Вовчик невысок, худощав и неизменно вызывает интерес к своей персоне в любом обществе. Собственно, Вовчиком-то его стали называть уже после окончания школы. Взрослый, но мелковат. А раз мелковатый и безобидный, то автоматически, после небольшого привыкания, он для всех становится Вовчиком. Он запросто принимает эту уменьшительную форму своего имени. И так везде. На работе, с новыми знакомыми, с детьми новых знакомых.
Почему? С ним надо завести разговор, чтобы понять колорит личности.
Он прищурится, уголки губ растянутся в улыбке. И вот он весь ваш, – человек, с которым хочется и хочется говорить, поскольку: он умеет слушать, он доброжелателен, он почти «весь путь» улыбчив и всё время готов хохмить. Последнее иногда неплохо получается. Даже если не получается, то собеседник или уже очарован, или сам из тех, кому уготована «особая» роль по жизни – учить. Такие тоже охотно проведут вечер с нашим героем за бутылочкой и будут упиваться своими способностями психологического воздействия на индивидуумов. Они не знают, что упрямее человека нет на этом свете. Они видят, что он кивает, улыбается, поддакивает. Но им не дано понять, что лишь вежливость движет собеседником.
Вовчика поздно забрали в армию. Его вообще не должны были забирать. Мы с его мамой отбивали дорогого нам человека, как могли. Букет болезней. Ревматизм, порок сердца…
Не было ютуба, не было демократии.
Но он это прошёл, эти два года службы. С гордостью рассказывал, как дрался с дедами, когда их желания становились чересчур уж заоблачными.
После армии устроился на тот же завод, где работал раньше. А это через дорогу от нашего предприятия. Столовая общая, встречались часто.
В восемьдесят пятом нам захотелось посмотреть на другие страны.
Нацелились на средиземноморский круиз.
Я работал инженером, документы проходили инстанцию за инстанцией. Мне казалось, что всё складывается в нашу пользу.
Но у партии были свои соображения на сей счёт. Вовчик-то токарь-фрезеровщик. И рабочих, как мне объяснил опытный инженер-конструктор нашего отдела, очень уважаемый человек, принимали в ряды в соотношении два к одному по сравнению с интеллигенцией. Поэтому Вовчик и «попал». Моего друга стали уговаривать вступить в партию. Он колебался, время шло. Его документы застряли. Было заявлено: пока не был в странах соцлагеря, и не думай о капстранах.
Мы быстро переориентировались на Болгарию. Ничего другого на сентябрь нам предложить не могли.
И дело пошло.
У Вовчика пошло.
У меня возникли неожиданные трудности. Если у него на сентябрь выпадал очередной отпуск, то я надеялся на накопленные отгулы. Их было неимоверно много после колхозов и всяких мероприятий вроде сдачи крови. Начальник отдела посмотрел на меня, злобно выругался и выбежал из кабинета. К счастью, ненадолго. Вскоре вернулся.
– Тебе придётся написать с десяток бумаг, – говорил он мне грозно, глядя сверху вниз, хотя я был выше его на полголовы. – На каждом заявлении не больше трёх дней. Понял? Вот считай, двадцать дней – семь заявлений. В каждом кроме количества дней указываешь даты. Понял? Должно получиться вот с этой даты по эту! Понял?
Я понял. Сделал всё правильно. Боже! За эти двадцать дней никто и не заметит моего отсутствия. К чему такие сложности? Это сейчас в частной фирме, где работаю, всё скрупулёзно подсчитывается. А тогда… Кому я был нужен?
Впрочем, через пару дней мы были на вершине… нет, это я загнул, вершины были позже. Нас пригласили на собрание отбывающих на отдых в Болгарию. Пришли не все, но тенденция была понятна. Шестеро парней, двадцать восемь девчат. Уф! И ещё назначенный сверху руководитель группы. После сборища, на котором руководитель что-то рассказывал, объяснял, а мы поочерёдно представлялись, – обед в кафе «Сказка» уже в счёт оплаченной путёвки.
Глаза разбегались. Изначально девчонок пять понравилось.
Предстояла интересная работа. Из разряда тех, что не раздражают на отдыхе.
Поезд Новгород – Москва отчаливал вечером, а около шести утра прибывал в столицу. Следующим вечером уже из Москвы отправлялся состав в Кишинеу. Пусть так. Лишь бы до Болгарии дорулить.
Итак, целый день в Москве.
Нас оставили на Ленинградском вокзале, отобрав паспорта, и заявили, что к десяти вечера мы должны быть на таком-то вокзале, в таком-то месте. Начальник немного настораживал, с девчонками ещё не определились, поэтому, опьянённые свободой, мы лихо зашагали, куда глядели мои глаза. Я-то не раз бывал здесь в командировках.
Купили где-то в центре бутылку портвейна. Походили округ. Посольства, другие здания, не предполагающие, судя по их высокородному виду, неспешного процесса пития в их дворах.
Час поисков не привёл нас с Вовчиком к чему-нибудь отдалённо напоминающему родные новгородские дворы.
– Ну, что? – обратился я к Вовчику. – Не устал?
– Да нет, – ответил он фразой, не переводимой на другие языки мира, и добавил, – интересно тут блукать. Только…
А что «только», я и сам понял.
– Тогда нам в Филёвский парк, – вспомнил я подходящее местечко, – поехали туда. Парк – не парк, а как у нас, не доходя до Веряжки. Выпить можно не спеша, поговорить.
– Поехали, – добродушно согласился Вовчик.
Сейчас вот думаю. Портвейн был хороший, нынешний не рискую покупать. Мы были молоды. Несколько часов прошло после прибытия в столицу. Ходим, наслаждаемся тем, что видим. Портвейн носим с собой несколько часов! Да и до Филёвского парка ещё час добираться. Сегодня хороший портвейн столько не прожил бы, нашли бы место и в центре Москвы.
Да-а, едем. Вовчик там не был, но даже и мне интересно. Метро выходит наверх, иногда возникают ассоциации с электричкой, идущей с Балтийского вокзала в Ленинграде…
А до Болгарии ещё далеко…
А Болгарии могло и не быть!
…Усталость всё же достала наши молодые тела в парке. Бутылочка 0,7 на двоих унесла нас на некоторое время к вечным истинам.
На обратном пути зашли в столовую, в которой я уже бывал ранее, перекусили. Ещё пяток минут, – и мы вновь на надземной станции метро. Обратно, в центр! Хршо!
Кажется, нас немного болтает. Это бывает от молодости. Языки развязались, смеёмся. В метро интервал движения совсем небольшой. Но на этом отрезке времени к нам успевает подойти молоденький милиционер, представляется. Просит предъявить документы! Мы трезвеем. Нам по двадцать три, ему… ему… Чёрт! Совсем пацан!
– Извините, мы из Новгорода, едем по путёвке в Болгарию.
– Документы предъявите!
– А… документы у нас забрал старший по группе. Мы с ним встречаемся в десять на вокзале. Там будет вся группа. Приходите…
Мальчик почему-то краснеет, отдаёт честь и исчезает из поля зрения. Мы быстро запрыгиваем в электричку. Пронесло!
Пронесло… А ведь до вечера ещё далеко…
Возле вокзала натыкаемся на кинотеатрик. Та-ак… Сегодня каждые два часа «Кармен». Испания.
Покупаем билеты. Пока есть время, прогуливаемся по проспекту.
…Своеобразная версия «Кармен», надо сказать. Ещё своеобразнее публика! Зачем эта мелюзга пришла на сеанс? Орут невпопад на реплики героев, зал ржёт, нам не до смеха. Семечки, всё оплёвано, пацаны решают вопросы на кулаках.
Алё, это Москва?
Год тысяча девятьсот восемьдесят пятый. Перестройка набирает обороты, у молодёжи пока нет возможности навечно застыть над экраном смартфона.
…Вот наш поезд. Знакомые лица. Начальник.
Начальник начинает нас размещать.
Четверо мужчин… сюда. А мы?
Вы? Вот ваше купе…
Я, Вовчик, две девушки. Мы шепчемся между собой. Девчонки нам не нравятся. Начальник, а можно с мужчинами?
Мужики, сами посчитайте – в ответ.
Места распределены, похоже, до нас.
Мужчин семеро.
С одной четвёркой понятно.
Ещё двое – мы. Значит, с девчонками.
Седьмой - сам руководитель.
Этот уже не раз бывал «главной и направляющей» силой в подобных поездках.
С кем же он?
«От Москвы до Кишинёва, и обратно до Москвы…»
С двумя сёстрами-близняшками в купе!
И тут я его понимаю. Тридцать пять человек. Это девять купе. Куда, бедному, податься? Не к нам же с Вовкой вместо девочек!
В Кишинёве пересели на автобус. Дальше через Румынию нам предстояло попасть в Болгарию.
Границу помню смутно, очень долго стояли, ожидая, пока пропустят.
Первое яркое впечатление – выход в туалет на трассе в Румынии. Туалет был платный! Это было потрясение… Так не хотелось платить…
Советский человек – и платить за туалет? Мы же в соцстране, что за идиотизм!
Вернулись глубоко возмущёнными в автобус и двинулись дальше по безжизненной саванне. Редкие блёклые ростки на обезвоженной с трещинами земле. Я только что видел цветущую Молдавию, её поля и виноградники. А что здесь?
Ладно, вот и Бухарест. Какие-то другие архитектурные формы, зачастую столь же помпезные, как и в Москве, но… другие. Это же даки. Насколько я помню из истории, их и римляне уважали, не давя столь сильно, как на другие народы.
Везде снуют продукты своего автопрома – «Дачия», как мы называли эти машинки.
В отеле девчонок подселили неплохо. У нас же почему-то было две кровати на троих. Возмутились, высказав претензии главному. В номере появилась койка едва ли лучше раскладушки. Хорошо, только одну ночь переспать. Угадайте, кто спал на раскладушке? Правильно, Вовчик.
На следующий день была экскурсия в огромный строгий дворец, рассказывали про дружбу Румынии и США, и мы увидели подарки дружественной Америки среди экспонатов. О них гордо рассказывала экскурсовод. Румыния – редкая страна соцлагеря, участвовавшая в Олимпийских Играх 1984 года в США.
…Ещё несколько часов по Румынии без остановок.
На границе с Болгарией румынские пограничники весело пробегают между кресел, интересуясь, не везём ли с собой ракеты СС-20, особо не проверяя багаж. А вот детишки из стоящих неподалёку хрущёвок попрошайничают, хватают за брюки, когда мы выходим из автобуса.
Болгария. Маленький приграничный городок, названия в памяти не осталось. Стоянка. Центральная площадь. Зелень, цветники. Отель. Но мы поедем дальше. Просто небольшая остановка, причина выйти и размяться.
Что мы с Вовчиком и делаем. Галя и Валя, с которыми хорошо познакомились за два дня в одном купе, рядом. Уже почти свои.
Вовчик оглядывается. «Отель» написано не по-русски, а латиницей.
– Хотел, – читает Вовчик, подняв голову.
Наши девчонки тоже бросают свои взгляды на крупные буквы на фасаде здания.
– Уже не хочу! – объявляет громко мой друг, вызывая смех девчонок. Ну, хотел, теперь расхотел. С кем не бывает!
А в поезде мы сочиняли для них кроссворд, который они на удивление легко разгадали. Валя стояла у моей верхней полки и громко читала для Гали, которая лежала у себя внизу, восемнадцатое слово по горизонтали, касаясь при этом как бы случайно моих бёдер. Куда мне было себя девать? Они нам не нравились, или уже вроде как и ничего?
…Варна. Прелестная пешеходная улица. Откуда пошла мода на такие улицы? Явно не с Арбата. Группа разбрелась.
Попив сока в уличном кафе, мы с Вовчиком пошли по магазинам. У меня заказ от мамы, который нельзя не исполнить. Я чётко знаю, без чего нельзя возвращаться для бабушки, тёти, мамы, папы, сестры…
В Варне удалось купить сумку для тёти. Первый успех. Вовчику проще. Он никому ничего не должен. И я ему завидую!
Покупаем спиртное на вечер. Вовчик покупает себе сигареты. Читаем на пачке: «МНЗ предупреждава: тютюнопушенето е опасно за ваше то здраве». Сколько лет прошло с восемьдесят пятого, а помню!
Вот этой фразой я после Вовчика и доставал.
– МНЗ предупреждава! – рычу, видя, как он лезет в карман за папиросами. Или он тогда ещё сигареты курил?
– Иди ты, плавай! – ответит беззлобно Вовчик. Для него это значит сильно послать. Сам-то плавать не умеет.
Вечером, после пляжа, идём в ресторан. Сопровождающий консультирует:
– Так. Ужинаем. Кто хочет, может остаться потанцевать. В девять утра отъезд из Варны. И ещё. Для тех, кто курит. Будете разговаривать с болгарами, не произносите слово «спички». Получится нечто неприличное.
И вот мы в ресторане. Отличный ужин. Ранний вечер. Музыка.
У нас на всю группу отдельный длинный стол. Есть свободные места.
Вовчик неожиданно оборачивается к болгарским ребятам и девчонкам за соседним столом:
– У вас спички есть?
Нет, нет, всё нормально. Там девочки привычные, похоже.
После ужина недолго сидим, наслаждаясь «заграницей». Краем глаза замечаю: две подруги, одни из тех, на которых положил глаз, уходят с местными мужчинами. Утром, докладывает разведка, их привозят на такси к гостинице. Так, с этими понятно. Вычёркиваем.
У нас вечер без приключений. Хотя, как сказать.
Несколько девчонок из группы после ресторана шли с нами. Чего купленному спиртному пропадать! Позвали их к себе. Они забежали в свои номера ненадолго. Они же девочки. Надо отражение отредактировать, что-то переодеть, что-то, может, снять.
Появляются… Какие люди!
А у нас бутылка на столе, стаканчики от гостиничных графинчиков.
По чуть-чуть?
Ну, а чё мы пришли-то? Зря ретушь наводили?
Какие вы классные, девчонки! По-не-мно-гу… Поехали!
Как не будете? Слушай, Вовк… Я чего-то тоже… как-то…
Ты выпил? Не-не, обратно не надо… Внутрь, я говорю – внутрь…
Девочки, вы куда?
– Блин, всех девчонок распугал!
– А я-то… уээээ… виноват… иээ, что ли? – давится друг.
– Ну, а кто виноват?
– Ээээээ…
– Хорошо хоть, в тебя пригодилось, а не наружу.
Услышав это, Вовчик откликается:
– Уэээээ…
Вечер заканчивается сравнительно удачно.
Минус: девчонки деликатно удалились, оставив, впрочем, надежды. Что снимут одежды. Ну, когда мы справимся.
Плюс: у Вовчика прижилось выпитое.
Мы горестно смотрели на бутылку, которая поначалу казалась пропуском на вечер двух математически малоопытных (это если делить надвое, – ведь немного опытный плюс немного неопытный дают в среднем малоопытного) молодых людей в среду, обещавшую одного научить хоть чему-нибудь, а другого ещё чему-нибудь.
Итак, мы горестно смотрели на бутылку, не понимая, что случилось. Я хотел разбить её о голову Вовчика, потому что из-за него мы остались без сладкого, но меня останавливало чувство справедливости: он же ведь сделал всё, чтобы девочки остались. Всё поглощённое им ни разу не осквернило ни одной каплей никого, ничего, ничто и вообще никак.
Наконец, нам одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Как мне поначалу показалось. Мы вместе схватились за злосчастную бутылку.
Мне не терпелось прочитать, что написано на этикетке. Тогда с этикетками было гораздо проще и понятнее, чем сейчас. Большое название и довольно крупные буквы и цифры, подтверждающие формат бутыли и крепость напитка. Всё. Никарагуан водка, 0,5 литер, 35 чего-то там. Это было понятно, чего.
Гораздо более интересным оказался тот факт, что Вовчик тянулся к бутылке не для того, чтобы вновь перечитать этикетку. Другой рукой он схватил стакан.
Я сначала не обратил внимания на его действия, поскольку раздумывал, в чём причина нашей неудачи, рассматривая этикетку. И, только отпустив бутылку, понял, насколько разные были у нас с Вовчиком подходы в выяснении этих самых причин. Пока я неосознанно демонстрировал навыки человека с дипломом, он подошёл к вопросу с практической стороны. Как фрезеровщик.
Вовчик взял у меня бутылку никарагуанской водки, налил себе четверть стакана и залпом опрокинул в себя эту чёртову бурду.
И тут что-то его как-то начало водить по комнате. Он ходил от стола к кровати, от кровати к двери, возвращался обратно мимо меня к столу, пугая брызгами, которые обещали вернуться чем-то более весомым. Я отскочил в сторону, присев на кровать подальше от стола. Как раз в этот момент Вовчику удалось подавить в себе дьявола. Он судорожно, чтобы не расплескать водку, глотнул из графина воды, быстро закусил виноградиной и, наконец, успокоился.
Впоследствии мы ещё вечера три возвращались к этому вопросу, как нам допить никарагуанскую водку. Я ничего не имел против того, что Вовчик таскал её в своём багаже из города в город, поскольку сам пить не собирался. Вовчик же доказывал мне, что вот уж сегодня-то вечером он её, гадину, обязательно сделает. Но каждый вечер у нас был отдых в каком-нибудь кафе или ресторане. Я и не заметил, как вопрос отпал сам собой. До сих пор не знаю, какова судьба того пойла.
Из Варны мы уезжали в Бургас. Накануне я положил глаз на некую Викторию, прелестную девушку в умопомрачительном платье. За пару дней до этого я фотографировал её с Иркой Боговой у входа в гостиницу в Бухаресте. Именно тогда она мне запала в душу, сразу выделить её на фоне нескольких красавиц не представлялось возможным. Итак, нужен был предлог. И я понимал, что таких предлогов в двухнедельной поездке будет множество.
И вот утро. Автобус. Мы садимся с Вовчиком вместе и просим Боговую занять соседние кресла. О, боги! Не зря две девчонки фотографировались вместе. Они сели перед нами!
По такому случаю, пока крутились по Варне, я начал «козырять», как это называл Том Сойер, перед прекрасной особью противоположного пола. Ирка это сразу поняла и в дальнейшем только поддерживала мои усилия, направленные на сближение с желаемым мною объектом.
Я сразу сочинил стихи и, чтобы застолбить внимание Вики на мне, продекламировал ей и Ирке следующее:
– Если солнце светит в урну,
Значит, едем мы из Варны.
Если солнце светит в глаз,
Значит, едем мы в Бургас.
Стихи имели ошеломительный успех у обеих дам, особенно веселилась Боговая.
И тут я вынужден сделать некоторое отступление от линии повествования, дабы читатель хорошо представлял себе, почему Ире Боговой совсем не случайно отведена довольно большая роль в событиях, происходивших на Балканах в сентябре 1985 года. Событиях, которым, к сожалению, мировая печать не уделила должного внимания. Как всегда, этот пробел в истории придётся восполнять мне.
Ира, несмотря на свои крупные формы, легко вписалась в круг моих приятелей в период учёбы в институте. Многовато у неё было везде. И тут, и здесь, и ещё ниже. Но обворожительная улыбка уводила меня от ненужных в данном случае мыслей. Я просто сосредотачивался на её глазах, а обращался к ней не иначе как «Ирина!», задавая официоз начинающемуся разговору, что очень забавляло её. Она быстро переводила беседу в милое русло.
Так вышло, что по распределению мы попали в одно научно-производственное объединение, но работали в соседних корпусах, частенько встречаясь в общей столовой. Где, кстати, состоялось её знакомство с Вовчиком. Этого не могло не случиться. Мы же с ним постоянно состязались в умении острить на выходе из столовки!
И вот однажды после обеда она подошла к нам. Хочешь с нами в Болгарию? – спросили мы девушку. Рассказали, что сначала собирались в Средиземноморский круиз, да вот незадача. Она томно улыбалась, мы же старались смотреть в глаза, упуская из виду детали ниже. Ирка, не задумавшись, ответила, что начнёт собирать документы. Шутка превращалась в реальность. Ладно, – сказали мы потом привычную для нас фразу, – втроём веселей.
Веселей стало перед самым отъездом. Параллельно с нами Ирка собирала бумаги. В конце августа укатила на пару недель к себе домой в Мурманск. Увидели мы её лишь за неделю до отъезда там же, на выходе из столовой.
Те же самые красивые восточные очи уверенно смотрели на нас, а наши глаза шарились где-то ниже. Случилось невероятное! Месяца не прошло! Взгляд, вместо того, чтобы старательно обходить весомые выпуклости, утыкался в две приятные формы, венчали которые маленькие «кнопочки», различимые через одежду, да ещё наведённые на нас. Ниже тоже стало приемлемо…
Оставшись вдвоём, мы гадали, как менее чем за месяц можно достичь таких результатов. Голодание? Сауны с диетами? Про себя я решил: может, Вовчик наконец-то наберётся опыта…
Мы колесили по Болгарии, останавливаясь на ночь в гостиницах. Вика показывала, что я ей также интересен. Втесаться между нами пытался тридцатипятилетний лысый мужчина из нашей группы, но после разговора на повышенных тонах в отсутствие Вики он отступился и стал осваивать цветник с другого края. А и куда ты, старик, лезешь? В те годы человек в возрасте тридцати пяти лет представлялся мне в виде точки на параболе жизни, причём эта самая точка давно уже побывала на вершине и находилась где-то посередине между экстремумами, нижний из которых образовался оттого, что кривую безжалостно обрезала ось «икс». И эта точка со страшной силой набирала скорость в своём безутешном падении вниз.
С Викой мы ходили вместе, я держал её за руку. Чуть сзади плелись Валя с Галей, похохатывая над нами. Ирка общалась со всеми, аки пчела: от цветка к цветку. Удавшаяся вечерняя попоечка скрепила союз Вовки с ещё двумя мужчинами, которые, правда, иногда оставляли его ради иных утех.
Я начал за него переживать.
«Все подруги по парам разбрелись по амбарам,
Только я в этот вечер в свой амбар не пошла».
Так, получается?
Ирку Вовчик рассматривал только как собеседника. Он мог всю дискотеку провести с ней, им было весело, но дальше дело не шло.
– Ты посмотри на Валлю. На Валлю… – перешёл я на шёпот, пока Вовчик как-то вечером перед ужином, сидя в номере на своей кровати, перекидывал бутылку ракийки из руки в руку.
– На Валю? – он бросился в меня своими серо-голубыми глазами. Мне показалось, что не увидел. Уж больно затуманен был взгляд. О чём же ты думаешь, братишка?
– На Валю, Вовка. Ты с ней потанцуй сегодня на дискотеке. Она тебе свой фирменный приём продемонстрирует, – я закатил глаза. – Прижима-ает к себе, плотно прижимает. Ох, а ножку свою… – я сделал акцент голосом и мимикой, – о мою ножку… весь танец уплотняла. Сразу реакция пойдёт. Слышь?
Он будто проснулся, наведя на меня резкость. Бутылка не долетела в очередной раз до Вовкиной руки. «Яичко» упало и разбилось. Запах спиртного и битые стёкла на ковре.
Дискотеку он начал с того, что подсел к стойке, заказав стаканчик. Потом рядом с ним я увидел Боговую. «Слава Богу! (Слава Боговой?)» Так и пили вместе, иногда подходили к нам с Викой потанцевать.
Через час я увёл Вику. Предложил ей осмотреть «Международен молодёжен центр», куда мы прибыли на три дня. Дорожка уводила в лесную сумрачную часть лагеря. Крохотные летние домики едва освещались тусклыми невысокими фонарями.
– Наверное, тут недорого, – тихо сказала Вика.
– Наверное, для аборигенов, – отозвался я, обхватывая её за талию.
– Темнеет. Пойдём обратно.
Она повернулась ко мне, позволив себя поцеловать, затем потянула за руку к морю.
Топая по песку, слушая плеск воды, я прижимал её к себе, рассказывая незатейливые анекдоты. Она любовалась высыпавшими звёздами и смеялась, и легонько толкала плечом, и волосы её невольно попадали мне в лицо.
Со смотровой площадки, куда мы забрались по винтовой лестнице, виднелось множество огоньков далеко по побережью.
Дискотечная музыка еле слышно доносилась из ресторана.
Я привлёк Вику к себе.
Всё было ясно.
Из долгих разговоров в автобусе. Из частых взглядов, словно мы боялись потерять друг друга. Из тепла наших рук.
– Ты меня приглашаешь на танец? – прошептала она. – Я так высоко никогда не танцева…
Я ей не дал договорить.
Оторвавшись от её губ, понял, что мы медленно кружимся. Я зарылся лицом в её волосы и начал петь.
– Какую песню спеть тебе, родная?
Спи ночь в июле только шесть часов.
Тебя, когда ты дремлешь, засыпая,
Я словно колыбель качать готов,
Я словно колыбель качать готов.
Спи ночь в июле только шесть часов…*
Сентябрь шагнул уже в октябрь, но здесь стоял июль… жаркие солнечные дни… тёплые, едва хмельные ночи… в которых не было и шести часов…
…Я сыпал мельчайший белый песок ей на животик, пока она загорала. Уголки её губ невольно разлетались в стороны, а ответная улыбка уже летела обратно в щёлочки приоткрытых хитрющих глаз.
…Я любовался крепкими красивыми ногами, оказываясь чуть позади Вики на экскурсии.
…Я держал её за руку, и мы подолгу бродили по улочкам сменяющихся как в калейдоскопе городов. Смех позади нас стал сходить на нет.
…Я целовал её в каждом населённом пункте, где мы останавливались на ночлег.
…Я позабыл, что есть другие люди.
– А помнишь, как я бутылку разбил?
– Так – раззява, ёшкин кот!
– Иди ты, плавай! Да-а…
Вовчик с мечтательным выражением на лице наливает в стаканы ещё по порцайке портвейна.
– Да-а… – повторяет он.
Конец декабря. За окнами плавно вальсируют освещённые светом из Вовкиной комнаты снежинки.
– А как я мылся в Румынии на обратном пути? – он улыбается.
Я улыбаюсь в ответ:
– Да, рассказать кому… Ты же последний полез в ванну. Сам подумай: воду у них давали с семи до девяти вечера, а мы пришли в номер без двадцати.
– Так Серёга Карев, гад, десять минут плескался. Потом ты полез.
– Позвольте! – возражаю. – Я за пять минут управился. И тебе пять минут оставил. Всё честно.
– Ага! Честно… Видел бы ты… на двадцать сантиметров от дна ванны эту лейку поднимаешь – вода перестаёт течь, чуть опустишь – начинает капать.
– Представляю, как ты мылся.
– Как-как? Лёг на дно, вжался в ванну, стал немного мокрый. Потёр рукой. Вот и помылся.
– А, ну, такая глиста, конечно, помоется. Хорошо, что не я последний был. Только пальцы на ногах удалось бы помыть.
– Щас как дам больно!
Смеюсь, Вовка тоже расплывается в улыбке. Мы выпиваем за будущую поездку.
– А помнишь, – спрашиваю, – какая удачная шутка в Болгарии родилась?
– А-а-а!!! – машет головой, заходясь от смеха. – «Ну, что, поели, теперь можно и на Боговую!»
Я задорно выкрикиваю эту фразу вместе с ним. Добавляю:
– А она и не обижалась.
– Да, хорошо, что ты нас познакомил. Хорошая девчонка.
– Хорошая, – говорю. – Что же ты с такой хорошей связи-то потеснее не наладил?
– Так Боговая для души.
– А тело – фиг с ним?
– Ну, почему – фиг? – Вовчик прищуривается. – Я ж пришёл однажды в гостиницу утром.
– А-а, типа, у болгарочки в домике провёл ночку?
Это я намекаю на те домики, что мы с Викой видели в дальней части Международного молодёжного центра. Вовчик тогда отсутствовал в номере всю ночь, а, появившись, туманно и загадочно лепетал что-то про маленькую уютную хатку в лесу, креплёное вино и нежную балканскую девушку.
Он всё щурится, глядя на меня, чуть заметно мотает головой, словно в такт музыке, что звучит у него внутри. Победно произносит наконец:
– У болгарочки, у болгарочки.
Знаем мы эти басни. Как дойдёт до дела, так в кусты. Но – сижу, молчу. Вовка нарушает тишину:
– А у вас-то с Викой совсем всё?
– Совсем, – вздыхаю.
– Жалко. – Вовчик поднимается, чтобы сходить на кухню за второй бутылкой. – Фигурка – прелесть.
– Так она в спортивном клубе тренером по аэробике, – кидаю ему вдогонку.
Снежинки за окном продолжают вальсировать. Точно такие же падали на нас неделю назад, когда мы виделись в последний раз. Я стоял, глядя вслед быстро удаляющейся от меня Вике. «Остановись, остановись, остановись…» – умолял я безмолвно. Броситься вслед означало проиграть нам обоим, это было очевидно. Она вдруг остановилась на мгновение, обернулась. Но это было всего лишь мгновение. Она уходила быстрым шагом прочь, так и не оставив нам шанса на примирение.
* «Колыбельная», Оскар Фельцман/Расул Гамзатов