4 ноября 2012 года исполняется ровно 400 лет со дня окончания смутного времени 1612 года.
Эта дата, смею утверждать, гораздо значительнее, чем день октябрьского переворота, чем день освобождения России от французов и даже, страшно сказать, чем День Победы.
Почему этот, казалось бы, светский праздник народного единства, никак не ассоциируется в народе с его единством? Почему сегодня его помнят чаще как день православной иконы?
Хотя события, связанные с этим днем, и их последствия глубже, значительнее, поучительнее, и фактически являются точкой отсчета многих последующих событий, которые привели через 300 лет к октябрьскому перевороту и новой смуте, а через сто лет снова к смуте, которая только на мгновение дала надежду на веру и снова исчезла.
И в этих новых смутах церковь уже не смогла повторить подвиг 1612 года и воспротивиться сначала в семнадцатом приходу к власти большевиков, а потом – приходу к власти сребролюбцев и наплыву разномастных сект и язычеству.
Из той смуты 1612 года народ вышел совсем другим. Победа была одержана, православие устояло, католичество не прошло, государство воссоздано с нуля... Но какой ценой далась эта победа? Что случилось с народом, верой, с душой?
А народ вышел из той смуты совсем другим – психология народа стала иной. Отец Г.Флоровский пишет, что вышел он недоверчивым, встревоженным, по-новому впечатлительным. В той смуте он надломился нравственно и душевно, в последующих смутах (продолжу) - еще и духовно.
Старина и Московское доброе время ушли безвозвратно. Да, многие, что тогда, что сегодня, стремятся заковать свою жизнь в некий обряд, торжественный и освященный стариной. Но если обряд нуждается в сохранении, службы надо изучать, словно первоклассникам прописи, не проникая и не понимая их смысла, а вокруг идут процессы, никак с ними не связанные, значит, рушится не обряд, а что-то гораздо более существенное.
Обряд становится только самозащитой от страха, от жизни, от нового быта, который на глазах менялся, что тогда, что в семнадцатом, что в девяностом. Бегство в традиционное православие после последней смуты не удалось.
За него можно цепляться сколько угодно, но уже только как за скрепу, которая стала единственной, держащей многих как спасательный круг, но уже только искусственно, слишком надуманно и нарочито. Чтобы вернуться туда, в конец века XVI, нужно жить там и чувствовать так, как народ себя чувствовал тогда. Снова повторить это невозможно. Можно повторить внешние формы, обряды и обычаи, но не их наполненность. Разрыв между жизнью и верой, который мы сегодня наблюдаем, приводит к ожесточенной полемике, как в церковной среде, так и в светской. Смута не преодолена, она только загнана вглубь и подсознание.
А между тем этот день единственный в нашей истории, когда церковь встала во главе народного движения за освобождение России от захватчиков. Первый и последний раз церковь показала себя как объединяющая сила, способная вдохновить народ на освобождение Родины от чужеверцев. То была война за веру отцов и прадедов, за сохранение своей идентичности, за Отечество и свою землю.
Церковь оказалась единственной силой, которая смогла объединить народ в момент распада русской государственности, она явилась мощной организующей силой, народ был истинно православным, а патриарх - достойный. Но с того времени русская душа стала скитальческой и странной. Уроки и задачи, поставленные той смутой, не были усвоены, а потому снова и снова, со всё более страшной силой они воспроизводятся и возвращаются к нам. Возвращаются, чтобы все-таки достучаться, добраться и усвоиться.