в данных обстоятельствах и б.)бессмысленным. А все его «телодвижения» в эту сторону – либо попытка отвлекающих манёвров, либо чистая «деза».
3.СОЗДАНИЕ СОБСТВЕННОГО ГОСУДАРСТВА. В смысле – именно собственного. Стать царём, диктатором или Первым Консулом. Весьма сомнительно. Судя по всему Спартак был в значительной степени равнодушен как к внешним атрибутам высокого положения, так и к даруемым оным «приятностям». Правда он полагал (в отличии от многих – не безосновательно), что лучше большинства окружающих знает как на ёлку залезть и не очень уколоться. Но, убеждая в этом других, всегда проявлял разумную умеренность и разборчивость в средствах.
Для подобного человека – очень ответственного, но весьма умеренно тщеславного – власть не может быть целью. Максимум – средством. Причём не самым желанным. Власть – штука местами приятная, но при этом весьма обременительная. А власть единоличная, но при этом лишённая привычности, не вошедшая ещё в традицию, даёт гораздо меньше возможностей, чем накладывает ограничений . Не говоря уже о необходимости отбиваться от желающих занять твоё место. В общем, удовольствие на любителя. Хотя в любителях недостатка никогда не ощущалось. Вот только Спартак, по всему судя, не из их числа.
4.КОАЛИЦИЯ «БЕЙ РИМЛЯН!». И правда, почему Спартак не пошёл в Галлию? Там шла война с римлянами, совместными усилиями можно было и победить. А потом дальше, во Фракию … в общем у А.В. это достаточно красочно описано, не стоит повторять. Да не обидится на меня А.В., но он насмотрелся старой кинохроники. Из времён Второй Мировой. Кадры «Советские танки входят в (Прагу, Софию, Варшаву …)». Однако для тамошних (чешских, болгарских и далее по тексту) вооружённых сил (имеются в виду, разумеется, антифашистские силы – в основном партизанские) Советская армия была безусловным союзником и, в то же время, не соперником. В том смысле, что, скажем, Броз Тито вряд ли мог подозревать, скажем, Георгия Жукова в стремлении занять по окончании войны его (Тито) место в руководстве Югославии. Но и при этих условиях всё было совсем не так однозначно. А уж об отношениях с Союзниками (сиречь Англией и Америкой) я даже и говорить не стану.
Теперь вернёмся в первый век до н.э. И представим: войско Спартака входит-таки в Галлию. Ну, во-первых, неохотно (по изложенным выше причинам). Во-вторых если и не сильно, то заметно потеряв в численности – вряд ли италийцы захотят тащиться за сто вёрст кровавого киселя хлебать, да ещё за бесплатно. А в-третьих (и главных) в каком статусе она (армия) туда вступит? Всё же какое никакое, а государство. И правители имеются – даже больше, чем надо бы. Впрочем, это уже в-четвёртых. В смысле наличия достаточного числа правителей (вождей, князей – или как они там назывались?), отнюдь не пришедших в восторг от появления на подотчётной территории талантливого и авторитетного чужака. Кто его знает, что у него на уме? Тем более, что по всем тактико-стратегическим вопросам у него имеется своё мнение. И, что особо (как уже отмечалось) противно – правильное. То есть немедленно возникли бы те же проблемы, что прежде с Криксом, а затем с Кастом и Ганником. Только в ещё более резкой форме. Что в-пятых заставит галлов (которых среди повстанцев было-таки немало) выбирать, на чью сторону встать: любимого вождя, с которым одержано столько побед, или своих соотечественников и где-то даже родственников. В-шестых армию опять-таки надо а.) кормить б.) одевать и далее по тексту. Правда, «войсковая казна» уже создана. И, видимо, немалая? Хотя кто его знает, велика ли была «заначка». Во всяком случае нигде не упоминается что после разгрома повстанцев кто-то обогатился.
Нет, конечно можно себе представить идеальный вариант: галльские предводители ставят Дело (разгром римских интервентов) выше личных амбиций и подозрений и соглашаются считаться с мнением пришельца, а так же с ним самим – как союзником и талантливым полководцем. Население соглашается кормить-поить союзников за весьма умеренную плату. Спартаковцы строго соблюдают дисциплину, не задирают местных, не таскают чужих поросят и любовь крутят исключительно с незамужними и только с серьёзными намерениями. Местные воины, в свою очередь, не ехидничают на счёт рабской доли и не пытаются выяснять, кто героичнее. Дружно разбив римлян честно делят добычу (ой, что-то уже фантастикой попахивает!) и … а вот что «и»? По А.В. – идут освобождать Фракию. Причём галлы (пусть и не все) идут тоже. Бесплатно. (Или запрет на грабежи уже отменён? Тогда кого грабим? Освобождаемые земли?) Ну ладно, пусть идут. Бесплатно и дружно. Но Фракия - тоже государство и там тоже есть вожди-князья. И все допущения – по новой.
Предположим (фантастика так фантастика!) что все эти трудности Спартак преодолел. Гений он, или кто? И им опять удалось победить. И опять встаёт вопрос: а что же дальше?
Даже если Спартак вдруг решил, что его истинной целью является освобождение родной Фракии от римских захватчиков – согласиться ли с ним войско? Сотня тысяч человек, которые несколько лет терпели всяческие лишения и проливали кровь – за что? За то, чтобы местные фракийские князья вновь могли разбойничать по своему вкусу? И куда теперь деваться этому войску? Мирно разойтись по домам? Ой, вряд ли! Особенно если учесть, что у большинства домов и вовсе нет.
Есть вариант: Спартак становится царём. Объединяет фракийские племена, строит передовое государство … Одновременно отбиваясь от: а.) тех, кто считает, что они не хуже смотрелись бы на троне б.) тех, кто полагает единое государство покушением на их права и свободы в.) тех, кто полагает, что он строит государство слишком (недостаточно – нужное подчеркнуть) передовое г.) римлян. Они ребята упорные и поражений не любят: ты их в дверь – они в окно д.) всех ближних (и не очень) соседей – малоустроенное государство всегда считают лакомым кусочком е.) собственных соратников, полагающих что они не за это кровь проливали… ну и так далее.
При этом не забудем: строительство государства – дело дорогое, как и любое строительство. Где взять деньги? Варианта два: грабить свой народ или чужие. Со своего, разорённого войной, много не возьмёшь ...
Вывод из всего вышесказанного: даже при самом удачном развитии событий Спартаку светила роль вульгарного тирана-завоевателя (тирана в античном смысле, т.е. единоличного правителя, получившего власть ненаследственным путём. В лучшем случае). Плюс бесконечная война, отнюдь не способствующая счастью и процветанию кого бы то ни было (я имею в виду – из простых смертных, не владык). Такая вот перспективка.
А теперь забудем всё вышесказанное. Потому что всё это вообще имеет смысл обсуждать лишь в том случае, если целью – стратегической целью! – Спартака был разгром Рима. До основанья. А зачем? Зачем Спартаку стремиться к этому? Не к поражению Рима, а к его конечной гибели? Разве что из вульгарной мстительности – но мы уже, надеюсь, убедились, что этого малопочтенного свойства Спартак был в значительной степени лишён. Если когда и мстил, то делал это весьма изящно, а главное – избирательно.
Замечу ещё раз в скобках: мемуаров Спартак не оставил. Как и его ближайшие соратники. К сожалению. Так что его истинные цели и задачи мы знать не можем - а можем только предполагать. И уже предположили: «Счастье для всех и пусть никто не уйдёт обиженным». Это – Цель. А средства? Логично предположить, что для начала неплохо бы создать какое-нибудь государство с подходящими законами и проповедовать идеи «Свободы, Равенства и Братства» с помощью, как сейчас модно выражаться, административного ресурса.
«Стоп!» – скажут мне, - «А как же все предыдущие утверждения? Стенания на счёт тягот царской власти и дороговизны строительства?» Но в том то и фокус, что Спартак вовсе не собирался строить новое государство и уж тем более становиться его единоличным правителем.
Читайте фантастику, господа! Старую, добрую, «сайнс фикшн». К примеру: братья Стругацкие, «Чрезвычайные происшествия». Там есть такая сцена: на испытании некоего электронно-разведывательного комплекса под названием «Оранг» на него напускают танк. Настоящий боевой танк, правда на «автопилоте». Что делает «Оранг»? Превращает танк в груду оплавленного металла? Фигушки! Он («Оранг») берёт его (танк) под свой контроль. С перспективой дальнейшего использования.
Так неужели Спартак глупее, чем какой-то кибер? Перед ним был роскошный «танк» - Римское государство, оставалось его только «перепрограммировать». Взять под контроль. Кстати, для внедрения любых (в том числе передовых) идей Рим подходил как нельзя лучше. Он изначально охотно воспринимал чужие обычаи, культуру, религии, творчески их перерабатывая и уже как свои разнося затем по миру. Другое дело, что эта «творческая переработка» иногда принимала совершенно чудовищные формы (как это случилось с теми же гладиаторскими боями) – так ведь исключения только подтверждают правило. В конце концов эллинскую культуру мы знаем в значительной мере благодаря римским копиям.
Правда, существовала загвоздка. Ни одному, даже самому космополитичному, квириту, я думаю, и в страшном сне не могло присниться владычество над родным городом какого-то варвара, да ещё бывшего гладиатора. Даже осуществляемое в самых конституционных формах. И существовал выход: найти сообщника. Посредника. Человека, которому Рим согласиться подчиняться. Если его (Рим) о-ч-ч-ч-ень хорошо попросить.
Нужен соратник-римлянин. Именно соратник. Сознательный (пусть и не бескорыстный) союзник, а не просто марионетка. Потому что: а.) Управлять марионеткой – занятие сложное и трудоёмкое, б.) Марионетки периодически стремятся оборвать ниточки, причём обычно – в самый неподходящий момент, в.) За «куклой», как не прячься, рано или поздно разглядят «кукловода» … можно привести ещё аргументы, но хватит и этих. Нет, только союзник! Причём кандидат на эту роль должен обладать рядом таких качеств, которые и сами по себе достаточно редки, а уж в комплекте! Он должен быть:
1. Умным и достаточно инициативным – чтобы не превратиться в ту же «куклу».
2. Весьма известным и авторитетным – чтобы «куклу» в нём не заподозрили.
3. Честным т.е. склонным держать данные обещания и соблюдать заключённые договора.
4. Без излишних предрассудков (не всякий пойдёт на сотрудничество с варваром)
5. Смело мыслящим, способным воспринимать неординарные идеи и принимать неординарные решения.
6. Просто смелым.
7. Умеренно честолюбивым – чтобы власть ценил, но и добрым советом не пренебрегал.
8. Решительным, но не жестоким.
И это только часть требований! Легко понять, что выбор был невелик. Собственно, его и вовсе не было. Классическое «безальтернативное голосование»! Даже неинтересно называть имя. Тем более, что его уверенно называют все: от Джованьоли до А.В. включительно. Однако, вот что забавно: современные авторы пишут о контактах Спартака с Серторием так уверенно, словно сами участвовали в переговорах, а вот античные не пишут вовсе. Или я не читала. Ладно я, сам А.В., похоже, не читал. Во всяком случае цитат не приводит. Так только, весьма косвенные соображения.
Впрочем, здесь та же ситуация, что с римскими лазутчиками в армии Спартака. Они были потому, что их не могло не быть. Может, потому и не упоминают об этом античные авторы. Ясно даже и ежу: два естественных (до определённого момента) союзника должны были попытаться договориться. А вот на каких условиях и удалось ли им это – летописцы, увы, не разузнали. Значит не о чем и писать. А то получится КВН-овский прогноз погоды: «Погода завтра будет.»
Итак: попытка переговоров была, т.к. её не могло не быть. По чьей инициативе? Трудно сказать. Скорее всего, движение было обоюдным. Впрочем, это вообще не принципиально. Гораздо интереснее другое: какие условия выдвигала каждая из сторон и было ли достигнуто соглашение?
Например, автор трилогии «У Понта Эвксинского» Полупуднев (автор, кстати, неплохой, хотя и не знаю, насколько исторически адекватный) считает (или во всяком случае пишет в своём романе), что соглашение могло быть подписано практически в любую минуту, вот только Митридат помешал. У них с Серторием было соглашение: не заключать «левых» договоров без согласия партнёра. Вроде бы логично. Со «своими» повстанцами (тем же Савмааком) Митридат не миндальничал. С другой стороны – то свои. То есть против тебя, любимого, выступившие. А вот против Рима (ненавистного) – почему бы и нет? Подумаешь, гладиаторы! Пираты вон тоже не из потомственной аристократии (в основном), а с ними Митридат дело имел охотно. Даже дружил, говорят. Так что сам он может быть «разговоры разговаривать» со Спартаком и не стал бы (не царское это дело). А вот Серторию мешать – зачем?
Теперь: что пишет об этом А.В.? Митридата он в это дело вообще не вмешивает (и мы не будем. Считаем, что он самоустранился), а предполагает, опуская технические подробности, следующее: Серторий предлагает Спартаку увести подальше от Рима армию Красса (предварительно основательно попугав римлян, чтобы армия эта побольше была. А в Риме войск, соответственно, поменьше осталось). Пока двое (Спартак и Красс) дерутся где-нибудь в Нарбонской Галлии третий (Серторий) быстренько завоёвывает Рим. Затем, пользуясь ненавистью Красса к Помпею (завистливой ненавистью), натравливает одного на второго. Избавляясь разом и от врага и от конкурента. Спартак же уводит повстанцев куда подальше, получая за услуги какой-нибудь милый пустячок – к примеру, родную Фракию. Спартак (по А.В.) делает вид, что согласен, выполняет первую часть договора, потом тихо ждет в сторонке, пока господа квириты режут друг друга в гражданской бойне, а когда оные квириты наломают достаточно дров – возвращается и подносит спичку (ну ладно, не спичку. Факел). Не забывая плеснуть маслица.
Вообще-то схема не так уж плоха, вот только для её осуществления Серторий должен быть с одной стороны жестоким властолюбцем, готовым ради собственной выгоды инициировать новый виток гражданской войны (причём с очень кровавым "прогнозом"), а с другой - наивным лохом. А Спартак – беспринципным циником или фанатичным римоненавистником. Серторий, при всех его военных и административных талантах искусством грязной интриги, видимо, не владел совершенно. Во всяком случае Перперне удалось его «развести» без особых проблем. Так что попасться на обман он вроде бы мог, но вот замыслить подобную "игру" с соотечественниками – вряд ли. Да и Спартак … Каким бы ужасом перед повстанцами (и их «деяниями») не были наполнены античные произведения – не могу не повторить (не без удовольствия) что многие (если не все) авторы более или менее резко, но дистанцируют бесчинства войска от действий и помыслов его вождя. Войско может вести себя буйно и жестоко – Вождь постоянно стремиться к порядку и максимально возможной степени гуманности. Получается, что два года Спартак притворялся (очень умело) «белым и пушистым», рискуя при этом очень многим (включая собственный авторитет и «должность» вождя) – и ради чего? Чтобы Серторию голову заморочить? Впрочем, притворяться он должен был гораздо дольше: человек, до восстания призывавший «рвать глотки», а потом грудью встающий на защиту мирных обывателей вызовет, как минимум, недоумение. Быстро переходящее в недоверие.
И ещё в скобочках замечу, что предлагаемая А.В. схема предусматривает во главе антиповстанческой армии Красса и только его, со всеми его «помпеянскими» комплексами. Другого на Помпея не натравишь. Но Спартак стал реальной силой задолго до того, как против него выступил Красс. Или оба консула ради приятной прогулки против него выступали?
А, собственно, сам-то Серторий чего добивался? Так вот, если верить Плутарху, - собственно, ничего. Всю эту кашу он вовсе не заваривал, попал в неё в результате Сулланско-Марианских склок и в общем не против был выбраться. Да вот не получалось. Это не он воевал против Рима – наоборот, Рим против него. Сам Серторий вроде бы и рад был помириться, да в цене никак сойтись не могли. Причём завышены были скорее требования Рима (в лице его отдельных представителей). А в общем родному городу Серторий ничего плохого не хотел. Наоборот, хотел только хорошего (правда, в отношении некоторых «избранных» граждан он, возможно, не был столь категоричен). Поскольку это тот редчайший случай, когда в паре эллин – римлянин у Плутарха более симпатичным выглядит последний, мы можем в это (его «симпатичность») и поверить. Из чего и станем исходить.
Что мог Спартак предложить Серторию? В идеале он должен был смоделировать такую ситуацию, когда Серторий возвращается в родной город (к чему он стремился), а город при этом избавляется от массы неприятностей. Сиречь войн. В том числе и гражданских (а не приобретает их, как в варианте А.В.). То есть выгоду должен получить не только Серторий но и Рим в целом - в виде мира и последующего процветания ввиду избавления от малоудачных (читай "малоприбыльных") войн. Что мог Спартак попросить взамен? Скорее всего его могли заинтересовать некие глобальные перемены в римском законодательстве (с перспективой их дальнейшего распространения). Но чтобы иметь возможность заплатить такую цену Серторий должен был вернуться в Рим а.) правителем и б.) правителем, которого примет большинство и примет охотно. Причём это должно быть не «большинство в 50% плюс один голос» (от 20% проголосовавших), а большинство подавляющее. Настолько, чтобы «подавленное» меньшинство сидело и не чирикало. А тем более не устраивало заговоров и прочих гадостей. А тех, кто только замыслит подобное, «душили в колыбели», причём без вмешательства правительства. То есть из «врага народа» Серторий должен был превратиться в «спасителя Отечества». Трансформация сложная. Но не безнадёжная, были в истории прецеденты. Попробуем оценить шансы Сертория.
1.Серторий – враг Рима? Враг-то он враг, но, в общем, не очень страшный. Этакое «Лихо одноглазым» (если у Вас два глаза, можете не беспокоиться). Сидит себе в Испании, ведёт вялые «перестрелки» то с Помпеем, то с Метеллом …во всяком случае так это должно было представляться из Рима. Если считать (как это небезосновательно делает А.В.), что в Риме у Сертория есть влиятельные друзья (покровители, сообщники – не знаю, как правильнее), то им весьма несложно представить его невинной жертвой обстоятельств. Примерно так: талантливый полководец, незаслуженно обиженный Отечеством и вынужденный бежать из оного, всё же не затаил злобу и, даже вынужденный (исключительно из самозащиты!) поднять меч против Рима в любую минуту готов повернуть его (меч) против его (Рима) истинных врагов … Не стану тут приводить доказательств насколько близко (или далеко) эта версия отстояла от истины. Думаю, что не очень. В смысле – не очень близко, но и не так, чтобы далеко. Важно другое: народ римский легко мог в это поверить. Если с самого начала не верил.
2.Требуется  истинный враг. Страшный. Ну, о-ч-ч-ч-ень страшный! Такой, чтобы победа над ним однозначно воспринималась как СПАСЕНИЕ ОТЕЧЕСТВА (все буквы заглавные). Правда, во врагах у Рима недостатка никогда не ощущалось, но не всякий годиться. Всякие там галлы-фракийцы – однозначно нет. От гражданских свар всех уже тошнит, да и во врагах в данном случае – сам Серторий. Митридат? Враг, конечно, и головная боль (одни его каперы чего стоят), но какой-то далёкий и … привычный, что ли? К тому же для метрополии как таковой пока вроде бы не опасный. Да и у Сертория с ним договор заключён (это многим известно, а кто не знает – тому расскажут). В общем, и этот вариант не годится.
Да, нелегко стать Спасителем Отечества! Врагов вроде бы много, а присмотреться … Так вот, если присмотреться, то вариант только один. Спартак. Вот только возникают две загвоздки: как Серторию ухитриться с ним схватиться и как из этой схватки выйти победителем?
Не знаю, продумывал ли этот вариант сам Серторий, но представьте: приезжает к нему тайный посланник и предлагает Рим на блюдечке с голубой каёмочкой. Зама-а-а-нчиво!
Как именно всё это предполагалось осуществить? Н-у-у, ребята …Если бы я знала, как такие штуки проворачивать – мне бы не у тяги в лаборатории стоять, а в генштабе сидеть. В американском. Вторжение в Ирак консультировать. Могу только – со значительной долей условности – предположить общую схему:
1.Итак, враг у нас есть. Страшный и ужасный. Непосредственно Риму угрожающий. Создавший себе армию из ничего и обращающий римские армии в ничто. Римских «орлов» коллекционирует как щёголь – модные сандалии. Народ и сенат – в панике. После разгрома консулов никто не высказывает желания выступить против «этого монстра» - даже с учётом обещанных (весьма обширных) наград  и полномочий. Рискну предположить, что именно на этом этапе в игру должен был вступить Серторий. Вернее сначала – его римские друзья-соратники-покровители. Им следовало – по возможности тонко – внедрить в сознание народа (а главное – сената) следующее: дабы не губить репутации (и жизни) честных-благородных граждан следует натравить на Спартака мятежника Сертория. Кто бы ни победил – у Рима будет одним врагом меньше. Он ведь хотел мириться? – вот пусть и поработает! А то с этой Испанской компанией давно пора развязаться, пока обнаглевший Помпей и вправду (как он, говорят, грозится) не явился в Рим со всем войском требовать возмещения военных издержек. Как будто нельзя возмещать их за счёт добычи? Нет добычи? Так тем более надо кончать с войной которая даже добычи не приносит!
Такие вот (в первом приближении) могли приводится аргументы. Которые, при случае, можно было подкрепить ещё чем-нибудь на букву «а» . Могло получиться? Если учесть, что дело происходит в обстановке, фактически, паники – очень даже могло!
2.Итак, Серторий (на определённых условиях) получает армию и соответствующие полномочия для войны с гладиаторами. Что дальше? Неужели Спартак готов (пусть даже ради достижения в неком отдалённом будущем великой Цели) просто подставить свою армию под мечи врага? Да нет, конечно! Тем более, что, по «условиям задачи» он должен сохраниться в качестве реальной силы. Но неужто два талантливых полководца не сумеют по взаимной договорённости грамотно разыграть битву? Так, чтобы при минимальных потерях изобразить полный (но не окончательный!) разгром повстанцев? Особенно если вспомнить, что большинство рядовых в спартаковской армии из военного дела знали только за какой конец копьё берут. Впрочем, если бы кто-то что-то и заподозрил – он, скорее всего, пришёл бы со своими сомнениями к Вождю. Который его (в зависимости от ситуации) либо разубедил, либо посветил в подробности и «взял в дело». В конце концов сообразительный помощник ещё никому не мешал.
Может быть, кто-то из римлян заметил бы подставу? Да не смешите мои тапочки! Даже если бы повстанцы перебили половину римского войска, а потом отступили прогулочным шагом под лёгкую музыку – и тогда римляне кричали бы о выдающейся победе. Причём дня через два сами бы в неё свято поверили – до последнего легионера. Люди всегда легче всего верят в то, чего очень хочется.
3.Следующим пунктом программы «разбитые» повстанцы уходят куда-нибудь в тихий уголок, где можно неопределённое время существовать в качестве реальной, но не непосредственной угрозы. А героические «победители» под победные букцины возвращаются в Рим. А точнее – героический победитель. То бишь Серторий. В качестве, между прочим, единственной надёжной защиты от той самой «реальной угрозы». Если его «пиарщики» не забудут хорошенько внушить это согражданам – популярность Серторию обеспечена. А заодно высокий пост и ещё более широкие полномочия. Позволяющие проводить свою политику. Может быть даже помириться с Митридатом. На условиях взаимовыгодных. Всё же они с Серторием давние союзники, а Митридат хоть и числится римоненавистником, но, в общем, вполне «реальный политик». Подумав немного он поймёт, что в новых реалиях мир ему даже выгоднее, чем Риму. И надо заключить его побыстрее, пока сам Рим этого не понял. А то цену заломят! Ну и заключит. И настанет для Рима «мир и во человецах благоволение» (всякие там галлы-фракийцы не в счёт. С сильным Римом им не справится). И Серторий – популярный политик и полководец, избавивший Город от страшного врага и принёсший мир на родную землю – сможет без существенных помех заняться осторожненькими (вначале) реформами. Под классический уже и в те времена напев: «Теперь вы все убедились, что устаревшие законы и лишённые гибкости ортодоксальные политики едва не привели Рим к краху». Тут главное не забыть, что политик-реформатор как сапёр – ошибается один раз.
А Спартак? Выбирает, как уже сказано, «тихий уголок». Какой? Понятия не имею! Моего знания историко-политической географии явно не хватает для точного «адреса». Ясно только, что оный «уголок» должен был обладать рядом качеств: а.) не слишком мал, чтобы обеспечить более-менее комфортное существование нескольким десяткам тысяч человек в течении ряда лет, б.) малонаселён – чтобы оное существование было, по возможности, бесконфликтным, в.) не слишком велик и соблазнителен, не то найдутся любители отбивать его не считаясь с потерями – оно Спартаку надо? г.) близок (но не слишком) к Риму – чтобы наиболее предприимчивые из числа рабов могли «пополнить ряды», но, желательно, не толпами. Выбор, думаю, нелёгкий, но возможный. Так что, опять-таки получается государство? Скорее, что-то вроде Запорожской Сечи. Сложность состоит в том, чтобы удержать соратников от стремления к немедленному реваншу. Можно, например, попробовать внушить им (всем!), что для победы над Римом нужна не просто хорошая, а прямо-таки идеальная армия. И заняться сей армии созданием. Идеал, как известно, недостижим, но стремиться к нему можно. Причём делать это можно бесконечно долго. Правда, придётся тонко лавировать между опасностью «закисания» в состоянии вечной подготовки к чему-то и «головокружения от успехов» при первой же удачной вылазке. То есть вылазки устраивать надо. Хотя бы для того, чтобы в Риме про тебя не забывали. Как враги, так и союзник. Которому стоит иногда тонко напомнить, что не следует нарушать договорённостей. Главное – следить, чтобы эти вылазки не всегда были удачными. И чтобы неудачными они были только в тех случаях, когда это выгодно также и упомянутому союзнику. Потому что Серторию было бы очень выгодно особо настырным оппонентам сказать нечто вроде: «Реформы вам не нравятся? Мир не устраивает? А что устраивает? Победоносная война? Так флаг вам в руки! Что? Армию побольше? Так это, дорогие, ещё заслужить надо. Мало этот тип нам народу угробил? Так что успехов, господа, а воду нальём когда нырять научитесь». Но крайне невыгодно, чтобы упомянутые оппоненты одержали хоть что-то похожее на победу. Побеждать Непобедимого должен только и исключительно он (Серторий то бишь). Лично. С другой стороны и римлян побеждать должен бы (в идеале) только Спартак. Лично. Да ещё при всём этом постараться, чтобы никто подставы не заподозрил. Не говоря уже об опасности банальной утечки информации (нескольких ближайших соратников  по любому посвятить придётся!). В общем по сравнению с этаким фокусом хождение по лезвию бритвы должно казаться забавой для детей младшей группы детского сада. Нужно ведь ещё позаботиться о «минимизации» потерь. Причём, желательно, с обеих сторон. Ну да никто и не обещал, что будет легко!
Вот только не спрашивайте меня, какие такие реформы должен был по договору проводить Серторий! Сформулируем так: максимально возможно прогрессивные. В смысле Свободы, Равенства и Дружбы народов.
Ну как, согласился бы Серторий на такую авантюру? А Спартак? Затея, конечно, опаснейшая. Зато это выход из сложившейся «патовой» ситуации. А ситуация-то действительно патовая! Причём для обоих. Серторий в Испании Помпея с Метеллом сдерживал успешно, но «пережать» явно не мог. А Спартак – ну, разобьёт он ещё одну-вторую-третью римские армии, а дальше что? Четвёртая появиться? Может быть, Сертория бы смутила плата? Те самые реформы? Но его испанская политика тоже была далека от римских стандартов (и, кстати, как раз в нужную сторону. В смысле если не Свободы, то Равенства. Правда не так, чтобы очень, но всё же …). А ведь «в плюсе» – процветание Рима и его собственное. По-моему, рискнуть стоило!
Вот таковы (в самых общих чертах) могли быть планы. А могли и не быть. Узнать точно мы (увы!) не сможем никогда (разве что станет явью любимый трюк романистов под названием «неизвестные ранее документы, найденные …»). Тем более что планы эти (такие или же совсем другие) не сбылись.
Рискну предположить, что первой крупной «накладкой» явилось появление «на сцене» Красса. То ли два предводителя к этому моменту не успели договориться, то ли «друзья» в Риме лопухнулись. Не смогли воспользоваться удобным моментом. Или просто не успели: выжидали, когда ситуация достигнет «точки кипения», а конкурента прозевали. И то сказать: зачем богатейшему человеку Рима лезть в эту кровавую кашу, где «проигрыш велик, а выигрыш ничтожен»? В качестве гуманитарной помощи родному городу? Однако ж вот – полез.
Впрочем, по большому счёту, это уже ничего не решало. Сертория убили . Не Метелл, не Помпей, даже не иберы, с которыми его весьма квалифицировано поссорили – свои. В смысле – римляне, из ближайшего окружения. Причём не из каких-то идеологических или хотя бы стратегических соображений, даже не из мести или там ненависти, а из вульгарного карьеризма. Перперна хотел стать первым, остальные – наверное, тоже хотели продвинуться? Вышел, разумеется, бред и полный разгром. Ещё несколько месяцев мятежная Иберия сражалась, но уже была обречена. Тезис «незаменимых людей нет» (увы!) давно опровергнут Историей . Иберы, оставшиеся без квалифицированного руководства и поддержки пусть и малочисленных, зато опытных римских отрядов, потерпели полное поражение. А Спартак лишился бесценного союзника. И не только. У Рима освободилась опытная, «обстрелянная» и окрылённая победами армия. И, в придачу, очень грамотный полководец.
Впрочем, на этом этапе Помпей для спартаковцев – опасность серьёзная, но не непосредственная. Актуальная проблема – Красс.
Так зачем всё же влез он в эту историю? А.В. полагает, что исключительно «забить баки» всё тому же Помпею. Возможно, что и так. Или были у него некие соображения, нам неизвестные. Не исключено так же, что со своих «олигархических» высот он настолько презирал «простых смертных», что просто недооценил опасность. Решил, что вся эта паника – исключительно от дурости, а он (умный) шутя справится с какими-то там гладиаторами. В общем – срубить по-лёгкому политический капитал.
«По-лёгкому» не вышло. Не смотря на огромные средства и полномочия, полученные от перепуганных соотечественников. Не смотря на поистине «драконовские» меры для поднятия дисциплины и боеспособности. Не смотря на то, что он и вправду был неплохим полководцем. Во всяком случае – решительным. И когда Спартак «неосторожно» уводит свою армию на самый «носок» итальянского сапога – Красс действует быстро и запирает повстанцев на полуостровке. Сравнительно небольшом и, в условиях зимнего бурного моря, достаточно безвыходном. Другое дело – насколько это было неожиданным для Спартака?
Итак, из горних высот домыслов и вымыслов (поскольку никаких документальных свидетельств «испанских» связей Спартака пока не найдено) мы, кажется, возвращаемся в зыбкое болото фактов. Зыбкое, ибо тактика Спартака сильно напоминает английскую орфографию (где, как известно, пишется «Ливерпуль», а читается «Манчестер»). Пишется: «пираты», «Сицилия», «ловушка» … Попробуем «прочитать»?
1.«Пираты». Пираты в этой истории, конечно, были. Они тогда вообще в любой крупной заварушке присутствовали – своего, а особенно чужого, не упускали. Но вот могли ли они (даже за очень большие деньги) не выполнить крупный контракт? Ох, не верю! В Риме говорили: «Честному слову пирата можно верить больше, чем честному слову сенатора». И никто не спорил. Даже сенаторы. Ибо так оно и было.
Античное пиратство – это не только (и не столько) грабежи как таковые. Это и каперство, и «работа по найму» (у того же Митридата лучшие эскадры были сугубо пиратскими), и «похищение с целью выкупа» … Для них, как для хорошего адвоката, лишиться репутации – означало лишиться работы. И дохода. Причём любой невыполненный контракт мог подмочить репутацию всех «эвпатридов удачи». А посему с любителем «кидалова» быстро расправились бы собственные «коллеги».
2.«Сицилия». А.В. утверждает, что Спартак туда и не собирался. Так – вид делал. Спорить не стану. Даже добавлю пару аргументов. А.В. ссылается на «технические трудности» переправы. А я добавлю: нечего ему там было делать. Вернее: в этот момент – нечего. Ну, кинет он туда «экспедиционный корпус». Разжечь ещё тлеющие под пеплом угли (и двадцати лет не прошло с последнего восстания) можно без особых проблем. А дальше? Опять кровавый беспредел? Причём жертвами будут уже не ненавистные «по определению» римляне (которых в Сицилии меньшинство), а вполне «нейтральные» эллины. Потенциальные союзники. А не здесь ли ключик спрятан?
3.«Ловушка». Итак, Красс отрезает Спартака на Регийском полуострове, перегородив перешеек стеной и рвом длиной 300 стадий или около 60 км. Хоть и произошло это «… сверх ожидания быстро …»(Плутарх), но не мгновенно же! Читаем Плутарха дальше: «… Сначала сооружения эти мало заботили Спартака, относившегося к ним с полным пренебрежением …». Похоже это на Спартака? В смысле – смотреть, как тебя запирают на замок не подобрав предварительно ключ? Нет, вопреки А.В. я готова признать – на Везувии он и впрямь лопухнулся. Но дважды наступить на одни и те же грабли! Да ещё такие заметные!
Так как же «читается» всё это на самом деле? Сразу оговорюсь: на этом временном отрезке я полностью солидарна с выводами А.В. Он пишет подробно, я изложу кратко – без цитат, зато с некоторыми дополнениями.
1.Контакт с пиратами, о котором узнал Красс, был не первым и не последним. Речь шла о мелких услугах в настоящем и о совместных действиях в будущем. Все взятые на себя обязательства пираты (как всегда) выполнили. Правда (дополнение первое) Лукулла прошляпили. Но не по злому умыслу. Обычный прокол, с кем не бывает. Правда, с роковыми последствиями.
Дополнение второе: утечка информации (точнее, дезинформации) была сугубо намеренной. До конца ли поверил Красс? Можно спорить. Не исключено, что поверил и действительно пытался подкупить пиратов. Представляю, как они смеялись! Деньги, конечно, взяли – они же действительно не собирались переправлять спартаковцев на Сицилию (во всяком случае в массовом порядке), так что могли обещать это римлянину не кривя душой. «Кодекс чести» соблюдён!
2.Зачем Спартак пошёл в Регий?
А.)Создав «зону влияния» на севере (там остались солидные силы, с которыми позже столкнулся Помпей), Спартак стремился создать вторую – на юге. Тем самым взяв Рим «в клещи».
Б.)В Регии, среди нелояльных Риму бруттиев, Спартак мог пополнить и экипировать войско.
В.)Паника в Сицилии, возникшая в связи со слухами о близкой высадке Спартака породила репрессии, что отнюдь не укрепляло там авторитет Рима, и без того довольно шаткий.
Г.)В дополнение к рассуждениям А.В. замечу: если попытка массовой переправы (на плотах и подручных средствах) была скорее всего чистым спектаклем для римских лазутчиков, то отдельные повстанцы в Сицилию всё же попадали. Возможно, были тут и добровольцы-смертники, высаживающиеся с тех самых плотов дабы придать достоверность спектаклю «Неудачная переправа». С самоубийственным заданием попасть в руки врагов. Таких могло быть человек 10-20, этого достаточно. Остальное доделает воображение. Но были и те, кто в руки врага не должен был попасть ни в коем случае – во всяком случае живым. Спартак не собирался в Сицилии поднимать рабов на господ – но почему бы не поднять эллинов на Рим? Превратить потенциального союзника в «кинетического» – задача трудная, но интересная. Особенно в плане долгосрочной перспективы. Ну а найти среди сотни тысяч бывших рабов десяток-другой сицилийцев (не из нищих пастухов, а таких, чтобы знали с кем можно говорить и с которыми согласятся разговаривать) – не проблема .
3.Красс считал, что поймал повстанцев в ловушку – на самом деле всё было наоборот. Это Спартак изящно нейтрализовал противника, заставив терять время сперва строя стену, а затем сидя за ней и ожидая у моря (или меж морей) погоды. А заодно «за те же деньги» получив отличный полигон. Чем, по свидетельству Аппиана, и воспользовался, тренируя войска в небольших стычках-вылазках. Красс (и римские историки вслед за ним) могли сколько угодно кричать о «неудачных попытках прорыва», о 12 тысячах убитых повстанцев при 3 штуках погибших легионеров – думаю, никто (включая получавший эти донесения Сенат) такому не верил. Потери, конечно, были. Возможно, повстанцы теряли больше – обороняться из-за стены удобнее, чем нападать. Взамен они приобретали опыт – а за него стоило платить. Но уж не 12 тысяч, думаю, даже не две. Спартак кровь людскую берёг не меньше, чем Скрудж Мак-Дак – свои миллионы Платил сколько необходимо – и не цента больше! Во всяком случае Плутарх, лишённый римского патриотизма (поскольку был эллином), обо всех этих стычках вообще не упоминает, зато пишет, что в надлежащий момент Спартак без особых проблем (и, вроде бы, даже без боя) вывел за стену треть армии.
Вот в этот момент возникает сразу несколько вопросов. И первый из них – о Помпее. Плутарх пишет, что Красс, поддавшись в какой-то момент панике, сам попросил Сенат вызвать на помощь Помпея и Лукулла. Думаю (вслед за А.В.), что в этом он (Плутарх) ошибается. Помпея вызвали аккурат когда Спартак  в Регии сидел – в это время Крассу паниковать вроде бы не из-за чего. Он-то считал себя хозяином положения! Или не считал? Может быть, в какой-то момент он понял, какого дурака свалял – и, в порыве самобичевания, действительно воззвал к «заклятому другу»? О чём потом горько сожалел. Зря, кстати. Одного его Спартак съел бы с потрохами, несмотря на все его (Красса) мнимые и истинные успехи.
Так или иначе – Помпей на пути в Италию. И с этим нельзя не считаться. Обоим. И Красс, и Спартак, являя пример редкого среди врагов единодушия, стремятся к решительным действиям. Но сначала Спартак (мастер камуфляжа) успешно делает вид, что а.) его войско на грани голода и б.) он сам в растерянности и почти в панике. Могу даже допустить, что те 6+6 тысяч погибших, о которых пишет Аппиан – выдумка не Красса, а Спартака. В одном ряду с «размётанным бурей» «флотом» из плотов и лодок. И, в качестве завершающего штриха – предложение переговоров о мире.
Не удержусь попенять А.В. – любит он поминать Джованьоли, но читал его, похоже, ещё в пионерском детстве. Не писал классик, что Красс предложил Спартаку «разговоры разговаривать»! Это консул Гелий в романе является инкогнито в лагерь гладиаторов и пытается склонить Вождя к сомнительному миру или (ещё лучше) к несомненному предательству. С помощью щедрых посулов и грязного шантажа. А переговоры с Крассом - в строгом соответствии с Аппианом - велись по инициативе фракийца.
Зачем Спартак начал переговоры в успех которых (здесь А.В. прав!) ни на асс не верил? Показать свою растерянность и нежелание сражаться? Да. Но, рискну предположить, не только. Спартак, хоть и не очень, видимо, надеясь на успех, искал «нового Сертория». То есть союзника-партнёра. Вряд ли он видел в этой роли Красса. Этот деятель с моралью голодной акулы и комплексом политической неполноценности не был «рыбой» даже на полное «безрыбье». А вот кое к кому в его окружении стоило присмотреться. Ведь за Крассом «… последовали многие представители знати …» (Плутарх). Как считает А.В. в их числе был даже небезызвестный (уже н тогда) Г.Ю.Цезарь. Вот тут уже можно было поговорить. Или намекнуть. Или хотя бы присмотреться. Не рискну предположить: было? Не было? В любом случае очень скоро начался «цейтнот» и о «стратегии дальнего прицела» пришлось забыть.
Ещё одна возможность: на фоне официальных переговоров изобразить тайные контакты. Тут главное – конкретного адреса не называть. Глядь: через месяцок все друг на друга с подозрением посматривают, а там и до внутренней склоки с доносами и репрессиями недалеко. Правда, для подобной «чёрной дипломатии» Спартак был малость слишком честным, но в качестве военной хитрости и родного войска пользы для – мог и наступить на горло принципам строгой морали. В «белых перчатках» воюют только в рыцарских романах, да и то там они (перчатки) железные.
Могла у этих переговоров быть и ещё одна (побочная) цель. По Плутарху Спартак «…дождавшись снежной и бурной ночи, засыпал небольшую часть рва землёй, хворостом и ветками и перевёл через него третью часть войска…». Только ли непогоды дожидался Спартак?
Помните советских времён анекдоты о взятии в аренду одного метра государственной границы? Легко представить: пока Красс, наслаждаясь ситуацией, «с презрением» (Аппиан) отвергал мирные предложения, а «полномочные и чрезвычайные» послы делали вид, что для них сиё неожиданно и ужасно огорчительно  некий, скажем, декурион – этакий незаметный серый служака, ни трус ни герой – «из чистого любопытства» решил  поболтать, скажем, с конюхами этих самых послов. О выдающихся статьях, скажем, во-он той, рыженькой – не парфянских ли кровей? Местная? Да быть не может! Места знать надо? Так, может, покажите? Когда? Да вот всю следующую декаду наш легион на охране стенки – постараюсь занят местечко с краю. С левого. Лучше с правого? Без проблем! Как заступлю на дежурство – факелом махну. Да нет, мои ребята не помешают, скорее наоборот. А коника вы мне всё же подберите, а? Разленился я тут, пешком ваших темпов не выдержу.
Итак, переговоры о мире успешно провалились. Оба полководца (вновь являя пример редкостного единодушия) весьма довольны их результатами. Красс окончательно убедился, что враг деморализован, откинул сомнения (если они у него имелись) в правильности своей стратегии и продолжал спокойно ждать. У моря погоды. Но дождался погоды (вернее, непогоды) как известно Спартак. Дождался – и вывел треть армии. За стену. На оперативный простор.
Почему треть? Причин тут много и все они разные. Например такая: время. Прорвать «линию Красса» (термин А.В.) Спартак вообще-то мог почти в любой момент. Земляной вал, хотя бы и со рвом – всё же не такая уж крепость. Чтобы его взять нужен всего лишь хороший численный перевес. Который у Спартака был. Вернее, который Спартак мог в любой момент создать. Крассу ведь приходилось охранять всю линию (где-то 55-60 километров как-никак). Если считать его армию в сто тысяч бойцов – получается меньше двух тысяч на километр. И от края до середины 4-5 часов быстрой ходьбы. Я вообще не понимаю – на что он рассчитывал?
То есть успех прорыва Спартаку был обеспечен – но и потери (и, возможно, немалые) тоже. А зачем платить когда можно на халяву? Опять-таки и для противника сюрпризец организовать: просыпается это он утром, глядь – а это уже не гладиаторы, а он сам в окружении. Но, чтобы уйти по-тихому – это надо сделать быстро, а пропускная способность «арендованного метра границы» всё-таки ограничена.
Причина вторая: упомянутый сюрприз. Пусть Красс почувствует себя меж двух огней. В таком положении, как известно, только одно достоинство – не замёрзнешь.
О третьей причине (побочной) упомяну чуть позже.
Сколько это – третья часть спартаковской армии? Точно неизвестно, ибо точно неизвестна численность всей армии. Источники расходятся в два раза: от 60 до 120 тысяч. Если, как в судействе, отбросить крайние оценки, выйдет тысяч так 90-100. Значит треть – это тысяч 30-35. Вам эта цифра ничего не напоминает?
Правда, «треть» могло быть определением не количественным, а качественным. В смысле – одна из трёх частей. Первая – уходит в прорыв, через «окошко» в стене. Вторая – ждёт, пока Красс погонится за первой и уже без помех движется следом. Третья – остаётся в Регии «держать территорию». А.В. рассказывает, что через полтора года (уже после «окончания» восстания) повстанцы в союзе с пиратами взяли город Тимесу. По части фактов я (как уже неоднократно говорила) доверяю А.В. безоговорочно.
Не решусь сказать, сколько повстанцев осталось в Регии, но вот «в прорыв» ушла, похоже, и впрямь треть – около 30 тысяч. А вот кто ими командовал? В интерпретации дальнейших событий (до отхода Спартака к Брундизию) мы с А.В. расходимся радикально. Не стану излагать его версию (читайте книгу!), моя же – вот она:
Я обещала назвать третью причину разделения войска. Вернее – причину, определившую состав частей. А ещё вернее – состав «корпуса прорыва».
Спартак старательно и успешно дурил головы римлянам, заставляя их расслабиться и потерять бдительность – но для этого он должен был основательно задурить головы собственному войску (по причинам, изложенным выше). Ну, настоящей паники он, конечно же, не допустил бы – но недовольные были. В том числе и среди командования. А кто у нас там в вечной оппозиции?

Небольшой очаг у входа скупо освещал палатку и двух людей в ней. Спартак сидел у очага, неотрывно глядя на язычки пламени. Гость расхаживал взад-вперёд, словно тяготясь тесным пространством.
- Я ничего не скрываю от тебя, Каст, - голос и лицо Вождя казались абсолютно спокойными, и только пальцы, обламывающие мелкие веточки выдали бы внимательному наблюдателю изрядную долю раздражения, - Ничего. Ни от тебя, ни от остальных вождей. Вот только многое из этого не стоит передавать другим. Даже вашим котрубенталам.
- От своих ты не скрываешься, - в отличии от Спартака его собеседник не считал нужным скрывать гнев – или не столь умело владел собой.
- Ошибаешься, - Спартак говорил по-прежнему спокойно, - Ребята знают далеко не всё. Но они верят мне и не задают лишних вопросов.
- Значит, это я задаю лишние вопросы?
- Наоборот. Ты даёшь лишние ответы. В том числе и себе самому. Ты придумываешь мои ответы на свои незаданные вопросы – и ошибаешься.
- Ну, ещё бы, - хмыкнул Каст, - это ведь только ты у нас ясновидящий. Читаешь мысли и друзей, и врагов.
Спартак промолчал. Каст продолжал, всё более распаляясь:
- Пока мы сидим тут и теряем время на дурацкие плоты и ещё более дурацкие переговоры..
- Это Красс теряет время, - Спартак резко поднялся, - Но в одном ты прав – пора действовать!
Он прихватил из очага тлеющую лучинку, подошёл к грубо сколоченному столу, зажёг светильник и поманил ошеломлённого Каста.
- Смотри, - Спартак развернул пергамент с картой Регия. Поверх искусного изображения углём была проведена черта, пересекающая перешеек, - сегодня во время третей стражи вот этот участок у моря будет для нас открыт. Вал тут не вплотную к воде, можно пройти, а ров – засыпим. Подойти надо скрытно, дождаться сигнала и действовать очень быстро. Времени – одна стража, не уложитесь – может подняться шум. А не хотелось бы. Будет лучше, если римляне узнают о вашем уходе не раньше утра, когда вы будете уже далеко. Возьмёшь ваши с Ганником легионы и конницу Милка  - всего получится около 30 тысяч, так?
- Так, - глаза Каста азартно блеснули, но в голосе всё ещё слышалось недовольство, - ты, похоже, всё без нас решил. А говорил – ничего не скрываю!
- Да я и не скрывал, - пожал плечами Спартак, - Что пора отсюда выбираться по-настоящему – давно говорилось, а когда точно представится случай я и сам не знал. Оставь обиды, Каст, - он примирительно коснулся плеча товарища, - тем более, что на них нет времени. До выступления всего два часа, а нам ещё многое надо обговорить. Слушай: я провожу вас до стены и вернусь назад. Тайно. Пусть все - все, Каст! –думают, что я с вами. И что вы – то есть мы – идём на Рим.
- На Рим?!
- Не увлекайся! Так должен думать Красс, а не ты!
- Опять какие-то игры …
- Эти игры называются военной стратегией. И не хмурься. Садись лучше, обсудим всё подробно…

И ещё одна картинка – так, «в скобках». В общем, чистой воды фантазия. Как любят писать Г.Л.Олди - «из ненаписанного».

С погодой им повезло – или не повезло, как считать. Холодный ветер, несущий заряды мокрого снега, конечно, не облегчал дороги – зато успешно заглушал всякий шум, неизбежный при перемещении большого количества увешанных металлом людей и лошадей. В этом ему помогало море, ревевшее совсем рядом. Ветер, дуя с берега, отгонял воду, что тоже было очень кстати – узкая полоска не перекрытой стеной суши заметно расширилась, пропуская гораздо больше народу. И уж конечно кстати было то, что непогода заставила часовых на соседнем участке больше думать об укрытии, чем интересоваться происходящем вне «зоны ответственности».
Двое стояли чуть в стороне от движущегося войска, под самой стеной, без особого успеха пытаясь прикрыться ею от ледяных порывов ветра.
- Может, мы всё же останемся? – неуверенно спросил тот, что был в форме римского декуриона (что, впрочем, непросто было разглядеть в почти полной темноте).
- Не сходи с ума, - ответил второй, плотнее кутаясь в широкий греческий плащ, - Сдадите пост и догоняйте войско. Кони вас будут ждать на берегу в стадии отсюда. Тебе, кстати, та, рыженькая.
- Да ну? – весело удивился декурион, – Ну, спасибо! А хозяин не обидится?
- Не обидится. Он вообще предпочитает пешком. Это ведь ты у нас любитель.
- Помнишь, да? Сколько же мы не виделись, Вождь? Года полтора, кажется? Хоть взглянуть бы при свете…
- Насмотришься, - пообещал Спартак. – Несколько погодя. В ближайшее время я буду, скажем так, сильно занят.
- Крассу так и передать, если спросит? – хмыкнул римлянин, - А то ещё станет искать где не надо …
- Умный ты, Квинт, - вздохнул Спартак, - весь в покойного тёзку . Смотри, не кончи так же.
- Э, нет, моя кончина будет куда увлекательнее: куча мрачных обрядов и Терпейская скала на закуску.
- Юмор у тебя, - Спартак махнул рукой в охранительном жесте, - Зря, кстати, надеешься. Попадёшься – будет тебе крест безо всяких обрядов, не взирая на чистоту крови.
- Договорились: если что – только мёртвым, - согласился Квинт, - Ты сам-то поосторожнее, - добавил он совсем другим тоном.
- Не боись, сотник, меня берегут как ценное имущество.
- Сотник?
- Встретимся – трибуном сделаю. Мне грамотные офицеры нужнее железа. Хайре!
- Было бы чему … До встречи на похоронах!
- Чьих?
- Красса, конечно.
- Раньше встретимся. Я тебя Касту не оставлю – он и так к себе лучших бойцов сманил. Ну –удачи!
- Да хранят тебе боги, Вождь!

Это было лирическое отступление – а теперь отступление логическое.
Аппиан: «Спартак … приказал повесить пленного римлянина в промежуточной полосе между обоими войсками, тем самым показывая, что ожидает побеждённых в случае поражения». Сомневаюсь, что повстанцы нуждались в подобных напоминаниях! Думаю даже, что Аппиан и сам не слишком верил в своё объяснение. Кроме всего прочего: если это было напоминание для повстанцев – зачем вешать пленного между двух войск? Нет, послание, несомненно, предназначалось римлянам. Если эпизод относится к началу «Регийского сидения» - это, скорее всего, вежливое напоминание о необходимости платить выкуп за пленных, которые мешали сейчас Спартаку больше, чем когда бы то ни было. Или же эффектное зрелище было явлено римлянам наутро после «прорыва». Тогда это был, скорее всего, «почтовый ящик». То есть в руке (или там на груди) погибшего  было послание типа: «Спартак – Крассу. Встретимся в Риме». Чтобы не мучился римский полководец догадками о планах противника. А то ещё угадает!
А теперь, покончив с отступлениями, вернёмся к вопросам стратегическим.
Почему бы Спартаку самому не уйти в «прорыв»? Да потому, что этот отряд (по размеру его правильнее называть «корпус») – приманка. Подсадная утка. Предполагается, что Красс кинется за ним, посчитав основными силами и опасаясь за судьбу Рима. Вот тут и придёт черёд «охотника»: дождаться, когда Красс схватится с «передовым отрядом» (считая его основным) и напасть с тыла. Спартак сохранял себе свободу манёвра. Почему именно Каст? Ну, во-первых, он очень неплохой командир, сумевший собрать «под свою руку» отборных бойцов. Который, во-вторых, успел до печёнок достать Спартака своим вечным стремлением подчинять стратегию идеологии, к тому же (по мнению Вождя) в корне неправильной. В-третьих, предоставив Касту практически отдельную армию и ключевую роль в предстоящей непростой операции, Спартак надеялся удовлетворить его амбиции и снять накопившееся напряжение в среде высшего командного состава армии. Как я уже говорила, для «ветеранов заговора» Спартак должен был восприниматься как выскочка и узурпатор. Не говоря уже о том, что, возможно, именно его близкое присутствие помешало в своё время консулу Гелию вырезать корпус Крикса до последнего бойца. Вытаскивание человека за уши из им же заваренной каши – обида страшная и труднопрощаемая! Спартак, хороший психолог, чувства соратника понимал и хотел примирения. Даже ценой некоторых уступок. В интересах дела, как ни крути – общего (как там Спартак относился к Касту и Ганнику лично –  не стану даже гадать ввиду полного отсутствия данных). Трудно сказать, насколько ему это удалось. Видимо, на какое-то время согласие было достигнуто. Вождь ошибся в другом.
Красс испугался.
Спартак просчитал наверное любую его реакцию, кроме этой, единственной. Не растерянность полководца, которого переиграли – ужас, липкий и тягучий, до холодного пота, до дрожи в коленках. Парализующий ужас человека, заснувшего в своей постели, а проснувшегося посреди зловонного болота. Иррациональный страх человека, никогда ничем не болевшего и вдруг ощутившего приступ тропической лихорадки. Красс – наверное, впервые в жизни – почувствовал себя беспомощным. Труд нескольких месяцев, усилия стотысячной армии – всё оказалось перечёркнуто в одну ночь с такой лёгкостью, с какой взрослый отодвигает в сторону детские игрушки, освобождая место для работы.
Но – вот ведь ирония судьбы! – именно это состояние нарастающего ужаса вынудило Красса совершить единственно правильные действия. Которые в нормальном для него состоянии казались бы совершенно невозможными и не за что не были бы совершены.
Во-первых Красс не стал нападать – ни на передовой корпус, ни на остальную армию. А во-вторых … не знаю, предлагал ли Красс вызвать в Италию Помпея или это была инициатива Сената, но теперь он истерично требовал, чтобы кроме Помпея (когда ещё доберётся!) Сенат вызвал Лукулла из Фракии. Ему-то всего делов – море переплыть. Правда, бурное зимнее море. Но – «Родина в опасности!». Сенат и народ римский, и так близкий к панике, подхватил идею обеими руками. Лукулла не просто вызвали в Италию – ему (не иначе телепатически) внушили охватившее всех предчувствие катастрофы. И Лукулл сумеет совершить невозможное.
А пока что Красс немного пришёл в себя и уяснил две вещи: на Рим Спартак не идёт, во всяком случае – сию минуту, а перед стотысячной римской армией находится всего-то тридцатитысячный корпус повстанцев. И командует им не Спартак.
Красс решился на нападение.

ЛУКАНСКОЕ  ОЗЕРО.  НАЧАЛО КОНЦА.

Рискну предположить (сколько раз я уже повторяла эти слова! А что делать?), что к моменту битвы у Луканского озера решительная ссора между Кастом  и Спартаком была ещё впереди. Разногласия, конечно, были (они с самого начала были!) но действовали они всё же пока по общему плану. Остальное – попытка подтолкнуть чрезмерно осторожничающего Красса, не желающего лезть в ловушку. Со Спартаком Красс явно не желал иметь ничего общего – так подбросим ему что-нибудь менее страшное на вид. Вроде бы получилось. Но не до конца.
Сейчас, зная результат, легко разбирать чужие ошибки. Мол, не стоило Спартаку торопиться. Пусть бы Красс поостыл, перестал мандражировать, разозлился на весь мир и самого себя за испытанный страх – и, чтобы реабилитироваться в собственных глазах, полез в битву не глядя по сторонам. Может и так. Вот только как определить этот момент? Не говоря уже о том, что особо терять время на ожидание Спартак не мог. Во-первых (и в главных) существовал Помпей. Правда, он пока далеко – на севере. Там даже есть некоторые повстанческие силы, способные придержать Магна. Но именно придержать, а не задержать. Спартак менее всего был склонен недооценивать противников вообще и Помпея в частности. А значит понимал, что в случае острой необходимости Помпей найдёт способ отделаться от этих заслонов – хотя бы ценой части войска, оставленного прикрывать марш-бросок. И тогда получится «слоёный пирог» из четырёх армий, где у римлян будет очень значительное численное преимущество, даже если не учитывать маячившего на горизонте Лукулла и возможность создания в Риме ещё одной армии. Возможность, кстати, вполне реальную. Резервы Рима далеко ещё не исчерпаны, а желающие на раздел победного пирога всегда найдутся. И это во-вторых. А в-третьих напряжённость в отношениях с Кастом и его единомышленниками снова начала, видимо, нарастать, грозя потерей всякой возможности согласованных действий. В-четвёртых – зима, причём по итальянским меркам довольно суровая, а войско Спартака, несмотря на все его усилия, вряд ли было действительно хорошо экипировано. В-пятых – бездействие, как известно, разлагает армию, тем более такую, которую и так только-только удалось «сложить». В-шестых … впрочем достаточно. Уже и так ясно: Спартак действовал в жестоком цейтноте, тянуть и разыгрывать комбинации «четвёртого порядка» у него просто не было возможности.
Красс, впрочем, вроде бы делает то, чего от него ждут. Нападает на «отделившийся корпус» . Напасть-то нападает, но головой вертит на все 360 градусов. И на провокации не поддаётся. А бегство «галлов» (если оно вообще было) не могло быть ничем иным, кроме как провокацией . Редко спартаковцы бегали, потому как некуда. Да и немногое время спустя те же бойцы дрались до последнего. То ли Красс понимал это не хуже нас, то ли просто осторожничал, то ли актёрского мастерства повстанцам не хватило … скорее всего, всё вместе. Как бы там не было, преследовать «беглецов» Красс не стал, а при первом намёке на появление Спартака вообще исчез с поля боя. Я уже отмечала, что полководцем он был не из худших (особенно когда лишился изрядной доли самомнения и взамен приобрёл осторожность). Исчез поспешно и очень удачно, «как сон, как утренний туман». Оставив Спартака с коллегами разбираться, кто из них виноват что ловушка не сработала.
Думаю, как раз тогда они поссорились по-настоящему. Не знаю, упрекал ли Спартак командиров «отдельного корпуса» … а, кстати, за что? Только ли за упомянутый недостаток актёрского мастерства? Может быть было что-то ещё? Например, «утечка информации»? Или (по небрежности или намеренно) они слишком поздно сообщили «центру» о завязавшемся сражении? А вдруг Джованьоли таки прав в своём предположении, что имело место предательство?  Но в чём бы ни обвинил (или не обвинил) Спартак предводителей «отдельного корпуса» – сам он наверняка наслушался от них всех мыслимых и немыслимых обвинений – от «медлительности» и «страсти к дурацким играм» и до «предательства» включительно. У него же (повторюсь) тоже есть нервы, за последние дни и так основательно потрёпанные. Не удивлюсь, если «разбор полётов» кончился взаимным хватанием «за грудки» (если не за мечи), а дверьми при расставании не хлопали исключительно ввиду отсутствия таковых.
Потом … а вот что потом? Неужели Спартак таки отдал «отдельный корпус» «на закланье»? Ну нет! Как бы он не был оскорблён – это не повод позволить противнику угробить тридцатитысячный корпус. Не смог помочь – да. И. Как мне представляется, в этом сыграли роль несколько факторов:
1.Объявив «развод на девичью фамилию» «сепаратисты» прекратили всякую связь со Спартаком. И о новом нападении Красса не уведомили. Почему? Решили, что сами справятся? С них станется. Потерянная Крассом самоуверенность, похоже, была в целости и сохранности найдена его непосредственными противниками. Или всё же поняли, во что вляпались, но из дурацкой гордости (ударение на слове «дурацкой») не стали просить помощи? Или даже (готова поверить и в такой вариант) «закусив удила» от оной помощи недвусмысленно отказались? (Впрочем, Спартак плюнул бы на их отказ. Но время, но согласованность действий!) Или всё-таки вариант Джованьоли, то есть сознательная дезинформация, осуществляемая «связником»? Так или иначе – но Спартак явно узнал о нападении Красса несколько позже, чем следовало. На этот раз он действительно опоздал, хотя вряд ли в этом была его прямая вина – даже самые оголтелые критики не обвиняли Спартака в медлительности, скорее наоборот.
Фронтин пишет о коннице под командованием А. Квинкция, якобы принятой Спартаком за основные силы Красса. Конечно, всякое бывает. Конь о четырёх ногах и то спотыкается. Но всё же трудно поверить в такую вопиющую ошибку опытного полководца. Сколько её было-то, той конницы? Особенно если учесть, что другая часть той же конницы в это же время заманивала «галлов» в ловушку. Другое дело, что этот заслон выполнил свою задачу, то есть задержал Спартака. А счёт и так шёл даже не на часы , видимо – на минуты.
2.Повторю ещё раз – Красс был хорошим полководцем. И ему удалось то, чего недавно избежал он сам – заманить «отдельный корпус» в ловушку. «Заманить» или «оттеснить» – не суть важно. Важно, что ловушка была хорошая.
Трудно сказать в какой именно момент Спартак оказался возле поля боя – последнего боя «отдельного корпуса». Возможно, всё уже было кончено, а римлян и след простыл. Пожалуй, такой вариант был наименее болезненным. Хуже другое: он мог оказаться в положении зрителя, бессильно наблюдавшего, как добивают его вчерашних товарищей. Бессильно, потому что сунься он их спасать – сам попал бы под смертельный удар. (Уточню: «сам» – это вместе со всем войском. Собой-то он наверняка рискнул бы, да что толку?)
Возможно, не маячь на горизонте (слишком близком) ещё две римские армии – Спартак рискнул бы. Попробовал бы если не спасти «сепаратистов» (это было уже невозможно!), то хотя бы сделать их гибель не бесполезной. Разбить Красса, пусть и ценой чудовищных потерь. Пока ещё в Риме придут в себя, соберут новую армию, найдут для неё командующего (с наклонностями самоубийцы-мазохиста) … За это время Спартак свою армию успел бы восстановить, во всяком случае – количественно. Но в том то и дело, что никакого времени у него бы не оказалось! Думаю, Спартак хорошо знал выражение «Пиррова победа» – в подробностях и с комментариями. А потому просто не имел права на подобные эксперименты, во всяком случае, пока оставались хоть какие-то альтернативные варианты. Нет, Помпей, конечно, человек достойный во всех отношениях, но вот так просто подарить ему титул «Спасителя Отечества» даже не попросив ничего взамен?
Конечно, можно сфантазировать и последующий разгром Помпея («…Войско, вдохновлённое победой, неудержимо…. и т.д.), вот только во-первых даже и победа над Крассом отнюдь не гарантирована (его позиция, видимо, была действительно весьма выгодной), во-вторых войско Помпея тоже победоносное (Самого Сертория уделали! Правда, с помощью предателя с кинжалом … да кто же помнит о таки мелочах), в-третьих, как полководец Помпей сильнее Красса…. думаю, достаточно?
Не стану вдаваться в подробности тактических передвижений армии повстанцев, последовавших за разгромом «отдельного корпуса». Именно тактических: идти к Альпам Спартак почти наверняка не собирался. На севере Помпей, с которым чем позже встретишься, тем лучше, да и горы зимой хороши только для горнолыжников. Схватка с легатом Квинтом Аррием и квестором Строфой, которой Плутарх придал такое значение, была, по-видимому, обычным арьергардным боем. Ну, не совсем обычным, наверное. Вряд ли Спартак бросил на 2-3 римских легиона всю свою армию, а вот почтить битву личным присутствием мог вполне. В целях эффективности. Во-первых болтаются на хвосте, маневрировать мешают, а во-вторых после крупного, как ни крути, разгрома войско следовало подбодрить эффектной победой. Ну там один-другой «орёл» в коллекцию взамен утраченных…
Так вот, что касается тактики я (в рамках этого периода восстания) полностью согласна с выводами А.В. Вот в чём не согласна – это в рассуждениях о численности армии. А.В., если кратко, считает, что армия Каста в Регии не была, а с самого начала действовала самостоятельно (в контакте со Спартаком или нет – вопрос отдельный). Следовательно, «корпус прорыва» (предположительно 30-40 человек) вёл сам Спартак. А из этого, в свою очередь, следует, что где-то между горой Каламацией (где погибли «галлы») и Брундизием Спартак получил крупное (очень!) подкрепление. Не менее половины тех, кто оставался в Регии. То есть не менее 30 тысяч. По версии А.В. – даже больше. То есть даже не считая «новых поступлений» перед Последней битвой у него получается около 80 тысяч прилично обученных (а чем бы ещё он занимался в Регии?) бойцов плюс новички. В моём варианте такого «подарка» получить было просто неоткуда. В Регии (по моей версии) оставалось тысяч 10, ну от силы 20 (скорее всего Спартак взял с собой больше половины тех, кто оставался после ухода «отдельного корпуса». Как-никак это была основная армия).
Римские историки вроде бы на стороне А.В. – от 60 до 100 тысяч в Последнем бою. Но! Во-первых, сам А.В. называет эти цифры «генеральскими». А во-вторых, имея армию не меньше (а по версии наиболее «патриотичных» историков – больше), чем у Красса Спартак почти наверняка справился бы с ним. Или, во всяком случае, иначе строил бы тактику. Да и Красс вряд ли так уж рвался бы драться зная, что противник располагает столь крупными силами. После Каламации он, конечно, весьма приободрился и вернул себе изрядную долю самоуверенности, но, заметим, в бой со Спартаком сразу не полез. Хотя уж тогда-то у Спартака по любой версии было не больше сорока тысяч. У Красса значительно (раза в два) больше, даже учитывая потери в бою с «галлами», наверняка немаленькие.
Нет, всё поведение Спартака в Последней битве говорит о том, что он обладал явно недостаточными силами и надеялся (если вообще на что-нибудь всерьёз надеялся!) только на моральные (вспомним жертвоприношение коня!) и личные (попытка добраться до Красса) факторы. Не было у него ста тысяч. Думаю, и восьмидесяти не было. От силы шестьдесят, причём как минимум четверть – необученные новички. Но я уже забегаю вперёд.
Итак, если отбросить тактику, то, похоронив погибших при Каламации, Спартак направляется (хотя и весьма кружным путём) к Брундизию. Почему кружным – понятно, чтобы Красса с дороги убрать. А вот почему к Брундизию? За аргументами отсылаю к А.В. (страницы 449-450, шесть пунктов). Если очень коротко: Брундизий – хорошая крепость и хороший порт, а Калабрия – достаточно беспокойный район. Можно и драться в «комфортных условиях» и отсидеться за стенами. Добавлю (под пунктом семь), что в самом неудачном варианте (плотная осада с суши) можно морем перебросить в тыл врага достаточно большой отряд (хоть и зима, т.е. непогода, но плыть-то недалеко и вдоль берега). И ещё (пункт восемь): даже в варианте «осада» есть немало положительного. Потому что время работало бы на Спартака. И не только в смысле приближения весны, а значит – пиратских эскадр.
 Красс и Помпей очень опасны по отдельности, а вот если дать им соединиться? Суньте одну руку в щёлочь, а другую – в кислоту и лишитесь обеих рук. А вот если слить эти две милые жидкости, то даже пить потом можно (если, конечно, это NaOH и HCl в равных количествах). Так и Красс с Помпеем «в одном флаконе» могли дать очень интересную (для повстанцев) «реакцию». Особенно, если не пустить дело на самотёк. А там, глядишь, и поговорить можно. С Помпеем. На разные интересные темы. Помпей, конечно, не Серторий, он гораздо ортодоксальнее, да и положение у него другое. Но зато он честен, умеренно амбициозен и истинный патриот. Так что если с одной стороны – орды бунтовщиков, а с другой – диктатура Красса, то, ради спасения Отечества… как знать?
Итак, Брундизий – ключ, открывающий многие двери. И главная скрывает то, что нельзя заменить ничем – время. Оно решало многое. И оно решило всё.

БРУНДИЗИЙ.  УКРАДЕННАЯ  ПОБЕДА.

Напрасно Красс и Помпей спорили, кто из них победил Спартака. Рвали друг у друга из рук титул «Спасителя Отечества» (всё равно неофициальный, ввиду «низменности» противника). Нет, я вовсе не хочу лишать эту парочку «заклятых друзей» заслуженной славы. Они честно выполнили свои обязанности. Но спасли Рим (если считать, что Риму действительно грозила гибель. Но они-то именно так и считали!) не они. Это сделал Лукулл. Марк Лукулл, которого почти никто не помнит, а кто помнит – путают с братом Луцием. Марк Лукулл, видевший повстанцев разве что издали – да и то только передовые разъезды. Интересно, понимал ли это сам Лукулл? Ведь у него украли победу – правда, бескровную, но от этого не менее трудную. Переправа через бушующее зимнее море, да ещё осуществлённая столь быстро, что даже пираты не успели ему помешать. А ведь это, скорее всего, входило в их соглашение со Спартаком! Не успел и сам Спартак, хотя и двигался к Брундизию с такой скоростью, что Аппиан даже называет его марш «бегством» (которым он, разумеется, не был. Красс, правда, двигался в том же направлении, но «шёл следом» и «преследовал» – вещи всё-таки разные). Не важно даже, сколько войска удалось Лукуллу переправить в Брундизий. Возможно, что и совсем немного (известно, что в дальнейших событиях он практически не участвовал. Вряд ли не хотел, значит – не мог). Важно, что этого войска хватало чтобы отбить первый штурм и удержать город хотя бы несколько дней - а этого было достаточно. Спартак мог взять город сразу, «с марша» – или не трогать вообще, третьего не дано. Армия Красса – совсем рядом, а положение между ним и стенами Брундизия в точности соответствовало бы уютному местечку между молотом и наковальней.
Не знаю, почему Спартак считал, что Брундизий откроет ему ворота. Но он, похоже, именно так и считал. И, зная его, можно уверенно сказать – у него для этого наверняка были основания. Но с появлением Лукулла положение в корне изменилось. Ворота Брундизия остались закрытыми. Спартак значительно лучше нас понимал – города ему не взять. Не успеть. Он и не пытался. Но и Лукулл (и это Спартак понимал тоже) за стены не полезет, разве что его силой принудить. В ближайшее время во всяком случае. А вот потом – другое дело. Так что теперь время работало против повстанцев (не надо забывать и про Помпея, он мог появиться буквально в любой момент. Ввиду отсутствия радиосвязи актуальную оперативную обстановку на севере знать в точности не мог не только Спартак – думаю, и Красс тоже).
В результате Спартаку осталось только одно, а именно то, чего он до сих пор старательно и успешно избегал. «Генеральное» сражение с Крассом. По-простому, «лоб в лоб», а значит – на заведомо проигрышных для повстанцев условиях. Повстанцев меньше, они хуже вооружены и среди них полно необученных новичков. В том числе и абсолютно не обученных. Но всё же «лоб в лоб» – это не ловушка у Каламации, здесь, как говорится, возможны варианты. Тем более, что другого выхода всё равно нет, значит, надо попытаться пролезть в эту узенькую щёлочку.
И вот оба: и Спартак, и воспрянувший духом (и стремящийся опередить Помпея) Красс ищут генерального сражения. И находят.
Дальнейшее – известно. Можно спорить о мелочах. Например: действительно ли «генералка» началась практически случайно или Спартак намеренно спровоцировал римлян, по неведомым нам причинам полагая именно это место и время наиболее удачным (точнее, наименее неудачным) для себя? Заколов перед боем коня сражался он пешим или всё же верхом? (на помпеянской фреске он на коне и этой детали, пожалуй можно верить – это вам не форма носа). И главное: куда делось тело?
В первоисточниках сказано коротко: «Не найдено». Приводимые версии типа «изрублено на мелкие куски» не выдерживают критики, хотя для римлян это был бы не худший вариант. Ну, предположим, нашли они тело Спартака: и что с ним делать? Похоронить с воинскими почестями? Ну-у-у, знаете… Такое можно было бы ждать, скажем, от Митридата (любил Евпатор красивые жесты!). С известной натяжкой – от Помпея. Но Красс? Он, скорее всего, поступил бы наоборот. Что-то вроде: «Распять и поместить на видное место. И всех пленных мимо провести!». Ибо Красс боялся Спартака, боялся до сих пор – разбитого, убитого – и за свой страх жаждал отомстить. Вот только ничего глупее нельзя было бы придумать! Реакция на такие вещи непредсказуема, не зря Аристоника так и не решились казнить публично (задушили в тюрьме).
Предположим, тело нужно было для того, чтобы убедить всех и каждого: Спартак мёртв. Е-рун-да! Вид мёртвого тела никогда! никого! ни в чём! не убеждал . Всё равно через день поползли бы слухи о двойнике, о подставе … да ещё с художественными дополнениями. К концу декады пересказывали бы друг другу нечто среднее между детективом и «женским» романом: с таинственным двойником, роковой красавицей, гнусным интриганом … в общем, додумайте сами (в роли главного героя-жертвы непременно римлянин, знатный, но благородный, а красавица, разумеется, обесчещенная). И мораль сей басни такова: раз так пытаются убедить, что мёртв, значит точно - жив!
Так что вот вам ещё одна версия из числа логических (кроме изложенной в начале): римляне захватили-таки тело Вождя, не придумали, что с ним делать и тихонечко закопали под покровом ночи.
И, конечно, можно придумать массу версий ничего общего с логикой не имеющих. Начиная от «фэнтези» в стиле А.В.(«…и только серебристый отблеск там, где только что было тело…») и до классической «саинс фикшен»: «…прямо перед глазами – только руку протяни - Алон увидел искажённое, залитое кровью, но всё же узнаваемое лицо. Он и протянул – и с изумлением ощутил под пальцами живое тепло кожи. Почти инстинктивно он ухватился покрепче и рванул к себе безвольно обвисшее тело…».
В подобное очень хотелось бы поверить – да вот всякие глупости вроде принципа причинности не позволяют.

СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ  НАКЛОНЕНИЕ.

История, как известно, не знает сослагательного наклонения. В отличии от литературы. Почему бы ни спросить себя: «А что было бы, если?..» – и ответить. Альтернативная история – это сейчас модно.
Что, если бы Серторий не погиб от кинжалов убийц? Нашёлся, скажем, «предатель предателей», предупредил. Что тогда? Серторий жив; поняв, что был заговор, он поймёт и другое: с иберами его поссорили нарочно. И помирится. Почему нет? С их вождём он, говорят, даже был побратимом. Мало ли что бывает между родственниками? Ну, извинится, объяснит ситуацию … в общем, найдёт способы. На радостях вновь объединившиеся союзники – ну, если не разобьют Помпея с Метеллом, то потреплют и потеснят – наверняка. И уж во всяком случае в Италию Помпей не вернётся. Даже если в Риме решат, что разборки с Серторием могут подождать до лучших времён – сам Серторий явно будет другого мнения. Во-первых, он союзник Спартака, от которого, во-вторых, получил, видимо, определённые заверения относительно судьбы родного Рима. В том смысле, что разрушать и вообще глобально обижать его пока что никто не собирается. Посему будет всячески удерживать Помпея в Испании и вообще постарается завязать на себя как можно больше войск противника.
Конечно, в Риме со страху могут додуматься и до мира с Серторием. Отказаться впрямую тот не сможет – это окончательный разрыв, зато сможет потянуть время. Пока гонцы туда-сюда, пока с союзниками-иберами согласовать… Месяц, два? Думаю, Спартаку бы хватило.
Попробуем представить, как выглядели бы дальнейшие события в изложении того же Плутарха (кстати, в этом варианте они излагались бы отнюдь не в биографии Красса):

«… Теперь Спартак больше не был заперт на полуострове и утихшие было страхи вспыхнули с новой силой. В Риме началась паника и находились люди, будто бы видевшие бунтовщиков прямо у стен города. И, хотя армия Красса была цела и почти невредима, никто уже не верил в её успех и едва ли не оплакивали, словно уже погибших. Всё громче звучали голоса тех, кто требовал призвать из Испании Помпея, помирившись для этого с Серторием, а иные говорили, что и самого Сертория. Тем временем Красс узнал, что среди бунтовщиков начались разногласия и часть из них, отделившись, стала действовать самостоятельно. Некоторое время Красс не решался напасть, опасаясь близкого присутствия Спартака, но случай решил за него: посланный занять удобный холм отряд столкнулся с подобным же отрядом бунтовщиков и так завязалась битва. Хотя бунтовщики вскоре отступили, но, узнав о приближении Спартаковского войска, Красс остерёгся их преследовать. Однако, видя их бездействие, он, недолгое время спустя, снова решился на нападение. Бунтовщики отступили не приняв боя и на этот раз Красс без помех последовал за ними. Несколько дней длилось преследование. Видя очевидную робость бунтовщиков Красс отбросил опасения и теперь уже раскаивался в том, что ранее сам требовал подмоги. В конце концов он потерял всякую осторожность и, едва бунтовщики прекратили отступление, вступил с ними в бой. Однако вскоре выяснилось, что бегство «галлов» было лишь хитростью: когда римляне уже торжествовали победу появился Спартак, которого они считали находящимся за много миль. Природа этого места помогала повстанцам – римляне оказались в ловушке и потерпели поражение, которое вернее было бы назвать полным разгромом. Сам Красс чудом уцелел – сперва в битве, а затем в Риме, обвинённый едва ли не в прямом предательстве.
Ещё прежде Сенат призвал из Фракии Лукулла, которому, несмотря на бурное море, удалось перебросить в Брундизий часть войска, слишком, однако, малую, чтобы выйти из города. Дальнейшей переправе помешала буря и появившиеся у берегов пиратские корабли. Рим чувствовал себя беззащитным: там спешно набирали новое войско, но достойного командующего не находилось, да и не было таких, кто сам стремился бы занять эту должность.
Тут-то и явился в Сенат посланец Сертория. В привезённом им письме говорилось, что Серторий не держит зла на родной город, в этот грозный час хотел бы забыть раздоры и принести пользу своему народу. Далее он писал, что не может нарушить обязательств перед своими союзниками-иберами (с вождём которых он, по слухам, совершил обряд побратимства), но готов заключить мир на приемлемых для них условиях, а затем, если будет на то воля Сената и народа римского, вместе со всем своим войском выступить против Спартака.
Полгода назад это письмо сочли бы наглым, месяц назад – дерзким, теперь же многие восприняли его как дар богов, не совсем ещё отвернувшихся от Рима. После недолгих споров мир был заключён на тех условиях (впрочем, весьма умеренных), которые предложил Серторий. Метелл остался в Испании, в той её части, что оставалась владениями Рима, Серторий же, с частью своей армии соединился с армией недавнего своего противника – Помпея и двинулся в Италию. Здесь они снова разделились: Помпей остался в Северной Италии, а Серторий со своим небольшим, но отборным войском быстрым маршем двинулся к Риму, где принял под своё командование вновь набранные легионы. Были, правда, среди сенаторов и такие, что противились этому, не доверяя многолетнему врагу. Однако сторонники Сертория обвинили их в стремлении снова разжечь гражданскую войну – и в какое время!, а сам Серторий заявил, что готов передать командование любому желающему. Таковых не нашлось – и Серторий выступил против Спартака, имея такие полномочия, которым и сам Красс мог бы лишь позавидовать…»

На этом позвольте закончить цитату, ибо дальше от «стратегии с птичьего полёта» надо переходить к тактике, а я, как уже говорилось, ни в коей мере не считаю себя способной изобрести что-то достаточно «жизненное».
Чем бы всё кончилось? Да ничем, к сожалению. В смысле – ничем хорошим. В самом лучшем случае – тем же ударом кинжала, точнее, двумя ударами – по одному на каждого (или не по одному, что не существенно). Карьеристов типа Перперны везде и всегда хватает, хотя не всегда они действуют столь прямо и незамысловато. Причём каждый из них считает (искренне!), что куда лучше соответствует данному высоком посту. Победы, одержанные другими (всё равно военные, дипломатические или экономические), всегда выглядят лёгкими, как тройной аксель в исполнении Евгения Плющенко. Насколько это сложно большинство понимает только встав на коньки. Вот только снять коньки нетрудно, а преторские «цацки» – значительно труднее.
Я не оговорилась, сказав «в лучшем случае». Умереть победителем, да ещё быстро и почти безболезненно… Безболезненно – в сравнении с другими вариантами. Я даже не о том, чтобы попасть живым в руки врага – это-то очевидно. Есть люди, для которых физические мучения – не самое страшное. А вот смотреть, как здание, которое строил, замешивая цемент на своей и чужой крови, расползается , словно песчаный домик в полосе прибоя... И тебе говорят: нужна новая кровь – а ты знаешь, что это бесполезно, как маслом тушить огонь, и ещё знаешь, что кровь всё равно прольётся (только начнут с тебя) и говоришь «Да» – потому что надеешься: с тобой крови будет меньше и что-то удастся ещё спасти – надеешься, зная что это не так… Наверное, это страшнее самых изощрённых пыток. Даже если знаешь (веришь? надеешься?), что всё – всё равно – не зря. Что грязь, и кровь, и склоки, и предательство цели ради средств – всё забудется, а останется прекрасная легенда. Легенда о Сбросивших цепи. И Легенда станет оружием в руках тех, кто пойдёт следом. Слабеньким следом, чуть заметным. И тоже уйдут в легенды – через боль, через кровь, через грязь – но След станет чуть-чуть яснее. И даже если новые путники решат прокладывать свою дорогу – она ляжет рядом и нарождающийся Путь будет шире. И всё больше станет тех, кто захочет и сможет ступить на него. И настанет день, когда захотят и смогут – все. Или почти все. И вот тогда – только тогда! – можно будет дойти до конца. Потому что нельзя сделать человека свободным насильно. Но и не пытаться – нельзя. Иначе кто же станет Легендой?
Так что не будем «переворачивать клепсидру»! Пусть будет как было. Или лучше пусть будет так, как в чудной поэме О.Тарутина «Зеница ока»: пришельцы из будущего, которые слишком много могут, чтобы счесть их самозванцами. Правда, изменить историю не могут (хоть и пытаются). Зато: «- Значит, мы не напрасно сгинем,
Не напрасно прольётся кровь?
- Станет символом твоё имя
В каждом из грядущих боёв!»
Вот так – превратить веру в уверенность. Ведь и вправду – станет! Символом. Если и не в каждом – то во многих. И тут следует задать ещё один – последний – вопрос.

ПОБЕЖДЁННЫЙ ?   ПОБЕДИТЕЛЬ ?

«Христос победил, потому что проиграл Спартак». Это цитата. Из сборника «Классики марксизма-ленинизма об атеизме и религии» (или «о религии и атеизме», не помню). Только вот (склероз проклятый!) забыла из какого произведения. И даже - кого из классиков. Точно, что не Маркса. То ли Ленина, то ли Энгельса (а Ленин его процитировал). Сам же сборник, купленный мною когда-то перед экзаменом по научному атеизму, сразу после получения законного «отл.»  растворился «в волнах» менее удачливых сокурсников. Что жаль. Впрочем, кому интересно – может заглянуть в старый учебник по Истории Древнего Мира (за пятый класс), там эта цитата тоже была.
Вообще-то не так уж важно, кто это сказал. Важно – почему «проиграл»? То есть почему человек, почти наверняка обожествляемый при жизни, не стал после смерти – Богом? Тем более – столь загадочной смерти.
Возможно потому, что сам очень не хотел этого. И те, для кого он был богом, не захотели нарушить Его волю – и не превратили в обряд то, что носили в сердце. Может быть и так.
А может и не так. Просто слишком необычным он был бы богом. Слишком суровым. Благоволение которого не купишь ни самой щедрой жертвой, ни самой искренней молитвой, а только Делом. Делами во благо других, за которые к тому же не положено награды – ни на этом, ни даже на том свете. Ни ангельских хоров, ни нежных объятий юных гурий, ни абстрактной, но непредставимо-блаженной нирваны… Единственная награда – мысль, что благодаря тебе кто-то стал чуть-чуть счастливее. Причём этот кто-то, может быть, ещё и на свет не родился. А значит и «Спасибо» тебе не скажет. А если и скажет, так ты не услышишь. Положа руку на сердце: многие ли способны стать верными адептами такой религии? За себя, во всяком случае, не поручусь. Скорее всего – нет (если честно). Как ни жаль.
А может всё проще?
Процитируем ещё раз Тарутина: «- А Спартак – он что, тоже бог?
- Нет, не бог. Поднимай повыше!»
Он не стал богом. Он остался – Спартаком. Единственным и неповторимым. Для каждого своим, но всегда – прекрасным, всегда – любимым. Потому что он был прекрасен, даже если обладал совершенно заурядной внешностью. Потому что его нельзя было не любить, хотя мы, наверное, никогда не узнаем была ли та, Единственная – Валерия, Фригия, Вариния – и как её звали на самом деле. Потому что Спартак – это Спартак. Символ. Легенда. Человек.