Корабль уходил ввысь. Нет, корабли. Всё небо, куда ни кинь взгляд, было усеяно ими. Стрелы из металла, полные людей. Тянущиеся за ними длинные шлейфы густого едкого дыма. Выше и выше, уменьшаясь на глазах. Самое время захотеть, чтобы все они, один за другим, взорвались.
Но смотреть на них оказалось легче, чем мне думалось. По правде говоря, я не хотел даже выходить на улицу, не хотел оказаться под одним небом со всем этим... но вот я стою и неотрывно слежу за ними, задрав голову, спрятав руки в карманы плаща, съёживаясь под пронзительным ноябрьским ветром.
Ноябрь. Слово заставило меня усмехнуться. Горькая получилась усмешка. Что значило это слово теперь, после всего случившегося?
Корабли уменьшались, быстро удаляясь. Растворяясь в ослепительной голубизне неба, истончались дымные извилистые столбы. Оторвавшись от земли, они будто пытались догнать корабли. Становилось легче дышать, и я втянул полные лёгкие воздуха. Холодный, мой. Теперь только мой. Однако эта мысль не принесла ни крупицы радости.
Был ли я этому причиной? Тому, что все улетели, оставив меня одного? Или что-то другое? Провидение? Их недальновидность? Глупость? Стадное чувство, выталкивающее из своих рядов любое, сколько-нибудь отличающееся? Я пнул камешек, оказавшийся рядом с носком потрёпанного ботинка, но ответа как не было, так и не появилось.
Вот и последний корабль растворился в высоте. Я остался один. Оглянулся вокруг себя. Совершенно один. Передо мной раскрывалось бессчётное множество перспектив. Как карточный веер — только вытяни любую. Я поплотнее запахнул плащ, пытаясь хоть как-то согреться. Будто корабли забрали с собой всё накопившееся за день тепло.
Жалел ли о том, что случилось? Нет, не так: я ещё здесь. Жалею ли? Я попытался прислушаться к себе, найти ответ на вопрос, изменил бы что-нибудь, если бы представился шанс. Но взгляд упорно скользил вверх, впустую выискивая тёмные точки.
Если бы она подошла, взяла меня под руку, прижалась щекой к плечу, как это бывало раньше, сомнения и страхи тотчас бы ушли. Я бы точно знал, что нужно делать. А теперь? Я бросил взгляд в разлившуюся синеву над головой. Кажется, углядел крохотную чёрную точку удаляющегося корабля, но, скорее всего, просто показалось и их уже не увидеть.
Она была где-то там. Возможно, стояла у иллюминатора, наблюдая, как удаляется в черноту Земля, я. Вот было бы здорово, если бы можно было уцепиться взглядами... Держаться так друг за друга и не отпускать, пока снова не окажемся вместе.
Смеркалось. Я опомнился, осознав, что до сих пор нахожусь на открытом месте, изредка поглядывая в бледнеющее небо. Показались звёзды, луна. Будто насмешка Всевышнего, именно этот день ноября выдался ясным, тёплым, солнечным. Такие редко бывают, и я знал, все они воспринимали это как знак свыше, что за ними наблюдают, их любят, их берегут. Или нет? Или им хотели показать, чего лишаются?
Я неторопливо, меся ногами отошедшую от промозглости землю, брёл через пустырь, к видневшейся вдалеке автостраде, голо торчавшему на обочине автомобилю, такому лишнему и чужому, словно природа уже начала отторгать всё искусственное.
Думал ли кто-нибудь обо мне? Не уверен даже, думала ли она. Быть может, просто закрыла глаза в своём кресле, считая удары сердца, пока можно будет встать, потому что Земля будет уже далеко. А другие? Под конец я стал знаменит, все знали, что я остаюсь. Мало кто знал, почему, что заставило меня сделать такой выбор. Знал ли его я? Сделал ли его я? Или кто-то за меня? Имело ли это теперь какое-то значение? В тот день она долго смотрела мне в глаза, словно медленно продиралась сквозь тернии моего запутавшегося сознания, доискивалась причин. Она не заплакала, но плач был в каждом её поступке: в прощальных объятиях, когда она взяла чемодан, повесила на плечо сумку и вышла за порог; в взмахе ладони, из-за стекла, словно из другого мира; в одиноко соскользнувшей, нежеланной слезе.
Именно такой я её и запомню, думал я, забираясь в ещё тёплый салон автомобиля. Повернул ключ зажигания, несколько секунд послушал успокаивающее урчание двигателя, словно пытавшегося как-то компенсировать всю эту пустоту. Медленно тронулся с места. Именно такой. Пытавшейся злиться на меня, жалеющей меня, себя, нас. Думала ли она остаться со мной? Воспринимала ли эту мысль сколько-нибудь серьёзно? Остаться... Вопрос гулко бился в сознании, отдаваясь глухой болью в сердце. Теперь это не имело значения. Быть может, нужно просто направить автомобиль в ближайший фонарный столб. Электростанции отключены, и весь мир погружён во мрак. Он ещё пытается выжить, вырываемый из черноты лучами фар, но скоро и это не поможет. Но и это, наверное, тоже уже не имеет никакого значения.