23.
Марина, не смотря на запрет главного хирурга, осталась ночевать в госпитале. Она всю ночь просидела в палате реанимации с дежурной медсестрой. Дыхание брата было поверхностным, нос заострился. И сейчас девушка думала не как хирург, а как обыкновенная суеверная женщина, ей вспомнились слова бабушки, которая говорила о ком-то из знакомых: «Помрет скоро - нос вострым стал». Чтобы отвлечься от невеселых мыслей в здании, где боль пронизала стонами даже стены, она тайком достала историю болезни брата и вновь перечитала ее. Почерком Никитина была сделана новая запись и Марина, разбирая скоропись хирурга, не сразу поняла, что у Игоря есть шанс выбраться. Ему удалили селезенку и часть печени вместе с крупным осколком, но еще один мелкий с нитями ткани гимнастерки остался. Он-то и вызвал воспаление, организм отторгал чужеродное тело. Именно его держал Савицкий вчера зажимом. Теперь ей стало понятно, почему в животе Игоря оставили марлевые тампоны, хирурги не отказывались бороться за жизнь брата, потому и наложили не сильно стягивающий шов – будет повторная операция. Она просмотрела лист назначений – все сходится. Обрадованная, она в тот момент, когда Верочка отлучилась с поста, положила карту болезни на место, зашла к брату. То ли самовнушение, то ли на самом деле, но ей показалось, что Игорь дышит чуть ровнее, она погладила его лоб, мокрый от пота, потом промокнула своим носовым платком, поцеловала исхудавшую руку и, разгладив концы простыни, ушла в ординаторскую:
- Верочка, позовешь меня, если Игорю станет хуже.
- Конечно, Марина Николаевна. Идите, а то совсем не успеете отдохнуть.
Ей надо выспаться, сегодня больные несколько раз делали замечания. Накрывшись вылинявшим байковым халатом, она еще долго не могла заснуть, ворочаясь на больничной кушетке, и только закрыла глаза, как ей показалось, услышала голос Никитина:
- Марина Николаевна, вставайте. Полина Ивановна, - обратился он к вошедшей кастелянше, - Вы не могли бы чайку заварить?
- Сейчас, сейчас, Андрей Ильич.
- И халаты нам свежие принесите, - добавил он вслед семенящей женщине.
Марина чувствовала себя уставшей, во рту было горько оттого, что много курила вчера. Но, поправляя измятый халат, она сделала бодрый вид:
- Доброе утро, Андрей Ильич.
- Пусть оно будет добрым для всех раненых. А нарушать приказы начальства – плохо, на первый раз, я Вас прощаю, но больше поблажек не ждите.
- Я не буду, честное слово, я больше не буду.
- Верится с трудом. Да, сейчас не об этом. Положение Вашего брата тяжелое. Еще сутки он будет под анестезией. Если температура спадет, а она должна снизиться, мы постараемся подкормить его глюкозой, вольем немножко крови, а потом…
- Еще одна операция, - закончила за него Марина.
- И долгие месяцы восстановления. Ухаживать за ним есть кому? Вас мы сейчас отпустить не можем.
- Есть, есть. Таня завтра приезжает. Девушка его.
- Вот и замечательно. А сейчас приведите себя в порядок, подменять некому.
Андрей встал и вышел в коридор. Похлопал себя по карманам, ища сигареты, но потом передумал и посмотрел в окно – весна в Ташкенте выдалась жаркая, а здесь за каменными стенами всегда пасмурно, и лишь глаза выздоравливающих засветятся от радости, что минула их косая и согреют его по настоящему.