Я работал за письменным столом, когда позвонила школьная подруга Маша. Мне го-ворили, что с танцором Сеней они сошлись, не регистрируя брака. Отношения неровные, но в клубе смотрятся, как два голубка.
– Доля, хочу познакомить тебя с женщиной. Томится одиночеством. Думаю, тебе оно тоже не в радость.
– Машенька, ты не забыла меня?
– Никогда не забываю друзей, Доля. За тот случай прости! Не думала, что так получится, долго переживала… А эта женщина тебе понравится. Если серьезно, она нуждается в помощи.
Я встретил Машу у подъезда того же деревянного дома культуры, где самозабвенно танцуют жизнелюбивые мужчины и женщины, пляшут, несмотря на лихолетье. С ней бы-ла невысокая дама в шубке из голубого енота и модной меховой шляпе. Маша познако-мила нас, добавив: «Дальше разберетесь сами», – и направилась к Сене. Он, не так дав-но чуть не убивший меня в приступе ревности, на сей раз приветливо поздоровался.
Я сразу почувствовал, что моя новая знакомая, круглолицая и светловолосая, чем-то подавлена: пытается улыбаться, а во взгляде печаль. Мы разговорились, и оказалось, что она очень много пережила за последние годы – потеряла мужа и дочь. Глаза женщины переполнились слезами. Мы присели на жесткий диван.
– Успокойтесь, Марта Георгиевна. Я готов помочь вам. Только надо встретиться.
– Буду признательна... Но в моем доме ремонт. Давайте обменяемся телефонами. – Она назвала центральный универмаг города. – Я директор. С казенной медициной не хо-чу иметь дел.
Спустя неделю Марта Георгиевна позвонила и предложила отобедать в отдельном ка-бинете ресторана. Обед был хороший, хотя и без затей. Обычный разговор: попробуйте это, то, здесь отличный шеф-повар. И быстрые взгляды на меня. «Изучает, хочет сориентироваться, сдерживает волнение». Обед закончился, она позвонила, официант бесшумно убрал посуду.
Марта Георгиевна выжидающе помолчала. Я попросил ее раскрыть ладони.
– Представьте, сразу вижу перспективную линию. Она и у сильного пола встречается редко. Раньше ее образно называли Власть от Бога! Хироманты девятнадцатого века говорили: «Не успеет такой молодой человек окончить университет – он уже чиновник для особых поручений. Не пройдет и трех лет – вице-губернатор. Его как будто кто-то ведет!»
В глазах Марты Георгиевны появилось сомнение.
– У меня стремительной карьеры не получилось: муж был военным летчиком, скита-лись по стране. Окончила юридический. Училась петь, но недолго…
Я дал клиентке высказать наболевшее, понимая, что начинаю большую и трудную ра-боту.
Став своим человеком в вавилонах универмага, я смотрел на мир сквозь его витрины. В свою очередь и он изучал меня глазами служащих, видеокамер. Мы сидели в простор-ном офисе за чашечкой кофе. Марта Георгиевна беседовала со мной, перекидываясь словами с заходившими сотрудниками, и время от времени отправлялась в торговые за-лы. Возвращаясь, она иногда на ходу разыгрывала сценку, например, уморительно паро-дировала неповоротливую девушку-продавщицу с глазами сонной кошки.
Ответы, что давала директриса посетителям, были исчерпывающе точны. Некоторые снабженцы выходили от нее, как от матушки-государыни, пятясь и не показывая спины. Другие, не торопясь по делам, норовили переключиться в разговоре с качества товаров на достоинства хозяйки. Она снисходительно улыбалась, но самым назойливым напоми-нала ровным голосом: «Смотрите не на меня, почти красивую, а на товар. Вы можете по-нести большие убытки».
Со временем наши встречи переместились в старинный каменный домик с железным петухом над крышей, за столик маленького уютного кафе. Я держался старой лекарской мудрости «Выслушай до конца!», тем более, что рассказы Марты Георгиевны были мне интересны. Сперва я удивлялся ее открытости. Потом понял, что она долго носила пере-живания в себе – ее окружение не располагает к откровенности, – а теперь надеялась на серьезную помощь.
Ее муж вышел в отставку молодым и крепким, никаких проблем со здоровьем, но через год у него начались сердечные приступы. «Когда он был женихом, мама увидела меня с ним впервые и сказала: «Долго не наживете». Я самоуверенно посмеялась над ней».
Единственная дочь Марты Георгиевны оказалась девочкой, способной к домоводству, в тринадцать лет взяла на себя шефство над кухней и домашним кошельком, на радость всегда занятым родителям. А потом с ней словно что-то стряслось: стала скрытной, начала исчезать из дома.
После смерти мужа Марта Георгиевна просила дочь:
– Люда, побудь со мной хотя бы один вечер!
И слышала в ответ:
– Мама, ты не понимаешь, мне надо все успеть!
«Куда она спешила?.. Кто мне скажет?.. Может, к отцу. Когда-то мама подозвала меня к кроватке, в которой лежала грудная внучка. Та подняла ручонки и сосредоточенно играла пальчиками. Мама сказала: «Недолговекая». Я обиделась на нее».
Дочь погибла в автомобильной катастрофе. Горю Марты Георгиевны не было предела. Жила автоматически. На похоронах не уронила ни слезинки: у нее словно все оледенело внутри. В магазине трудилась по-прежнему, только видела в зеркале, как побледнело и осунулось лицо. Сотрудники шушукались: «Настоящая железная леди! Но нельзя же до такой степени…» Потом на работу принесли беспомощный пушистый комочек – сиамского котенка. Марта Георгиевна прикоснулась к нему, и что-то стронулось в ее душе: хлынул поток благодатных, облегчающих слез.
«Однако прихожу домой – стулья стоят не так. В комнате Люды почему-то раздвинута штора. К ночи стукнет дверца шифоньера. Моя девочка где-то рядом!.. Или вдруг откры-вается дверь в квартиру. Так тихо она скрипела, когда Люда возвращалась очень поздно. Я просыпаюсь, но страшусь открыть глаза: слышу ее дыхание в соседней комнате. Как-то увидела на улице девочку с походкой моей дочери. Пошла за ней. Не догоняла и не в силах остановиться. Позабыла обо всем на свете! Шла и шла, пока не потеряла ее из виду… Понимаю, что этого не может быть. Но для меня оно существует!»
Квартирный ремонт у Марты Георгиевны закончился. Настал вечер, когда я очутился у нее в гостях. «Здесь и живу-горюю, в этих трех комнатах на втором этаже, – сказала она, встречая меня. – Мебель не новая, но из орехового дерева. С ней уютней». Маленькая женщина сделала высокую прическу. Ей шло приталенное голубое платье с декольте и кружевными манжетами. Я вручил свои подарки. Ужинали при свечах.
Осторожно поправляя разноцветные пряди модной прически, хозяйка извинилась за отсутствие домашней выпечки. Раньше она любила свободные часы отдавать кухне, связывая это с благополучием родного очага. Но, где поселилось одиночество, там не пекут пирогов. «Теперь, если из дверей какой-нибудь квартиры пахнёт запеченной рыбой, у меня перехватывает дыхание», – призналась она.
В тот вечер я впервые услышал пение Марты Георгиевны.
Сыграй сонату ветра и сосны,
Капель апреля, дух сосновых почек,
Пусть легкость нот напомнит детский почерк
И детские летающие сны…
Ну, откуда такой голосище у этого хрупкого создания! И как легко выводит свои трели. За душу берет! В моем сердце неожиданно откликнулось что-то, казавшееся раздавленным обстоятельствами жизни и забытым навсегда. Мне было хорошо, даже когда мы молчали. Не хотелось возвращаться домой, где пусто и холодно.
Между тем, состояние Марты Георгиевны улучшалось медленно. При встречах она внезапно умолкала, взгляд становился отсутствующим, бирюзовые глаза зеленели, наполняясь страданием. Но оно уже не выплескивалось прозрачными капельками на ресницы. И мы говорили: «Облако набежало». Я не манипулировал блестящим шаром, свечами и крестами, изображая ясновидящего и всемогущего. Просто внимательно слушал ее и время от времени задавал нужный вопрос. Такие беседы постепенно стали для нас потребностью, мы вели их вечером по телефону.
Как-то Марта Георгиевна пожаловалась:
– Я разволновалась. Теперь долго не уснуть.
– Послушайте спокойную музыку.
– Ты думаешь, она заменит все?.. Может, хватит нам говорить на вы?..
Мне нравилась домашняя чистоплотность Марты. Уборку она делала через день, ге-неральную – ежемесячно. Иногда так увлекалась, что занималась этим до самой ночи. Когда все было закончено, она ликовала. Если от нее поздний звонок и она в приподня-том настроении, я понимал, что Марта в своей стихии.
– Ты знаешь, как пахнет белье, которое высохло на ветру! Я бегала в шортах. Сейчас стою у зеркала, изучаю себя. Примеряю колготки.
– Те, с оригинальным рисунком?
– Да. А сегодня купила новый бюстгальтер.
– Прозрачный?
– Как ты догадался?
– Единственный, какого у тебя не было.
– Ты в курсе не только моих страданий. В прозрачном все смотрится бесподобно. Хо-чешь увидеть?..
И я вызывал такси.
Я помнил не только орнамент на ее колготках, но и упругую грудь, на которую однажды сорвались руки слепого массажиста. А веснушки вдоль спины, в ложбинке…
Как-то спросил:
– В этом месте?
– Появились после моря.
– И ты заметила? – ляпнул я.
Марта замерла, ее веки медленно опустились, в уголках губ скользнула улыбка.
Очарование – простодушный способ застраховаться от грядущей неизвестности. Откуда берутся такие женщины! На радость или погибель мужчинам?! Рядом с ней я забыл об этике эзотерика: увлекся клиенткой, как будто не знал, к каким печальным последствиям это приводит.
Иногда с ней случалось что-то необъяснимое. За несколько месяцев до гибели дочери Марта во сне видела ее за рулем автомашины: голова запрокинута, вместо лица безжизненная маска. И такой же предстала Людмила на фотографии, что показал Марте следователь после дорожной катастрофы. Я не очень-то верил в эту мистику: может, переживания матери и аберрация памяти?.. Но собственные наблюдения тоже наводили на размышления. Иногда часа три кряду сидел за компьютером, наконец выключал – и именно в ту минуту звонок от Марты. Совпадения?..
Весной, когда я собрался на свои «этюды», подруга встревожилась:
– Как я тут без тебя?
– Но есть же еще друзья.
– Об этом не надо.
– Я стану писать.
– Я тоже.
Вот отрывок из сохранившегося письма Марты: «Не пиши коротко. Я люблю подроб-ные письма. Если б ты знал, как жду их! Еще на работе начинаю мечтать, что сегодня может прийти. В машине представляю почтовый ящик. Не иду, а бегу к нему. Письмо распечатываю не сразу. Принимаю ванну, а душа поет. Ужинаю, а она ликует. И, наконец, за чашкой чая беру конверт…»
Помню, прочел эти строки и подумал: «Марта все время играет в любовь». Ведь к тому времени я с горечью осознал, что чувства ко мне у нее нет. «Интересно, понимает ли это она сама?..» Но мысль мелькнула и забылась: был настроен на другую волну.
Вернулся с юга. Вечером после концерта мы с Мартой проходили у автобусной оста-новки. Я предложил прогуляться до стоянки такси.
Она возразила:
– Сейчас подойдет девятый.
– Он ходит редко.
– А вот увидишь!
Мы остановились. Через минуту из-за угла показался автобус. Приблизился. Девятка!
– Марта, как это происходит?!
– Не знаю… Мне нужно только смотреть в ту сторону.
– Дорогая, да ты колдунья!
– Хочешь сказать: ведьма?
– Ну, что ты... Не волнуйся! Я сказал образно. Ты немножко экстрасенс.
А у самого тревожно екнуло сердце.