Июль 1960 года. Посёлок Катаяма, что на окраине Грозного. Я доедаю второй километр селёдки, второй круг сушёной капусты и, соответственно, второй котёл кирзовой каши. В переводе с солдатского диалекта - я есть рядовой второго года срочной службы на военном аэродроме. Живётся голодновато. После отставки маршала Жукова армейские хозяйственники от рук отбились. Потому-то в солдатском котле и булькают эрзац-щи. Эти самые круги столь оригинально законсервированной капусты я сам извлекал из деревянных кадок. Сам и измерил: один метр и двадцать сантиметров в диаметре.
Нет, я не жалуюсь. Но вот, имел глупость послать маме последнюю фотографию. От материнского сердца не спрячешься: «Сынок, куда подевалась твоя могучая шея?» Не прошло и пары месяцев, как получил я от брата Миши - старшего лейтенанта авиации почтовое извещение с припиской: «Братишка, мать меня совсем заела. Требует послать посылочку голодающему. А по-моему, по-холостяцки, лучшая посылка – это перевод».
И вот я, с пятью сотнями дореформенных рублей в кармане, иду в парк «Комсомольский» на свидание с девушкой. Ну да, у меня тоже есть зазноба. А у кого её нет на двадцатом году жизни? Мы чинно гуляем по аллеям, жуём мороженое. Я старательно отдаю честь встречным офицерам: ну их, придирчивых. Но, всё равно, ощущаю себя кумом королю и сватом министру. Даже идущее рядом нежное создание замечает мою эйфорию. И, наверное, относит её на счёт своего обаяния.
А в парке полно таких же, как и мы, «на половину военных» парочек. И вездесущих цыганок: эти знают кто не поскупится, желая узнать свою перспективу. Вот так мы и столкнулись со старой предсказательницей судеб. Намётанным глазом ворожея точно определила причину моего возбуждения, - деньги, способные прожечь солдатский карман:
«Эй, служивый, за жизнь погадаю! Правду расскажу про всё, что будет! И твоей крале наворожу счастье! – Протянула ко мне раскрытую ладонь. – Положи сюда бумажку-денежку! Не скупись, служивый!»
Как с цепи сорвавшись, я вхожу в роль всё повидавшего воина-фаталиста:
«Спасибо, бабушка, не стоит! Что было – знаю, что будет – знать не хочу! А девушке моей погадай на счастье!» Рука уже щедро нырнула в карман. И тут запястье крепко ухватили пальцы моей спутницы:
«Не давай ей! Наплетёт с три короба, выкачает всё, что есть в кошельке, - и скроется! Пойдём отсюда!»
«Какая ты красиваяя-я-я! Но, какая же ты жаднаяя-я-я! – Парировала старуха. И снова ко мне. – Эй, служивый! Хочешь, я твоё имя отгадаю? Тогда поверишь цыганке?»
«Имя? Имя можно! Отгадаешь – получишь вот эту бумажку-денежку! – Извлёк я из кармана пятидесятирублёвую купюру. – Но знай, имя у меня особенное! Еврейское!» - Я вошёл в раж, полагая, что у меня на руках сплошь козырные карты.
«Тебя зовуу-ут….Витя! – Выстрелила бабка. – Давай деньги!»
«Нет, чавела, меня зовут Израиль! Не отгадала!»
«Это почему не отгадала? – Затараторила цыганка. – По-вашему Израиль, по-нашему – Витя!»
И сражённый её железной логикой, я отдал деньги, чем сильно расстроил свою красавицу.
Но вскоре был прощён. В следующую субботу в увольнение меня не пустили. Определили дежурным по КПП. Девушка пришла ко мне на проходную. Отцы-командиры сквозь пальцы смотрели на наше незапланированное свидание. Обнимались мы до позднего вечера. Сколько же можно? Да и есть уже хочется. А магазин-бакалея вот он, рядом. Скоро из-за его угла хлопцы потянутся из города в казарму. Я слазил в карман за очередной бумажкой-денежкой:
«Ты не на посту, зайди в бакалею, купи нам чего-нибудь сладкого!»
И вскоре зазноба вернулась на КПП с солидным пакетом дешёвых соевых конфет. Мы жевали их наперегонки, оба не сильно избалованные жизнью. Вскоре первый голод был утолён. И тут из-за угла выглянули два моих друга: впереди Юрка Журавский, за ним в затылок - Автандил Кавтарадзе. Проходят мимо нас: «Можно конфетку?» И берут строго по одной. За ними также степенно шествуют Мартин Арутюнян и Генрих Шанц. А за Генрихом тянутся все остальные уволенные моего взвода: «Можно конфетку?»
Я-то сразу смекнул, что попал под солдатский розыгрыш. Что ж, с поста не уйдёшь. Конфеты не спрячешь. Да и гордость солдатская обязывает. Протянул руку с пакетом навстречу жестоким шутникам: берите, мол, милости просим. А сам отвернулся с намерением приласкать свою подругу. И наткнулся на её возмущённый шёпот: «Зачем ты им раздаёшь?!»
Больше мы не встречались. Нет, не намеренно. Как-то так, само собой: характерами не сошлись. Наверное, слова ворожеи врезались в мою память. Да и сам я не выдержал экзамена.
А потом был университет, за ним - экспедиционная жизнь. Было сидение в научных библиотеках и самообразование в морской биологии и смежных с нею науках. Было и бессистемное чтение на переходах. Состав чтива в судовых библиотеках определялся уровнем образования помполитов. Так я и набрёл на теософические учёные разработки библейских текстов. И среди них – на книгу Данэма Берроуза «Герои и еретики». И узнал, наконец, что моё ветхозаветное имя Израиль означает «Боровшийся с Богом».
Это прозвище евреи дали своему пращуру Иакову. Почему-то вспомнилась та ворожея: «Тебя зовуу-ут… Витя! По вашему – Израиль, по нашему – Витя!» И занесло меня в этимологический лабиринт: Виктор – означает «Победитель». Иаков-Израиль боролся с Богом, пусть даже во сне. Но не победил в той борьбе. Сам был побеждён Богом. И даже получил перелом бедра. Это что же, я напрасно отдал ворожее ту дореформенную полсотню?
А потом случились Перестройка и моя репатриация на «историческую родину». Никогда не забуду нашу студию по изучению иврита (ульпан) в пустой холодной синагоге. В нашем классе собрались евреи из Москвы, Биробиджана, Прибалтики, Польши, Средней Азии. А за одним столом со мной сидит иранский еврей, мой ровесник. В Иране он был состоятельным фабрикантом. А на общественных началах исполнял обязанности раввина. Отвечая на вопрос что побудило его к репатриации, рав Цион подшучивает над собой: «В Иране я читал Тору на иврите как попугай, не понимая ни слова. Вот, перебрался в Израиль узнать, наконец, что же написано в Святой Книге».
Преподаватель иврита - раввин этой же синагоги. Он не знает русского языка и давным-давно забыл польский. Рав Нафтали обращается к аудитории на иврите и английском. Тяжело дается мне язык предков! С соседом мы вообще общались на языке жестов Великих Равнин. Особенно, в первое время. Но всё когда-нибудь кончается. И вот мы уже способны уловить тему разговора. И однажды рав Нафтали торжественно объявил о начале краткого курса основ Иудаики. Специально разработанного для нас, блудных детей Израиля: «Авраам родил Исаака. Исаак родил Иакова…».
«Это тот праотец Иаков, которого прозвали «Израилем»? – Спросил я. – Здесь какая-то загадка: прозвище означает «Боровшийся с Богом»; и в то же время, Иаков считается верным слугой того самого Бога!»
«Нет, это не правильное толкование! - Последовал ответ. - Прозвище Израиль мы трактуем как «Наместник Бога на земле»! Мы, иудеи, не признаём мнение христианских ревизионистов.»
«Но, позвольте, рав Нафтали! – Вмешался в дискуссию мой сосед. – В Иране мы тоже толкуем Израиль как «Боровшийся с Богом». И у нас никогда не возникало в этом сомнений!»
«А сейчас вы оба находитесь в Израиле! – Обрезал спор рав Нафтали. – И вам придётся принять к сведению интерпретацию ортодоксальных раввинов!»
«Вот оно что! Весь фокус в интерпретации! – Проворчал я по-русски. – По-вашему Израиль, по-нашему – Витя!»
«Ма амарта? (Что ты сказал?)» – переспросил рав Цион.
Израиль, 2012