Через годы... Книга, 2008 год

Марс Ягудин
"Это была совсем другая война. Мы еще не сталкивались с тем, чтобы солдаты оставались в окопах до полного уничтожения".
Из воспоминаний немецкого офицера


                ВАЛЕНТИН САМАРЦЕВ: "КТО, ЕСЛИ НЕ Я"

Четыре года солдат мечтал о тишине, четыре года она ему снилась наравне с любимой женщиной. То, что ветеран Великой Отечественной войны, челнинский художник Валентин Григорьевич Самарцев изображает в своих картинах тишину и покой, видимо, оттуда. Подполковник в отставке, основатель музея родной воздушно-десантной дивизии в одной из школ города, он, вслед за теми, кто бывал у него в гостях, называет свою квартиру малой картинной галереей.

- А где вы берёте сюжеты? Приходится, наверное, куда-то ехать?
- Ехать? А кто покажет красоту того, что у нас под носом? Вы, когда ехали сюда, мост через Челнинку проезжали? Посмотрите-ка на эту картину. Не узнаёте?

Был изображён изгиб реки, мальчишки весело плескались в воде. Кусок природы, вынутый из городского окружения, был неузнаваем, дик.

- А вот это буйство красок, - продолжил Валентин Григорьевич, - вон оно, за моим окном, в Парке Культуры. Кстати, когда я писал эту картину (уже дописывал), слышу, сзади кто-то ругается: «Тьфу! Старый я дурак! Сколько лет хожу здесь, а этой красоты не замечал». Обернувшись, я увидел пожилого рабочего с маленькой внучкой. Это была самая большая похвала, какую только я слышал в жизни.

Валентин Самарцев – сторонник реализма в искусстве. Всё остальное, считает он, интеллектуальные игры, или чьё-то желание прославиться. «Но реалист не значит фотограф, - добавляет. – Вот тут на дальнем плане были городские многоэтажки, но я их не стал писать». Такое ощущение, что он своим искусством хочет доказать, что главное в городе – не огромные параллелепипеды домов, не правильные пирамиды развлекательных комплексов, а те кусочки «неправильной», своенравной природы, в которых отдыхает истосковавшаяся по своей истинной родине душа.

Автор более пятисот работ, Валентин Самарцев явился как-то вдруг. Открыла его и устроила первую персональную выставку директор Музея истории города Набережные Челны Зульфира Сафина. Это было в 2001 году. С тех пор у самодеятельного художника состоялось шесть персональных выставок, и он стал известен всем, кто хоть как-то интересуется искусством.

- Для чего творите?
Отвечает не задумываясь:
- Желание проявить себя. Могу ли я что-то сделать. В то же время это мне доставляет огромное удовольствие. А в настоящее время – это моя жизнь. Я не мыслю её без занятий живописью.

- А с чего всё началось?
- С того, что учитель рисования заметил некоторые мои способности и сумел направить их. На уроке, бывало, одноклассники говорят: «Василий Иванович, у меня не выходит». А он: «Вон, к Самарцеву обращайтесь». Дразнили меня «Художник». А я и сейчас не считаю себя художником. После школы хотел поступить в Саратовское художественное училище, а папа говорит: «Нет, ты получи вперёд специальность, а потом, если это увлечение не пройдёт, можешь выбирать». Точку в нашем споре поставила война. Она решила за меня, кем я буду. Но и там, на фронте, наравне с оружием я носил в кармане карандаш и бумагу. Когда была возможность, садился рисовать портреты своих однополчан. И они посылали мои рисунки домой – вместо фотографий. А когда в Венгрии наткнулся на хорошую бумагу, тут сердце забилось с новой силой.

- Какое оно, истинное лицо войны? На примере одного какого-нибудь эпизода можно это показать?
- На войне любой эпизод показывает истинное лицо войны. Помню свой первый бой. Я шёл во втором эшелоне, видел рвущиеся мины, разрываемых на куски солдат. Ощущение было жуткое. Думаю, каждый таил в себе страх, но вслух не говорил. Правда, потом привыкали, и как будто становилось безразлично, но внутренняя дрожь перед атакой, которую ничем не унять, всё равно остаётся. Когда начали проходить через оккупированные немцами территории, увидели новое лицо войны: всё разрушено, народ ютится в землянках… Думаю, кощунственно романтизировать войну. Война – это смерть миллионов людей, уничтожение материальных, культурных ценностей. Что же тут хорошего?

- Говорят, красота спасёт мир...
- Чушь это. Война началась в самое прекрасное время суток, в момент рождения нового дня. Из оврагов поднимался туман, уже различались силуэты лесов, зеркала рек. Тишина была… Зло с особым наслаждением уничтожает именно красоту.

Вот и войне конец. А Валентин Самарцев всё служит. Лишь в 1947 году по Указу Президиума Верховного Совета демобилизуется и едет в родной Саратов. Однако через четыре года вновь призыв. Тридцать два года жизни отдал он службе в армии, не бросив и своего главного увлечения.

- Служба, став моей судьбой, дала мне и все жизненные уроки, - говорит ветеран. – Во мне сидит убеждение десантника, что в мире нет невыполнимых задач, что задание должно быть выполнено, если даже из группы остался ты один. Я до сих пор живу по принципу: «Кто же, если не я». С годами пришло умение отличать главное от второстепенного. Избавился от всего лишнего: ненужных вещей, неинтересных книг, фальшивых друзей. У меня осталось теперь два важных дела: живопись и военно-патриотическая работа.

- Если не считать занятия при Доме творчества, у вас, я понял, нет художественного образования?
- Да, но я не стыжусь этого. Мне всё равно, признают меня или нет. Я не стремлюсь в Союз художников. Живопись – моё хобби, длившееся, правда, всю жизнь. Я творю для души. И нахожу радость в том, что дарю свои картины.

- Значит, живопись помогает вам жить?
- Однажды она помогла мне даже выжить. После смерти супруги я впал в такую депрессию… Только моё увлечение и спасло меня.

Если бы знать, откуда придёт та сила, которая вызовет переворот к добру. Может прав челнинский художник, и единственное наше спасение – работа для души?

8 мая 2007 г.


                СТАЛИНГРАДСКИЙ ТРОФЕЙ


Накануне Дня Победы вновь вспомнилось: среди моих родственников давно уже нет участников Великой Отечественной войны. Отец, два его брата, тесть… Я уже никогда не смогу поговорить с ними. И подумалось: «Надо спешить. Спешить к тем, кто еще жив».

В Совете ветеранов города Набережные Челны мне дали телефон Анны Кузьминичны КУВАЙЦЕВОЙ. Позвонил ей, представился, договорились о встрече. Но, перед тем как положить трубку, она как бы между прочим спросила:

– А вы знали моего сына Женю?

– Поэта!? – воскликнул я, вдруг догадавшись, с кем разговариваю. И с волнением продолжил: – Кто уж не знает автора знаменитых строк: «Город дарю вам, Построенный мной, – Живите!»

Кроме того, я знал Евгения Кувайцева как вдумчивого руководителя литературного объединения «Орфей». Он загадочным образом исчез: сколько лет уже не могут найти, никаких следов. Значит, я буду разговаривать с его мамой?!..

Анна Кузьминична сразу предупредила: «Знаете, вы пишите там не обо мне, а об Отечественной войне со слов очевидца».

Девятнадцатилетняя Аня, окончив первый курс животноводческого техникума, пьяная своей молодостью, приехала на каникулы в родной колхоз. Было прекрасное воскресное утро. Все дышало покоем. Только почему-то всадник на взмыленном коне скакал по приволжской степи. Прискакав в село, он велел собрать народ и сообщил, что на нашу Родину напал с войной Гитлер, уже идут ожесточенные бои по всей границе, враг вооружен до зубов…

Сталинградская область, как и вся страна, переходит на военное положение. Аню посылают учиться на курсы шоферов. Получив права, она начинает работать шофером в МТС. Летом 1942 года, когда в Сталинграде уже шли уличные бои, ей пришла повестка из военкомата – призывали в действующую армию. Бойкую девушку тут же определили связистом в 64-ую армию (позже переименованную в 7-ую гвардейскую). Здесь она встретит и своего будущего мужа, командира батареи 45-миллиметровых пушек, старшего лейтенанта Павла Кувайцева. Муж потом часто в шутку будет называть ее «Мой сталинградский трофей».

– Летом 1942 года немцы не давали продыху защитникам Сталинграда, – вспоминает Анна Кузьминична, – бомбили день и ночь. Разбомбили цистерны с горючим, которые стояли на берегу Волги, горючее сливалось в реку и горело – было впечатление, будто сама Волга горит. Когда у немцев кончались бомбы, они кидали издырявленные бочки. Они свистят ужасно, делая панику. Наших самолетов тогда и в помине не было. Только один «кукурузник» прилетал иногда из-за Волги. Он возил почту – не в город, а к нам, в расположение 64-й армии.

До осени наши держали Сталинград, пока не кончились продукты питания и боеприпасы. Пытались ночью на лодках что-то перевозить, но немцы освещали их прожекторами и расстреливали. Страшное было время. Защитники города оказались предоставленными сами себе… В ноябре стала замерзать Волга, пошли сплошные туманы. Немцев окружили, и они засели в подвалах полностью разрушенного Сталинграда. Они ели лошадей, а ноги кидали в траншеи. А потом стали выкапывать из-под снега эти ноги и тоже ели... Двадцать два немецких генерала во главе с фельдмаршалом Паулюсом после их сдачи в плен были приглашены на банкет. Принимал их командующий нашей армией генерал-лейтенант Шумилов.

После этого нас погрузили в «теплушки» и увезли, сказав, что сталинградские дивизии отправляют на отдых и пополнение на восток. Везли-везли без остановок, и вдруг встали. А через полчаса прилетела немецкая авиация и с бреющего полета начала обстреливать наши вагоны и кидать листовки. Смотрим, на листовках написано: «Сталинградские головорезы! Мы вас в плен не будем брать, будем на месте расстреливать». Вот тогда мы поняли, что везли нас на запад, то есть опять на фронт.

Поставили нас в оборону под рекой Северный Донец. Была весна, цвели сады, была тишина на фронте. Вечером немец кричал в рупор: «Русь Иван, сдавайся! Граница по Донец – войне конец». Ответом была пулеметная очередь с нашей стороны. Четыре месяца был отдых без боев. Пятого июля 1943 года немцы набросили понтонные мосты в узком месте Северного Донца и пошли в наступление. У немцев были выгодные позиции на той стороне реки – густой лесок. А у нас открытое поле. На первом эшелоне – необстрелянные таджикские дивизии. Немцы начали наступать, они начали сдаваться. Немцы нарисовали им на листовках еду – первое, второе, третье. Одного ранят, все к нему собираются, и по ним прямой наводкой бьют…

Была жара. Немец гнал нас за двенадцать километров – до леска, где стояли наши танки. Мы бежали, бросая убитых и раненых. Да было бы еще хуже, если бы с правой стороны не пришли на помощь части 5-й ударной армии. Немцы побоялись стать отрезанными и бросили нас… Потом у Прохоровки завязалось танковое сражение. Ночью слышим, взрывают Харьков – значит, немец драпает…

Много рек форсировали – через Днепр, Днестр продвигались наши части до Карпат. По этому поводу была поговорка у солдат: «Русские наПрут – немец наСерет», то есть русские придут на реку Прут, а немцы убегут до реки Серет.

– Анна Кузьминична, а как можно жить на войне с мыслью, что тебя каждую секунду могут убить? Или к этому привыкаешь?

– Как можно привыкнуть к смерти. Однажды на малую землю (занятый нами участок на другом берегу реки) надо было доставить снаряды. Поручили это моей подруге Оле. Я говорю:

– Давайте я поеду, там мой муж.

– Нет, – сказали, – поедет Ольга.

Для нее это оказалось последним заданием, она не доплыла, убили ее. Произошло это около села Старый Орлик–Новый Орлик на Днепре.

Много раз я чудом оставалась жива. Однажды, было это на Украине, ночевали в каком-то селении. Между хатами стояли наши повозки с телефонными кабелями, накрытые сверху брезентом. Рано утром летает немецкая «рама». Мы и не думали, что представляем для нее какой-то интерес. Оказалось, они приняли наши повозки за танки, прилетели их бомбардировщики и как начали швырять на нас бомбы. Я спряталась в щель под стеной. Бомба упала на печку этого дома. И стеной завалило меня. Начали искать: где она? Откопали. Я была контужена… В другой раз едем в телеге. Спускались в балку. И тут рядом снаряд – ба-бах! И задней ноги лошади нет – оторвало. Я сидела рядом, спереди телеги. Лошадь лежит. И так смотрит на нас. В глазах слезы. Будто хочет сказать: «Что со мной? Помогите мне». Застрелили… Бывало, «катюши» своих накрывали: части продвинулись, а они не знали.

Всем хотелось жить. Но судьба спасала лишь немногих. Не думали, что будем живы. Даже известную всем песню мы переделали и пели так: «А до смерти всего полшага»… Победу встретили у озера Балатон. Радость, конечно, была неописуемая. Шапки кидали, стреляли из ружей…

После Победы с военной частью мужа стояли в Румынии, город Крайово. Женя там родился в 1946 году. Там мне хорошо было, я не хотела в Россию. Муж говорит, давно родные места не видел. Там было полное обеспечение, сюда приехали на нищету. Приехала в немецких трофейных сапогах. В магазинах ничего нет, хлеба нет. Рыли корни лопухов, картошку ели. Чтобы купить кусок материи, надо было предоставить справку о прибавке семейства.

– Война как вспоминается? Она – самая большая трагедия вашей жизни?

– Вспоминаю войну. Но она уже забылась почти. После войны уже сколько горя у меня было: смерть мужа, сын вот исчез… – Она запнулась, в глазах блеснули слезы: – Тоскливо одной. Вот так и сижу. И думаю, думаю… Кто-то придет, поговоришь, легче становится. А тут, чувствую, и умирать пора. А умирать не хочется, белый свет оставлять. Там уж вечная жизнь. Заглядывайте иногда вот так, мы же земляки. Башкортостан – родина моего мужа. После войны мы жили там, муж лесником работал…

«Челнинские известия», 8 мая 2003 года
Книга Марса ЯГУДИНА «Через годы…», 2008 год


                ГЕРОЙ, НЕ ГЕРОЙ - ВОЮЙ!

Есть мнение, что история — не что иное, как судьбы людей. Если это так, полную картину Великой Отечественной войны можно воссоздать, лишь изучив судьбы всех её участников. Вот несколько штрихов к судьбе одного из ветеранов этой войны, ныне жителя нашего города Гавриила Николаевича Шемелина.

Он должен был служить моряком в Тихоокеанском флоте. Успел прослужить три месяца - началась война. И их через всю страну повезли на запад. И поставили против рвущихся к Моск¬ве частей немецкой армии.

Некоторое время Гавриил Николаевич работал начальником пункта сбора донесений, и его отправляли вербовать девушек для фронта. «Хорошень¬ких брали, - вспоминает он, - неряхам говорили: ладно, не надо. Тут же девушек переодевали и на второй или тре¬тий день - кого санитаркой, кого радисткой - на передовую».

После прохождения трехмесячных курсов усовершенствования офицерского состава связи в Москве Гавриил Шемелин служит в артиллерийских частях начальником связи. "Геройства не было никакого, - говорит он, отвечая на мой вопрос о героизме на войне, - воевали, и все, немцев уничтожали. Там все были герои - вояка, и все. Ордена и медали во многом давались случайно.  Давали тем, кого заметят,  запомнят в этой суматохе, в этом аду, о  ком доложат  куда  надо. А  сколько  было  тех, кого  так  никто и не заметил... Там не разбирали: герой - не герой, воюй. Вот, например, случай. Белоруссия, река  Березина. Должны  были  переправиться  на  тот  берег.  А там немцы и их дот - не пускают. Дали приказ: взорвать дот. Ночью перетаска¬ли взрывчатку и наутро взорвали. И пошли дальше. В чем тут геройство? Работа у нас была такая. Но награды поднимали дух. Особенно молодым нравилось».

Так, не считая себя героем, до Берлина дошёл Гавриил Николаевич. «Сообщение о конце войны услышали по радио, - говорит он. - Все выскочили из домов, открыли стрельбу, кричали «ура»... Оказалось, это еще не конец войны. Несколько месяцев передышки - и по¬езд опять повез их через всю страну - на этот раз на восток, в Маньчжурию. «Шли через горы Большой Хинган в направлении Харбина, - говорит дед Гавриил. - Мосты разрушены. Много людей погибло от жары. Японцы думали, что танки наши деревянные, пришлось их разочаровать».

- Войну выиграл Сталин, - говорит майор в отставке Гавриил Шемелин. - Его любили, уважали, слушались.

Я беру с полки книгу В. Толмасова «Соловки» и спрашиваю:

- После таких разоблачений у вас не изменилось мнение о нем?

- Нет, - говорит он. - Да, люди исчезали. Но я не думаю, что это было делом рук Сталина... Когда нас, ветеранов, собирают, думаем: хоть бы при нас не говорили, что он плохой был...

После войны Гавриил Николаевич еще восемь лет служит в армии. В 1946 году он приезжает в краткосрочный отпуск в свой родной город Балей (Читинская область). В первый же день на танцах в клубе знакомится с 19-летней девушкой. Через неделю они женятся и уезжают по месту службы мужа в город Дальний (Китай). «Жизнь в Дальнем, среди ки¬тайцев, теперь как сон какой-то, – говорит Тамара Михайловна. – На базаре все есть, природа вокруг – не описать!..»

- В чем же секрет счастья? – задаю им последний вопрос.

- Что живой – в чем же еще? – как всегда краток Гавриил Николаевич.

А жена более обстоятельна:
- У мужа и жены должно быть много общего, чтоб понимали друг
друга. Может, мы неправильно живем, не знаю. Жили всегда далеко
от родственников - возможно, это и сплотило нас. А может, муж такой хороший попался. Дочь родилась в Китае. Оттуда вернулись, муж шахтером работал. Сын родился. Купили домик на окраине города, усадьба была, научились все выращивать... Черемуха цветет, сын играет на баяне... Так хорошо нам было тогда. Может, оттого, что молодые были?..

8 мая 2004 г.


                ПРИКАЗАНО ЖИТЬ

В ночь на 7 августа 1941 года посты воздушного наблюдения донесли о приближении к Москве около двухсот фашистских бомбардировщиков. Пилоты 34-го истребительного авиаполка бросились к сво¬им истребителям. Среди них был  и младший лейтенант Виктор Талалихин, которому предстояло совершить  в эту ночь свой подвиг  – одним из первых пойти на ночной таран, за что был удостоен звания Героя Советского Союза.

В том же 34-м скоростном бомбардировочном полку в эти крайне тяжелые для Москвы дни служил и житель нашего города Армен Арамович Галстян.

Перед войной их полк базировался в Таджикистане.

- Война застала нас в воздухе, - вспоминает ветеран. - Шли учения. Я - стрелок-радист, настраивая радиоприемник, случайно поймал выступление Молотова. Тут же обо всем докладываю своему командиру, срочно садимся. Сразу же начался митинг, и все мы стали писать заявления с просьбой отправить на фронт...

Через неделю они уже были под Москвой. В составе дальней авиации главного командования начали летать, бомбить вражеские территории. В том числе и Берлин. В сентябре сорок первого А. Галстян летал в Румынию уничтожать нефтеперегонный завод. На обратном пути самолет сбили. Повезло - экипаж все же успел выброситься. Но при приземлении Армен Арамович вывихнул ногу. Так что до передовой товарищам пришлось нести его на руках... А через две недели, когда он  вышел из госпиталя, ему вдруг предло¬жили:

- В летное училище хочешь?
- Хочу!

Так он попал на ускоренные курсы подготовки летчиков. Год учили, присвоили звание старшины и посадили на бронированный штурмовик «Ил-2». Летали на разведку, защищали небо Москвы. В сорок втором в воздушном бою наш герой опять был сбит: пуля прошла всего в пяти сантиметрах от сердца. Командир экипажа ка¬питан Миронов буквально вытол¬кал его тогда за борт, успев сказать: “Иди, спасайся! Живи!” А вот сам не успел выбраться - сгорел вместе с самолетом.

Из госпиталя Армен Арамович выписался в сорок третьем. Вызвали его в штаб ВВС и говорят: “Тебе летать больше нельзя, будешь учить молодежь”. И на¬правили в Чкаловское летное училище. Там он служил коман¬диром эскадрильи. Демобилизовался лишь в сорок седьмом.

Долгие годы потом Армен Арамович с семьей жил в Сибири, занимал руководящие долж¬ности в добывающей промышленности. В Набережные Челны приехали в 77-м из Норильска. Армен Арамович устроился на-чальником ОТК в трамвайное управление, где проработал до ухо¬да на пенсию. Сейчас у него размеренная жизнь: летом - дача, зимой - телевизор. Старается не пропускать фильмы о войне, знает все картины о летчиках.

 – Самолеты - это любовь на всю жизнь, - с гордостью говорит мой собеседник. - Те, кто бороздил небесные просторы, никогда не забудут этого чуда. Конечно, мы летали на старых моделях, разве сравнить их с сегодняшними? Очень хочется вновь сесть за штурвал красавца авиа¬лайнера, только понимаю: вряд ли исполнится эта моя заветная мечта.

– Вот была война, - говорю я, - и наступил мир. Поэт-фронтовик Сибгат Хаким писал в своих дневниках, что после войны мирная жизнь воспринималась как ненастоящая, как игра в жизнь. Не секрет, что приходилось заново учиться жить. У вас какие были ощущения?
– Представьте, кругом бомбежка, разрывы снарядов, свист пуль, грохот орудий. Человек оглох от всего этого. Потом раз - и прекращается все. Выжженная трава, горящий дом... и тишина, - глаза у ветерана увлажняются. - Эту тишину трудно переносить. После войны ощущение  было такое же - шум стоял в голове. А через десять лет войну уже как историю вспоминаешь, как будто это и не с тобой вовсе было. Будто чья-то жизнь на экране. Смотришь и думаешь - это я или не я?.. Мир - великое дело. Человек заслужил спокойную жизнь - сажать деревья, строить дома, рожать детей... До сих пор серд¬це болит от того, что в Беслане произошло... Как только таких злодеев земля носит?..

–  На ваш взгляд, что значит уметь жить?
– Мы с женой всегда работаем в саду, и у нас есть цель: ухаживать за деревьями, выращивать урожай, цветы. Мне в феврале 2005 года исполнится 90 лет. А я все работаю. Главное, надо цель иметь. Если она есть - будешь идти к ней. Нет - предстоит плутать. Так и голову сломаешь. А еще – меньше отрицательных эмоций, не надо кого-то об¬винять, ненавидеть. Ведь порой люди сами не ведают, что творят. И надо уметь прощать, а не злиться. Не завидуй никому, благодари бога, что у тебя есть то, что есть. А самое большое счастье в том, что живешь в таком прекрасном мире. Разве мир не прекрасен?! Покидая этот гостеприимный дом, я уносил с собой главный жизненный девиз Армена Арамовича: “Жить долго и никогда не терять человеческого лица”.

13 ноября 2004 г.


                ЛОКМАН НИЗАМОВ: "ЖИЗНЬ СЛОЖИЛАСЬ ТАК"

Ветеран Великой Отечественной, участник боевых действий на территориях Китая и Кореи, капитан 3-го ранга Локман Каюмович Низамов отмечает в этом году своё 80-летие. Символично, что день рождения у него совпадает с Днём Защитника Отечества.

Это был последний призыв на войну. Участь фашистской Германии была уже решена. Казалось, водружение Знамени Победы над Рейхстагом положит конец всяким раздорам. Почему же тогда со всех фронтов собирают 17-летних бойцов, к числу которых относится и Локман Низамов, и отправляют их учиться... воевать?

В 1946 году, после окончания авиатехнической школы, Локман Каюмович был направлен в Китай, где шла гражданская война. Американцы делали вид, что их там нет, советские – что их тоже. Целых пять лет Локман Низамов не видел родину, но и пребывания его в районе Порт-Артура никакая бумага, кроме совершенно секретных, не подтверждала. Он дал клятву никогда и никому не рассказывать, где он был и что там делал...

«То, что прожито, это моя жизнь, - говорит ветеран, - так сложилось, в такие времена попали. Может, так и надо было жить, может, нет. Но если бы пришлось заново, мне кажется, прошел бы тот же путь. На встречах с учащимися спрашивают, горжусь ли я, что воевал. Гордиться тут нечем. Война - это убийство. Я получал награды за убийство людей. Немцы ли, китайцы ли - это же тоже люди, и у них есть семьи, они тоже кого-то любят. Такого подвига лучше бы не было».

В пятнадцать лет его назначили секретарём сельсовета в родной деревне Мочалей Дрожжановского района Татарстана. Это был 1942 год, жизнь подчинялась принципу: «Всё для фронта, всё для победы». «Всё» означало действительно всё – начиная с мужчин и кончая съестными припасами. «Каждая деревня представляла собой маленький блокадный Ленинград, - говорит Локман Каюмович,- только в 1943 году я собственными руками похоронил 33 человека, умерших от голода.»

Ему приходилось делить с трудом выбиваемые им продукты питания. Набрав в кружку муку или крупу, проводил сверху линейкой, чтобы никому не было обидно. «Одна девушка, - вспоминает он, - которая была влюблена в меня, всё просила: «Ну, дай хоть чуть-чуть больше». Но как я дам больше? А другим что останется? Девушка эта позже умерла. А другую, которая мне и самому нравилась, я спас, уговорив её отправиться на торфяные разработки под Москвой. Она говорит: «У меня же мама с сестрой умрут». – «А если останешься, все трое умрёте», - говорю. Поехала и осталась жива».

Он пошёл бы на любой фронт, в ад кромешный, лишь бы не видеть, как в глубоком тылу, без свиста пуль, без грохота снарядов, в абсолютной тишине умирали женщины, старики и дети. «Кто не пережил войну, - говорит ветеран, - ему это кажется сказкой. Но я готов перед этими женщинами, – которые умирали, но обеспечивали фронт – встать на колени и целовать им ноги».

- Какое качество характера вас выручало в самые трудные моменты? – спрашиваю.
- Настойчивость, упорство. Дед Низаметдин так воспитал, - умирать буду, хвалить его буду, для меня он святой человек. Он был строгий, требовательный, но справедливый. Неграмотный был, но как воспитатель – любого академика за пояс заткнёт. Летом в 5, зимой в 6 часов будил. Плохой дед, думал тогда. Было обидно, что брат ещё спит, а я уже работаю. Зато потом, когда пошёл во взрослую жизнь, попал на фронт – как мне это помогло! Я не обращаюсь к богу, бог у меня в сердце. Если сам себя контролируешь, сам себя в руках держишь, вот это и выручает. Обращаются люди – помогай. Вера она в душе. Горжусь, что все трудности преодолевал сам. Никогда ни от кого не зависел. Без трудностей не бывает, пасовать не надо. Жизнь сам себе создай.

- А было так, что ошибались?
- Крупных ошибок не было, мелочь была, наверное. Надо только признать свои ошибки. Если хочешь, чтоб люди не знали, исправляй незаметно. В семейном воспитании ошибку допустил. Надо было настоять, чтоб внуками я больше занимался, строже надо было с ними. Слабину дал.

- Раньше была единая идеология, сейчас у каждого своя. Что лучше?
- Сейчас тоже единая – идеология наживы. Нас, ветеранов, морально угнетает сегодняшнее положение дел. Мы видели демократические порядки Запада; ждали, что Сталина уберут, надеялись в этом на Жукова, Конева и Рокоссовского. Они не стали этим заниматься. Но и после смерти Сталина демократию мы как не видели, так и не видим до сих пор. Говорят, плюрализм мнений. В то же время – безразличие к чужим мнениям. Нет полемики, дискуссии, а истина рождается в споре. Раньше нас, ветеранов, хоть собирали, советовались с нами. А сейчас – как будто нас и нет на свете. За что воевали? Разве мы такую страну хотели оставить внукам? Появилось неверие властям, особенно после отмены бесплатной (раз в год) поездки по стране. Из-за этого я не смог поехать на 60-летие в Киев, на встречу с друзьями-фронтовиками. Город не нашёл даже 30-ти тысяч рублей, чтобы 20-ти ветеранам съездить на Поклонную Гору. Нас оскорбили, унизили до невозможности, под домашний арест посадили. Среди ветеранов расслоение идёт. Я им говорю, давайте хоть сами вместе держаться, жизнь сложилась так, мы ничего не можем сделать.
С января 1974 года Локман Каюмович Низамов живёт в нашем городе. Работал начальником управления коммунального хозяйства, заместителем директора Агрегатного завода, 18 лет был депутатом городского совета. У него 3 боевых ордена и 23 других государственных наград.

- Всё-таки, как жить? – спрашиваю.
- Любя друг друга, - отвечает ветеран. – Мы с женой Миляушой 55 лет вместе. Любили, а сейчас уже привычка, единые стали. В семье всякое бывает. Любить надо, а для этого труд души нужен. Где-то и уступи, промолчи. Извинись, иногда лишний раз обними, поцелуй, чтобы сердце её растаяло. Есть противоречия, без этого не бывает. Советуясь, можно всё уладить. Это счастье, когда есть дети, внуки, общение с ними. Значит, ты нужен кому-то. Любить надо людей, которые тебя окружают. Жизнь без любви – ничто.

8 мая 2007г.


                ЕКАТЕРИНА РЫБАКОВА: "Я КАЖДОЕ ЛЕТО ЕЗЖУ В ЛЕНИНГРАД"

В нашем городе проживают 75 бывших блокадников Ленинграда. Дата 27 января – 60-летие со дня полного прорыва блокады города на Неве - особенная. Память неизменно возвращает в те тяжелые, незабываемые годы. Одна из бывших блокадниц – Екатерина Александровна Рыбакова.

В Челнах она живет с 1991 года – приехала насовсем к младшей дочери. С первых минут знакомства почувствовалось – какая это сильная женщина! Шапка волос «со снегом», цепкий взгляд карих глаз  - такая она сегодня. А вот фотографии ее молодости не сохранились – все пропало в Ленинграде

… Катя сдала последний экзамен за второй курс Ленинградского педучилища и решила ехать домой к родителям – в Ярославскую область. Она уже шла к вокзалу, когда по радио услышала «Война!...» В поезде люди говорили о немцах, о войне. А Катя думала : «Значит, как и в войну с финнами, во время лекций будут слышны дальние раскаты».

… Каково же было удивление Катиной тети, когда через два месяца племянница вновь вернулась в Ленинград – город, уже ставший прифронтовым.

- Ну,  зачем ты приехала? Зачем?! – ругала ее.
- Меня же по повестке вызвали, - оправдывалась Катя, показывая листок бумаги с печатью.
После этого не прошло и десяти дней, как кольцо блокады вокруг Ленинграда замкнулось…

- В училище мы побыли только два дня, - вспоминает Екатерина Александровна. – Потом нас повезли в аэропорт под Пулково – рыть окопы и противотанковые рвы. Постоянно пролетали немецкие самолеты и обстреливали нас, а 8 сентября 1941 года город был подвергнут первому вражескому авианалету. По радио объявили воздушную тревогу, уже бомбы начали рваться, а мы, молодые, не боясь, побежали на крышу дома – смотреть. Огромная территория за Витебским вокзалом была объята черным дымом. Тогда еще не знали, что это горят Бадаевские склады – продовольственный запас всего города… Когда начались постоянные бомбежки, нас из училища направили в райисполком. Мы ходили по домам и выявляли свободные комнаты, чтобы размещать людей, оставшихся без крыши над головой. Зима наступила в тот год очень рано - 17 октября выпал снег. А через месяц полностью отключили электроэнергию в домах. К тому же и центральное отопление было разрушено бомбежками. «Буржуйки» топили только ради того, чтобы только согреть и попить кипятку. Сначала – тряпками, потом, в ход пошло все подряд – табуретки, столы, паркет разобрали. А когда и это закончилось, стали таскать рамы из разбомбленных домов. Потом и туда ходить совсем сил уже не было. Спать ложились в зимнем пальто, валенках, шапке – ушанке. Но не спалось : только задремлешь, снится, что кушаешь, проснешься – еды никакой нет, а во рту – слюна. И говорили мы только о еде. Однажды за шкафом в квартире, где я жила с тетей, дядей и двоюродным братом, - нашли два засохших куска столярного клея, моментально разогрели его и съели. Ремни сыромятные ели, а покупали их кусочками на рынке. Всю зиму не раздевались и не мылись – бани ведь не работали. Потом началась цинга. Люди не то, что на работу, даже за хлебом и водой не могли ходить, только лежали. На улицах ничего более обычного, чем трупы, горы трупов – не было…

Однажды, это было в январе 1942 года, я одна пошла за хлебом на всю нашу коммунальную квартиру, где жили три семьи. С буханкой в сумке захожу в темный подъезд, слышу, что сзади кто – то идет. И вдруг меня ударили чем – то по голове. Я от неожиданности присела. Мужчина ударил меня по рукам и, отобрав сумку, убежал. Ладно еще талоны в руке держала : я их незаметно засунула в валенок. Потом вышла на улицу – смотрю туда – сюда, никого нет. Да и как бы догнала? Я уже тогда, в 18 лет, выглядела на все 50 : одни кости, обтянутые кожей.

Старалась не пропустить радиопередачи с участием известных композиторов, поэтов и писателей. Они были как лучики света во мраке блокады. А особенно любила стихи поэтессы Ольги Берггольц.

В бомбоубежище тогда уже никто не ходил. Ляжем на койку, сверху на ухо еще одну подушку кладем и так лежим – лишь бы не слышать противного свиста падающих бомб, которые, кажется, все летят на тебя… Двоюродный брат все говорил: «После войны запишу на пластинку мелодию отбоя воздушной тревоги, и буду лежать, и слушать целыми днями».
Только в марте 1942 года меня с ним эвакуировали по Дороге жизни – на машине. И мама, увидев меня, в обморок упала. Дома нам не давали досыта поесть. Папа, видимо, знал, что нельзя истощенного человека сразу помногу кормить. Сидим мы с братом на печи и плачем: «Есть же еда, ну почему не даете?»

После войны Екатерина Рыбакова жила в деревне Вахонино Ярославской области. Здесь вышла замуж – за капитана, вернувшегося с войны раненным. У супругов появилось три дочери. После гибели мужа Екатерина Александровна одна поднимала детей и всем дала высшее образование. Двое пошли по следам мамы – работают учителями в Ленинграде. А тринадцать лет назад Е. Рыбакова переехала жить в Челны – к младшенькой Марине.

- Мне некогда скучать, - улыбается Екатерина Александровна, - Я готовлю обеды, хожу в магазины и каждый день бегаю нянчиться с правнуком Владом, которому исполнилось год и два месяца. Я богатая бабушка – у меня семь внуков и семь правнуков. Конечно, очень хотела жить в Ленинграде, да климат не позволяет. Но я каждый год летаю туда на самолете – к дочкам и к родне, а билет у меня бесплатный. Люблю гулять по красивым улицам, как лучший экскурсовод, сама все покажу и обо всем расскажу. Жаль, что многие подруги умерли в годы блокады. Как-то меня в 44-ю школу, что рядом с моим домом, пригласили к третьеклассникам и попросили рассказать про блокаду. Говорю, а у самой слезы бегут, ком в горле. Тяжело все это… Есть у меня книга – «Ленинградская блокада», читаю ее и все сразу перед глазами всплывает. Такое испытание, которое пришлось нам пережить, не забывается…

31 января 2004 г.


                ЕГО БЕРЕГА

Остров Шикотан ощетинился огнем  сотен своих амбразур, устроенных в отвесных скалах побережья. Японская система обороны действовала четко – боеприпасы доставлялись подземными туннелями, солдаты, сменяя друг друга, могли вести огонь круглосуточно. К тому же в глубине острова притаились танки, готовые заткнуть любую брешь в обороне. Теоретически остров был неприступен…

Катера советского морского десанта идут по волнам словно дельфины – то ныряя в океанские воды, то выныривая. Идут сквозь лес фонтанов от вражеских  снарядов. На одном из катеров – и  герой нашего рассказа Иван Ермилович Сочнев. Похоже, последний катер стал конкретным объектом обстрела японской артиллерии. Фонтан по левому борту, фонтан по правому. Третий снаряд попадает точно в цель. И сотен человеческих жизней, каждой со своею любовью, неродившимися детьми и внуками, бесконечным космосом надежд, - как не бывало. Но в масштабе всей операции это – лишь планируемые потери (во время морского десанта гибель двух третей состава во время высадки считается нормой).

Катеру, где находился Иван Сочнев, повезло – успел пройти опасный участок и прижаться к скалам. Десантники начали прыгать в воду. Но как плыть, будучи в полном боевом снаряжении? Это уже твоя забота. Несколько человек тут же ушли под воду. Иван Сочнев был хорошим пловцом, он достиг берега…

Самой большой удаче своей жизни  Иван Ермилович считает восемь лет работы в училище искусств города Набережные Челны. В только  что  открывшемся училище он возглавил художественное отделение. Первому в городе Отличнику народного просвещения пришлось  начинать с нуля, с голых стен выделенного помещения. «Вот где я проявил все, на что  был способен, - говорит он, - полностью  раскрыл свои знания, умения, вложив их в дело. Увидел реальные результаты своей работы. Такое ощущение было, что  ничего бы не было, когда бы не было меня».

Друзья, имея в виду его  призвание художника, заметили как–то: «Сама судьба вела его, недаром родился он в деревне с поэтическим названием Золотое, а фамилия Сочнев как будто подчеркивает колорит жизни, наполненной творчеством, сочными красками». На вопрос о том, откуда он черпает силы, он ответил:

- Помогает жить творчество. Не представляю, чтобы я ничего не  делал. Каждый вечер спрашиваю себя: не впустую ли прошел день? Это преступление – убивать время. Мне уже мало осталось. Я знаю пенсионеров, которые ничего не делают – диван да  телевизор. Боюсь за них. Почему–то они решили, что  осталось только доживать. Я же, наоборот, лишь став пенсионером, смог заняться тем, о чем  мечтал всю жизнь – творчеством, - раньше не было времени. Врач БСМП Венера Гильфанова подтолкнула: «Только когда есть цель, - сказала она, когда я попал к ней на прием, - когда знаешь, для  чего живешь, знаешь смысл жизни, который надо осуществить -  меньше болеешь, появляется здоровье». Человек должен быть занят, у него  должны быть мысли; работает мозг, он заставляет работать весь организм… Только вот жаль, здоровье на исходе, не та энергия. Приходится уговаривать себя.

- Задача искусства – заставить человека уйти от обыденности, рутины, показать, что любой предмет таит в себе, наравне с привычным, и что–то необычное, особенное. Основной закон письма – это любовь. Художник должен любить свою натуру. Иначе души не будет. Надо вдохновение. Не каждый день муза приходит. Чем–то обидишь ее, все, ничего не выйдет. А с музой работа захватывает настолько, что уже и во сне видишь мазки, думаешь, какой цвет я возьму. Когда пишешь, как внимательно надо потрудиться, сколько труда вложить – сложно все это.

- Не понимаю авангардистов. Есть работы – ни уму, ни сердцу. В этих пятнах я ничего не вижу. Импрессионистов я признаю : Ван Гог, Гоген, Сезанн. Волнительно для зрителя, интересно, хотя и не по классическим канонам. Они прекрасно рисовали, были прекрасные живописцы, но нашли способ более выразительно отражать действительность. А эти пятна, мазки … Слишком далеко ушли они от реализма. Люди, не обладающие талантом, хотят поучаствовать, создать что–то. Считается – современное искусство. Но те же ценители авангарда или примитивизма с удовольствием смотрят картины Репина, Крамского… Я учусь на работах этих великих мастеров. Стремление хотя бы приблизиться к ним, заставляет добиваться совершенства.

- Была у меня надежда, что стану великим художником. После окончания Горьковского художественного училища направляли в институт  имени Сурикова, но я отказался, поехал на Камчатку, к родителям. Конечно, потом худграф Омского пединститута прибавил знаний, мастерства.  А все же нет–нет да  поскребет: дурак был, что не поехал в Москву, все  изменилось бы, жизнь сложилась бы иначе. Но то, что имею, тоже не мало… Найти себя – вот секрет счастья. Кто ты? какая  польза от того, что ты живешь? Думаю, я смог ответить на эти вопросы.

«Неутомимый, полный сил и энергии для дальнейшего творчества» - так  характеризуют Ивана Сочнева его коллеги и друзья.  Ветеран особенно дорожит двумя  наградами – медалью «За боевые заслуги» и нагрудным знаком Министерства культуры РТ за достижения в области культуры.

2007 г.


                ГАББАС МИФТИЕВ: "ЭТО СЧАСТЬЕ - РОДИНУ ЗАЩИЩАТЬ"

Сорок третий – переломный год в ходе Великой Отечественной войны. Обе  воюющие стороны прилагали огромные усилия, чтобы  одолеть друг друга. Выражалось это, в частности, в том, что в армию начали призывать детей.

Габбасу Абзаловичу  Мифтиеву не было и  семнадцати, когда  ему в ноябре 1943 года вручили повестку  из военкомата. Родом он из деревни Бузаево, ныне  Зеленодольского района. Из тех, с кем он учился в школе, останется в живых только один.

Тем не менее, Габбас Мифтиев вспоминает свои фронтовые месяцы как  момент наивысшего счастья. Настолько счастливым он уже никогда не будет.  Казалось бы, парадокс – кровь, смерть кругом – и счастье. Но он  объясняет это по–своему. Потому  что, говорит он, я не был один, я был с друзьями, с такими же, как я , командирами взводов, с кем я учился на курсах подготовки младших командиров. Это – Валентин Большов, Саша Нечаев, Федор Астахов, Логинов. А с командиром Михаилом Дружининым, впоследствии генерал–полковником, Героем Советского Союза, Габбас Мифтиев даже много лет спустя после войны, переписывался.

Много фронтовых дорог прошагал  молодой офицер, пьяный от счастья, что ему доверили защиту отечества, много повидал он в свои семнадцать лет. «На карте деревня, – вспоминает ветеран, – занимаем, а  там одни печные трубы торчат, и из  подвалов, каких–то подземелий вылезают грязные, в лохмотьях, с всклокоченными волосами люди».

Последний раз поднимался он в атаку в Восточной Пруссии. Было это 15 января 1945 года.  Габбас Мифтиев вспоминает :

« Рассветало. Видим, немцы оставляют город. Наши провели артподготовку,  а затем сигнал ракетой : подымайся! Солдаты поднялись, а немцы косят пулеметом. Кто убитый, кто раненый – все упали. Вновь сигнал : подымайся! Я поднял своих солдат. Не успели мы пройти и несколько шагов, поднялся весь полк. Было ли это счастливым совпадением, или наш пример вдохновил остальных, для меня это так и осталось загадкой. Тут мое правое плечо чем – то прожгло, я упал. Меня потащили назад, в полевой госпиталь. Четыре месяца провалялся в госпитале.

Все документы (они находились в нагрудном кармане) залило кровью, разобрать ничего нельзя было. Долго потом пришлось доказывать, кто я и откуда. Когда после войны жил в Ташкенте, чиновники засомневались : «Как  это такой молодой, а имеет Орден Отечественной войны». Пришлось послать в Москву, в Министерство Обороны запрос, оттуда пришло подтверждение. Вот она эта бумага, я ее теперь берегу как зеницу ока».

На вопрос : «Самая большая удача ваша?» - ветеран ответил - : «Удача моя на фронте была. Мне повезло с друзьями. Младшим лейтенантом был (а ведб пацан – пацаном).  Молод был, рядом друзья были, а у всех была одна цель. Что еще для счастья надо? Из госпиталя хотел сбежать (что я буду тут лежать, когда друзья там воюют?), начальник госпиталя поймал и вернул. Начал просить : «выписывайте меня, я на фронт хочу». Но был еще слаб. Однажды очнулся после обморока, рядом лежит девушка, мы соединены трубкой. «Ты мне теперь брат, моя кровь в тебе» - смеется она. Да, на фронте счастливые дни были. Не то, что сейчас. Иногда жалею, что меня не убило тогда. Что он, этот немецкий снайпер, не мог пониже взять? Не видел бы, какой бардак сейчас творится в стране»

- Кто вы, какой человек?
- Доверчивый, мягкотелый. Отцовского нет у меня. Хрущева он артистом называл. Стукнул по столу кулаком и говорит : «Этот артист будет править страной?». Готовился дом построить, все собранные деньги (75 тысяч) на танковую колонну отдал, а свой дом в подпорках стоит. После войны, когда ослеп, написал письмо Сталину с просьбой предоставить пенсию, а оттуда пришел ответ : «Вы, товарищ Мифтиев, повремените с пенсией, страна находится в тяжелом положении».

- Ваш любимый девиз?
- Не врать. У вранья память плохая, и она быстро умирает.

- Чем особенно годитесь?
- Тем, что Родину защищал.

2007 г.


                "Я ВЫПОЛНИЛ ВСЕ ПРИНЯТЫЕ НА СЕБЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА"

В тот день, 21 июня 1941 года, он и несколько его друзей отправились в ночное. Было ясное звездное небо,  фыркали  лошади, от костра искры–звездочки устремлялись в небо. Ночная птица запела свою песенку. Казалось, этот мир незыблем, вечен…

Наутро, возвратившись в деревню, не узнали своих односельчан… Всем велено было собраться в правлении колхоза, где находился единственный на всю  радиоприемник. Война. Давно уже носившееся в мыслях людей, слово было произнесено. Началась другая жизнь. В тот же день после обеда 27 человек отправились в райцентр – село Кайбицы. Девятиклассник Степан был назначен заведующим избы–читальни.

Степан Иванович Уразаев родился в 1925 году, повестку в армию получил в январе 1943 года. Приехали в военкомат, а медкомиссия не пропускает его, потому что рост всего лишь 147 сантиметров. Ему стало так обидно… Подошел политрук: «Встань–ка». Поднял его за  подбородок и говорит: «Вы же неправильно измеряете, вон, смотрите, 150 сантиметров, парень годен, вы что».

- Я ведь обычный рядовой войны, никаких особых геройств не совершал, - говорит ветеран, - стоит ли об этом писать?

- Еще как стоит! Разве не рядовые выиграли войну?

- Война, - продолжает он, - это голод, это смерть миллионов  безвинных людей, это сиротство. 1943 год, мы стоим около Харькова. К нам вышла старушка «Эх, дети, - говорит, - ладно еще вы пришли; что только не творили здесь немцы: на дорогу конфеты бросают, а когда  прибегут дети, стреляют из автоматов». Не дай бог еще раз испытать войну, нехорошее это дело.

Степан Уразаев с 1971 года живет  в Набережных Челнах. Работал заместителем  начальника отдела труда и заработной платы КамГЭСстроя. Но многим челнинцам он запомнился  по своим  многочисленным  публикациям в газетах, отражающим ход строительства КамАЗа, трудовые подвиги первопроходцев. Он признается, что  за всю жизнь не написал ни одной  критической статьи, старался видеть только хорошее, замечать только передовое, тем самым способствуя распространению самых эффективных методов работы. Он был руководителем корпункта газеты «Социалистический Татарстан» на строительстве КамАЗа, был  также активным корреспондентом газет «Социалистическая индустрия» и «Знамя коммунизма». Много писал о фронтовиках. «Я – человек принципиальный, - говорит он о себе, - к себе строго отношусь. Любой ценой стараюсь добиться поставленной цели (если это  полезно мне, семье, коллективу). Работников никогда в обиду не давал. Если ты с человеком в хороших отношениях, с ним всегда можно найти общий язык. Наверное, я счастливый человек. Жизнь перенес хорошо, взятые на себя обязательства  выполнил. Институт окончил, работал – разве это не счастье. Если ты спокоен, если у тебя тыл в порядке (с женой Анной Яковлевной мы 55лет живем, душа в душу), тогда любая работа спорится. Счастье ведь не преподносится кем – то, его сам творишь, сам добиваешься. С войны живой вернулся -  это уже счастье. Брата вот убили…»

- Что значит уметь жить?
- Это значит думать в перспективу, уметь рассчитывать. Общение много дает. Без людей ведь невозможно жить. От них брать доброе, чтобы помогало тебе. Замкнутая жизнь ничего не дает. Говорят, от судьбы не уйдешь. Наверное, в этом что – то  есть. Не пройдешь ты мимо того, что суждено.Это заставляет человека думать, останавливает его в каких – то ситуациях, обязывает относится к делу серьезно, а не тяп – ляп. В любых обстоятельствах не  потерять себя, держать себя в узде. Пойдешь не совей дорогой, жди катастрофу, бедствие. Тревожит меня молодежь. Пьянство, наркомания, жестокость, бессмысленное времяпрепровождение – разве это ее дорога? Мы забыли о молодежи, оставили ее один на один  с мутным океаном жизни. Вот проблема, которую нужно решать в первую очередь.

2007 г.


                "ДОБРО К ТЕБЕ ЖЕ ВЕРНЕТСЯ"

Когда ему было пять лет, убивают организатора колхоза дядю Латыпа. Мальчишки идут  смотреть на труп, лежащий на краю дороги между двумя деревнями.

Кашапов Азат Сабирович родился в 1926 году в деревне  Рангазар Сармановского района. С 1940 года  живет в Набережных Челнах. В армию призывается в ноябре 1943 года. В это время он работает киномехаником. В деревне Биклянь, во время демонстрации фильма, сообщают, что ему пришла повестка.

Служит на Дальнем Востоке. После года учебы присваивается звание сержанта и назначается командиром отделения. Вскоре он переводится в артиллерийскую бригаду и в этом составе в 1945 году, после объявления войны Японии, вступают в Маньчжурию.

Азат Кашапов  хорошо помнит, как брали город Мулин. Артподготовку они провели по всем правилам. Потом перешла в наступление пехота. После взятия города туда вступили и артиллеристы. До сих пор перед его глазами – трупы японцев. От жары они уже начали разлагаться, нестерпимый запах. (Трупы своих солдат были уже убраны).

Из армии Азат кашапов возвращается в 1950 году. Приезжает с другом. Мама сначала не узнает его, а узнав, сразу ставит самовар, но говорит: «Хлеба нет уж, сынок». «У нас есть, - говорит сын, - вот, сухой паек». Утром отправляются в баню. Мама ждет, ждет, а их все нет. Почуяв неладное, идет к ним. Из бани никто не отзывается. Открывает дверь, а парни лежат без сознания – отравились угарным газом. «Как она нас, двух здоровенных бугаев, вытащила, ума не приложу, - говорит ветеран. – Когда  пришли в себя, лежали на лужайке, над нами – цветущая черемуха, а рядом мама сидит, плачет».

После  демобилизации и до самой пенсии Азат Кашапов  работает в Челябинской нефтебазе. Первый рабочий  день запомнился ему на всю жизнь. Выходит на работу в солдатской гимнастерке (другой одежды нет). Назначают наливщиком. Вот  первый клиент останавливает лошадь около цистерны. Солдат опускает  в его бочку конец шланга, открывает кран. Бочка заполняется быстро. Солдат не успевает закрыть кран, шланг вылетает из бочки и с головы до ног  обливает его моторным топливом.

Рабочие смеются, а парень не может даже глаза открыть, по лицу течет черная вязкая жидкость. И мысль: «Где я возьму одежду теперь, где? В чем буду на работу ходить?
Скоро рабочие  перестают смеяться, дают ему ведро бензина и отправляют на берег Камы. Там солдат снимает  гимнастерку, опускает в бензин… О радость, гимнастерка как новая! Солдат будто заново родился.
Несколько месяцев работы, и Азат Кашапов уже  в должности мастера. Рабочие – в отцы ему годятся, как ими командовать? Но они сами его подбадривают: «Говори, говори, ругай нас, не стесняйся».

Мало–помалу жизнь налаживается. Одежду  покупает, женится. Образование у него семь классов только – с шестнадцати лет пришлось  идти работать. «Раз нет образования, показываешь себя работой», - говорит ветеран. Работает, не жалея себя, не отказывается ни от какой  работы, старается  научиться всему. в то же  время чувствует – знаний не хватает. В 33 года садится за парту вечерней школы и учится вместе со своими детьми. «Учится надо, - говорит ветеран, - если не будешь работать над собой, все равно отстанешь. Не верю в легкую жизнь, жить по Правде – всегда трудно. Хотя и жили впроголодь, скучаю по молодости. Там было стремление к чему–то, движение вперед. Сейчас молодежь норовит больше не работая, легко жить. Секрет счастья – в уважении друг друга. Сколько можешь, делай людям добро. Добро к тебе же вернется. У меня сосед – слепой. В неделю раз я его вожу в баню. От чего мне самому становится так хорошо…»

2007 г.


                "СО ВРЕМЕНЕМ СТРАХ ИСЧЕЗАЕТ"

Актаныш – край заливных лугов, озер с кристально чистой водой. Земляника, калина и шиповник, собранные в этих краях лечат лучше любого лекарства. И люди здесь, подобно  родной природе, красивы, талантливы, гостеприимны.

Расим Гайнутдинович Гайнутдинов родился  в 1926 году в деревне Шайчурино Актанышского района. На войну был призван, как только  исполнилось 17 лет – в ноябре  1943 года. Пересыльный пункт Сослангер (Марийская АССР) запомнился ему на всю жизнь. Уже  много раз писалось о том, как там солдат содержали: утром – стакан воды и 200 граммов хлеба, на обед  - мерзлая картошка, на ужин – кору дерева погрызешь или хвою пожуешь – это уже твое дело. «Вредительство было там, - говорит ветеран, - голодом морили.

Затем III Белорусский фронт,  участие в освобождении города Вильнюс, за что удостоен медали «За отвагу». «Стоим в Вильнюсе, - вспоминает Расим Гайнутдинов, - вдруг сотни немецких самолетов начали бомбить город. Мы впервые в такой  ситуации. Не знали куда бежать, куда спрятаться… Потом – то приходит опыт. Главное – не растеряться, как можно  быстрее найти окоп, яму. Со временем страх исчезает, о смерти просто перестаешь думать».
После взятия  Вильнюса стрелковый полк, где служил наш герой, снимают с фронта и направляют на  борьбу  с литовским  нацподпольем. В Литве и после  войны продолжали гибнуть солдаты, - говорит ветеран. – Парень из соседней со мной деревни погиб  в 1948 году. По лесам прятались банды численностью тысячи человек. У одной банды  которую ликвидировали было 800 лошадей. Нас  поощряли так: убьешь пять бандитов, получай отпуск.
Короткую информацию о том, как  жил Расим Гайнутдинов после демобилизации из армии, находим в газете «Шахри Чаллы» (2003год), в репортаже Лейсян Галимовой, посвященном встрече земляков–актанышцев, проживающих в г. Наб. Челны: "Послевоенные тяжелые годы. Деревенских жителей судьба разбрасывает по всему миру. Среди них – и  парень из деревни Шайчурино Расим Гайнутдинов. Ровно 50 лет тому назад он женится на красавице Джамиля и  они в поисках счастья, уезжают в чужие края. Тридцать четыре года он работает в шахте города Кизил Пермской области, удостоился  двух орденов за ударный труд. Но все это время их тянет в Татарстан, в родную деревню. И вот они, наконец, в 1984 году возвращаются на родину и обосновываются в городе Набережные Челны. Празднующие свою  золотую свадьбу Расим абый и Джамиля апа сегодня у нас на сцене. Почему именно они? Потому что они не только любят родные края, но они еще и организаторы этой встречи».

В прошлом году Расим Гайнутдинов встретился с фронтовым другом. Друг после демобилизации остался в Литве и поныне живет там. Они  не виделись 56 лет! Какая это была для обоих радость, этого, наверное, невозможно передать.

Асхат Харисов, так зовут друга, родом из деревни Агбас того же Актанышского района. Когда он уедет, из Литвы придет письмо: «Расим, дорогой друг! Для меня ты был до сих пор самым близким другом, другом №1. А  с сегодняшнего  дня ты  являешься для меня человеком трижды дороже своего родного брата, то есть я тебя буду называть братом. Ты, брат, меня прекрасно встретил и прекрасно отправил. Ты  оказался  прекрасным организатором и хорошим оратором, у тебя хорошая разговорная речь. Набережные Челны – прекрасный город, лучше Казани. Неизгладимые впечатления остались у меня от посещения родной деревни. Как меня там встретили односельчане! Вы очень много тратили на меня. Мне стало  неудобно, я в большом долгу. Если, бог даст, встретимся в Литве, обязательно отблагадорю».

«Добро душу лечит, зло сердце калечит», - говорит Расим Гайнутдинов. «Двумя словами можно человека оживить, двумя же словами можно его убить», - тоже его любимое выражение. В Сослангере односельчанина его, -  за то, что тот, когда перетаскивали продукты, не выдержав, съел кусок колбасы, - посадили в гаупвахту. Расим Гайнутдинов сам голодал, а своимскудным пайком  делился с другом. Друг потом до конца жизни был благодарен ему, рассказывал всем эту историю.

«Даже врагу не желай войны, - говорит ветеран, подытоживая свои воспоминания. – Лучше уж спорт. Я всю жизнь занимался бегом, как–то даже занял первое место по дивизии, за что был поощрен отпуском. В последние годы увлекся организацией игр во время Сабантуев.

2007 г.


                "ГОРЖУСЬ, ЧТО Я РОССИЯНИН"

«Лучше плохо жить, но в своей стране, чем хорошо, но в чужбине, - говорит он. – Не спорю, были военные годы, 90–е годы. Но  посмотрите, жизнь–то налаживается, экономика постепенно восстанавливается».

Владимир Михайлович Похазников родился в 1927 году, в 1943–ем добровольно  ушел на  фронт. Попал в автомобильные войска. Подвозили на передовую боеприпасы, продовольствие, подтаскивали орудия, куда надо. Один случай ему особенно запомнился. Глубоко в тылу принимали в комсомол. Обратно в часть ехали ночью. Заблудились. Заехали в какое–то  село. Зашли в крайний дом, хозяйка остолбенела: «Откуда вы, да здесь же немцы!» На улице, оказывается, немецкие машины стояли. Быстрее развернулись и уехали. В темноте немцы не  отличили  наш «студебеккер» от своих, ни одного выстрела не было.

После  демобилизации Владимир Похазников учится в автодорожном техникуме в Ростове–на–Дону. Там же, на волейбольной площадке, он встретит и свою Любовь Алексеевну. Оказалось, они учатся вместе и живут в одном общежитии.

«В трудные моменты спасает работа, говорит ветеран. – Всего себя отдавал общему делу. Не помню откуда, но запомнилось одно выражение: «Мало было людей, которые жертвовали собой ради любви, но ради избранного труда сгорали на кострах лучшие человеческие жизни». Мы же так уж были воспитаны: сначала думай о Родине, а затем о себе. Задания правительства считались обязательными для исполнения.

В Набережных Челнах они с самого начала строительства КамАЗа, с 1971 года. Вплоть до выхода на пенсию работал в Камдорстрое – механиком, прорабом, заместителем начальника.

- Кто вы, какой вы человек?
Задумался, улыбнулся, говорит:
- Как какой? Не знаю какой. Не могу же я себя хвалить.

- А вы не хвалите, честно признайтесь.
- Наверное, больше доброты. Злопамятства нет. На работе строг был, но справедлив, а справедливость – это и есть доброта. В то время, в начале строительства КамАЗа и Нового города,  и строгости–то не надо было, все работали сами, всеобщий энтузиазм был. Ненавижу обман, алчность. Есть такие люди – ради своей выгоды все что  хочешь может сделать. Может продать. Мне встречались такие. Допустим, он хочет встать на место другого, который выше. Вот он начинает на него слухи сеять…

- А как с таким быть, тут уж, наверное, одной добротой не обойтись?
- Делаю вид, что не замечаю, но ответную гадость строить – нет, я не мстительный.

- А чего боитесь больше всего?
Засмеялся и говорит:
- Если  честно, кроме жены никого и ничего не боюсь. Но вы же об этом не напишете?

- Ради чего стоит жить?
- Ради того, чтобы все было еще лучше, чтобы делать людей счастливыми. Богатство не  в деньгах только. Человек должен быть свободным, ему должны быть доступны досуги, театры. Государство для этого существует – чтобы сделать доступными духовные богатства.

- Как жить молодежи?
- Первым делом научиться уважать себя, ценить других людей. Не ходить всю ночь буги–буги, а днем спать. Выбрать работу по душе и работать. Все беды – от безделья.

- А как воспитывали свою дочь?
- По-военному, главное чтобы послушная была, училась хорошо, чтоб ей было хорошо. Сейчас собираем плоды, отдает то, что получила: во всем помогает нам, особенно на огороде.

2007 г.


                ПИСЬМА ИЗ РОССИЙСКОЙ АРМИИ МАТРОСА АЛЕКСЕЯ ЯЗЫНИНА

Письмо первое

Здравствуйте дорогие мои Мама и Папа!

Дела у меня идут неплохо. В эшелоне немного простыл, так что до сих пор температурю. Во Владивостоке нас бросили на распределение. Там меня затаскали по госпиталям. Сделали снимки ног. Оказалось, что плоскостопие у меня только первой степени. Также проверяли сердце, сдал кучу анализов. Оказалось все в порядке. На распределении было неплохо, только устал полы мыть. Но в целом было неплохо, сержанты нас не трогали, в общем, все оказалось не так страшно, кА я думал. Плохо было, когда попадал на чистку картошки. Там устаешь, просто ужас. Кормили нас неплохо, можно было объесться, но у меня особо нет аппетита. Похудел килограмм на 8, надеюсь сбросить еще. На флот меня не взяли, из – за лишнего веса. Сначала вообще не знали, куда меня деть, в конце концов назначили в Отдельный батальон охраны ТОФ, так что я теперь в морской пехоте.

Немного смог посмотреть Владивосток. Город так себе, стоит на холмах, так что когда едешь, ощущение как на американских горках. Видел море, очень красивое.

Как у вас дела? Радуетесь, наверное, что от меня избавились. Теперь вас только двое, вот вам лафа наступила. Как там Инеска, не заходит?

Сильно по вам соскучился, но думаю, продержусь.

Пока. Ваш сын Леша. 12.12.2005г.


Письмо второе

Здравствуйте, дорогие Мама и Папа!

Очень сильно по вам соскучился. Времени писать все меньше и меньше. Начали учить уставы и всякую прочую муру, но у меня вроде неплохо получается. Я многие статьи помню с уроков в училище, а гимн и прочие мелочи сдал так, что у многих рты пооткрывались. Присяга будет 15 – 20 января, а потом половину из нас распределят по частям, другую половину оставят здесь. Десятерых отправят на корабли. Я был бы не против попасть на корабль. Если оставят здесь, есть свой плюс – тут всего девять дембелей, не так уж много на сорок человек. Бьют здесь вроде по делу, но часто попадает из – за пустяков.

Наш сержант взялся за мою физподготовку, так что каждый вечер помимо общих нагрузок на мне еще сто отжиманий. Да я не против, хочется быть постройнее и покрепче. Сначала получалось плохо, но со временем все лучше и лучше. Да и вообще, сержант умеет убеждать. Как – то после моих мучений вся рота ржала надо мной. Так сержант уложил меня спать первым, а всю роту заставил кричать : «Спокойной ночи, матрос Язынин». Я чуть со смеху не лопнул, мне никогда не желали спокойной ночи столько полуголых мужиков.

За месяц я похудел на 11 килограммов. Очень долго провалялся в санчасти, да и сейчас немного температурю, ложиться опять не хочу, лучше уж с пацанами. В санчасти была лафа. Правда, немного сцепились с одни убывающим в запас, но все кончилось хорошо. Видимо, ему за день до дембеля не хотелось никаких конфликтов. Так и катался я там как сыр в масле.
Кормят здесь, на мой взгляд, очень много, я всегда прошу, чтоб мне клали поменьше. В столовой видел туши, с какого – то расформированного склада НЗ, на них клеймо 1956 года. Я балдею от полувековой говядины. Да и вообще здесь много разных вещей из глубокой древности.

Позавчера сдавали оружие, так мы чуть пупки не надорвали, пока таскали ящики с автоматами и пулеметами. Каждый день с нетерпением жду отбоя, чтобы с 22 – х до 7 – и меня никто не трогал и не дергал. Надоело мыть полы, я их тут за месяц перемыл больше, чем за всю жизнь. Еще ненавижу чистку картошки, я еще во Владивостоке начистился. Скоро день рождения и Новый Год. Очень буду по вам скучать в Новогоднюю ночь. Это будет первый Новый год без вас.

Мама, тут начинаются перебои с бумагой, так что клади листки в конверты. Мама, не забудь вызвать меня на переговоры, очень жду. Поздравляю вас с Новым годом. Не скучайте, даст бог, вернусь и обниму вас. Пишите чаще, очень не хватает писем от вас, жду их нетерпением.

Люблю! Целую! Ваш сын матрос Лешка   14.12. 2005г.


Письмо третье

Здравствуйте дорогие мама и папа!

У меня все хорошо. Отстоял сутки на КПП. Будет неплохо, если поставят еще, повеселился здесь от души. Сегодня съезжают первые дембеля. Зависть берет, просто жуть. У нас два дембеля напились в карауле. Один из них должен был сегодня ехать домой. Но домой он поедет через 20 дней, его лишили 15 суток караульных и пяти – от командира, а также разжаловали в стармосы. Все могло обойтись меньшим наказанием, но в тот день как раз замполит стоял и замять не получилось.

У нас были ночные учения. Они проходили по тому же сценарию, что и прошлые, но в это раз погода не подвела, и учения были доведены до конца. В этот раз я был «террористом». Быть бандитом мне вкатило. Броню не надевали, рундуки тоже, вместо сапог футбольные кеды. Патронов тоже на нас не пожалели, на каждого «террориста» выдали по пять магазинов, так что настрелялся я от души. Я думал, будем бегать, а мы спокойно ходили, да еще ждали противника. Потом было веселей. Мы ставили на их пути дымошашаки, и пацаны умирали в противогазах. Потом мы устроили засаду на развилке дорог в лесу, постреляли классно. А перед этим я сломал сухое дерево и перетащил его на дорогу. На этом бревне человек десять навернулось, было приятно смотреть в темноте, как они матерятся. А когда противник встал лагерем недалеко от бухты, мы начали терроризировать их посты. Искали пост, подходили поближе и начинали стрелять. Сначала тиранили молодых, затем уже переключились на наших. С ними было потрудней.,  ими Яша командовал. Там такой бой в лесе разгорелся… С базы звонили, спрашивали, откуда у нас столько патронов. Ракеты осветительные летали как салют на Новый год… Так, что служить порой весело. Через год   пару дней буду дома, можете прямо щас начинать готовиться.

Ваш сын Алексей, без двух дней бумажный дед. Ура!!!

27.09.2006г