Неделя к концу катилась, близилась суббота. День, когда курносая, круглолицая Нюрка собралась в четвертый раз выйти замуж… Да… Четвертый… Не, не сказать , что бабёнка, как говорят, была « слаба на передок», нет, тут дело как раз в другом! Тоска у неё по жизни была! Душа Нюркина томилась от одиночества. Вот и пыталась всё счастье бабское найти, половинку свою.
Первого встретила в училище, влюбилась раз и навсегда, как водится, в красивого и статного, мастерового да работящего. Один недостаток был у него, очень уж любвеобильный был, на всех его хватало! Долго Нюра закрывала глаза на похождения мужа, Смиренно принимала его после очередного увлечения, год за годом прощала пустые ночи, все надеялась, что остепенится со временем, отцом хорошим детям их будет. Да, только не нужна тому была жена терпеливая! Вот, с какой силой ворвался он в Нюркину жизнь, с такой же и вышвырнул её из своей жизни с двумя малыми парнишками, когда очередная любовь ему голову вскружила.
Поплакала горемычная, поубивалась по счастью своему быстротечному, да не дело это - печалиться долго! Одинокая баба – это ж не мужик потерянный! Она мир в себя вберёт, а для детей своих всем будет: и отцом, и матерью, и кровом, и пищей. Вот и Нюра наша вернулась к себе на родину, к могилке маманькиной, да избёнке покосившейся. За работу любую хваталась, из последних сил выбивалась, а домик уютным сделала, да огородик, да скотинка- кормилица… И сыночки росли – помощники, учиться старались, мамке помочь. Бывало, конечно, являлись домой после уличных боёв в рубахах рваных, но что за парни без синяков вырастут?! Так жила Нюра, любовалась сынками, в заботах забывалась, а только длинными, зимними вечерами тоскливо становилось на душе, как ,словно, части её не хватало.
Так, как-то на отклик, появился в её жизни второй муж. Ладный, хозяйственный! И опять ей казалось, что уж этот –то точно на всю жизнь! Уж Нюра –то умеет быть доброю женой! … Но, «то ли просто дура, то ли несчастливая такая» была, но и во второй раз не повезло бабёнке с замужеством, уж больно жадным да скупым человеком тот оказался! И друзьям не помочь, и себе во всём отказывай – а копи! А копить Нюра отродясь не умела. На чёрный день имела, но жила легко: что Бог дал, тому и радовалась, всё постепенно складывалось, да просящих не обижала, помнила мамкину поговорку про добро, что в воду кидать надобно. Вот и осталась опять с сынками без « бати». Уж больно накладно оказалось тому тратиться на детвору растущую. Всё жадность…
Как третий промелькнул в их семье Нюра особо и не заметила. От той же одинокой, зимней тоски появился, чего-то пыжился, с важным видом философствовал о судьбах мира. Нравились Нюрке неторопливые вечера на кухне, когда она, уставшая от дневной суеты, лепила вареники и слушала, как правильно и благообразно отвечал он на доселе непонятные ей вопросы… Таким вот непонятным вопросом и растворился он в одночасье в осеннем тумане, оставив напоследок в душе сумрак и горечь одиночества. С этого-то бабского горя и побежала, наконец, Нюра в храм, умылась слезами вволю, да с тех пор и потянуло её туда, где пред ликами святыми так светло и спокойно на душе становится…
Незаметно, меж работы, заботы да отрады духовной, подошел и ягодный возраст. Стала Нюра примечать, что выходя из церкви, на глаза часто попадается мужичок один. Неказистый, сухонький, в очках… Поздоровается так вежливо, да еще « Анна Пална» величает ! А как раз перед Петром и Павлом подошел после всенощной, книжицу какую-то почитать предложил, уж очень интересную и для души полезную. Стал ухаживать помаленьку. Проводит до калитки, а сам смотрит: «Вам, Ан Пална, штакетник бы поправить» И, глядишь, а он уж с инструментами идет: « в воскресный день ближнему Бог помогать благословил…» Другой раз Стёпку, старшего покличет, и стучат чего-то вдвоём в сарае, а малой у них на побегушках. И покатило- поехало! И чай в саду, и пироги, и Аннушкой вскоре для него стала. Да так порой ласково имя её произнесет, что у хозяюшки сердце от волнения зайдётся! А уж к Покрову и о свадьбе заговорили. Всё чин по чину, со сватами , с кольцами, о венчании прошение написали…
Хлопоты… Не молодуха уж Нюра, не впервые замуж-то, а свадьбы ни разу не было… Не довелось как-то... Да, так постепенно о жизни своей прошлой задумалась, мужья её вспоминаться стали… Где они сейчас? Что с ними? Жалко их стало Нюрке, непонявших главного в жизни, неутешенных, неприкаянных… Да, так душа об них разболелась, что завыла, заголосила сердобольная, слёзы ручьём по щекам потекли… На вой тот и прибежала соседушка, перепугалась, не поймёт, чего неладного с подругой приключилось: « Ты шо?! Шо взялась-то? Тебе б радоваться, глупой, а ты вопишь!» А та пуще прежнего убивается: « да, как же! У меня душа-то на части поди ж разрывается! Ой, мать, как же тяжко-то, а?! Больно ведь обо всех-то…! Одиин!... Ведь один же он быть-то должон! Понимаешь? Один! И шоб миловаться с одним, и ругаться с одним! И любить, и ненавидеть его одного-то! Да, шоб в старости на крылечке с ним одним на солнышке кости старые греть, да внучкам радоваться!...»
Бабское дело слезокапое - заразительное. И вот уж на пару с подругой сидят, голосят на лавке, щеки друг дружке платками утирают …
Говорят, на Руси перед свадьбой плач от дома невесты разносился… То чистоту оплакивали, Девство провожали…
Эх, Нюрки мы, Нюрки…