Тарный цех

Юрий Лучинский
Все это массированно насаждалось среди нас в шестидесятых-семидесятых. 
Вьетнам.
Маленькие люди в широкополых панамах, напряженно возделывающие рис под огнем американских самолетов. Или сосредоточенно едущие на велосипедах по улицам малоэтажных городов.
 
То-ли мальчики, то-ли девочки. То-ли взрослые, то-ли дети в курточках и штанишках с автоматами Калашникова на фоне джунглей или горящих пальмовых хижин.

Но все это было так далеко, что полноценно сознанием не воспринималось.

***

Весна 79-го.
Критический период жизни.
Не отходит сердце от брошенных Татьяны и Ленки.
Унизительное бомжовство в родительском доме. Еле-еле сданная академическая задолженность на юрфаке. Повторный 4-й курс. Алименты. Непривычная после 2 лет юрисконсульства пролетарская работа водителем почтового мотороллера.
И все равно мало-мало денег.
Не хватает ни на что. Я злой и вредный.
Нужна еще халтура.

Проспект Тухачевского. Завод «Полюстрово». Тарный цех.
Работаю вечерами на «растарке».
С погрузочной эстакады набрасываю на ленту транспортера ящики с пустыми лимонадными бутылками. В конце линии бутылки из них вынимаются. По другой ленте едут на мойку и дальнейшую заливку. Надлежащими напитками. Ящики также уезжают в своем направлении.
Работа до полуночи. Рублей за шесть-семь.

И за чашку «чёрта». Это - ароматический концентрат для лимонада на базе 70-градусного спирта. Лучшего напитка трудно придумать. Двухсотграммовая чашка «черта» (общая, щербатая и с отбитой ручкой) наливается толстой мастерицей тарного цеха. В конце смены. Из старого чайника. Каждому, кто не вызвал у нее нареканий.
Пить нужно немедленно, без закуски. И немедленно, пока не окосел, исчезать с завода через проходную.

В упомянутом выше конце поточной линии, на непосредственной «растарке», работают неизвестно откуда взявшиеся два вьетнамца.
Именно такие, какими до этого все они представлялись - тщедушные и инфантильные.
И невероятно работящие. Не по-нашему, не по-русски.
Вытаскивать из наползающих ящиков бутылки и ставить их на другую ленту физически не трудно. Но очень нудно. От работы не оторваться.
И парни не отрываются. По-пианистски растопырив пальцы, выхватывают разом по восемь бутылок. Поворачиваются танцем живота на девяносто градусов и шеренгой выставляют бутылки в узкий желоб бутылочного конвейера.

Мне одному не трудно временами от злости поднапрячься и забросить на ленту порцию ящиков с большей плотностью.
Через минуту-другую у «нгуенов», как их зовут все в округе* образуется тарный затор. Оттуда слышится сочный русский мат с легким индокитайским акцентом. И обещаниями лишить меня отдельных частей тела.
Моя злость купируется.  Даже делается весело.

Однажды доведённые моими шутками вьетнамцы выскакивают из своего закутка с молотками и несутся на меня. С весьма серьезными выражениями лиц. Ретируюсь на  эстакаду, подперев дверь снаружи доской.
«Нгуены» успокаиваются и работа продолжается.

Такое мужество пигмеев меня настораживает. И я прекращаю шуточки.

За пару дней наши отношения налаживаются. И мы приветливо здороваемся при встрече. Для  глубокого же общения времени просто не хватает.

Вскоре наступает вечер простоя.
Нужное количество тары за день не подвезено. Но еще могут подвезти.
Рабочим-совместителям велено оставаться в цехе с обещанием оплатить простой, как обычную работу.
Сидим. Курим.

Из мастерской местных слесарей появляется один из «нгуенов». Тот, что чуть постарше.
У него в руках латунная трубочка с отверстиями по длине, забитая деревянным чопом с одного конца. Как флейта.
И вправду флейта.
«Нгуен» садится на ящик недалеко от меня и начинает виртуозно высвистывать на этой трубочке что-то далеко-далеко восточное.
Передыхает, подмигивает мне, и вновь что-то играет. И еще...
А потом с такими же азиатскими переливами исполняет «Подмосковные вечера».
А потом я замечаю, что у парня мокрые глаза...

...Одному, как выясняется, двадцать девять, другому - двадцать шесть лет.
Один - капитан вьетнамской армии, другой - старший лейтенант.
Один отвоевал десять лет, другой семь.
Старший гордо утверждает, что, будучи командиром роты, лично убил около полутора сотен американцев и своих южных соотечественников.
Второй не имеет такого счета, ибо служил связистом.
Зато младший задирает на себе куртку и показывает изуродованный шрамами торс.
- ... поймали, ...к дереву привязали, ...били, ...резали...
Добить не успели. Свои выручили.

В семьдесят пятом, после победы над американцами, ребят отправили в СССР учиться в техникум.

После многих лет в джунглях - четыре года в Союзе, среди жлобов, типа меня.
Безвыездно. Ради экономии и без того жалких денег. Для покупки товаров народного потребления своим далеким семействам при близящемся окончательном отъезде.
Для этого же и халтура в тарном цехе.

В тот вечер мы так и  не работаем. А под конец «нгуены», к удивлению боготворящей их мастерицы, вместе со всеми хватают по чашке «чёрта».

***
Медленно заканчивается совдеп.
Плавно растворяется «железный занавес».
Незаметно наступает изобилие информации.

По новым публикациям и фильмам мы узнаем, в числе прочего, и об ужасах вьетнамской войны.
И о том, что она была жуткая, но обыденная по своей жестокости среди прочих войн.
И что в ней не было ни «американских агрессоров», ни «злобных вьетконговцев». Вернее, были и те,  и другие. И все убивали, убивали...
Одни ничуть не лучше других.

Как положено на войне.

Я вспоминал о тарном цехе на «Полюстрово»  возле мемориала А. Линкольна в Вашингтоне, покупая сувениры у безногих ветеранов вьетнамской войны. У «агрессоров».
Я вспоминал о нем на вьетнамских базарах в Москве, где такие же тщедушные парни, как мои «нгуены», бывший  «вьетконг», таскали на себе тюки с барахлом больше самих себя, снабжая Россию товарами народного потребления.
Я вспоминаю о нем, проезжая мимо подлинных и мнимых инвалидов-афганцев в инвалидных колясках на перекрестках наших городов.

Я помню мокрые глаза сидящего на ящике и играющего на флейте «Подмосковные вечера», убившего полторы сотни людей, капитана вьетнамской армии.
И чашку с «чёртом»...

Я помню бахвальство былых совков. Своими лётчиками, оружием, техникой, закачивавшимися во Вьетнам, чтобы не дать угаснуть той войне. Чтобы показать "пиндосам" свое убогое достоинство.

На свете много еще кого нужно уничтожать. Точечно и резко.
Но нельзя делать это путем бездарной и беспросветной войны.
И начатую войну доводить до конца. Не оставляя подопечных на растерзание "вьетконгу".

_______________________________

*  Вьетнамцы - "нгуены". По тому же самому принципу, что евреи - "абрамы", арабы "абдУлы", а китайцы и вовсе "суньхуйвчаи".


2002 - 2009 г.г.