Восемь часов проскакали пейзажем за окном, пролетели проводами между столбами электропередач и музыкой в наушниках плеера, проползли долгими, надоедливыми минутами последних часов дороги. Автобус, наконец, добрался до города. Я нетерпеливо выпрыгнул из салона кабины и плюхнулся ногами в лужу грязи. Ощутив безудержную «радость» от очередной командировки, в избытке чувств распростер руки, и, запрокинув к небу голову, заорал:
-Здоро`во, П…а! Мать твою… Я приехал!
Эхо прошлось по ближним домам, утопленным в сумраке позднего вечера. Вдалеке что-то ответно проревели. Дома продолжали светиться тусклыми, на фоне ярких фонарей, огоньками окон.
Мужчина, сошедший с автобуса чуть раньше, и все еще стоявший подле него, возмутился:
- Ты что это разорался? Город плох ему… Я в нем всю жизнь прожил!
Его лицо побагровело от возмущения. В уличном свете было сложно рассмотреть, но показалось, что на чуть опухшем, все еще несущем остатки вялой интеллигентности лице, разбегавшаяся сетка частых вен надулась и стала отбрасывать тени.
- Сочувствую, - заметил я в ответ, - но это все. Больше ничем помочь не могу.
Первая волна эмоций прошла: излилась и закончилась. Развернувшись на пятках в уже родной луже, я уверенно зашагал в сторону квартиры, которую снимал. Путь к ней снедала беспокойством только одна мысль: «Включили в городе горячую воду и отопление? Надоело греть чайники!». Осень, сменившая лето, уже не шелестела под ногами листьями октября, а хлюпала ноябрем, попавшим с водой в ботинки.
02.11.2012 п.г.т. П-а