Впервые запойно знакомиться со стихами она стала примерно лет в 16. Практически, как и все мы. С той разницей, что – никогда писать, и всегда – читать: ночами напролёт, сборниками. Самым чистым выражением её отношения к кому-то были пространные письма, полные случайных поэтических аллюзий, или же самодельные сборнички, состоящие из четверостиший и стихотворных строчек, невинно выдернутых из контекста. Конечно, на этом свете ещё не перевелись ценители редкого явления «дама с книгой повсюду». Так что вскоре она стала объектом мужского внимания. Необычно было с ней даже просто идти по улице. Увидит почти уснувшее ноябрьское деревце и сразу: «Осыпались листья над вашей могилой, и пахнет зимой…». Посмотрит на какого-нибудь забавного человека с большими ушами – и эпиграмму: «А трагик наш Бурун, скончав чернильный бой, повесил уши» . Да...её ценили. Но все они уходили и приходили столь же быстро, как и её стихотворные пристрастия. С той разницей, что люди не оставляли след в её быстро растущем сердце. А если, уходя, кто-то расстраивал, в ответ на обиду она всегда находила защиту в виде нового стиха. Беззлобно шепча что-то вроде «Соскучилась по благородству! Да мушкетёры сделались не те…» , она снова уходила в мир собственных литературных образов.
Время шло, собрание сочинений поэтов в библиотеке росло…И однажды повстречался ей на пути человек, особо оценивший и чрезвычайно тонко всё в ней прочувствовавший. Наверное, поэтому для неё он стал таким, что! «Зря говорят, что умер Дон Кихот! Вы этому, пожалуйста, не верьте. Он не подвластен времени и смерти, он в новый собирается поход» . И всё у них случилось как-то само собой, и их понесло. И несло столь стремительно, что не было сомнений: «Всё-таки алые паруса бывают на земле!» Наверное, дошло бы до: «Я с вызовом ношу его кольцо – да, в Вечности – жена, не на бумаге» . Если бы не чрезмерное. Но всё сломалось не сразу.
Проходили месяцы, годы, они успели друг друга узнать, сблизиться, а ей всё больше и больше казалось, что живут они, как пишут все люди в стихах. Из-за этого их связь мерещилась ей овеянной смутным ореолом обязывающей, чересчур ответственной трагичности, – как «девочка на шарике земном», чтобы «люби опять, потом убей опять» .
Ему бы следовало понять, что была она «женщиною стихийной, путаной, запойной» . Ему бы постараться смириться со всеми сочетающимися в ней: срывами «Держите шатенку! Она разбегалась и билась об стену. Лицом, животом бесполезно красивого тела!» , обидами «Ещё вчера в глаза глядел, а нынче…» , мучительной страстностью «Пусть в жуткой тишине срываются уста, и сердце рвётся от любви на части» , сомнениями: «Любит? Не любит? Я руки ломаю» , восхищениями: «Ваш нежный рот - сплошное целованье...» , обидами: «Ударил ты меня крылом, я не обижусь – поделом» , остро ранящей преданностью: «Что если бы знамя мне доверил полк, моя рука бы выпустила знамя». В особо тяжёлые для их отношений дни она непрестанно заучивала что-то, вроде: «Хочешь, – уедем куда-нибудь заново, замертво, за море?...Люб!» , «Былых возлюбленных на свете нет…», «С любимыми не расставайтесь!» . Но это переставало помогать. И между ними появилась пропасть. С извечно женским, поэтическим, но сердечно-ненужным: «От счастья я не исцеляю» , «Соперница, а я к тебе приду…», «Похороните меня в его рубашке – той самой, которую глажу» . В итоге, в один, давно ожидаемый момент, их любовь не выдержала. Стало слишком горячо. Слишком тяжело, с понятным только одному мужчине: «А у любви твоей и плачем не вымолишь отдых» . Были уже не в силах помочь ни его «люблю тебя не тайно, напоказ» , ни «когда ты грустишь, всегда идёт дождь», ни «это было не раз, это будет не раз» . Поэтому, когда он, до рези в её ушах прозаично, сказал: «Расстаёмся», она впервые не смогла ответить на это прежде никогда не подводившими её стихами.
Что бы было, если бы она смогла НЕ СДАТЬСЯ, добровольно умерев на впитавших кровь страницах любимых сборников, А ПОПРОБОВАТЬ ОПИСАТЬ тогдашнее состояние СВОИМИ рифмами? В то мгновение мир бы пожалел, что обрёк на смерть святой выкидыш собственного несовершенства.
Не надо тебя!
Не хочу!
Всё равно
я знаю,
я скоро сдохну.
Маяковский
Лысов Евгений похоронен.
Бюст очень даже натурален.
Гроб, говорят, огнеупорен.
Рыжий
Песок прозрачен
как душа.
Ветер уносит
прочь.
Бротиган
Я знаю, что из тьмы на свет
однажды выйдет ангел черный
и крикнет, что спасенья нет...
Окуджава
Ей хочется крикнуть: «Любви-звездопада!
Красивой-красивой! Большой-большой!
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!»
Асадов