Октябрь 1991 года. Округ Рокингем, Вирджиния, США.
Группа петергофского районного истеблишмента визитирует sister-city Харриссонбург. Окружной центр.
Целыми днями колесим по округу и окрестностям. Включая Washington DC . Знакомимся со всем, чем только можно, в американской жизни. Программа составлена по-американски деловито и насыщенно. Даже несколько утомительно.
В один из моментов мне это надоедает.
На экскурсию по очередному объекту, то-ли какой-то фирме, то-ли ферме, не иду.
Остаюсь в автобусе и с наслаждением ничего не делаю. Покуривая “Marlboro” и попивая “Sprite” из ледника.
Каждое утро при отправлении в очередную поездку заезжаем на бензоколонку. Автобус заправляется топливом. А дежурный сопровождающий в лавке при колонке покупает много-много банок различного питья, которые складывает в автобусе в объемистый ящик-термостат. Кроме того, в кассу бензоколонки платится доллар. За эту плату из большого шкафа с надписью “Ice”, стоящего рядом с лавкой на улице, берется увесистый пакет с ледяными шариками . Они также высыпаются в дорожный холодильник. И вечный кайф!
Немыслимые чудеса для нас, совков девяносто первого года, впервые попавших в Америку.
Местными активистами для наших поездок нанят автобус. Ничего крутого, тривиальный school bus . Укороченный. Мест на тридцать. С надписью над лобовым стеклом “Activity Bus”. Как нам разъяснено, в обычной жизни автобус развозит спортсменов какого-то местного клуба. Недорогого. В дорогих клубах транспорт покруче.
Водитель, sorry, драйвер – старый благообразный еврей . Очень старый. Ему больше семидесяти лет, но на вид об этом даже не подумаешь. В Америке народ хорошо сохраняется. Даже евреи.
Не помню, к стыду своему, как его зовут.
Дядечка он очень добрый и веселый. Во время всех поездок сыплет еврейские анекдоты на английском языке. Их нам с большим трудом переводят сопровождающие нас девчонки. Студентки кафедры русского языка местного James Madison University. Русско-еврейской анекдотической лексике в университете явно не учат. А сам драйвер по-русски ни бум-бум. Хотя, как выясняется, и мог бы немножко…
Сижу, значит, в автобусе, попивая спрайт.
Потихонечку, на уровне своих легких познаний в английском языке, общаюсь с еврейским драйвером. О жизни.
Он начинает мне рассказывать о себе.
И выясняется, что родители приехали в Штаты в 1912 году из России. Из классического еврейского городка Новозыбков, что нынче на Брянщине . Вскоре по приезде в Америку родили и его самого.
При этом я еще раз мысленно восхищаюсь предполагаемым возрастом собеседника.
А тот с приязнью узнает, что я на четверть еврей, и вполне считаю себя таковым. Свой! Хоть и гой, но свой!
А когда разъясняю ему, что мой еврейский дедушка, Григорий Борухович Лучинский, родом из Екатеринослава , края, недалекого от Новозыбкова, по крайней мере, в межконтинентальном масштабе, приходит в полный восторг. Земляк!
На следующий день после ланча драйвер с добротой в голосе сам просит меня посидеть с ним. Я не иду на послеобеденную прогулку и остаюсь в автобусе. Дедушка притаскивает пива с орешками и угощает меня.
А потом из своей загородки вытаскивает толстый старинный альбом. Показывает мне. А там… множество старинных русских открыток с видами южных российских и украинских городов. В том числе и Новозыбкова.
Вынимает по очереди каждую из прорезей в альбомных листах, показывая мне “back side” .
И на каждой открытке, естественно, рукописный текст. Традиционно примитивный. “Открыточный”. На русском языке. Очевидно, письменный идиш был тогда для новозыбковцев менее доступен, чем великий и могучий.
Вчитываюсь. Все послания из России в Америку. Короткие сообщения о жизни и новостях. Поздравления с праздниками, в том числе и традиционными христианскими. С 1912 года. И, естественно, до 1918 года. Дальше – понятно, что было.
“ - Здравствуй, Феня!... Поздравляем… Привет вам всем от… У нас все хорошо. Все здоровы…. Целую, Ося.
- Здравствуйте, Феня и Лазарь!… Ривочка вышла замуж… У Молочников умер дедушка Соломон… Ося.
- Здравствуйте, мои родные!… …Блюмкины уехали последними… Живем очень тесно… продали… кушать мало… Сонечку взяли к… У Ривочки умер сыночек Сенечка… Ваш Иосиф.”
Даже моего английского языка хватает для перевода этих текстов.
Глаза драйвера делаются глубокими и влажными. Он молча нумерует карандашом открытки и под этими номерами записывает в блокнот мои корявые переводы.
“…Hello!… Fenya and Lazar (записывает в русском произношении)… Our Congratulation… We are very good… Rivochka has married… Molochnik’s grandfather Solomon is died… Osya (не Joe, а Ося)… Blumkins left… Food is not enough… Sonechka entered to… Your Josef”.
Открыткам без малого восемьдесят лет. Надписи сделаны руками его близких. Его предков из России. Которых он никогда не видел. И никогда доселе не знал, о чем же они писали в Америку.
Узнал.
На следующий день водитель тихонько сует мне в руку пакет. В нем бутылка водки. “Столичной” от “Союзплодоимпорта”. И всем остальным из нашей группы… по такому же шкалику.
Наши, знающие от меня драйверскую историю, шмыгают носами.
Такая форма благодарности старого еврея в американской глубинке может происходить только от предков из России. На подсознательном генетическом уровне.
***
Мы бы не были людьми без нашей ностальгии.
***
***
Я никогда особенно не испытывал в отношении себя проявлений антисемитизма. Хоть и являюсь на четверть евреем.
С малых лет и примерно слово “жид” вообще ассоциировалось в моем сознании со словом “жадность”. Не делишься с друзьями конфетами или игрушками – значит жадный, “жид”. Тривиальное чередование гласных.
Даже слыша в те годы по радио сообщения о безобразиях, якобы, творимых Израилем, я не знал, что Израиль – еврейское государство.
В конце концов, лет в тринадцать, вымогая у отца рубль-другой на какую-то необходимую для меня покупку, я со зла обозвал его “жидом”. Имея в виду все ту же жадность.
Отец обомлел и надавал мне по морде. В нем-то еврейской крови было аж половина. Что он всячески старался не подчеркивать. Как советский офицер и коммунист.
От такой неожиданной реакции предка я начал задумываться о смысле слов. Начали вспоминаться фрагменты из почти заученного наизусть “Как закалялась сталь ” Про еврейские погромы.
Но все это проходило где-то на задворках сознания.
***
Глубокая осень 1967 года.
Контрольная работа по обществоведению в “ремеслухе”.
Преподаватель – импозантный мужик средних лет, кондовый партийный работник. Хоть сканируй и на плакат печатай. Я считаюсь хорошим учеником, явно отличаясь от соучеников, деревенского люмпена, понаехавшего в славный город.
В контрольной работе я почему-то (никто меня этому не учил!) указываю в качестве одного из основных завоеваний социализма… - прекращение государственной антисемитской политики. Попадаю, прямо-таки, в жопу пальцем.
Преподаватель, зачитывая лучшие работы вслух, привычно берет мою. Молчит, шевеля губами. И с ужасом откидывает ее куда-то в сторону.
Я ничего не понимаю.
А на завоеванном Синайском полуострове обосновывается Израиль.
А советские евреи начинают роптать против политики родной партии за право выезда на историческую родину.
А СССР, наконец, попросту разрывает с Израилем дипломатические отношения…
***
Почти тогда же. Зимние каникулы в январе 1968 года. Туристский поезд.
В рамках временного коллектива одного вагона я занимаю авторитетную позицию.
Таллин. Последний вечер поездки. Завтра будем дома.
Не хватает денег на выпивку. Мне докладывают, что у парня в первом купе, Вити Брускина (помню же фамилию!), «жида», есть деньги.
Идем кодлой в это купе. И, угрожая мордобоем, вымогаем у “жидовской морды” рубля три. Сколько у него есть. Про “жидовскую морду” говорю именно я. С понтом. Без малейшего ощущения предательства соотечественников. А еще вернее – без существенного осознания мерзости сказанного.
Парень бледный. Молчит, но деньги отдает.
***
Зима 1971 года. Учебный отряд ВМФ в Пинске.
Четвертый месяц моей службы.
Несу службу в ночном патруле по расположению части.
Около двух часов ночи захожу в казарму и начинаю будить сменщика, Валеру Скидина из Запорожья.
Скидин не хочет пробуждаться и идти меня сменять.
Свирепею и дергаю его за ногу. Лежащего на верхней койке.
В ответ получаю ногой в вонючем носке по лицу. И отповедь: “Пошел на х**, жидовская морда!”
Это супер оскорбление.
В темноте бью Скидина кулаками, рву его пальцами, грызу его зубами. Периодически утыкаясь лицом в вонючий носок.
От завязавшейся драки просыпается почти вся рота.
К несчастью в роте ночует и ротный командир. Капитан третьего ранга… Мацев. Кондовый сын Авраамов. Как и все немногочисленные евреи-офицеры в СССР, страшно боящийся как-либо проявить de-facto свою национальную принадлежность.
Мацев лично пресекает наш межнациональный конфликт.
На первоначальном разборе полетов я сгоряча рассказываю ему все, как было. В том числе и про “жидовскую морду”. Еврейский командир в смятении. Политработники в курсе конфликта. Скандал разгорается. Не просто драка в роте, а еще и на межнациональной почве. Под командованием еврейского капитана третьего ранга.
Как вопрос решается среди отцов-командиров – не знаю. Но нам с Валерой Скидиным через пару дней Мацев объявляет по пять нарядов вне очереди на службу. И десять дней мы с ним парой ходим дневальными по роте. Хуже наказания не придумать.
Ни антисемитского, ни, тем более, русофобского пламени в роте не разгорается.
***
1972 год.
Приемный центр Краснознаменного Узла связи Штаба Черноморского Флота.
На ночных вахтах от скуки кручу свободный приемник, слушая эфир. Но не музыку, как мои друзья, а “вражьи голоса”.
А по “голосам” рассказывают о каких-то судебных процессах в СССР. О группах евреев, выступающих с какими-то “открытыми письмами” к советскому правительству. С требованиями отпустить их на землю “где их предки сажали хлеб и растили скот”.
Мне до фени Моисей и его паства.
Мне до фени обетованная земля.
В Холокосте, в конце концов, никто из непосредственно известных мне моих родственников не погиб.
Но мне интересно, что в этой совдепии, оказывается, кто-то может протестовать.
Кроме меня.
И не перед дебилами-командирами, а аж перед правительством.
На досуге я начинаю пересказывать друзьям-матросикам содержание передач “голосов”. Штатный стукач Сережа Тищенко стучит, куда надо.
Меня вызывает на предварительную беседу замполит. Вразумляет.
Со своими 11-ю классами ленинградской вечерней школы я на порядок грамотнее косноязычного замполита, бывшего комсомольца из какой-то донбасской шахты. Да и поумнее немного. Изображаю в разговоре возникший страх перед возможными карами, и придурок оставляет меня в покое, считая цель беседы достигнутой.
Командиры принимают меры по пресечению бесконтрольного использования личным составом радиоприемной аппаратуры. Вернее делают вид, что принимают. В армии же главное – не сделать что-то, а сделать вид чего-то.
И, как сейчас понимаю, опять где-то тушится потенциальный скандал.
***
1974 год.
Поступление на вечернее отделение юрфака.
Рассказы более осведомленных друзей об установленных партийными органами лимитах на поступление евреев в ЛГУ. Особенно на дневной юрфак. И о решении в порядке исключения принять дочку профессора Явича.
Два сопливых однокурсника – семнадцатилетние вундеркинды Юлик Пезе и Саша Полесицкий Один – сын Аси Львовны – замдекана по заочному отделению. Другой – сын арбитра областного арбитража. Кому, как не им, учиться на юрфаке. Но на дневное отделение им путь закрыт.
Тихий пересказ в курилках факультета свежей истории отъезда в Израиль профессора Иоффе. Светила по гражданскому праву. Которого пытались склонить к родительскому проклятью детей, уже отбывших куда-то в ту же сторону. И который демонстративно от данного предложения отказался.
***
1981 год.
Поступление на службу в милицию.
Каляева , 19. Управление кадров ГУВД
Также не шибко грамотный, кадровик при очередной встрече начинает со мною вести разведывательный допрос по поводу моего возможного отъезда в землю обетованную.
Объясняю мудрецу, что он плохо изучил мою биографию. Ибо единственный полноценный еврей в моей генетике, дед Григорий Борухович Лучинский, был ветераном органов ЧК-ГПУ-НКВД. И делаю оскорбленный за честь деда вид.
Вопрос закрывается.
***
А потом еще много чего.
***
А потом плачущий еврей-драйвер в Вирджинии.
***
2000 год.
По дороге на работу подвожу на машине, как случайного пассажира, раввина. До синагоги на Лермонтовском.
Получаю от него короткую лекцию о том, что христианство, в особенности ортодоксальное, воспевает нищету, праздность, паразитизм монахов и т.п. А иудаизм – обогащение. Бизнес!!!
Потому и выжили евреи.
***
2001 год.
Беседую с коллегой Эмилией Ильиничной Левиной. Блокадница. Работает адвокатом примерно столько же, сколько я живу.
Объясняю ей, что никогда лично не испытывал болезненных проявлений бытового или государственного антисемитизма. И что именно поэтому я объективен в своем яростном неприятии этого антисемитизма, как чего-то грязного, тупого, свойственного убогому русскому быдлу, неспособному чего-либо в жизни путного создать.
А сам демонстративно вворачиваю в свою речь всякое “бекицер”, простите, “поц” и тому подобную экзотику. И из мобильного телефона у меня вместо звонка несется “Хава нагила”.
***
А как же меня сейчас, через много-много лет, вспоминает тот Брускин из туристического поезда?…
2001 - 2009 г.г.