Ему казалось, что за всю жизнь он не видел во сне столько мерзости, не пережил столько страху, сколько за этот месяц в Находке. А может просто забыл? Или сны не действовали столь угнетающе.
Он вспомнил, как еще в первый год жизни с Элей ему приснилась какая-то чертовщина, он тоже пытался кричать во сне, и Эльвира разбудила его. А на следующее утро они смеялись оба, когда она рассказывала, как ночью ее разбудили какие-то странные звуки. Первые минуты она даже не сразу поняла, откуда они исходят. Он сначала будто отдувался, пыхтел, а затем принялся так жалобно, тонко, по-щенячьи повизгивать, что она сжалилась и разбудила.
Ну и конечно, спасительным было постоянное ощущение жены рядом. Если когда и просыпался в страхе, то быстро успокаивался, услышав ее ровное дыхание, ощутив тепло ее тела. Ему недоставало ее, не доставало его квартиры - такой светлой, просторной, полной жизни, даже ночью, в спокойном свете уличных фонарей, проникающего в спальню сквозь паутину тюли.
Он вспомнил свои первые минуты дома после больницы. Он сел в кресло, откинувшись на спинку, и принялся внимательно разглядывать окружающие его вещи с каким-то новым чувством. Стенка с хрустальным сервизом, с пестрыми томами «Всемирной литературы», диван, письменный стол, цветной телевизор, ковры на стене и на полу. Все занимало свое место, как и раньше.
Не будь в тот момент дома сына или Эльвиры, запоздай скорая помощь, и его уже не было бы на свете, а вещи все так же пребывали бы на своих местах, все так же излучая спокойную, невозмутимую уверенность, что так оно и будет долго, очень долго, может всегда. Красивые, прочные, тускло отсвечивая гладкой поверхностью и стеклом рассеянный свет, проникающий через окно, вобравшие в себя энергию, труд многих людей, воплотившие в себе их неосознанную мечту о бессмертий, они стояли прочно, надежно, своим видом опровергая скоротечность человеческой жизни.
Может и эта страсть человеческая к постоянному обновлению одежды, мебели, и других вещей, окружающих его, тоже протест против разрушения, против смерти. И ради этих иллюзий он тридцать лет работал, ловчил, не брезговал взятками, рисковал, словно на самом деле все эти вещи могли защитить его, гарантировали ему вечность.
После инфаркта ему показалось, что он вдруг прозрел. Получив инвалидность, он снова, как в юности отдался своему увлечению чтением, и в тиши квартиры за письменным столом он впитывал в себя мудрость книг. Он даже выучил стихи Омара Хайяма, восприняв их как руководство в будущей жизни - остаток, может совсем краткий миг его существования на земле:
То что судьба тебе решила дать
Нельзя не увеличить не отнять,
Заботься не о том чем не владеешь,
А от того что есть свободным стать.
Теперь он был не совсем уверен, когда именно он прозрел, может не тогда, а теперь. Пожив месяц на квартире у тети Ани, в этой тесной комнатушке, похожей на могилу, он понял что совершил глупость. Почему-то во сне пришла сама напрашивающаяся ассоциация. Узкая, высотой в глубину могилы, с затемненными окнами. И этот темный старый шкаф у изголовья, узкой, видимой с подушки стороной, сам напоминающий гроб, поставленный «на попа». Сколько раз, проснувшись среди ночи в полной темноте, он боялся повернуть голову, ожидая, что тут же увидит бледную тень призрака, выглядывающего из-за шкафа.
Как-то ему пришла в голову мысль, что вдруг тети Ани вздумается прийти к нему, и ее появление на него в том состоянии страха, допускающего даже существование приведений, так подействует, что не выдержит сердце. И после этого, часто услышав, как она возится в своей постели в другой комнате, он с замиранием сердца ждал, что вот-вот послышатся шаги и она окажется у его кровати. Боялся этого более потому, что не знал, как поступит.
Отрекомендовавшись тетей при знакомстве, она была введена в заблуждение его моложавым видом. Он знал и ему не раз говорили, что он выглядит гораздо моложе своих лет, и если учесть, что тетя Аня, напротив, казалась старше, чем была на самом деле, то с некоторой натяжкой можно было допустить при обращении «тетя». На самом деле она была всего на четыре года старше его.
Однажды, в командировке, лет десять назад, он познакомился с женщиной на шесть лет старше, и это обстоятельство, насколько помнил, ничуть не смущало его. Правда она за собой следила, и эта разница в возрасте не особенно была заметна. Лица ее он сейчас не помнил, наверное потому, что была замечательна более своей роскошной фигурой, но и от нее остался лишь смутный оттиск в его памяти - скорей впечатление. Она и в душе его не оставила следа, и если вспомнил ее, то по ассоциации, в связи с возрастом тети Ани.
Эта связь была даже не удовлетворение желания, а скорей, маленькой местью Эльвире, и, может, средством заглушить муки ревности, хоть немного забыться. Эльвира в то время отдыхала в Анапе. Они обычно свои отпуска проводили порозь, и даже театр или кино очень редко посещали вместе. Первое время ему приходилось каждый раз искать вескую причину, что бы избегать совместной поездки или прогулки с женой, но позже Эльвира и не предлагала, и он, мучимый подозрениями, полагал, что она нашла подобный порядок вещей удобным для себя.
Он так и не избавился от страха после той первой поездки в Находку, где и произошел этот случай, страха перед повторением его на глазах у жены. Этот случай остался в памяти его мучительной болью. Время, может, ослабило ее, но не избавило от страданий. И все же, все эти годы его неодолимо тянуло в этот город.
Продолжение следует...