Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли.
Вторая из десяти заповедей
Вместе с талантом Бог дает человеку кнут для самобичевания.
Труман Капоте
Я сижу перед белым листом и думаю, с чего же начать. Все то, что со мной случилось, невозможно описать сразу, одним пластом, одним предложением. Для этого нужно вспомнить прошлое, покопаться на чердаке памяти, замарать руки. Это не так тяжело, как страшно. Ведь страшно заходить в темный чердак? Страшно?
Я живу в небольшом домике, почти в центе небольшого городка. Живу тут уже пятнадцать лет. Если быть точнее, я тут вырос. Единственное место, которое осталось не обследовано мною за пятнадцать лет – это чердак моего дома. Туда неудобно подниматься, ни одна лестница не достает до дверцы, хотя дом не такой уж высокий. Обыкновенный дом. Мой отец ловко цепляется за выступ крыши и залезает в чердачную дверь. Я – нет. Такой маневр не для меня. Я обязательно сорвусь. Мое тело не спешит меня слушаться, особенно, в таких ответственных ситуациях.
Мне двадцать пять лет, я в меру одинок, в меру худ, в меру высок. Моя работа состоит в написании очерков и статей на разнообразные темы. Когда тема меня искренне волнует, я пишу вдохновленно, много и быстро, когда же тема оставляет во мне безразличие, я пишу механически, мало, но тоже быстро.
Вообще, я всегда спешу. Хотя, это мне, наверное, передалось от родителей. В свое время, они поспешили отдать меня в школу. За парту я попал на год раньше положенного, только по тому, что день рождения у меня осенью. Иногда мне кажется, что именно это событие и выстроило всю мою жизнь. Потерпели бы тогда родители еще год и, многое было бы совсем иначе.
Начало не предвещало ничего хорошего. Кроме того, что я не успевал по математике, я еще и вечно попадал в самые нелепые ситуации, всегда мочал, когда не нужно и говорил, когда стоило помолчать. В общем, из-за погрешности в год все сдвинулось и пошло вспять. В школе меня дразнили за излишнюю застенчивость, дома раздраженный отец выходил из себя из-за низкой успеваемости. Сверстники пытались уколоть за неуклюжесть, родители и родственники за плохую учебу.
Мне запомнилось, как в том самом детстве, в классе, наверное, пятом, а может четвертом, мне в комнату купили новую, удивительную люстру. Вся она состояла из ряда стеклянных матовых сосулек, толщиной с карандаш. Они были все одной длины и размещались по кругу, четыре круга из стеклянных сосулек. Мне очень нравилось. В один день отец размахнулся на меня чем-то, что было под рукой, по-моему, это был портфель, и до соприкосновения с моей детской головой этот портфель со всего размаха угодил в люстру. Сосульки с грохотом стали падать мне на стол, раскалываться и крошиться. После скандала мой стол выглядел так, как будто над ним потрясли домом, облепленным сосульками, только они не таяли.
Тогда я многому научился. Научился молчать, но не врать, любить, но не доверять, дружить, но полагаться на самого себя. Так прошло еще года три, а потом годовая погрешность стала стираться. Я научился лепить себя, стал независимым, стал думать. К себе я относился как к материалу, как к кому-то другому, которого не нужно жалеть, которого нужно воспитывать жестко и однозначно. Наверное, тогда и произошло мое разделение.
***
Я беру интервью у достаточно влиятельной особы. Не каждому выпадает возможность попасть к такому человеку, я же вваливаюсь к нему в кабинет с одной мыслью: «Лишь по-быстрому». За все время я уяснил, что лучшее оружие – это вежливость. Так, ты достаточно быстро попадаешь в списки людей однозначно положительных, хотя, иногда этот список граничит с переписью слабохарактерных идиотов. Им незачем знать, что у меня железная воля, им достаточно моего внимания и включенного диктофона. Пара вопросов и вот самолюбивая особа рассыпается перед тобой во фразах, задрапированных нейтральностью, хотя на самом деле под слоем ткани, скрывается довольно таки жирненькое эго. Я поддерживаю разговор. Мне не хочется феерично срывать драпировку, мне противно.
Все идет как по маслу до определенного момента. Наступает тишина. Собеседник выдохся, он ждет подачки от тебя, он ждет пинка. Я застигнут врасплох, потому что все это время сосредотачивался на собственной мимике и жестах, как сделать лицо, внушающее доверие, как притвориться, что мне интересно. Мне интересно, но не настолько, чтоб в восемь часов вечера просиживать свои штаны на другом конце города. На улице идет дождь, под которым мне придется возвращаться домой. «С какими трудностями вы сталкиваетесь на работе» - с ходу вставляю я. И в этот момент происходит следующее. Собеседник, собеседник то подхватывает эту тарелочку очень легко и радостно, виляет хвостом, а главное языком: «Сначала нас работало всего два человека, приходилось рано вставать, всем вместе выходить на улицы города, ходили по шпалам, по шпалам, по шпалам, по шпалам бла бла бла… - и только шершавое – программное обеспечЕние» разрывает нависший между мной и говоруном покров. Но, как вы поняли, дело не в болтающем языком. В момент моего странного вопроса, от меня незримо отделяется фигура. Это мой абсолютный клон. У нас с ним очень сложные отношения, но мы не можем прожить друг без друга и дня.
«Что что ты сказал? Ты в своем уме, недоумок? С какими трудностями бла бла бла. Ты откуда взял эту фразу? Со студенческой скамьи притащил? Помнишь, когда сам был студентом, ты тогда думал, что такое спрашивают только тогда, когда больше спросить нечего? Помнишь? Что ты мелишь? Ты натянул на себя маску важного журналиста, а сам вопроса путного задать не можешь. Она уже рассказывала, как начиналось становление ее фонда. Что ты хочешь услышать? Как ты сидишь? Как ты смотришь? Ты даже ручку забыл дома на столе, полагаешься только на диктофон. Ты неудачник, неудачник, неудачник…..»
Я меняю позу. Ручку я и правда забыл дома. Передо мной лежит распахнутый ежедневник, два девственно чистых листа. Зачем? Я же ничего не могу записать, да и зачем, есть же диктофон. Я чувствую себя глупым и маленьким. Поспешно заканчиваю интервью, накидываю одежду, забываю повязать шарф. В шею дует, идет дождь, автобуса долго нет.
***
Этот мой двойник, нет, он мне не враг. Он мне помогает самосовершенствоваться. Точнее, раньше я именно такой функцией его награждал. Он всегда прав. Мы видимся с ним очень часто. По нескольку раз на дню он чертом выскакивает и меня и начинает вопить на все мое подсознание: «Ты выглядишь глупо, недоумок! Как ты мог потерять деньги, оболтус! Посмотри, как ты выглядишь! Все смеются над тобой. Почему все, что бы ты ни надел, к концу дня висит на тебя поношенной тряпкой? Ты стоишь на туфле этой милой дамы уже третью остановку, псих! Не извиняйся в наушниках, ты орешь на весь салон и тд и тп….».
Я всегда стараюсь исполнять пожелания своего двойника. Он же старается для меня самого, я ни дня не даю ему отдохнуть. Своей твердой рукой он помогает мне лепить меня самого, меня такого, каким я стану нравиться самому себе.
За время столь долгого сожительства с двойником, я начал понимать, что исправлять себя трудно, а еще я стал ненавидеть себя вчерашнего. Я так искренне и по-детски это делал, что в один прекрасный день, а точнее в одну тоскливую дождливую ночь передо мной разверзлась пропасть времени и миллионы выдуманных и реальных миров смогли соприкоснуться.
***
Это было то пограничное состояние между явью и сном. С самого детства я завел привычку анализировать прожитый день, готовясь ко дню новому. Зачастую этот анализ часами не давал мне уснуть. Я до сих пор не могу отказаться от этой привычки. Как всегда, прожитый день с ядом и злостью разносил, именно по-студенчески разносил, мой двойник: «Ты теряешь время. Ты не можешь найти работу. Посмотри на себя! Ты тонкий, но при этом у тебя выпирает уродский животик. Нужно заняться собой, а ты не то, что за собой, ты за попугаем следить не можешь. Ты, ты, ты…» - твердил двойник. Сон уже наваливался на меня выносимой тяжестью, но преодолев себя я прошептал, наверное, даже в слух: «Знаешь, мне бы хотелось, мне бы хотелось убивать себя вчерашнего, вчерашнего себя, меня…..». Я уснул.
***
- Ну, здравствуй! Ты помнишь, что ты просил у меня?
- Кто ты?
- Это не важно, ты рискуешь проснуться. Ты помнишь?
- Не знаю. Нет. Это осознанное сновидение, я читал.
- Ты дурак. Иди за мной.
Я пошел за облаком. Мне кажется, мы двигались в каком-то странно разукрашенном туннеле, потом оказались возле кирпичной стены. Я обратил внимание на то, что кладка стены была идеальной, на Земле нет таких кирпичных стен. Она была словно выверена до миллиметра, все кирпичики были как нарисованные. В стену была встроена железная кованая дверь.
-Заходи. Мне не положено.
-Но, что там?
-Ты сам разберешься. Вспомнишь.
Я вошел. Это была узкая, темная комната. В дальнем углу стояло большое зеркало, глядя в него, кто-то сидел. Я подошел к нему, тогда человек резко обернулся. Сердце замерло от ужаса. Это был я. Я вчерашний. В моей вчерашней футболке, с моими вчерашними мыслями.
-Привет.
-Привет. Ты помнишь, что должен сделать со мной?
-Да. Я хочу убить тебя.
-Ты можешь это сделать. Я буду первым погибшим призраком, представляешь.
-Почему мне предоставили такую возможность? За что? Кто мне ее предоставил?
-Ты же сам захотел. Кто тебе ее предоставил, ты решишь сам, позже. Твое дело дать имя тому облаку. Перед тем как я умру, я должен тебе передать…
-Что передать?
-Условия.
-Условия чего?
-По сути, ты своими словами и согласием подписал договор с тем, ну, с облаком, сам решишь, в общем. Ты можешь каждую ночь приходить и убивать себя вчерашнего. Двери будут всегда открыты, но….,есть маленькое но…
-Говори. Я осознаю, что это сон. Мне интересно насколько глубока моя фантазия.
-Но с каждым убитым вчерашним призраком, цепочка твоего нательного креста будет становиться короче. Мы будем убирать одно звено. Это наши условия.
-Я согласен. Как я могу убить тебя?
-Это же сон! Ты можешь убить меня мыслью. Всего лишь представь и я умру. Ты же так много читал про осознанное сновидение.
Выйдя из комнаты, я понял, что местность изменилась. Цвел сад, пели птицы. Я улегся под дерево и уснул. Я уснул во сне и проснулся наяву. Что это было? Осознанное сновидение или параллельная реальность, где одновременно сосуществует несколько времен? Интересно, как выглядела бы дверь со мной будущим. Наверное, это миллионы дверей, миллиарды, а вот с прошлым всего лишь одна. Я ощупал свой нательный крест и цепочку. Кажется, никаких изменений. Какая чушь.
После этого я каждую ночь приходил к стене, открывал дверь, находил себя и убивал.
***
С той ночи прошел месяц. Я не подозревал, что в цепочке нательного креста так мало звеньев. Кроме того, они убрали замочек. Я не могу ее снять. Я задыхаюсь. Серебряная цепь впилась мне чуть пониже кадыка.
-Я хочу видеть облако.
-Какое еще облако?
-То самое. Оно привело меня сюда в первую ночь.
-Ты что же не хочешь меня убить?
-Нет.
-Но я же не оправдал твоих ожиданий, я же снова сорвался на любимого человека, я же опоздал на работу и потерял монетку на проезд. Ты же шел пешком по холоду! Ты не хочешь убить меня после этого?
-Нет. Мне нужно поговорит с ним. Мне нужно. У меня нет больше звеньев. Я задыхаюсь.
-Хорошо. Он ждет тебя на берегу реки. Выйди.
Я закрыл за собой дверь. Первый раз за месяц я вышел из этой комнаты, не совершив убийства. Сразу за дверью образовалась пропасть, внизу шумно протекала река. Я стоял, прижавшись спиной к стене.
-Не бойся. Иди ко мне.
Справа от меня, на довольно таки большом расстоянии образовывался островок, на нем росло огромное дерево, а ствол его был окутан облаком. Боком, ощущая лопатками холод кирпича, я стал пробираться к этому месту. Узкая тропинка становилась шире, и вскоре, я мог спокойно шагать вперед.
-Я пришел. Я хочу все исправить. Я задыхаюсь. Верните мне замочек.
-Ты дал мне имя?
-Я не думал про это. Я лепил себя, я совершенствовал, учился, творил.
-Ты убивал.
-Я задыхаюсь.
-Кто я?
-Ты тот, кто привел меня к стене.
-Что ты понял?
-Не знаю. Я хочу дышать. Свободно дышать и больше не приходить сюда.
-Ты должен дать мне имя и тогда мы решим, что с тобой сделать.
-Я не хочу больше убивать. Сначала мне было так легко, так приятно это делать, но потом я понял, что это не работает. Знаешь, твой договор совсем не работает. Мне так же тяжело, только теперь я не могу дышать.
Ветер перебирал траву у моих ног. Внизу неслась река.
-Видишь, под нами река. Вон там, на вершине горы, она начиналась с маленького, грязного ручейка. Сейчас она стала широкой, быстрой и чистой, но я не могу понять, что с ней происходит. Смотри, вон там море, к которому стремится любая река, но эта… Эта постоянно изменяет свое русло. Она упорно поворачивает вправо. Если дальше так пойдет, то она снова вернется к ручью. Она такая настырная, что взберется в гору. Боюсь, ей никогда не увидеть моря и океана. А знаешь, почему она так делает?
-Нет.
-Она прокладывает идеальный маршрут. Она хочет пробежать по идеально красивым лугам, образовать красивейший узор своим руслом. Эта река доставляет много хлопот, в первую очередь, самой себе. Ты понимаешь меня?
-Кажется, да. Там внизу я?
-Ты понял, кто я?
-Да, я понял. Я никогда больше не вернусь к стене.
-Но ты должен полюбить их.
-Кого?
-Тех, кого ты убил.
-Но это невозможно. Я их убивал, потому что не люблю.
-А теперь должен полюбить. Не потому что ты задыхаешься, а потому что они – это ты.
-Да, я знал это.
-Для того, чтоб никогда не приходить к стене, нужно полюбить себя.
-Но ты говоришь о любви к ближнему и о всепрощении.
-Эта река всегда меня удивляла. Она не сносила барсучих нор, не давала утонуть в своих водах другим обитателям сада, не разливалась. Ей удавалось уродовать себя. Только себя.
-Чаще всего бывает наоборот. Правда?
-Правда, но это не меньший грех. Ты должен понимать.
-Я хотел бы попросить у них прощения.
-Ты чудак. Это значит, что ты хочешь попросить прощения у себя. Ты сможешь себя простить?
-Это сложно. Я буду учиться это делать.
-Ступай. Ты больше никогда не сможешь прийти к стене. Научись их прощать, научись…
Я проснулся на рассвете и глубоко вдохнул. Цепочка с нательным крестиком приобрела прежнюю длину. Я улыбнулся, сжал крест в руке и, закрыв глаза, представил ту самую реку, как медленно она развернется к морю и понесет свои чистые воды по приморским лугам.