ВНИМАНИЕ! СОДЕРЖИТ ОПИСАНИЕ НЕТРАДИЦИОННЫХ ОТНОШЕНИЙ И ОТКРОВЕННЫЕ СЦЕНЫ!
Пробуждение.
Я помню, как меня создавали. Я даже помню, как это - быть частью мраморной глыбы, когда тебя отсекают от основы, обрубая невидимую пуповину. Я помню восхищение мастера, когда он отошел на пару шагов назад, чтобы взглянуть на свое творенье. Как к моему обнаженному бедру прижимались мужчины и женщины. Я помню крики, огонь и мягкость влажной илистой земли. Пока, наконец, не наступило забвение.
- Осторожнее, Шейн! Да, черти полосатые, осторожнее, говорю! - голоса раздавались все ближе. Потом по мрамору прошлось со скрежетом острие лопаты.
- ****ь, я что сказал?! Осторожнее! Кто позволил тут махать штыковой лопатой? Это же произведение искусства, идиоты!
Было больно. По глазам ударил свет, а я даже не мог закрыть их. Пока.
- Мммм, Кристоф, какая прелесть! Ты позволишь...
- Нет! Не смейте! Он мой, только мой. Мое сокровище, как же долго я искал тебя, - по припорошенному землей мрамору осторожно принялась скользить кисть, сметая мелкие камешки, песок и комья почвы.
Чей я там еще? Искусство не может принадлежать кому-то одному. Я - как скала, принадлежу природе... Да. Вот тут. Еще, пожалуйста. Как приятно, когда прикасаются такими чуткими руками. Только не по свежим царапинам!
- Реставрировать, в принципе, тут не много, так что главное - бережно его извлечь. Готовьте ящик, тали, постараемся поднять так, чтоб не отвалились крылья.
Да, это было бы неплохо. Я как-то привык зимними безлунными ночами обозревать окрестности с высоты птичьего полета. К тому же, одно крыло мне уже реставрировали.
Как я выгляжу? О! Я сам, порой, затрудняюсь себя описать. Создавший меня был великим Мастером. Он задумал воплотить в камне всех богов и богинь Олимпа, но успел создать лишь меня. Я был Эротом. Тем эросом, который мучителен и ужасен. Наверное, поэтому мое тело так притягательно и маняще. Когда я увидел созданное им тело из драгоценного полупрозрачного мрамора, я влюбился в него и счел его достойным быть вместилищем бога. А на ближайших вакханалиях менады разорвали Мастера на тысячи кусков, и я остался единственным. Мне поклонялись и из любви, и из страха…
- Стоп! Стоп!! Дьявола вам в печень! Ладно, это поправимо, но крыло придется упаковывать отдельно, слишком тонок и хрупок мрамор. Как-никак, почти полтора тысячелетия...
- Крис, поделись секретом, в конце концов, как ты узнал об этом храме?
Как можно было не знать о моем храме? Тысячи мужчин и женщин приходили сюда, что бы избавиться от меланхолии и получить мимолетное счастье. Надо отметить, что на скамье, под сенью моих крыл, они получали то, что хотели.
- Ты не поверишь, Шейн. Так что и рассказывать нет смысла, - тот, кто упаковывал отколовшееся у самого основания крыло, почти просвечивающее насквозь, такой тонкой работы было оно, наклонился над статуей полу-ангела, полу-демона, олицетворяющего самое ужасное и прекрасное, что есть в мире: желание, кипящую страсть. Тихо прошептал, стирая с гладкой мраморной щеки крошку земли: - Но я-то знаю, ты звал меня. Я видел тебя во сне почти пять лет. Я по крохам изыскивал деньги на эту экспедицию, убеждал, уговаривал, угрожал, только чтобы меня пустили сюда. И сны меня не обманули. Я нашел тебя.
Да? Я звал? Ну... Ну, звал... Знаешь, довольно тоскливо лежать в земле без солнечного света и поклонения. Я люблю, когда мне поклоняются. Мажут губы кровью и медом. Поливают чресла вином и молоком. Это приятно. Нет, правда. А тут… земля, кроты, червяки. Бррр! Я ж не Аид какой-нибудь.
- Крис, прекращай зависать над ним, или тебя вместе со статуей упаковать? Поехали, ты ведь выкопал все уже, станешь знаменитее Шлимана.
- А? - зеленоглазый блондин последний раз окинул взглядом статую, и ящик, в котором в мягком ложе из упаковочной пены она лежала, закрыли крышкой и забили скобами.
Меня опять куда-то повезли. Глаза мои и рот были все еще забиты землей, я видел свет, какие-то очертания. Но не более. Больше всего на свете мне хотелось чихнуть, и этот зуд просто сводил с ума. Интересно, этот... Крис… просто искусствовед или жрец? Было бы неплохо заполучить такого жреца. У него приятные руки и хорошая дикция. Это немаловажно.
Путь был долог. Сначала ящик подпрыгивал в кузове мощного грузовика по скверным дорогам забытой богами отсталой страны, где раньше было едва ли не сердце Ойкумены. Потом его с матами и криками погрузили в порту на борт океанского лайнера, потом долго качали волны, пока лайнер не добрался до куда более шумного и крупного порта. Разгрузка - и вновь грузовик, только теперь было лишь мягкое покачивание по идеальным дорогам громадной страны. И каждую ночь тот, кто отыскал статую, приходил, хоть и на пару минут, прислонялся к ящику и молча стоял, будто вслушивался в тишину, надеясь услышать биение каменного сердца.
Я знаю, что ты тут. Мне это напоминает свидание тысячи покрывал. Каждую ночь девушка снимала с себя еще одно покрывало, и если у мужчины хватало терпения, она представала перед ним обнаженной. Так и я слышал, как пальцы перебирают шероховатые доски, и знал, что ты мечтаешь о теплом мраморе моей кожи.
Потом ящик внесли куда-то и открыли. Свет был теплым, золотисто-приглушенным. Он лился через широкие проемы круглого зала-ротонды, завешенные легкими газовыми занавесями. Статую со множеством предосторожностей уложили на длинный верстак, рядом легло крыло, которое мастеру-реставратору предстояло вернуть в первозданный облик. Реставратором был все тот же блондин, которого все звали либо Крисом, либо Кристофом, и очень редко - профессором л`Инрани. В тот же день он бережно отчистил мрамор от остатков пыли, отполировал до шелкового блеска. И взялся за поврежденное крыло.
Я с интересом оглядывался. До этого я мало путешествовал. Сотни и сотни лет я не покидал своего постамента в храме, поэтому был любопытен, как дитя. Наконец, я смог нормально видеть, и тот, кто сейчас служил мне, нравился все больше и больше. Он мыл меня теплой водой, протирал мягкой замшей, особенно тщательно те места, к которым не прикасались уже очень давно.
- Это просто наваждение... - работая над реставрацией статуи, бормотал себе под нос Крис, - Мне постоянно кажется, что ты сейчас откроешь рот и заговоришь со мной. Ну вот, полюбуйтесь-ка! Эти недотепы все же умудрились отбить кончик пера. Ничего, знаешь, я зашлифую его так, будто оно еще маленькое и растет. Это не испортит твоей совершенной красоты, - руки, обращавшиеся с резцом и скульпторским молоточком не менее ловко, чем с планшетом и компьютером, принялись творить преображение.
А они мне еще грудь оцарапали! Вот, прямо под сердцем, куда ткнулась острием лопата. Как неудачно, что я заснул в таком неудобном положении. В следующей декаде обязательно встану. Тогда ты сможешь насладиться моей красотой и величием сполна. А пока - лечи мое крыло, я терпелив, как статуя.
- О, ммм, еще царапина, сейчас.
Все изъяны мраморного тела были исправлены, крыло - укреплено на подпорках и зафиксировано наиболее мощным составом, по цвету не отличавшимся от самого мрамора статуи. Излишки Крис потом так же осторожно удалил и зашлифовал шов, едва заметный, как прожилка в камне.
- Ну вот. Еще несколько суток, и я поставлю тебя. Эта ротонда была создана специально для тебя, - мужчина с чуть фанатичной улыбкой и блеском зеленых глаз обвел помещение рукой. Ему не верили, над ним потешались столько лет, ему не давали денег. Но теперь весь мир может утереться: Кристоф л`Инрани отыскал затерянный город в самом сердце старого мира, именно тот, о котором ходили смутные легенды, полные противоречий и домыслов.
Я сам встану, мой жрец. Я дам тебе власть над людскими телами, они будут плакать от желания обладать твоей благосклонностью. Увидев тебя хоть раз, они добровольно понесут тебе богатства, знания и встанут в войско себе подобных. За один только твой взгляд или поцелуй они будут готовы убивать голыми руками.
- Знать бы еще, как именно звучало твое имя, то, что дал тебе твой создатель более двух тысяч лет назад... Я отыскал лишь полустершиеся надписи на добром десятке языков, но все они противоречат тому, что я чувствую... Боже, что за бред я несу? - Кристоф, будто очарованный змеей птенец, смотрел и смотрел в холодное мраморное лицо, в казавшиеся зрячими глаза. Он уже час как закончил работу, но уйти не мог. Он кружил и кружил возле верстака, как акула возле приманки, не решаясь схватить ее. Его манили чувственные, переданные с изумительной точностью, до складочки и изгиба, губы, четкие скулы, сильная и гордая шея... Хотелось снять замшевые перчатки, в которых он работал, и провести по мрамору обнаженной ладонью.
Ну, давай! Не сдерживайся. Достаточно лишь поцелуя, чтобы разрушить печать моей недвижимости и молчания. Посмотри, как красив мой чуть приоткрытый рот. Как покаты и совершенны плечи, какие у меня маленькие и нежные ладони, сложенные на груди в стыдливо-соблазнительном жесте!
Медленно, будто в полусне, Крис потянул с руки перчатку. В ротонде было холодно - все же, зима, даже если на улице плюс, по сравнению с жарким летом сейчас температуры низкие, и мрамор должен быть просто ледяным. Но ученому упорно казалось, что он будет теплым, как живое тело. Пальцы чуть подрагивали. Миг - и они коснулись гладкости, обожженные холодом, не отдернулись, а прижались плотнее, согревая каменную плоть. Крис приоткрыл рот, не замечая, что затаил дыхание. Наклонился ниже, почти касаясь длинными светлыми волосами, собранными в хвост на затылке, груди изваяния. Но шаги и женский голос, прозвучавшие у входа, разрушили очарование момента, и он отпрянул.
- Крис! Крис, там явились журналисты!
- Иду, дорогая.
Ааааааааа! Я в бешенстве! Я просто в ярости! Как нам посмели помешать?! Кто вторгся в мои покои?! А ведь оставалось совсем немного, еще чуть-чуть! Я уже чувствовал тепло его губ! Что за мука! Какое страдание - быть недвижимым.
- Нет, нет! Сейчас вы не можете увидеть статую. Нет, господа, или я вынужден буду просить вас удалиться. Вы сможете увидеть Его лишь после окончательной реставрации. А теперь, прошу вас, мне надо работать. Ирэн, проведи господ журналистов, я еще побуду у себя.
- Крис, да ты сам скоро станешь статуей. Там же холодно.
- Ничего, мне вполне комфортно.
Занавесь откинулась, и Кристоф вернулся к своему божеству. Раздраженно сорвал с рук перчатки, бросив их на пол.
- Как это утомительно, если бы Ты только знал. Я желал славы, не спорю. Но она оказалась тяжелее свинцовых оков. Теперь я понимаю, что желал лишь одного - освободить Тебя из плена. Снова дать лучам солнца касаться твоей кожи. Ты достоин... - и вновь руки тронули мрамор, будто разглаживая крохотные складки на сгибе локтей, искусно и четко выделенных на гладком торсе сосков, которые еще и вырезаны были так, что камень казался на них темнее, розоватым.
Ну же, поцелуй! Неужели, это так сложно? Чтобы я не дожидался этой декады. Чтобы вздохнул, и мой голос снова зазвучал в этом мире. Не уходи, не отрывай от меня своих рук, дай завладеть твоим разумом целиком и полностью. Я щедрый Бог. Дай мне то, что мне нужно, и не в чем тебе не будет отказано!
- Сумасшествие... Рядом с тобой я не могу мыслить привычно-четко...
Крис наклонился, волосы соскользнули по плечу, рассыпаясь по груди статуи. Еще ниже. От рваного дыхания мрамор запотел, казался матовым, как кожа.
- Наваждение... Прости, я не могу... - растерянные зеленые глаза закрылись, теплые губы все же коснулись холодного камня, будто пытались вдохнуть в него жизнь.
Ну, наконец-то! Да! Да! Да! Мой избранный. Без изъяна, без недостатка. Ты вкусил этот сладостный яд. Ты поделился о мной своим дыханием, я же дам тебе безграничное могущество. Конечно, я не стану шевелиться вот так, сразу. Надо все делать постепенно. Но я не могу отказать себе в удовольствии вздохнуть и прикрыть глаза.
- Прекрасен, как Ты прекрасен... - ученый отступил, не замечая, что статуя слегка изменилась. У него неожиданно закружилась голова. - Кажется, я все-таки устал. Неделя без сна... Я так не уставал с окончания университета. Но я приду утром, проверю, как твое крыло, - улыбаясь, как сомнамбула, Крис вышел из ротонды, едва не по стеночке добираясь до своей комнаты. Сил хватило лишь чуть отогреться в душе и упасть в постель. И снова провалиться в странный, зыбкий полусон-полуявь. Только декорации изменились. Вместо древних колонн забытого храма был белый известняк его особняка, ветер трепал занавеси на распахнутых настежь окнах выставочного зала, а на порфировом мраморе постамента сидел, рассматривая отреставрированное крыло, его искуситель.
Нет, все-таки более удачного выбора я не мог сделать. Какая тонкая работа. И как приятно потянуться, осторожно пройтись, расправляя крылья. Распутать клубок моих волос, они так спутались без привычного притирания драгоценными маслами. Но это мелочи. Я уверен, что скоро получу то, что мне следует. А пока - хватит лежать, пора занять этот уютный постамент. Он так контрастирует с моим телом. Непринужденная поза, насмешливый взгляд, и голова, повернутая к окну. Я весь день буду наслаждаться панорамой за его стеклом. И удивлением моего жреца. Ах, эта забава никогда мне не надоест.
- Ну, так как мне все же называть Тебя? - во сне удивления не было. Кристоф порылся среди инструментов на верстаке и почти ожидаемо обнаружил там гребень из сандала. Подошел к юноше, без страха, но с фанатичным восторгом глядя в открытое лицо, отмечая соблазн в глазах цвета безлунной ночи и насмешку на лукаво изогнутых чувственных губах. - Позволь, я помогу Тебе. Кажется, твои кудри слегка перепутаны.
- У меня много имен, - ах! Звучание моего голоса! Как я соскучился по нему. Мой глубокий голос, который, казалось, звучал, отражаясь от стен хрустальной пещеры. Не в силах сдержать восторг, я рассмеялся.
- О, да, я выучил все Твои имена, что смог отыскать. Но, возможно, они подходили тебе ранее, в те века, что прошли. Сейчас другое время. И имя должно отражать Твою суть, мой Бог. Страсть на грани, испепеляющая и возрождающая из мук. Я хотел бы выбрать его из слов моего родного языка, но не могу найти то, что передаст двойственность сути, - руки нежно расчесывали кудри цвета старой бронзы, укладывая их ровными волнами.
- Я скромен. Ты можешь звать меня Бог или Повелитель. Любимый, Проклятье, Страсть, - я питался теплом его сердца, его восторгом, его обожанием, и с каждым его прикосновением я становился все более живым.
- Скромность - это, порой, больший порок, чем откровенное превознесение себя, - рассмеялся ученый, не удержавшись и припав легким поцелуем к волосам, которые пахли не каменной пылью, а ветром и лунным светом.
- Не беспокойся. Я недостаточно скромен, чтобы оставаться в тени.
Было сказочно здорово - дышать. Разговаривать, смеяться. Трогать свое тело, ощущая прикосновения. Но летать я еще не рисковал. Крыло не зажило, да и я не набрался еще сил. Мне нужно было всеобщее любование.
- О, поверь, в тени Ты не останешься, - Крис отложил гребень и провел теплыми пальцами по прохладной коже божества, разглядывая тонкий рубец там, где в реальности проходил клеевой шов, соединяющий торс и крыло. - Скоро здесь будут толпиться репортеры и зеваки, любуясь тобой.
- Я был создан для этого. Искушать своей красотой. Я вобрал в себя все материальное, что можно обнять и сделать своим. Что ты хочешь, мой верный последователь, за свое терпение? Чем я могу отблагодарить за твою работу? - я протянул к нему руки. Я хотел почувствовать его желание.
- Я уже вознагражден, поверь, - Крис безропотно шагнул в объятия, прильнув к гладкой груди, под которой размеренно билось сердце. - Восхитительный сон. Как бы я желал, чтобы он стал реальностью.
- Если это твое желание, то оно скоро сбудется, - я не мог сдержаться, чтобы не поцеловать, обвив его шею своими руками.
- Да, да... - шептал мужчина, отстраняясь от таких желанных и так странно-знакомых губ лишь чтоб глотнуть воздуха, - Да! Мое... самое... сокровенное... ахххх...
Кристоф вскинулся на постели с бешеным сердцебиением, комкая в кулаках простынь. Чувствуя растекающуюся по животу теплую влагу.
- Наваждение... просто беда какая-то, - неуверенно пробормотал он, идя в ванную и вытираясь полотенцем. Посмотрел на свое отражение в зеркало: расширенные от все еще гуляющего в крови экстаза зрачки, пятна румянца на скулах и откровенно-****ский блеск глаз, напухшие, будто от настоящих поцелуев, влажные губы. Серьезный профессор-преподаватель истории искусства был погребен в самой глубине души, наружу вылезало порочное до мозга костей существо, которое Крис старательно пытался подавить в себе с ранней юности.
Наутро изваяние не лежало на верстаке, а сидело на постаменте, обратив мраморную голову к окну. К чести Кристофа, он как-то сумел удержаться и не сползти в обморок, узрев эту картину. На подгибающихся от какого-то темного восторга пополам со страхом ногах, подошел к статуе и принялся осматривать крыло.
- Почти совсем... зажило, гхм... Но поза - не для поклонения, поверь мне, тебя должны видеть всего, целиком, чтоб пасть ниц, мгновенно сраженными в самое сердце, - рука в замше вновь скользнула по мрамору, отмечая ставший более явным рельеф мышц и сочленений, отполировывая шелковистый камень на бедрах изваяния.
Если ты Бог, если твои чары сильны, то безразлична поза, в которой ты соблазняешь. Наоборот, равнодушие всегда тянет, заставляет выпрыгивать из одежд. При свете дня моя сила была не так велика, как ночью, и мне не хотелось тратить ее попусту. Но забота Кристофа была приятна.
- Ну, вот и все. Теперь нужно прибраться тут, скоро экспозиция "Затерянные сокровища Земли" откроется. Для иных экспонатов есть помещения в доме, но Ты, Ты был достоин отдельного зала. Я так долго грезил этой выставкой, так долго ждал, что смогу вернуть Тебя миру, что почти забросил остальные свои работы. Надеюсь, ты простишь, что оставляю тебя. Это ненадолго.
Конечно, прощу, потому что за окном так много интересного. Летают птицы, ходят люди, а мои глаза так устали видеть темноту. Иди, мой Избранный. Печать притягательности уже стоит на твоих устах. Теперь и мужчина, и женщина падут пред тобой, и никто не сможет устоять. А я пока засну. И этот сон будет исцеляющим.
Кристоф поражался: все проблемы, на решение которых ему приходилось тратить столько сил прежде, стали решаться, будто по мановению волшебной палочки, стоило ему лично заняться ими. Открытие выставки было назначено на уик-энд, но по городу уже бродили слухи, один причудливее другого. В дом пытались просочиться разные сомнительные личности и репортеры. Те просто осаждали Криса, не давали ему проходу, требуя интервью.
- Господа и дамы! Имейте же терпение! Открытие завтра, завтра же вы увидите главное сокровище затерянного города. Не ранее, - отбивался мужчина, пятясь к двери особняка. Ему нестерпимо хотелось снова оказаться в ротонде, когда он в очередной раз проезжал мимо магазинчика различной эзотерической всячины, ему пришла в голову идея украсить постамент статуи венком из роз и лавра. Достать свежих ветвей лавра было не проблемой, особенно здесь, на юге. А вот за розами пришлось поохотиться, чтоб бутоны были свежими, только что срезанными.
Пока Кристофа не было, ко мне приходили женщины и мужчины, они были рабами в этом доме. Старшая рабыня тоже приходила и долго разглядывала. Ее раздирали страсть и ревность.
Крис внес в зал целую охапку свежих цветов и ветвей. Улыбаясь так, будто разлука была длиною в год, а не в несколько часов, и соскучился он не по статуе, а по единственному родному и глубоко любимому существу.
- Взгляни, я отыскал то, что подчеркнет двойственность твоей сути, как нельзя лучше. Лавр - символ славы и смерти. И розы - любовь и страсть. И кровь. Они алые, как свежая кровь, - он осторожно свивал гибкие стебли, скусывая с них шипы и перевивая шелковыми лентами, вплетая веточки лавра.
О, мой Жрец! Священник моей церкви плоти и страдания. С каким трудом я усидел на своем месте до заката! Как неслышно я встал и расправил свои крылья. Я здесь. Я наяву. Я живой.
Кристоф всегда считал, что спит чутко. По крайней мере, когда еще был женат, зачастую просыпался от того, что Ирэн, его жена, во сне переворачивалась и вздыхала. Отчасти, это и стало причиной развода. Одной из. А сейчас он не услышал легких шагов и шелеста перьев в крупных крыльях бога, проснувшись лишь от прикосновения.
- Мой господин... - сонно раскрылись зеленые глаза с поволокой желания.
- Спасибо за дары. Мне много столетий не омывали тело и не приносили жертв. Это оскорбляет, - я выдернул из крыла перо и провел им от подбородка до ключиц мужчины. Он был прекрасен.
Легкая дрожь прошла по телу Кристофа от касания золотистого пера. Он привстал на локтях, простынь сползла, обнажая его по бедра.
- Я обещаю, что, пока я жив, и в силах служить Тебе, ничто не оскорбит Тебя.
- Хм, - было приятно сесть рядом с ним, осеняя полуразвернутым крылом и улыбаясь, поцеловать завиток белокурых волос около уха. - Чего ты хочешь? Чего желаешь? Золота? Женщин? Славы? Я все могу дать тебе.
- Зачем мне женщины? Я всегда был равнодушен к прелестям слабого пола, - слегка пожал плечами Крис, чувствуя, как быстрее бьется пульс от осознания присутствия бога рядом, - Славу я привык завоевывать себе сам, собственным трудом и умом, ведь я ученый, мое призвание - нести искусство прошлого в массы. Золото... Деньги всегда в цене, но я и без того не беден, особенно сейчас. Все, что мне нужно - быть рядом с Тобой. Быть Твоим служителем.
Я снова рассмеялся, и все живое с ужасом притаилось в своих постелях. Все, кроме моего священника. Я оседлал его, коснувшись кончиками перьев ног Кристофа:
- Тогда послужи мне....
- Да, мой господин... - горло Крриса перехватило от того, как взбурлила в жилах кровь, каким огненным вихрем прошлось по телу желание, сметая прочь все преграды, все доводы рассудка и совести. Он был инструментом, разумным, желающим, чтобы его использовали, инструментом.
С момента своего создания я не мог вспомнить настолько подходящего сосуда для взращивания идеального орудия служения. Дом огласился стонами. И ужаснее всего было то, что никто из смертных не мог нарушить моего колдовства. Я мучил и ласкал каждую клетку тела моего слуги, я прижимал его к себе, я целовал и царапал, я звал и шептал...
Крис метался, разрываемый тем потоком силы, что прокатывался сквозь его тело. Почти невыносимое желание, от одного прикосновения он готов был сорваться и рассыпаться мелким крошевом экстаза. Но прикосновений было множество, ласки затопляли его с головой, сдерживая, перехлестывая, но не позволяя рухнуть в блаженство. Он выгнулся с умоляющим криком, раскинув руки и вцепившись в изголовье кровати пальцами.
- Боже... Боже мой... Молю...
Как я люблю, когда меня умоляют. Когда-то, когда я выбирал Избранного, за алыми занавесями моего святилища корчились люди, которым соитие было нужно, как лекарство от мучительного недуга. Но сейчас я никуда не торопился, и мне было плевать на остальных смертных в этом здании. Меня манила глубина тела Криса, я мог легко проникнуть в его нежную тесноту.
Длинные светлые волосы мужчины взмокли, рассыпались по подушкам, прилипли к влажному лбу тонкими прядями. Глаза - почти черны от расширенных зрачков, в которых не видно отражения Бога - лишь наркотическая мгла, опьянение желанием. Возбужденная до предела плоть вздрагивает, прижимаясь к мускулистому животу, уже однажды оросив его священной влагой, но не потеряв силы. Это возбуждение не пройдет, пока Бог смертельной страсти, Темного Эроса не оставит своего Жреца. Сильные, длинные ноги широко раздвинуты, Крис трется пахом о его тело, часто и неглубоко дыша, облизывая пересыхающие губы, продолжая умолять.
Вы знаете, сколько чувственных точек находится на фаллосе? Это словно флейта. В умелых руках и губах, на этом инструменте можно сыграть нежнейшую мелодию неги. А вы знаете, что главный враг удовольствия - скорость? Все нужно делать неторопливо-степенно. Постоянно меняя ритм, чтобы твой партнер не заскучал. И как же приятно не сдерживаться и забиться в этой парной агонии, сшибая крыльями светильники и полог!
- Еще, о, мой Бог, еще... - Крис сходил или уже сошел с ума, окончательно и бесповоротно. Остатки здравого смысла ученого твердили, что ему достаточно, а тело вопило, желая больше, снова и снова окунаться в леденящий огонь и сжигающий лед ласк божества. И лишь это могло бы стать оправданием тому, что он сделал. Кристоф вывернулся из-под крылатого существа, источающего почти видимые волны страсти, опрокинул его на растерзанную постель спиной и оседлал, крепко сжав бедра ногами.
- Тиишеее… Тишееее... Ты покалечишь себя, - небольшие, но сильные ладони остановили бешеный ритм, приподнимая и опуская. Крису казалось, его пронизывает насквозь, до сердца, его крики разносились по всему дому, хриплые, сорванные, вперемешку с мольбами и стонами. О, если бы не страшная магия бога, на них бы уже слетелись полицейские, вызванные соседями. Но особняк Кристофа будто накрыло пологом, отделив от остального мира. И лишь те, кто был внутри, отдали бы все, вплоть до жизней, чтобы выбраться оттуда. Но это было невозможно.
- Довольно. Я не хочу твоей смерти, - я укрыл его своими крыльями, прижав к груди. Мой священник, мое дитя, прошел свое посвящение. А я набрался сил для движения под солнечным светом.
Кристоф постепенно успокоился, дыхание стало спокойнее, размереннее. Если бы не почти черные круги под глазами, побледневшая кожа, ничто не указывало бы на то, что он провел самую ужасную и самую прекрасную ночь своей жизни в объятиях не Морфея, но Эрота. И его ужасный бог выпил из него почти все жизненные силы, остановившись лишь в шаге от грани, отделявшей Жреца от иного мира.
Тихие шаги Бога разносились по коридорам усадьбы. Эрот вплел в свои волосы розы, гуляя, и остановился около дверей в спальню старшей рабыни. Двери отворились только от его дыхания:
- Моему Служителю нужен покой и свежая пища.
- Да кто ты вообще такой?! - всклокоченная, похожая на фурию, женщина встала в проеме, глядя на бога ненавидяще-вожделеющим взглядом.
- Больная... - встречал я и таких, - Я вызову тебе Фавна. Ты, старшая рабыня, иди и услужи своему господину.
Она повиновалась. Не понимая, почему, но двинулась в комнату бывшего мужа, даже не возразив, когда Он назвал ее рабыней. Крис был в ужасном состоянии, но на его лице было написано такое выражение неземного счастья, какого она никогда не видела прежде. На нежной сливочной коже расцветали царапины и укусы, синяки и засосы, между бедер влажно хлюпало семя пополам с кровью, им же была испятнана постель. Мужчина спал каменным сном.
Эрот же встретил рассвет, по привычке беседуя сам с собой и приглаживая волосы. А после встал на постамент именно так, как и хотел Крис, и замер.
Открытие выставки пришлось перенести на час. Лишь к вечеру Кристофа удалось разбудить. Он с трудом мог передвигаться, а глаза просто горели фанатичным огнем. Он кое-как привел себя в порядок, оделся и предстал перед камерами журналистов, вызвав слитный вздох. От мужчины почти ощутимо разливалась аура власти и притягательности.
- Мистер л`Инрани! Расскажите, так ли кровожадна была культура, которую вы открыли? В чем заключался ужас человеческих жертвоприношений?
- Мистер л`Инрани, правда ли, что, при раскопке храмового комплекса, вы нашли золотых украшений и предметов культа на много миллиардов крон?
- Мистер л`Инрани, правда ли, что найденная культура не похожа ни на одну из ранее открытых?
- Прошу терпения, господа, - Кристоф улыбался загадочно и насмешливо, - Прошу вас, во время открытия выставки вы узнаете ответы на все свои вопросы.
Первый зал был целиком посвящен именно архитектуре. И фотографии, макеты, диорамы, образцы наглядно демонстрировали: это была совершенно чуждая культура. Не схожие ни с одним стилем древности, постройки и колонны, стремящиеся ввысь, как иглы инея, сплетающиеся паутиной переходы и висячие мостики, сады и террасы, похожие на перетекающие друг в друга озерца, рожденные гейзерами. Прекрасное и пугающее размахом великолепие.
- Чистейший белый, золотой, синий и зеленый мрамор, храмовый комплекс раскинулся на многие сотни акров. И очень много драгоценных украшений даже на стенах и колоннах.
Да-Да. Именно все так и было, мой милый. Люди несли ко мне золото и драгоценные камни со всего света. Мастер, который стал моим первым Жрецом, сделал для меня этот дом, но я не прочь и попутешествовать. Я дарю радость и удовольствие плоти. Недолговечное, всегда востребованное. И сам являюсь жемчужиной этого древнего, как сама природа, сооружения. Обо мне-то не забудь! Смотри, как я украсил себя кровью и цветами.
Люди переходили из зала в зал, но профессор словно торопился, подводя их к бриллианту своего открытия. И вот, наконец, занавеси на окнах ротонды отдернуты, закат окрашивает теплый мрамор статуи в цвет крови, а следы запекшейся крови на нем - в черный. Гирлянды из лавра и роз увивали постамент, венок украшал бронзовые кудри вечно юного Бога, его полуразвернутые крылья светились и переливались мягким золотом.
Общий вздох. Да! Я ликую! Сколько дремлющего и порочного в этих смертных, какое пиршество духа. Я вижу их всех насквозь, их гнутые души, которым не дали выпрямиться и прорасти в своих желаниях. Вот этот хочет взять, а этот - чтобы брали его. А эта желает отдаться сразу троим, причем, прямо тут, и ее рука уже расстегивает блузку.
- Ты видишь, мой господин, - торжествующая улыбка искажает губы Кристофа, когда он вскидывает голову, глядя в лицо своего Бога, - Ты видишь, как долго они все ждали Тебя? Они готовы пасть и принести себя в жертву, сложить все к твоим ногам. Возьми, приказывай, я исполню.
Прямо тут? В твоем доме? Нет, мое дитя. Они, все они недостойны этого дара. Только избранные, а эти Вестники должны разнести весть о моем Величии во все уголки этой страны. О том, что ты обладаешь величайшем сокровищем на земле, сублиматом чистого удовольствия. В моем лице.
- Я понял, - Крис с трудом вернул себе толику серьезности, поворачиваясь к толпе, затаив дыхание, стоявшей за его спиной, и, хорошо поставленным голосом принялся рассказывать о Том, чье воплощение люди лицезрели.
- Любовь и Смерть зачастую идут рука об руку. А еще чаще - являются одним целым. И нет ничего прекраснее этого.
Все они, стоящие здесь, думали только об одном. Они почти не слышали, что им говорит мой Священник, я бы показал толику своей силы, но среди присутствующих не было никого мало-мальски симпатичного мне, чтобы можно было наградить его вниманием. Все серая посредственность.
- Это лишь Вестники. Шушера, разносящая новости, как крысы - чуму. Но через них о Тебе узнает весь мир, - выпроводив прессу и посетителей, Крис вернулся в зал и скинул свой строгий пиджак прямо на пол, опускаясь у постамента на колени и прижимаясь щекой к стопам бога. - И придут те, кто будет достоин. Истинные ценители прекрасного. Те, кто понесет служение Тебе по всему миру. Они будут приезжать из самых дальних уголков Земли, лишь чтобы коснуться края Твоего крыла, узреть Твой лик. Зажигаясь от одного лишь осознания сопричастности. О, мой господин...
- Дитя мое... Ты слаб, я слишком много взял. Тебе нужен покой и пища, где твои слуги? - Эрот ожил при свете дня, положив слою ладонь на голову мужчины.
- Все разбежались, осталась только Ирэн. Но и она - будто против воли. Я никогда прежде не видел, чтоб она так смотрела на меня. С жалостью и злобой, - Крис не удивился и не испугался, после ночи перестав воспринимать происходящее, как что-то нереальное.
Нам нужны были слуги. Мой жрец не мог сам готовить себе постель и еду. Как крик, как зов матери, обратил я свой взор туда, где, словно муравьи на куче хвои, суетились люди. Я находил подходящих, подчинял, и они бросали все. Матери оставляли своих детей, дети - родителей. Жены не вернутся более к мужьям, а мужья навеки покинут лоно семьи. Избранные, мои верные рабы и слуги моего жреца, уже устремились к моему пристанищу.
- Скоро тебе будет готова постель и пища. Мне же нужно будет обставить святилище. Но это подождет, - Эрот не обирался двигаться с места, пока не убедится, что его пища, его Священник устроен в полном покое и уюте. Через какие-то четверть часа в особняке появились первые люди. Кто-то был Кристофу знаком визуально - встречал на улицах, кто-то - нет, но ни один не выказал и доли удивления. Все они подходили к мужчине, кланялись так, как не принято кланяться в этой части света, называли свои имена и отправлялись заниматься тем, чем приказано было богом. К полуночи дом блестел, вылизанный до стерильной чистоты, по комнатам витали ароматные запахи с кухни, постель в комнате Криса была чистой, его ждала ванна, полная горячей воды и пены. Однако, после слишком насыщенной ночи, не менее бурного дня и вечера, проведенного у ног Эрота, мужчина не находил в себе сил подняться. Да и не желал. Его головы касались пальцы божества, а большего блаженства он бы сейчас не вынес.
- Пойдем, дитя, - я не хотел гибели столь прекрасного цветка. Пусть даже в моих волосах. Я отнес его рабам и пустился бродить по дому, ставшему моим. Он был непривычно красив. Я нашел свои украшения и сандалии. Обрадовался им, как старым друзьям.
Кристоф и в самом деле просеял всю площадь бывшего храмового комплекса по песчинке, извлекая все, до крупицы, до черепка. И лишь в поисках самой статуи бога он провел почти год, после того, как завершились основные стадии раскопок и все сооружения были отрыты. Голос Бога звал его, и он шел на этот Зов, как птица летит на зов инстинкта. Живое изваяние было найдено в дельте реки, похороненное на глубине более пяти метров ила и песка, причем так, что становилось ясно - его пытались спрятать навечно, страшась уничтожить, но и оставлять на свободе - тоже.
Убить любовь, как и жизнь, невозможно. Мне пришлось спать, ожидая избранного. Но сейчас я дышу и с пением гуляю по траве палисадника, а там, где я ступил, начинают расти цветы и благоуханные травы. В то время, как глупые смертные, похоронившие меня, давно истлели, и их души сгинули в глубинах Тартара. Ко мне, мои фавны, ко мне, мои дриады и сильфиды. Вы есть на любом краешке земли. Стоит только позвать.
Легкие тени духов земли и воздуха, воды и огня слетались на зов повелителя самого опасного чувства, просыпаясь за многие века неверия. Вскоре дом Кристофа напоминал храмы Итаки и Пелопоннеса, солнечных Афин и Гелиополиса. В воздухе уже не чувствовалось дыхания зимы. Цвели даже те растения, что расцветают глубоким летом. Эрот сидел на ступенях своего храма и рассматривал свое отражение в зеркале, пока его волосы и кожу умащивали маслами из потемневших золотых сосудов.
- Позовите старшую рабыню. Я желаю с ней говорить.
Ирэн пришла, нехотя преклонила колени, все ее существо противилось поклонению этому богу. Сколько себя помнила женщина, секс как таковой и плотское удовольствие казались ей чем-то грязным и нелепым. И с бывшим мужем она разошлась с радостью, едва он предложил, оставшись его секретарем лишь из чувства восхищения его упорством и целеустремленностью.
- Дитя, зачем ты противишься радости? Что тебя напугало? - Эрот поднял на нее свои полные огня глаза.
- Радости? Что радостного в том, чтобы совокупляться, как животные? - Ирэн не опустила головы, она не боялась больше. - Что хорошего в том, что кто-то пыхтящий и потеющий залезает на тебя, сует в твое тело мокрый и скользкий член, елозит, а потом еще и изливает внутрь тебя мерзостную слизь? - ее передернуло.
- Любовь не может быть мерзостной, дитя. Ты бедная, обделенная теплом Психея. Прими кубок от моих нимф, - Эрот встал и расправил крылья, пробуя их для полета. - Любовь может быть разной, дитя…
Ирэн оказалась в кольце девушек невероятной красоты, ничем, кроме собственных распущенных кос, не прикрытых, их головы украшали венки из цветов, а тела блестели, умащенные маслами. Ей протянули золотой кратер, наполненный густым вином цвета благородного граната. Почти силой заставили выпить несколько глотков. И земля едва не ушла у нее из-под ног. Эрот, взлетев к небу, наблюдал, неспешно паря, как сплелись руки и терлись друг о друга крепкие груди, подобные спелым плодам, как вскидывались бедра, и с треском срывалась с них бренная ткань. И увидел Бог, что это хорошо.
Ирэн казалось, что мир перевернулся. Иначе как понимать то, что ей впервые не было противно? Ее не возмущали чужие руки, губы, чужая плоть, касающиеся ее тела. Ее затапливало жаркими волнами, распространяющимися от самого сокровенного уголка ее тела во все стороны.
Однако, я прекрасно понимал, что мир, в который сейчас я вступил тихо и тайно, чужд и дик любви. Поэтому я сокрыл своих нимф и прочих существ от людского взора, оставив право лицезреть себя лишь избранным. Я не хотел проблем для моего Служителя. Его сейчас поили нектаром, и пели колыбельные райские птицы. Мне же сон был не надобен. И я уже знал, что станет следующим шагом к моему могуществу.
Любовь вечна
Кристоф проснулся от прикосновения ласковых, прохладных рук. С трудом открыл глаза, изумляясь благословенной тишине дома. Никогда ранее в особняке не было так тихо. И уютно. Это ощущение было столь же непривычным, как тишина. Над ним сидела незнакомая девушка. Или девочка? Или женщина? Понять возраст ее было невозможно, но если посмотреть в глаза изменчивого, серого, перетекающего в небесно-синий, а потом в травянисто-зеленый, цвета, становилось едва ли не страшно от бездны времени, таящегося в них. Она равномерно овевала его небольшим опахалом, которое тихо и размеренно поднималось и опускалось, не тревожа ветром кожу, но при этом насыщая воздух грозовой свежестью.
- Кто вы? - Крис дернулся встать, тонкое одеяло сползло. Жрец Эрота даже не покраснел, стеснения перед странной девой он не испытывал.
- Рабыня, о, мой господин. Покорная слуга и страж, - девушка двигалась, перетекая, как бы растворяясь и снова собираясь из воздуха. Голос ее, как и у Эрота, разносился эхом, и невозможно было определить, откуда именно он исходит.
- Ты - нимфа? - Крис поднялся, отыскал на спинке кресла свою одежду и принялся одеваться. Если бы не зима, он предпочел бы хитон на голое тело. Чтоб его господин в любой момент мог взять его, не снимая одежд со своего Жреца. Откуда в голове взялись подобные мысли, он не знал, да и не задумывался.
- Да, мой господин, - девушка подала ему одежду и склонилась, чтобы обуть. - Подать трапезу? Он велел, чтобы о вас заботились.
- А где мой господин? - Кристоф вдруг испугался: его Бог не знал этого мира, мог попасть в опасную ситуацию. Он должен был не спать, а рассказать крылатому повелителю страсти все, что только возможно! А он... Нерадивый Жрец!
- Не беспокойтесь, Он играет с фавнами в саду.
Блондин поспешил прочь из дома, улавливая в воздухе странные и непривычные ароматы. И лишь распахнув двери на террасу, понял: пахло влажной землей и свежей зеленью, цветами, дурманящими обоняние тяжелыми, сладко-терпкими ароматами, цветущими апельсиновыми деревьями. Эрот, в окружении козлоногих, заросших густой шерстью и курчавыми волосами, мужчин предавался... Это не было развратом, отнюдь. Это было священнодействием. У Кристофа дыбом встало все от мощной волны ферромонов, вместе с запахами сада облаком окутавшей его. Один из фавнов повернул свою украшенную массивными рогами голову и заблеял. Один взмах крыла, и клубок тел распался, а с шелковой травы поднимался Бог, в котором уже ничего не было от мраморной статуи. Он был живым настолько, что все вокруг, казалось, пребывало в смертном оцепенении.
- Что случилось, дитя?
- Я испугался, что с Тобой может что-то случиться. Мое время опасно, господин, - Кристоф опустился на колени у его ног, целуя круглые аккуратные колени, прижимаясь к ним лицом.
- Дитя, я не глуп, но спасибо за заботу. Конечно, пройдет еще не одна декада, прежде чем я войду в силу, но и сейчас моей власти хватит, чтобы защитить себя и храм.
Как хорошо, что его выкупали, так приятно было гладить эти мягкие волосы.
- Тебе нужно подкрепиться, а после я расскажу тебе, что делать дальше, - надеюсь, Кристоф не будет против, что я слегка переделал дом по своему вкусу.
Вдвоем они прошли в... Назвать это иначе, чем пиршественным залом теперь не поворачивался язык. В особняке были высокие потолки, и сейчас стены, окна и колонны в зале увивали цветущие плющи, окна украшали занавеси, колышущиеся от легкого ветерка, а длинный стол на невысоких витых ножках был уставлен блюдами с фруктами. Вокруг него стояли низенькие оттоманки, на которых было так удобно возлежать, вкушая трапезу. Нимфы вносили и расставляли тарелки и блюда с пищей, от запаха которой рот Кристофа наполнился слюной. Он никогда не увлекался чревоугодием, скорее, отличался аскетичностью в предпочтениях. Но сейчас... Хотелось попробовать все.
- Угощайся. После этого тебе никогда не захочется пробовать человеческую еду. Орфей! Играй, мой верный музыкант! Весели сердце!
И, как встарь, в венках, возлегши на пиршественные ложа, мы приступили к еде. Вино и нектар. Тонкие и изысканные блюда. Свежайшее мясо и горячий хлеб. Прислуживали нам рабы и дриады. Смертные забавно выглядели в своих одеждах и венках.
Но, как бы ни была аппетитна трапеза, Крис все равно был умерен в еде и вине. И лишь одним он никак не мог насытиться: любованием своим господином. Бог страсти был прекрасен и величественен. Он соблазнял каждым жестом и взглядом, каждым движением ресниц, каждой мимолетной улыбкой. А от прикосновений Криса просто пробивало молнией, он с трудом мог сдержать стон. Хотелось страстно лобзать тонкие пальцы, украшенные золотом колец, маленькие аккуратные ступни в переплетении посеребренных ремешков легких сандалий, ласкать и приглаживать золотистые перья на мощных крыльях.
- А вот теперь мы можем и поговорить.
Крис, как главный жрец, не должен был нуждаться ни в чем, ни в пище, ни во сне, ни в удовольствиях. Но и работа его была ответственной. Я рассказал ему о людях, которые очень много лет назад свергли мой культ, о тех, кто, подобно его рабыне, презирает меня и ненавидит. О том, что я хочу подарить свой бессмертный дар всему миру и надеюсь на его помощь. Что ему следует вести свой образ жизни, как он и вел, поэтому я не всегда буду являться, ибо присутствие Бога сковывает его разум. Что мне нужно святилище и прекрасные девы, которые служили бы мне, делясь своей силой и красотой. Добровольно делясь. Иначе, я выпью его самого до дна, а мне бы этого не хотелось.
Кристоф улыбнулся, запоминая и кивая:
- Мой господин, за девами дело не станет. Если, конечно, вы не отвергнете тех, кого здешние люди считают распутными женщинами. Я не знаю никого более, кто с такой радостью делился бы своим телом, получая при этом удовольствие и выгоду, и будучи избавленным от насилия и грязи.
- Все зависит от их красоты и искренности. А порочна эта искренность или чиста - не имеет значения.
Я не удержался и осторожно поцеловал Криса, прежде чем вздремнуть на постаменте. И стоило мне замереть, как дом принял привычный вид. А мое присутствие выдавали лишь новые слуги, которые оберегали мой покой и работали с фанатичным рвением.
Как и говорил Эрот, его присутствие выбивало Криса из колеи куда сильнее, нежели любое другое воздействие. Едва особняк вернулся в прежний вид, Кристоф будто очнулся. С утра следующего дня он отправился в Университет, отчитал свои две лекции и раздал домашнее задание своим студентам. А затем поехал по самым злачным заведениям города - борделям. Он не обещал золотых гор, но в его возможностях было обеспечить будущим жрицам достойную оплату, помощь семьям, обещать, что никакого насилия над собой от них не потребуется. Но девушки не соглашались. Их пугала неизвестность, а больше того пугало то, что к Крису тянуло, как магнитом. Стоило ему войти в заведение, как замолкала даже музыка. Мужчина спокойно уговаривал, тихим и ровным голосом. Едва ли не гипнотически.
- В конце концов, что вы теряете? Я не требую немедленно соглашаться, можно сначала попробовать. Я оплачу ваше время по обычному тарифу на неделю вперед. Единственное условие - никаких искусственных оргазмов.
- Шеф, а кто нам может гарантировать наши жизни? У нас тут недавно сняли девушку. Разобрали на органы, - развел руками сутенер, - потом, как я понял, вам требуются не абы какие девушки, а молодые и не истасканные, такие идут по особой таксе.
- Мне плевать на таксу, молодой человек. Я не занимаюсь грязным бизнесом, я ученый, искусствовед, преподаю в Университете историю искусств. Все, что мне нужно от ваших жриц любви - доставлять удовольствие одному-единственному клиенту. Он очень красив, искусен и неутомим в любви. Я сам просто не справляюсь с его желаниями, - пожал плечами Кристоф. - Впрочем, если вы откажетесь, я найду других кандидаток.
- Кто же говорит об отказе, Шеф. Но дайте мне хотя бы час-полтора. Девушек надо собрать.
- Я жду, - Крис вышел на улицу и сел на лавку, кутаясь в кашемировый шарф и теплое пальто. После весны, устроенной богом, ему постоянно было холодно, будто незримая пуповина, связавшая Эрота и его Жреца, тянула жизненную энергию из ученого.
Я почувствовал, когда он вернулся в дом. Вспорхнул с постамента и позвал:
- Крис....
- Мой господин, - на губах у Кристофа расцвела улыбка, стоило увидеть крылатое божество, но он не забыл, что за его спиной чуть неуверенно жмутся пятеро девушек. Когда сутенер отобрал ему будущих жриц, Крис сам придирчиво и внимательно осмотрел их. Велел смыть всю косметику. Полностью, и чтоб никакой кричаще-алой помады, теней или блесток. Только чистая кожа и тело. И сейчас он вел их к Эроту, и, подведя, первым опустился на колени у ног Бога.
Смертные были хороши. Не прекрасны, но на первое время и как расходный материал - сойдет. Я хлопнул в ладоши и открыл им двери в наш мир. Я подошел к каждой из них, поцеловал и распрямил их плечи, налил соком груди, а желанием лоно. Теперь все было уже не так плохо, как в начале.
- Ты хорошо, поработал, дитя. А у нас гости. Их принимает Ирэн. Сказала - служители закона.
- Полиция? Прости, мой господин, я должен быть там, - Крис не то, чтобы испугался, но мерзостный червячок страха заворочался в самой глубине души. Страха не за себя - за возлюбленного Бога и повелителя. Ему ли было не знать, что никакая сила внушения, никакая любовь и страсть не может стать щитом от пули. Что полицейские дубинки, порой, куда опаснее неконтролируемой страсти.
Ирэн сидела и отвечала на вопросы инспектора:
- Дорогой, - опередила она полицейского, - наша бывшая горничная сообщила в полицию об убийстве. Что ночью они все слышали какие-то крики.
- Простите, профессор, но у нас есть ордер на обыск дома, и вы не могли бы ответить на несколько наших вопросов?
- Идиотизм, - пожал плечами Кристоф, спокойно усаживаясь в кресло, - Спрашивайте, мистер Стелпс, - прочел он фамилию на бейдже полицейского, - Мне нечего скрывать. К тому же, совсем недавно у меня в особняке произошла выставка, и она до сих пор действует, в доме постоянно находится много людей, можете опросить здесь всех и каждого. Единственная просьба: ничего не касайтесь руками без моего на то позволения.
- Простите, сэр. Я сам не в восторге от поданного на вас заявления, но что произошло в ночь на среду, и почему вдруг все люди, работавшие в вашем доме столько лет, вдруг уволились? Слаженно и без пособий?
- Ну, это лишь мои умозаключения, и к протоколу это не подколешь... - Крис улыбнулся мягкой обезоруживающей улыбкой, - Те сокровища, что выставлены в залах особняка, обладают пугающей аурой. Я-то привык к ней за два года раскопок, а людям оказалось тяжело приспособиться.
- Сэр, а как вы можете прокомментировать, что шеф-повар ресторана "Гаутэ" ушел со своей работы на вашу кухню, причем, в чем был, даже не снимая фартука?
- Никак, - Крис удивленно посмотрел на полицейского, - А что, так и было? Я не обратил внимания. Простите, но я очень устал от перемены часовых поясов, климата, подготовки выставки, и попросту отсыпался после всего.
- Я так понимаю, что модельер и владелец модного дома "Монако", то же оказался в вашей гардеробной совершенно случайно? А так же Джорджиана Гуантресс со своей семьей. Которая наотрез отказалась комментировать свое переселение в ваш дом.
- А что не так с Джорджианой? - осторожно спросила Ирэн.
- Да, вроде, все в порядке, кроме того, что она владелица крупнейшего агентства бытовых услуг.
- Тогда - какое дело полиции до того, кто решил работать на меня? У всех перечисленных вами людей проблемы с законом? Сомневаюсь. Теперь, если вы не против, я хотел бы присутствовать на обыске, дабы ваши люди не повредили случайно ни один экспонат. Давайте уже приступим, господин офицер? - Криса начало раздражать это неуместное любопытство полиции.
- Это все странно, господин профессор. Но не буду злоупотреблять вашим гостеприимством.
Особняк перевернули с ног на голову, служебные собаки обнюхали каждый дюйм сада, а потом, как обезумевшие, заскулили и бросились прочь из дома. Полицейские окружили статую Эрота и долго не могли оторвать от нее глаз. Пока кто-то из них не заметил девушек. Путаны стояли, сбившись стайкой, в дальнем углу святилища. Их уже переодели во вполне цивильную одежду, но полицейские были не идиотами. Многих из девушек знали в лицо.
- А это что? - недобро усмехаясь, вопросил инспектор полиции. Крис спокойно покачал головой:
- А что вас удивляет? Девушки пришли на экскурсию. Не вижу ничего странного.
- Эти девушки? На экскурсию? Мистер л`Инрани, я попросил бы вас не покидать пределы города. По крайней мере, в ближайшее время.
- Я и не собирался. Если вы не знаете, то у меня очень плотный график лекций и занятий в Университете. Я надеюсь, теперь я могу заняться своими делами? Я очень устал, господин офицер.
- Конечно, простите за вторжение.
Я появился за плечом своего жреца и обнял мужчину за талию:
- Тебе нужен отдых. Пока у меня нет поручений.
В ротонде поставили большую кровать, курились благовония. Сидели девушки, покорные, с пустыми глазами, как куклы.
- Мне нужен Ты, мой господин, - Крис прильнул к плечу Эрота, не столько усталый, сколько эмоционально опустошенный. - Все, что мне нужно, это несколько минут рядом с Тобой, и более ничего.
- Хорошо. Я обещал, что у тебя будет все, что пожелаешь.
В какие то минуты, Крис уже был раздет и уложен в постель, а рядом с ним лежал Эрот, обнимая руку профессора и прижимаясь к ладони лицом.
- Я не позволю никому смутить покой моего господина, - шептал Крис в непокорные, пахнущие ароматными маслами кудри Бога, - Сделаю все, что Ты прикажешь, только не оставляй меня никогда. Если я не буду тебе более нужен, лучше убей меня, мой Боже, выпей до дна. Только не оставляй.
- Отдыхай, - я усмехнулся. Они все молят меня об одном. Всегда. Смертные. А я был бы не прочь сейчас подзакусить одной из этих девушек, или взять Ирэн. Но приходится считаться с желаниями пробудившего меня.
Крис вскинулся, внимательно глядя на своего Бога. Нет, он не читал в сердце Эрота, просто слишком долго был связан с ним, еще не пробужденным.
- Прости меня, мой господин. Я слишком злоупотребляю Твоим доверием.
Мужчина соскользнул с постели, подозвав к себе одну из путан. Поцеловал ее, чувствуя, как буквально потоком вливается в нее его сила. Желание Бога не стало секретом. Но убить девушку, значило всколыхнуть новую волну проблем, а значит, ее следовало подпитать, чтобы она осталась жива.
- Отдыхай, Дитя.
Я был огорчен. Нет, все должно было быть не так. Он должен был быть довольным и счастливым. Поэтому, я отослал дев. И долго бродил один по саду, ожидая восхода луны. А потом пришел в его спальню. Как скромно. Сколько вкуса. Лег на подушки и незаметно для самого себя задремал.
А Крис в поте лица, а, скорее, разума, работал допоздна в кабинете и библиотеке, отрешившись от насущных своих желаний. Его господин приказал жить и трудиться в привычном ритме. Кристоф привык отказывать себе во многом, и плотские удовольствия были тем, в чем он мог отказать себе, не впадая в уныние. Плохо было лишь то, что сил в нем осталось мало, а он так хотел быть полезным.
Крис шел по особняку, незаметно, как паук ловчие сети, стягивая к себе нити жизней всех смертных в нем. Решение пришло неожиданно и оказалось таким простым, как и все гениальное. И от этого радость плескалась в его сердце, как море в прилив, все выше и выше. Он будет сердцем, источником, куда по капле, не осушая живых до дна, будет стекаться их сила. Он будет источником, что поддержит жриц, если его Богу возжелается взять кого-то из них на ложе. Все просто. И потому он шел туда, где размеренно билось сердце чуждого и страшного мира, прошлого и будущего одновременно, в настоящем.
- Мой господин, - склонился в изящном поклоне, обнаженный, укутанный лишь в тени и отблески горящей у изголовья кровати свечи. Он не любил электрическое освещение в своей спальне. Светильники в ней были лишь декорацией.
- Крис... Я спал? - золотистые крылья, густые локоны. Стройные ноги и чуть пересохшие губы.
- Тебе нужно отдохнуть и напитаться силой. Возьми ее, я готов. Ты видишь?
- Ты умный, хоть и человек, - Эрот сел и по-детски потер глаза. Сейчас он был сама чистота. Сама невинность.
- Я просто живу так, как привык, мой господин. А я привык решать проблемы быстро и полно, - Крис позволил себе вольность сесть рядом и обнять бога за плечи, пробегаясь пальцами по тому месту, где крыло переходило в плоть спины. Шрама там, конечно же, уже не было. Эрот лег на живот, прядая крыльями:
- Расскажи мне об этом мире?
- С какого момента, мой Боже? - теплые, горячие почти, пальцы пробежались по идеальной спине, осторожно массируя твердые мускулы.
- Что сейчас привлекает человечество? На чем зиждется власть, кто король?
- О, мой господин, - по комнате поплыл теплый смешок и негромкий, завораживающий голос, которым Кристоф, как великолепный лектор, владел в совершенстве, - На Земле давно не одно государство, а великое множество стран, и не все из них управляются монархами. Мы живем в стране, где власть принадлежит обществу, а точнее - избранным от народа представителям. Это называется Парламентом. А людьми движет, как и тысячелетия назад, жажда власти, денег, плотских удовольствий... В этом человечество недалеко ушло от прошлых веков.
- О, как медленно вы развиваетесь. Хотя, надо отметить, что, как и тогда, сейчас есть великолепные бриллианты, - Эрот перевернулся на спину, и теплое мягкое крыло легло, укрыв колени Криса: - Ты, например.
Крис не стал отнекиваться, лишь склонил голову к плечу, белокурые волосы рассыпались по спине, прикрыли половину лица.
- Это свойственно смертным. Всегда будет кто-то, кто выбьется наверх, пройдя по головам. Я - не исключение. Моя семья не из бедных, но всего, чем я владел, я добился самостоятельно упорным трудом.
- Это делает тебе честь. Как ты услышал меня? - миг, и я уже сидел на коленях своего жреца.
- Во сне, - голос на миг сбился, румянец окрасил щеки, ресницы прикрыли заблестевшие возбуждением глаза, - Это был страшный сон, почти кошмар. Я чувствовал тьму, тяжесть, давящую на грудь, влагу и холод, сковавшие меня. А потом услышал Твой голос, который звал меня. Не по имени, но звал именно меня.
- Как ты чуток. Я долго спал. Потом мне наскучило. Я очень люблю тепло и солнце, а меня погрузили во мрак и холод. Как в Тартар, - Эрот задумался. Он тепло прижимался головой к плечу Криса.
- В этом мы с Тобой схожи, мой Боже, я тоже люблю тепло и солнце. Люблю, когда ласковые лучи его трогают мою кожу, целуют ее, расцвечивая легкой бронзовой патиной. Люблю нежиться в кружевной тени деревьев. Здесь есть море. Океан. Не такой теплый, как то море, что омывало берега Твоей родины.
- Это наша родина. Ты тоже оттуда. Душой, сердцем, - Эрот осторожно тронул губами его щеку.
- Да, мои предки пришли с берегов Адриатики, - Кристоф повернул голову, поймав губы Бога в плен, сам, по своей воле, отдавая ему накопленную силу, лаская пальцами затылок, погружая их в кудри.
Я могу быть и нежным. Легким, как облако. Я могу быть девственником и развратником одновременно. Я могу таять, как воск, и быть сладким, как мед. Я и только я умею Любить по-настоящему.
- Крис, о, мой Крис...
- Твой. И всегда был Твоим. Даже когда еще не слышал Твоего зова. Никто раньше не мог так зажечь меня, чтоб внутри все плавилось и полыхало, только Ты, мой господин. Я будто проснулся, когда ты взял меня в первый раз, - Крис медленно опрокинулся на постель, поглаживая пальцами по мрамору совершенного тела, лаская кончиками аккуратно подстриженных ногтей кожу, оставляя на ней едва заметные следы.
Я желал тебя, когда ты был несмышленым мальчишкой и плакал во сне от непонятной неги. Когда ты был задумчивым подростком, угловатым и неуклюжим, как едва оперившийся птенец лебедя. Я был той первой, рыжеволосой девушкой, которую ты поцеловал под проливным дождем. Я был той брюнеткой, которую ты приласкал в поезде Шанхай-Берлин. Я был тем чернооким юношей, которые приглянулся тебе в Бомбее. Я объединил их всех сейчас. Чтобы ты познал всю глубину наслаждения. Чтобы умер и воскрес в объятьях моих рук и ног. Чтобы твои стоны заглушали перья моих крыл.
Крис будто летел, легкий, как облачко, выплескиваясь на землю коротким дождем. Будто набегал волной на скалистый берег, рассыпаясь брызгами пены. Будто тяжко тек раскаленной магмой из недр вулкана, вспыхивая искрами. Теряя себя и вновь собираясь из мириад корпускул солнечного ветра.
- Боже! Мой Боже, люблю Тебя!
Эрот затих, не выпивая жреца до дна. Оставляя сил.
- Ты прекрасен... - целовал лицо и губы. Потом сел и звонко хлопнул в ладоши. Появились нимфы, принесли тазы и воду. Бог изволил мыться.
- Господин, - Крис тихо смеялся, лежа поперек кровати, свесив голову с края, - Мой господин, нет нужды мыться в тазах, если есть ванна. Позволь Тебе помочь? - пошатываясь, поднялся с постели, протянул Богу ладонь.
- Я моюсь так, как мне удобно. А вот тебя проводят в купальню.
Кристоф не противился. Он, всегда бывший весьма замкнутым, самостоятельным и резким человеком, разительно поменялся, став Жрецом Эрота. Нет, в обычной жизни он остался прежним, но в присутствии своего Бога он был покорен малейшей его воле, лишь в мелочах позволяя себе своеволие. Он ушел в сопровождении нимф в ванную, принял душ, и его вымыли в четыре руки две прелестницы с глазами вечных духов. Укутали в мягчайший кашемир, высушили и расчесали длинные светлые волосы, уложив их в свободную прическу, украсив цветами и алыми лентами. Он не противился, когда его одели в короткий полупрозрачный хитон иранского шелка, закрепив ткань на плече драгоценной фибулой - подарком Эрота. И проводили обратно в спальню.
Эрот распластался над одной из приведенных девушек, развлекаясь и играя, доминируя и наслаждаясь ее страхом и беззащитностью. У Криса не было сил, чтоб держать девушку, он лишь перебросил на ее подпитку несколько нитей от остальных рабов этого дома. И лег в изножье широкой кровати, глядя на то, как Бог играет с жизнью безымянной рабыни, которой не суждено стать его жрицей. Он даже не открыл рот, чтоб молить Его пощадить ее. Только смотрел.
- Чего ты хочешь? Что желаешь? - шепотом носилось по залу, глухо отскакивая от стен. Эрот сменил облик, став мощнее и приземистей, его волосы и крылья темнели на глазах. Бессвязные ответы девушки даже разобрать было сложно. Но Богу не было нужды в словах. Она выгибалась под тем, во что превращался прекраснокудрый и сладковзорый Эрот, и по телу Криса помимо его воли пробегали волны дрожи отвращения и вожделения, когда он смотрел на него. Даже в откровенно-демонической ипостаси его Бог был прекрасен. Кошмарно прекрасен. Кристоф привстал на локтях, не отрывая взгляда от действа.
Любовь - она не дается многим по очень простой причине. Надо уметь не только отдавать, но и брать. Брать! Так жадно, и с такой охотой, как если бы ты был рожденным из хаоса, и к твоей коже прикасались только перья звезд. Она желала умереть в моих объятьях. Все, что было в ее жизни, по ценности могло сравниться с жизнью стрекозы или мотылька. Она никого не любила и не была любима. Она не мечтала, она не желала. У нее не было даже кошки. Она была бесполезна.
Кристоф едва удержался, чтобы не броситься в яростный клубок, в который сплелись тела девушки и Бога. Но он не мог не заметить, что упивается зрелищем. Делит со своим господином то, что Эрот вытягивал из жертвы. Восторг, наслаждение, ужас, боль, страх смерти и ее желание. Мужчину выгнуло с глухим стоном, приподняло над постелью, окутывая багровыми язычками низменной и темной энергии.
Когда все закончилось, я лежал спокойный и тихий. Пришли фавны, забрали тело. А я клубочком метнулся под бок Крису. Когда я сыт, я почти как ребенок. И готов снова отдавать.
- Это было просто великолепно, - Крис запустил руки в снова бронзовые кудри, разделяя пряди и поглаживая. Приподнял голову Бога, заглядывая в непроглядную тьму взгляда, где на самом дне сверкали звезды, будто он смотрел в темное ночное небо.
- Что бы ты хотел больше всего на свете? - я был счастлив. Он, действительно, хорошо мне служил. Я уже точно знал, что могу забрать его и вернуться в свой храм. Вести тот образ жизни, к которому я привык.
- Желания человека изменчивы, как море, мой господин, - Кристоф улыбался, удерживая в кольце рук гибкое, сильное, прекрасное животной и небесной одновременно красотой тело, одаривая его ненавязчивыми и легкими ласками, - И не все свои желания он осознает, не всегда просчитывает последствия их. Я желаю быть с Тобой. Вечно или нет - не суть важно, что есть век людской для порождения самого мира, вечно юного Бога? Один миг. Я желаю быть с Тобой так, чтобы Ты запомнил меня на всю вечность.
- Я подумаю над этим.
Заиграл Орфей, и жизнь завертелась, стремительно меняя на небесах светила. Я становился все сильней, а печь в доме, в которой сжигали испитые мной до дна тела, горела без передышки. Со мной напитывался силой и мой жрец. Он привел мне жриц, которые уже не были расходным материалом. Они были дочерьми знаменитых и успешных родов. Не так слабы, как простолюдинки. Я очень привязался к Крису, он стал моей любимой игрушкой. Я приманивал ему самых женственных мальчиков, самых свежих и юных, которые оказывались в пределах моего зова. Я любил смотреть, как он медленно раздевает их, терзая губами девственные соски и нецелованные губы.
Но это была одна сторона жизни. Вторая же была не столь радужной и легкой. Кристоф продолжал читать лекции в Университете, организовывать выставки и симпозиумы, посвященные открытию неизвестного культа древности. Вместе с его славой по всему миру распространялась и слава нового Бога. В Храм, выстроенный на пожертвования известнейших людей мира на территории особняка л`Инрани, съезжались люди со всех уголков Земли, одни - чтобы воочию увидеть удивительную статую, другие - чтобы получить свою долю удовольствий, отплатив за них деньгами и покровительством, третьи - чтобы стать новыми жрецами и жрицами культа.
Такое не могло оставаться незамеченным. Власть имущие не роптали, пока все не выходило за рамки закрытых вечеринок. Но, когда пятнадцатилетний сын мэра заявил отцу, что влюблен в профессора л`Инрани, это был уже перебор. А когда мэр посадил своего отпрыска под замок, то на следующее утро обнаружил мальчишку со вскрытыми венами.
Он молил о смерти. Как я мог ему отказать.
- Мистер л`Инрани, вы обвиняетесь в совращении несовершеннолетнего. Будьте добры, проехать с нами, - в этот раз инспектор Стелпс был не столь любезен и уже не улыбался. Кристоф непонимающе смотрел на него, но потом кивнул:
- Хорошо, инспектор, но для начала я хотел бы связаться со своим адвокатом.
- Крис... кто это? - тихий шепот прокатился по залам.
- Я буду готов через полчаса, - ученого не оставили в одиночестве, по всем комнатам дома за ним следовали тенями двое полицейских. Но у дверей храма он гневно потребовал пяти минут на молитву, и без лишних глаз.
- Мне нечего скрывать, но моя вера требует остаться один на один с Богом во время молитвы.
- Оставьте его. У вас три минуты, мистер л`Инрани.
Крис опустился на колени у постамента статуи, точнее же, у ног своего господина:
- Прости меня, это Закон, и я должен исполнять приказы служителей закона, даже если мне этого не хочется.
- Я - твой закон! - Я был испуган. Меня снова хотели оставить одного! - Помнишь, ты когда-то давно сказал, что хотел бы навсегда остаться о мной?
- Да, мой господин. Я желаю этого и сейчас. Не беспокойся, я вернусь, это не надолго. Просто Твой культ, хоть и возрождается, но все еще не стал столь же сильным, как в прежние времена. И мы не можем творить все, что нам заблагорассудится, потому что мы пока не стали Властью, единственной и неоспоримой.
- Нет-нет-нет! Если ты уйдешь сейчас, то уже не вернешься! - я знал это. Я читал все в волнах времени, и я не смог бы спасти его. Моего красивого и умного Жреца, который любил меня.
- Что мне сделать, мой господин? - Кристоф рывком поднялся с колен и обнял Эрота, кажущегося сейчас просто испуганным мальчишкой.
- Будь со мной!
Что есть искусство? Искусство есть бессмертие. Только оно может быть вечным и воспевать любовь-смерть. То, что всегда будет увлекать людей. Сколько бы тысяч раз не поднималось и не опускалось солнце. Мрамор, благороднейший камень. Он спасет тебя, твою душу. Даже твое тело.
- Разденься и иди ко мне. Поторопись, - я взлетел на пьедестал и протянул ему руки.
Кристоф повиновался. Ему было уже больше тридцати пяти лет, а тело его оставалось столь же красивым и сильным, как у двадцатилетнего. Как тогда, когда он впервые соединился со своим Богом, в любом его облике, отдав ему свою девственность. Он сбросил с себя все, все украшения и одежду. Вложил ладони в руки Эрота, поднимаясь к нему на порфировый постамент. Юноша-мальчик положил руки ему на шею и подпрыгнул, оказываясь в объятиях. Пушистые крылья прижались к обнаженной коже.
- Поцелуй меня.
Теплые, чувственные губы мужчины накрыли нежные, кажущиеся девственно-непорочными, губы Бога. Лаская их так, словно желал вобрать в себя целиком и полностью и отдаться до последней капли.
Умирать не страшно. Главное помнить, что смерти, как таковой, на самом деле просто нет. Смерть выдумана самими людьми. Они как дети. Им надо чего-то бояться. Есть забвение, которое рано или поздно заканчивается. Пока не придет тот час, когда нас отогреют женские тела преданных жриц, мы застынем в мраморном безмолвии, сплетенные в чувственном объятии. Вечно холодные. Вечно счастливые. Бессмертные.
"Боже мой, Боже, я люблю тебя...."
Замерло биение сердца в окаменевшем теле. Замерла на губах легкая, счастливая улыбка. Руки, сжимающие тонкий стан юноши с нежными, полупрозрачными крыльями, почти просвечивающими в солнечных лучах.
- Профессор л`Инрани? Откройте! - Крис, входя в Храм, запер дверь за собой неслышно, и это стало сюрпризом для полиции. - Ломайте дверь.
То, что потом произошло, иначе, как мистикой, невозможно было объяснить. Из круглого святилища не было больше выхода. Одежда ученого валялась на полу так, как если бы человек растворился в воздухе. Особняк закрыли для посещений. Ирэн больше трех месяцев провела на допросах в предварительном заключении. Еще через пару месяцев особняк выкупил один из тех меценатов, что давали деньги на постройку Храма. Спустя два дня с момента, как он въехал в него, и его, и его дочь, и зятя, живших с ним, нашли мертвыми. Экспертиза показала, что после бурного секса, причем, с участием всех троих, они умерли от сердечной недостаточности. После этого особняк пошел по рукам. Самое странное, что, несмотря на дурную славу, количество желающих его приобрести не уменьшалось. Люди готовы были ждать десятилетиями, пока его не выставят на торги.
Любовь - вечна. Смерть - ее сестра. Я - вместилище обоих.