Накладной орган

Андрей Карапетян
1998

Прошлое кратко, а потому в нём теряют устойчивость камни, пирамиды оседают, колонны растрескиваются, города сползают к свалкам, а пролёты мостов ржавеют прямо на глазах - ибо время их уже однажды прожито и послушно, вследствие того, нетерпеливому вниманию. Магически светящиеся идеи превращаются в провинциальный трёп, величайшие вожди – в жидконогих нахалов, а добродушные и спокойные люди – в безумные толпы из одного только свойства прошлого – его краткости. Для обмана времени нужны более хитрые штучки, нежели крик над толпой или железная арка над пропастью.
Прошлое кратко, потому, что прожито уже однажды, и взгляд в прошлое порождает искушение сделать вывод. Какой-нибудь, всё равно. Например, вывод о культуре, как элементе бешенства цивилизации, её безумия, отвлечения от разума. Потому что здесь, где достоверно была одна только культура, жизнь стала невыносимой, что незамедлительно отметила та же культура. Но она же, культура, лишенная по определению убожества логики, всегда аккуратно не домысливала до источника современного ей ужаса. У неё всегда были виноваты большевики.
Когда в очередной раз содрало с живущих здесь кожу, выяснилось, между прочим, ещё и то, что культурные люди лишены не только логической, прямой нравственности, то есть, вполне способны к приятию воровства и лжи, если те, хоть в малой мере, оформлены художественно (как волшебная сказка, например), но, как ни странно, вполне обходятся и без последнего – без художественности, без нравственности косвенной, чувственной – они вполне могут пойти и против вкуса. Они вполне могут перевести художественность в область прямого развлечения тех, кто платит. Культурные люди стали раздеваться на сцене по первому требованию.
Они, как выяснилось, любили тех, кто стремился к упрощению жизни, любовь художников к уголовщине – не нами замечена, и не пожертвовали этой любовью. Они с каким-то облегчением даже кастрировали себя, без затей особенных вынеся на задний двор многие сложности, но к чести своей, совершили это путём усложнения и ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ, превратив нравственность в нечто совершенно противоположное – в любование СТИЛЕМ.
Например, отмечая наполнение времён новой философией, они переименовали бандитов в СРЕДНИЙ КЛАСС. Или, например, не заметили, что в России девяностых годов люди начали рыться на помойках. Они не заметили нищих. НАСТОЯЩИХ НИЩИХ.
Они не заметили тогда, как в моргах стали накапливаться НЕВОСТРЕБОВАННЫЕ трупы. Как кладбища, отвоёванные проклятой советской властью у своих же пригородных совхозов с расчетом заполнения в двадцать лет, БЫЛИ ЗАСЕЛЕНЫ за первые пять лет художественных реформ.
Впрочем, настоящая нравственность, прямая ли, косвенная, – как ни крути, а проявляется всё-таки только во взаимодействии с реальною жизнью. Нравственность декларативная, с подмостков, по вдохновению, несёт во временности своей нечто глубоко безнравственное.
То есть отрезали они опять муляж, накладной орган. Рано радоваться.