Память. Почему-то часто вспоминается лето у бабушки в Казахстане, в
городке Аксай. Грунтовая дорога, лениво извивающаяся по улице Будённого, по одной стороне которой глинобитные, с такими же глинобитными дувалами дома, выбеленные ещё к майским праздникам яркой, кипельнобелой известью, сверкающие до боли в глазах вкраплениями соломы, с другой стороны тянется глубокий и широкий овраг, с густыми зарослями орешника и молоденьких тополей. Дорога покрыта толстым слоем дремучей, мягкой, словно мука высшего сорта, податливой пылью. Можно со всего размаха упасть в неё, что я частенько и проделывал, и быть совершенно спокойным - пыльная подушка не позволит расшибить локти и колени.
Я иду по этой дороге, загребаю новенькими жёлтыми сандалиями, с острым запахом кожи, пыль. Она мягко вздымается вверх и в полном безветрии медленно оседает на окружающий мир, на мою остриженную накороть голову, с обязательным модным в те времена чубчиком, на красную рубашку с чёрными маленькими парашютиками, на ещё не расцарапанные, как следует, руки и ноги. Вчера только начался отпуск после долгих детсадовских зимы и весны. Мне нужно перейти через овраг, чтобы добраться к магазинчику, где намечено приобрести что-то для бабушки и бутылку ситро для себя любимого. На дне оврага пасутся коровы. Молоденький бычок заинтересованно смотрит на меня, задрав к небу уже начавшую курчавиться голову с чётко обозначенными бугорками будущих рогов. Я спокойно иду ему на встречу, как вдруг меня бросает в жар. Ёлки-палки, вспомнилось, а ведь быки остро реагируют на красное! А я в своей любимой красной рубашке с парашютиками!
Бычку, в общем-то, наплевать было на цвет, видимо, просто захотелось поиграть. Он низко опустил башку, присел на задние ноги, сильно оттолкнулся от земли и понёсся на меня, выставив в атаке будущие рога. Ах ты ж, и под рукой нет ни камня, ни палки! Я только успел чуть отскочить назад и в сторону, как бычок задел меня головой, и я кубарем полетел в пыль. Телёнок, восхитившись своим героизмом, силой и ловкостью, развернулся, чуть не упал, оскольнувшись копытами на сочной овражной траве, всколыхнул пыль над ареной (Мадрид, не иначе!) и вновь кинулся в атаку, только уже не сваливать меня, а бодать и топтать поверженного наземь неприятеля. Не знаю, почему я не заорал тогда, хотя крик был уже вот, на выдохе. По дороге шли люди, и уж конечно, кто-нибудь да пришёл на помощь.
Когда бычок налетел на меня, я уже был готов к схватке, правда, всё ещё лёжа на дне оврага. Я схватился, обвил руками его шею, подтянулся и обхватил её ещё и ногами. Теперь бычок оторопел. Он пытался сбросить меня, крутил головой в разные стороны, сердито фырчал через зажатый моим животом нос, рыл копытцами землю. Однако мне удалось пересилить его напор. А потом я увидел боковым зрением, что у бычка на шее не просто верёвка, а верёвка, привязанная к колышку, крепко вбитому в землю. Тут уже стало даже весело, игра обрела смысл своей неожиданной развязкой, исчезла обречённость неминуемого моего поражения. Я уже опустил ноги, стал отступать вместе с телёнком к строго очерченному радиусу его свободного жизненного пространства. Отпустил и руки, отпрыгивал дальше и дальше от рассерженного животного и вот, сладкий миг победы и поражения террориста. Бычок дёрнулся за мной, отступившим от него на пару шагов, но верёвка, моя союзница, так же сильно отбросила его назад, телёнок ещё раз кинулся, не понимая, что победа за мной, однако, упал на бок, замычал от обиды, поднимаясь неловко на тонкие ноги.
Конечно, я был горд и счастлив от чувства победы, которое очень быстро погасло, поскольку в пылу схватки были потеряны монеты на покупки, а красная, с мелкими чёрными парашютиками, рубашка, оказалась изорванной в лохмотья. Даже умелые, ловкие, чудодейственные руки бабушки не смогли реанимировать мой любимый наряд…