(Увы, я снова вынуждена извиниться за скромную длину куска. Но мы продвигаемся, продвигаемся).
Мэрги не возвращалась долго, и я начал беспокоиться. Уотсон спокойно спал, почти не шевелясь, то ровно дыша, то начиная тихо похрапывать. Из прихожей никаких звуков не доносилось — я решил, что Кленчер тоже заснул — что ещё делать связанному человеку? В надёжности пут я и не сомневался — что-что, а вязать руки за спиной, я, без ложной скромности, всегда умел. Самостоятельно такой узел не распутать.
Звук ключа, поворачиваемого в замке, донёсшийся до моих ушей, поэтому слегка удивил меня — я знал, что у Мэрги не было своих ключей от двери. На всякий случай я решил проверить, что там происходит, но не выскочил с воплем: «Ага, попался!», а, осторожно приблизившись к собственной двери, чуть приоткрыл щель и выглянул. Возле моего пленника сидел на корточках, развязывая ему руки, тот самый узкоглазый санитар из госпиталя, Сен-Сим. Он нервно оглядывался, и было совершенно понятно, что наша дверь вскрыта отмычкой.
«Ну вот, похоже, разговоры уже излишни, - подумал я про себя. - Вы, голубчики, определённо, знакомы».
Некоторое время я, задерживая дыхание, размышлял, стоит ли вмешаться или позволить им уйти. У меня не было уверенности, что я справлюсь с двоими сразу, и мне совершенно не хотелось быть побитым или искалеченным в собственной квартире. Кроме всего прочего, в какой-то момент мелькнула мысль, что Сен-Сим мог быть заслан сюда моим братом - рассчёты времени оставляли такую возможность. В любом случае, кто-то должен был его известить о том, где находится Эдвард Кленчер. Или он знал о готовящемся покушении на Уотсона и просто забеспокоился, когда Кленчер не пришёл в условленное место? Но что связывает, что вообще может связывать этих двоих? Трудно представить себе людей, более отличающихся друг от друга: разные социальные прослойки, религиозные взгляды, даже расы.
Между тем развязанный Кленчер поднялся на ноги, растирая затёкшие запястья. И именно в этот момент мне пришло в голову, что и полицейская тактика может приносить неплохие плоды, если правильно ей воспользоваться — например, институт филерства не такое уж плохое изобретение.
На длительные приготовления времени не было — я схватил с кресла плед, покрутил им, как следует, в ведёрке с углём, размазал часть золы по рукам и лицу, замотался в этот самый перепачканный плед и, прихватив по дороге шарф и шляпу, выскочил на улицу. Здесть к моим услугам в качестве грима оказалась великолепная лондонская грязь, и я её услугами немедленно воспользовался. На какое-то мгновение мою совесть кольнуло оттого, что я оставил Уотсона спящим и совсем беззащитным в пустой квартире, но я рассудил, что на сегодня лимит своих несчастий он, похоже, уже исчерпал, и едва ли ему грозит что-то ещё, а я имею шанс получить ответы на последние оставшиеся у меня вопросы.
Парочка моя спешно направлялась по Бейкер-стрит в сторону госпиталя Мэрвиля. На ходу они не переговаривались, вообще никак не проявляли знакомства друг с другом — шли упорно и быстро, несколько в отдалении друг от друга, но в одном направлении. Только через квартал я заметил, что их сопровождаю не только я — роскошный экипаж, вывернув из-за угла, неспешно покатился, равняясь с ними, и в какой-то миг Кленчер вдруг дёрнулся в сторону и запрыгнул в этот экипаж. Китаец продолжал путь в одиночестве.
Этого мне было достаточно — я успел разглядеть герб на дверце экипажа: песочные часы в окружении лавровых листьев — из новомодных. По счастливой случайности, я знал, чей это герб - я обратил на него внимание в геральдическом справочнике, приобретённом мной по случаю у одного знакомого букиниста, отметил про себя необычность и сдержанность исполнения, и , разумеется, полюбопытствовал, кому такой принадлежит. Герб семейства Балтимор.
Оставив экипаж в покое, я повернул к дому и уже у самых дверей столкнулся с Мэрги Кленчер.
- Что вам нужно? - резко спросила она, отстраняясь — я, перемазанный сажей, должно быть, здорово смахивал на чёрта.
- Мисс Кленчер, не пугайтесь — это я.
- Мистер Холмс? - её глаза удивлённо раскрылись. - Что это с вами?
- Маскировка. Нужно было проследить, куда направит стопы ваш брат.
- Эд? Вы отпустили его?
- Не я... Давайте пройдём в дом, Мэрги. Лучше обмениваться информацией в комфортных условиях. И прежде выкладывайте ваши козыри вы — надеюсь, у вас не вызвало затруднений моё поручение? Что вам сказал мой брат?
- Он вручил мне письмо для вас. Вот оно, возьмите. Я переоденусь, пока вы будете его читать.
Я торопливо развернул бумагу, ожидая, что вот-вот придёт момент истины, на чьей стороне Майкрофт. Почерк брата не отличался разборчивостью и правильностью, но я привык к нему и разбирал без труда:
«Твоей посланнице придётся ждать довольно долго, - начиналось письмо, - потому что мне нужно написать довольно много. Во-первых, я прекрасно понимаю, что ты подозреваешь меня в организации этого нападения на твоего компаньона, и даже понимаю, чем ты руководствовался, допуская такие мысли. Шерлок, спешу тебя заверить: мне наплевать, спите ли вы в разных комнатах или в одной, лишь бы ты был счастлив и спокоен. Мне даже нравится этот молодой доктор постольку поскольку ему нравишься ты — не пойми меня превратно, я говорю исключительно о приятельских и соседских взаимоотношениях, не о чём-то ещё. Я отчётливо прочитал это в его глазах, а он не из тех, кто умеет скрывать свои чувства.
Что касается твоего вопроса о новоявленной религиозной организации — мне известно о некоем сообществе «Поборников чистоты», как они себя называют. Довольно ханжеское объединение, не имеющее отношение ни к церкви, ни к моему скромному ведомству, ни даже к волкам. Глава его, насколько мне известно, мистер Грей Балтимор — преуспевающий бизнесмен, пожалованный дворянством за заслуги во время нашей Индийской Кампании - заслуги чисто материальные, насколько я понимаю, ибо он богат, но не воинственен. Боюсь, что человек, перед которым я по твоей просьбе, если можно так выразиться, ходатайствовал об освобождении твоего друга из-под ареста, тоже может оказаться членом этой организации, преследующей всякую распущеность, супружескую неверность и вообще любое отклонение от пуританской морали — особенно со стороны женщин. В своё время я предупредил о деятельности этой группы нашего общего знакомого — покойного Руда Коллинера, чей образ жизни и предпочтения в знакомствах давали мне основания опасаться за его спокойствие. Как видишь, это не помогло. Не думаю, что и тебя мне, может быть, придётся предупреждать о том же самом. Однако, если твой друг практикует какую-либо деятельность, направленную на сокрытие подобных примеров распущенности — ты ведь понимаешь, о чём я говорю — то он сильно рискует быть наказанным этой компанией. Возможно, то, о чём ты мне сообщаешь, как раз и есть подобный акт наказания. Но если ты соберёшься предавать напавшего на него в руки закона, лучше тщательно взвесить, в чьи именно руки и как он будет передан.
Что касается моих собственных личных дел, я не прибегал ни к какому посредничеству, и всё, что произошло с той женщиной, знакомство с которой я не могу почесть ничем, кроме роковой и прискорбной ошибки, такая же загадка для меня, как и для тебя.
И, наконец, по последнему пункту. Ты спрашиваешь моего совета, совершенно не посвящая меня в курс дела, но рискну, всё же, высказаться. Если некое происшествие имело место несколько лет назад, следы исчезли в пламени огня, а полицейское расследование ни к чему не привело, то информацию о нём могли передать третьим лицам только непосредственные участники — сознательно или бессознательно. Других вариантов нет».
Я дочитал письмо и, скомкав его в руке, бросил на угли, где оно через мгновение вспыхнуло и рассыпалось пеплом.
По крайней мере, в отношении Балтимора что-то сошлось, но меня не оставляло смутное ощущение, будто что-то мешает мне взглянуть на старую историю о пожаре под правильным углом.