Нина Веселова. «Я всегда беру»
Нина Веселова – была и есть – человек, преданный видеокамере – киношник, документалист. Она так и описывает увиденное ею, пережитое: крупный план, общий вид, мелкие детали, фон, «скользящая» камера. Герои первого и второго плана, массовка. Пожалуй, ей лучше удаётся описание действия, чем воспроизведение «слов», похожих на титры. Есть какая-то натяжка в диалогах – слишком «правильно», схематично говорят герои, словно речь по бумажке читают.
Довольно интересно взглянуть на чужую жизнь, да так подробно описанную, «заснятую» детально.
Светлана Дурягина. Рассказы
К прозе художественной у Светланы Дурягиной ближе рассказ «Две потери». И эмоциональность автора, и богатая описательность, и множество ярких подробностей свидетельствуют о лично пережитом. Исповедальный рассказ о собственной юности всегда выигрышен, а здесь ещё и с характерными деталями времени.
Совсем по-другому выглядят рассказы «Махонькая» и «Почему?». Не пережитое автором лично, пересказанное со слов других людей – и выглядит, как публицистика. Волей-неволей автор переходит на очерковую речь, употребляя штампы и клише журналистского цеха советского периода: «свежий могильный холмик», «широко распахнула глаза», «настроение было приподнятое», «хрупкую фигурку»... Такие же примеры можно привести из рассказа «Почему?». Между тем, идейная составляющая этих двух рассказов настолько высока и тревожна – по необходимости донести её до общества, что требует масштабов драмы, поэтому форма очерка кажется для них узкой, нелогичной, несправедливой по масштабу с ГОРЕМ, которое втиснуто в эту, избранную автором, форму.
Елизавета Чегодаева. «Предгрозовое»
Труднее всего мне далась рецензия на рассказ Елизаветы Чегодаевой – именно потому, что он нравится. Хвалить всегда труднее, чем ругать, и не потому, что я злой человек. Ругая – отторгаешь чуждое, хваля же – признаёшься в собственных пристрастиях, душу раскрываешь, то есть...
Начало рассказа не очень захватывает, да и язык подводит – стремясь быть оригинальным, выглядит претенциозным. Но автор неизбежно переходит на собственный, сложившийся за годы литературной учёбы, язык. Да, он ровный, интеллигентный, описательный. Не зря героиня говорит, что они с подругами никуда не выходили сообща – жизнь их однообразна, погружена, словно в летаргию, в самоотверженную учёбу. Дружба не противоречит общему быту, вместе они не одиноки и почти счастливы – мечтами, которые у них тоже не разнятся.
Наверное, обаяние рассказа происходит от неспешности повествования – когда всё кругом летит навстречу «концу света», тишина разлита на этих страницах, и шорох деревьев подчёркивает тишину...
Елизавета Безнина. «Будущее»
Фантазия на тему любви, на тему «идеальной» семьи, что-то из красивого итальянского фильма... А упоминания о детском садике и одной комнате в квартире возвращают в родимую действительность. Зачем тогда выдуманные имена? «На следующий день он разъезжал по планете» – нечто из фильма о далёком будущем, но бандиты там тоже присутствуют (как без них?), поэтому не возникает удивления от вида падающего, ни с того, ни с сего, на асфальт мужчины и лужи крови – так и бывает в гангстерских фильмах... «Чувство вины пронзило Тюленика» – так это он киллера нанял?..
Как хотите, но обрывистый язык этой вещи, отсутствие связок между частями, нежелание автора проверить написанное логикой приводят к подобным ассоциациям. Или у меня слишком развито воображение? Или, наоборот, не развито?
Светлана Бондарева. Рассказ
Не понимаю, зачем такому именитому автору (судя по послужному списку) чьё-то досужее мнение – в один ряд с начинающими её прозу не поставишь...
Истинный, народный язык. Необычная композиция – монолог деревенской женщины, изгоняющей «нечистый дух» – потенциальную нелюбимую невестку. Да разве бывают невестки любимые? Вот и терпит – ведёт внутренний диалог невенчанная молодуха. До эмансипации она состариться успеет – глухой домострой на дворе. Но, верится, что она любима, и сама любит, и тётка зловредная не только примет в семью, но и дитя её будущее будет любить и нянчить...
Инна Фокина. «Земноводные»
Вот сюрприз – под именем Инны Фокиной скрывалась вологжанка Ольга Кузнецова, журналист, поэт, прозаик. Что ж, Ольга верна своему стилю – развёрнутый рассказ, плотно заполненный событиями, максимальное количество информации, описание среды, мало знакомой читателям, в данном случае – полярной станции. Структура рассказа неукоснительно соответствует правилам: завязка, конфликт, развитие, кульминация... И только развязка – как всегда, неожиданная, короткая – из нескольких предложений, несущих на себе всю смысловую нагрузку, то есть, идею рассказа. А идею в рассказе мало кто разглядел, для этого необходимо неспешное и вдумчивое чтение – предательство Сергея, главного героя, молодого человека, поехавшего в экспедицию по протекции будущего тестя. Вот, из страха потерять невесту – дочь «большого человека», от которого полностью зависим, герой и предаёт друга, выручившего его во время новогоднего инцидента. Но предательство наказуемо – и невеста не дождалась героя, и учёную степень получить не удалось, и настоящего, истинного человека от себя оттолкнул. Название рассказа – «Земноводные» – не просто интригует читателя, оно несёт смысловую нагрузку: «земноводными» называют себя полярники, дрейфующие на льдине, но и героя-приспособленца хочется обозвать этим малопривлекательным словом – в прямом его смысле.
Павел Громов. «Человеку свойственно ошибаться»
В общем, все умерли! Что тут скажешь? Не поняла, а в чём заключался выбор каждого? Зачем столько трупов? Ради морали, выведенной в конце: «Выбор ответственности… Только после этой ситуации я поняла, насколько мы, люди, сильны в мире чужих судеб и ничтожны в мире судьбы своей»?.. Тяжёлая мысль и высказана языком тяжеловесным. Вообще язык неестественный, абсолютно не разговорный, хотя рассказ состоит из одних диалогов. «...Добавил в палитру обоняния еще и напоминание о вокзале...» – один только маленький пример выспренности, ненатуральности. Словно автор не говорит в жизни нормальным, человеческим языком. Много штампов, масса канцеляризмов. Ну, случился на пространстве рассказа массовый психоз – может, этот клоун психотропное оружие испытывал – так опиши языком живым, а героев – молодыми, реальными. А этой Лене – не менее шестидесяти лет, Лёше – этак за семьдесят, с его скоростями: «Я вышел в тамбур, где в давке покинул вагон» – такой респектабельный седой господин с брюшком и тросточкой – так и вижу его, «покидающим вагон»... В общем, сплошные зомби с автоответчиками в голове.
Аксана Халвицкая. Рассказы
Первый рассказ – "Наташа" – сильно разочаровал. Ну, не могла поэтесса Аксана Халвицкая написать такого... Пошлейшая история, даже если «имела место быть» в реальности – должна же как-то осмысляться автором. Автор, вроде бы, на стороне жены, привлекательно внешне описанной. И против любовницы – вульгарной до отвращения. Идиотизм героя-мужа настолько очевиден, что начинаешь уважать любовницу, оттолкнувшую отвратного мужичонку, и испытываешь гадливость к жене, за него цепляющейся... Да ещё, униженно молящей соперницу – пожалеть старого младенца – не отнимать погремушку. И что ею руководит? Боязнь остаться без новых джинсов? Правда, сказано, что сыну-инвалиду нужен кормилец, хотя взрослый уже сын подчёркнуто равнодушен к «кормильцу». То есть, вот вам образчик жизни реальной, где любви и не бывает, а все толкаются «у кормушки»... Жену-то, чего ради гнать на поклон к любовнице – у «кормушки» посвободней стало?!
Герои, лишённые авторской любви, схематично набросанные равнодушной рукой, без интереса к их судьбе, без любопытства к психологии, без желания разобраться, что – кроме внешнего, поверхностно оценивающего взгляда на них знакомой продавщицы – важно для читателя – получились бумажными куклами. Нарисовала карикатуры на всех – а зачем?
Михаил Гречанников. «Костюм волшебника». «Миры»
Меня не просто смущает, а возмущает уже невнимательность автора к деталям. Так, он пишет о своём герое следующее: «Кричал иногда на мальчишек в подъезде. Просто слишком часто ему наступали на ноги в автобусе». Надо понимать так, что кричал на мальчишек, которые в транспорте наступали на ноги, а потом нагло являлись в его подъезд?
Или в подъезде совсем другие мальчишки, а он кричал на них, отрываясь, потому что не хотел, из трусости, связываться с теми – в транспорте? Или это настолько мелочная натура, что ему главное – выкричаться, неважно, на кого?..
Дальше – больше: «Предметом исполнения своих коварных замыслов он поначалу хотел сделать свои старые английские сапоги с металлическими заклёпками», но тут же отказался от этой мысли, так как застеснялся выходить в «мягких турецких сапогах»... Вообще автор перечитывает ли написанное?
Идёт повествование о друге волшебника – «тот тоже разменял не одно столетие и до сих пор толком не привык к таким новинкам быта, как электричество», но к «новинкам быта», в виде телефона, почему-то очень даже привык...
Заходит речь о кондукторе автобуса – «молодая девушка, недавно узнавшая, что находится «в положении» – зачем автор, невнимательный к деталям, делится с читателями такой интимной деталью? А, ни зачем...
Есть у меня претензии и к языку. Очевидно, вслух автор свои произведения не читает, иначе как объяснить трудно-произносимое: «не невидимая ладонь»?..
Сюжет – интересный, даже оригинальный. Идею тоже можно отыскать: «Против лома нет приёма, если нет другого лома»... Но Бог – в мелочах, в деталях, то есть.
Рассказ «Миры» понравился психологизмом. Герой на глазах читателя взрослеет, переживая кризис идентичности, из инфантила (неважно, какого возраста) становится мужчиной, ответственным и за себя, и за семью. Есть мелкие речевые погрешности, но их даже не хочется разбирать.
Наталья Мелёхина. Проза
Конечно, у Натальи Мелёхиной сильная проза. Картины жизни, обрисованные словом, именно «обрисованы» – ясны, зрелищны. Автор старательно подходит – вновь и вновь – к каждой фигуре в рассказе, добавляя какую-то чёрточку, тень или оттенок, чтобы «отделать», показать её более выпуклой, объёмной, реальной.
Особенно ярким получился рассказ «Паутинка любви». Но и недостатки более заметны именно в этом рассказе. У меня не то, чтобы претензии к языку автора, но создалось ощущение некоторой комковатости, неоднородности текста... возможно, из-за неопределённости – от чьего лица он воспроизведён. В рассказе задействован мальчик семи-восьми лет, и рассказ, вроде бы, ведётся от его лица – предложения короткие, восприятие детское, но местами автор забывается и перескакивает на себя нынешнего, описывая прошлое «умудрённым» языком. Дать оценку «...благородному коктейлю из искусства и математики...» в состоянии автор, но не герой. «Мы и на самом деле чувствовали себя наследниками рухнувшей цивилизации, отдалённой от внешнего мира непреодолимыми космическими расстояниями, которые невозможно измерить ни эпохами, ни километрами». Опять же фраза исходит от взрослого человека, оценивающего себя, прошлого.
По поводу спора – мальчика или всё-таки девочку описывает автор – скорее, это ребёнок, не ощущающий собственной половой принадлежности. Так бывает в раннем детстве, когда окружающие не заостряют на этом внимания, когда нет официального детского коллектива (детского сада)... Может, и не стоило в начале рассказа представляться «молодыми мужчинами — мой отец и я»?.. Тем более, автор, переключаясь с рассказа ребёнка на рассказ взрослого о себе – ребёнке, совсем не позиционирует себя мужчиной. Это женская речь, с обилием мелких деталей, мало замечаемых мужским взглядом, с множеством уменьшительно-ласкательных эпитетов...
Эрик Джанаев. «Бабье лето»
Рассказ «Бабье лето» с первого раза я не прочла, просто не стала дочитывать. Меня, как и всех, здесь дискутирующих, смутило «яканье» в каждом предложении, отвратил эгоцентризм автора, зацикленного исключительно на своей особе, хотя пространство рассказа переполнено «героями» – как людьми, так и явлениями живой природы. Но все они скользят мимо читательских глаз, не оставляя следов ни в душе, ни в памяти. Просто подсмотренный чужими глазами поток жизни.
Читать заставила необходимость написания рецензии. И тут меня пробило: Так это же клип! Клиповость сознания поколения, выросшего у телевизора и монитора, пока родители «выживали», я уже отмечала. Автор тут – именно главный герой клипа, а всё остальное – фон. Если бы он не поставил собственную фигуру в центре своеобразного «экрана», возможно, читатель и увлёкся бы, наблюдая со стороны текущую мимо жизнь.
Именно поэтому отмечена «женственность» прозы Э. Джанаева – из-за приверженности к «мелочам», к подробному описанию всего, на что упал взгляд. Не поняли, что это взгляд оператора, скользящего объективом в поисках достойной натуры.
Мне понравилось окончание: «Я выбрал для себя самое дальнее и уединенное её место, где среди елей нет-нет, да и попадаются открытые солнцу и всем ветрам ровные поляны. Где приставучие муравьи лезут под одежду. Где пчёлы жужжат над ухом и норовят забраться в него... Я лег на траву и крепко задумался. Природа… Сегодняшнее бабье лето… Оно ведь принесло мне редко гостящее у меня ощущение жгучего счастья, как будто оно зависит именно от погоды. Тогда, может быть, это не счастье, а просто радость жизни? А может счастье – это и есть радость жизни? Удовольствие от каждого прожитого дня? Кто знает. Кто знает… Помнится, кто-то говорил, что счастье – это когда тебе так хорошо, что хочется умереть. Вот и у меня сейчас было такое же чувство. Казалось, это чувство одновременно было и очень сильно, и настолько хрупко, что его был способен сломать даже некстати подувший ветер, некстати родившийся шум. Захотелось заслонить собой это свое счастье, защитить его от ветров, вьюг и холода, как слабого и беззащитного серого голубя, непонятно как упавшего на тебя. Только бы не было ветра…»
Если убрать повторяющееся «где», почистить от лишних междометий, получится хороший кусок. В нём автор поднимается до философа, а «клип» становится картиной.
Рассказ «Подарок самому себе» можно разделить на две части. Часть первая – то же, бесконечное, «я-я-я»... Кроме того, текст почти нечитабельный из-за сложно выстроенных предложений с обилием оборотов. Неоправданной усложнённостью языка грешит и первый рассказ. Думается, автор делает это намеренно – он боится «простых» предложений, чтобы не показаться «простаком», и не знает, что «всё гениальное просто».
Затем автор увлекается сюжетом, переходит на свой обычный разговорный язык, перестаёт манерничать – и всё получается. Открывается читателю живой человек, и это здорово!
http://www.proza.ru/avtor/klubvo&book=46#46