На новенького

День первый

"А ты, вообще-то, девка совсем еще молодая…" – говорит мне этот самый Костя. – "Да уж, вроде не так и стара…" – неопределенно отзываюсь я, не совсем понимая, о чем, собственно, речь. А он: "Молодая – в смысле принадлежности к поколению, которое опыта дворовой жизни не имеет". Я малость вытаращила глаза, не зная, следует ли реагировать на такие заявления или надлежит пропускать их мимо ушей, а Костя, как ни в чем не бывало: "Я к тому, что росла, небось, в отдельной квартире?" – "Допустим. А что тут плохого?.." – "Ничего. Просто факт твоей автобиографии, не более. Значит, нет у тебя соответствующего опыта. Не проводила свободные от учебы часы во дворе коммунального дома". – "Ой, не проводила", – соглашаюсь я безропотно. – "А там, между прочим, была совершенно своеобразная атмосфера. Детки держались вместе, вне зависимости от пола и возраста. Как моложе десяти, так и старше шестнадцати. Поближе к вечеру, разумеется, малолеток загоняли домой, а старшеклассники продолжали свои дела. Разные, вплоть до обжимания по кустам. Но засветло все играли единым коллективом. В чижика, к примеру. Или в штандр. А ближе к сумеркам – в прятки. Ты и слов-то таких не слышала". – "Точно, не слышала. Ну, кроме пряток. А что это было?" – "Игры. На свежем воздухе. Но не в этом суть". – "А в чем же?" – "А в том, что существовало тогда железное правило: "на новенького". Если кто выходил во двор уже после начала игры, его, конечно же, принимали – но он обязан был водить. Так и говорилось: "Валюха на новенького!" – "В смысле?" – "В смысле – Валюха водит вместо кого-то". – "Я имею в виду: здесь-то как я водить буду?" – "А очень просто. Выполнять распоряжения старших товарищей". – "Всех?" – "Всех-всех. Пока не появится кто-то младше тебя". – "А какие распоряжения?" – "Всякие". – "Но разумные?" – "По большей части. Хотя – с чьей точки зрения. По-твоему, может и не вполне…" – "Но все равно выполнять?" – "Можешь и воздерживаться". – "А тогда что?" – "Ты вот попробуй, не выполни – там видно будет". – "Уж я, пожалуй, не стану рисковать…" – "Разумная позиция…"
И мы на какое-то время приумолкли. Черная "Волга" с индексом ММГ, миновав город Химки, на хорошей скорости неслась по Ленинградскому шоссе. Костя, референт международного отдела, прикрыл глаза и вроде бы задремал. А я – я призадумалась. Эйфория, охватившая меня вчера вечером, после звонка подруги Зои, иссякала на глазах. А ведь в какой восторг я впала, когда Зоя, едва поздоровавшись, принялась выдавать, скороговоркой: "Слушай, Валентина, ты все еще мечтаешь с иностранцами поработать?.. Тогда лови шанс – завтра в половине второго подгребай к "Спутнику"… Да гостиница ВЦСПС, какая же ты серая, Господи… От "Октябрьской" на четвертом или на тридцать третьем… Сразу после Дома обуви… Никуда ходить не надо, остановка прямо напротив дверей… Поднимись на ступенечки – а он тебя будет ждать… Такой мордастый мужик, лет сорока, в зеленом пиджаке, звать Костей… Сам он тебя и опознает… Да потому что там посторонние не ошиваются. Как увидит незнакомое лицо, тут же к тебе и подойдет… На месте разберешься… Делать будешь то, что скажут… Да не боись, орального секса от тебя в первый вечер не потребуется… Сама дура и есть… Потому что вопросы дурацкие задаешь… Оденься поприличнее, только не очень расфуфыривайся… И с косметикой полегче… Лучше на первый раз не в джинсах… Именно что юбочку, и подлиннее… Косте, положим, это по барабану – просто мало ли кого поедете встречать, вдруг какого-нибудь африканского секс-маньяка… Вот тогда сама и пожалеешь, что видик вызывающий… Да, блокнотик сунь в сумочку. И пару ручек… Затем, что если в одной паста кончится, чтобы не опозориться… Мало ли что придется записывать… И смотри, не опаздывай!"
Я бережно положила трубку и ревностно занялась подготовкой к завтрашнему дню. Действительно, давно хотелось попробовать себя в деле, тем более что кое-кто из девок уже сподобился. Да и пара ребят с курса, правда, не с английским. И вот подружка Зоя вроде бы осчастливила. Рискнем, а там видно будет. Первым делом кинулась к письменному столу, выбрала две ручки, попробовала, мягко ли пишут, развинтила, удостоверилась, что пасты полные стрежни, и на всякий случай положила рядышком чешский цанговый карандаш. Потом выудила из ящика два блокнота в твердой обложке, чтобы удобно было писать на ходу. Вытряхнула содержимое сумки на стол, тщательно разобралась, все лишнее безжалостно отложила в сторону, загрузила канцпринадлежности, положила паспорт, определилась с косметикой, посмотрела, какая ситуация в кошельке и есть ли двушки. Вроде бы все в порядке. Теперь – одежда. Ну, завет любимой бабки запал в душу еще со школы: "Девушка должна выходить из дому в таком виде, чтобы ей не стыдно было в любой момент попасть под машину и оказаться в приемном покое, где ее будут раздевать совершенно незнакомые мужчины…" Вот со школьных лет я и старалась соответствовать. Единственный вынужденный компромисс, на который иногда приходится идти, стиснув зубы – это заштопанные (выше колен, разумеется) колготки, да что поделать: не напасешься… Но уж завтра-то… Я даже решила улечься пораньше, и вроде бы начала дремать, но тут в голову пришла ужасная мысль. Выпрыгнув из-под одеяла, я схватила с книжной полки карманный словарик английского издания в пластиковой обложке и бережно уложила в сумку. Взвесила ее на вытянутой руке и еще раз внимательно осмотрела на расстоянии – не перегружена ли, нет ли сходства с мешочницей? Вроде бы на первый взгляд никаких негативных ассоциаций. Улеглась и вскоре заснула с почти чистой совестью.
Приехав, как аккуратная девушка, с запасом, я выждала минут семь на троллейбусной остановке, после чего неспешно направилась к зданию гостиницы. Поднялась, как и было велено, на крыльцо, где, как и было обещано, меня окликнул мужик более чем плотного сложения. В темных очках, а вот пиджак на нем вовсе не зеленый, а сероватый. "Вы от Зои?" – "Да", – говорю.  "Здравствуйте", – говорю. И спрашиваю: "А вы – Костя?" Он внимательно посмотрел на меня и говорит: "Самый настоящий Костя. Ну, здравствуй, Валя-Валентина…" И оглядывает меня, с ног до головы, после чего снова возвращается к ногам. Ладно, пусть любуется, здесь у нас все в полном порядке, это даже недоброжелатели признают. Правда, по совету-наущению подруги Зои, юбка у нас ниже колен, но и это не в состоянии смазать общего благоприятного впечатления. "Ладно, пошли", – сказал он, наконец, и кивнул неопределенно в направлении транспортных средств. Спустившись с крыльца, чуть задержался и еще раз внимательно оглядел меня: "На пятый курс переходишь? Ну, язык вроде бы должна знать?" На дурацкий вопрос я растерянно пожала плечами. "Во всяком случае, Зоя за тебя ручалась. Так что, смотри – в случае чего ей и всыплем. Не ухмыляйся, тебе тоже достанется". – "Я не ухмыляюсь…" – пробормотала я растерянно. Я и в самом деле не думала ухмыляться, просто у меня такое выражение лица возникает, когда я не знаю, что сказать. А он сам, между прочим, как раз и ухмыляется: "Ну, да, это у тебя гримаса ужаса. Не бойся, я только с виду свирепый, а на деле почти не кусаюсь. Ладно, деваться некуда, знаешь–не знаешь, а машина ждет. Едем!" – "Куда?" – спрашиваю, еще не отойдя от своей растерянности. – "То есть, как это: куда? В Ша-два, естественно". И, открывая дверцу черной "Волги", спросил: "Что такое "Ша-два"?" – "Шереметьево международное…" – "Ну, вот, а притворяешься, что ничего не знаешь. Не боись. Залезай, поздоровайся с Николаем. И двинулись".
На первом светофоре Костя сказал, как бы между прочим: "Запиши номер машины и как зовут водителя…" Вот тут-то я по достоинству оценила вчерашний совет подруги – Костя, увидев извлеченный из сумочки блокнот, одобрительно хмыкнул. И, когда тормознули у следующего светофора, сказал: "Запиши-ка еще кое-что…", и продиктовал несколько телефонов – секретарша международного отдела, служба размещения гостиницы, метрдотель… Потом ухмыльнулся: "Ну, первый экзамен ты выдержала. Блокнот с ручкой имеется…" Тут я, как по наитию, полезла в сумочку и продемонстрировала второй блокнот, вторую ручку и карандаш. "А, даже так? Ну, молодца, молодца… Возьми себе пирожок, на полочке в шкафу". До Октябрьской ехали молча. Когда проезжали Французское посольство, Костя кивнул влево: "Как церковь называется, знаешь?" – "Иоанна Воина…" – сказала я, почему-то шепотом. – "Правильно. Только ты громче, не стесняйся. Еще что скажешь?" – "Больше ничего…" – "Вообще-то сказать можно многое. Построена Петром в честь победы под Полтавой. Значит, соответственно, из тех московских зданий, что пережили пожар 12 года. Ладно, пока этого от тебя не требуется. Хотя знать не повредит. Но только не всякому клиенту такие знания нужны. Дело здесь в психологическом подходе. К примеру, мужик, которого мы встречать едем, ни про Петра, ни про Наполеона и слыхом не слыхивал. Стало быть, перед ним нечего бисером рассыпаться. Тем более в индивидуальном порядке – потому что он еще и вопросами замучит: кто такие, чем знамениты, и вообще. А вот если у тебя полный автобус бобиков – им можешь рассказать, потому что в автобусе вообще принято что-то рассказывать. Но только в самых общих чертах: русский царь победил шведского короля. И год события – для ориентации. Когда же в автобусе чистая публика – не грех и Наполеона с пожаром Москвы припомнить. Пока все это изложишь – глядь, на Каменный мост выехали, настала пора про Кремль песни петь. Так вот и покажешь себя образованной девушкой. Ну, а что ты про Кремль мне споешь?"
И пошла учеба – не учеба, собственно, а экзамен: на ходу, без отрыва от производства. Когда миновали Речной вокзал, Костя подвел итоги: "Ладно, Москву более-менее знаешь. Это тебе тоже в плюс". – "Живу здесь", – отозвалась я без какой бы то ни было интонации. – "Жители тоже разные бывают. Есть такие, что и на Красной площади слабовато ориентируются. Хотя кого не спроси, все поголовно родились в пределах Бульварного кольца". И после паузы явно неодобряющего характера Костя продолжил: "А что касается жизни, так она, если хочешь знать, с каждым днем становится все интереснее. И лучше. Вот, например, Ленинградка. Ведь совсем недавно была узенькая дорога, в полторы полосы. А потом стали ее расширять. Но постепенно, поэтапно, как у нас водится. Сделали, значит, трехполоску примерно до уровня вот этого поста ГАИ, который справа от нас, а дальше по-прежнему фактический проселок. И представь себе: мчат машины на хорошей скорости, и вдруг дорога сужается. А ведь не все про это знают. Да и кто знает – те тоже без особого внимания. Сама понимаешь, водила, въехав на проселок на этот, притормаживает по необходимости – а за ним летит какой-нибудь орел с куриными мозгами. И, ясное дело, впиливается в него со всей дури и на всем ходу. Бывали времена, когда тут практически каждую неделю у обочины стояла машина битая. А то и две. Так что сейчас жизнь отличная, при нынешней ширине трассы". – "И вообще никаких проблем?" – "Дорожно-транспортных? Ну, как же. От погоды зависит, к примеру. Ведь мы-то мотаемся в Ша-два, считай, в любых условиях. И снег, и ветер… Тут все зависит от общего интеллекта водилы. Ну, и от практики его, от умения. Наши-то в массе своей люди опытные, с ними не страшно". – "А с кем страшно?" – "С начальством. Когда не на разъездной машине, как мы сейчас, а с боссом на его персоналке. Вовремя выйти из кабинета он просто не в состоянии, а как сел в машину, сразу же: ах-ох, мы опаздываем, гони, Вася! А Вася ему слова поперек сказать не может, он же от него в полной зависимости. Нашему водиле вякни такое, он тебя пошлет подальше и объяснит, что к Склифу не торопится и что выезжать надо не впритык. А Васе деваться некуда – он и гонит. Бывает, сходит с рук – за счет Васиного опыта. А бывает и другое. Всякое…"   
"Ну, ладно, – говорит, – попугал я тебя, и хватит. Хотя учти: все сказанное – для твоей же пользы. Осмотрительнее будешь. А теперь давай по жизни…" И вот тут-то пошла у нас беседа про все эти правила насчет "на новенького". После чего Костя, вроде бы утомившись, вроде бы задремал. Как бы дав мне возможность поразмышлять о том, что связалась ты, девушка, не с таким уж простым делом. Я и принялась интенсивно размышлять в разных направлениях, ощущая при этом, что эйфория, характерная для вчерашнего вечера, стремительно улетучивается, причем буквально на глазах. 
Когда машина свернула с Ленинградки к аэропорту, Костя встрепенулся, потянулся и сказал: "Ну, будь готова, юная пионерка!" Автоматически реагирую: "Всегда готова!" – "А к чему ты готова?" – "А ко всему, что надо". – "Правильный подход. Ты здесь бывала?" – "В аэропорту-то?" – снова растерялась я. И призналась: "Нет, ни разу". – "Я как чувствовал. Ну, ничего, выехали с запасом, так что сейчас я устрою тебе экскурсию. Вроде как экспресс-ликбез".
В течение получаса Костя протащил меня по всем важным аэропортовским местам, от табло прилетов до ресторана на последнем этаже, после чего мы спустились лифтом на "Прилеты" и отправились искать багажную тележку. Это были времена, когда за пользование тележками денег еще не брали, но местные бандиты-грузчики уже начинали припрятывать их в корыстных целях. Заглянув в закоулки сначала в одном, а потом в другом крыле и ничего не обнаружив, Костя решительно двинулся на улицу. Действительно, вдалеке, у служебных ворот, стояла одинокая телега, и Костя поспешно завладел ею. Не успел он, однако, провезти ее буквально сто метров, как неизвестно откуда материализовался мужик в обшарпанной аэрофлотовской форме: "Ну-ка, поставь, где взял!" Костя глянул на него и только прибавил ходу. Наддал и мужик, со словами: "Эй, куда телегу потащил?" Костя, не оборачиваясь, подошел к раздвижным дверям. "Слышь, командир, ты чего? – повысил голос мужик. – Оглох?" – "Отдохнешь!" – снизошел, наконец, до ответа Костя, целеустремленно обходя толпу встречающих у общего выхода и двигаясь к двери с надписью "Для официальных делегаций и лиц с дипломатическими паспортами". Я с замирающим сердцем старалась не отставать. Осознав направление нашего движения, мужик остановился, пробормотав нечто среднее между "А, вот ты откуда" и стандартной черной российской фразой.
За заветной дверью, у стойкой сидели две девицы в таможенных мундирчиках и лениво курили. Увидев нас с Костей, они немного оживились. Блондиночка спросила игриво: "И кто же это к нам пришел, такой хорошенький!" – "Отважный Кинстинтин! – ухмыльнулась другая, постарше и мастью потемнее. – Все воюешь с грузчиками. Смотри, как бы они…" – "Я, между прочим, сотрудник международного отдела, и таскать багаж на своем горбу не нанимался, – сказал Костя с откровенной злостью. – Ты бы лучше объяснила им, по-хорошему, что терпение наше скоро лопнет. Приедем с ребятами из спецсектора и всех, кто подвернется под руку, заметем. И пятнадцатью сутками не отделаются". – "Во дает… Хоть бы девушку постеснялся". – "Это не девушка…" – "Чо, в самом деле? А ты шустрый. И когда же успел?" – хихикнула блондиночка. – "Погоди, Милка, я серьезно. Во-первых, это не девушка, а наша внештатница, Валентина. А во-вторых, мы вот напишем телегу от конторы, что в зоне прилетов нет багажных тележек – тут-то все и завертятся". – "Пиши, коли грамотный, – равнодушно отозвалась та, что постарше. – Только учти, что у нас никто читать не умеет". – "Вызовут вашего Иван Яклича на Лубянку, после этого он вам живо устроит курсы быстрого чтения. По Брайлю читать будете…" – "Это как?" – живо поинтересовалась блондинка. – "По слепому методу, – снисходительно пояснила ее коллега. – Ладно, Костя. Перед девушкой себя бойцом показал – и хватит. Иди, работай". – "Тоже дело говоришь, – мирно согласился Костя, вроде бы и не грозил он только что разнести всех к такой-то матери. – Пошли, Валентина…" – "Костя, – проворковала нам вослед та, что постарше. – Слышишь, Константин, ты бы девушке своей…" – "Или не девушке…" – как бы невзначай, вторым голосом, пропела блондинка. – "Или внештатнице… короче, не влияет… ты бы ей какое-нибудь удостовереньице замастырил бы. Ведь твое счастье, что мы тут сидим, телки мягкие и податливые. А будь Маня Тимофеевна – хрен бы она кого постороннего в зону впустила". – "Подержи тележку", – коротко сказал Костя. Я послушно сжала перекладину обеими руками, почувствовав, что шуточки кончились и началась суровая проза жизни. Костя открыл свой шикарный кейс, достал прозрачную папку, сделал два шага назад и продемонстрировал таможенницам надежно упрятанный в пластик лист бумаги с красной печатью. – "Вот и молодец", – улыбнулась блондинка. – "Ты, Костя, мужик предусмотрительный, за что тебя и любим", – подхватила ее напарница. – "Настолько любим, что просто голову теряем, стоит тебя только увидеть…" – "Чего там – теряем! Уже потеряли. Потому что если б не потеряли, то обязательно спросили бы девушку насчет паспорта. В смысле, к ней ли относится эта замечательная бумажка, подписанная таким уважаемым человеком…" – "Суки вы", – почти ласково сказал Костя. – "На том стоим…" – "За то нас и ценят", – ответили девки на два голоса, да так слаженно, будто целыми днями репетировали. – "Дай-ка им паспорт, Валентина…" Я уже просекла ситуацию и потому, не дожидаясь команды, развернула тележку, подошла с ней к стойке и, по-прежнему придерживая ее одной рукой, свободной рукой достала из сумочки паспорт. "Да ты что, подруга, – нежно улыбнулась блондинка, – нешто мы тебе не верим?" – "Верят они нам, Валентина, – сказал Костя сквозь зубы. – Поворачивай, пошли работать. Все в порядке".
Когда мы проходили мимо ярко освещенных киосков дьюти-фри, я невольно замедлила шаг. "Ты чего? – спросил Костя. – А, посмотреть хочешь. Ну, подойди, полюбуйся. Заодно и приценись". – "Да какой смысл…" – пробормотала я. – "Верно. Никакого. Давай лучше присядем, пока места есть", – и он кивнул головой в сторону ряда неудобных пластмассовых стульев. – "Вообще, чтоб ты знала, – сказал он, усаживаясь поудобнее, – эти самые встречи-проводы безумно утомительная штука.  Считай, что всякий раз два часа на ногах протолчешься как нечего делать: пока туда, пока сюда, пока тележку раздобыл, потом ждешь клиентов возле границы, потом ждешь багаж… И ведь нет чтобы посидеть, все на ходу, на бегу. Ноги к вечеру просто отваливаются…" – "А вот и тележки стоят, – некстати сказала я, показав на сплотку тележек. – Или их нельзя брать?" – "Можно, конечно же. Ты, небось, решила, что я спятил, если чуть не в драку ввязался с этим хмырем? Дело в том, что сейчас они есть, а ведь могли бы и не быть. Так что лучше запасаться заранее. Оно и вернее, и надежнее…" Костя посопел и деловито продолжил: "Тут ведь еще такой аспект: когда девушка едет на встречу одна, то вопрос багажа решается без проблемы – клиент сам и тащит свой чемодан. Уж не знаю, кем надо быть, чтобы взвалить груз на хрупкую девушку. Поэтому ты  расслабься. Если по приезде нашла снаружи телегу – хорошо. Хватай ее и скорее сюда, в зону. А нет – не дергайся. Авось здесь что-нибудь отломится. А не отломится, так и хрен бы с ним. Это мужику надо опасаться, что на него клиент навьючит свое барахло…" Костя ухмыльнулся и добавил заговорщицким тоном: "Я тут, вообще-то, отработал систему личного изобретения. Правда, годится только на прохладное время года, когда ты уже в головном уборе. Приезжаешь в аэропорт, обязательно с кейсом, потому что там – ежу понятно, важные бумаги. А в помещении снимаешь шапку, потому что жарко же. И вот у тебя в одной руке кейс с документами, а в другой – ушанка. То есть, вроде бы ты и не прочь оказать содействие в переноске багажа, да только обе руки заняты…"
Костя деловито взглянул на часы и сказал: "Кстати о топографии – вон там, в углу, за волшебной дверцей, места общего пользования. Давай-ка отметимся по очереди, потому что до гостиницы нам еще часа два, как минимум…" И, со словами "Ну, по старшинству…" отбыл в нужном направлении. Я пододвинула телегу поближе к себе и поставила на платформу ногу. По возвращении Костя заметил мой маневр и одобрительно кивнул: "Молодец, соображаешь. Тут ведь место такое: на ходу подметки режут. Стоит отвернуться на секунду – не только телегу, что угодно уведут… Ну, теперь ты сходи, разомнись. Заодно и на прилавки полюбуйся – у нас еще минут десять в запасе". Я посетила мраморно-кафельный дворец, потом внимательно оглядела себя в зеркале, подновила боевую раскраску и непринужденной походкой направилась было ознакомиться с ассортиментом ненаших товаров, продаваемых за ненаши же денежки. Но тут мелодичный гонг привлек внимание всех присутствующих, и чуть насморочное контральто сообщило на двух языках о том, что интересующий нас рейс совершил посадку. Я немедленно вернулась к Косте под крылышко. "Сейчас, не торопись, – благодушно сказал он. – Пассажиры минут через десять пойдут – пока самолет подрулит, пока люк откроют…" – "А как мы его узнаем?" – "А вот как", – и Костя достал из кейса еще одну пластиковую папку, с листом бумаги, на котором крупными буквами были выведено "AUCCTU". – "Что это?" – спросила я. – "ВЦСПС. Только по-ихнему. Клиент сам должен кинуться на эту надпись. Мы сейчас с тобой подойдем к пограничным будкам и будем ждать". – "А если он не отреагирует?" – "Да куда ж он денется. Но вообще-то встречающей стороне тоже следует проявлять некую активность. Мы будем прохаживаться мимо будок и выкликать его фамилию". – "И что, ко всем подряд будем приставать?" – "Ну, ограничимся мужиками старше сорока – ведь пол и возраст нам известен. А поскольку товарищ из Кении, это позволяет отсечь представителей белой и желтой расы. Вот так, в общем и целом. Ясно?" – "Ясно. А с какой стороны они появятся?" – "Тоже правильный вопрос. Но это мы сейчас сообразим. Где свет зажгут и куда погранцы потянутся – туда нам и надо". – "А если сразу два рейса, с двух сторон?" – "Молодец, Валентина. Мне нравится твоя дотошность. Я тебя взаправду хвалю, учти. Если два рейса, то подойдем и спросим. Сначала в ближней к нам будке, чтобы ноги зря не бить. А надо будет – прогуляемся насупротив".
Тут на дальней от нас стороне обозначилась легкая суета, и к будкам потянулись солдатики. "Двинулись и мы, – сказал Костя. – Да, по пути захвати-ка декларации. Впрок". – "Какие декларации?" – Вот ты меня и поймала на проколе. О всякой хреноте мы с тобой болтали, болтали, а по делу я ничего не сказал. Таможенные декларации, какие бы еще". Он подвел меня к столику, со словами: "Ищи английский текст. И возьми целую пачку, чтобы надолго хватило". Я отыскала необходимую бумажку и принялась было за чтение. – "Сунь себе в сумочку, на досуге ознакомишься в деталях. А вкратце –таможенную декларацию заполняют по приезде и при отъезде. Твоя забота – втемяшить клиенту, что когда он будет улетать, с него спросят и въездную, которую он сейчас заполнит, и выездную, которую потом… Вот для этого тебе и желательно иметь с собой запас чистых бланков. В последний день всучишь ему, в гостинице, и пусть заполняет вдумчиво и аккуратно, не на ходу. Все равно испортит бланк-другой, поскольку мозгов нет и не предвидится". – "У всех?" – "У большинства". 
Тем временем мы подошли к линии пограничных будок. По ту сторону еще не было никакого движения, а по эту прохаживался белобрысый малый с лейтенантскими погонами. "Теперь так, – продолжил инструктаж Костя, – дома сделаешь себе такую же табличку… папка прозрачная найдется?" – "Не найдется, так куплю. Но вообще – должна найтись". – "Конечно, должна. Нашла же ты два блокнота и пять ручек – найдешь и папку. Не сомневаюсь, ты ведь девка аккуратная. В эту же папку положишь удостоверение, которое я тебе выписал. Ну, которое я этим сучонкам показывал. И пачку деклараций. Чтобы уж потерять, так все вместе. Кстати, ты с чем в школу ходишь? С этой сумочкой?" – "С портфелем…" – "Вот и бери его с собой. Сумочка твоя очень мила, но в портфеле бумагам как-то уютнее. А бумаг всегда набирается некоторое количество. Списки разные. Справки. Программы пребывания. Да мало ли всякой дряни…" Не успела я ответить, что приму его конструктивные советы к сведению и исполнению, как белобрысый лейтенантик нарушил нашу деловую беседу. – "Что вы здесь делаете, граждане?" – "Встречаем делегацию, товарищ лейтенант", – безразличным голосом ответил Костя и помахал своей папкой. – "А что это написано?" – "ВЦСПС". – "А почему не по-русски?" Я едва сдержалась, чтобы не фыркнуть ему прямо в белесую морду, но Костя ответил со всей серьезностью: "Потому что делегация иностранная". – "Понятно. И большая делегация?" – "В составе одного человека". – "А зачем вас двое?" – "Я представитель международного отдела, а девушка – переводчица". – "Все ясно. Работайте, товарищи". Когда лейтенант отошел на достаточное расстояние, Костя сказал: "Молодец". Я посмотрела на него удивленно. – "Молодец, что взяла себя в руки и не расхохоталась ему в бесстыжие глаза. Учти: вот и с такими орлами приходится иметь дело. Вообще сегодня все как по заказу: будто и таможня, и граница сговорились поучить тебя жизни".
Тут первые пассажиры стали выстраиваться в очередь на паспортный контроль, и Костя торопливо докончил: "Еще две вещи не успел тебе сказать. Во-первых, этот лейтенант, который может быть и капитаном – он тоже нужная фигура. Если, не дай Бог, ты не встретила клиента, то двигай к пану офицеру прямым ходом. У него есть доступ к списку пассажиров, и ты сможешь узнать наверняка, прилетел ли человек. Может, он вообще опоздал на рейс или еще что-нибудь. Это раз. А два – клиент мог по дурости забрести в транзит…" – "Это куда еще?" – "Ну, пойти не на выход, а с толпой транзитных пассажиров. Это частенько случается, особенно с юго-восточным рейсами. Человек, к примеру, покупает билет "Сингапур-Лондон" транзитом через Москву. Потому что дешевле. Или прямых билетов не было. Таких шустрых может оказаться половина самолета. И вот наш тупой клиент потащится не вниз по лестнице, к выходу, а налево, в зал транзита. И – с концами. У нас даже есть присказка такая: "Lost in transit". А лейтенант как раз и может помочь с поисками…" Тут некий вполне прилично одетый мужичок, стоявший в очереди третьим, вякнул: "Сэр!" и помахал Косте рукой. То есть, отреагировал на табличку. "Brother Magabi?" – деловито осведомился Костя. И, получив радостное подтверждение, добавил: "Добро пожаловать!" И – мне, коротко, шепотом: "Вот и все, а ты боялась. Да, кстати, учти: в среде международных профсоюзов принято вот такое обращение – братец или сестрица. Никаких мистеров-твистеров..." – А вторая вещь?" – спросила я деловито. – "Какая – вторая?" – "Ну, вы же сказали, что еще две вещи… Про лейтенанта и про транзит я поняла…" – "А, точно. Молодец, все запоминаешь. Вторая вещь – это если багаж не пришел. Когда час прождали у транспортера, а чемоданов нет как нет. Тогда берешь клиента и ведешь его во-он туда. Там такое отделение, называется "Lost and Found", где вам объяснят дальнейшую процедуру. Но лучше, чтобы с такой гадостью ты никогда не сталкивалась…"
Тем временем наш кенийский брат уже вошел в прямой контакт с пограничником, и Костя, все тем же драматическим шепотом, сообщил: "Начинается реальная работа. Смотри, слушай, учись, запоминай!" Через минуту клиент оказался на территории Советского Союза, и Костя приветствовал его сердечным рукопожатием. После чего представил меня, и мы двинулись к столику с декларациями. Пока прилетевший занимался писаниной, Костя сказал – как бы реплика в сторону: "Интересно, сколько сегодня прождем багаж?" Потом он стал растолковывать кенийцу – ну, и мне попутно – насчет въездной и выездной деклараций, визы, паспорта и прочих бумажных дел. Потом брат деловито подошел к винно-водочному отделу и стал приценяться, шевеля губами и явно сопоставляя цены. Принял решение и купил литровую бутыль виски – ну, это мне Костя после объяснил: и что виски, дескать, и что марка вполне приличная, а здесь к тому же и продается за весьма умеренную цену. Потом мы уселись в ожидании багажа, и Костя принялся расспрашивать братца: как долетел, как общие ощущения, как ситуация в профсоюзном движении представляемой делегатом страны. Я слушала, с каждой минутой дыша все спокойнее: опасения, что я не пойму живого иностранца, улетучивались как дым, как ночной туман под лучами утреннего солнца... Более того, братец обратился и ко мне, и я сообразила, чего ему надо, и ответила – и он вроде бы меня понял. Ура, живем! (Потом, правда, Костя маленько притушил мою радость, разъяснив, что мне повезло: попался мужик с вполне приличным языком, явно образованный – поскольку бывают всякие варианты, в том числе и вовсе безнадежные; что же делать, спросила я; терпеть и приноравливаться к акценту, ответил Костя).
Наконец пришла в движение лента багажного транспортера, и из стены выехали первые чемоданы. Минут через семь клиент издал радостный возглас и ринулся за своим имуществом. Снял с конвейера серый с зеленым чемодан, поставил его на тщательно сберегаемую нами тележку, и мы двинулись к выходу. Восседающие за стойкой встретили нас как родных: "О, уже отстрелялись? Молодцы. И багаж не затерялся?" Костя молча протянул им бумагу, украшенную красной печатью, вместе с паспортом и декларацией кенийца. "Надеюсь, чемоданчик он свой прихватил?"– продолжая улыбаться, спросила блондинка. – В смысле, не соседа по рейсу…" И, демонстрируя уже коренные зубы в дружелюбнейшей улыбке, обратилась напрямую к клиенту: "May I have your luggage tag, sir?" Тот достал из кейса билет, блондинка вышла из-за стойки, сверила номер багажной квитанции с ярлыком на ручке чемодана и улыбнулась еще праздничнее: "Thank you, sir!" А ее старшая напарница сказала со вздохом: "Что-то я не вижу товарища в списке". – "Да вот же он, под номером семь!" – ответил Костя, без малейшей нотки раздражения. – "А, точно. Ну, ты и глазастый". – "Заранее посмотрел…" – "К тому же и сообразительный…" – "И предусмотрительный, – добавила ее коллега, ставя свою маленькую печатку и на декларации, и в списке, против фамилии кенийца. – Какой, говоришь, рейс?" Костя терпеливо назвал номер рейса, который она зафиксировала, рядом со своей подписью. – "Все, ребята. Счастливо вам. А внештатнице своей скажи, что этот листочек ей понадобится при проводах". – "А точнее – ему при отлете", – заметил Костя. – "Как всегда прав", – сказала блондинка. А ее напарница спросила тихой скороговоркой: "Ребята, вы на нас не сердитесь?" – "За что?" – сердечно улыбнулся Костя. – "А ты, подруга?" – поинтересовалась блондинка. – "Какие счеты между своими", – улыбнулась и я в свою очередь.
По выходе из таможенной зоны кениец сказал, что он впервые в Москве и хотел бы осмотреть аэропорт. "Да, пожалуйста, – ответил Костя. – Только никаких фотографий". – "Я знаю. У нас такие же правила…" И он бодро направился в направлении эскалатора. "Мне пойти с ним?" – спросила я, видя, что Костя не собирается отходить от добытой с такими трудами тележки. – "Обойдется. Без сопровождающих он особо шляться не станет, вернется через три минуты. Да и что тут смотреть, нашел памятник архитектуры". – "Ладно, постоим", – кивнула я. – "Пока он шастает, я тебе вот что скажу, Валя-Валентина: ты молодец. Вела себя отлично. На пятерку с плюсом. Я имею в виду, с девками этими. И я очень рад, что такой урок получила. Теперь будешь знать, в какое болото залезла. Все ясно?" – "Все!" – "А что именно – все?" – "Что паспорт с бумагой надо держать наготове". – "Верно. Что еще?" – "Что осторожность во всем и что доверять нельзя никому". – "Умница. Еще?" – "Что вы им этого не спустите…" – "Значит так, Валентина. Говори-ка мне "ты". Заслужила". – "Ладно. Если ты так считаешь…" И тут я ощутила, что сникшая было эйфория снова начала потихоньку поднимать голову.
Костя быстренько подвел итоги дня: "Вот так и будем работать. Справишься?" – "При таком учителе…" – "Только без подхалимажа. Завтра поедешь встречать сама. И учителя рядом не будет. Готова?" – "Всегда готова, как уже было заявлено…" Объявился удовлетворивший свое любопытство кенийский брат, мы отыскали нашу машину, водитель запихнул чемодан в багажник, и Костя сказал: "Экзамен продолжается. Садись с ним на заднее сидение. Поболтаешь, развяжешь язык". – "О чем говорить-то?" – снова растерялась я. – "По ходу дела сообразишь. Ну, и я тебя не брошу, приму посильное участие в беседе…"
По дороге я вообще обнахалела, почувствовав, что с языком все в порядке и что наш английский хоть и академический, а все почище ихнего разговорного, как нам не раз говаривали преподаватели, в том числе и та же Джекки, оксфордская практикантка. Прибыли в гостиницу, водила достал чемодан из багажника, и клиент, широко улыбнувшись, одарил его брелоком. Обрадованный водила затащил чемодан в вестибюль, чем сильно порадовал Костю. Велев клиенту сидеть и стеречь вещички, он сказал мне: "Пошли, посмотришь, как оформляется поселение". У стойки Костя протянул дежурной кенийский паспорт, она порылась в бумагах, сделала там какие-то пометки и дала в обмен гостиничную карточку. "Значит, запоминай. По карточке сейчас получишь ключ. Вот здесь, крайняя левая стойка. Теперь смотри:  цифра на карточке – 817; стало быть, восемь – это этаж, а далее – номер его комнаты. Паспорт вернут завтра; объяснишь ему, что после полицейской регистрации. В смысле, ты его  и получишь, я покажу потом, куда надо будет зайти. Теперь – само поселение. В номер с клиентом тебе тащиться вовсе не обязательно. Собственно говоря, просто-напросто не рекомендуется. И вообще, старайся заходить в номер к иностранцу только с кем-нибудь из наших. Минимум на пару. Не надо наводить клиента на ненужные мысли и поселять беспочвенные надежды. Ты поняла?" Я, немного смешавшись, кивнула. "Молодец, способная. Но сейчас, в виде исключения, мы поднимемся с тобой вместе – чтобы ты ознакомилась с гостиничными условиями. И с общей топографией. Ключ вручишь ему прямо сейчас и объяснишь, что через полчаса ждем его здесь, в вестибюле, для кормежки. Да, и спроси, нет ли у него каких-нибудь пищевых запретов. Ну, не вегетарианец ли он, не дай Бог, и не мусульманин ли – в смысле свинины и выпивки. Давай, действуй, ты хозяйка, а я просто наблюдатель".
Костя подхватил чемодан, подвез его к лифту – благо, на колесиках; мы загрузили кенийского братца в его скромный одноместный номер, обговорили наши планы на ближайшее время, включая детали кулинарного характера, Костя напомнил, что телефон в номере только московский, а все международные переговоры – за свой счет, и мы оставили его разбираться и приходить в себя. Вручив предварительно конвертик с тридцатью рублями – "Это вам на сигареты и на мелкие расходы…" В лифте Костя продолжил высказывания насчет багажа: "Понимаешь, теоретически я могу оплатить такую услугу. Но вот какая заковыка: если выписать столько, сколько разрешает бухгалтерия, то швейцар оскорбится. А если выписать сумму, не оскорбительную для швейцара, то бухгалтерия меня не поймет и такой чек не пропустит. Вот и приходится самому горбатиться. Кстати, еще одна причина, почему клиентов разумнее отправлять в номер своим ходом: пусть вещички волокут самостоятельно…" Меня в этом высказывании заинтересовало слово из трех букв – "чек", и я задала соответствующий вопрос. – "Сейчас, все объясню, по порядку… Только пойдем, скажем водиле, что он свободен на пару часов – пусть покатается, побомбит малость. Ты, кстати, где живешь?" Я объяснила, и Костя сказал: "Считай, что перст Божий. Мы с тобой практически соседи. Значит, домой поедешь на машине. Со мной, естественно. А будешь хорошо себя вести – и завтра утром за тобой заедет машина. Потом заберете меня, и в гостиницу. Я же тебе говорю, что в нашей работе есть свои плюсы. Сейчас, кстати, познакомишься с одним из самых главных положительных факторов. Ты как вообще насчет пожрать?" Я призналась, что очень даже не против. – "А что пьешь?" – "Все, но в меру". – "Естественно. Никто тебя спаивать и не собирается. А ресторан у нас просто отличный, это все признают. Ладно, пошли. Сядем, сделаем заказ. За столиком клиента и подождем".      
По выходе из лифта Костя сказал деловито: "Но сначала пару слов о топографии. Общенародный ресторан – вниз по лестнице. Там же и бар, и основные туалеты. Но здесь, в закутке, также имеются необходимые услуги. Зайдем и помоем ручки перед едой, как рекомендуют правила гигиены…" Встретив меня спустя необходимый промежуток времени, Костя продолжил экскурсию: "Вот сюда, пройдем коридорчиком… здесь у нас почтовое отделение – если они марки захотят купить, или какие-нибудь конверты. Здесь сувенирный киоск, здесь "Союзпечать", а вот здесь, в этих креслах, обычно ваша братия сидит, переводчики, клиентов поджидают… Софи, привет, солнышко, познакомься, это Валентина, наша новенькая, с английским…" Софи – а, может, и просто Сонечка – роскошная брюнетка в обалденном брючном костюме, выбралась из кресла и протянула мне руку: "Привет, подруга. Сама откуда?" – "С филфака…" – неуверенно ответила я, не совсем уяснив суть вопроса. Но, оказалось, что речь идет именно об этом, потому что Сонечка отозвалась: "А я из Лумумбы. Ладно, увидимся…" Со словами: "Это тебе вовсе не конкурентка, она с суахили…" Костя потащил меня дальше, и мы оказались перед дверью с загадочной на первый взгляд надписью "Зал для делегаций". За дверью оказался ничуть не загадочный ресторанный зал, со столиками на восемь человек по обе стороны прохода. Справа от входа, за письменным столом, заваленным газетами и какими-то бумагами, сидел упитанный малый в серо-синем костюме, при обалденном галстуке. "Славик, – сказал Костя, – нам через полчасика ужин по полной программе. На троих". – "Сделаем, – отозвался Славик. – Садись вон туда, к Диме…" – "И познакомься – это Валентина, с английским, наша новая переводчица…" Славик кивнул, принимая сказанное к сведению, но не проявляя при этом особых эмоций – да и с какой бы стати. Я же про себя отметила, причем не без эмоций безусловно положительного характера, что рекомендуют меня уже не практиканткой, а полноправной коллегой.   
Мы сели за третий от двери столик справа, Костя лицом к входной двери, указав мне на стул напротив. При этом он пояснил: "Предпочитаю держать вход под наблюдением. Чтобы избежать ненужных случайностей". – "Каких?" – "Ну, разных. Например, только ты разошелся и словил кайф, как открывается дверь и входит зав отделом. Или хотя бы зав сектором – тоже может оказаться неприятно…" – "А что неприятного?" – "А все. Ведь сытый голодного не разумеет. Тем более трезвый пьяного… Ладно, не будем о грустном, давай о веселом. Ты вот спрашивала насчет нашей системы оплаты…" Я удивленно подняла брови. – "Ну, про чек спросила", – нетерпеливо пояснил Костя. – "Ах, да", – сообразила я. – "Значит, так… Кстати, насчет своей оплаты тоже, небось, хочешь узнать? Зоя тебе ничего не объясняла? Переводчику у нас причитается шесть рубликов в день, плюс трехразовое питание. Ну, машина там. И все прочее, что полагается делегации – в смысле, театр-цирк-музей… А насчет чеков – тут такая система: на каждую делегацию в бухгалтерии заводят чековую книжку. Для удобства, чтобы нам с наличными не мотаться. При этом существуют определенные нормативы, в зависимости от категории клиентов, от уровня значимости делегации. И в рамках этих норм мы вертимся – так, чтобы все волки были сыты и чтобы самих себя при этом не обидеть…" 
Тут Костя привстал со стула, со словами: "О, Виталик, привет! Иди к нам, пивка выпьем. Заодно с девушкой познакомлю". Я оглянулась и увидела парня джеймс-бондовского вида, направляющегося ко мне. Такой красавец заслуживает персональной улыбки, каковой я его и одарила. Костя продолжил: "Это Валентина. Очень неглупая девушка, хотя и практически без опыта. Но, думаю, что в течение ближайшей недели я смогу ее поднатаскать – а потом пущу по рукам. Так что запиши телефончик…" Виталий сел рядышком и достал шикарную записную книжку: "Весь внимание. На что пишем?" Я не совсем поняла вопрос, и на него ответил Костя: "Пиши на "А" – "английский, Валентина, Костя". Чтобы лучше запало в душу". Пока я диктовала свой телефон, появился официант. – "Вот и Дима, – радостно приветствовал его Костя. – Дай-ка нам, Дима, пивка для рывка. Кувшинчик. Ну, маслин большой салатник и рыбное ассорти. Еще чего-нибудь, Виталик?" – "Нет, спасибо, я бегу. Бокал пива вот выпью с Валентиной, и все дела..." – "Ну, как знаешь. Дима, что там у вас сегодня на ужин?" – "Мясо с грибами имеется – возьмете?" – "Нормально. Ну, и остальное, как водится. Насчет выпивки потом решим, когда делегат подойдет. "Птичье молоко" сегодня есть?" – "Естественно". – "Выбери кусок послаще – надо девушку ублажить. Чтобы знала, как у нас кормят". – "Все сделаем как надо…" 
Я сто лет не видела маслин, тем более таких – крупных, черных, лоснящихся. И рыбное блюдо, как универсальный символ изобилия: икра, севрюга, кета, шпроты… "Ну-ка, Валя-Валентина, – улыбнулся Костя, – быстренько бутербродик с икрой, и выпьем. Ты заслужила…" Я отхлебнула пива и набросилась на маслины, а Костя тем временем завел с Виталием разговор про какую-то Капитолину Лазаревну. Потом он разлил остатки пива, со словами, обращенными ко мне: "Съешь кусочек севрюги, и пора встречать клиента". А когда я встала из-за стола, Виталий встал вместе со мною: "Спасибо, Костя, за пивко, за внимание. И за девушку спасибо…" – "Ты побежал? А может, поужинаешь с нами?" – "Нет, сегодня никак не могу…" Мы вышли в вестибюль вместе. Кенийца нигде не было видно. – "Запаздывает, дитя джунглей, – усмехнулся Виталий. – Как бы не заснул с дороги. Надо позвонить…" Я растерянно оглянулась в поисках автомата; Виталий же пояснил: "По таким случаям обычно звонят от метра. Если надо в номер позвонить, или в диспетчерскую, или референту – это все от метра".  Тут я сообразила, что захваленная и зазнавшаяся от похвал Валечка не записала номер кенийской комнаты. На счастье, в эту же минуту прибыл лифт, из которого вышел наш голубчик. – "А, явился, – удовлетворенно сказал Виталий. – Ну, работайте, не буду мешать. Мы еще тут увидимся. И поговорим о совместных планах. Счастливо". 
Когда мы с клиентом подошли к столику, Дима уже заканчивал сервировку. Костя рассадил нас – кенийца рядом, меня на прежнее место – и авторитетно принялся разъяснять нам обоим, что именно мы видим перед собой на скатерти: блюдо мясного ассорти, яйца с красной икрой (черную-то мы слопали без клиента, отметила я про себя), маслины (обратил, наверное, внимание, как я на них накинулась), еще какие-то салатники (в одном из них нечто похожее на лобио, подумала я – лобио это и оказалось), печеночный паштет, ваза с овощами… Покончив с лекцией, он спросил, что мы будем пить. Шустрый братец высказался в том смысле, что много наслышан про русский напиток – как его, ви-оу-ти… – "Ви-оу-ди-кей-эй", – отчеканил Костя. И снова пустился в разъяснения: что водка может произвести непредсказуемое воздействие на непривычный организм, что тут надо быть осторожным… Братец дипломатично ответил, что если дама будет, то будет и он. – "Ты как?" – спросил Костя меня. – "Я же тебе сказала, что пью все, но понемногу". – "Ну, а что это означает в числовом выражении?" – "Если ты заказал мясо с грибами, – сказала я раздумчиво, – да с учетом всех этих закусок, и если в самом деле готовят у вас вкусно…" – "У нас!" – перебил Костя. – "Я и говорю: у нас… Ну, грамм сто выпью. Холодной только". – "Ладно, Дима, тащи бутылку. Из заморозки, естественно. И огурчиков соленых донеси. И если еще есть какие маринады…"
Посидели мы отлично. Я вроде бы даже больше ста употребила, братец тоже пил, понемножку и с выражением недоумения на физиономии, а все остальное с каменным лицом прикончил Костя. Потом мы проводили братца до лифта; Костя дал ему с собой бутылку "Боржоми" на ночь, а я все-таки вспомнила свой прокол и записала номер его комнаты. "Ну, пошли к Славику, расплатимся, потом закажем машину на утро, к тебе по адресу. Да, кстати, не вздумай завтракать дома – здесь похарчишься. Не забывай, что переводчику причитается полновесное трехразовое питание. Причем деньгами не компенсируют – надо все за столиком оприходовать. И еще кстати – там у Славика под стеклом лежит список гостиничных телефонов – спиши номер клиента. И еще сейчас запишешь номер машины, которая завтра будет у нас с утра. На ней же и в Шереметьево поедешь…" – "Сама?" – "Ну, ты уже большая девочка. Тем более, пьешь как взрослая. Значит, и со всем остальным справишься…"
Домой я заявилась не очень поздно, хотя и в возвышенном состоянии духа. Отец сразу же приметил, что я поддатая, а я сразу же объяснила, что это я на трудовом посту и что мне за это еще и платят. "Неплохая работенка, – усмехнулся он, – сам бы устроился…" – "Папочка, – подпела я подхалимски, – ты не сделаешь мне плакатик? Шесть букв, но больших. Во всю страницу…" И объяснила, для чего и как.

День второй

Утром я вышла из подъезда во всеоружии, имея в кейсе пластиковую папку, содержащую: плакат с аббревиатурой AUCCTU, бумагу с красной печатью и за подписью зам зав международным отделом, удостоверяющую, что на протяжении такого-то календарного срока мне поручена "организация встреч-проводов иностранных делегаций, пребывающих в СССР по линии ВЦСПС", еще одну бумагу, с той же печатью и подписью, озаглавленную "Список членов иностранных делегаций, прибывающих в СССР по линии ВЦСПС" на протяжении названного календарного срока, а также пачку таможенных деклараций. И еще в кейсе лежали оба блокнотика, начатый и чистый, и письменные принадлежности, и словарик (хотя вчера он вовсе мне и не понадобился), и записная книжка, куда я решила заносить в упорядоченном виде телефоны всех новых знакомых, и детектив, призванный  скрасить ожидание, если опоздает самолет. Ну, и паспорт, естественно…  Минуты через три из-за угла вывернула черная "Волга" с привычным уже индексом ММГ и с тем самым, вчера записанным, номером. Я деловито плюхнулась на переднее сидение, поздоровалась с водителем, сказала, как меня зовут. – "А я Степан. Ну, куда едем?" И мы покатили – сначала к Косте, а потом в гостиницу. Позавтракали, после чего Костя поволок смурного после вчерашних вивисекторских опытов кенийца к себе в офис, а я осталась ждать в вестибюле: к двенадцати должен был подъехать временно отпущенный Степа, который и повезет меня в Ша-два, на первую мою самостоятельную встречу.
Я не спеша обошла вестибюль, внимательнее приглядываясь ко всем его достопримечательностям, изучила прилавок "Союзпечати", не нашла там ничего интересного, смирно села в кресло и достала английский детектив. Мое одиночество оказалось недолгим. Вскоре из ресторана вышли десятка полтора американцев, которых я заприметила уже за завтраком; они расползлись по вестибюлю, а их переводчицы сели рядышком со мной. Одна из них, худенькая девица с кудряшками, глянула на обложку моей книги и сказала своей напарнице: "Между прочим, завальная книжонка. Я, помнится, ночь не спала, пока не проглотила". Та потянулась ко мне: "Подруга, можно глянуть? На секунду…" Я дала ей книжку, на что она сказала: "Спасибо. Меня Аней зовут, кстати…" – "А меня – Наташей", – добавила кудрявая. Познакомились, начались расспросы и вопросы, завязалась беседа, так что книжку я сунула в кейс. Девки оказались постарше меня, причем Наташа – как я поняла, приглядевшись повнимательнее – уже к тридцатнику. Узнав, что я вообще второй день в этой сфере, они переглянулись, и Наташа выдала мне открытым текстом: "Учти, я не говорила, ты не слышала. Но с Костей этим будь поаккуратнее…" – "В смысле?" – решила все-таки уточнить я. – "А в том самом смысле. Болтай меньше – больше мотай на ус". – "О чем не болтать-то?" – не унималась я. – "Да обо всем, – ухмыльнулась Аня. – Про политику не надо. Ни про внешнюю, ни тем более про внутреннюю. А уж про начальство и вовсе помалкивай, потому что вылетишь отсюда в два счета, да еще с такой репутацией… И иностранцев меньше обсуждай". – "А еще чего?" – "Дашь книжку почитать – я тебе еще чего-нибудь полезного насоветую". – "Как кончу, так сразу". – "Вот и ладно. А я тебе тоже чего-нибудь подкину. В порядке культурного обмена. Дай-ка телефончик, и наши запиши. Все-таки теперь в одной компании…" – "Если, конечно, болтать не будет попусту", – уточнила Наташа.
Тут к нам подошел красавчик в явно американском прикиде. "Где народ?" – хозяйским голосом спросил он девиц. – "Подтягиваются, товарищ начальник", – лениво отозвалась Наталья. – "Дисциплинка хромает, начальник", – добавила Анна. – "Будем звонить по номерам?" – еще более безжизненным тоном спросила Наталья. – "Расслабься", – махнул рукой товарищ начальник. – "Есть расслабиться. А ты взамен напрягись. И познакомься – это Валентина. Новенькая. С Костей на транзите работает". – "Нам нужны новые силы, – одобрительно сказал  красавчик. – И новая кровь". – "А зачем? – спросила Наталья. – Или ты нашей не досыта напился?" – "Я же сказал: хочется новенького…" – "Новенького–хреновенького ему подавай", – пробормотала Наталья. – "Ты их не слушай, – обратился красавчик напрямую ко мне. – Ты меня слушай. Давно с Костей работаешь?" – "Со вчерашнего дня", – ответила я как на духу. – "А до того с кем работала?" – "Ни с кем". – "Как, вообще ни с кем?" – "Я же ведь новенькая", – сказала я не без ехидства. – "А язвишь как опытный работник. Откуда что и берется. Телефончик у нее взяли?" – спросил он девиц на одном дыхании, не меняя интонации. – "Взяли, товарищ начальник, не извольте беспокоиться". – "Ну, тогда двинулись. Вон народ уже собрался, нас только и ждут. Ладно, новенькая, пока, за обедом увидимся…" 
Читать что-то расхотелось – действительность затягивала больше, чем интрига любимого мною Дейтона, и я вышла на улицу. Поглазела, как американцы грузятся в "Икарус", постояла на крылечке, а тут и подкатил Степан. И мы двинулись к месту назначения. В аэропорту я первым дело, как и было велено, направилась деловитой походкой к табло прилетов. Нашла свой рейс и вроде бы убедилась, что он не задерживается. На всякий случай и от нечего делать подошла к справочной и получила ласковый отлуп: "Расчетное время – на табло!" Хорошо, я знала, что это значит – "расчетное время прибытия". И даже знала, как это будет по-английски. Ладно, выходит, получасом как минимум я располагаю. Поднявшись на эскалаторе на этаж вылетов, я вдумчиво изучила тамошнюю "топографию" (любимое словечко Кости). Обнаружив не примеченный вчера аптечный киоск, дотошно ознакомилась с ассортиментом и приобрела десяток упаковок активированного угля – вещь редкая в городских аптеках. Зашла в мраморный дворец в торце зала – без особой нужды, впрок и на всякий случай. И заодно обнаружила, что наш заветный вход "Для делегаций" здесь расположен не возле сортира, то есть, он не крайний правый, как на прилетах, а крайний левый. Очень хорошо, будем иметь в виду – ведь не все же встречать, придет когда-то и черед проводов. Вышла на улицу, по внешней лесенке спустилась на прилеты и не успела подойти к табло, как объявили мой рейс.   
Я огляделась по сторонам, не обнаружила ни единой тележки, но решила не дергаться – в полном согласии со вчерашними Костиными рекомендациями. Дождалась появления зеленой стрелочки, указывающей, в какое крыло мне надо двигаться, и пошла согласно указанию. У стойки сидел в одиночестве немолодой мужик; он лениво глянул на мою бумагу и, не говоря ни слова, махнул рукой. Уже пряча папку в кейс, я обнаружила, что показала ему не документ, удостоверяющий мое непреложное право на встречу иностранных гостей, а список этих самых гостей. И сделала вывод, что вечера девки малость переборщили с паспортом и прочими формальностями. Судя по всему, простенький текст на бланке с печатью – это все, что нужно, дабы заявить право на исключение из правил – как мое, так и моих клиентов. Оказавшись в таможенной зоне, я первым делом посмотрела, как обстоят дела с тележками. Их было много, а встречающих – в смысле, допущенных на встречу – почти никого. Значит, добра хватит на всех, сделала я логический вывод и решила, пока суть да дело, ознакомиться с ассортиментом "дьюти-фри". Ну, что ж, удостоверилась, что целый ряд имен собственных, знакомых мне прежде лишь по переводной литературе – вроде "Герлен", "Ланком", "Блэк-энд-Уайт" или "Наполеон" – существует также и в реальной жизни. Отсутствие валюты в кошельке, вкупе с необходимостью выполнять служебный долг и отрабатывать шесть рублей, отвлекли меня от прилавка и повлекли к будкам государственной границы. В отличие от вчерашнего клиента, подсуетившегося оказаться в первых рядах, сегодняшний оказался куда менее расторопным, и я даже начала нервничать, что придется искать его (как это? Lost in transit?), но в конце концов он объявился. Одним из последних. Хорошо еще, что я припасла тележку, потому что сегодня прилетевших было гораздо больше, и мы могли бы остаться на бобах. А с другой стороны, нет худа без добра: багажный конвейер закрутился практически сразу же после вступления дорогого гостя на территорию Советского Союза – так что мне не пришлось особо стараться, изыскивая темы для беседы. Сунула я ему бланк таможенной декларации, проговорила всю литанию насчет того, что этот документ понадобится на обратном пути, подхватили мы его обшарпанный чемоданчик и покатили на выход. Пожилой таможенник с безразличным видом проштемпелевал все положенные документы, а у выхода – приятный сюрприз – меня поджидал мой дядя Степа. Который подхватил тележку и тем самым избавил меня от дилеммы: везти ее самой или принудить клиента.
Клиент вообще оказался тихий и молчаливый. Собственно говоря, не молчаливый даже, а плохо владеющий английским. Расселила я его без проблем, велела спускаться через полчаса, а сама сунулась в ресторан. Костя с кенийцем сидели за привычным столиком, и с ними какой-то солидного вида мужик. Судя по пустым вазочкам из-под мороженого, они уже отобедали. Я доложила о выполнении задания, на что Костя одобрительно кивнул и сказал мужику: "Это и есть наша Валентина. Пока со всем справляется. Вот делегата встретила самостоятельно. И довезла целым и невредимым". – "Молодец, Валентина, – откликнулся мужик. – Садись обедать – заслужила". – "Сейчас, – говорю, – только отловлю делегата…" – "Что же ты, полчаса будешь ходить голодной?" – удивился мужик. А Костя сказал: "Не боись, и его не обидим. Тоже покормим. Кстати, как у него насчет вегетарианства? Ты, случайно, не спросила?" – "Случайно спросила. Говорит, что проблем не существует – ест все". – "Хорошую переводчицу ты раздобыл, Костя, – ухмыльнулся мужик. – А ты, Валентина, заработала не только на супчик, но и на водочку. Ладно, я пойду, дел полно". Он попрощался с кенийцем и отбыл; краем глаза я заметила, как метр – не вчерашний Славик, сегодня работал другой, Саша – вскочил из-за своего стола и почтительно открыл ему дверь. Кениец тоже встал и сказал, что пойдет к себе, отдыхать. Договорились встретиться в вестибюле, часов в пять и обдумать какую-нибудь программу до ужина.   
Когда мы остались вдвоем, Костя сказал: "Молодец. Произвела хорошее впечатление на начальство. Это тебе зачтется. Что будешь пить? И что будешь есть?" – "Пива я бы выпила, расслабиться. А насчет еды…" – "Сегодня у них отличный лагман. Знаешь, что это такое?" Я покачала головой. Тут к нам подошел официант, и Костя начал распоряжаться: "Пивка принеси девушке, да поскорее – она устала. Маслин дай – она их очень любит. Салатик поприличнее. Кета осталась?.." – "Для вас найдем…" – "Потом… потом объясни девушке, что такое лагман…" – "Это суп такой густой, узбекский. С лапшей. Очень вкусный, не пожалеете…" – "Давай, давай, она согласна. А на второе – "Спутник", пусть попробует". И – ко мне: "Это местные фирменные котлеты. Куриные, вроде как по-киевски…" – "Только они с сыром, а не с маслом. И куда вкуснее", – вмешался официант. Я кивнула головой. – "Мороженое будете?" Я еще раз кивнула. – "Ну, и кофейку… Все это два раза – сейчас клиент подгребет", – закончил Костя. – "Я пойду, встречу…" – "Да сиди, не дергайся, – остановил меня Костя. – Успеется… ". 
Распахнулась дверь, в зал вошла американская группа и с гомоном принялась рассаживаться за свои столы, украшенные звездно-полосатыми флажками. "А у нас почему флага нет?" – ни с того, ни с сего спросила я. Костя усмехнулся. "Мы с этим делом стараемся поаккуратнее. Был тут скандальчик, и вот после этого мы осторожничаем. Ведь если делегация конкретной страны – это один разговор. А когда смешанные группы… Эдак с год тому назад случилась панафриканская сходка, и какой-то умник поставил на стол флаг ЮАР. Ну, до кучи, среди прочих. Не подумав, что флаг-то принадлежит кровавому режиму апартеида. Такое началось!.. Мы, понимаешь, воюем против всего, что этот флаг символизирует, боремся, не щадя живота своего! А вы тут нам расизм проповедуете, и вообще!.. Ну, официанта, который проявил инициативу, выгнали с работы. Референту выговор за невнимательность и халатность. Зав сектором буквально на каждом еженедельном совещании получал свое: вот какая у вас в подразделении производственная несообразность и идеологический вакуум… Наконец, ему это надоело, и он выжил референта, по собственному желанию. С тех пор приняли строгое решение – флаги ставим только официальным делегациям. Так, кстати, и будешь объяснять, если кто-нибудь надумает возникнуть: только официальным делегациям…" К концу монолога я, не без опоздания, осознала, что Костя, с его многословием и рассусоливаниями, вполне хорош – не иначе, как они с начальником уговорили бутылочку водки, при символическом (по определению) участии кенийца. А к нам подошел давешний красавчик, прибывший в арьергарде американской группы. "Как она "ничего" – ничего?" – "Нормалек, – отреагировал Костя. – Летите куда, или как?" – "Завтра в Вильнюс. Оттуда в Питер. А у тебя транзит?" Тут к нашему столику подскочила Наталья: "Товарищ начальник, а пить будем?" – "Мы же не транзит африканский, нам нельзя. Только пиво". – "Даже не сухонького?" – "Вино будет за ужином. Тогда же налью по рюмке водки на нос. А сейчас – пиво.  Выполняйте!" – "Мое-то дело телячье, – сказала Наталья. – Я ведь и вообще не употребляю…" С этими словами она двинулась к своим столикам, по пути подмигнув мне: "Вот, дескать, как оно…"
"Так и живем, Костя, – с оттенком элегической грусти продолжил красавчик. – Переводчицы скандалят, делегаты бунтуют… А у тебя все тихо?" – "У меня такая переводчица, что лучше и не надо. Смирная, исполнительная, инициативная. Ей, кстати, и налить не грех – но она скромная и не выпрашивает". – "Не боишься сглазить?" – спросил красавчик уже на ходу. – "Я пойду все-таки, посмотрю, не спустился ли клиент", – предложила скромная и инициативная переводчица. – "Ну, сходи, если не сидится. Кстати, может тебе и в самом деле заказать чуть-чуть?.." – "Нет, правда, я лучше пива…" – "А вечером будешь?" – "Как народ…" – сказала я чистую правду. Питье мне, вообще-то, особого удовольствия не доставляет, но пить я вроде бы могу – в чем успела убедиться за четыре университетских года. Именно так я себя и вела во всех соответствующих случаях. Вроде образцового солдата: на службу не напрашивалась, но и отлынивать не отлынивала. Когда мы с клиентом вернулись, стол уже был полностью накрыт. И перед приборами стояли бутылки чешского пива. Это, кстати, не осталось незамеченным – трое отобедавших и шедших на выход мужиков притормозили возле нас, и один из них сказал: "А почему это Косте чешское, а нам Жигули?" – "А вот потому, – самодовольно ответил Костя. – Уважением пользуюсь". – "Но ведь не настолько же?" – "Выходит, настолько", – даже и не ответил, а отрезал мой референт. И тут же обратился ко мне: "Пей, пей, заслужила…"

День третий

Третья моя поездка в "Шереметьево" (она же вторая самостоятельная) ознаменовалась тем, что принято именовать "встреча друзей". Но – по порядку. Памятуя вчерашнюю путаницу – когда я показала таможеннику список вместо удостоверения, а он и не отреагировал – я решила провести эксперимент и снова предъявить этот список, на сей раз осознанно, если не сказать, умышленно. В случае чего ("Девушка, что это вы мне показываете?") – с меня взятки гладки, удостоверение-то лежит тут же, под списком: ах-ах, извините, перепутала, вот она, нужная бумага. Или даже вовсе: да-да, конечно, вот и удостоверение, я просто хочу вам предъявить обе бумаги сразу… ах, не надо? ну, хорошо… эту при выходе? ладно, ладно… Подойдя к стойке, я узрела сидящую там в одиночестве Милку-блондинку. Растерянно поздоровалась и стала рыться в папке, чтобы не рисковать с экспериментами и достать правильную бумагу. Но Милка вполне сердечно ответила: "Привет, какие люди!", а на мою попытку всучить ей документы просто отмахнулась: "Помнишь анекдот – "Спрячь и перестань"? Так вот, убери и не морочь мне голову. Я же  сказала, что мы тебе верим…" – "В самом деле?" – на всякий случай переспросила я, памятуя, как они орали нам позавчера вслед и требовали предъявлять документ за документом. На что получила: "Если хочешь знать, у тебя и впрямь морда положительная". Наверное, на моей доверчивой и внушающей доверие морде изобразилась некая гамма чувств, с доминирующим недоумением, потому что она вдруг сказала, быстро оглянувшись по сторонам: "Да ты пойми…" Еще раз оглянулась и на одном дыхании выдала: "Мы ведь выпендривались тогда из-за Костика вашего. Больно уж шустрого он из себя строит. Чуть что, сразу докладную писать, по начальству. У нас человека три с его подачи выговорешники схлопотали – кому ж приятно, сама посуди…" Я развела руками – то есть, попыталась было изобразить этакий универсальный жест и примирения, и недоумения, и растерянности, что не очень получилось, поскольку в правой руке у меня был кейс, а в левой – пластиковая папка. Но Милка, по-видимому, уяснила смысл моей попытки, поскольку принялась разъяснять горячим шепотом: "Ты пойми, войти-то в зону ничего не значит, главное – выйти отсюда. Если у тебя нет нужной бумаги, не то что никого не выведешь, а и сама попадешься в ловушку. Поэтому на входе мы спрашиваем документы только у совсем незнакомых – вдруг человек по ошибке сюда заявился… Вот на выходе – другой разговор. Да и то документы нужны только на прилетевшего, а встречающий – ерунда. Стало быть, всякого, у кого хоть чуть-чуть знакомая морда, мы впускаем без звука… Ну, уяснила?" Я сказала, что мне все ясно, и что извини, если что не так, на что она ответила, что все это ерунда и что с нормальными бабами они не конфликтуют, и что это я должна их извинить, если они чем-то меня задели, а на это я… Тут Милка прервала меня, сказав: "Да все нормально, подруга, давай двигай, потому что пассажиры уже выходят…", и я ринулась в знакомый уже угол, захватить тележку, после чего заняла уже привычную позицию перед пограничными будками.      
На этот раз я встречала лицо женского пола – впрочем, какое там лицо, одна сплошная задница. Размер шестидесятый, я не преувеличиваю. Да еще и с огромным чемоданом. Милка, ставя свою печатку в положенных местах, спросила все тем же горячим заговорщицким шепотом: "Машина-то у тебя новая? Рессоры выдержат?" Рессоры выдержали, я привезла тетю в гостиницу, сдала ее по назначению, а после обеда собралась поехать на той же машине снова в аэропорт. За следующим клиентом.
Выйдя на улицу в поисках своего транспорта, я столкнулась с кудрявой Наташей, находящейся в процессе аналогичных поисков. "Как, ты разве не Вильнюсе?" – удивилась я. – "В ***льнюсе!" – огрызнулась девушка. И тут же, осекшись, добавила: "Извини, сорвалось… А к тебе это вообще никакого отношения не имеет". – "Случилось что-нибудь?" – "Что-нибудь всегда случается. Такая жизнь у нас… бекова…" Я вытаращила глаза, и Наталья охотно продолжила популярную, как мне разъяснили позже, присказку: "Нас… ну, это самое… дерут, а нам – некого". Тут я увидела своего водителя и махнула ему рукой. – "Ты куда", – спросила Наталья. – "В Ша-два", – ответила я с максимальной деловитостью. – "Какое совпадение. И я тоже. А рейс, извини за подробность?" Я назвала номер. – "Обалдеть. И я к нему. Хоть людей-то разных встречаем, или вдвоем одного и того же?" Я вяло улыбнулась тому, что показалось мне неудачной шуткой, но Наталья бодро сказала: "Ты не смейся. В этом бардаке и не такое случается".  Потрясенная, я достала бумагу и прочла фамилию клиента. – "Ладно, хоть встречаем разных, и на том спасибо. А поехать можем на одной машине, если не возражаешь. Поболтаем…" – "Я с удовольствием", – с удовольствием согласилась я. – "Прелестно. Кто у тебя водила? Степан? Сейчас я ему выдам инструкции. Так, а где же мой Раздолбай Иванович? Ага, вот и он". Она в два счета разобралась с водителями, после чего мы сели в ее "Волгу" и отчалили.
Не успели вывернуть на Ленинский, как Наталья приступила к жалобам: "Ты только представь мою раскладочку. В Вильнюс она собралась, жопа невезучая. Утрясла вроде бы дела на работе, расписала отгулы по денечку, по часочку, казалось бы, все путем. И в последнюю минуту тормознули. Ну, допустим, там у нас сейчас обстоятельства… ладно, не важно". – "А ты что, совмещаешь?" – не без удивления спросила я. – "А ты как? Только здесь, что ли?" – "Я вообще-то еще учусь… Каникулы у меня сейчас…" – "Обалдеть! Такая молодая?" – "А что, выгляжу старше?" – тут же насторожилась я. – "Да я не в том смысле… И хрень все это – старше, младше… Успеешь еще… Вот начнешь работать – и начнешь стареть. А пока пользуйся…" – "Чем?" – "Юными годами. Свободой…" – "Какой свободой?" – "От семьи, от рабочего ярма. Господи, какая ты счастливая – сама даже не знаешь. Никому ничего не должна – в моральном смысле. Не надо валяться в ногах у свекрови, чтобы с ребенком посидела. Не надо проситься на овощную базу…" – "А это зачем?" – обалдела я. – "Отгулы зарабатывать. А потом умолять начальство, чтобы позволили отгулять их подряд, хотя бы недельку. Чтобы вырваться на эту неделю и пожить человеческой жизнью. В смысле, с делегацией. В англоязычной атмосфере. В интуристовской гостинице. И вообще…" – "А где ты работаешь?" – осторожно спросила я. – "Да как все мы – в отделе иностранной информации… В НИИ…" – "А в каком?" – спросила я вовсе уж машинально. И получила ответ: "Химических удобрений и ядов!" И сходу не врубилась, пока Наталья, ухмыльнувшись, не подсказала: "Ты сократи, сократи. Образуй аббревиатуру…"   
Поржали, и я, ободренная свойским обращением, решила задать ей вопрос, который меня не то, чтобы мучил, но сильно занимал вот уже пару дней. А заодно и перевести разговорчик на более нейтральную тему: страх как не люблю, когда мне жалуются, особенно если речь заходит об обстоятельствах сугубо личного характера. – "Я вот хотела тебя спросить, как девушка начинающая: зачем все референты мой телефон берут? Ну, если я еще неопытная и от меня вроде бы никакой пользы. Не говоря уж о потенциальном вреде?" Наталья явно обрадовалась возможности поучить подрастающую смену, и я получила вполне обстоятельное разъяснение: "Элементарно, Ватсон. Ведь каждому охота иметь максимум фамилий в записной книжке – на всякий случай. К примеру, ты как сюда попала? Кто-то заболел, или оказался занят, или еще чего – и пришлось срочно затыкать дыру. Соответственно, представь ситуацию: если в книжке у референта пять телефонов – один разговор, а если двадцать пять – совсем другой. Вот, допустим, как у меня сейчас получилось: буквально накануне поездки – и такой облом. Хорошо, что есть подруги, которых можно выставить на подмену. В течение буквально часа. А иначе – хана…" 
Я промычала что-то типа "Вот оно как", закрывая тему, но Наталья с наслаждением продолжила свои поучения: "А потом – что значит "неопытная"? Ты вот сейчас как раз и таскаешься по самым хлопотным делам, чему-то обучаешься, что-то узнаешь. И если не влипнешь в откровенный скандал, то со временем станешь вполне системным человеком. Сначала будут приглашать на такую вот мелочевку, от которой опытные переводчики обычно отмахиваются. Или соглашаются при особых обстоятельствах – как у меня сейчас сложилось. Американы уже улетели, а я все равно до вечера свободна – так почему бы не встретить человека за дополнительные шесть рубликов? Тем более еще и ужин в приличной компании. Тебя, кстати, тоже надо будет познакомить с этим референтом, которого я сейчас обслуживаю – Герман, отличный мужик, и клиенты у него нормальные, в массе своей ооновские чиновники. Да, так вот я и говорю: сначала поработаешь на встречах-проводах, потом в Москве на всяких мероприятиях, а потом возьмут и по стране прокатиться с делегацией. И если там себя покажешь с положительной стороны, откроются более широкие горизонты. Только учти, что за особо хорошие поездки надо платить…" – "Чем?" – растерялась я. Она посмотрела на меня как на слабоумную: "Чем-чем… Собой. Своим нежным девичьим телом". У меня на морде, видать, нарисовался первобытный ужас, потому что она усмехнулась и сказала успокаивающе: "Это не значит, что с каждым встречным-поперечным обязательно забираться в койку. Да не все туда и волокут – Костя тот же в этом смысле чист. Во всяком случае, материала на него у нас не имеется…" – "У кого – у нас?" – "У нас, у старушек, которые здесь который год трутся-вьются…  А вот такие, как Витюня – те непременно волокут. Может, и не с первой поездки. Да и соглашаться не обязательно с первого намека. Но вот представь: возьмет он тебя с хорошей американской компашкой… Для начала в Питер и Киев, и тут, может, даже пассов никаких делать не будет. А следующий раз в Прибалтику, и там уже, в баре гостиницы "Нямунас", начнет подбивать клинья – но ты еще имеешь право отказываться и отнекиваться. Разумеется, не грубо и категорически, а кокетливо и многообещающе. Тогда он берет тебя на трехнедельную поездку в Тифлис, Баку и Среднюю Азию – и вот тут ситуация становится серьезной. Теперь день на третий-четвертый надо уже кое-что позволить, а к концу поездки желательно и лечь. Разок, в последний вечер. В таком случае перед тобой открываются весьма широкие горизонты. И напротив: если ты и за эти три недели не сделала шага навстречу его мечте – можешь забыть про американский сектор. Из системы тебя, конечно, не выпрут, но доступ будет только к неграм и индусам. Что, кстати, тоже не трагедия: работать с ними проще – чисто в языковом плане, к тому же ответственности меньше. А в смысле романтики больших дорог – так маршруты в принципе у всех референтов более-менее одинаковые. Плюс к тому тот же Костя, например, имеет репутацию гурмана, и потому кормежка у него куда качественнее, чем, допустим, в американском или австралийском окружении. Даже в "Спутнике" он старается чего-нибудь нестандартное устроить, а уж на выездах вообще… Прямо-таки терроризирует ресторанных директоров, запугивает их до истерики, и делегация получает обслуживание на уровне местных партийных боссов".
Я поерзала на сидении и все-таки решилась высказаться: "Хочешь сказать, что простым девушкам от референтов деваться некуда?.." – "Да не бери в голову! Бери, как говорится, метром ниже… Шутка. В принципе, если ты сама не проявляешь определенной склонности, то ничего страшного с тобой не сделают. Я вот, к примеру, не прыгаю из постели в постель, что не мешает мне кататься довольно часто и с приличными группами. А с другой стороны, есть девки, которые, что называется, в принципе не прочь… Та же Анюта, допустим. Не хотелось бы сплетничать, но факты – упрямая вещь. И вообще: как себя с самого начала поставишь, так оно и будет. В смысле: как положишь… Хотя… хотя посмотри на ситуацию под другим углом зрения: мотаешься с человеком бок о бок две недели, причем целыми днями напролет, да и живешь на одном этаже, дверь, что называется, в дверь. Плюс к тому каждый ужин обязательно с выпивкой… И вдруг ловишь себя на мысли, что попросту скучно в одиннадцать укладываться в одинокую постель. Впрочем, это все твое частное дело. Как говорится, думайте сами, решайте сами… И вообще, с коллегами все это не так страшно. Вот с иностранцами…" – "А с ними что?" – "Вот этого, подруга, я знать не знаю. Здесь я, что называется, провожу красную черту, и переступать ее не намерена. Есть, конечно, отчаянные девки, только в нашей компании они не задерживаются. Потому что рано или поздно все вылезает наружу. Гостиничная сволочь следит ведь, не смыкая очей. Вообще за отношениями между мальчиками или девочками, а уж что касается контактов с иногражданами…" – "Или иноподданными…" – "Именно. Уж с англичанами или японцами и вовсе не дай Бог!" – "Есть еще испанцы и голландцы…" – "Есть и иорданцы. Нет-нет, ну их всех туда-то и туда-то. Если чего надумаешь – только со своими". Я заверила Наталью, что приму сказанное к сведению, и на этой оптимистической ноте мы вылезли из машины. Я огляделась, нашла моего Степана, и мы с Натальей отправились в здание аэропорта.
На входе в зону сидела Милка, и с ней какая-то баба в продвинутых годах. Я бодро заявила: "А вот и я снова, как было обещано…", на что Милка с официальной мордой сказала: "Ваши удостоверения, пожалуйста, товарищи переводчики". Я было уставилась на нее – в недоумении после сегодняшних ее откровений, а она едва заметно мигнула мне в сторону напарницы. Дело ясное – и я поспешно полезла в кейс, за папкой, содержащей обе заветные бумаги с печатями. Наталья же заявила: "Какое удостоверение? Я встречаю сотрудника Организации Объединенных Наций". – "Вы, наверное, ошиблись, – ровным голосом сказала пожилая таможенница. – Подойдите к справочной и уточните, когда приходит рейс из Нью-Йорка". – "Причем здесь Нью-Йорк! – окрысилась Наталья. – Это сотрудник Экономической Комиссии ООН для Африки. И прилетает рейсом из Аддис-Абебы, где расположена ее штаб-квартира". – "Понятно, – сказала таможенница. – Но статус встречаемого не дает вам права на вход без соответствующих документов". – "А как же он?.." – "Не вижу проблемы. Он пройдет через обычную таможню, ничего страшного". – "Я же говорю: у него голубой паспорт, ооновский…" – "Вот и прекрасно. Тем более, нет повода для волнения. Значит, он пойдет через эту стойку, как и положено по статусу. А вам я еще раз повторяю: без пропуска вход в таможенную зону не положен. Так что потрудитесь освободить проход". И обратилась ко мне: "Так, что у вас?" Я протянула ей обе бумаги. Она внимательно их изучила и спросила Милку: "Это твои подписи?" – "Да, мои", – подтвердила та. И сделала даже лишний шаг в мою сторону: "Я уже работала с этой переводчицей, Марья Тимофеевна, в том числе и сегодня утром". – "Проходите", – кивнула мне ведьма Маша.
"Валюша, погоди, – очнулась от ступора Наталья и сунула мне сложенный вдвое листок из блокнота. – Будь добра, вылови этого мужика и направь его к этой стойке. Он со своим паспортом и так пройдет. Спасибо тебе, подруга…" Справилась я с двумя, если следовать Костиной терминологии, бобиками без особого труда. Более того, тот, чужой, клюнул на мой плакатик первым; он оказался вполне шикарным дядечкой безусловно белого цвета и сходу принялся расспрашивать меня про неизвестных мне Германа и Альберта. Пока я растолковывала ему ситуацию, объявился и мой законный негр, но тоже вполне ничего себе с виду и даже знакомый с клиентом Натальи. Начали они удивляться, как же это не встретились в аэропорту Аддис-Абебы и не увиделись в самолете, а тут и завертелся конвейер, их чемоданы прибыли в числе первых, они поставили их на одну тележку и добрую минуту оспаривали друг у друга честь выступать в качестве носильщика. Когда мы подъехали к стойке, там уже единолично царила Милка, которая обработала их обоих за полсекунды, успев при этом еще сказать мне, все тем же горячим, отчасти даже сексуальным шепотом: "Вот, видала?" Я покорно кивнула. – "Это и есть наша тетя Маша Тимофеевна. Самая настоящая сука. Сама понимаешь, мы на ее фоне – так, сучонки…"
В гостиницу мы приехали одновременно и, расселив клиентов, отправились в ресторан. Костя сидел за столом метра и вел с ним серьезную беседу. "Костя, миленький, – завиляла хвостом  Наталья, – ничего, если мой клиент с вами поужинает?" – "Ты что, бросаешь его на нас?" – "Ни в коем случае. Я тоже поем, со всем народом. Ведь ты такое умеешь устраивать, что салфетку съешь и пальчики оближешь". Наталья сделала мхатовскую паузу и патетически возгласила: "Никто так не кормит народ, как ты!" И деловито добавила: "А расплачусь я сама, Герман мне книжку дал…" – "А, это Германа клиент? Тогда без проблем. Он у вас по нормальной категории проходит, значит, денег у тебя хватит. Приводи, накормим…" – "И напоите?" – "Я же сказал: и его, и тебя. Ладно, девочки, валите. Ужин минут через сорок…"
Мы сели в наши переводческие кресла, и я спросила Наталью – без всякой мысли, просто так: "А ты не сообщишь своему референту, что клиент прибыл?" – "С какой бы стати? Чтобы он пришел и поужинал вместо меня? Фигушки. Я хоть поем по-человечески напоследок. И выпьем мы с тобой, подруга. Кстати, еще раз тебе спасибо. Выручила ты меня с этой встречей. За мной должок…" Не желая развивать мысль в таком щекотливом направлении, я перекинулась на дела повседневные и задала естественный в складывающемся контексте вопрос: "А что, американцев кормят хуже, чем этих… ну, африканцев?" – "Объясняю ситуацию, – довольным тоном ответила Наталья. – Ты работаешь на транзите, так? А транзит – это дело особое. Это, значит, едут из диких стран люди на конференцию куда-нибудь в Прагу. Или в Будапешт. Но через Москву.  Считается, что в таких мероприятиях участвует самая-самая верхушка. Прямо с верхних ветвей пальмы, ты ж понимаешь. И потому их протаскивают через Москву – чтобы можно было с ними побеседовать по душам и получить какую ни на есть информацию…" – "О чем?" – искренне удивилась я, припомнив своих клиентов, с их широкими жопами и ободранными чемоданами. – "Туз – он и в Африке туз, слыхала такую присказку? Так вот, информация – она и есть информация. Пусть даже из Африки. Любую информацию можно расцветить. Или разукрасить. Или широко истолковать… Стало быть, под такое дело денег не жалеют. Заметь, к тому же, что с ними каждый день кто-нибудь из большого начальства обедает. И потом, естественно, подписывают все эти безумные счета. А американцы наши сегодняшние!.. Кто они такие! Какие-то сраные инспекторы по охране труда из Алабамы и Миннесоты. Захолустье! Какая от них польза? Никакой. Вот и тратят на них поменьше – чтобы, кстати, для ваших сэкономить…"
Где-то на уровне последних двух фраз к нам подошел малый лет сорока, при обалденном галстуке (галстуки, как я уже успела заметить, тут у ребяток будь здоров – не иначе, клиенты дарят) и, дождавшись паузы в страстном Натальином монологе, поцеловал ее в щечку. – "Привет, Кирюшка, – откликнулась Наталья, – long time no see… Как сам-то?" – "Твоими молитвами". – "Ты с кем?" – "С рыбаками". – "А чего так?" – "А того. Я с Виталиком всегда рад поработать". – "Ну, разве в этом смысле… Познакомься, это наша новая коллега. Валентина. С Костей сейчас пластается". – "И кормится, соответственно, – подмигнул Кирилл. – "Ну, твой Виталик тоже не обижает переводчиков". – "А я о чем? Вот и я об этом. Тем более мы в Мурманск с Архангельском сейчас двинем – я там сроду не бывал…" Тут из-за угла объявился Натальин ооновец и, радостно улыбаясь, направился в нашу сторону. Но выяснилось, что улыбается он не нам, а Кириллу, с которым они и обнялись, искренне и сердечно. "Этот Кирюха – страшный человек. Всех на свете знает!" – прокомментировала Наталья, пока мужики обменивались обычными в таких случаях фразами. Потом Стив попросил Наталью разобраться кое с чем, и она отправилась отрабатывать свои шесть рублей за неполный рабочий день. 
"Завальный мужик, этот Стив, – сказал Кирилл, непринужденно усаживаясь на Натальино место. – Довелось с ним работать на московском семинаре, и он такое отчудил – все потом две недели в лежку катались. Был там мужик, жутко неприятный, тоже ооновец, из UNSOB. Ты, наверное, по молодости и не встречала такую организацию, потому что давно это было… Расшифровывалось просто: United Nations Statistical Office in Beirut. В те времена, как рассказывали очевидцы, Бейрут был раем земным для арабистов всех уровней. Народ туда прямо-таки рвался. Так вот, этот бейрутский мужик, вполне белый человек, между прочим, ничего арабского в нем и не было, за первые пару дней работы семинара достал всех. То ему не так, и это не эдак… Переводчицу одну до слез довел. И вот как-то стоим мы со Стивом, окруженные довольно большой группой товарищей, и Стив травит, по обыкновению, свои байки. И подходит этот, бейрутский… Стив посмотрел на его нагрудную табличку, будто впервые видит, и спрашивает, невинным таким голосом: "А что это значит – UNSOB?" Тот надулся как индюк и важно объясняет. Стив покивал головой и комментирует, раздумчиво эдак, обращаясь вроде бы ко мне лично и персонально: "А я думал, что SOB только про вас, переводчиков, говорят…" Народ отпал. А этот, бейрутский, не сразу даже среагировал. Но потом и до него дошло, и он убрался, униженный донельзя". – "Ты меня извини, – сказала я смущенно, – но я, видать, еще хуже этого бейрутца. Он хоть с опозданием понял, а я вовсе не въезжаю…" – "Господи, не знаешь, как расшифровывается SOB? Да это же элементарно, Ватсон: son of a bitch".    
Я смутилась – не из-за сути выражения, разумеется, а от факта его незнания. Полезла в кейс, достала блокнотик и записала – как я привычно записываю все новые слова. "Молодец, – отреагировал Кирилл. – Только так и надо. Никогда не стесняйся спрашивать старших товарищей и всегда записывай. Я, кстати, тоже постоянно делаю записи. Ведь как бы человек ни знал язык, а все равно существует пассивная лексика, существует узкопрофессиональная лексика – не говоря уж о специальной терминологии…" – "Ага", – послушно согласилась я, пряча блокнот. – "А как, кстати, у тебя с терминологией? – продолжил Кирилл заботливым голосом. – Знаешь, я порекомендую тебе делать свои мини-словарики. Примерно, такие…" И он достал свой блокнот, а из него несколько сложенных гармошкой листочков. – "Вот, смотри. Берешь лист А-4, разрезаешь вдоль. Каждую полученную половинку еще пополам. Теперь складываешь, вот так, на три части. И пиши себе, что надо. На, можешь полюбопытствовать. Один список – названия рыб. Другой – названия рыболовецких снастей. Потом – всякие ракообразные и прочие иглокожие. И так далее. И держи их наготове, в зависимости от предстоящей тематики перевода". Он убрал свое богатство и деловито закончил: "Но вообще – имей в виду, при переводе особо дергаться не следует. В смысле, если какого-то слова не знаешь – переводи по возможности описательно, за шпаргалкой лезь лишь в крайнем случае. Тем более если это встреча специалистов – они по контексту сами догадаются, о чем речь. Не знаешь, как будет, допустим, поплавок или грузило – скажи "эта хреновина", и тебя отлично поймут…"
На этом Кирилл вынужден был прервать свою крайне полезную лекцию, потому что появился мой клиент, и мы отправились в ресторан. Ужин прошел на высшем уровне: Костя заказал какие-то сложные горячие закуски, а потом рыбу на вертеле, а Стив, уверенно завладев вниманием аудитории, выдавал тост за тостом, а в промежутках так и сыпал анекдотами. К тому же стол был украшен заиндевевшими бутылками лимонной водки, что очень способствовало пищеварению и восприятию шуток. По окончании трапезы мы с Костей, как обычно, отбыли на черной "Волге", причем подвезли Наталью до метро. Пока Костя расплачивался в ресторане, мы вышли на крылечко, на свежий воздух, и захмелевшая Наталья вдруг высказалась: "Видала Кирилла? Вот с ним будь поосторожнее…" – "Тоже не болтать?" – деловито уточнила я. – "Нет, поосторожнее – в смысле, поаккуратнее. Про политику с ним – сколько угодно. Но просто учти, что он половину наших девок перетрахал. А половина неохваченной половины стоит в очереди…" Я, видать, немного перебрала легко пьющейся "Лимонной", потому что с языка сорвалось: "Точно знаешь?", с вполне однозначной интонацией и подтекстом. На что Наталья выдала: "Чем же я хуже других?" И, непристойно хихикнув, уточнила: "Которые из первой половины…"   

День четвертый

Этот июньский денек грозился быть жарким, и потому я оделась соответственно: легкая кофтенка, босоножки, вот только в мини я щеголять пока не решалась, тем более что и другие девки, как я приметила, все-таки сильно выше колена подолы не задирали. Но, если честно говорить, моя кофтеночка вполне явственно обозначила мой третий номер, и даже Костя (который вроде бы, по утверждению опытной Натальи, "не по этому делу") отметил, когда мы преодолевали тридцать метров, отделяющих нашу "Волгу" от гостиничного крыльца: "А ты сегодня, мать, вполне ничего…" На это я решила вербально не реагировать, ограничившись полисемантической улыбкой – из категории тех, которые на грани ухмылки.
Обычно я садилась рядом с водителем и до Костиного дома доезжала на переднем сидении, – потому что Костя объяснил мне, в первый же вечер: "Учти, водилы страшно не любят, когда переводчик, если он в одиночестве, размещается на заднем сидении – вроде бы он выпендривается и канает под начальство. А как приедешь ко мне – можно и пересесть. Тем более, если есть тема для разговора". А о чем поговорить – всегда найдется. Те же планы обсудить на грядущий день. Сегодня, в частности, ожидалось значительное пополнение: пять человек сразу после обеда, и еще трое к ужину, и потому Костя заказал, помимо "Волги" для нас с ним, еще и РАФик, прямо к гостинице, на половину второго, то есть после раннего обеда. "Я с тобой в аэропорт не поеду, – сказал он. – Думаю, справишься сама, несмотря на то, что там будет пятеро. Ты уже вполне пообтерлась, и пока никаких сбоев не допускаешь – что тебе, несомненно, в плюс. Тем более что мне может просто не хватить места – особенно если они понавезут по два чемодана каждый. Такого, конечно, не бывает, но готовым надо быть ко всему". И ведь как накаркал! В Ша-два я прихватила три тележки, и мы еле-еле разместили все их чемоданы и мелкие брызги в лице бесчисленных сумок и саквояжей (или как бы там ни назывались это добро). В отличие от предыдущих вполне взрослых клиентов, сегодняшняя пятерка была мал-мала-меньше – по возрасту. По габаритам же – здоровые лбы, к тому же еще и шустрые, наглые, крикливые. Первым делом кинулись накупать спиртное в "дьюти-фри", потом не без скандала протиснулись через таможню – сегодня там дежурили два мужика в районе сороковника, которые одобрительно и вполне двусмысленно оглядели меня по приезде, но вполне однозначно высказались по выходе – не в мой адрес, разумеется, но все-таки… Когда вся эта орава с перегруженными телегами прибыла к стойке, один из таможенников спросил недоверчиво: "И это ВЦСПС? Уж очень похоже на Лумумбу", на что второй вздохнул (после того, как внимательно сверил каждый паспорт со списком): "Эх, тряхнуть бы таких! Наверняка что-то везут – а как докажешь…" Я растерянно посмотрела на них и получила в ответ: "Да ладно, девушка, езжайте. Вы-то здесь при чем, ваше дело телячье…"
Водила РАФика тоже сходу оценил ситуацию и, открывая заднюю дверцу для загрузки чемоданов, быстрым шепотом сказал: "Девушка, положите-ка свой кейс на переднее сидение". И, видя, что я не реагирую, пояснил: "Займите себе место рядом со мной – не с этими же крокодилами вам ехать". Ребятки, не без труда распихав барахло и свои нехудые телеса по всем сиденьям, и в самом деле предприняли попытку перетащить меня в их компанию, но я решительно захлопнула свою индивидуальную дверцу, и мы тронулись. Не успели выехать из-под эстакады, как в салоне началась суета, и водитель резко свернул к обочине: "Скажи им там, что если они собираются пить в машине, то дело кончится милицией!" Я обратилась к клиентуре со словами увещевания, но слушать меня никто не собирался. Бутылка пошла по кругу, и градус веселья на глазах повышался с каждым глотком. "Учти, что я никуда не поеду, – заявил водила. – Мне неприятностей на свою задницу искать неохота". – "Что я могу поделать?" Водила пожал плечами: "Что хочешь". Я было заскулила, что у нас и так времени в обрез – только-только привезти этих в гостиницу и тут же ехать за следующей порцией, и получила на это резонный ответ: "Это не мои проблемы. А с пьяными я ездить не обязан".
Глаза мои, разумеется, наполнились слезами – а веселье сзади явно разгоралось. Еще минута, и я бы точно разревелась, но тут водила, высунувшись в окно, замахал рукой. Черная "Волга", обогнав нас, остановилась, и из нее вышел тот самый джеймс-бондовский красавец, которого Костя в первый мой вечер поил пивом. – "Виталий Степанович, – обрадовано заговорил водила, – разберитесь тут у нас. А то беда – девушка не справляется". Виталий своей походочкой секретного агента на службе Ее Величества подошел к моей дверце, со словами: "А, это Валентина! Ну, Валя-Валентина, что с тобой теперь?" Я выпрыгнула к нему и – всхлипывая, чего уж тут скрывать – поведала мою печаль. Виталий рванул ручку, распахнул дверцу и командирским голосом обратился к развеселой компании. Я не поняла, на каком языке – зато клиенты поняли в лучшем виде. Они как-то съежились и попытались запрятаться за сумки и саквояжи. Или баулы. Виталий сказал им еще несколько фраз, добился какого-то ответа, сквозь зубы и полушепотом, после чего сказал нам с водилой: "Все в порядке. Езжайте. Мы за вами следом, на всякий случай". – "Спасибо вам, Виталий Степанович", – подобострастно сказал водила. – "Что бы я без вас делала…" – не менее подобострастно пробормотала я. – "Ничего, ничего. Форс-мажор он и есть форс-мажор. Садитесь, в гостинице побеседуем…"
До Речного вокзала "Волга" Виталия следовала за нами как привязанная, а потом наддала и скрылась из виду. Так что когда мы подъехали к гостинице, нас уже встречали Костя и тот солидный мужик, которого я привезла вместе со Стивом. – "Быстренько, рысцой, в ресторан, – сказал Костя мне и водителю. – Там все уже на столе, подкрепитесь на дорожку". – "А машина?.. – "Я здесь побуду. Быстрее, водка стынет…" Мы за четверть часа перекусили, выпили кофейку, и потому не могли слышать, о чем шла беседа с молодым поколением и какие формы она приняла. Но ясное дело, что прошла она в конструктивной обстановке, потому что когда мы вернулись к машине, вся компания, к которой присоединился еще и Виталий, стояла вокруг кучи выгруженного барахла, и морды у дорогих гостей были сероватые. "От имени Организации африканского профсоюзного единства, – торжественно начал мой солидный клиент, – приношу вам извинения за этот прискорбный эпизод. Надеюсь, что ничего подобного никогда не повторится". Он внимательно, тяжелым взглядом, окинул пятерку, и они недружно пробормотали что-то по теме. – "Ладно, – сказал Костя, – будем считать, что инцидент вчерне исчерпан. Езжайте, ребята, а мы тут доразберемся…"
Я перевела водителю все сказанное уже в дороге. – "Вот шпана, – буркнул он. – Катаются сюда на халяву, жрут-пьют и еще наших девчонок, извините, портят… А Виталий Степанович крепко им вмазал. Он молодец…" И такое рассказал мне про Виталика, что у меня челюсть отвисла. Оказалось, что это самый настоящий шпион в отставке, и это ни для кого не секрет. Что работал в Африке, а вот теперь, после травмы или ранения, демобилизовался и заведует международным отделом одного из отраслевых профсоюзов. И всякое такое…
Ну, дважды в одну воронку снаряд, как известно, не попадает. Вот и наш второй заход прошел как по нотам. Правда, рейс немного опоздал, но троица вышла в числе первых, у каждого было по одному чемоданчику, и домчали до гостиницы мы в рекордные сроки. В вестибюле нас ждал Костя. – "Все в порядке? Давай, размещай их, и тут же на ужин, никаких получасовых ожиданий. Скажи, что ресторан закрывается. Мы-то уже поели, так что ты их сама покормишь. Я все уже заказал, но если что еще захотят – добавишь. В разумных пределах, естественно. Теперь с транспортом. Я сейчас уеду на РАФе, а нашему утреннему водиле я дал бутылку водки – за счет вашего ужина, уж извини. Так что он обязан тебя дождаться, без звука и без писка. Вот тебе номер машины на завтра. Счастливо, и не вешай носа…"

День пятый

"Сегодня у нас денек напряженный, – бодро начал Костя, едва мы отъехали от его дома. – После обеда ожидаем четверых, и в ночь двое. Значит, будет у нас РАФик после обеда, а после ужина – еще "Волга", на целую смену. Чтобы тебя отвезти в Ша-два, потом в гостиницу, а потом домой. Имей в виду: пока он до дома тебя не довезет, путевку ему не подписывай. А после завтрака я заказал автобус. Прокатиться по Москве, заскочить в Кремль, в "Березку", культурно погулять…" Какое-то время ехали молча, потом Костя спросил, понизив голос: "Не ревела ночью?" – "С какой бы стати!" – строптиво ответила я. А ведь и в самом деле – не ревела. Виталий, рыцарь на белом коне, расправился со стаей обидчиков-драконов, и все стало прекрасно. Ни извинения официальных лиц, ни Костино сочувствие – ничто сравниться не может с тем, как он вмазал гадам. Интересно, кстати, что он им сказал. И по-каковски…
"На суахили, Валя-Валентина, на суахили, – охотно разъяснил мне рыцарь после завтрака, когда мы сидели в вестибюле и ждали клиентуру перед поездкой. – А расчет очень простой, голая психология. Английский – это язык белых господ. Сейчас повсюду свобода, можно колонизаторов и не слушать. А вот кто его одернет на родном языке – тот, значит, настоящий хозяин. Исконный и изначальный. Такого как не бояться! Вот они и напустили полные штаны. Кстати, ничего особенного я им не сказал. Всего-навсего пообещал вызвать немедленно полицию и позвонить в посольство. Между прочим, этот малый из ОАПЕ вроде бы даже и звонил. В смысле, по посольствам. Потому что он страшно разозлился. Он из таких, как я понимаю, мечтателей: панафриканское профединство и прочие высокие идеалы, а тут приезжают всякие и мацают мечту грязными лапами".
Подошел Кирилл, с сообщением, что из их группы высказали пожелание ознакомиться с историей столицы СССР пять человек, но вообще-то их будет семеро, поскольку двое желают посетить торговую точку под названием "Березка". – "Вот и прекрасно, – сказал Виталий. – Ты тогда с ними и поезжай, заодно Валентину поучишь жизни. Как к Кремлю подъехать, в какую "Березу" лучше зайти". Тут я, не выдержав, спросила: "А что это вы все меня учите?" И, не договорив последнего слова, сообразила, что спросить-то я хотела совсем другое, а в такой версии сказанное звучит по-дурацки. Собственно, просто по-хамски. Я вспыхнула, даже уши заполыхали, и пробормотала извиняющимся голоском: "Ну, в том смысле, за что мне такая… ну, не знаю, честь – не честь, слова не подберу. Все вы мне помогаете, и вообще…" И чувствую, что договорилась-довыкручивалась до того, что готова сквозь землю провалиться, как страус, только это будет совсем уж глупо. – "Могу объяснить, – будто и не замечая моего смущения, ответил Виталий. – Потому что вроде бы с виду девушка не вредная. Не стерва. Старательная. Исполнительная. Такой не грех и посодействовать". – "Хорошенькая к тому же, – добавил Кирилл. – И вон как обаятельно краснеет…" – "Кирюха, уймись!" – строго сказал Виталий. – "А я что? Я ничего. Это ведь чистая правда. А говорить правду легко и приятно – это еще у классиков отмечено. Ладно, к делу. Твои все едут?" – "За завтраком опрашивали – согласились все, кроме этой боевой пятерки. Говорят, что к ним должны дружки зайти, за посылками". – "Оно самое, – кивнул Виталий. – Вот так, вполне официально, и поощряем контрабанду. Эта шпана везет всякую дрянь тоннами, под наши бестаможенные справки, а дружки ихние здесь эту заразу распространяют. А все в целом – мир, дружба, жвачка…" – "И что, командир, есть выход?" – спросил Кирилл. – "Есть. И я об этом регулярно говорю. Ладно, не здесь же все это обсуждать. А Валентине растолкуй ситуацию – чтобы знала. Выбери минутку свободную и растолкуй".
И Виталий удалился, а Кирилл, не сходя с места, принялся за учебу. В дебри он не полез, а для начала разумно ограничился простейшими прагматическими положениям: "Скажи-ка мне, вот ты вошла в автобус – что надо сделать в первую очередь, знаешь?" Я помотала головой. – "Поздороваться с водителем", – наставительно сказал мой наставник. – "Ну, это само собой…" – "Зря улыбаешься. Между прочим, половина переводчиков, и особенно женского пола, именно этого не делают – а потом еще удивляются: почему это водила на меня волком смотрит?" – "Стало быть, я из другой половины. Потому что не только здороваюсь, но и говорю, как меня зовут. И его спрашиваю". – "Вот, видишь, значит у тебя основной инстинкт правильный. Потому что дружить надо со всеми. А с коллегами – особенно. Хотя, вообще-то, и не со всеми подряд, но об этом мы отдельно и как-нибудь потом. Теперь вторая автобусная заповедь. Ну, какая же?" – "И этого не знаю". – "Я вот скажу – так ты сразу завопишь: это элементарно! А ведь и в самом деле элементарно. Не трогайся в путь, не пересчитав клиентов. Чтобы не оставить кого-нибудь ненароком". – "Господи, да это же ясно. Если хочешь, я тебе скажу самую-самую первую заповедь: записывай номер автобуса, чтобы потом на стоянке не мыкаться". – "А ты сообразительная. И вдобавок ехидная. Мне такие нравятся". – "Мне тоже – такие, как я". – "А такие, как я?" – "Помнишь, что сказал тебе начальник?" – "Ну, и что же?" – "Повторяю. Кирилл, уймись!" – "Намек принял к сведению. Ты, выходит, девица непростая…" – "Именно. Сложная и противоречивая. Как героиня современной прозы".   
Так вот началась моя первая поездка в автобусе марки "Икарус" (и номер-то у него простенький: 61-62). Я села рядышком с Кириллом на правое переднее сидение и стала внимательно слушать, как он дает путевую информацию. Убедившись при этом не без гордости, что практически все из сказанного мне известно – хотя, наверное, сама бы я еще не смогла все это изложить аудитории, чтобы связно, внятно и к месту. Впрочем, в Кремле моя самоуверенность немного полиняла, и стало ясно, что неплохо бы почитать кое-какие книжечки, кое-что подзубрить, в основном по части имен и дат, поскольку просто так, голыми руками, даже такую слабоинтеллектуальную аудиторию не возьмешь. Тем более что Стив, а также еще один мужичок из рыбацкой компании и мой ответственный сотрудник ОАПЕ явно представляли себе общий фон кремлевской истории и задавали конкретные вопросы. Типа "кто из царей убил своего сына, на каковую тему имеется еще такая страшная картина в вашей национальной галерее, вся сплошь потоки крови"? Правда, присутствие этих умеренных интеллектуалов оказалось нам на пользу, когда один из рыбаков – канадец, между прочим, как выяснилось впоследствии – заявил, что нечего тут понапрасну тратить время и таскаться по церквям, поскольку мы марксисты и, соответственно, атеисты. Его тут же поддержали мои орлы, и в первую очередь толстозадая орлица. И снова спасение пришло от Стива, сделавшего контр-заявление насчет того, что быть в таком месте и не припасть к родникам истории – это смертный грех. Услыхав слова поддержки, Кирилл оживился и поволок группу в Архангельский собор, чтобы посмотреть на место захоронения "того самого царя-сыноубийцы". На этом борьба с обскурантизмом не закончилась; в автобусе Кирилл позволил себе высказаться насчет того, что истинные марксисты чтят историю своего народа, равно как и исторические памятники, и распинался на эту тему до тех пор, пока мы не подкатили к "Березке", что с противоположной стороны гостиницы "Россия". Тут он дал коллективу сорок минут на разграбление города, напомнив, что это не последний визит в торговый оазис и что крупномасштабные покупки разумнее сделать перед отъездом.
Народ отправился обарахляться; Кирилл остался сидеть на своем месте – соответственно, осталась в автобусе и я. – "Вот в таком направлении и действуй, – продолжил он инструктаж. – И вообще – жестче с подобными козлами. Марксист он, мать его, опиум для народа его не интересует, небось, насчет опиума для отдельных потребителей не возражает и даже сам пользуется…" И он пустился в рассуждения насчет того, что "эти твои вчерашние ребятки" наверняка привезли какую-нибудь траву на продажу, и что прав Виталий: их, гадов, давить надо, а мы все играем в дружбу народов… В первой же паузе мне удалось задать ему вопрос: а мы почему не пошли в "Березку", на что он ответил: а что мы там не видели. – "Лично я – ничего. Потому что ни разу не бывала в таких местах", – ответила я не без обиды. – "Господи, зайчик, – растерялся он, – мне и в голову не пришло. Извини, Бога ради, что лишил тебя поучительного зрелища. Ну, еще находишься, какие твои годы…" Он приумолк, а потом добавил, понизив голос и покосившись на водителя: "Кстати, еще один аспект: с такой компанией, как твоя, ходить в "Березу" абсолютно бессмысленно. Они же нищие, как мыши, и от них никаких благодеяний не дождешься. Погоди, попадется тебе приличная группа – это другой разговор. Тогда есть смысл и сопроводить их, и потаскаться от прилавка к прилавку. Тоже, конечно, много не выходишь – но томик Цветаевой и бутылка джина может отломиться. Все хлеб, кстати". Я ничего не ответила на эти речи, потому что мне стало, честно говоря, не по себе. Мною-то двигало чистое любопытство – а оказалось, вон как это могло выглядеть со стороны. Интересно, та же Наталья ходит с клиентами? Или Анюта, которая, по Натальиным словам, в принципе не прочь – ну, в том самом смысле, а может, заодно и в этом?
Кирилл же, начисто не понимая хода моих тайных мыслей, вовсю развивал тему. – "И еще один аспект: противно. Лишний раз убеждаешься в том, что ты человек второго сорта. Последний негр, и тот при долларах, а вот тебе – низзя. Надеюсь, кстати, ты в курсе: сам факт наличия валюты в твоем кошельке – это уже уголовное деяние, согласно нашему гуманному законодательству. Более того тебе скажу – и вот это заруби себе на носу: при нежелательных свидетелях доллары даже просто так в руки не бери. Сказанное относится и к фунтам, и к франкам. И к иенам. Известны случаи, когда дура-переводчица соглашалась собирать валюту, для покупки, к примеру, театральных билетов. Для группы, естественно…" – "И что?" – "И то! Цап ее за это место – и общий привет!" – "А что же делать в таких случаях?" – "Просить кого-нибудь из иностранцев. Стива того же, к примеру". – "Господи, какой ужас. Слушай, ты все это всерьез?.." – на всякий случай решила уточнить я. – "Видишь ли, я, конечно, не прочь пошутить с девушками – но не на такие темы. Валюта и вообще фарцовка – это не тема для веселья. Имей в виду!"
Я заткнулась и загрустила. – "Ну, выше нос, Валя-Валентина! Хочешь, я тебя развеселю?" – "Конечно, хочу", – отозвалась я. – "Тогда слушай. История как раз по теме. Кстати, абсолютно жизненная, имевшая место быть буквально на днях. Не у нас, правда. В Интуристе. Там, надо тебе заметить, ребятки работают отчаянные. И вот один из таких отчаянных… Ну, ты же знаешь, что официальный курс доллара – просто смех. В смысле, чистый грабеж – для иностранцев, естественно. Так вот, этот малый регулярно проделывал такую штуку: прямо в автобусе, по выезде из Шереметьева, менял клиентуре их зеленые по курсу чуть более привлекательному. А те счастливы – и выгоднее, и удобнее…" – "Господи, – выдохнула я, – и ни кто не стукнул?" – "Грамотный вопрос, девушка. Отвечаю развернуто: сколько веревочке не виться… Причем погорел парень по чистой случайности. Ведь, как правило, туристы сюда часто не катаются. Съездил разок – и хорош. Надо все-таки остальные пять шестых света посмотреть. Но какой-то американец, как назло, приехал по второму заходу. А в "Интуристе" есть такая система: тамошнее начальство встречается с группами, беседует по душам. Какие мнения-впечатления, какие пожелания? И этот разговорчивый американ заявляет: что-то у вас уровень сервиса упал. Раньше, дескать, валюту меняли прямо в автобусе, а теперь надо куда-то тащиться, время терять… Да и курс в автобусе был посимпатичнее… Ну, сама понимаешь, чем все дело кончилось…"

День шестой

Вот и настало время провожать наш транзит в Варшаву. На конференцию продолжительностью в одну неделю – с тем, чтобы через означенный срок снова встретить всю компанию и потом уже раскидать их по домам. Утром Костя высказался в том смысле, что я – молодец, что он даже не ожидал от девушки таких успехов в освоении профессии за какие-то пять дней (учитывая и вчерашний мой совершенно самостоятельный вояж в Шереметьево после ужина, ночную встречу, ночное размещение и, соответственно, возвращение домой к двум ночи). "И ведь ни малейшего прокола!" – сказал Костя с восхищением. И добавил, что восхищение это – совершенно искреннее, и что я свое место под солнцем завоевала всерьез и надолго. – "Надеюсь, ты со мной поработаешь через недельку, тем более что морды тебе уже знакомые, примелькались. Работа будет вообще не бей лежачего. С утра заказываю автобус, и вся компания едет в "Березку". Потом обед, потом тихий час, а там и ужин подоспел. Разумеется, каждый день по несколько штук будешь оттаскивать в Ша-два. Ну, как?" Я выразила полное свое согласие. – "И давай сделаем вот что: сегодня вернемся из аэропорта, ты заполнишь счет на эти дни, и я сдам его в работу. Получишь, стало быть, свои денежки через пару недель, а там и новый счет заполнишь. Оно тебе и приятнее, и полезнее. Курочка, как известно, по зернышку…"
Мы устроили ранний обед, быстро и эффективно запихнули всю компанию в автобус и, отстрелявшись, вернулись в гостиницу часам к пяти. – "Сейчас давай ко мне в контору, оформим бумаги. Заодно посмотришь, где я сижу – на будущее". Пройдя двором, под арку, мы оказались перед зданием странной архитектуры: зигзаги да уступы. Поднялись на третий этаж, и Костя завел меня в небольшую комнатку, с двумя столами. За одним сидел малый лет тридцати с хвостом. – "Познакомься со Стасом. И садись ко мне, сюда". Он пододвинул стул и разложил на столе бумаги: "Это – договор, это – счет. Номер паспорта помнишь?" – "У меня он с собой". – "Тем лучше. Заполняй. Пиши: из расчета шесть рублей в день… Так, здесь даты – с и по. Пересчитай дни, на пальцах… Теперь умножь на шесть… Пиши сумму прописью… Число, подпись. Все, молодец!" – "Все, говоришь? – поднял голову от своей писанины Стас. – Значит, девушка на следующей неделе свободна? Никто вас пока не перехватил?" – "А кто меня мог перехватить?" – удивилась я. – "Другой референт. Вас Костя знаете как нахваливает. Так что я приглашаю вас на четыре дня, с понедельника. Не против?" – "Ты объясни человеку, что делать-то". – "Тут генсек приезжает, цейлонский. С женой. Ну, переговоры на мне, а Валентине всех дел – позавтракать с коллективом, и потом жену развлекать до обеда. А после обеда – то же самое, но с уже воссоединившейся парочкой. Потом, естественно, ужин. Тут, вообще-то, есть проблема… – он хохотнул. – Ужин не в "Спутнике". Начальство будет каждый вечер по разным кабакам таскаться. Но это все терпимо. Правда, Валентине за ужином придется поработать, потому что начальство в массе своей немое. Справимся?" – "Как это – немое?" – поразилась я. – "Ну, без языка. Это у нас так принято говорить. Выходит, Костя вас еще не всему научил?" – "Не страшно, – вмешался Костя. – Девушка способная, хватает на лету. Справится она, вопросов нет". – "Ну, смотри. Под твою ответственность. Запишите мой телефончик. И домашний тоже. И давайте в понедельник к четырем в "Спутник". В вестибюле встретимся. Только если не дай Бог что – сразу же звоните. Можно до одиннадцати, до половины двенадцатого…" – "Думаю, что все будет в порядке", – скромно заверила я. – "Не дергайся, старик, – солидно подтвердил Костя. – Все о'кей, как сказал дед Мокей!"   
Впервые я ехала из гостиницы домой на общественном транспорте – никакого удовольствия. Заняло это минут сорок пять, и все это время я обдумывала планы на следующую неделю. Значит, так: за выходные почитаю кое-что по Кремлю, по соборам, потом – Третьяковка, Пушкинский… Ни в Коломенское, ни в Новодевичий я соваться не рискну – ничегошеньки я не знаю, оказывается, а еще москвичка. Ладно, свожу их еще на Арбат, походим по переулкам… А вдруг это им неинтересно? Жаль, не спросила совета у Кирилла – он-то ведь, небось, водит куда-то своих. И знает, куда. Да, еще ВДНХ существует на свете. А если они не первый раз в Москве? Ладно, решила я, сориентируемся на местности. Но вообще – коли вы, девушка, намерены заниматься такими делами всерьез, необходимо подобрать литературу и заняться ее изучением. И конспектированием. И написанием шпаргалочек, как учил Кирилл: листок пополам, потом еще раз пополам, сложить гармошкой… В общем, дел хватит. Но ведь вещь-то стоящая: помимо того, что я узнала столько нового и побывала в самых неожиданных местах – так еще и наелась всяких вкусностей. А впереди – тридцаточка верная, за неделю не очень каторжной работы. Это, выходит, сто двадцать в месяц, да на всем готовом – не каждый молодой специалист столько имеет. А со стипендией так вовсе нечего и сравнивать. Словом, живем!

Интерлюдия первая (чайно-цейлонская)

Родители были безмерно удивлены, увидев, что бегавшее где-то всю неделю чадо сидит дома и активно роется на книжных полках. Кое-что полезное нашлось даже в нашей, никак не ориентированной на исторические памятники, домашней библиотеке – тем более, что отец разумно подсказал начать с энциклопедии, откуда я списала вполне необходимые вещи: перечень Кремлевских соборов, дворцов и колоколен, годы их строительства и имена архитекторов. Ну, и разное: площадь Москвы, численность населения, количество театров, музеев, вокзалов и высших учебных заведений. На следующий день я рысцой побежала в Ленинку, посидела там как следует, а после обеда прошлась по Кремлю и вокруг, привязывая полученные знания к местности. В Третьяковку решила специально не ходить и силы понапрасну не тратить, логично рассудив, что мои фоновые знания для цейлонских интеллектуалов в самый раз. И вообще, разберемся на месте.
На месте мы и разобрались. Точнее, на местах. В Шереметьево наша компания прибыла на двух машинах – в одной Стас с каким-то большим профсоюзным начальником, оказывавшим цейлонскому коллеге честь своим присутствием, в другой – я лично, собственной персоной. На стойке дежурила моя наилучшая подруга Маша Тимофеевна, в строгом одиночестве. Стас предъявил ей соответствующую бумагу, в которой значилось, что ему и мне доверено и поручено организовать встречу–проводы. Высокого имени начальника в бумаге, естественно, не значилось, на каковом основании М.Т. решила было не допускать его в зону. Стас принялся горячо разъяснять ситуацию, и даже начальник снизошел до демонстрации своего очень внушительного удостоверения, после чего М.Т. вдруг сказала мышке Валечке, скромно отиравшейся в сторонке, чтобы не мешать битве гигантов: "Ну, что, девушка, вы опять будете за всех работать? И за тех, у кого документы не в порядке?" Признала, стало быть, ласточка! А признав, прочирикала – в смысле, буркнула: "Ладно, проходите!" Начальник впал в веселое расположение духа и сказал Стасу: "Ну, ты молодец! Хорошую переводчицу подобрал. Ведь если бы не ее связи – меня бы точно не впустили…" А мне улыбнулся персонально: "С меня шоколадка". На что Стас ввернул: "Только не "Аленка" за восемьдесят копеек, а "Гвардейский", чтобы в цену бутылки". – "Можно, – демократически кивнул начальник, – девушка того стоит". Забегая вперед, должна сказать, что он и в самом деле всучил мне через день две плитки А. С. Пушкина с няней Ариной Родионовной, пояснив: "Это аккурат в цену бутылки".
Встретили делегацию нормально, расселись по машинам согласно исходной диспозиции. Я поехала на пару с мадам и по пути выяснила у нее все необходимое: в Москве они впервые, интересно им все, хотелось бы посмотреть как можно больше. Самым значительным впечатлением – для меня, естественно – стал язык супругов. Мадам не без гордости растолковала, что они учились в Англии – он как сын своего народа, с юных лет ориентированный на приличный пост в иерархии, а она – как дочь своего отца, чаеторговца не из бедных. По месту учебы и познакомились.
Четыре дня пролетели незаметно, тем более что заканчивались они в "Арагви", "Славянском базаре" и "Узбекистане", соответственно – то есть в тех местах, куда меня еще не заносила судьба. Прощальный ужин был в "Спутнике", но не в общем ресторане, а маленьком зале для начальства. Самое главное – что я полностью развязала язык, переводя на всех этих пьянках-гулянках. И еще важно, что меня отметило начальство: большой босс сказал Стасу: "Аккуратная девушка. И старательная. А что это мы ее раньше не видели?" На что Стас ответил: "Виноват! Теперь будете видеть чаще!" И еще: впервые я удостоилась профессионального подарка – в смысле, меня одарили не как женщину, а как переводчицу. Здоровая коробка чая от супругов, плюс к тому мадам во время посещения "Березки" закупила для меня набор косметики – не из тех, что в полвитрины, но вполне впечатляющий. И, главное, функциональный. А уж как отец обрадовался чаю – это отдельный разговор…

Транзит: часть вторая и заключительная

Пятницу я отдыхала, а в субботу с утра привычно вышла встречать "Волгу" у подъезда. – "Давай-ка заскочим в гостиницу, – сказал Костя, – позавтракаем не спеша и обсудим нашу дальнейшую совместную жизнь. На тебя тут колоссальный спрос – ну, вроде как на новенькую. Ты, оказывается, произвела неизгладимое впечатление на Сергей Сергеича. Своей старательностью и аккуратностью, в первую очередь. Стало быть, твоя судьба после проводов транзита уже известна – он тебя и ангажировал". – "Что, лично он?" – уточнила я. Впрочем, без особого удивления – я уже начала ценить себя по достоинству. – "Пока для своего отдела. А там будем посмотреть…"
После завтрака Костя распорядился: "Звони в диспетчерскую, узнавай номер автобуса. Потом сядь в вестибюле и жди. Как приедет – позвони, и я сообщу тебе раскладку. Может, не смогу поехать на встречу – тогда сама. Тем более что морды тебе знакомые".
Проделав все необходимое, я машинально изучила прилавок "Союзпечати", после чего, плюхнувшись в кресло, достала все еще недочитанного Дейтона. Незнакомая девица в соседнем кресле усердно разгадывала кроссворд. Как я и чуяла, от шпионской интриги меня оторвали очень быстро. – "Слушай, подруга, что это может быть: "Заделывание дыры в одежде перекрестным переплетением нитей"?" Я обречено отложила книгу и сказала: "Штопка, наверное?" – "Ну-ка… Точно! Молодец! А вот "Династия уральских горнозаводчиков" – это как?" – "Демидов". – "Нет, погоди, одной буквы не хватает". – "А, династия, – спохватилась я. – Тогда Демидовы". – Ну, ты даешь! Сама-то с каким языком?" – "С английским. А звать Валентиной", – решила я предугадать следующий естественный вопрос. – "А я – Галина. Франкофонка. Что-то я тебя раньше здесь не видела". – "И не могла видеть. Я – новенькая". – "Ясное дело. А с кем работаешь?" Тут я решила подпустить туману: "Да так, с разными. С Костей. Со Стасом. С Сергей Сергеичем…" – "Хорошая компания. Только учти – Сергей Сергеич вредноватый мужик. В смысле – требовательный. Любит, чтобы все было тип-топ, по струночке". Я вдумчиво кивнула и деловито посмотрела на часы. – "Собираешься куда?" – "В Ша-два". – "Встречать? Дело хорошее".
Хорошее дело на проверку оказалось хлопотным. Костя ехать категорически отказался: "Сама, сама. Уже взрослая девочка. Давай, ни пуха…" И отправилась я сама по себе – единственная пассажирка в огромном "Икарусе" на пятьдесят мест. По приезде водитель вышел вместе со мной: "Ноги разомну, и сигарет куплю…" Подошли к табло, где я с тоской прочла, что рейс задерживается до особого объявления. Пошли вместе в справочную и получили радостный ответ: "Рейс еще не вышел из Варшавы. По техническим причинам". – "А что это может значить?" – растерянно спросила я. – "Все что угодно. Может, пилотам звук двигателей не понравился, и механики ищут, в чем дело. А может, недозаправились вовремя. Машина-то наша, они прилетели утренним рейсом и могли не успеть. Да мало ли что… Вы отдыхайте, девушка, и следите за объявлениями". – "Ладно, – сказал водила. – Куплю сигарет и поеду на стоянку. Там меня и найдете". – "А если не найду?" – заскулила я. – "Ну, поехали вместе. Только оттуда уже пешочком…" Я прилепилась к нему как пиявка, сопроводила его в буфет, потом в аптечный киоск, где он накупил всякого, чуть ли не на пятерку, включая целую коробку детского мыла за два семьдесят, а я – скромненько – тюбик яичного шампуня за рубль тридцать; потом мы отъехали на стоянку, и я зарисовала в блокнотике его местонахождение – в правом от ворот углу, в третьем ряду… "Какая вы, девушка, обстоятельная, – сказал он с одобрением. – Ладно, когда узнаете, что вылетел, приходите сюда. Подремлите спокойно в кресле – там-то, на их стульчиках, не очень разоспишься…"
Отшагав немалый путь от автобусной стоянки до табло прилетов, я с тоской обнаружила там все ту же надпись. И растеряно затопталась на месте, не зная, что и делать. Однако покинувшее было меня везение снова вернулось, хотя и лишь отчасти: прямо на меня наскочила таможенница Милка. "Здорово, подруга, как сама-то?" – "Да вот, проблемы. Рейс неизвестно где…" – пожаловалась я. – "Это для вас, девушка, проблема. Ну-ка, пошли, разберемся!" Она привела меня к себе за стойку, позвонила по внутреннему телефону и задала ряд вопросов, ответы на которые изложила мне. – "Согласно сведениям, полученным из центральной диспетчерской, расчетное вылета – через двадцать минут. Соответственно, расчетное прибытия в лучшем случае через три с половиной часика. Довольна?" – "Ну, от неопределенности ты меня избавила. За что спасибо…" – "Ты кого встречаешь?" – "Группу". – "А, значит, на автобусе. Ну, так твое счастье. В машине-то обалдеешь сидеть, скрючившись. А в "Икарусе" – рай. Кресло откинул, и спи себе. Ну, чего еще? Хочешь начальнику позвонить, обрадовать?" – "А можно?" – "Ну, не погоню же я тебя к автомату…" Я поспешно набрала номер; Костя, к счастью, оказался на месте и безо всякого удовольствия выслушал мои новости. – "Ладно, не горюй. Автобус у тебя на целую смену, так что пусть водила не скулит и не просится домой. Если будет выступать – скажи, чтобы со мной связался. А я сейчас на всякий случай звякну еще в диспетчерскую. Когда узнаешь точное расчетное, позвони мне, чтобы я мог разобраться с обедом. А сама отдыхай. Солдат спит, служба идет…"
  Водитель сидел на приступочке и курил, пуская дым на улицу. Я изложила ему ситуацию. – "Ну, что ж. Отдыхать так отдыхать. Покурите со мною?" – "Спасибо, но я не курю". – "Положительная девушка, сразу видно. Таких среди переводчиц не часто и встретишь". Я решила было обидеться за цех и принялась выяснять, что он имеет в виду под словом "такие" – а главное, какие же это те, другие, которых встречаешь чаще. От дискуссии он активно ушел и предложил мне забираться в салон, на любое сидение, и спать. Я, в соответствии с известным анекдотом, сесть села, но спать не стала. И потекли мои мысли в том направлении, куда их подтолкнул водитель. Значит, раз переводчица – так обязательно курит. А где курит – там и пьет. Ну, и сами понимаете, "далее – везде", как говорят машинисты электричек. Тут же припомнились рассуждения Натальи по этой тематике.  И стала я думать думу. Для меня все это, если честно – очень непростая проблема. Ну, формально рассуждая, заветную черту я уже переступила. Вполне по-дурацки, после второго курса, на даче. И не с кем-нибудь из постоянных соседей, а так, с чьим-то гостем, на костре в ночь Ивана Купала. То есть, полностью в соответствии с русскими народными обычаями. Вся компания тогда напилась до изумления, и в районе полуночи мы полезли купаться. Тут-то он меня и затянул в кусты ивняка. Купались, разумеется, безо всего. Ладно хоть малый оказался опытный, почти сразу сообразил, с кем имеет дело – только вот тормознуться никто из нас не смог. Или не захотел. Я – из идиотского любопытства, а он… думаю, что просто на автомате. Как бы то ни было, он сделал со мной все, что надо – на остывающем речном песочке. Мало того, через часок он меня еще потащил по второму заходу в кусты. А я – я пошла. На следующий же день он уехал сразу после завтрака. Сначала в Москву, а потом, как мне сообщил его приятель и наш дачный сосед – из Москвы. С родителями, за границу. Вот с тех пор у меня начались проблемы. То есть, не могу сказать, что мне не уделяют внимания. И я, в общем-то, не отпугиваю кандидатов, относимых  мною к числу достойных – во всяком случае, не с первого захода. А вот потом, через месячишко, когда мы переползаем на следующую, послепоцелуйную стадию – все! Затык, затор и полный тормоз. Проблема, видимо, в том, что по моему внешнему благонравию ко мне пристают только мне же подобные, с виду тихие и смирные. Но они-то, по определению, оказываются неспособными довести дело до конца. Беда еще в том, что я им вовсе не помогаю. Не содействую. Сижу, буквально сложа руки, в смысле, опустив их – и делай со мной, что хочешь. Они и делают… Они – это в том смысле, что трое уже таких было. А вот делать, собственно говоря, ничего не делают, кроме безуспешных попыток. Раз мимо денег, два мимо денег – и расстаемся. А следующий вариант – почти буквальное повторение предыдущего. Сейчас у меня уже четвертый кандидат проходит испытательный срок. На зимних каникулах познакомились. И вот испытываем мы, стало быть, терпение друг дружки, причем по-прежнему без пользы дела. А сейчас он и вовсе в лагерях. Может, оно к лучшему. Тем более что лето у меня может оказаться занятым в полной мере и под завязку. А там, глядишь, и подвернется кто-нибудь на новом поприще. Ведь переводчицы – если верить Наталье и моему новому знакомому водителю – они непрестанно только этим и занимаются. Непонятно, когда и переводят. Тем более что, помимо перевода, еще вот и на такие дела приходится тратить время. В смысле, на бесплодное ожидание разных событий, включая и прибытие рейса.
Я встряхнулась, отвлекаясь от грустных мыслей, и полезла в кейс, за Дейтоном. Что же это такое, в самом деле! Такой автор – его, бывает, и перечитываешь-то не отрываясь, на одном дыхании, а тут новый роман уже которую неделю мусолю. Почитала часок, но чувствую, что никак не захватывает меня интрига. Все отвлекаюсь и отвлекаюсь. Надо, думаю, сходить посмотреть, как там дела. Рано еще, но все-таки. Пошла, посмотрела и немного успокоилась – в том смысле, что летит, голубчик. Во всяком случае, проклятая неопределенность кончилась. Дай-ка, думаю, поднимусь на "Вылеты", пошастаю там. Все равно читать неохота. Сошла я с эскалатора и – надо же – столкнулась с Кириллом. – "Какие люди!" – говорит он. И целует меня. А потом, спохватившись, добавляет: "Ну, ты уже вписалась в коллектив, как я наслышан. Значит, доросла до общепринятой формы приветствия". Это, значит, он просто так, машинально. Как со всеми этими Галочками и Анечками. А интересно, с Наташенькой они так же целуются, равнодушно и формально – после всего, что у них было? И что там у них было? А он, деловито: "Вот, проводил своих рыбаков. И водила-паразит уехал, не дождался. Ты при исполнении?" – "Нет, я сюда приехала кофе пить". – "Ирония вам, девушка, не очень идет. Не ваш стиль". – "А какой мой стиль?" – спрашиваю заинтересованно. – "По природе ты белая и пушистая. Так все-таки – при исполнении? Транспорт есть?" – "Да и да! И при исполнении, и целый автобус имеется. Только до прилета еще полтора часа – ты быстрее на рейсовом доберешься". – "А что это ты меня гонишь? Может, я как раз с удовольствием посидел бы, скрасил твое девичье одиночество. Ты не против?" – "Как хочешь", – ответила я равнодушно. – "Сколько энтузиазма! Сколько огня! Ты бы хоть чуть-чуть скрывала свои чувства от посторонних наблюдателей!" – "Тебя, между прочим, ирония тоже не шибко красит". – "А я не нуждаюсь в косметических средствах. Поскольку прекрасен без прикрас. На чашку кофе можно девушку пригласить?" – "Ну, пригласи". – "А если все-таки чуть-чуть побольше восторга?" – "Да, милый!" – заорала я. Ну, не в полный голос, но достаточно громко. Приходившая мимо дамочка приостановилась и пристально на нас посмотрела. – "Мы с женихом расстаемся на год, – ласково и интимно пояснила я ей. – И он спрашивает меня, буду ли я его любить по-прежнему. А я вот ответила…" Дамочка вышла из ступора и рысью кинулась от нас подальше. – "Лучший трюк из числа виденных мною за последние два года! – с искренним восхищением сказал Кирилл. – Честно говоря, не ожидал…" – "Плохо ты знаешь белых и пушистых", – гордо заявила я. – "Но надеюсь узнать получше. И с этой целью приглашаю на чашку кофе. Причем это только для начала…" – "Последнюю фразу следует рассматривать как угрозу или как скрытую рекламу?" Тут он все-таки не выдержал и расхохотался.
Ну, что сказать. Провели мы с ним время до рейса – и не заметили. Я, во всяком случае, не заметила. Он мне даже встретить помог, разобраться с багажом и все такое. Когда выходили из зоны, я попросила Милку разрешения звякнуть Косте, сообщить, что едем. А его, как назло, нет на месте. И тогда я, окрыленная своими множественными успехами, решительно позвонила метру. И сказала твердым голосом, что это транзит Варшавской конференции, что мы выезжаем из Шереметьева, что ужин через полтора часа". – "Молодец, совсем освоилась!" – похвалил меня Кирилл на выходе. – "Сейчас сбегаю за автобусом, – сказала я ему, – а ты пока постереги стадо…" Сели мы с ним рядышком на правое переднее, и он говорит: "Хочешь, повыдаю путевую информацию?" – "А зачем тебе пластаться, с чужой группой?" – "Ну, во-первых, чтобы ты послушала и поучилась, как дела делаются. А во-вторых – может, я обед у вас заработаю. Скажешь Косте, что я тебе помогал, он меня и покормит. А то дома никого нет. Жена с детьми на даче, естественно…" Я сунула ему микрофон, прикинув про себя: "С детьми – значит, их как минимум двое. Небось, специально заинтриговал, чтобы я полезла уточнять – а я вот и не буду спрашивать. Потому что такая я – и пушистая, и загадочная…"
Дальше – конспективно. Доехали до гостиницы через стандартные пятьдесят семь минут, впервые преломили с Кириллом хлеб за одним столом часа через два, тогда же, соответственно, и выпили в первый раз, поцеловались впервые через пару недель, уложил меня он в койку через месяц. И длилось у нас это самое дело – страшно сказать сколько времени. Причем ведь не только до моего замужества, но и – не считая небольших перерывов, связанных со вступлением в законный брак, прилагаемым к этому медовым месяцем, равно как и с последующим рождением ребенка – еще лет пятнадцать. Ладно, в деталях обо всем об этом расскажу со временем. Кстати, моралисты могут расслабиться: ребенок, безусловно, от мужа. Потому хотя бы, что вылитая свекровь. Следует также учесть, что общая концепция моей белой пушистости ничуть не пострадала, поскольку – и смейтесь сколько угодно – Кирилл был моим единственным любовником. Хотя, разумеется, чего только обо мне не болтали. Тут у нас про всех болтают. Взять ту же Галочку-кроссвордистку, к примеру. Хотя, по жизни, невиннее девушки я просто не знаю. Говорю не просто так, а потому что мы с ней – довольно неожиданно, причем в первую очередь для окружающих – сошлись, и весьма близко. Одинокая баба, причем во всех смыслах. Родители – не в Москве (она и не уточняет даже, просто говорит: "Нет, не в Москве"), мужика постоянного нет, подруг тоже, в общем-то, нет. Работает с делегациями и хоть как-то кормится с этого ненадежного дела. Причем в прямом смысле: обедает исключительно в "Спутнике", сама не готовит, в том числе и потому, что не умеет. Да и посуды соответствующей дома нет. Впрочем, нет и дома как такового – живет на съемных квартирах. Когда без работы – сидит практически на одном кефире ("А знаешь, даже кстати – потому что худею… Невольная диета…"). Одна страсть – кроссворды. Не только решает, но и составляет. И их даже печатают, что тоже приносит какие-то совсем уж крошечные, но все-таки деньги. А ведь девка-то яркая, да и фигурка вполне. Ну, разве что зубы… однако лечить их как следует, целеустремленно и последовательно – все та же проблема. Не на что.   

Неделя после транзита

Концовка второй транзитной недели прошла у меня в привычном, чисто боевом ключе: в четверг выпроводила последних бобиков, сижу с Костей, заполняю свой третий уже счет, и тут в комнату врывается Стас, со словами: "Быстро, Валентина, быстро! Сергей Сергеич ждет – а ждать он не любит". Костя с серьезным видом кивнул головой и сказал: "Распишись вот здесь, а остальные графы я без тебя заполню. И давай бегом. Только причешись по дороге…" Стас буквально волоком потащил меня за собой по зигзагообразным коридорам Дворца труда, разъясняя на ходу: "Сергей Сергеевич обязательно хотел тебя повидать, а у него через час совещание в верхах…" Я уперлась всеми четырьмя конечностями в паркет: "Погоди! Дай-ка я и в самом деле причешусь хотя бы…" – "Логично, – отозвался Стас. – Но по-быстрому". – "Уж как выйдет…" И, скрывшись за дверью, куда ему ходу нет, я принялась приводить себя в порядок, рассуждая при этом: "Сергей Сергеич – это вроде бы большой начальник, у которого на меня появились виды во время цейлонской недели. Значит: скромность, но вместе с тем и твердость. И достоинство – как профессиональное, так и девичье. И разузнать у Стаса во всех деталях, что за делегация…"   
"Делегация как делегация. Пакистанские пищевики. Но там с ними приезжает одна дамочка из национального руководства. В которой Эс-Эс лично заинтересован. Ну, в смысле, по служебным делам. Так что я буду все время проводить с этой бабой, а делегация на тебе. Получишь сопровождающего от отдела – только учти, что это пустой номер. Мужик без языка, безо всего, тебе же придется и его опекать. Тут еще одна проблема: они жить будут не в "Спутнике". Потому что ребята такие… специфические… "Спутник" ваш, говорят, это низенькая гостиница. В пределах десятка этажей – что не шикарно. А мы желаем жить на должной высоте, как и подобает свободным членам свободных пакистанских профсоюзов. А у ряда делегатов детки учатся в Лумумбе, и вот они-то подсказали, что имеется в тех краях тридцатиэтажный хотель – как раз и в самый раз. Понимаешь, о чем речь идет?" Неохота выглядеть слишком уж невежественной в глазах работодателя, но, в конце-то концов, я ведь не обязана знать все московские гостиницы. В этом плане и высказалась. Стас кивнул головой: "Верно, не обязана. А вот теперь и познакомишься с этим архитектурным чудом. Называется – Центральный дом туриста. Кстати, удобное место, со своей "Березкой". Там заодно и штаб нашей профсоюзной туристической организации расположен. Знаешь такую?" Я снова призналась в своем невежестве. "Имеется у нас соответствующее формирование. Именуемое "Интурбюро". Аббревиатура, стало быть. Попробуй разгадать с трех раз, что означает…" 
На этом разговор оборвался, потому что мы прибыли к месту назначения. Эс-Эс принял меня как родную и сказал, что теперь, когда он убедился, что я с ними точно работаю, у него на душе стало спокойнее. "Ты ведь не подведешь меня?" Я заверила, что приложу все усилия и лягу всеми костьми. "Беда, что ЦДТ далеко отсюда, я не смогу с вами обедать. Жаль, потому что мне нравится, как ты застолья переводишь. Надо бы, Стасик, устроить поездку в Грузию, и взять с собой Валентину. Чтобы она там за столом поработала". – "Отличная мысль, Сергей Сергеевич. Где-нибудь в конце октября…" – "Вот-вот. На самые фрукты. Заодно и лето продлим себе на недельку. Подумай об этом и представь свои соображения. Ты бывала в Тифлисе, Валентина?" – "Южнее Сухума не доводилось", – сказала я голую правду. – "Да она же новенькая, Сергей Сергеевич", – подначил Стас. – "Тем более. Надо готовить кадры. Повышать квалификацию. Ну, ладно, мне пора. До понедельника…"
На обратном пути я насела на Стаса, требуя максимально детальных сведений по программе пребывания. "Какие тебе сведения? Чего ты вообще дергаешься? Работенка пустяковая. К тому же тебе еще и напарницу дают…" – "Что за напарница?" – "Переводчица от Интурбюро, для экскурсий. И весь быт на ней – размещение, питание… А ты отвечаешь только за профессиональную программу…" Я снова уперлась копытами в паркет и в ужасе затормозила посреди коридора: "Какая-такая профессиональная?" – "Расслабься, я тебе сказал. Серьезные беседы у начальства все равно я перевожу. А тебе всех дел – смотаться с ними на ВДНХ. И в какой-нибудь НИИ…" – "Химических удобрений и ядов", – мелькнуло у меня в голове, но я мудро промолчала. И спросила только: "А в этом НИИ?.." – "Сядете вокруг стола в директорском кабинете. Начальство расскажет о том, чем они занимаются, как травят советский народ пищевыми технологиями. Дорогие гости в ответ поделятся своим чисто пакистанским опытом. Потом обмен сувенирами, и вся любовь". – "Ясненько", – пробормотала я. И более внятно, с максимальной твердостью в голосе, сказала: "Мне бы название НИИ заранее. И примерную тематику переговоров". – "Зачем?" – "Чтобы терминологию подготовить", – твердо заявила я, памятуя заветы Кирилла ("лист разрезаешь вдоль, каждую половинку еще пополам, потом складываешь…"). – "Молодая ты девка, а вон какая обстоятельная. Даже страшно. Ладно, все сделаем, не боись…"
Когда пришли в их с Костей кабинет, я решительно заявила: "Вот никуда не уйду, пока не получу желаемое!" Стас со вздохом сел на телефон и в течение минут сорока занимался удовлетворением моего профессионального любопытства. Позвонил в этот самый НИИ, разузнал, какую программу нам там преподнесут, после чего я всю ее себе аккуратно переписала, вместе с именами-отчествами принимающей стороны. И говорю: "А теперь звони на Выставку!" Он с еще более глубоким вздохом набрал номер международного отдела ВДНХ, поставил их на уши насчет нашего визита во вторник с утречка и договорился о местном гиде с английским. "Ну, раз пошла такая пьянка, –заявил он, положив трубку – то я, пожалуй, тоже смотаюсь с вами. Заодно и пообедаем – в "Золотом колосе". Приходилось бывать там?" – "Вообще нигде не бывала. Новенькая я. Скромная девушка. По ресторанам не шастаю!" – "Вот и хорошо. Скромных интереснее учить…" – "Чему это ты меня собрался учить? – решила я вздыбить шерстку. – Учителей у меня хватает…" – "Не сомневаюсь. У такой девушки и чтобы…" Я резко повернула руль в другую сторону: "Учителей вагон – наставников нет…" При этих словах появился Костя и тут же вмешался в разговор: "Как это нету? А я?" – "Ты не наставник, ты начальник". – "И учти, что очень хороший начальник. Вот пока вы шлялись неизвестно где, я все твои бумаги оформил и сдал в бухгалтерию. В четверг получишь денежку. А сейчас пошли, ребята, поужинаем напоследок…" – "В счет транзита?" – деловито уточнил Стас. – "Ну, ты же еще книжку не получил на своих пакистанцев – придется пока за мой счет…" – "Ладно, сквитаемся…"
После ужина Костя говорит мне: "Подожди полчасика в вестибюле, я тут со Славиком подобью бабки, а потом поедем по домам". Выхожу я, сытая и довольная, и натыкаюсь на Кирилла. Сидит, развалившись в кресле под пальмой. "Те же и Валентина. Откуда и куда?" – "В промежутке между делегациями. Одних провожаем, других встречаем". – "А поточнее?" – "Если совсем точно, то домой, – отвечаю я  сосредоточенно, – а там сажусь за словари. Шпаргалки буду писать, по твоему совету". – "И очень мудро. На какую же тематику?" – "Пищевые технологии", – бодро заявила я. – "Прелестно. А русский словник откуда возьмешь?" Тут мой задор улетучился, и я растерянно пожала плечами. – "Ты хоть представляешь свой круг вопросов?" – "Н-нет… – совсем растерялась я. – А что же делать, Кирюша?" Это я его так впервые назвала, между прочим. А он: "Очень просто. Главное – не падать духом. Завтра с утречка сходи в Ленинку, найди в каталоге пару вузовских учебников по пищевой технологии…" – "И все от корки до корки?.." – "Ну, зачем так мрачно. Обработай предметный указатель и оглавление – этого вполне достаточно. Оттуда нароешь девяносто процентов активной русской лексики. А потом – за словари. Их, кстати, найдешь там же. В том же каталожном ящике. И еще загляни в справочный зал – на втором этаже, слева от каталогов. Там свой специальный каталог словарей. Если не лень, можешь еще и журналы специальные полистать, в периодике". – "Это на первом этаже?" – "Ну, ты девка с виду крепкая, не развалишься побегать по лестнице вверх-вниз". – "Спасибо тебе. За совет, за заботу…" – "Ладно, чего там… Если будут вопросы – милости просим. Я в выходные на даче, но часам к шести в воскресенье вернусь – звони, не стесняйся. Кстати – как я понимаю, это твой первый серьезный опыт перевода?" – "То есть?" – "Ну, за круглым столом с квадратными углами". – "Допустим", – неопределенно ответила я. – "Так вот, пара чисто практических советов. Во-первых, расслабься. В самом широком смысле этого слова. Если чего не знаешь – переводи описательно. Или вообще попроси выступающего разъяснить, о чем речь. Не стесняйся. Проси разъяснений с таким видом, будто это он, козел, виноват в том, что говорит хрен знает что. Потом… потом обязательно налей себе водички – а лучше, если чай-кофе, в зависимости от того, чем будут потчевать. Теплое-то лучше для связок". – "Для каких связок?" – не поняла я. – "Для твоих, голосовых. Да, и вот еще что: обязательно заскочи в номер после завтрака и тщательно почисти зубки. Чтобы тебя не отвлекала какая-нибудь застрявшая крошка. Чтобы ты зубом не цыкала при всем честном народе. Это очень важно, поверь мне…"
Я мельком поблагодарила его и, вскочив на ноги, помахала вышедшему из ресторана Косте: "Здесь я!" – "Вижу. Готова?" – "Да, поехали". – "Куда это ты девушку везешь?" – "Домой, к папе с мамой. Мы ведь соседи, если ты не знаешь…" – "Ну, как же… Мы жили по соседству…" – "А встречались не просто так, но исключительно по делу. Двинулись, Валентина!" Пока искали машину во дворе, Костя спросил: "О чем это вы болтали, если не секрет?" – "Он профессиональными секретами делился. Как вести себя на переговорах…" – "Ну, это ладно… Это – пускай…" Костя сосредоточенно посопел и решительно высказался: "Только ты, вообще-то… это… Ну, того самого… Поосторожнее с этим типом… Потому что девка ты еще молодая, неопытная…" Я ни капли не удивилась таким речам – ни тону, ни содержанию, поскольку заказанную бутылку водки они со Стасом выпили практически вдвоем – я поучаствовала чисто символически, намылившись провести вечер в лингвистических штудиях. Другое дело, что до сих пор Костя со мной ни разу не беседовал на таком градусе откровенности. А он, приостановившись и оглядевшись, довел свои речи до конца: "Если тебя подружки еще не предупредили, так я возьму на себя этот непростой труд. Может, лезу не в свои дела, и тогда, конечно, извини, но Кирилл этот – смерть девкам". – "В каком смысле?" – решила я сыграть под дурочку. – "В том самом. Тем более, что я на тебя как на дочку смотрю… У меня сын всего на год младше тебя…" – "А откуда ты знаешь, сколько мне?.." – растерялась я. – "Ты, между прочим, мне уже два счета подавала. А там есть графа "Дата рождения"…" – "А кстати, зачем?" – вдруг обуяло меня любопытство. – "Для бухгалтерии. Для налога на бездетность, в частности. С мужиков его не берут после какого-то возраста". – "А с баб?" – "А с вас вообще взятки гладки. Ладно, извини, что я не свои дела вмешиваюсь…" – "Ну, почему же. Я даже рада, что ты меня так опекаешь. Хотя в принципе я уже совершеннолетняя и могу за себя постоять. Но все равно – спасибо".   
Дома я первым делом выгрузила на письменный стол соответствующий том энциклопедии, где сходу и без особого труда обнаружила "Пищевую промышленность",  "Пищевкусовую промышленность", "Пищевые добавки" – и  это, что называется, только для начала. Постижение нового мира я продолжила назавтра, сначала в каталогах, потом в открытом доступе чужого читального зала противоестественных наук – до сих пор-то мне доводилось пастись исключительно в своем, гуманитарном, – а затем еще в справочном зале… Впрочем, весь процесс был даже не лишен некоторой занятности, потому что все-таки я какой–никакой лингвист и отчасти даже лексиколог. К вечеру у меня набралось приличное количество терминов, включая такие, о существовании которых до сих пор я просто и не подозревала. Дома, отобедавши на основе маминой стряпни, я уселась за стол и принялась лепить словарные гнезда. А также засевать семантические поля и выстраивать синонимические ряды. Полезную эту деятельность я продолжила на следующий день. К тому же массу времени заняла чисто техническая работа по переписыванию всех этих откровений из тетрадки на сложенные по методике Кирилла листочки. Как бы то ни было, в понедельник я прибыла к Стасу с Сергей Сергеичем во всеоружии и готовая на все.
В Ша-два отправились двумя машинами. Мы втроем погрузились в персональную "Волгу" Сергей Сергеича, а за нами следом катила вторая, которая по вызову, и в ней сидел приданный мне сопровождающий от отдела. Коллега-переводчица, действующая самостоятельно, должна была пригнать в аэропорт автобус. Встретились, как обычно, у табло прилетов, там же и познакомились. Девушка по имени Алла. Которая была не такой уж и девушкой: хорошо за тридцать, мрачноватая брюнетка, с легкими усиками и угловатыми манерами. Впрочем, для мрачного настроения имелся и повод: на табло наш рейс был обозначен как Delayed. То есть, задерживается в пути. Это поезда опаздывают, а самолеты – как начальство: их могут лишь задержать какие-либо непредвиденные обстоятельства. "Ну, и что делать будем, товарищи переводчики?" – спросил Сергей Сергеевич. – "Надо бы разузнать в справочном, насколько запаздывает и почему", – вылез с ценной инициативой мой сопровождающий. – "Я была уже в справочной, – сказала Алла. – Ничего они не знают". – "Или не хотят говорить", – высказал предположение Сергей Сергеевич. – "Это скорее", – поддержал начальника Стас. Получалось так, что пока лишь я одна не высказалась по повестке дня. И я решила не болтать языком, а сделать реальное дело – заскочить к Милке-блондинке и попросить ее позвонить по хитрому телефону. Если, конечно, Милка на месте.
Вся наша компания направилась к лифту – в ресторан, пить кофе. "А я сейчас", – сказала я и двинулась в торец зала. Милка, к счастью, сидела на месте. И одна. Мне она вроде бы даже искренне обрадовалась: "Какие люди! Сто лет не виделись! Как сама-то?" Я объяснила ей, как я сама, спросила у нее, как она сама, после чего мы перешли к делу. Она, не мешкая, подняла трубку, со словами: "Люська, как там Карачи?.. Как-как? Через сорок?.." И – мне: "Расчетное через сорок минут". – "А там, на табло, "Delayed"…" – растерянно пробормотала я. – "Слышь, Люська, говорят, что на табло ничего не сказано!.. А, ну, понятно. Спасибо тебе". И положила трубку. – "Чего она говорит?" – осведомилась я. – "Тебе дословно?" – усмехнулась Милка. – "Давай дословно…" На это Милка выдала матерную тираду, заканчивавшуюся словами "Сейчас напишу". – "Что напишет?" – опешила я. – "Время прибытия на табло. Это она, жопа, забыла заменить "Задержку" на точное время. Небось, у самой задержка, так она только об этом и думает. Мозгов-то нет таблетки пить – вот и чистится чуть ли не трижды в год. Идиотка". Я машинально покивала головой – не очень-то я люблю эти девичьи разговорчики. А Милка, судя по всему, решительно настроилась обсудить эту животрепещущую тему: "Вот я считаю, что лучше уж пить таблетки впрок, даже если и трахаешься не каждый день. Потому что душевное спокойствие важнее всего. И теперь в случае неожиданной любви я могу лечь в любой момент и в любой позе. Хоть стоя на ушах… И ни капли не страшно. А ты как считаешь?" Я снова кивнула. – "Сама-то как?" – "Как все", – неуверенно отозвалась я, не вполне понимая смысл вопроса. – "Я имею в виду, как предохраняешься?" – "Таблетками", – нагло соврала я. – "И правильно делаешь. А сколько раз в месяц у тебя выходит?" Я вытаращилась на нее, вовсе уж не понимая вопроса. – "Ну, сколько раз в месяц в койку ложишься? – деловито уточнила Милка. – Так, примерно, в среднем?" – "Как придется", – продолжила я вранье. Ну, не говорить же ей, что ни разу. – "Ясненько, – сказала Милка. – А сколько тебе годочков-то, кстати?" – "Двадцать один", – ответила я с запинкой. – "Молодец! Я в твои годы вообще ничего про таблетки не слыхала. Жизнь была… просто хуже жестянки… Когда его, паразита, заставишь надеть, а когда и так лезет. С голым хреном. И при всем при том – заметь, ни разу в жизни не залетала. Просто чудо. А ты?" – "Что – я?" – "Аборт ни разу не приходилось делать?" – "Бог миловал" – ответила я, довольная, что наконец-то могу сказать чистую правду. – "Вот и дальше так держать!" – "Ладно, – воспользовалась я легкой паузой в поучительной беседе. – Спасибо тебе, а я поползла. Там начальство ждет". – "Ладно, подруга, будь здорова. Да, имей в виду, рейс на другую сторону сядет. Так что прощаемся до следующей встречи".
Выйдя из-за загородки в зал, я увидела отирающуюся у двери женского туалета Аллу. – "А, ты здесь! А я тебя там искала. Решила, что у тебя живот схватило". – "Это с какой бы стати?" – удивилась я. – "Ну, ты так ринулась в сортир…" – "Вовсе и не туда. Заскочила к приятельнице, узнала про рейс. Посадка, кстати, через полчаса". Тут мы дошли до табло, где стараниями жопы-Люськи уже красовались нужные цифры. – "Смотри-ка, и впрямь! Ну, у тебя и дружки!" – "Не дружки – так, приятели…" – "Все равно молодцом! А с этими ты давно работаешь?" – "Да так, некоторое время…" – отозвалась я неопределенно, решив, что хватит уже болтать направо и налево про то, что я новенькая дурочка. – "Ну, что, поднимемся к ним в ресторан?" Мы направились было к лифту, но на подходе Алла предложила: "Давай я смотаюсь наверх, а ты тут их постереги. На всякий случай, чтобы мы не разминулись". – "Логично", – согласилась я. Ждать пришлось минут пятнадцать. Наконец вся компания выгрузилась из лифта, веселая и говорливая. – "Жаль, Валентина, что ты к нам не поднялась", – сказал Сергей Сергеевич. – "Да она непьющая", – сказал Стас. А сопровождающий ухмыльнулся, и в пандан ему Алла скорчила столь блудливую рожу, что я без труда догадалась: голубчики там шлепнули, причем основательно, не ограничившись двадцатью пятью граммами под конфетку с кофейком. Параллельно, уж не знаю, кстати или некстати, я припомнила очередной пассаж из поучений Кирилла: "Едешь встречать, и тем более в Ша-два – постарайся, чтобы от тебя спиртным не пахло. Зачем нарываться – ведь не приведи Господь, может возникнуть нештатная беседа с таможенниками. Или с пограничниками. Да и делегаты разные бывают – не всем по нраву поддатые девушки. Все сказанное, кстати, относится и к проводам". И вот тебе, пожалуйста – целая компания нарушающих заповеди…
Я, разумеется, не стала читать мораль, а лишь заявила решительно: "Пошли! Нам – туда!" И плавным, исполненным изящества жестом, показала, куда именно. – "А ты почем знаешь?" – подал голос сопровождающий. – "Говорю – значит, знаю", – почти что окрысилась я. Этот мужик, честно говоря, начал меня раздражать с первого же взгляда. Тут девичий голос (принадлежащий, возможно, все той же жопе-Люське) довел до сведения присутствующих, что рейс совершил посадку, и желающие могут пройти в левое крыло. – "А где здесь лево, где право?" – продолжал нарываться сопровождающий. – "Надо стать лицом к летному полю, – бесстрастно ответила я. – Тогда слева будет лево, а справа – право". Сергей Сергеевич усмехнулся: "Молодец, Валентина, хорошо ты его… Ладно, пошли, чего тут толочься…"
И наша немалочисленная компашка потянулась к заветной дверце. Открыв ее, я замерла: у стойки восседала тетя Маша Тимофеевна собственной персоной. В гордом и мрачном одиночестве. – "Здравствуйте", – неуверенно сказала я. – "А, вот кто пожаловал, – отозвалась та с поразившим меня радушием. – Встречаешь?" – "Да, Карачи" – пробормотала я. – "Можно и Карачи – были бы документы в порядке", – сказала тетя Маша с вовсе уж странной игривостью. Стас бодро выступил на передний план: "Alles in Ordnung, alles unter Kontrolle". И с этими словами протянул ей бумаги. Тетя Маша покосилась на него, но никак не отреагировала. И углубилась в чтение. Потом, сдвинув очки на лоб, подвела итог: "Переводчица и начальство (тут она сделала ручкой в сторону Сергей Сергеевича – вот ведь память звериная!) пусть проходят, а остальным нечего". – "Ну, а как же…" – заблеял Стас. – "Ваше служебное удостоверение?" Стас на счет "раз-два" извлек запрошенное из нагрудного кармана пиджака. Тетя Маша внимательно изучила его корочки, сверилась с бумагой и ровным голосом сказала: "Зав международным отделом". Именно констатировала, а не спросила. Стас подобострастно кивнул. – "Ладно, вы тоже можете пройти. И хватит. А эти пускай здесь ждут". И тут сопровождающий, не въехав в ситуацию и уж тем более не оценив ее серьезность, вякнул: "А я?" Тетя Маша не окинула, а именно что обвела, неспешно и сурово, его своим тяжелым взглядом и спросила, все тем же ровным голосом: "Что – а я?" – "А мне… пройти?.." – "Вы по какому вопросу?" – "Я – сопровождающий…" – "В таможенную зону мы допускаем встречающих. А сопровождающие – милости просим, сопровождайте. Только за пределами…" Сказано все это было без тени улыбки, и в то же время с какой-то особой ядовитостью. По-моему, так могла бы вещать Баба-Яга, сидя на пороге избушки теплым летним вечером, поглаживая своего любимого черного котика и при этом плотоядно оглядывая Ивашку, забредшего в ее края на свою беду. Впрочем, может, я и ошибаюсь. Психология тети Маши – это ведь не просто потемки чужой души. Это ведь зияющая бездна, кишащая змеями и… Ну, и крокодилами, наверное…   
Когда мы углубились в зону на достаточно безопасное расстояние, Сергей Сергеевич сказал, понизив голос и опасливо оглянувшись: "Все! Теперь я встречать езжу только с Валентиной. Она явно какой-то оберег знает. И вообще умеет с ведьмами общаться…" Вот и он тоже… в смысле бабы-яги… Но я не стала развивать эту жутковатую мысль, а только бледно улыбнулась в ответ. И сказала: "Надо бы декларациями запастись". – "А что, они безрукие? Сами не возьмут?" – удивился Сергей Сергеевич. – "Могут и сами, – вмешался Стас, – но лучше, если мы им вручим". – "Заботу проявите?" – "И заботу тоже", – согласился Стас. Вроде бы ничего такого и не было сказано, но прозвучал в его ответе некий подтекст, некое превосходство офицера соответствующих войск над штатским, пусть даже и занимающим руководящий пост. И – воля ваша, но почудилось мне, а может, и не почудилось, что виноватая усмешка, промелькнувшая на физиономии Сергей Сергеича, была обращена не только к Стасу, но и ко мне. А смысл ее: "Нет, ребята, я понимаю, что у вас свои дела, свои указания, свои игры. Я в них не играю, и даже не лезу туда. И лезть-то не смею".
Я машинально отсчитывала листочки деклараций, чтобы каждому досталось по две штуки и еще про запас, а жутковатая мысль продолжала крутиться в голове: "Вот интересно, с какой бы стати тетя Маша тебя так возлюбила? А Милка, которая к тебе относится совсем по-родственному? Со стороны-то все, небось, выглядит не столь уж и невинно. Сергей Сергеевич – мужик опытный, на ус мотает. Уже приметил, что девица пользуется симпатиями официальных лиц определенной направленности. Причем не только из ведьмовского семейства – вот и Стас, приданный отделу международник, задействовал ее со всей охотой. Работает она аккуратно, без сбоев – для неопытного новичка уж слишком аккуратно. Новичку вообще-то только на ипподроме может повезти – да и то разве в первый заезд. А если дальше продолжает выигрывать, то призадумаешься. Не то у него лошадь знакомая, а не то и вовсе жокей…"
Мысль эту я поспешила загнать поглубже, чтобы сейчас не отвлекаться от дел, а продумать ее тщательно как-нибудь на досуге. Всю процедуру встречи мы провели на стандартном уровне; начальство – отечественное и приезжее – укатило в "Волге", а мы рассадили простой народ в автобус и двинулись следом. Аллочка, малость хмурая после афронта, который она потерпела по милости тети Маши, активно принялась набирать очки у группы, рассказывая им при помощи микрофона о чудном приволье, раскинувшемся по обе стороны автобуса. Поехали по Кольцовой, чтобы напрямую и без пробок. Полчаса спустя народ, не видя стен древнего Кремля и прочих чудес большого города, начал нервничать и отрядил к нам на переднее сидение представителей, которым было поручено задать вопрос: где тот отель типа небоскреба, который им был обещан и вообще куда же их везут, если кругом чисто поле. Алла в кратких и убедительных выражениях успокоила общественность, но тут задергался безъязыкий сопровождающий: что случилось, в чем смысл проявляемого нетерпения. Чтобы вразумить его, мне понадобилось больше времени и сил, чем Алла затратила на весь автобус в целом – из чего я сделала невеселый вывод, что советский профдеятель пищевой промышленности значительно уступает в интеллектуальном отношении своим пакистанским коллегам. Впрочем, тогда я еще не могла представить себе, сколь значительно.   
Когда клиентура вылезла из автобуса и, задирая головы, принялась разглядывать место своего проживания, всеобщее настроение заметно улучшилось. Вроде бы не обманули: действительно столица СССР и действительно небоскреб. Раскидали всю компанию по номерам, и Аллочка сказала мне со вздохом: "Восемь вегетарианцев. Ну, пошли, обрадуем метра…" Вертящийся вокруг сопровождающий спросил деловито: "Вы это куда?" – "На кудыкину гору", – отрезала соблюдающая обычаи Алла. А я пояснила: "В ресторан. Надо сообщить метру о перемене меню". – "И я с вами!" – "Нечего там втроем делать, – решительно сказала Алла. – Вы лучше здесь посидите, подождите начальство. И расскажите им, что к чему". – "Вы командовать тут собрались?" Алла, не обращая внимания на тон, спокойно ответила: "Никто нигде не командует. Я просто распределяю обязанности – по возможности с умом". – "Распределение обязанностей – это функция руководства. То есть, в данном случае, моя". – "Ну, тогда сами и сходите в ресторан. А мы здесь посидим". – "Нет, вы пойдете – но не по собственной прихоти, а по моему указанию". Тут из лифта вышли Сергей Сергеевич со Стасом, благополучно доставившие мадам в ее люкс. "Что за шум, а драки нет?" – бодро поинтересовался начальник. Алла изложила ситуацию – конспективно, но с необходимыми деталями и цитатами. Сергей Сергеевич изумленно спросил: "Ты что, учить их будешь, как с иностранцами обращаться? Твое, собственно, дело телячье: договариваться о поездках и чеки выписывать. А в остальное вообще не вмешивайся. Все понял?" – "Ну, так мы побежали? – сказала Алла, разумно не расчесывая ситуацию и не торжествуя публично победу. – А то придется клиентам мясом питаться вместо травки…" – "Да, конечно же, девочки. А нам здесь посидеть?" – "Это как финансы позволяют, – игриво отозвалась Алла. – Вообще-то вон там – бар…" – "А что, Стасик, если по аперитивчику?" – "В принципе, можем себе позволить", – осторожно ответил Стас. – "Тем более, – уточнила Алла, – что клиентура не только вегетарианская, но и вообще мусульманская". – "То есть?" – снова влез с вопросом сопровождающий. – "То есть, непьющая по определению. Значит, можете выпить за их здоровье". – "И за их счет", – деловито добавил сопровождающий. – "Я этого не говорила. Пошли, Валентина!" – "Как вернетесь – сразу в бар!" – крикнул нам вслед Стас.    
"Это какая же сука! – возмутилась Алла, когда мы через ступеньку стали подниматься по лестнице, ведущей в ресторан. – Что вообще за тип-то?" – "Впервые вижу, – искренне призналась я. – Из отдела. Не международник". – "Ну, это заметно. Хорошо, что все так получилось… что начальник его самолично послал на три веселых. Но вообще-то с ним нахлебаемся…"
Впрочем, для начала мы хлебнули со здешним метром, который стал выдрючиваться по полной, заявив, что ничего менять не собирается и что не хотят есть мясо – пусть лопают гарнир.  Припомнив про себя и с внутренним вздохом наших Славика и Сашу, я вмешалась в беседу и предложила привлечь к переговорам заведующего отделом. Метр поинтересовался, каким отделом заведует Сергей Сергеевич; узнав, что речь идет об отделе ВЦСПС, он малость сократился и сказал: "Ладно, разберемся…" – "Их как раз восемь человек, так что можно посадить за два столика", – как ни в чем не бывало продолжила Аллочка. – "Сказал, что разберемся. Не надо меня учить".
С невеселыми новостями мы вернулись в бар. – "А, вот и для тебя дело нашлось! – оживился Стас, обращаясь к сопровождающему. – Давай-ка к метру. Растолкуешь ему общую ситуацию. Объяснишь важность делегации. Скажешь, что я сегодня же заскочу в управделами, а вот о чем я буду говорить с ребятами и в какой тональности – это зависит от его поведения…" – "И прилежания", – добавил Сергей Сергеевич. – "Именно. И прилежания.  Предупреди, чтобы занялись этим делом всерьез – пусть дают не какую-то там вареную капусту, а все как положено. Овощные рагу. Голубцы с рисом. Картофельные запеканки. Скажи, что начальство регулярно будет присутствовать на обеде и что не дай Бог, если возникнут проблемы… А сейчас пусть накроет для нас с Сергей Сергеичем  и мадам столик на троих – чтобы мы могли спокойно, без помех, побеседовать. Давай, давай, рысью!" – "А вы, девочки, садитесь, – доброжелательно сказал Сергей Сергеевич. – Что будете пить?" – "Я бы коньячку приняла, – объявила Алла, – для успокоения нервов после таких бесед". – "А я – минералки. Только не подумайте, что я выпендриваюсь – просто сейчас неохота". – "Смотри, Валентина, ведь потом могут и не налить". – "Ладно, Сергей Сергеевич, уговорили. Я вижу, у них тут "Двойное золотое" имеется…" Стас заказал нам выпивку. Мы чокнулись с начальством. – "За успех мероприятия!" – выдала я тост, частенько звучащий в "Спутнике". – "И чтобы ваш сопровождающий не мешал нам добиваться этого успеха", – очень кстати ввернула Аллочка. 
На утро я притащилась в гостиницу ни свет ни заря – здорово промахнувшись в расчетах, потому что не на такой уж окраине она стоит, как мне показалось вчера с перепугу. Ну, и потом как-то я не привыкла ездить на работу общественным транспортом – все-таки черная "Волга" серии ММГ здорово развращает сознание советского человека. У входных дверей стояла моя Аллочка и откровенно грелась на солнышке. Ей-то хорошо – как переводчица, работающая с делегацией, она и жила в той же гостинице. Это мне, приписанной к ним для спецнужд и спецпереводов, приходится тащиться через весь город. Так я и сказала ей, а в ответ получила тираду насчет того, что счастье полным не бывает и что в свои обычное рабочие дни она тоже вынуждена вставать черт-те когда и тащиться на место встречи, откуда их подхватывает автобус и везет в загородный пансионат, где и тянутся ее рабочие часы. Рассказывала она все это аккуратно, не называя имен собственных и вообще имея на морде печать государственной тайны. – "И чем вы там занимаетесь, в загородной тиши?" – поинтересовалась я. Она скорчила рожу и выговорила по слогам: "Ин-док-три-ни-зацией". Я, в свою очередь, вызверилась на нее, и Аллочка охотно пояснила: "Мозги полощем. И одновременно засераем. В смысле, засоряем…" – "Кому?" – "Ну, этим ублюдкам, партийным выдвиженцам…" И по собственной инициативе уточнила: "Которые из Бангла-вошь и родственных стран". – "Это что же, Вэ-Пэ-Ша, что ли?" – зачем-то спросила я. – "Вроде бы…" – неохотно отозвалась она. И скороговоркой принялась рассказывать малосущественные бытовые подробности, с явной целью уйти от концептуальных вопросов: "Подают нам, значит, автобус к восьми, причем опаздывать никак нельзя. Не дай Бог, припоздал – добирайся как знаешь. Самостоятельно. А это значит: на такси. Ладно, хоть в автобусе чуток прикемаришь. Но все равно, притаскиваешься на трудовой пост совершенно обалдевшей. В классе – трое этих обезьян и преподаватель. Наш человек, в смысле, тоже из Москвы. Тоже сидит без задних ног. И представляешь, эта сука, вместо того, чтобы вести занятие – ну, под мой перевод, естественно, сует мне сегодняшнюю газету и заявляет: ознакомьте класс с новейшими событиями в мире. Я, значит, переводи газету, а он будет сидеть и кемарить в неявной форме? А вот этого не хочешь? И я ему отвечаю: нет, вы мне пометьте фломастером, что именно надо излагать, тогда я и переведу. А если вы не готовы к занятиям, так я тоже отдохну. Вообще-то он должен был в автобусе газетку просмотреть и разметить ее для дальнейшего использования. Но он решил поспать, а здесь, в классе, на мне выехать. Однако, хренушки…" – "Ты на английский переводишь?" – спросила я – просто так, чтобы показать свою заинтересованность и хоть как-то поучаствовать в разговоре. – "С какой бы стати на английский? Да эти обезьяны английского и не знают. На уровне газетной лексики, во всяком случае. На урду перелагаю, на ихнюю ридну мову…" 
Тут наша задушевная беседа была прервана появлением парочки молодых людей из числа наших подопечных. Облаченные в белые рубахи навыпуск, они тоже выползли на солнышко. Увидав нас, ребятки обрадовались донельзя и обратились с просьбой разъяснить кое-что относительно постельных принадлежностей. Вообще-то когда к тебе с утра пораньше обращаются молодые люди с вопросом насчет постели и ее принадлежностей… Но делать нечего – стали уточнять ситуацию. "У нас, – говорят, – простыни с каким-то странным вырезом, в форме ромба. Что бы это, – интересуются, – могло значить?" А хрен его знает, что это может значить. Дырка такая, небось, специфической формы. Но делать нечего – не спать же им и вторую ночь на рваных простынях. Аллочка говорит мне: "Пошли к ним в номер, посмотрим…" – "А зачем вдвоем-то?" – удивилась я. – "Вместе – оно спокойнее…" – "А что, в одиночку ты боишься?" – "Нет. Просто опасаюсь". – "Осторожная ты", – сказала я не без язвительности. – "Нет, – хладнокровно ответила она, – просто опытная". А по пути к лифту она как бы между прочим спросила меня, сколько времени я работаю с делегациями. И, не дожидаясь ответа, уточнила: "Видать, недавно. Так ты усвой железное правило: в номер к иностранцу – и уж тем более к мужику – в одиночку ни в коем разе не входи". – "Да что он мне сделает?" – "Он – может, и ничего. А вот этажерка на тебя тут же настучит. И потом будут славные последствия…" Тут я вспомнила, что Костя мне то же самое сказал в первый же день – только я, дурочка, не обратила на это предупреждение особого внимания. Выходит, зря.
Когда мы вчетвером вошли в номер, там уже были две бабы. Одна из которых (как выяснилось впоследствии, как раз этажерка) спросила с ноткой испуга в голосе: "Что-нибудь случилось?" А вторая в унисон добавила: "Мы вот белье меняем…" – "Очень кстати, – сказала Аллочка, – потому что они жалуются на дырявые простыни…" – "Как так!" – в голос взвились обе бабы. И та, вторая, которая впоследствии оказалась горничной, подхватила с полу брошенную простыню и показала нам ее на просвет. Но тут вмешался клиент: "Нет, вырез не на этой простыне, а на другой, двойной…" – "Он про какую-то двойную говорит", – растерянно перевела Аллочка. Все четыре советских гражданки в полном недоумении уставились друг на дружку, и тут меня осенило: "Это он пододеяльник имеет в виду! Точно, там вырез имеется, ромбовидный…" Осознав ситуацию, мы с облегчением растолковали клиентам, что к чему, а горничная тем временем профессионально продемонстрировала, как и куда надо засовывать одеяло. 
    Аллочка взглянула на часы: "Ой, рысью в ресторан! Уже без четверти – надо посмотреть, как там завтрак…" По дороге она сказала: "Сроду не видывала, чтобы каждый день белье меняли. То есть, начальству – бывает, а такая шпана обычно дня по три спит, а то и весь срок пребывания…" В ресторане нас встретил, естественно, другой метр, причем встретил как родных: "Все в порядке, не волнуйтесь, девочки… Вот столики для вегетарианцев… Им кашка и запеканка из цветной капусты. Ну, сыр там, джем, булочки – это само собой… А остальным – яишеньку и сосиски, нормально?" – "Все нормально", – кивнула Аллочка. – "После завтрака подойдите к нам – обсудим меню до конца дня. Приятного аппетита…" Аллочкины глазки при этих песнях расширялись все больше и больше, и тут меня осенило: "Это Стас вчера зашел в Управление делами и навел шороху. Вот тебе и белье ежедневное, и запеканка". – "Точно, – сказала Алла с явным облегчением. – А то я уж испугалась: к чему бы весь этот сервис…"
Тут к нам деловитой походкой приблизился наш дорогой сопровождающий. – "Вы уже здесь, девочки, поближе к кашке?" – спросил он игриво. На что Алла хмуро ответила: "Одна из наших функций, между прочим. Проверить, как организовано питание". – "Теперь можете об этом не беспокоиться. Мне Сергей Сергеевич поручил следить за питанием и за транспортом. А вы – переводите, и все тут". – "Вот и прекрасно, – ответила Алла. – Тогда я пойду в вестибюль, подгоню их малость, а ты, подруга, тут проследи, чтобы вегетарианцев не объели…"
И все мы занялись делом: сопровождающий уселся к столику метра и повел с ним задушевные разговоры, а на мою долю достались – надеюсь, не менее душевные – разговоры с мадам Большой Начальницей, которая поведала мне за завтраком, что у нее дочка моих лет, то есть, дочерей у нее трое, не считая двоих сыновей, но именно вот моя ровесница учится в Лумумбе и что сейчас она, естественно, на каникулах, естественно, во Франции, а вот по возвращении в Москву мы могли бы познакомиться и подружиться, а потом я могла бы приехать к ним в гости, или сама по себе, или с Сержем (с Сергей Сергеичем, сообразила я, хотя и не сразу), и что вообще все профсоюзные работники всего мира должны дружить между собой. В целом я ничего против такой дружественной перспективы не имела, о чем и сказала мадам, прямо и откровенно. Потом мы поехали к Сержу на прием, причем переводил встречу Стас, а я отдыхала, потом поехали в Кремль, с заходом в гости к Лысому. Надобно сказать, что это было мое второе в жизни посещение этого места (первый раз – в школе, когда принимали в комсомол), о чем я честно и откровенно поведала Аллочке, на что она скорчила гримаску и сказала "Ничего, привыкнешь и к этому", а на мой вопрос, сколько раз она бывала в этом мраморном склепе, ответила прямо: "Хрен его знает. Со счету сбилась". В отличие от нее, мадам Большая Начальница точно помнила, сколько раз ей выпадала такая честь и твердо знала, что сейчас она с понятным волнением припадет к мощам шестой раз в жизни. Я не стала ее разочаровывать, когда она сказала, с придыханием: "Ты счастливая. Можешь каждый день ходить туда. Ну, практически каждую неделю…" 
Сопровождающий, как приклеенный, мотался за нами и по Кремлю, и повсюду. Но по окончании экскурсионных дел он сказал мне, интимным шепотком: "А нам с тобой разве обязательно в гостиницу ехать?" И я подумала: "В самом деле, тащиться туда, потом час до дому – зачем?" Спросила Аллочку, и на это она ответила: "Господи, да езжай себе домой. Нешто я их не покормлю?" На этом мы и распрощались до утра. Тем более что я решила посидеть вечерок со своими шпаргалками, поскольку назавтра мне предстояло впервые в жизни переводить беседу. Кирилл мне уже уши прожужжал цитатой из Суходрева, насчет того, что последовательный перевод беседы за круглым, по возможности, столом – это "театр одного актера". Ну, вообще-то зря я так, потому что в действительности он дал мне массу полезных рекомендаций. Где разместиться (желательно рядом с первым лицом, но чуть-чуть к нему боком и на некотором расстоянии, чтобы спокойно разложить свои бумаги и шпаргалки, а идеальнее всего в торце его письменного стола – тогда видишь и начальника, и аудиторию); что именно записывать в блокнотик (ключевые слова, имена собственные и цифры); кого из выступающих какими порциями переводить (если человек говорит гладко и логично – можно брать его сравнительно большими кусками, а косноязычных лучше переводить фразу за фразой); как принять на себе роль ведущего, если местное начальство с этим не справляется и не может навести порядок (чтобы выступали по одному, чтобы не было базара, который физически невозможно воспринимать, не говоря уж о том, чтобы еще его и переводить). На стуле сиди расслабленно и с видом чуть-чуть нагловатым – это для пущей уверенности. И ручку держи в руке постоянно, на стол ее не клади: во-первых, чтобы внимание не отвлекалось на поиски, если захочешь что-то записать, а во-вторых, когда слушаешь выступающего – рекомендуется пристально смотреть на кончик ручки: это помогает сосредоточиться, сконцентрировать внимание. И еще: не стесняйся переспрашивать – лучше прослыть глухой дурочкой, чем быть обвиненной в искажении текста. И стакан с водой поставь от себя слева – если перехватит горло, тут же сделай глоток, потому что пока отложишь ручку, пока протянешь правую руку за стаканом, нападет такой кашель, что не привели Господь. Но уж если тебя повело – прерви выступающего жалостливым жестом, откашляйся как следует, потом извинись и попроси повторить весь кусок сначала. А вообще – клади на всех, не в Кремле переводишь, не великие баре. Но вместе с тем помни: не будешь работать в полную силу – никогда до Кремля не дойдешь.
Любопытно, что впервые Кирилл наблюдал меня в деле месяца через полтора после этого в известной степени исторического дня, и потом наговорил мне кучу всяких комплиментов: дескать, я прирожденная переводчица и все такое (включая красавицу, комсомолку и отличницу), и другая могла бы подумать, будто он не скупится на похвалы только потому, что мы за неделю до того стали любовниками – но я-то умела отличать личное от общественного и в глубине души, но без ложной скромности, знала: у меня и впрямь здорово получается. Ну, разумеется, и все его советы пришлись очень кстати. Более того: я настолько уверовала в универсальную полезность его профессионального опыта, что когда мне где-то через годик пришлось сесть – совершенно неожиданно и в результате стечения роковых обстоятельств – в будку, я и там не растерялась. То есть, конечно, мандражнула будь здоров, и горло пересохло, и лакала я водичку прямо перед микрофоном, как собачонка в жару… Но в целом я не сплоховала. А потому, что полностью сымитировала Кирюшку – его позу в будке, как он сидит, упираясь запястьями в край стола и чуть наклонившись вперед, его манеру тянуть последние слоги слов перед паузой, его интонацию… И так я отсидела свои двадцать минут; ну, вышла на ватных, если честно сказать, ногах… А потом вроде бы невзначай спросила бригадира (а это сам Борис был, ни кто-нибудь!): "Ну, как?", на что тот удивился: "Что – как?", а я уточнила: "Как будка звучала?", а он пожал плечами: "Обыкновенно…" И тогда я пробормотала: "В первый раз, между прочим…", на что он сказал: "Ладно, не рассказывай сказки!", а я: "Клянусь вам, впервые в жизни!", и тогда он сказал: "Если  не врешь – значит, ты самородок…"
А в этом НИИ все было простенько до противного. Особенно по сравнению с теми реальными сложностями, которые мне приходилось преодолевать в дальнейшем, когда возникали всяческие проблемы – и с тематикой, и с терминологией, и с манерой изложения, да и с дикцией выступающих. И вообще, решусь на развернутое сравнение: этот первый реальный перевод, включая и его обстановку, и содержательный состав, настолько же отличался от созданного накануне моим воображением, как моя первая и весьма убогая сексуальная попытка на берегу подмосковной речонки была непохожа на те заоблачные картины, которые рисуются в воображении юных девственниц до наступления решающей минуты. Пойдем дальше и продолжим наши аналогии: в сравнительно недалеком будущем мне довелось и переводить весьма ответственных товарищей на куда как серьезных переговорах, и проделывать с Илюшкой в шикарной двуспальной кровати питерской "Астории" разные шутки повышенной сложности, о которых я – если по-честному – до того даже толком и не слыхивала. Ничего, справилась как с тем, так и с другим. Не ударила фейсом об тейбл. Проявила свой стихийный профессионализм в различных, что называется, областях.
После моего дебюта в жанре последовательного перевода последовал, естественно, обед, а потом по программе была Третьяковка. Я с интересом вполне прагматического свойства послушала, как Аллочка ведет экскурсию, и кое-что приняла к сведению. А потом опять поддалась на уговоры сопровождающего и отправилась домой отдыхать, без заезда в гостиницу. На третий день с утра мы потащились на Выставку, где нам был обеспечен местный гид с английским и заказанный Стасом обед в "Золотом колосе". После обеда мы еще побродили по территории, а затем отправились восвояси, причем Стас попросил забросить его по пути в контору. А накануне вечером мне позвонил Кирилл и сказал, чтобы я на этой неделе, если будет время, появилась в "Спутнике", поближе к ужину – есть разговор о совместной работе. В автобусе мы сидели рядом со Стасом, и я сказала, что выскочу вместе с ним. – "А что там у тебя такое?" – "Да есть разговор на пару минут, с Кириллом…" – "Ну, если на пару минут, то ладно. Ты уже девочка взрослая… А как потом в ЦДТ доберешься? На троллейбусе?" Я сообщила ему, что согласно установившейся традиции я все равно с группой не ужинаю и что… Стас сделал серьезное лицо и уточнил, что это за традиция и кем она учреждена. Узнав, что это инициатива сопровождающего, он сделал еще более серьезную морду – фактически, нахмурился: "Вы что же, оставляете группу без присмотра?" – "Ну, там же Аллочка… И он сам мне предложил… отдыхать… – залепетала я и почувствовала, что густо краснею. – И к тому же он-то сам туда приезжает, потому что ему все равно – он живет в двух шагах от гостиницы". – "Значит, так, – сказал Стас, малость подумав. – Сейчас мы с тобой выйдем из автобуса, я сбегаю к себе, а ты пока пообщаешься с Кирюшкой своим, а через четверть часа мы с тобой рванем в ЦДТ. Разберемся на местности. Сопровождающему не говори, что мы вернемся. Ясно?" – "Ясно", – кивнула я, хотя ничегошеньки не поняла. 
Войдя в вестибюль "Спутника" и поздоровавшись со швейцаром, я вдруг почувствовала, что с порога окунулась в родную обстановку – особенно по контрасту с чуждой и неприветливой атмосферой, царящей в этом самом ЦДТ. Еще и потому, разумеется, что там на меня смотрели как на постороннюю, а здесь все свои, и все мне рады. Все, и главное – Кирилл. Он спросил, когда я заканчиваю с пищевиками и не обещала ли я чего-нибудь кому-нибудь на следующую неделю. Я объяснила ситуацию и заверила, что с радостью продолжу свое профессиональное обучение в его компании. И в подробностях принялась рассказывать, как я переводила свой первый круглый стол и как полезны его советы, даже заочные. Тут появился Стас и спросил, нет ли у Кирилла машины – подскочить в ЦДТ. – "Да Бога ради. Если, конечно, только туда и обратно". – "Нас только забросить, и мы тут же его отпустим…"
Приехав в ЦДТ, мы поднялись в ресторан. Народ был погружен в стихию ужина. Стас подошел к мадам, расспросил, как ей нравится все происходящее, и напомнил, что завтра с утра он ее подхватит и отвезет на очередной раунд переговоров. Потом, внимательно оглядев зал и убедившись, что сопровождающего нигде не видно, мы направились к столику метра. Стас спросил, сделан ли заказ на ужин по чековой книжке ВЦСПС номер такой-то. Метр с трусливой готовностью продемонстрировал ему оплаченный счет за сегодняшний день: стандартный завтрак, никакого обеда (ну да, мы же ели на Выставке), и на всю сумму ужина на двоих – баночное пиво. И подтвердил, что сопровождающий отбыл, прихватив с собой означенное пиво. И по собственной инициативе сообщил, что позавчера, в его дежурство, была задействована точно такая же схема – а что было вчера, он не знает, но документы можно поднять, это не проблема. – "Ладно, разберемся, – сказал Стас. – Ничего, если я отсюда позвоню?" И, получив почтительное согласие, набрал номер сопровождающего. Начал он нейтральным голосом: "Ну, как дела?.. А чего не на ужине?.. Вот как?.. А вчера?.. Вот и позавчера тоже – это я не спрашиваю, а утверждаю… Тебе, вообще-то, поручили следить за благополучием делегации, а не пиво халявное распивать в домашней обстановке… В самом деле?.. Это ты точно говоришь?.. Да потому что я тут же проверю…" И он обратился ко мне: "Знаю ответ, но на всякий случай спрашиваю: тебе он пиво предлагал?" Я уставилась на него с обидой. – "Да ладно тебе, мордочки будет тут делать. Я же сказал, что знаю ответ. Стало быть, ты все три ужина пропустила?" Я кивнула. На душе у меня стало мерзко-мерзко. – "Пока все, – сказал Стас в трубку. – Завтра чтобы был тут, с утра. Кстати, не вздумай бюллетень брать, ты меня понял? Я заеду к десяти за мадам, и тебя прихвачу. Посидишь у Сергей Сергеича в приемной, а потом мы мадам отпустим и с тобой побеседуем. Уяснил?"   
Он положил трубку и посмотрел на меня: "Что-то я не помню, ты как относишься к матерным выражениям?" – "Нормально отношусь. Все-таки филолог…" – "Нет, но какая же все-таки ****ь! Это ты понимаешь, в чей я адрес?" Я кивнула. – "Ты-то, кстати, как? Есть не хочешь?" Я покачала головой. – "А то смотри. Дело молодое. И аппетит у тебя хороший. Или только когда с Костей питаешься?" Я растерянно промолчала, а Стас, не настаивая на ответе, продолжил: "Какая тварь! Говорит, что делился с тобой. Ну, я-то тебя чуточку знаю. Ты девка аккуратная и не брехливая. В смысле, правдивая. Но впредь тебе урок: сопровождающий там или кто еще – а ты сиди с делегацией до конца. То есть, до того момента, когда ты их отпускаешь спать. В данном случае, конечно, за них формально Алла отвечает, но и с тебя спрос. Алла – она девка чужая, а ты – наша. Понятно?" – "Понятно. Извини, что так получилось". – "Да ладно, чего там. Спишем на молодость и неопытность. Тем более что в остальном все тобой довольны. И мадам тоже. Хорошая, говорит, переводчица. Старательная". Я улыбнулась. – "Ну, выше нос! А может, все-таки поужинаем?" – "Не, правда, неохота… И потом ведь денег-то нет…" – "Деньги – не твоя забота. Ладно. Нет аппетита – и я тебя понимаю. Дай-ка я позвоню Сергей Сергеичу, порадую его. Заодно пусть свою машину за нами пришлет – не на троллейбусе же нам в контору тащиться…" 
Когда мы со Стасом подъехали к зданию ВЦСПС, из подъезда вышел Костя. Мы перекинулись парой необходимых слов, и он спросил Стаса: "Девушка тебе еще нужна?" – "Да вообще-то нет". – "Тогда, Валентина, пошли со мной. Я только заскочу на две минуты в "Спутник", а потом могу тебя подбросить до дому, как соседку". Мы распрощались со Стасом, который сказал мне: "Спи спокойно. Ты – в полном порядке, даже и не переживай". – "А что случилось?" – заинтересовался Костя. – "Она тебе по пути и расскажет. Все, до завтра!" Пока мы шли через арку наискосок к "Спутнику", я ввела Костю в курс дела. – "Вот тебе и урок", – сказал он.  Я вздохнула и печально кивнула головой. – "Да не в том смысле урок – а в том смысле, что работать с Костей надо. С ним ты голодной никогда не останешься. Поняла?" – "Это я давно поняла…"
В вестибюле гостиницы сидел одинокой Кирилл. Увидев нас, он оживился: "Эта девица – она вообще! Только что ушла с одним, и тут же заявляется с другим". – "Ладно тебе болтать-то", – вдруг смутился Костя. И – мне: "Жди. Я буквально пять минут. Ну, десять максимум…" – "Садитесь, девушка, – кивнул  Кирилл на соседнее кресло. – И рассказывайте. Все, что накипело. Все, что наболело…" – "А откуда ты знаешь, что наболело?" – "По морде видать. Нет, в самом деле, случилось что? Может, помощь нужна? Или дружеский совет?" Я уселась поудобнее в кресло и изложила ему всю историю во всех деталях. Кирилл слушал внимательно, не перебивая, и только поощряюще кивал в ключевых местах. Когда я довела рассказ до конца, он нехорошо усмехнулся: "Доэкономился, значит, мужик. С этой экономией – вообще дело атасное… А помнишь ту историю с арабами?" – "Ничего я не помню. Новенькая я!" – "Действительно, новенькая. Все забываю об этом. Ведь так вписалась в коллектив, что почище любой старенькой". – "Это комплимент?" – хмуро уточнила я. – "Самый настоящий. Таким девушкам вообще-то комплименты…" – "Ладно, – тормознула я его, – хорош про девушек, давай про арабов". – "Что ты! – оживился он. – Такое громкое дело – на весь мир! Могу и рассказать. Ну, ты же знаешь, как у нас: на всю делегацию выделяется некая условная сумма, и в ее пределах вертись как хочешь. Или как можешь. Обычно политика такая: ежедневно экономят какую-то копейку, чтобы в конце закатить банкет, с икрой и с приглашением начальства. Все так делают, и не для кого это не секрет. Другое дело, что когда заначенные денежки идут на общее благо – это экономия, а когда для себя одного – это уже по-другому называется. Начальство, кстати, в лучшем виде ходит на эти банкеты, будто бы и не подозревает, откуда ноги растут и откуда дети берутся. И вот тут была пару лет тому назад довольно большая делегация. Не то египетская, не то ливанская, хрен знает, откуда. Арабы, одним словом. И работал с ними противный такой малый. Пронырливый, страсть. И жополиз активный. И решил он устроить опупительный банкет, чтобы начальство оценило заботу и продвинуло его по службе. Естественно, экономил для этого вовсю. Заказывал своим орлам овощные салаты вместо оливье и вообще все, что подешевле. В частности, практически ежедневно на обед – бефстроганов. Который, как понимаешь, самое копеечное из мясных блюд в меню. Ну, арабы едят и вроде бы помалкивают. Тем более что и никакого спиртного по Корану не положено, даже пива – вот, стало быть, и еще статья экономии. Под этим предлогом он делегации и прощальный банкет зажал, пояснив начальству, что не в коня корм, поскольку те вообще пить не будут. Отправил клиентов дневным рейсом, а вечерком на зажиленные бабки закатил для узкого круга пьянку. Тут есть такой зал небольшой, для высшего руководства, где они и оттянулись. Ну, выпили, побеседовали, вроде бы самое время товарища продвигать по служебной лестнице. И вдруг – гром среди ясного неба: письмо от зарубежного начальства. Дескать, у вас там, в арабском секторе, окопался сионистский агент. Всю неделю он кормил наших братьев мясными обрезками и таким образом издевался над ними. И измывался. И оскорблял их национальное достоинство. Ну, приди послание только в наш адрес – может, дело бы и замяли. А они, суки – копию в ЦК. Так что, сами понимаете… Начальство – и то еле усидело на местах, а уж этого жополиза вышвырнули с волчьим билетом…"
Тут из-за пальмы появился деловитый Костя: "Все, Валентина, бросай этого трепача, поехали!" – "До метро подбросите?" – "Садись, так и быть, знай мою доброту". Вылезая из машины у метро, Кирилл сказал: "Ну, Валентина, до понедельника". – "Работать с ним будешь?" – поинтересовался Костя. – "А что, есть возражения?" – "С профессиональной точки зрения – никаких. И вообще этот тип в известном смысле напоминает профсоюзы". – "То есть?" – "Ну, что такое профсоюзы? Как нас учил Ильич?" – "Школа коммунизма", – уверенно отозвалась я. – "Именно. А Кирилл – школа профессионализма. Ты внимательно следи за тем, как он работает. Почерпнешь много полезного. Но наряду с этим будь внимательна – в чисто личном направлении. Мы с тобой как-то затрагивали эту тему. Не столько даже внимательна будь, сколько бдительна". – "Прямо такой хищный зверь?" – иронически отозвалась я. – "Саблезубый тигр", – хмыкнул Костя.   

Начало отношений с Кириллом

В четверг после обеда мы отправили своих пакистанцев домой и втроем вернулись в машине Сергей Сергеича. Сопровождающего с нами не было уже с того рокового (для него) дня, и о его судьбе я не спрашивала. Да если по-честному, не очень меня это и интересовало. Мы поднялись к Стасу, я оформила счет и с чувством исполненного долга направилась к троллейбусу. А впрочем, подумала я на полпути, отчего бы ни зайти в "Спутник". Пообщаться с народом. С коллективом. С коллегами. Конкретных имен я даже про себя не называла – тем более вслух. Захожу – а там вся компания. И Галина, углубленная в очередной кроссворд. И Наталья в умопомрачительных брючках в обтяжку. И светленькая девочка Ниночка. И крутая Татьяна с португальским, известная своим громовым смехом. И вот что я скажу: приятно было, как они все мне обрадовались. А вот и Валентина! Сто лет не виделись, подруга! Где была? С кем работала? С кем собираешься? А этот ты слышала: приходит леди Джейн поздно домой, а лорд Джон… Погоди, погоди, как ты думаешь, что это: "Тонкое сухое печенье с клетчатым рисунком?" – "Вафля", – первым делом ответила я Галине, а потом уже включилась в общий разговор. В самый разгар беседы к нашей пестрой девичьей кучке подошел Кирилл: "Желающие могут пойти к нам в штабной". – "Зачем?" – спросила Ниночка. – "Ну, мало ли. Телевизор посмотреть. По телефону позвонить. Вообще понежиться в условиях международной профсоюзной роскоши…"
Галина с кроссвордом и Татьяна, ждущая делегацию, чтобы ехать на мероприятие, остались, а остальные пошли. Понежиться в международной роскоши: гостьи втроем на одной-единственной кровати, а хозяин на единственном стуле. Телевизор решили не включать. Телефоном воспользовалась Наталья, чтобы дать ребенку указания организационно-педагогического характера. – "Девочки, кто хочет в КДС?" – спросил, как бы между прочим, Кирилл. – "У нас же работа", – ответила Наталья. А Ниночка, глянув на часы, сказала: "И вообще пора идти к делегатам". И они ушли. А я, не обремененная делегацией, осталась. – "Ну, а ты?" – еще раз спросил Кирилл. – "Что – я?" – "В КДС?" – "А что там сегодня?" – "Допустим, "Лебединое", но вообще-то какая разница. Я ведь тебя не на балет зову. Поскольку Виталик сам не едет, то книжку он дал мне…" – "Какую книжку? Чековую?" – "Ну, не сберегательную же". – "А зачем?" – "Всю свору угощать. Допустим, налью я им по коктейлю в антракте, и хватит с них. А с тобой мы посидим спокойно весь первый акт в буфете: блины с икрой, жюльен, шампанское. Могу я тебя пригласить на бокал шампанского? Чтобы ты свою недельную тоску-печаль развеяла". – "Какую тоску-печаль?" – "По поводу несъеденных ужинов. Ну, поехали?" – "А что, и в самом деле. Блины с икрой, говоришь?" – "Уточняю: с красной". – "Ну, с красной так с красной – я девушка не гордая…" – "Нет, – сказал Кирилл каким-то странно изменившимся голосом, – ты девушка очень гордая. И вся из себя независимая…" – "О чем ты?" – удивляюсь. А надобно заметить, что к тому времени я уже не сидела на кровати, а стояла посредине номера. И комнатушки эти крошечные, недаром там всего один стул помещается. Места свободного практически нет, одна только мебель. Если двое стоят посредине этой комнатушки, в смысле, посредине свободного от мебели пространства, то они вынуждены стоять совсем близко друг к другу. И вот стоим так, рядышком, и он берет меня за руку и повторяет: "Гордая и независимая. Настолько, что и поцеловать-то ее страшно…" И не успела я опомниться, как он, вопреки собственному заявлению, бесстрашно целует меня. А я? Я не отбиваюсь. Не вырываюсь из объятий. Выдерживаю поцелуй до конца, и только потом отстраняюсь. Но, пожалуй, не с тем, чтобы обратиться в бегство, а скорее чтобы повнимательнее разглядеть наглеца. Он выдерживает мой пристальный взгляд, глаза не отводит и не прячет. И – снова целует. А я снова не убегаю. Только говорю – причем достаточно ровным голосом, самой даже удивительно: "Мы в театр не опоздаем?" И с этими словами я скрылась за дверью совмещенного санузла. Внимательно оглядела себя в зеркале, подкрасила губы и вполне бестрепетно вышла из укрытия. Но, разумеется, в комнату не вернулась, а сразу же выскочила в коридор. Со словами: "Пошли, а то как бы и в самом деле не опоздать. И клиенты, небось, уже ждут…" Кирилл без звука последовал за мной, и пока не пришел лифт, никто из нас не проронил ни словечка.
Вошли в кабину, тут он и говорит: "Рассердилась?" – "Отчего же?" – спокойно отвечаю я. "Спокойно" – это правильное слово, полностью отражающее как общую ситуацию, так и мои внутренние ощущения. Иными словами, никакого замешательства или растерянности, но вместе с тем – по классике: слегка дрожит коленочка, а ручка не дрожит. Спокойно и достойно. Именно так и можно определить наш ни на что не похожий и длившийся полтора десятилетия… роман? отношения? связь? фу, какая гадость! Ладно, роман, за неимением лучшего термина. Все-таки больше пятнадцать лет мы были… и кем же мы с ним были? любовниками? друзьями? Пятнадцать лет – правда, с перерывами. Иногда с длительными. Это когда я замуж вышла и ребеночка родила. От мужа, разумеется, что за глупости! А потом – потом вернулась в "Спутник", и снова как-то исподволь у нас началось. Потом мы с мужем уезжали в долгосрочку. А вернулись – и все по новой. В смысле, все по-старому. Да и вообще, не отбудь Кирилл в конце концов на ПМЖ, непонятно, чем бы все это кончилось. Вот такая я сложная девушка. Но, во всяком случае, от разных там комплексов, возникших у меня на остывшем речном песочке и продолжавшихся несколько лет в процессе получения университетского образования, Кирилл меня избавил самым радикальным образом. Внушив мне уверенность в моей неотразимости и несомненном сексуальном потенциале. Впрочем, так оно, наверное, и было – ему-то со стороны виднее. Тем более, с его опытом и репутацией. 

Начало серьезных отношений с Кириллом

На следующей неделе мы с Кириллом откатали группу канадских рыбаков. Все прошло без особых приключений. Строго говоря, вовсе без приключений, если говорить в том смысле, в котором у нас началось было на предыдущей неделе. И не только потому, что штабной нам не полагался, поскольку делегация – в организационном плане – простая (прилет-вылет одним рейсом, состав однородный). Просто мы оба ощутили, причем непонятно, каким по счету чувством, что лучше не торопить события и не гнать лошадей. И потому мы работали. Ну, кто работал, а кто и совмещал работу с учебой. Я всю дорогу не расставалась с блокнотом и постоянно записывала: что делает Кирилл, что говорит, какими словами. Знала бы нотную грамоту, я бы и интонацию фиксировала.
Когда возвращались из Шереметьева, Кирилл кивнул на мой кейс, где блокноты лежат и прочие письменные принадлежности, и спрашивает: "Ну, все запротоколировала?" – "Надеюсь, что ничего не упущено", – ответила я задумчиво. – "Ну, это мы проверим". – "А как?" – спрашиваю с искренним любопытством. – "Элементарно, Ватсон. Что обычно следует за лекциями?" – "Семинары", – говорю, все еще не понимая, куда он выруливает. – "А потом?" – "А потом – экзамен", – отвечаю, не задумываясь. И столь же на автомате спрашиваю: "А когда?" И, не договорив, понимаю, что влипла в ловушку. То есть, не то, чтобы в ловушку… Ну, словом… А Кирилл отвечает, причем очень серьезно: "Когда будешь готова. Торопить тебя я не стану". Я призадумалась, а он добавил: "Но, если честно – то  хотелось бы как можно скорее…"   
По приезде зашли к Виталию, доложили, что делегация благополучно отбыла восвояси, и оформили счета. Потом Кирилл говорит: "Ты не против, если мы навестим моего следующего работодателя. Надо кое-какие детали выяснить…" Двинулись мы по зигзагообразным коридорам этого странного здания, именуемого не менее странно – "Дворец труда" – и вдруг из-за поворота на нас налетела какая-то девица… ну, собственно говоря, скорее тетка. Чуть не сшибла нас с ног и, не переводя дыхания, запричитала: "Ой, Кирюшка, какое счастье, это же само небо мне тебя посылает!" Причем говорит с такой страстью, что буквально пар из ноздрей. Кирилл ей спокойно: "Вероничка, расслабься. И познакомься с девушкой – зовут Валентина". – "Привет, Валентина. А какой у тебя язык?" – "Английский", – отвечаем мы с Кириллом в голос. – "Синхронно работаете", – говорит Вероника совершенно нормальным голосом, будто и не изображала полсекунды тому назад конька-горбунка, впавшего в истерику. – "Естественно. Только что неделю провели бок о бок". – "Закончили?" – "Допустим", – осторожно отвечает Кирилл. – "В субботу-воскресенье что делаете?" – "Отдыхаем". – "Ну, вот и отдохнете с моими бобиками". – "А что у тебя?" – "Да семинар женевский. Начало в среду, и переводчиков я, идиотка, наняла с понедельника. А сейчас вдруг сообщили, что четверо прилетают уже завтра, и в воскресенье еще троих черт принесет…" – "Итого семеро по лавкам, если я правильно тебя понимаю?" – хладнокровно спрашивает Кирилл. – "Иди в задницу!" – "Ну, и пойду. Только сначала скажи, чего тебе от меня-то надо? Если просто встретить, то вот Валентина у нас прямо-таки эксперт по этому делу. Знакома со всей шереметьевской таможней…" – "Значит, вместе и попрыгаете. Чтобы наработанное чувство локтя у вас не пропало. Ну, как, ребята, выручите?" – "А что мы с этого будем иметь?" – "В ноябре в Баку хочешь поехать? В смысле, хотите?" – "Ноябрь у меня весь занят, под завязку. Включая, между прочим, неделю в Баку…" Я смекнула, что надо повертеть носом, понабивать себе цену, и вякаю вслед: "В ноябре я тоже никак не смогу…" – "Ладно, что-нибудь придумаем… Выручайте, ребята, а то зарез…" – "Какая категория?" – деловито спрашивает Кирилл. – "Для тебя – без ограничений. Ты же ведь много не съешь. А выпьешь и того меньше". – "Учти, что Валентина – Костин кадр. То есть, ест с аппетитом и с разбором". – "Ладно, прокормим как-нибудь… Ну, ребята!" – "А штабной будет?" – как бы между прочим, между делом, спрашивает Кирилл. – "Прямо сейчас напишу заявку. А зачем он тебе?" – "Работать будем по минимуму. То есть, никаких поездок. Ни в Кремль, ни в "Березу". Встретили, покормили – и сидим себе в штабном, телевизор смотрим, расслабляемся. До следующей трапезы. Устраивает?" – "Да, Господи, я на все согласна! Тем более что вам и вдвоем-то приходить не надо. Один до обеда, другой после. А заплачу каждому за целый день. Ну, договорились?" – "При условии последующей хорошей поездки с приличной компанией. Ну, а ты при этом, естественно, обязуешься ноги мыть и воду пить…" – "Это, Кирюшенька, само собой…" Интонация, с которой была сказана последняя фраза, у меня лично не оставила никаких сомнений в том, что эта самая Вероника – судя по всему, коллега Виталия и Кости в смысле служебного положения – побывала хотя бы разочек в Кирюшкиной постельке. А то и не разок… И что-то заскребло меня внутри. В смысле, зацепило. То есть, вот до чего интересно: вроде бы прав на мужика у меня просто-напросто никаких, а поди ж ты…
Когда мы добрались до месторасположения международного отдела, Кирилл усадил меня в кресло под доской, украшенной загадочной надписью "Профсоюзная жизнь", сказавши: "Я буквально на три минуты…" И действительно, вернулся через какие-то неполные четверть часа. А когда мы вышли на улицу, он и спрашивает: "Ничего, что я за тебя решил? В смысле, распоряжаюсь твоим личным временем – а ты, может, с мальчиком запланировала на пляж?.." И тут я ему выдала… Ляпнула и брякнула – да так, что и сама обалдела. "В этот уик-энд, – говорю, – все равно никаких пляжей. Потому что дни неподходящие…" Сначала сказала, причем сами понимаете – абсолютно на автомате, и только через четверть секунды до меня дошел смысл сказанного. Уши мои запылали рубиновым цветом, а секунд семнадцать спустя я покраснела, по-моему, до пупа. Если не ниже. А он, как ни в чем не бывало: "Но работать-то ты сможешь? Потому что в принципе я бы и один справился. Счет, естественно, заполним на двоих. Двенадцать рубликов с неба – вреда тебе это не принесет…" Слушаю я его и думаю: Господи, да я бы и с девкой не с каждой смогла заговорить об этом, разве что с подружкой… а с кем другим просто умерла бы со стыда или вообще не знаю, что… А  тут – ну, покраснела, это дело ясное, однако в целом сохраняю прямо-таки противоестественное спокойствие. И отвечаю – причем голосок даже не дрожит: "Да ладно, ерунда. Ничего страшного…" Потом помялась и говорю: "Слушай, я, выходит, совсем обалдела – такие разговорчики…" – "Да чего там! Какие-такие разговорчики? – говорит он, убедившись с явным облегчением, что я не собираюсь у прохожих на виду закатить истерику. – Нормальное дело. Все свои. Ты не переживай. Ну, так поработаем?"
Доехали мы до "Октябрьской" почти без разговоров. Спустились в метро, а там мне направо, ему налево. И уже когда появился в туннеле мой поезд, он мне бросил деловитой скороговоркой: "Я тебе звякну вечерком". Я кивнула: "Часиков в девять, хорошо?" Звонит без пяти девять, деловито и отстранено: "Все в порядке?" – "Вроде бы…" – говорю я неуверенно. А он, напористо: "Тогда подгребай к половине десятого к "Спутнику". Я РАФ уже заказал на десять. Попьем кофейку на дорожку и тронемся. Договорились?" – "Ага", – отвечаю я, и голосок малость дрогнул. Будто я не деловое свидание подтверждаю, а соглашаюсь на свиданку. Или вовсе даже даю согласие, выражаясь онегинским языком, на тайное свидание.
Встала я в субботу пораньше, приоделась со всем тщанием. И морду намазала. Назло всем, причем себе – в первую очередь. Приезжаю в "Спутник". В вестибюле никого. Впрочем, и не удивительно: самое время завтрака. Иду в ресторан, приветливо здороваюсь со Славиком, который, чуть задержав взгляд на моей раскрашенной морде, не преминул заметить: "Ты сегодня хороша!" Я торжествующе кивнула и спросила деловито: "Где женевский семинар Вероники?" – "Ты Кирюху ищешь, что ли? – безо всякого подтекста (а может, и с подтекстом, я не стала вслушиваться в обертона) уточнил Славик. – Да вот же он сидит. Сама завтракать будешь?" И я, с еще более явно выраженной деловитостью, сказала: "Обязательно. Только чего-нибудь посущественнее – у нас обед может получиться поздним". – "Садись. С голоду не помрешь, не беспокойся…" И крикнул: "Леха! Накорми девушку, и как следует!" Мы подошли с Лешей к столику с двух сторон – я, естественно, от входных дверей, а он, естественно, от кухни. Кирилл, значит, и спрашивает – как мне показалось, не без издевки в голосе: "Ты что, завтракать сюда пришла?" – "Насколько я понимаю, Вероника дала нам карт-бланш", – отозвалась я не без строптивости. – "Правильно понимаешь. Так что ни в чем себе не отказывай!" – "Вот себе-то я и не намерена отказывать!" Леша, которого не занимали наши подтексты и нюансы, спросил профессиональным голосом: "Полный завтрак?" Я кивнула: "А как же!" – "Глазунья?" Я снова кивнула. "Ветчинки могу дать. Салат овощной будешь?" – "Буду, буду", – злорадно усмехнулась я в сторону Кирилла. А в сторону Леши улыбнулась, наоборот, дружески и поощряюще: "И кефирчик выпью". – "И сыру принеси ей к сладкой булочке, – вмешался Кирилл. – И еще чего-нибудь постарайся нарыть. Она маслины любит…" Леша пожал плечами: "Посмотрю. Если есть открытая банка – без проблем".
Вскорости Леха вернулся с полным подносом и для начала  торжественно водрузил в центре стола салатник маслин. И, разгружая все остальное, сказал заговорщицким голосом: "Как насчет шпротов?" – "Шпроты я бы тоже съел" – пробормотал Кирилл. – "Сейчас принесу. На двоих как раз хватит". – "Ты смотри, как народ тебя любит". – "И есть за что!" – ответила я, причем вовсе и не кокетливо, а с каким-то даже ожесточением. – "А я разве спорю?" И мы замолчали. Я решительно принялась намазывать маслом кусок черного хлеба, каковой и сжевала под кефирчик. Тут Леха принес нам обещанные шпроты, которые никогда не входили в меню стандартного местного завтрака. – "Пируем!" – отреагировал на это Кирилл. А я сказала, не без суровости: "Ты лучше обеденное меню обдумай!" – "Распустил тебя Костя, как я погляжу…" – "А что, и правильно, – вмешался Леха, пользуясь тем, что мы сидим вдвоем, без иностранцев, то есть как бы неофициально. – Чего бы и не поесть, когда аппетит хороший. А у нас сегодня солянка готовится…" – "Прекрасно!" – сказали мы в один голос. И, посмотрев друг на дружку, наконец-то засмеялись. Я проколола вилкой желток глазуньи и принялась макать туда кусочки белого хлеба, заедая это дело ветчиной и закусывая маслинами. – "Приятно на тебя смотреть", – сказал вдруг Кирилл. Я оторвалась от своего занятия, требующего сосредоточенности: чтобы не давать желтку растекаться по сковородке, чтобы вовремя кидать в рот маслину за маслиной и равномерно выплевывать косточки, не сбиваясь при этом с общего жевательного ритма. И недовольно посмотрела на него, требуя пояснения. Он поспешно уточнил: "Так внимательно ешь. Так целеустремленно. И так вдохновенно…" – "Вкусно же", – спокойно сказала я и возобновила свои занятия в прежнем ритме. Наконец, подобрав корочкой остатки желтка, я очистила салатник, доев несколько остававшихся маслин, и с довольной мордой уставилась на Кирилла. – "Ну, теперь кофейку?" – заботливо спросил он. – "Только смотри, чтобы кофе был нормальный. А не писи тети Хаси…" – процитировала я любимую присказку Кости. – "Отстаете от жизни, девушка. Давно уже так не говорят". – "А как надо?" Кирилл пожал плечами: дескать, пожалуйста, если интересуетесь такими глупостями… И наставительно уточнил:  "Надо говорить "сики пани Вероники". Ясно?" – "Я же ведь не прошу кофе по-варшавски, неужели не понимаешь? – мгновенно отреагировала я. – Мне бы простенького". Леша принес кофейник и джем в блюдечках. Я потянулась за булочкой, отломила кусок и принялась намазывать джемом. – "И сверху сыру положи", – сказал Кирилл, причем непонятно, с иронией или заботливо. – "Попрошу меня не учить. Сиживали за столом, не беспокойтесь, сиживали…" – деловито процитировала я. А Леша тем временем столь же деловито уточнял, что мы закажем на обед, кроме солянки, когда будем обедать и сколько будет обедающих. 
Оставив меня допивать кофе, Кирилл пошел звонить в диспетчерскую Ша-два, а Леша принялся, как они говорят, зачищать стол. Я встала и удостоила его персональной улыбкой: "Спасибо тебе, Лешенька. Отлично накормил-напоил". – "Ну, так ведь это… – ответил он глубокомысленно. – Ты же ведь из Костиной компании. Вас кормить всегда приятно, вы же цените отношение…" Я вышла в вестибюль и огляделась – Кирилла нигде не было. Я решила, что тоже есть смысл зайти куда следует – заодно и губы подмазать, и прическу проконтролировать. Приведя себя в идеальный порядок, я на всякий случай оглядела витрину "Союзпечати" – нет ли там чего-нибудь полезного или забавного. Кирилл появился не оттуда, откуда я его ждала, а со стороны службы размещения: "Поехали, нечего тут…" Я решила его малость подколоть: "Номер РАФа знаешь?" – "Отстань со своими глупостями!" – "А куда ты ходил?" – не унималась я. – "К портье. Уточнить, есть ли заявка на клиентов". – "А это разве наша забота?" – переспросила я, причем уже на полном серьезе. Шутки кончились, начиналась реальная работа. – "В принципе, нет. Это – дело референта. Но люди разные бывают…" – "А что, Вероника – раздолбайка?" – "Вероничка-то? Да в принципе одна из самых аккуратных людей в системе". – "Так чего ж ты ходил?" – "Машинально. И еще потому, что я в глубине души зануда – если ты этого еще не поняла". – "А в Шереметьево чего звонил?" – настойчиво продолжила я свои расспросы, будучи родственной ему, то есть, занудливой, душой. – "Узнать, как идет рейс". – "А я вот тут как-то позвонила, так они мне…" – "Простому человеку и не ответят. Но я тебе дам телефончик прямо в центральную диспетчерскую, где они обязаны рассказывать всю правду. Разумеется, только избранному кругу людей. Конечно, если прямой рейс из Праги или даже из Штатов – звонить нет особого смысла. А вот если какой-нибудь дальний африканский, с тремя промежуточными посадками… Бывают ситуации, когда ждешь клиентов, к примеру, из Лагоса, а тебе говорят, что самолет еще из предыдущей страны не вылетел. И тогда ты наверняка знаешь, что он, может, и нагонит немного в пути, но все равно опоздает будь здоров как".   
Бодро болтая, мы дошли до РАФика, однако стоило нам разместиться на его пружинящих сидениях, как нас внезапно и вроде бы беспричинно обуяла немота. У первого светофора я списала спецтелефон шереметьевской диспетчерской, после чего мы продолжили движение в полном молчании. И чем дольше мы ехали, тем сложнее было начать даже пустой разговор. Так и играли в молчанку до самых раздвижных дверей аэропорта. В деловитом молчании подошли к табло, убедились, что расчетное время без изменений. Отойдя от табло, замешкались: не то сесть к стеночке, не то ждать здесь, потому что до посадки остается каких-то семь минут. Я искоса глянула на Кирилла, а он вдруг показал мне язык и сказал: "Кошка сдохла, хвост облез…" И мы буквально зашлись в хохоте, фактически посредине зала прилетов, на виду у всего народа, включая граждан встречающих и персонал воздушной гавани столицы нашей родины. Кирилл успокоился первым и спросил быстрым шепотом: "Значит, ты на меня не разозлилась?" – "За что?" – искренне удивилась я. – "Да кто вас знает… Сидишь, молчишь…" Я помотала головой. Тогда он сделал умное лицо и сказал: "А может, детка, ты просто капризничаешь? Ну, тебе сейчас простительно… в твоем состоянии…" – "Что ты знаешь про мое состояние?" – не обиделась и не окрысилась, а просто удивилась я. – "Ничего…" – "Вот то-то!" – сказала я наставительным тоном. Непонятно, куда бы зашла эта беседа, если бы наше внимание не привлек звук гонга и последующее сообщение, что желанный рейс совершил посадку и что всех заинтересованных лиц приглашают в правое крыло.
А в правом крыле, у заветной стойки, сидела лучшая подруга Милка, которая приветствовала нас со всей возможной радостью: "Так вы теперь вместе? Отлично! Лучшие люди и должны держаться друг дружки". Когда мы прошли вглубь зоны, Кирилл спросил, не без удивления: "Ты эту девицу хорошо знаешь?" – "Ну, ты ведь сказал Вероничке, что у меня вся шереметьевская таможня в друзьях", – не преминула я съязвить. – "Мало ли что я сказал…" – "А зачем же ты тогда девушек обманываешь?" – "Каких девушек?" – "Ну, тетенек…" – "Она не то и не другое. Она – дама. В смысле, жена большого начальника…" – "Значит, жен больших начальников можно обманывать?" – "Их – нет. А вот больших начальников…" – "Через посредство их жен?" – "Что-то ты сегодня разошлась". – "А чего бы мне и не порезвиться. Тем более что нам и дела нет до больших начальников и их жен. Мне и вашему величеству, людям с чистой совестью…" Кирилл удивленно посмотрел на меня. – "Это "Гамлет", – пояснила я с не меньшим удивлением. – "Мышеловка". Ты что, Шекспира не читал?" – "Читал когда-то. Только давно это было. Успел подзабыть. Это ты у нас молодая…" Он огляделся по сторонам и сказал: "Бляха-муха, а тележек-то нету… Ты побудь здесь, а я смотаюсь, поищу там, на улице". – "Пошли вместе". – "Да ладно тебе… Тем более девушка в таком положении…" – "Я тебя сейчас укушу!" – "Прямо при всех?" – спросил он, понизив голос. И, не дожидаясь моей реакции, кинулся на выход. Я было последовала за ним, но у стойки опомнилась: и в самом деле, что я буду бегать как дурочка… 
А подруга Милка кивнула мне: "Поди-ка сюда…" И, оглядевшись в своей стандартной манере, она стандартным же шепотком спросила: "Слушай, я вот чего… ты только не это… ну, в смысле… Ты как с ним?" – "С кем?" – опешила я. – "Ну, с Кириллом с этим?" Я пожала плечами – что мне сказать, в самом-то деле? А Милка напористо продолжала: "Если ты с ним еще ни-ни, то даже и не сомневайся. Вперед и с песнями! Мужик отличный во всех смыслах. И душевный, и насчет этого самого дела – о-го-го!" На мое счастье, сердечная беседа прервалась ввиду прибытия на трудовой пост тети Маши. Я робко поздоровалась, на что она сказала – ну, не то, чтобы приветливо, но вполне бодро: "А, работаешь! Давай-давай, дело хорошее…" Тут появился Кирилл с тремя тележками. Он поздоровался с Бабой-ягой и сказал деловито: "Вот, Марья Тимофеевна, приходится везти тележки аж из Внукова…" – "Ладно, мужик крепкий, не развалишься", – ответила она, причем явно в стиле едва ли ни дружеской пикировки. И никаких документов она у Кирилла не затребовала, только махнула рукой: проходи, дескать, не загромождай проход. Мы и пошли, тем более что первые пассажиры уже начали формировать очередь у пограничных будок. По пути Кирилл как бы вскользь спросил: "Что она тебе про меня напела?" – "Кто – она?" – решила я поиграть в дурочку. – "Милка, кто бы еще!" – "Что ты мужик душевный", – выдала я половину правды. – "Ну, так оно и есть", – ответил он с явным облегчением. Я не стала углубляться в ситуацию, хотя про себя и подивившись широте интересов моего уважаемого коллеги.
После обеда, начатого с рыбного ассорти и увенчанного мороженым (а в промежутке – солянка, роскошные бифштексы с жареным лучком и хрустящей картошечкой и чешское пиво) мы, сытые как удавы, отправились в свой штабной номер. И отдались на милость телепрограмм выходного дня: я – на кровати, полулежа, на манер мадам Рекамье, подложив под спину подушку, Кирилл – скромно на стульчике. Демонстративно сохраняя дистанцию. Спустя час с небольшим он сказал: "Может, тебе поспать хочется? Ты только скажи – я пойду погуляю, чтобы тебя не смущать…" – "Оба ответа – отрицательные, – заявила я. – Спать не хочу, тебя никуда не гоню". И мы снова нырнули в телеглубины. Впрочем, не знаю, насколько внимательно Кирилл следил за происходящим на экране, а вот я думала совершенно о другом: допустим, он сейчас полезет целоваться – что мне делать и как реагировать? Надо ли уточнять, что насчет своего состояния я его не обманула – да и глупо было бы. Богатейший же мой опыт не содержал готовых решений даже для стандартных ситуаций – не говоря уж о таких, отчасти экстраординарных. Да и откуда бы. Все мои более-менее близкие подружки были такими же гусынями, как и я сама. И более того – не все из них даже формально перешли в женский разряд. Кстати, и разговоров по этой тематике мы не вели – разве что вскользь, не углубляясь в детали. Впрочем, как уже было отмечено, откуда бы и взяться этим деталям, при нашем-то разгульном образе жизни.
Еще через час все происходящее на экране до крайности мне опротивело, и я предложила: "Может, погуляем?" – "А ты – ничего?" Я вдруг взорвалась: "В твои годы у тебя мог бы накопиться некоторый опыт общения с девушками в таком состоянии…" – "Именно, – прервал он меня, с полным хладнокровием. – Накопился, и немалый". – "Ну, и что же он тебе подсказывает?" – сбавила я тон. – "Оптимальная стратегия: сидеть и помалкивать. В тряпочку. Если шкура дорога…" – "Извини, – сократилась я, – не по делу выступаю". – "Да Бога ради. Можешь даже укусить, как ты обещалась в Шереметьево". – "А я обещалась?" – "У меня в этой связи встречный вопрос: ты все свои обещания не помнишь, или только избранные?" – "Интересно, что же я тебе еще обещала?" – "Учиться у меня. Слушаться меня во всем…" – "Так уж прямо и во всем?" – "Ты уже взрослая девочка…" – "Ну, и что это значит?" – "Это значит: на твое усмотрение". Я решительно встала с кровати: "На свое усмотрение я пойду прогуляюсь!" – "А укусить?" – спросил он, загораживая мне дорогу. – "Не в настроении…" – "А поцеловать?" – с той же интонацией сказал он. И, не дожидаясь ответа, сграбастал меня в объятия. Какое-то время мы стояли в довольно неудобной позе и целовались. Потом он дал мне чуть-чуть воли и спросил, как ни в чем не бывало: "Так ты настаиваешь на прогулке?" – "Ни на чем я не настаиваю", – буркнула я. – "Ну, тогда я настаиваю – если, конечно, ты вчера не пошутила…" – "Не тема для шуток…" – "Значит, тем более пошли. Подальше от греха…"
В вестибюле на нас набросилась четверка сегодняшних клиентов, в цветовой гамме – как описано у О.Генри – от необкуренной пеньковой трубки до лакированных туфель, с просьбой посодействовать их культурному отдыху: путем посещения какой-либо торговой точки. – "Что, в "Москву" их сводить?" – спросила я. – "Ты обалдела. Максимум – в "Дом фарфора". И рядышком, и народу мало". Мы отвели этих слоняток в посудную лавку, где они культурно провели время и удовлетворили свое природное любопытство, причем один даже закупил фарфорового петуха, расписанного охрой, кобальтом и золотом.
"Ну, нагулялась?" – спросил меня Кирилл, когда мы всемером (включая петуха) вернулись в гостиницу. – "С меня хватит. Черт, а до ужина еще больше часа…" – "Тогда пошли в штабной", – безразличным тоном предложил Кирилл. – "Пошли…" – пожала я плечами. Но на подходе к номеру хладнокровие покинуло меня, и я прошептала: "Только я тебя умоляю: не надо со мной ничего делать. Хорошо?" – "Как скажешь", – спокойно ответил он. И мы действительно просидели на предписанном приличиями расстоянии до без пяти семь; а когда направились к выходу, то в узком коридорчике Кирилл слегка придержал меня за локоток, со словами: "Учти, что зарок я дал только на ближайшую неделю…" И вот тут-то я, сказавши "Спасибо", сама поцеловала его.   
В воскресенье нам пришлось разделиться: я кормила зверей завтраком, а Кирилл смотался в Ша-два за пополнением. Он привез их вскоре после десяти, то есть когда основная компания уже поела и ошивалась без дела в вестибюле. – "Сейчас по-быстрому перекусим, и можно будет съездить куда-нибудь. Чтобы нам с тобой не торчать тягостно у телевизора". – "Прекрасная мысль. А куда поедем?" – "Имеется такая палочка-выручалочка: Музей истории Москвы". – "И  реконструкции", проявила я свою эрудицию. – "Именно. Истории и реконструкции. Место замечательное. Во-первых, вход бесплатный. Во-вторых, туда можно водить кого угодно. От обезьян, которым просто показываешь старые вещи, и вплоть до интеллектуалов, которым можно много чего порассказать, основываясь на любом из экспонатов". – "Так, наверное, и Политехнический – место не хуже, – высказала я предположение. – Тем более, что буквально через дорогу". – "Очень верно все понимаешь. Только два мероприятия сразу – больно жирно будет. Значит, Политехнический – это уже на следующий день". – "Но у нас же нет следующего дня…" – сказала я, безо всякого подтекста. Кирилл пристально посмотрел на меня: "Разве? А мне почему-то показалось, что у нас все еще впереди". И, не дожидаясь моей реакции, продолжил деловито: "Ты обед не заказывала? Тогда пошли, разберемся со всеми этими делами. Только скажи вчерашним бобикам, что через часок повезем их на экскурсию".
Второй день прошел без происшествий, тем более что мы, независимо друг от дружки, решили, во избежание искушений, вообще не подниматься в штабной. К ужину прискакала Вероничка с какой-то незнакомой – причем не только мне, но и Кириллу – девицей по имени Женя. "У нас два ночных рейса, – пояснила она, – поедем с Женей встречать одним автобусом". – "Рисковая ты баба, – не мог не отреагировать Кирилл. – А если один самолет опоздает – что же, прилетевшие будут томиться в ночном автобусе?" – "Подождут, не развалятся". – "Ну, не знаю, не знаю…" – "Зато я знаю. А еще я знаю, какой ты зануда". И игриво обратилась ко мне, со странноватым вопросом: не возникает ли у меня иногда желание дать Кирюшке палкой по голове. – "За что?" – опешила я. – "За то, что он весь из себя такой правильный. Все у него по расписанию. Все по записной книжечке. Вечно он перестраховывается…" Я вдруг озлилась и заявила с плохо скрываемым раздражением, что и сама такая, и потому…  – "А, так вы уже спелись, – ухмыльнулась Вероника. – А может, и сговорились?" – "В каком смысле?" – спросила я осторожно. Вероникина ухмылка приняла вовсе издевательский характер: "В обычном. То есть, в стандартном". Я уставилась на нее невинными и непонимающими глазами, на что она отреагировала попросту: "А я-то думала, что его манера поведения – это секрет только для Жени. Которая у нас вообще впервые работает". И тут я покраснела, а Вероничка сказала снисходительно: "Да ладно, чего там… Кто у нас без греха…" И, довольная, направилась к ресторанной двери. Кирилл попытался было что-то сказать мне, но я его опередила: "Некоторые дамы, получив отставку, реагируют на это очень нервно. И даже неадекватно". – "Ах ты, маленькая змейка, – улыбнулся Кирилл. – Ладно, пошли, поужинаем напоследок…"
На следующий день я проснулась с ощущением странной пустоты. Некуда бежать, некуда спешить. Да и завтрак надо готовить самостоятельно. И еще мать вчера надавала кучу поручений: купить того, и купить сего, и еще сходить в химчистку. Ну, с завтраком я поступила на манер Галочки – то есть ограничилась кефиром. Потом, повздыхав, потащилась по магазинам. После обеда с тоской походила по квартире и решила: а займусь-ка я делом. Создам хронологическую таблицу по российской истории: список царей, войн, восстаний и великих изобретений. С тем, чтобы держать такую таблицу при себе и наготове – на случай появления особо любопытствующих клиентов. К вечеру стало ясно, что домашними средствами такой проект не реализуешь, и на следующий день я поехала в Ленинку, дабы лишний раз на практике убедиться, насколько тамошние фонды богаче нашей – в смысле, семейной – библиотеки. К вечеру, перенося информацию на соответствующим образом сложенные листочки бумаги, я вдруг поняла, чего мне хочется. А хотелось мне позвонить Кириллу и узнать, какая там ситуация. И сказать, что дома сидеть скучно, и спросить, нет ли какой-нибудь работенки. При этом некий сторонний наблюдатель, сидящий внутри меня, в самых печенках, сказал тихим шепотком: "А может, есть смысл повидаться с Кириллом и в более широком плане, поскольку твои проблемные денечки закончились и ты вполне готова к общению с лицами противоположного пола". Я мысленно приглушила этот внутренний голос, но все-таки смутилась, и звонить не стала.   
Звонок раздался в половине одиннадцатого, и я даже не сразу сообразила, что это Кирилл. "Извини, ради Бога, не поздно? Но объясни родителям, что это не хахали, а по срочному делу… Завтра ты ничем таким не занята? Тут надо бы встретить пару рейсов…" Я высказала свое согласие. – "Тогда после семи утра позвони в диспетчерскую и уточни номер машины. Маршрут стандартный: твой дом – Шереметьево – "Спутник". Работодателя твоего зовут Афанасием. Он сейчас с тобой свяжется и все объяснит: номер рейса, страну, фамилию. Проблема только в том, что удостоверения на клиента у тебя не будет. Ну, не страшно: подождешь у общего выхода, вместе с народом. Это, конечно, потеря времени – да что ж поделаешь. А когда первого привезешь, то на второго он тебе даст бумагу. Ну, все ясно? Тогда действуй! До встречи!" Названный Афоня действительно объявился через пять минут и начал скулить, что вот так получилось, что его подвела переводчица, и что если я смогу как-то уладить ситуацию, то он будет это помнить вечно… Я пообещала разобраться и добавила: "Надеюсь, с машиной проблем не будет…" Он заржал и распрощался, дав свой домашний телефон. Только положив трубку, я сообразила, что мою последнюю, совершенно проходную фразу можно трактовать как концовку известного анекдота о десантнике, у которого не раскрылся ни основной, ни запасной парашют и который говорит со злостью: "Ну, если они меня еще и не встретят, как обещали, с машиной…"
По пути в Ша-два я решила, что прежде чем вставать, как дурочка, с плакатом в зубах на трудовую вахту у общего выхода, надо все-таки рискнуть и проверить обстановочку. И точно: у стойки сидела Милка, которой я, как на духу, изложила всю ситуацию. – "И тащи его на здоровье, – сказала она хладнокровно, – делов-то". – "Ты что, выпустишь его без справки?" – уточнила я на всякий случай. – "Ну, я же тебе ясно сказала. Подумаешь, негром больше, негром меньше – страна от этого не рухнет. Ты же ведь не бледная спирохета, и даже не похожа…" И, увидев мои изумленные глаза, деловито пояснила: "Так девок называют, которые с неграми шьются. Что, никогда не слышала?" Я ошеломленно покачала головой. – "Ну, вот я и говорю: ты же делегата ведешь, а не какого-нибудь, не дай Бог, хахаля. У тебя-то, небось, мужики имеются почище. Так, что ли?" – "Ну, вообще-то, имеются…" – осторожно сказала я. – "А с Кириллом как дела?" – пристально поинтересовалась она и уставилась на меня профессиональным таможенным взглядом, который, по идее, должен проникать до глубин души и способствовать немедленному раскалыванию подозреваемого. Я неопределенно пожала плечами. – "Ты давай, давай, не раздумывай! Там все в полном порядке. К тому же, – тут она гнусно ухмыльнулась, – окажешься в приличной компании… Ладно, иди за своим негативом". 
И я пошла. Но когда мы с отловленным клиентом вернулись к таможенной стойке, у меня подкосились ноги и закружилась голова: вместо Милки там восседала тетя Маша собственной персоной. – "А, так это ты! – сказала она бодрым голосом в ответ на мое придушенное "Здрасьте". – Не беспокойся, Людмила меня предупредила о твоих обстоятельствах". – "Я его, Мария Тимофеевна, только встретила… Чтобы он не заблудился… Я сейчас отведу его в общую очередь…" – забормотала я. – "Ну, зачем же тебе там выстаивать, время только терять. Мы сейчас учиним ему нормальный досмотр – чтобы и у тебя совесть была чиста, и у меня. Скажи ему, пусть откроет сумку, и все дела. Чемодан, так и быть, трогать не станем". Хриплым шепотом я передала клиенту просьбу тети Маши. Та двумя пальцами поворошила вещички и сказала "Thank you". Это она ему сказала. А меня она спросила: "Кстати, как тебя зовут? А то Людмила тебя все называет "эта девочка". Пора бы нам и познакомиться". Я дрожащим голоском назвалась. – "Ладно, Валентина, свободна. Будь здорова и не вози наркотики через границу". Естественно, при таких словах я опешила. Тетя Маша усмехнулась и пояснила: "Это я шучу". 
Афоне я решила про свои похождения ничего не рассказывать. А Кирилла в пределах видимости не было – небось, поехал куда-то с клиентурой. – "Сейчас позавтракайте, – сказал Афанасий, – и можешь гулять до обеда. Только машину отпусти до половины третьего. Я обедать с вами не буду, а ты спроси у метра, где мои питаются. Там уже человек десять набралось, и с ними переводчица, звать Маргаритой. Ну, разберешься, ты человек опытный. Значит, после обеда привози второго – и на ужин. Тогда и повидаемся, и поговорим о дальнейшей жизни. Этих я завтра отправлю по месту назначения, и забуду про них, как про страшный сон. А вот в начале августа у меня есть приличная работа, и я тебя хотел бы пригласить. Ладно, вечером все обсудим…"
После нашего совместного позднего завтрака клиент пошел к себе, а я занялась нашими обычными делами. Нашими – в смысле, переводческими. Поболтала со знакомыми девками, а когда они разъехались с клиентами по делам, немного почитала. Потом пришла Галина, и мы приступили к большому и сложному кроссворду. А к часу появился Кирилл. Вот ему-то я, естественно, рассказала во всех деталях про свои утренние похождения. – "Молодец, – сказал он, – умница. Нет слов. Даже у меня таких отношений с таможней не бывало. Тем более с Маней. Ты – уникальное существо. Знаешь об этом?" – "Догадываюсь", – ответила я и внимательно посмотрела на него. И, как бы в ответ на мой пристальный, вопрошающий взгляд, он спросил: "С понедельника поработаем вместе?" Ну, вообще-то он и не спрашивал, а просто сказал: "С понедельника – поработаем. Вместе".
После часу вестибюль начал заполняться разноязычной и разноцветной, но равноголодной толпой. Переводчики собирали своих клиентов и группами уводили их на обед. Появился и мой красавец, которого я подцепила и повела знакомиться с Маргаритой. Последняя оказалась маленькой тощей девицей в пестрой кофте. – "А, это наш новый нахлебник? – бодро сказала она. – Ну, пусть садится, хрен с ним. А мы с тобой сядем вот здесь, рядышком. Ты как, примешь?" – "Пивка можно..." – ответила я. – "Да чего там – пиво. Коньячок будешь?" Никакого коньяка мне вовсе не хотелось, но я не стала выдрючиваться и только высказалась в том смысле, что не к обеду. – "Да ты не боись, никто не усечет. Нальют, как и мне, – она показала на стоящую перед ее прибором кофейную чашку, – и все шито-крыто. Ну, давай?" – "Нет, знаешь, мне еще в Ша-два ехать, так что я, пожалуй, и пива не буду". – "Это с какой стати?" – "Ну, все-таки… Мало ли какая там ситуация…" – "Чего-то я тебя, подруга, не понимаю. Дело, конечно, хозяйское, но вообще – зря ты так". Я не стала углубляться в дискуссию, быстренько пообедала и отправилась встречать следующего гостя советских профсоюзов.
А вечером, когда расходились по домам после ужина, Кирилл сказал: "Начало работы у нас с тобой – в понедельник, а понедельник, как тебе известно, начинается…" – "В субботу!" – бодро отреагировала я. – "В общем виде, да, но в частности – в полночь с воскресенья. И первый рейс у нас в два ночи. Что, как сама понимаешь, уже и есть понедельник. В принципе я мог бы и сам его встретить, но если есть желание, приезжай сюда вечерком в воскресенье. Поужинаем, а потом поедем в аэропорт".

Серьезные отношения с Кириллом

Ресторан в этот воскресный вечер был полупустым – в смысле, наш зал, для иностранцев, потому что в основном группы поразъехались к концу недели. Внизу, на общенародной территории, посетителей было битком, и шла отчаянная гульба, а мы с Кириллом занимали восьмиместный столик сами по себе, без соседей. После приличного ужина и опустошенной под пустые разговоры бутылочки "киндзмараули" я вытащила Кирилла прогуляться. Как-то замирало сердечко, и я подсознательно оттягивала тот момент, когда мы закроем на ключ дверь штабного номера, где нам предстояло ждать машину, заказанную на час ночи. Вышли на улицу, и я, за отсутствием нейтральных тем для разговора, завела речь о девушке Маргарите. Сама не знаю, какой черт меня потянул за язык. – "Слушай", – говорю ему робко, потому что и в самом деле не знаю, как начать. Да и надо ли начинаться вообще. Но все-таки продолжаю: "Тут вот эта девица, с которой ты меня сосватал, ну, в смысле, которая с Афанасием…" – "Кстати об Афоне, – перебил Кирилл. – Он  с тобой говорил про август, с пятого числа?" – "Говорил, говорил, – отозвалась я не без раздражения, – обсудили мы этот вопрос и решили… Но я не об этом". – "Ох, извини, я тебя перебил". – "Да, перебил. Так вот: эта девица, звать Маргарита, имеет странное обыкновение – кушать за обедом коньяк из кофейной чашки…" – "Да, есть такой способ, – кивнул Кирилл. – Чтобы начальство не засекло. Ну, и что же?" – "А то, что она и меня к тому приглашала". – "Но ты отказалась". – "Как ты понимаешь, это прямо-таки хрупкая мечта моего давнего детства – полстакана коньяка в обеденное время. Причем из общепитовского фаянсового сосуда". – "Бывает, пьют и из чайных чашек. Которые фарфоровые. Тут главное – избежать того, что на переговорах по разоружению именуют "transparency". – "Ну, вот, ты смеешься – выходит, я зря тебе все это рассказываю…" И мы на какое-то время замолкли, думая каждый о своем. А может, об одном и том же. 
После пятиминутного глубокомысленного молчания Кирилл сказал, как бы вскользь: "Ну, что, возвращаемся?" Я ответила с напускным безразличием: "Ну, пошли". А сердечко-то екнуло. Вошли в гостиницу и сели в лифт мы молча, а в лифте я, непонятно с какой стати, продолжила разговор про Маргариту с коньяком: "Только вот я уж и не знаю, правильно ли я сделала, что тебе настучала…" – "Дурочка ты, – сказал  Кирилл ласково. – Это вовсе не стук, а разумное и необходимое информирование старших товарищей. Ты же ведь не про ее политические взгляды повествуешь, а по части бытового поведения". Мы вошли в штабной. Кирилл не стал включать верхний свет, ограничившись торшером. И при этом, как ни в чем не бывало, продолжил свои поучения: "Быт, кстати, тоже разный бывает. Если кто-то кого-то обнял в неположенном месте – одно дело. Особого вреда от таких действий нет – ну, разве что для брачных партнеров обнимающихся граждан. А вот если алкоголизм – так это реально бич народов. Когда баба пьет сама по себе – это, допустим, ее частное дело. Но если речь идет о твоей напарнице… Которая вдруг возьмет да налижется в самый неподходящий момент? Скандал, завал и прочие радости. А на тебя еще и свалится ликвидация последствий. Кому же это все надо? Никому не надо. Потому принцип у нас жесткий и четкий: алкоголиков – за порог! И вместе с ними – раздолбаев, которые все путают и повсюду опаздывают. Причина все та же: с какой бы стати коллегам за них отдуваться!" Кирилл все разливался поучающим соловьем, все никак не мог остановиться, и я вдруг поняла, что он тоже чувствует себя отчасти неуверенно, хотя и вроде бы подпоил девушку, и затащил ее в гостиничный номер, и даже устроил интимное освещение.
А он все не унимался: "Пьянка – это реальное зло. А остальное-прочее – это пожалуйста. Адюльтер, он же кобеляж, или там сомнительные политические взгляды. Тоже, конечно, с осторожностью. Ну, например, возьмем того же Костю – при нем следует поменьше болтать. Или, допустим, Вера с итальянским – знаешь такую? Так вот ее не следует тащить в койку при большом стечении народа, потому что она жена крупного здешнего начальника, и могут возникнуть неприятности…" – "Но потихонечку-то можно, – сказала я с улыбочкой настолько невинной, что ее (то есть, мое) ехидство прямо-таки написано было на моей морде. – Не афишируя. Втихаря. Как вы, например, с той же Верочкой?" – "А ты-то откуда знаешь?" – растерянно спросил он. Тут я облегченно расхохоталась, осознав вдруг, что напрасно я так смущаюсь и что разговор у нас идет на равных. Отсмеявшись, сказала наставительно: "Был такой человек, по фамилии Фрейд, который совершил множество открытий. В том числе и насчет оговорок, которым благодарные потомки присвоили его имя". – "Да ладно тебе. Какие оговорки…" – "Наводящие на мысли, причем на разные. И еще глазки у тебя забегали по-нехорошему. Блудливо – если ты знаешь такое словечко". – "Что, в самом деле?" – "В самом-самом. Но ты не бойся, я не из болтливых. Если кому и стукну, так только тебе. Тем более что ни Веры, ни мужа ее просто-напросто не знаю". – "Так еще не вечер – познакомишься". – "С кем?" – "С Игорьком в первую очередь. Потому что он любит новеньких переводчиц приглашать к сотрудничеству". – "Ряд вопросов по поводу этого заявления. Во-первых, Игорек – это муж Веры, верно? Во-вторых, к какому сотрудничеству он склоняет молоденьких переводчиц? И в-третьих, каким боком это задевает тебя?" – "Отвечаю в порядке поступления. Да, муж. Сотрудничество – самое что ни на есть деловое. А меня задевает, потому что имеет отношение к тебе". – "Что имеет отношение ко мне? Деловой Верин муж?" – "И его деловитая манера вести дела…" – "Ну, это должно бы Веру волновать, не более того. Ты-то здесь причем?" – "Притом, что это может быть с тобой связано". – "Знаешь, что я тебе скажу?  Я сама за себя могу постоять". – "Можешь. Знаю. Но с моей помощью лучше получится…" – "Какой ты добрый…"
Последние реплики мы произносили как в хорошей абсурдистской пьесе, где слова служат только для сокрытия смысла и практически не связаны со сценическим действием. Потому что фразу "Какой ты добрый…" я проговорила, уже будучи в его объятиях, а многоточие в этой фразе заменил поцелуй. Дальнейшее может быть передано целым абзацем многоточий. Ну, и чем все кончилось? Сказать правду? Скажу, скажу. Ничегошеньки у нас не вышло. То есть, это я вру, хотя и обещала говорить правду. Это у меня ничего не получилось. Кирилл долго и прилежно трудился надо мною, а я, дурочка, все никак. И когда он, наконец, сделал все, что полагалось по тексту и контексту, я заревела. Тихо, но отчаянно и безнадежно. – "Что с тобой?" – спросил он растерянно. – "Ничего, – всхлипнула я. – Не обращай внимания. Просто я уродка. Потому что я ничего не чувствую. Только ты не думай – ты замечательный, ты все превосходно делаешь, это я виновата…" – "А откуда бы тебе знать, что я все делаю превосходно?" Я еще раз шмыгнула носом и высказалась по полной: "Потому что все говорят…" И вот тут-то я реально обомлела. Ну и дура же, Господи, какая дура. Просто законченная идиотка. А он погладил меня по голове и спрашивает: "Кто же эти все?" А я, просто уже не в силах остановиться: "Все девки кругом!" Кирилл – вот бы никогда не подумала – смутился: "Ну, что значит – все… Вовсе и не все…" Я посопела носом и согласилась: "Ага. Кроме тети Маши…" – "Половина врет!" – решительно сказал он. – "Да уж…" – "Больше половины". Я глубоко вздохнула, успокаиваясь, а он добавил: "Значительно больше половины". – "Но все равно ведь…" – "Что – все равно?" – "Говорят же ведь…" – "Я разве виноват, что познакомился с тобой только вчера?" – "Ну и что?" – "А то, что все те… говорящие… Все они были позавчера…" – "Правда?" – спросила я и неуверенно улыбнулась. Он прижал меня к себе, так, что я уткнулась носом ему в щеку, и шепнул прямо в ухо: "Лучше расскажи про себя…" И я на одном дыхании выдала ему все: и про похождения на речном песчаном пляже, и про каждую из последующих бездарных попыток. Рассказала – и вроде бы успокоилась. И лежим мы так, не размыкая объятий, и молчим. А потом вдруг я, совершенно неожиданно для себя, прижалась к нему. И тут он принялся за меня как следует. Не просто по второму кругу, а концептуально иначе – если понятно, о чем это я. И вот через полчаса, а может, и через сто лет – на часы-то я не смотрела, не до того было – я вдруг почувствовала что-то похожее на те рассказы, которые ведут шустрые девки в своей, чисто девичьей и при этом подвыпившей, компании. Да, разумеется, до всей полноты ощущений мне еще ждать и ждать, но все то, что длилось у нас пятнадцать с лишним лет, началось именно тогда.
А потом я вдруг провалилась в сон. Наверное, не надолго. И проснулась оттого, что Кирилл дул мне в нос: "Без четверти час. Я встану и подскочу в аэропорт, а ты спи себе…" – "Нет-нет, я с тобой. Можно?" – "Что значит – можно? Должно. Это твоя обязанность, в конце-то концов". – "Слушаюсь, товарищ начальник!" – сказала я и поцеловала его в переносицу. Мы наскоро оделись, смотались в ночное "Шереметьево", вернулись через три часа и снова в постель до утра. До завтрака, который назначили на половину десятого – из гуманистических соображений, чтобы делегаты смогли выспаться после бессонной ночи. Ну, что, рассказывать и дальше во всех подробностях? Ладно уж, раз начала… По приезде мы проделали все положенное не спеша, вдумчиво, как любовники с хорошим стажем – которые еще не поднадоели друг дружке, но уже досконально знают все, и про себя, и про партнера. И потом, стоя под душем, я твердила про себя, истово и убежденно: "Господи, кажется, я стала взрослой. Спасибо тебе, Господи…" Но, пожалуй, еще лучше было утром – когда мы именно что перепихнулись, с привычной уверенностью давно женатых людей, не придавая этому особого значения, но при этом получая ожидаемое удовольствие, которое не умаляется тем, что оно не в диковинку. Или так – хотя, согласна, сравнение и дурацкое: в четыре утра у нас был званый обед (десяток основных блюд, антреме, вина в ассортименте), увенчанный дорогим коньяком и сигарой, а утром – завтрак на скорую руку, но приготовленный умело и из первоклассных продуктов. Скажите, что я – ненормальная девка, подвинувшаяся на жратве и живущая в мире кухонно-кулинарных ассоциаций? Говорите что хотите, мне все равно. Потому что мне было так хорошо, что… ну, сама не знаю, как хорошо. Если что и омрачало праздник, так это отсутствие зубной щетки и необходимость надевать вчерашнее белье. Причем хитренький Илюшка прибыл в гостиницу с бритвой и прочими туалетными принадлежностями. – "Что же ты меня не предупредил! – попеняла я ему. – Я бы тоже подготовилась к ночевке…" – "Ну, да, разумеется. Надо было сказать тебе: солнце мое, приноси чистые трусики, потому что эту ночку ты проведешь вне дома, со мной. Интересно, как бы ты отреагировала на такие песни?" Я крепко задумалась, но ответить так и не смогла – причем не то, чтобы ему, а даже и себе. 
Эта неделя стала переломной в моей жизни. Не только потому, что при каждом удобном случае мы оказывались в постели – в основном, после ужина и иногда в качестве предобеденной закуски (еще одну ночь целиком Кирилл, как человек семейный, смог выкроить только перед проводами делегации). Но Кирилл заставлял меня переводить практически на всех встречах, кроме тех, что у самого высокого начальства. – "Давай, давай, ты уже взрослая!" – улыбался он.  И я, окрыленная своими постельными успехами, а также будучи уверенной, что в случае чего Кирилл подстрахует, переводила такие беседы, о которых еще вчера мне было бы страшно даже подумать.

Интерлюдия вторая (гинекологическая)

А потом праздник кончился. Наша делегация уехала, а вслед за ней уехал и Кирилл – со следующей своей делегацией. После пары дней безделья я полезла на стенку от тоски. Никто из референтов не звонит, никому я не нужна. В четверг потащилась получать очередные денежки и по пути зашла в "Спутник". Это было правильное решение, потому что не успела я переступить гостиничный порог, как через семь минут (ровным счетом, буквально и по часам) ко мне подскочила Вероничка, со словами: "Ты занята? Нет? Какое счастье!" Оказалось, что надо срочно поехать в Питер, подхватить там человечка и привезти его в Москву. Ну, что ж, наше дело – солдатское, а приказ есть приказ. – "Когда ехать-то?" – спрашиваю с хорошо разыгранным безразличием. – "Да сегодняшней "Стрелой"! Пошли ко мне, я дам билет, книжку и прочие радости…" Господи, вот я и удостоилась получить в свои руки чековую книжку.
В своей клетушке-кабинете Вероника принялась деловито растолковывать мне план действий: "В Питере поезжай в "Гавань", найдешь там Сережу, методиста, и он тебя сведет с клиентом. В смысле, с клиенткой…" – "В какую гавань?" – остановила я ее. – "Господи! Да в нашу гостиницу, профсоюзную. Называется она так. Потому что на Васильевском острове… Нужная тебе баба сейчас в составе группы, и весь коллектив улетает домой из Пулково, а по ее поводу принято решение, что она недельку полечится у столичных врачей. Вот ты ее привезешь и будешь пасти. С утра в поликлинику, а после обеда развлекайтесь по возможности. "Волга" в твоем полном распоряжении, с билетами мы посодействуем, не на балет, так хотя бы в цирк. Ну, а в остальном – перетопчешься, девка ты опытная…" Я пропустила комплимент мимо ушей (а месяц тому назад уж как бы я взвилась от радости!) и уточнила с деловитой осторожностью: "А чем дамочка больна-то?" – "Наши бабьи дела. Ты, кстати, как насчет терминологии? Ну, в смысле, чтобы не писька, а вагина…" – "В смысле – вэджайна? – усмехнулась я. – Соображу как-нибудь". – "Я тоже так думаю. Вот, перепиши себе все питерские телефоны – и чеши домой. Тебе же еще собраться надо…"
Дома я первым делом полезла на антресоли, за сумкой коричневой замши, с которой мать обычно ездит в командировки. И принялась укладываться. Хотя – какие там сборы-то. Поеду в джинсовом костюме, решила я, и в синей кофточке. Еще одну кофтенку, красную, на завтра. Ну, юбочку, на всякий случай. Да, зонтик – все-таки Питер, город дождей и туманов. Трусики, лифчик, всякая мелочевка… Сумка оказалась сильно незаполненной, но это не страшно – тем более что можно еще положить туфли на случай дождя.
В половине двенадцатого я торжественно вступила под своды Ленинградского вокзала, ленивой походкой обошла киоски и обнаружила в одном из них сборник кроссвордов, изданный в Вильнюсе. Отлично, будет Галке подарок. Неспешно проследовала на перрон и двинулась вдоль красных вагонов. Нашла свой, и тут же поимела приятный сюрприз: у входа суетилась Сонечка, та самая роскошная, говорящая на суахили брюнетка, с которой нас знакомил Костя в первый мой день пребывания в системе. Она запихивала внутрь добрый десяток клиентов, которые, несмотря на соответствующий цвет, выглядели – ну, в смысле одежки и вообще – очень прилично, чтобы не сказать, шикарно. Меня она, хотя и явно не узнала, но признала и приветствовала бодрыми словами: "Отлично, что свои люди в вагоне! Сейчас рассядемся и общнемся…" Я потихоньку просочилась в свое купе и там получила сюрприз неприятный: моим попутчиком оказался мужик, вполне советский, с наглой рожей и упакованный по-заграничному. Когда я вошла, он доставал из кожаного кейса бутылку, каковую и водрузил на вагонный столик, уже заставленный какими-то судочками и сверточками. – "А, очень кстати, – осклабился он. – Вот и попутчица. Надеюсь, вы не до Бологого?" – "Нет, – сказала я сухо, – я до конечной". – "Вот и чудесно. Выпьем, закусим, поболтаем…" Интересно, что в процессе своей пусть и недолгой международной деятельности я не просто многому научилась, а во многом прямо-таки преобразилась. Ведь еще буквально пару недель тому назад, случись такой разговорчик в подобной ситуации, я бы взвыла от страха или вообще отправилась бы путем Анны Аркадьевны. А тут я повела себя как девушка, обогащенная опытом, то есть спокойно посмотрела на него и процедила: "На работе не пью". – "А вы после работы. Уложите своих мартышек – и выпьем". Ага, смекнула я, в целом товарищ мыслит правильно. Сообразил, что я переводчица. Но вот если мой статус его не отпугнул и не насторожил – тогда тем более неприятно. Потому что нормальный советский человек переводчиц – равно как и вообще граждан, работающих с иностранцами – не то, чтобы опасается, но старается обходить стороной и вообще не вступать в прямые контакты.
В купе заглянула Сонечка: "Вот ты где…" – "И подружку пригласите, – оживился сосед, – на всех хватит". Сонечка, в свою очередь, смерила его удавьим взглядом, но в разговор даже и не вступила. Только кивнула мне: "Выйдем!" – "Девочки, сделаете свои дела – и я вас жду! – вякнул он нам вслед. – Приходите поскорее!" В коридоре Софи сказала озабоченно: "Ну-ка, попробуем сменить тебе соседа". И решительно потянула меня в сторону служебного купе, где оба проводника деловито готовились к чаепитию. – "Так, ребята, – все с той же решительностью обратилась к ним Сонечка, – какой у нас расклад? Комплект полный? А то у девушки сосед неподходящий, надо бы его изолировать". – "Это зачем?" – лениво поинтересовался проводник помладше. – "Затем, что так надо". – "Кому надо?" Сонечка подобралась как для прыжка и хищно сказала: "Мне надо. Ну-ка, рысцой к начальнику поезда и пригласи его сюда. Скажи, что сопровождающая группы ВПШ очень хотела бы его увидеть". – "А, вот так… Ну, это другой разговор…" И проводник – не то, чтобы рысцой, но достаточно быстро отправился в путь, исполнять партийное поручение. – "А в чем проблема?" – деловито спросил оставшийся, который постарше, продолжая вставлять стаканы в подстаканники. – "Проблема не у нас, а у вас. Пьяный пассажир, а в вагоне группа ОВ". – "Да, это и в самом деле… – промычал сотрудник путей сообщения. – Ну, мы что-нибудь сейчас придумаем". – "Не что-нибудь, а конкретные меры. Вплоть до того, чтобы ссадить его в Бологом". – "Ну, это, положим…" – засомневался проводник. – "Можешь даже и не сомневаться. У нас большая делегация, и в соседнем вагоне едет зав сектором". – "Ихний?" – "Наш". У проводника вытянулась морда, а Сонечка деловито пояснила: "Имею указания обращаться к нему – в смысле, к его референту, в любое время дня и ночи. Ясно?" – "Да что вы, девушки. Не беспокойтесь. Сейчас придет начальник поезда, и мы этого питуха переправим в другой вагон как нечего делать. Спасибо, что вы нас оперативно известили. Сейчас, один момент… А, вот и наш Сидорыч…" В дверь заглянул пузатый мужик с нашивками – или с шевронами, кто их знает. – "Вот, Игнат Сидорович, товарищи из ЦК, с делегацией африканских товарищей, и в соседнем вагоне товарищ заведующий сектором ЦК. А в нашем вагоне пьяный пассажир. Наш, советский…" – "Ясное дело, – засопел Сидорыч. – Так, а вы, девушки… ваши документики…" – "Вы, Игнат Сидорович, плохо представляете себе ситуацию, – пропела Сонечка, – И это притом, что вам ее предельно четко обрисовали. Давайте-ка лучше пройдем в соседний вагон и побеседуем с референтом зав сектора. Заодно и у него документики спросите. Может, он вам лучше нашего сумеет лучше растолковать, что к чему". – "Нет, зачем же, – заметно струхнул Сидорыч. – Мы и сами разберемся. Начальство беспокоить не следует… "
В купе я вошла первой, согласно купленным билетам. За мной – Сидорыч в полном блеске своих нашивок. Или шевронов. С первого взгляда мне стало ясно, что попутчик времени даром не терял: бутылка была уже основательно почата. Вот и прекрасно – поскольку несколько абстрактное заявление Сонечки о поддатом пассажире обрело реальные черты. – "Заходи, детка, садись!" – обратился он ко мне. А увидев Сидорыча, принял его – что, в общем, естественно – за проводника и бодро продолжил: "Билет нужен? Вот он, мой билет. И чайку нам с девушкой покрепче…" – "Вы, гражданин, недопонимаете ситуацию, – засопел Сидорыч, ко всему прочему еще и обидевшись, что его, несмотря на все шевроны, сочли простым проводником. – Тут делегация ЦК, а вы пьяный дебош устраиваете". – "Какой–такой дебош? Кто это сказал?" – "Вот, товарищи сигнализируют". – "Кто? Девочки? Да ты о чем? Мы сейчас примем по маленькой, и все будет хорошо…" Сонечка почувствовала, что разговор уходит в сторону, и решительно выдвинулась на первый план: "Я не понимаю вашего поведения, товарищ начальник поезда. Пьяный дебошир дезорганизует нашу работу с иностранной делегацией…" – "Да знаем мы вашу работу… – фыркнул мужик. – С этими… ну, с этими…" Он вроде бы хотел сдержаться, но все-таки высказался: "С черномазыми…" Сонечка вся из себя преобразилась, глазки ее засверкали, и даже усики стали заметнее. – "А-атлично! – пропела она. – Значит, так, командир. Купе запереть, и у двери поставить проводника. А мы пошли к моему начальству, пусть Центральный комитет принимает меры, если Октябрьская железная дорога бессильна".
Сонечка вылетела из купе черной молнией, как разъяренная кошка – но Сидорыч, несмотря на свою толщину и кажущуюся неповоротливость, ухитрился опередить ее и преградить дорогу. И буквально взмолился: "Девушка, дайте мне четверть часа, и его духу здесь не будет. Только не надо раздувать историю. Ну, вам ведь тоже лишние разговоры ни к чему. Сделаем все по-хорошему…" – "По-хорошему я всегда готова. Значит, этого козла вон отсюда. А я тогда к подруге переберусь – чтобы вы к ней еще кого-нибудь не подселили. Заметано?" – "Нет вопросов. Я только скажу пассажиру пару слов, с глазу на глаз, и займусь переселением. А проводники пока пусть выполняют свои обязанности, хорошо? А то весь вагон еще и без чаю останется…"
Уж не знаю, что именно успел сказать Сидорыч моему – уже бывшему – соседу за эти полторы минуты, но слова его, по всей видимости, были вескими и убедительными. Мы с Сонечкой отправились проведать ее клиентов, а когда вернулись через обещанные четверть часа, пустое купе уже было в нашем безраздельном владении, и проводник, что помладше, деловито разбирался с постельным бельем. – "Вот, девушка, вам свеженькое… Чтобы вы не подумали чего, не дай Бог… Чайку будете?" – "Мы с подругой выпьем, – объявила Сонечка, – а делегатам не надо. Они спать ложатся. Так, значит, я сюда перебираюсь?" – "Да, как и договорено. Вещички вам помочь перенести?" – "Можно и вещички", – сказала Сонечка тоном королевы из импортного кинофильма. Проводник принес ее сумку, потом приволок нам крепкого чаю и по пачке вафель: "Вот, девушки, на здоровье… Если что еще надо – вы только скажите…"
Довольная Сонечка уселась поудобнее: "Так-то, подруга! Заметь, кстати, какие вафельки…" – "А что в них особенного?" – очередной раз проявила я свою серость. – "Дурочка, это же "Лесная быль". С черносмородиновым кремом. Редкая штука, в свободной продаже ее не найдешь. Ну, в ВПШ, в буфете, они бывают – а здесь, небось, приберегают исключительно для лучших людей". – "Вроде твоего зав сектором?" Сонечка расхохоталась: "Да никакого зав сектором и в помине нет". – "Ты что, на понт их взяла?" – изумилась я. – "Ну, как тебе сказать… Отчасти. Когда я получала  билеты в Управлении делами, там вертелся один малый, который сказал, что тоже едет сегодня в Питер. Так что в одном из СВ, безусловно, имеется  некто из ЦК – можешь не сомневаться. А я заварила всю эту кашу, потому что увидела тебя и тут же решила: выживу твоего соседа и буду спать со знакомым человеком. Согласись – все лучше, чем с этими… с клиентами…"
Утром Сонечкины клиенты удостоились торжественной встречи на перроне, да и направлялись они в "Асторию" – одним словом, качественно другой уровень приема. Мы распрощались, и я уже было собралась ехать на метро (а потом еще и на трамвае), но на мое счастье быстроглазая Софи приметила в толпе пассажиров гида Интурбюро: "Стой, стой, подруга! Не торопись! Шурик, ты в "Гавань"? Захвати тогда девушку…" Таким образом, я прибыла по месту назначения без хлопот и в кратчайшие сроки. Методист Сережа сообщил мне, что группа, в состав которой входит моя потенциальная клиентка, отбыла по программе в Петергоф и вернется к обеду. "Тебя на произвол судьбы мы не бросим, не боись. Номер не обещаю, но поскольку сейчас пересменка, я впущу тебя куда-нибудь на полчасика – хоть сполоснешься с дороги. Потом приходи в ресторан, позавтракаешь с группой Шурика, он не обедняет – и свободна до ужина. Впрочем, хочешь, подгребай к обеду, познакомишься со своей зайкой". – "А что в ней заячьего?" – уточнила я. – "Цвет. Такой, знаешь, серовато-рыжий. И хвостик еще – впрочем, я его не видел. Но не исключаю, что имеется. А вообще девушка ничего, вполне такая храмовая танцовщица".
Клиентка и впрямь оказалась как с иллюстраций к Камасутре – в чем я имела удовольствие убедиться во всех деталях, когда мы раздевались в купе перед сном. К тому времени я успела свыкнуться с ее акцентом и понимала уже не через слово, а примерно каждые восемь слов из десяти. Это было мое первое столкновение с фонологической спецификой индийских гостей, но, как известно – лиха беда начало. Под стук колес дамочка объяснила мне общую ситуацию: после выкидыша у нее начались разные проблемы, и она очень надеется, что советские друзья помогут ей разрешить их все до единой. Неделю мы занимались решением проблем, и я набралась такого опыта – слава тебе, Господи, из вторых рук – что лучше и не бывает. Надо сказать, что по личной необходимости я посещала названный кабинет считанные разы, и всякий раз это было на грани моральной травмы – а тут я как-то втянулась и перестала считать это место преддверием ада. Более того: я незаметным образом вошла в контакт с врачом, который обслуживал мою клиентку, и в последний день он сказал мне: "А вы-то – вы как? Никаких жалоб, неприятностей?" И на мое "Да вроде бы все тьфу-тьфу…" предложил: "Хотите, посмотрю?" Я было смутилась, но тут же решила "А какого черта, в самом-то деле… Тем более что специалист, как я понимаю, он классный…" Мы выставили индианку в коридор, и я довольно бодро вскарабкалась на кресло. Ну, в силу своего ограниченного опыта не могу сказать с полной достоверностью: изучал он меня всего лишь пристально и обстоятельно – или все-таки с известным пристрастием, в смысле, с интересом, носящим личный характер. Вообще-то, сдерживаемый клятвой Гиппократа, он вроде бы не должен проявлять излишний, так сказать, внеслужебный интерес к конкретным, отдельно взятым пациенткам, да и никаких особых попыток завязать неформальные контакты он не сделал… Что он сделал – так это несколько профессиональных комплиментов по поводу моей конституции. И заметил – как бы вскользь: современная наука не то, чтобы рекомендует достаточно регулярные половые контакты, но, во всяком случае, не возбраняет их. При условии, разумеется, что имеется постоянный и надежный партнер. А на мой вопрос: "Что значит слово "надежный" в таком контексте?" ответил прямо: "Чтобы мужик был чистый и приличный. А "приличный" в данном контексте, – он усмехнулся, но так, вполне по-приятельски, – это значит, чтобы брал на себя заботы о предохранении". И я – уже в своем личном контексте – подумала: точь-в-точь про Кирюшку. А поскольку рассказываю всю правду и ничего, кроме правды, то вынуждена заметить: этот Юрий Алексеевич ("Да чего там, просто Юра!") хотя не назначил мне впрямую свиданку на следующий же день, но когда я, приведя себя в порядок за ширмочкой, подошла к его письменному столу, он протянул свою визитку, со словами: "Знаешь, жизнь – она полосатая. Мало ли что… Если припрет – звони, не стесняйся. И свой телефончик оставь, на всякий случай…" Уж и не знаю, на какой такой случай понадобился ему мой телефончик, но я его дала – причем именно что свой, а не какой-нибудь вымышленный.   

Серьезные отношения с Кириллом – уж не слишком ли серьезные?

Сборник литовских кроссвордов провалялся на моем письменном столе почти целую неделю, потому что Галка была в отъезде. Как объяснили девки, с большой группой ЮНЕСКО. Кстати, на пару с Кириллом. Или он с нею на пару. Что, впрочем, логично: французский и английский, два рабочих языка этой достойной организации. Наша скромная девичья компания – мы с храмовой танцовщицей и третьей Вероничка – как раз сидела за прощальным ужином (на столе к этому времени имелась недопитая бутылка киндзмараули и подчистую вылизанные тарелочки, на которых еще считанные секунды тому назад красовалась огромные куски "Птичьего молока"), когда распахнулась дверь и в зал с шумом и хохотом ввалилась вся развеселая компания. Герман, ихний референт, подсел к метру, а остальные двинулись к своим уже накрытым столикам с ооновскими флажками. Во главе компании шла Галка, замыкал шествие английский переводчик. Все они были такие занятые, такие деловитые, настолько погруженные в свои образовательные, научные и культурные дела, что никто и внимания не обратил на окружающих. Мы, три девицы, сидевшие у окна, допили свой чай, и индианка отправилась в номер, доупаковывать чемодан, а мы с Вероничкой подошли к метру, докончить наши расчеты. Герман приветливо с нами поздоровался и спросил, что и как в столице нашей Родины. – "Да вот, индианочку болезненную обхаживали, – охотно пояснила Вероника. – Спасибо Валюше, очень мне помогла. Вообще прекрасная работница, старательная и аккуратная – имей это в виду". – "Много слышал про девушку. Надо будет как-нибудь задействовать…" – "А вы откуда?" – "Да в Ялту смотались…" – "Не хило. И с кем?" – "ЮНЕСКО. Музейщики. Отличные ребята…" – "У тебя и работнички были – будь здоров…" – "Да уж, коллективчик боевой. Такая парочка – никакого цирка не надо".
С этими словами Герман отправился к своим подопечным, а мы подсели к Славику, и Вероничка углубилась в расчеты. Я в обсуждении денежной стороны участия не принимала: во-первых, в ресторане пусть референтша работает, с меня хватит гинекологического кабинета, а во-вторых, у меня как-то уши заложило. А точнее говоря, в ушах застряла фраза Германа, насчет парочки… И эта фраза отвлекала все мое внимание. Глупо, конечно, да и какие у меня на него – то есть, на Кирилла – права. Никаких эксклюзивных прав у меня нету. С той же Галкой они, по всей вероятности, знакомы уже который год, так что вот у нее и право старшинства наличествует, как принято, к примеру, в американских профсоюзах… У кого больше профсоюзный стаж, тем и льготы соответствующие. И привилегии. А я чего? Я – ничего. Девка молодая и вообще новенькая. Кто на новенького? Валентина… Тут я очнулась от своих внутренних ламентаций, поскольку мое имя и в самом деле было произнесено вслух. Причем на два голоса. Мужской голос сказал, ровно и без особых интонаций: "Валентина, привет тебе!" И женский – Вероники – не без удивления: "Валентина, ты чего, заснула?" Я встрепенулась и отреагировала: "Ага, прикемарила. От переутомления… Привет тебе, Кирилл…" – "Это она тебя заездила?" – участливо спросил Кирилл. – "На пару с больной индианкой", – пояснила Вероничка. – "Что, у постели сидела, ночи напролет?" – "Примерно". – "И долго тебе, бедняжке, еще мучаться?" – "Часа три. Вот отвезу ее в аэропорт – и смогу отоспаться". – "Боюсь, что не сможешь". – "Это еще почему?" – "Да потому что ты ведь ко мне хорошо относишься?.." – "Допустим… – ответила я осторожно. – Ну, и что из этого?" – "А то, что я хотел бы попросить тебя об одолжении. Подмени меня у Германа. Тут делов-то всего на день-другой. С Галкой на пару попрыгаете, тем более что она группу уже знает". – "А ты чего?" – "Обстоятельства". – "Семейные?" И, не договорив слова, почувствовала, что сморозила дикую глупость. А ведь хотела, наверное, съязвить… Или не хотела? Кирилл же, как ни в чем не бывало, ответил ровным голосом: "Производственные неурядицы". И я заткнулась. И сказала с безразлично-деловитой интонацией: "На пару дней – могу и подменить". – "Спасибо тебе. Выручила. Понимаешь, там, на основной работе, аврал… Не хотелось бы подводить коллектив…" – "Да чего там, – перебила я его отвлеченной скороговоркой. – Сказано – сделано…" – "Твой вечный должник". – "А какая программа?" – спросила я, переходя в деловую тональность. – "Завтра с утра встреча в министерстве культуры, причем принимающая сторона настаивает на своем переводчике, так что вы с Галкой отдыхаете. После обеда куда-нибудь их сводите – ну, сами решите, не маленькие. Послезавтра подписываете какой-то протокол – это все на Германе, вам и рта раскрыть не дадут. Обед, "Береза", ранний прощальный ужин и Шереметьево". – "Да, особо не надорвешься". – "Вот именно. Тем более что на прощальный ужин я приду. Попрощаться. А заодно и тосты попереводить. Ну, согласна?" – "Куда ж я денусь". – "Вот и чудно. Пошли, познакомлю с коллективом".
Сборник литовских кроссвордов был вручен Галке утречком, что вызвало поток благодарности, под шум которого я как бы невзначай спросила: "Ну, как съездили? Повеселились?" – "Прямо уж… С Кириллом повеселишься". – "А что страшного?" – осторожно уточнила я. – "Да ведь это же не человек, а живой укор. И сам пашет по двадцать часов в сутки, и коллегам не дает сачкануть". – "Ну, ты-то вроде не сачок". – "Вроде бы нет. Только с ним даже я вынуждена выкладываться сверх меры". – "А чего так?" – и голосок у меня невинный-невинный, безразличный-безразличный… Галка же – попросту, как о само собой разумеющемся: "Те девки, что с ним того-самого – они как бы вправе рассчитывать на кое-какие льготы. Или поблажки. А у нас отношения на манер однополых коллег. Час он – потом час я. Два часа он – я тоже два часа…" – "Полдня он – и тебе оставшиеся полдня, после обеда", – подхватила я. – "Вот-вот. У нас ведь что с ним, – продолжала откровенничать Галка, чистая душа, – не получилось у нас с ним как-то. Давно, еще в одну из первых поездок. По обоюдной, собственно говоря, вине. Ну, не вина, конечно… Так, недоработка. Долго рассказывать. Да и неважно. Но просто с тех пор мы – друзья, не более. Соответственно, и пашем на равных". – "Кстати о пахоте, – увела я разговор подальше от скользкой тематики, – что будем после обеда делать?" – "Хрен его знает. В музейчик какой-нибудь небольшой хорошо бы… Во всех основных мы уже побывали, да они все равно ненасытные. Энтузиасты своего дела". – "А давай в музей Тропинина", – выступила я с ценной инициативой. – "Где это? – вытаращила глаза Галина. – И что это такое?" Объяснила я, без гнева и порицания. – "Отличная мысль! Сейчас доведем ее до сведения Пьера, и ты начнешь набирать у него очки". И не дожидаясь моего вопроса, пояснила, что Пьер – это начальник из ЮНЕСКО, формальный староста и неформальный лидер делегации, зануда, каких свет не видывал, но очень любит инициативных людей. Кирилла того же, к примеру. "Он и тебя полюбит", – обнадеживающе пообещала Галка.
Как оказалось, этим предложением моя инициативность на сегодняшний день не исчерпалась. В прачечной… ну, то есть, в министерстве культуры… только мы расселись вокруг внушительных размеров полированного стола, как выяснилось, что министерский переводчик отсутствует. По причине или причинам, неизвестным следствию, как любят говаривать инспекторы Скотланд-Ярда в детективах с криминальным уклоном. И этот самый Пьер говорит министерскому начальству человеческим голосом: "Ничего страшного. У нас имеется свой квалифицированный переводчик. Мадемуазель Валентина". И улыбается мне, змея подколодная. Я, естественно, похолодела и даже отчасти помертвела – как после змеиного укуса. Однако делать нечего – села справа от начальства, и блокнотик достала из кейса. Жестом опытного и, естественно, квалифицированного переводчика. И, если честно – не подвела. Оправдала ожидания мирового музейного начальства. Помогло, конечно, что где-то в марте я делала доклад о Национальной галерее, которая в городе Лондоне. На пару с нашей оксфордской училкой-практиканткой – в смысле, она материалы предоставила и потом текст мой читала и правила. Так что всякие там слова типа "экспозиция", "холст-масло" и "единицы хранения" для меня труда не составили. Народ воспринял все как должное, однако Галка и особенно Герман впали в немое восхищение, которое они потом, перед обедом, высказали вслух. После обеда, кстати, мне пришлось доказывать самой себе, на практике, что ни одна на свете инициатива не остается безнаказанной – потому что у Тропинина с современниками мне тоже пришлось солировать. Заранее подсуетившийся Герман связался с музейной администрацией, так что встретили нас не просто как коллег, а как родных, и объяснения вызвался давать главный хранитель. Тут я, честно сказать, несколько раз поплыла, потому что хранитель, дабы произвести впечатление на дорогих гостей, пользовался такими словами, которые я и по-русски-то не очень воспринимаю. 
Однако все на свете имеет конец, причем конец этот нередко бывает счастливым. На следующий день, в процессе прощального посещения "Березки", благодарные музейщики приобрели роскошный альбом Эрмитажа на английском, каковой и был вручен мне на прощальном ужине, наряду с традиционными сувенирами, включая и неизбежную Эйфелеву башню из анодированного алюминия, и буклет-путеводитель по Лувру, и набор косметики – скромных размеров, зато из парижского магазина. Плюс еще и бутылочка черносмородинового ликера. Альбомчик, в смысле, альбомище, оказался не только приятным в смысле картинок, но и полезным с точки зрения текста – особенно его английская версия.
На обратном пути из Ша-два водила объявил, что дальше Маяковки нас не повезет. – "И не страшно, – сказала Галка, – выбросите меня на "Войковской", и все дела". – "Мне от Маяковки пешочком, – сказал Герман, – а вам, ребята, я дам талоны на такси". И вот мы остались с Кириллом вдвоем, впервые после той нашей недели. Он приобнял меня, легонько так, и говорит негромко и без особого нажима, будто о давно решенном: "Поедем ко мне". А скромная девушка Валентина деловито спрашивает: "Что, на всю ночь?" – "До самого утра", – подтверждает Кирилл. И продолжает, столь же деловито: "От меня позвонишь домой и скажешь, что рейс задерживается. Причем часиков до шести, в лучшем случае".
Такси поймали тут же. Езды было каких-то четверть часа. Кирилл смирно сидел в машине, ничего такого не позволил себе и в лифте. Тишком проникли в квартиру. И опять-таки он не накинулся на меня, что называется, едва переступив порог. Закрыл дверь на оба замка и на цепочку, только после этого включил свет в прихожей, и сказал хриплым шепотом довольно неожиданные слова: "Чаю хочешь?" – "Чего-нибудь покрепче", – ответила я тоже шепотом. И пока я шла за ним по коридору в гостиную, пока мы топтались у бара – я явственно почувствовала, что он смущен не меньше моего. И что наша первая ночь в его доме начинается совсем неправильно и потому может Бог весть как закончиться. И надо что-то делать. А для начала выпить.  Выпили – а он снова сидит. Скованный. Беру игру на себя: "Ну, как, мне звонить домой, предупреждать, что не приду ночевать?" – "Да, конечно же. На, звони…" Бодро набираю номер, бодро вру мамочке, что неотложные дела задерживают меня до утра раннего… "Где же ты спать будешь?" – заботливо интересуется мать. – "В кресле. В аэропортовском. Да и какой сон – поспишь тут с ними…" Последняя фраза вроде бы всколыхнула Кирилла, и когда я положила трубку, он, наконец, покусился на поцелуй. Каковой и получил, после чего я сказала деловито: "Мы уже не первый день знакомы – давай-ка по-взрослому. Я пойду в ванную, а ты пока разбери постель. И покажи мне, который твой халат…" – "Зачем тебе?" – "Ну, не голой же я потащусь в спальню, – усмехнулась я. – Надо же и совесть какую-то иметь…"
С первого раза, да еще и после перерыва у нас не очень-то получилось. Так, формально. Я практически тут же выскользнула из постели и под душ. А потом говорю: "Или мы соскучились недостаточно, или выпили мало". Пошли добавить. Сидим у журнального столика – я в его халате, он непонятно в чьем. Наверное, жены, потому что маловат, и Кирилл его то и дело запахивает на груди. – "Ну, расскажи, как съездили, – начинаю я самым светским голоском, на который только способна. – Как Галка? Хорошая напарница?" Интересно, думаю, что скажет – тем более в свете сообщенного мне Галкой. А он и говорит, человеческим голосом: "Я знаю, что ты всех собак на меня вешаешь. В смысле, всех девок. Но с Галкой мы уж точно никогда и ни-ни". – "Вот как?" – позволяю я себе удивиться и делаю хороший глоток. – "Да, вот так! Если хочешь – могу рассказать нашу историю". – "Валяй, рассказывай", – великодушно соглашаюсь я. И он приступает к изложению – не очень внятно, но в целом близко к Галкиному тексту. Как у них ничего не получилось. Давно уже, лет пять тому назад. Были они в городе Казани. И ведь гостиница удобная, и номера у них были отдельные, но сразу по приезде он не то, чтобы тянул – скорее, не решался, а потом у нее начались неудачные денечки. Вторая их поездка оказалась короткой и полностью совпала с роковой неделей ее лунного цикла. А в третий раз они было даже заперлись в его номере, но не успели толком раскочегариться, как раздался телефонный звонок: у клиента приступ аппендицита. Поэтому когда судьба свела их в четвертую поездку, то Галка еще по пути в аэропорт сказала: "Только, знаешь, давай без этого – потому что, ясное дело, кому-то наверху это очень не нравится…" На что он согласился, сказав со вздохом: "Ты права. Это – судьба". – "В смысле, не судьба", – уточняюще прокомментировала я. 
"Ну, а ты чем тут без меня занималась?" – перешел он в наступление. – "Да всякое было", – неопределенно ответила я. С загадочной улыбкой. И чуть-чуть потянулась, по-кошачьи. Так, чтобы халат слегка разошелся на груди. Припомнив при этом – причем неожиданно для самой себя – как именно и куда конкретно Юра мне залезал и как он меня ощупывал. Со всех сторон и со всем усердием. – "А поточнее?" – явно забеспокоился Кирилл. – "У гинеколога неделю провела", – сказала я с ясной, хотя, пожалуй, и чуть-чуть нагловатой улыбкой. – "Это с индианкой, что ли?" – "И с ней тоже". И я усмехнулась еще раскованнее. – "А также и без нее?" – спросил он с ноткой тревоги. – "А также и без нее", – ухмыльнулась я еще наглее. – "Что-то я не пойму: кто из вас в кресле сиживал?" – спросил он едва ли не испуганно. Я с деланным безразличием пожала плечами: "А по очереди". – "Ты-то зачем?" – спросил он явно дрогнувшим голосом. Тут я, наконец, осознала причину его беспокойства и поспешно добавила: "Да нет, ничего такого. К нашим с тобой делам отношения не имеет. Просто профилактический осмотр". – "Профилактический?" – "Именно". Я сделала очередной глоток и вдруг ляпнула: "Хочешь – могу рассказать, что он со мной проделывал…" – "Н-ну, излагай", – неуверенно проговорил он. И я начала свой рассказ. Впервые в жизни я говорила такие вещи вслух – и ведь не то, чтобы подружке, под настроение и под хмельком. А мужику, да к тому же любовнику. Самое трудное было – подбор лексики. Проблема, впрочем, сходная с той, что стояла передо мною на протяжении всей недели, когда мне приходилось доносить до Юры жалобы индианки – где болит, где свербит, где щекотно, где чешется… И чем подробнее я рассказывала, тем больше уверялась – про себя и в глубине души, – что поведение Юры было отнюдь не невинным. Что он меня в известном смысле трахнул – хотя и, скажем так, специфическим образом. Но все-таки… В сходных ситуациях обычно бабы говорят: "Только без рук" – а вот Юра как раз все проделал одними только руками. И ведь мне его действия доставили явное удовольствие – как ни стыдно в этом признаться. Впрочем, ничего и стыдного. И я торжествующе докончила: "А уже после всего, когда я оделась, он мне вот что сказал: "Не знаю, как насчет вашего характера или всяких там внутренних девичьих свойств… ну, нежность, доброта и все такое… Но если оценивать чисто формальные женские качества – скажем так, репродуктивного характера, то здесь вам многие могут только позавидовать". – "Это цитата?" – спросил Кирилл с видом растерянным и отчасти пришибленным. – "А ты как думаешь? Конечно, цитата. Мнение специалиста, слово в слово". И в комнате воцарилось молчание, которое я бы определила как тягостное. Малость поразмыслив, я решилась на белую ложь: "А еще он сказал, что искренне завидует моему партнеру". – "В смысле?" – не без труда выговорил Кирилл. Тут я взорвалась: "Дурак! Потому что такая баба – и досталась тебе. Вот тебе он и завидует!" Одним глотком допила до конца, отставила стакан и решительно встала. Распахнула халат и спросила: "Есть чему завидовать?" Тут Илюшка вроде как очнулся. Вышел из транса. Схватил меня, что называется, поперек живота и поволок в спальню. И там уже дал себе волю. При моем полном согласии, а также содействии и отчасти науськивании. Потом мы провалились в глубочайший сон, а очнулись, когда уже начало светать. Собственно говоря, я не проснулась сама – это Кирилл разбудил меня поцелуями. И вот в этот раз, в третий раз за нашу безумную ночь, я впервые в жизни поняла, зачем мальчики с девочками занимаются этими делами. Ставши постарше, я вполне нормально поддерживала – в сауне или на каком-нибудь девичнике, сопровождаемом крутой поддачей – специфические бабские разговорчики и даже сама, бывало, рассказывала кое-какие случаи из практики. Но про эту ночь, и особенно про этот мой первый оргазм, я никогда никому ничего… Ни за что! Я даже Кириллу об этом никогда не говорила – хотя мы с ним, особенно в разгаре нашего второго романа – или второй части нашего долготекущего романа – вели, бывало, различные задушевные разговоры и вспоминали минувшие денечки. Но эта ночь – нет, нет и нет. Это было мое и только мое.
Кстати о терминологии: это ведь потом я уяснила, что со мной произошло, оргазм там и все такое. А в тот момент я просто-напросто перетрусила – потому что сердце оборвалось, и я полетела вслед за ним с высоты небоскреба. Честно говоря, я так перепугалась, что на следующий день дрожащей рукой набрала телефон Юрия Алексеевича и, всхлипывая, пожаловалась ему на случившееся. "Приходи, поговорим", – успокаивающе отозвался он. Ну, снова раздевание, снова он живого места на мне (и во мне) не оставил – тем более что теперь-то я наблюдала за его действиями осознанно, как бы со стороны и с искренним, пусть отчасти и мазохистским, любопытством. Но потом, разобравшись со мной (и при этом, наверное, все-таки получив свое, искомое), он разъяснил мне, дурехе, общую ситуацию. В высокопарных выражениях поздравил с переходом в женское сословие. И выписал рецепт. "Теперь, поскольку ты стала взрослой женщиной, тебе надо быть осторожной – если ты, конечно, не намерена обзаводиться детьми буквально через ближайшие три квартала". – "Нет, не намерена", – решительно сказала я. И заискивающе добавила: "Спасибо за заботу". – "Всегда рад быть полезным. Попьешь месячишко – обязательно приходи, посмотрим, как организм на это реагирует. Сама понимаешь, теперь мы будем видеться регулярно…" 
Насчет регулярных визитов – это он в самую точку. И вообще, давайте начистоту: я тут как-то сказала, что у меня за всю жизнь было лишь двое – Кирилл и муж. В хронологической последовательности. Так-то оно так, да не совсем. Ну, не будем, разумеется, считать того, чье имя я даже подзабыла… Который устроил мне кровопролитие на прохладном речном песочке… И оставим в стороне те – ровным счетом три – случая (клянусь, не больше), когда я кое-что себе позволила в разных поездках: накоротке и наспех, исключительно по стечению обстоятельств. Но вот Юра – я ведь его лет тридцать с лишним навещала, пока он на пенсию не ушел. Не реже, чем раз в пару месяцев. И всякий раз раздевалась с замирающим сердцем, а он потом проделывал со мной различные вещи, от предчувствия которых сердечко-то и замирало. Впрочем, может это все – или почти все – не что иное, как плоды моего не вполне здорового воображения. Не знаю. Собственно, и речь не об этом.
А о чем же мы? Да о том, что как раз после моего второго визита к Юре общее положение вещей начало стабилизироваться. А взяла я дату этого визита в качестве точки отсчета не потому, что он стал какой-то исторической вехой… Впрочем, вру – стал. Ведь именно после него я почувствовала себя взрослой женщиной, которая контролирует свою репродуктивную деятельность. И свободна в выборе партнера, времени, места, способа и всего прочего. Ладно, допустим, партнера я не очень-то выбирала, он у меня был, как известно, один и тот же, но что касается  места и особенно способов… впрочем, это отдельный разговор. Лето же между тем повернуло на август и решительно двигалось к яблочному Спасу; я упрочила свое положение в системе и переходила от одной делегации к другой, практически без перерывов. Под вопли матери: "Остановись, отдохни немного, каникулы-то кончаются. Последние в жизни каникулы, между прочим". На что я отвечала: "Да, мамочка, спасибо тебе за заботу о единственном ребенке" (это вслух); а про себя: "Именно что последние каникулы, последний шанс наслаждаться свободой, общаться с иностранцами, есть всякие вкусные вещи, а еще и трахаться в свое удовольствие, не беспокоясь (благодаря таблеточкам) о нежелательных последствиях этого увлекательного занятия".

Начало взрослой жизни

В двадцатых числах августа Кирилл сообщил мне, что его приятель, живущий буквально в полутора шагах от "Спутника", отбыл на юга и оставил ему ключи от квартиры. Так что мы в течение месяца практически ежедневно заходили туда после ужина и ни в чем себе не отказывали – в смысле, я ему ни в чем не отказывала. Ради этих ежевечерних встреч Кирилл отказался даже от одной интересной поездки, потому что меня с ним не брали, а расставаться хотя бы на три дня… Да кто же делает паузы в медовом месяце. Вот такая у меня получилась генеральная репетиция lune de miel, пользуясь Галкиной терминологией. Правда, когда через четыре года пришла пора премьерного спектакля, то все вышло еще лучше. Значительно лучше, если по-честному. Во-первых… ну, даже не знаю, с чего и начать… ну, прежде всего, Гриша как мужик оказался круче Кирилла. Во всех смыслах, включая и исходные данные, хотя об этом-то я уж точно никогда с бабами не болтала. Но факты – штука упрямая. Мне могут резонно возразить, что важнее, не чем тебя трахают, а как… И это верно, разумеется – однако коли у законного супруга четыре сантиметра преимущества, причем это по самым консервативным расчетам, а по сути дела ведь и добрых пять… К тому же провели мы свой законный медовый месяц на Золотых песках, и это потом стали говаривать, будто бы курица – не птица, а Болгария – не заграница, а по тогдашним временам… И еще не следует забывать, что наш Юра – он родом оттуда. Мы, как только подали документы в ЗАГС, сразу же решили, что тянуть с этим не будем. Потому что нам самим так захотелось, а к тому же когда я перед свадьбой очередной раз навестила Юру, в смысле, Юрия Алексеевича, тот сказал мне открытым текстом: "Сколько тебе, детка? Уже считай, что двадцать шесть? Пора, матушка, пора. Самое время. Так что никаких контрацептивов – и полный вперед!" А почему сынишку Юрой назвали – вопрос сложный, хотя на него и существует готовый ответ: "В честь деда". Гришиного деда, заметьте при этом, даже не моего. Гришина это была и идея, так что никаких рассусоливаний на этот счет я и слушать не хочу. 
Познакомились мы с Гришей в Ленинке, самым прозаическим образом – в очереди на ксерокопирование. Копировали, разумеется, материалы для работы. Я ему чуточку помогла, с английским текстом, несмотря на то, что он, то есть, текст, был по его, то есть, Гриши, специальности, то есть, по физике. Ну, потом пошли пить кофе, а на следующий день он меня в Пушкинский потащил – там какая-то выставка была, средневековая гравюра или что-то в этом духе. И с тех пор взялся за девушку всерьез: театры, консерваторские концерты, литературные вечера… Так, потихоньку-полегоньку, он меня приручил. А можно считать, что и отбил у Кирилла. Девке уже двадцать пять исполнилось, а на свиданки – ведь подумайте! – только-только начала ходить. То есть, на свиданки в полном смысле слова – те, студенческие, по четвертый курс включительно, они не в счет, а в дальнейшем все вечера, что не в постели с Кириллом, я же ведь проводила или с делегациями в "Спутнике", или с подружками, или вовсе перед домашним телевизором. А тут начались настоящие свиданки, порой даже с цветами, предусматривающие при этом регулярные посещения всяких завлекательных мероприятий культурного характера. И приятелей у Гриши везде не счесть, билеты куда хочешь – запросто. А то и просто вечерок провести в компании его дружков – тоже невредное дело. С умеренной выпивкой и с гитарой. А на дворе осень, переходящая в зиму, делегаций немного, да в основном без выезда из Москвы – и посиделки с косноязычными индусами в ресторане "Спутника" давно уже потеряли свою первоначальную завлекательность. Стала я все чаще отказываться от таких работ по уик-эндам, предпочитая провести время с Гришей. А к Новому году он меня, наконец, уложил в постель, и тут я почувствовала, что четыре сантиметра лишних – это, может, и не самое главное в жизни, но в то же время и вовсе не лишнее. Тем более что все-таки это пять сантиметров – будем объективны. Плюс еще и всякие слова, которые каждой девушке приятно слышать. Ну, и нежное обхождение, прямо-таки галантерейное, причем в самом положительном смысле слова.
И поневоле пришлось крепко призадуматься о разумности образа и стиля своей жизни: с одной стороны, все вроде бы замечательно, и порхаешь как стрекозка от поездки к поездке, да только вот уже четверть века дурехе настукало, матримониальных перспектив никаких, в будни трахаешься с женатым мужиком, а в праздники веселишься либо с прогрессивно настроенными профсоюзными деятелями разных стран, либо в компании Галки и ряда других незамужних дев. Чью судьбу как-то неохота разделять. Короче: на 8 марта мы собирались у Гришиных приятелей, и он заехал за мной (учтите, что с родителями я его уже давно познакомила), и приволок огромный пук роз. Состоящий из двух равновеликих букетов – один, стало быть, мамочке. Пока я завершала свой туалет, они с матерью разместили цветочки в двух вазах; потом я позвала его к себе в комнату. Естественно, поцеловались, после чего он, не выпуская меня из объятий, говорит: "А что, если я тебе предложение сделаю?" Я – ну, вот честно! – не въехала и переспросила, как идиотка: "Какое?" – "Такое! – ответил он не без раздражения. – Оригинальное. Ты пойдешь за меня?" – "Вроде бы мы об этом еще не беседовали", – растерянно сказала я. – "Ну, вот считай, что и побеседовали. Если согласна, то я сейчас извещу твоих родителей…" – "Прямо сейчас?" Он прижал меня так, что косточки хрустнули: "Да, сейчас и немедленно!"
Документы мы подали буквально на следующий день, но поскольку выяснилось, что до конца апреля уже все очереди расписаны, а в мае мы как-то не рискнули, то окрутились первого июня. В день защиты детей. А девятого июня уже были в Болгарии. Атмосфера почти европейская, как в целом, так и в нашей отдельно взятой гостинице. Мне, сказать по правде, доводилось проживать и в более шикарных интуристовских отелях страны Советов, но зато впервые за свою пятилетнюю гостиничную жизнь я могла не опасаться, что в самый разгар забав щелкнет дверной замок под действием административного ключа, и в номер ворвется торжествующая этажерка. Надо признаться, что ощущение безопасного (в смысле, от вмешательства гостиничной администрации) секса было умиротворяющим; добавим сюда еще и осознание того немаловажного факта, что мы не просто резвились, а зачинали новую жизнь – это придавало нашим играм некий высокий философский смысл.
Однако я сильно забежала вперед. До периода сомнений и тягостных раздумий о разумности своей жизни оставалась еще целая тысяча лет (и полторы тысячи – до свадьбы), а пока в самом разгаре был тот безумный месяц в чужой квартире, за которым последовало разное: и неделя с Кириллом в шикарной двуспальной кровати питерской "Астории", и давно обещанный выезд в Тифлис, с Сергей Сергеичем и Стасом (без Кирилла!), где я, будучи единственной дамой на фоне троих зарубежных гостей, не считая двоих московских начальников, подвергалась настойчивым и целеустремленным атакам бесчисленных, регулярно сменяющих друг друга гостеприимных хозяев, каждый из которых неустанно и с самыми наилучшими намерениями пытался склонить переводчицу к непроизводственным отношениям, и Рождество в Риге (опять с Кириллом, а также с англичанами), и знакомство с прекрасным городом Баку (разумеется, при участии Кирилла)… Все это на фоне последнего курса и написания диплома. Потом я очень удачно распределилась – так, что основная работа позволяла совмещать ее с достаточно регулярными поездками, и зажила той же жизнью, что и большинство наших девок. День за день, от делегации к делегации, о завтрашнем дне не задумываешься, а мысли о послезавтрашнем начали приходить в голову, как уже было сказано, через тысячу лет. Или около того.
Однако миновал этот тысячелетний срок и настал день, когда я стояла в очереди на ксерокс, на четвертом этаже Ленинки, и заполняла соответствующий бланк, и симпатичный брюнет занял за мной очередь и обратился с вопросом чисто технического характера, и этот вполне невинный, абсолютно производственный разговор привел в конечном итоге к маршу Мендельсона, а затем к медовому месяцу на Золотых песках, а затем к появлению в моей жизни свертка, перевязанного розовой ленточкой – содержимое которого надо было кормить, укачивать, воспитывать, что на какой-то период полностью поглотило все мое время. Между тем муж Гриша защитил диссертацию, и это качественно изменило уровень нашего благосостояния, позволив взять няньку – тем более что и Юра достаточно подрос. И тут я, отчасти даже машинально, повлеклась по мужниным стопам и к пятилетнему юбилею ребенка исхитрилась получить из Высшей аттестационной комиссии свой диплом в темно-коричневой обложке.   

Скучно, девицы…

А потом, в один прекрасный и солнечный день… Да, обозначим фон картинки: Юре исполнилось пять лет, мамочка его уже отпраздновала тридцатилетие, размеренно-рутинная семейная жизнь начинает засасывать как трясина или зыбучие пески… На работе я появляюсь дважды в неделю, остальные дни – библиотечные, чахотку от такой производственной нагрузки вряд ли наживешь, но зато начинаешь вовсю платить дань скуке. 
Так вот, в один прекрасный и солнечный день, в пятницу, в первых числах сентября, выхожу я из Ленинки где-то около часу дня – завершив, стало быть, свою напряженную трудовую неделю – и носом к носу сталкиваюсь с Натальей, которая ведет группу в переулочек за библиотекой, где у них стоит автобус. Охи, ахи, поцелуи – и она говорит мне: поехали со мной, в "Спутник", пообщаешься с брошенным тобой народом. Ну, и поехала. А как только переступила порог гостиницы, тут же попала в зыбучие пески другого рода. Для начала – швейцар узнал меня и спрашивает: "Где пропадала?" – "Рожала", – отвечаю. – "Молодец! Ну, а теперь – опять за дело?" – "Наверное…" – отвечаю с некоторым оттенком неуверенности. А Наталья убежденно заявляет: "Куда ж она денется…" И тут на нас натыкается стремительно бегущий по своим таинственным делам Серега из спецсектора, известный любитель поэзии, которому Наталья докладывает: "Вот, привезла блудную дочь". На что Серега говорит, закатив глаза: "Кто услышал раковины пенье…"
А затем на меня накинулся Костя: "Где ты шлялась все это время?" Отвечаю стандартно: "Рожала". – "Мальчик, девочка?" – "Допустим, мальчик". – "Вот и прекрасно. А когда делом займешься?" – "Да она теперь солидная дама, кандидат наук", – подначивает Наталья. – "Не страшно. Мы всяких принимаем. Язык-то не забыла?" – "С какой бы стати?" – возмутилась я. – "Ну, мало ли… Родовая травма, например…" – "Тьфу на тебя! – возмутилась, в свою очередь, Наталья. – Ты бы лучше накормил девушку обедом, чем глупости болтать". – "Покормить-то я ее покормлю. Но не за просто так". И обращается непосредственно ко мне: "Выручай, Валентина! Надо встретить группу в субботу…" – "В субботу?" – задумчиво переспросила я. А Костя, заискивающе: "Ты же у нас великий спец по встречам. Укротительница тети Маши…" – "А что, она еще работает?" – "Хочешь знать, не на пенсии ли бабка-ежка? – вмешивается Наталья. – Как же, дожидайся". А Костя, услыхав в моем вопросе явную слабину, решительно сказал: "Пошли, за столом все обсудим". За столом и поговорили, под чешское пиво, красную икру и черные маслины, после чего я ностальгически попросила котлетку "Спутник", и официант Леха (вроде бы искренне мне обрадовавшийся) сказал: "Верна идеалам нашей кухни. Значит, наш человек!" А принеся заказ, спросил: "Не очень торопишься?" – "Не особенно", – честно сказала я. Да и куда торопиться. Юру из садика заберет свекровь, муж в пятницу приходит поздно: еженедельное производственное совещание, подведение итогов и определение краткосрочных планов (они-то пашут всерьез, в отличие от моей богадельни, хотя и получает кандидат физмат наук всего на четвертной больше кандидата наук филологических – к тому же я за каких-то два уик-энда эту разницу запросто смогу отыграть). – "Если начальник подождет минут двадцать – поспеет первая порция "Птички", и я принесу кусочек". – "Начальник подождет, – отозвался Костя, – если ты и его при этом уважишь". А когда Леха скрылся на кухне, Костя сказал: "Вообще-то тортик они приберегают к ужину, в обед у них хрен допросишься. А вот тебе – с широкой душой. Надо же, до чего народ тебя любит. А ты нас забыла. Стыдно". – "Никто и не забывал, – пробормотала я, искренне тронутая. – Так, обстоятельства…" – "Как же, диссертацию писала". – "Да, и к тому же защищала", – огрызнулась я. – "Ладно, защитилась – и хорош, – вполне мирно сказал Костя, как бы не замечая моего тона. – Теперь, значит, самое время делом заняться…"
Ну, и покатилось. В воскресенье после позднего завтрака мы вышли всем семейством на улицу, но только они на прогулку, а я уже готовая к работе. В сумке лежала та самая, заветная и не без труда разысканная пятничным вечером прозрачная папочка, с двумя листочками: на одном крупными буквами, но уже рукой мужа, выведено "AUCCTU", а другую бумагу накануне, сразу же после обеда, оформил Костя: на бланке международного отдела напечатано, что такой-то (новая, мужнина, фамилия) доверена торжественная процедура организации встречи и проводов делегации, прибывающей в СССР по линии ВЦСПС. Вскоре подкатила черная "Волга" – и водила (естественно, знакомый) только и сказал: "А, так ты переехала…", на что я отреагировала: "Еще замуж вышла и сына родила…", а Юра спросил меня: "Ты знаешь этого дядю?", а Гриша сказал, с нейтральной, впрочем, интонацией: "Мамочка у нас всех на свете знает…"
Прибыли в Шереметьево, открываю я волшебную дверцу ("Для официальных делегаций") – а там, естественно, Милка. Здорово располневшая и отчасти подурневшая. Оказывается, тоже родила, и девке четыре годика. Обсудили мы некоторые практические проблемы подрастающего поколения и аспекты их воспитания, после чего я двинулась к пограничным будкам, набрав по пути пачку деклараций и захватив тележку. Первый мой, после длительного перерыва, клиент оказался плюгавым мужичишкой, представлявшим профсоюзов пчеловодов острова Цейлон. Ну, какой ни плюгавый, а сил у него хватило довести до Москвы килограммовую пачку, сами понимаете, настоящего цейлонского чая, который привел мужа-чаехлеба в полный экстаз. Как, впрочем, и мое откровение насчет подлинного названия этой страны. Гриша буквально под стол полез, когда я довела до его сведения, что "Шри-Ланка" есть дань советскому стеснительному благонравию, а на деле формальное название Цейлона на сингальском звучит вовсе даже как Сри-Ланка. Вот выяснилось, что не знал этого мой супруг и повелитель. Этого он не знал, и еще кое-чего не знал про свою жену, но что ж об этом говорить…
Стало быть, домой я добралась часам к девяти, поскольку и ужин провернула пораньше, и езды мне теперь было всего ничего: семь остановок на метро по прямой – ну, и минут десять ходьбы от гостиницы до "Ленинского". Гриша встретил меня настороженно, но его настроение мгновенно переменилось, как только я достала из сумки роскошную коробку, на которой значилось "orange pekoe", а также прочие стимулирующие и вдохновляющие слова. Он, не медля, поставил чайник, и через пятнадцать минут мы уже наслаждались божественным напитком. Потом, в постели, муж умиротворенно высказался в том смысле, что если мне удастся заручиться поддержкой старшего поколения, то он лично не будет особо возражать против моей международной деятельности и даже готов оказывать как моей, и своей мамочке посильное содействие в деле воспитания ребенка. 

Скучать некогда

После этого уик-энда моя жизнь в немалой степени переменилась. Теперь на рабочем месте, в течение двух присутственных дней, я занималась реальным делом, по возможности не отвлекаясь на чаепитие и болтовню, а в среду сиднем сидела в библиотеке, набирала материал – с тем, чтобы понедельник и пятницу использовать преимущественно в своих интересах. Забавно, что перемены коснулись также домашней жизни: мамочка стала активнее помогать мне, причем по причинам, мне лично вполне понятным. Хотя мы с ней изначально старались не обсуждать моего мужа, но у меня сложилось внятное ощущение, что он ей не очень нравится. Стало быть, проводя больше времени у нас дома, она достигала двух целей. Во-первых, досадить зятю своим присутствием, а во-вторых… Вот как хотите, а не могла я отделаться от мысли, что освобождая меня от домашних забот, мать подспудно надеялась, что я воспользуюсь этой свободой в чисто женском плане и – рано или поздно, но лучше бы пораньше – сооружу муженьку рожки. Небольшие такие, аккуратные, но вполне явно выраженные. Она даже спросила – вроде бы невзначай: "Ну, как твои старые друзья-приятели?" – а когда я принялась было рассказывать, кто из девок вышел замуж, кто родил, а кто уже и развелся, она решительно перебила меня, сказав открытым текстом: "Я имею в виду твоего приятеля, этого, как его… Кирилла…" – "А что – Кирилл?" – и я даже глазками поморгала, якобы в недоумении. – "Ладно тебе", – усмехнулась мать.
Это у нас впервые в жизни такой откровенный разговорчик получился. Собственно, не очень-то и получился – оборвавшись в самом начале, но, тем не менее, мать явственно дала мне понять, что все знает, а об остальном догадывается. Самое забавное, что мое удивление – или недоумение – было отчасти обоснованным: вот уже пару недель я вертелась в "Спутнике", и утром, и днем, и в ночное время заскакивала, привезти клиента или забрать его для транспортировки в аэропорт – а Кирилла все нет как нет. В смысле, не наблюдается в пределах прямой видимости. Дней через десять я не выдержала и спросила у Галки, невзначай и к слову: где, дескать, старая гвардия. "Ты знаешь, – ответила Галочка–чистая душа, – вот и я что-то давно его не видела…" – "Забавно, – сказала я – то есть, разумеется, не сказала, а подумала, – стоило мне вернуться, как тотчас он и исчез. Мистика какая-то…"
А между тем я наконец-то попала в лапы того самого Игорька, относительно которого Кирилл меня предостерегал сто лет тому назад. В первый мой период переводческой деятельности я так с ним и не познакомилась – потому хотя бы, что в нашем тандеме с Кириллом Игорек был бы явно выраженным третьим лишним. А тут – примерно на десятый день своего второго пришествия сижу я в нашем привычном прибежище за пальмами, и подходит ко мне целая делегация: неизбежная Наталья, а с ней парочка, вся из себя элегантно и не по-нашему одетая. Наталья, кстати, за эти годы жутко изменилась: постарела – то есть, не то, чтобы постарела, а просто стала выглядеть на свои сорок, плюс к тому еще какая-то ободранная, причем во всех смыслах, включая и одежку. Зато эта парочка… – "Вы не знакомы?" – спрашивает Наталья светским голосом. Я, как девушка воспитанная, выпросталась из кресла и встала в полный рост. Познакомиться, а также и продемонстрировать свой бирюзовый брючный костюмчик – видит Бог, не хуже, чем у этой бабы. А Наталья продолжает свою посредническую деятельность: "Игорь – он по твою душу. У него важная работа… в смысле, клевая работа с важной делегацией". И мадам – в смысле, Вера – вступает второй скрипочкой: "Ему нужен как раз такой человек, вроде вас, с академической степенью. Чтобы произвести впечатление на клиента". Тут, наконец, и сам Игорь отверз уста, обратившись не без сдержанного раздражения к сопровождающим его дамам: "Погодите, дайте мне-то хоть слово вставить. А то Валентина решит, что я недотепа и сам не в состоянии ни о чем договориться…" – "Ну, что вы, – отвечаю вполне ангельским голоском, – я стараюсь не думать о людях сразу самое плохое…" – "Ладно, Наташа, пошли, пусть сами разбираются", – сказала Вера, решительно выходя из дурацкого положения. 
А Игорек как ни в чем не бывало уселся рядом со мною и говорит: "Эксклюзивное предложение. Шотландский генсек, с советницей по вопросам культуры. Она же, наверное, любовница… Кстати, как у вас со временем? В смысле, со свободным временем?" Я восприняла вопрос совершенно нормально, сходу отбросив какую бы то ни было двусмысленность контекста, связанного с упоминанием любовницы, и дала именно тот ответ, в расчете на который вопрос был задан: "Вообще-то я работаю. Но имеются свободные дни, которыми могу маневрировать – в разумных пределах, конечно…" – "Они прибывают в четверг вечером, на уик-энд едем в Вильнюс, в Москву возвращаемся в понедельник утром, и в ночь на вторник окончательные проводы". – "Значит, пятница и понедельник, – деловито и лаконично отреагировала я. – Нормально. Вписываюсь". – "Вот и прекрасно. А насчет вашей степени – тут без шуток. И в самом деле желательно произвести на них впечатление. Какая у вас тема диссертации?" Я усмехнулась: "Семасиологический анализ названий основных цветов спектра". – "Так вы лингвист?" – сказал он с ноткой разочарования. – "А вы думали – литературовед? Влияние Озерной школы на поэзию Ти Эс Элиота? Увы, нет". – "На нет и суда нет. Сойдет и семасиология. Даже лучше. Вы только старайтесь пользоваться в основном многосложными словами…" – "И по возможности избегать четырехбуквенных?" Он усмехнулся и сказал, отчасти игриво: "А вы опасная женщина…" – "Я-то?" И сама ответила на этот отчасти риторический вопрос: "Да, опасная…" Тем самым ставя работодателя на место и предопределяя рамки наших отношений: рамки – узкие, отношения – формальные, исключительно деловые.
В четверг – нежданно-негаданно и как назло – свалилась срочнейшая работа, пришлось сидеть, не вставая, и где-то к четырем я с ужасом осознала, что дел еще на пару часов, не менее. Чтобы не посвящать коллег в свои неслужебные делишки, решила не пользоваться телефоном в комнате, а выскочила на улицу и за две копейки сообщила Игорю о складывающейся ситуации. – "Ничего страшного, – спокойно отозвался он. – У нас две машины, так что я пошлю одну к вам. Часам к шести. Запишите номер и диктуйте адрес. Встретимся прямо в Шереметьево". Я чуть перевела дух и вернулась за  машинку. А где-то в пять с небольшим вдруг с радостью обнаружила, что последние две страницы перевода – фактически резюме документа, так что я их сделала с той скоростью, с какой я умею печатать. А печатаю я быстро и чисто, это уж само собой… Стало быть, без двадцати шесть я уже приступила к раскладке страничек по экземплярам, и времени хватило даже, чтобы доесть оставшуюся с обеда булку. Ровно в шесть я была на условленном месте – на углу, естественно: не заказывать же черную "Волгу" к институтскому подъезду.
К счастью, водила оказался знакомым, по старым еще временам – мужик аккуратный и опытный. Домчал он меня за каких-то сорок минут, так что я оказалась в Шереметьево до срока. Естественно, ринулась причесаться и привести себя в порядок, а когда вышла из сортирной двери, то буквально столкнулась с тетей Машей. – "А, это ты, – сказала она равнодушно, будто и не прошло почти шести лет. – Встречаешь кого?" Я назвала номер рейса, на что она сказала тем же безличным голосом: "Этот ко мне падает. Ну, пошли…"  По дороге она спросила: "Где была-то? Уезжала куда-нибудь?" Я рассказала ей про Юру, умолчав при этом (на всякий случай, чтобы не дразнить гусей) насчет диссертации. – "Теперь, значит, малый уже взрослый, и ты опять за старое? Ну, что ж, давай, давай…" При этих словах мы подошли к таможенной стойке, и тетя Маша – чудеса продолжались! – сказала сидящему там мужику: "Вот, заметь девушку. Она из ВЦСПС". – "Вас понял, Марья Тимофеевна", – почтительно отреагировал тот. И – мне: "Милости просим, зеленый свет нашим родным профсоюзам".
Я вошла в зону и огляделась – Игоря, естественно, еще не было. Он объявился минут через пять после того, как объявили о посадке. Влетел, взъерошенный и запыхавшийся – и буквально остолбенел, увидев меня, деловитую и спокойную, не забывшую к тому же прихватить тележку. – "Как же вы сюда проникли? – пробормотал он растерянно. – Без удостоверения… Да еще и эта ведьма дежурит…" – "Тетя Маша – не ведьма, а моя хорошая приятельница, – сказала я наставительно. – Она меня просто так пускает, по старой памяти…" Игорь недоверчиво посмотрел на меня: "В таком случае вы-то… у вас-то… ну, хвостика нет?" – "Мы, белые ведьмы – мы бесхвостые", – небрежно бросила я. Он покрутил головой: "Рассказывали мне про вас чудеса – но чтобы до такой степени…"
Клиенты не заставили себя ждать. Генсек оказался, как и водится, типичным английским – а пусть и шотландским – активистом из низов. Морда  отчасти кирпичом. Откликается на имя Джон. Шикарный костюмчик, сразу видно, что дорогого стоит, но можем себе позволить: теперь наша взяла и мы у власти. А вот советница по культуре – девушка с виду не вполне обычная. Стриженая считай что наголо, темно-рыжая, выглядит отчасти не от мира сего. А отчасти – видик такой, что не в каждую гостиницу впустит опытный швейцар: юбка до полу, кофтенка с глубочайшим вырезом, да и в глазах ****ский блеск. Ну, допустим, не устойчивый блеск, а так, временами проблески – но все равно… Если бы я стояла на дверях – точно не пустила бы. Вернее, пустила бы только за определенную, заранее оговоренную сумму. Представилась она: "Кейт". И уточнила наставительно: "Именно Кейт – не Катрина, и уж тем более не Китти". – "А я, – говорю, – Валентина". – "Что, круглый год Валентина? Не только 14 февраля?" Уела она меня, стало быть. Только собралась я ей на это сказать что-нибудь достойное, как Игорь подозвал нас поближе и принялся рассказывать о программе пребывания. А там и багаж подоспел. Стали размещаться по машинам: мужики сами по себе, а мне значит, с ней рядышком. Сели, поехали. По дороге она принялась расспрашивать про все на свете: где едем, что вокруг, и по истории вопросы, включая хронологию, и бытовые, насчет зарплаты и жилищных условий советского народа, и политические, и литературно-художественные. Да, думаю, была бы тут не я, а та же Наталья – что, кстати, далеко не худший вариант – поплыла она бы и опозорилась… А я держусь. Первый натиск отбила, и сама перешла в наступление: тоже насчет доходов поинтересовалась, и про цены на разные сорта шотландского виски, а также сколько дерут за овсянку в общепитовских предприятиях разной категории. В общем, разговорились нормально, к "Спутнику" подъехали почти друзьями. Хотя, естественно, еще и не подругами. 
Отношения стали налаживаться за ужином, и хотя "Столичная" пришлась им не по вкусу, об ее эффективности – в смысле, убойной силе – они отозвались положительно. После ужина генсек предложил подняться к нему и принять по чуть-чуть виски на сон грядущий. А номер у него – люкс, как и положено по статусу; я за всю предыдущую пятилеточку ни разу не сподобилась иметь дело со столь высокопоставленными братцем и потому просто-напросто не знала, что существуют в гостинице такие апартаменты – трехкомнатные, с шикарной гостиной, где мы и разместились вокруг низенького и очень уютного столика. Впрочем, виски ихнее мне не понравилось – дымком отдает. Так я и сказала. А на встречный и вроде бы с подковыркой заданный вопрос заявила со свойственной мне прямотой, что да, джин нравится больше. Впрочем, вроде бы расстались по-дружески. Более того. Перед уходом Кейт попросила меня заглянуть к ней на минуту – вопрос у нее ко мне имеется, чисто женский. Номер ее на том же этаже, и хотя с люксом, разумеется, не сравнить, но все же вполне приличный. Вопрос же оказался не вполне – ну, не то, чтобы неприличным… скажем так, неоднозначным. Или неординарным. Закрыв поплотнее входную дверь, Кейт прямым ходом направилась в ванную, закрыла и ту дверь, после чего, пустив душ, уже на фоне всех этих чисто шпионских предосторожностей, спросила меня едва слышным шепотом: "А правду говорят, что в советских гостиницах есть специальная полиция нравов, и они следят за тем, чтобы никто не смел ночевать в чужом номере?" Я вытаращила было глаза, и она с готовностью пояснила свою мысль: "Мы же ведь с Джеком любовники. Так могу я провести ночь с ним? Или это запрещено?" – "Кем запрещено?" – задала я, в свою очередь, не менее дурацкий вопрос. – "Ну, почем я знаю – кем… Кей-джи-би, например…" Я только махнула рукой: "Станет тебе кей-джи-би такой хренотой заниматься". – "Значит, это безопасно?" – "Ну, если не забывать о стандартных предосторожностях и пользоваться противозачаточными средствами…" Кейт расхохоталась: "А знаешь, у тебя чисто шотландский юмор – тонкий и ядовитый…" Тут мне пришла в голову более серьезная штука. Насчет нашей поездки. И я сказала прямым текстом, что вот две предстоящие ночки в поезде я бы предпочла провести с ней – в смысле, чтобы не ехать в одном купе с Игорем. Так что если она не против и готова пережить такую разлуку… Мы скрепили договоренность поцелуем (что было проделано по ее инициативе и при моем непротивлении) и расстались до завтра.
  На утро нас принимало большое начальство, и два часа я отпахала по полной мере. Ко всеобщему, вроде бы, удовлетворению. Во всяком случае, удостоилась благодарности. Кстати, не такая уж частая вещь: похоже, что советские боссы прямо-таки физически и органически не в состоянии выдавить из себя в конце беседы эти простенькие слова "Спасибо за перевод". На протяжении предыдущих пять лет мне довелось слышать такое раз пять. Ну, семь. После обеда у нас было более-менее широкое  совещание в узком кругу: человек шесть начальничков, хотя и калибром помельче утреннего – скорее на уровне самого Игоря. Тут уже обсуждались конкретные вещи, и даже был набросан некий документ, который предстояло подписать в понедельник. Как я поняла, вся поездка и затевалась исключительно ради этой подписи шотландского брата. 
На ранний ужин с нами увязалось трое халявщиков из числа участвовавших в дневных посиделках, и один из них завел нескончаемую беседу про наследие Ильича и школу коммунизма, каковой, как известно, принято считать профсоюзы. Мало того, что из-за его беспрестанной болтовни я не смогла толком поесть, так он еще и выдвинул ценную инициативу: по пути на вокзал заехать на Красную площадь и насладиться торжественным зрелищем смены караула у мавзолея. Делать нечего – поехали. Но только не в своем узком кругу – этот мужик увязался с нами, заявив, что проводит нас до вокзала. Вступивши на брусчатку, он уверенно взял на себя роль экскурсовода и принялся во всех деталях знакомить шотландских товарищей со славной историей этого священного места. После того, как разводящий повел отстоявших свою смену ребяток отдыхать, а дорогие гости зачехлили свою фототехнику, я деловито сказала Игорю: "На поезд бы не опоздать…" На вокзал прибыли с нормальным запасом времени. Мужик, вместо того, чтобы распрощаться по выходе из машины, поперся с нами на перрон. И по пути спрашивает, причем ни капельки не понижая голос, будто бы я и не иду рядышком: "Скажи-ка, Игорь, у тебя претензий к переводчице нет?" Я насторожилась. А он напористо продолжил: "Вот я, например, плохо ее понимаю". – "А шотландца ты сечешь?" – спросил Игорь не без затаенной иронии. – "Его не понимаю вообще. Но у него, ясное дело, акцент. Наши-то переводчики для меня обычно не проблема – ну, может, не каждое слово разбираю, но все-таки… А вот с этой девушкой – плохо. Чувствую, что не в состоянии контролировать ее перевод, и меня это настораживает…" Тут Кейт, уставши слушать монолог на непонятном языке, решительно вмешалась: "О чем речь?" Такой простой вопрос оказался мужику под силу, и он решил ответить напрямую, не прибегая к моим ненадежным услугам. И выдал открытым текстом, на свойственном ему лично английском: "I not understand she". Поскольку фраза оказалась куда как двусмысленной, я решительно уточнила: "Он говорит, что не понимает мой английский". – "А русский он понимает?" – хмуро спросил генсек. – "Yes!" – бодро отреагировал мужик. – "Ну, так скажи ему по-русски, что твой английский ему просто не по зубам". Не успел Игорь открыть рот – возможно, чтобы сказать "Это не переводите!", как я поспешно довела до сведения хулителя точку зрения шотландского начальства.
Тут мы ко всеобщему счастью добрались до нашего вагона. У мужика хватило ума прекратить этот разговор, и, пожелав всем (через мое посредство) счастливого пути, он отбыл восвояси. А мы заняли места согласно заранее утвержденной диспозиции – мальчики отдельно, девочки отдельно. Я предложила Кейт, пока суть да дело, пока колесики не застучали на стыках, переодеться по-дорожному. Мы закрылись в купе, я проворно облачилась в джинсовый костюм, достала сумку с туалетными принадлежностями и проделала еще ряд полезных дел. Кейт с задумчивой мордой уселась на свою полку и пару раз подпрыгнула на ней, оценивая степень упругости и мягкости – или жесткости. Потом решительно сказала: "Ты знаешь, мы сейчас выпьем немного, поболтаем, а потом – перед сном – оставьте нас с Джеком на часок". Хихикнула и пояснила: "Хотелось бы хоть разок трахнуться на такой вагонной полке. Потому что есть у меня страсть: опробовать все возможные места, варианты и способы. Ты как, не против?" – "А минут за сорок не управитесь?" – спросила я. – "Там видно будет…"
Когда час спустя шотландские товарищи закрылись в купе и занялись освоением нового для них места сожительства, мы с Игорем вышли в коридор, встали рядышком у окна и какое-то время молча наблюдали за редкими улетающими прочь огоньками. Потом Игорь с явной неохотой вернулся к разговору на перроне: "Вы только не обращайте внимания на дурака…" – "Я и не обращаю, – бодро отозвалась я. – Ни на данного конкретного, ни на эту категорию млекопитающих вообще…" Мы снова уставились в темноту ночи, после чего уже я нарушила надолго воцарившееся молчание: "Хотя, вообще-то, может, и не следовало дожидаться реакции клиента. Целесообразнее было бы вам лично вмешаться и восстановить историческую справедливость". – "В смысле?" – "Ну, в том смысле, что вы-то мой английский можете оценить. Кстати, – тут я решила подпустить малость подлянки, – не только Джону мой перевод нравится. Вот и сегодня утром…" – "Да, начальство было от вас в восторге". – "Ну, вот, видите…" Следующую паузу нарушил снова Игорь, спросив как бы вскользь и между прочим: "Будете писать об этом инциденте?" – "Я вообще-то не писательница, а читательница…" – "Ну, положим, я видел, как вы с Сергеем увлеченно беседовали. Уж, наверное, о поэзии…" – "Исключительно. И напрасно иронизируете – других общих тем у нас нет…" Во время следующей паузы я снова, уже который раз, принялась обсасывать свою любимую думу: "А ведь прав мужик – кого же еще и опасаться-то, если не таких, как я? Со всеми, включая Серегу, на ты. Мало того – тетя Маша ее в зону впускает без документов. Ну, что тут скажешь? Интересно, все ли так про меня думают – или через одного? Уж наверное большинство – кроме чистой души Галки и… и Кирилла…" Тут мои думки свернули на другую дорожку, и я начала вспоминать кое-какие эпизоды из железнодорожных путешествий с Кириллом. Настолько увлеклась, что даже легонько вздрогнула, когда Игорь вывел меня из сладостного ступора следующим вопросом: "Ну, и долго они там будут?.." – "А что, завидно?" – чуть не спросила я. Но сдержалась и только пожала плечами. Хотя стоять и пялиться в темноту мне уже наскучило, да и спать хотелось. А вот чего вовсе не хотелось – так это предлагать Игорю зайти в наше с Кейт купе и подождать там. И не потому, что я чего-то опасалась. А просто не хотелось… Впрочем, минут через пять Игорь сказал, и вполне резонно: "А не посидеть ли нам у вас? А то неудобно получится – они выйдут, а мы тут, под дверью, как будто подслушиваем". – "Или на стреме стоим, – усмехнулась я. – Действительно, пошли…"
Вскоре к нам, сидящим напротив друг дружки и молчащим в тряпочку, присоединилась Кейт, встрепанная и довольная. Игорь тотчас же вскочил и ринулся к себе. – "Ну, пошла зубки чистить", – оптимистично заявила я. Подхватила свою сумочку и отбыла, сказавши: "Учти, в том конце вагона тоже есть умывальник". Совершая свой нехитрый туалет, я снова мысленно вернулась к нашим с Кириллом вагонным приключениям. Да, разумеется, стук колес и вообще вся дорожная обстановка достаточно – ну, не романтичны, так своеобычны… Но вот невозможность привести себя в порядок после всего… Вот, говорят, там имеются вагоны с душем… Там вообще много чего имеется – включая возможность снять гостиничный номер на пару часов хоть среди бела дня… Что-то вы, девушка, как этот самый… рядовой Иванов: все об ей думаете… Вернувшись более-менее готовой ко сну, я понадеялась, что на сегодня – все. Однако выяснилось, что меня ждал очередной за этот день сюрприз. Войдя в купе, я сказала Кейт: "Ну, а ты чего ждешь?" То есть, согласитесь, фраза самая что ни на есть нейтральная. В ответ она не взяла свою пеструю сумочку с туалетными принадлежностями, лежащую в готовности на столике. В ответ она взяла и обняла меня. Ну, допустим, приобняла. Сказать, что я обалдела – так это ничего не сказать. Она же, увидев мои вытаращенные глазищи, спросила не без искреннего удивления: "Ведь сама напросилась со мной ехать – так чего же?" – "Я не то, чтобы с тобой, – растерянно сказала я, высвобождаясь из ее полуобъятий, – а чтобы не с ним…" – "Странные вы какие-то, русские. Сами не знаете, чего вам надо. Ладно, в таком случае будем спать…" И пошла себе, размахивая сумочкой.
Вильнюс встретил нас, еще на подъезде, легким дождичком. А на вокзале нас встречала крупная блондинка по имени Дануте, представившаяся как заместитель начальника общего отдела. Ей ассистировали два мужичка непримечательной внешности, которые подхватили наши немногочисленные вещички и решительно поволокли их в нужном направлении. Далее все было по стандартному обыкновению. Гостиница, где мне, как разнополой с сопровождающим, отломился отдельный номер (вот еще почему люблю ездить с мужиками – с той же Вероничкой, к примеру, нас бы, не взирая на ее отчасти руководящий статус, все равно запихнули бы в двухместный; впрочем, поездка с мужиком осложняется проблемой двухместного купе…). Завтрак – приличный литовский завтрак: обильный молочный стол и разнообразные копчености. И их замечательный хлеб с тмином. Обычная задушевная полуторачасовая беседа с местным начальством на тему развития демократических тенденций в профсоюзном движении. Прогулка по мокрому асфальту – хотя дождя как такового уже не было, – с заходом в Святую Анну, а также к Петру и Павлу. И заслуженный мною обед. Вот за обедом у нас и продолжились вчерашние радости. Нет, неудачная поездка, это я точно говорю. Или этот Игорь мне не в масть. Но при любом раскладе – сказала я себе твердо: SABENA. Что, как известно, означает не только название авиаперевозчика, но также и имеет самостоятельный смысл, а именно: such a bloody event never again. То есть: такая хреновина не должна повториться никогда.   
А случилось вот что. Сели мы за столик, и Дануте эта с нами – ну, как водится, местный человек, чтобы всякие неожиданные проблемы решать, типа водка несвежая или мясо пережаренное. Впрочем, проблем такого рода не возникает в принципе, поскольку ресторан вполне качественный, а питание еще лучше. И особого разговора застольного вроде бы нет, что и славненько – хоть поесть можно по-человечески. Выпили пару тостов, разобрались с супом, приносят нам мясо с прекрасным соусом по имени бешамель. Консистенция что доктор прописал, и еще чуть-чуть тертого хрена добавлено, для духовитости. Все погрузились в процесс еды, и я – прямо скажем – глубже всех. При этом Джон с Кейт обмениваются какими-то необязательными репликами, даже косвенно не связанными с проблемами борьбы трудящихся за свои права. И вдруг эта Дануте влезает с вопросом. И ведь не к шотландцам ("Дескать, о чем это вы, ребята?"), а к Игорю: "А почему это ваша переводчица не переводит, что они говорят?" Я спокойно объясняю, что разговор у них частный, и может, даже, не для посторонних ушей. – "Но вы-то слышите, что они говорят?" – "Я-то слышу, хотя и не вмешиваюсь, потому что они о своем…" Снова чуткая Кейт реагирует, как и давеча на перроне: "О чем речь?" Объясняю. – "Скажи ей, – ухмыляется советница по вопросам культуры, – что мы интересуемся рецептом этого чудесного соуса". Дануте немедленно подхватывается и убегает из-за стола. Мы переглядываемся и в полной тишине подчищаем тарелки. Тут же в пределах видимости появляется заместитель начальника общего отдела, таща на буксире упитанного мужика в белом колпаке. Господи, это она шеф-повара приволокла, рассказывать про рецепт соуса. Ну, в целом все обошлось. Шеф даже порадовался такому вниманию со стороны зарубежных клиентов и пообещал нам на ужин нечто особенное. Секрет и сюрприз.
Сюрприз оказался национальным литовским блюдом – гусь, начиненный белыми грибами с гречневой кашей. Ничего подобного я в жизни не ела и потому полностью занялась столь важным делом. А Дануте вдруг решила углубиться в профсоюзную жизнь и полезла со своими профессиональными вопросами. Ну, ребята ей отвечают – но сквозь зубы и как бы между прочим, поскольку тоже заняты гусем, при брусничном гарнире и красносмородиновом вине поразительной вкусноты. Я – если честно, столь же сквозь зубы – ей перевожу. Особо даже и не вслушиваясь в ответы, потому что, слава Богу, завсегда все и то же – как справедливо отмечал Александр Аркадьевич. И вдруг встревает Игорек и поправляет меня – прилюдно, по-русски: дескать, не такая структура этой системы, а вот эдакая. В иной ситуации я бы, может, смолчала и кивнула головой – а тут вдруг озверилась и переспросила Джона. Он повторил сказанное, и оказалось, что перевела я правильно! Именно это и имел в виду наш дорогой генеральный секретарь – а сведения Игорька либо устаревшие, либо относятся к другому вопросу. Ну, недослышал. Или спутал – бывает. Замни дело для ясности и не позорься дальше. А он вдруг полез: как же так, да не может быть. Джон посмотрел на него как на идиота: может! Раз я так говорю – значит, так оно и есть. И я не без садистского удовольствия ввожу эту Дануте в курс дела: дескать, то, что я сказала в первый раз, это верно, а остальное, сказанное сопровождающим, вычеркните из протокола как не имевшее место. После чего идиотка Дануте спрашивает: "А вы уверены?" Ну, вообще-то она, наверное, меня спросила, не ошибаюсь ли я с переводом, и все такое. Я же, озверев оттого, что мне испортили такой ужин, иду на легкую подлянку и перевожу сказанное дословно. Дескать, are you sure?
Надо было видеть, как взвился Джон. И как Кейт принялась заступаться за своего начальника – любо-дорого посмотреть. Как она завопила, что им претит эта некомпетентность, что в Москве они разберутся во всем, и что надоело, когда единственного человека, работающего без сбоев – в смысле, переводчика – постоянно пытаются на чем-то подловить и в чем-то обвинить… Игорек перепугался по-настоящему. Первым делом, он коротко бросил мне: "Это не переводите!" Потом сказал Дануте: "Займитесь, пожалуйста, десертом и дайте нам возможность поговорить в узком кругу" (в смысле, "Вон из-за стола!"). И потом стал долго и путано оправдываться – он, дескать, не то хотел сказать, и не то имел в виду, а переводчица наша – вообще самая лучшая в советских профсоюзах. Я сидела и тихонько млела. А потом сказала, что все это ерунда и что все мы устали после ночи в поезде и что сейчас самое время разойтись по кроваткам… "Ничего подобного! – заявила Кейт. – Вечер только начинается! Впереди еще десерт и ликеры – ведь не даром же Игорь отправил местную даму проследить за тщательным исполнением этой части программы…"
Надо сказать, что Дануте грамотно оценила чрезвычайность сложившегося положения. И приняла достойные меры. Стол в мгновение ока украсился несколькими графинчиками с разноцветными ягодными ликерами, в центре воцарился роскошный с виду торт, отделанный соответствующими ягодными вставками и орнаментами, а также блюдо сыров. Плюс к тому она притащила с собой какого-то мужика, который рассказал про все ликеры и сыры, а также изложил – вкратце – рецепт торта. Джон оттаял и с усердием взялся за дело, тем более что мужик определил рекомендуемую последовательность употребления ликеров. Точнее, настоек. Под свежайший сыр нескольких сортов, да с тортом все это пошло очень хорошо.
Потом мы вышли проводить Дануте до машины и чуть-чуть прогулялись возле гостиницы на сон грядущий. Потом шотландцы отправились в койку, а мы присели в гостиничном холле, в глубоких креслах, и Игорь сказал: "Ну, теперь-то уж точно про меня напишите?" Я ответила с максимальной честностью: "Написать не напишу, а вот на словах придется предупредить…" – "Кого? Сергея?" – "Или еще кого-нибудь…" – "А зачем?" – "А затем, чтобы парировать ваше писание. Ведь вы-то со своим приятелем обязательно напишите?" – "Можем договориться, – сказал Игорь. – Вы молчите про черного ягненка, а я молчу про белого ребенка…" И через силу улыбнулся.

Кирилл – продолжение (осень)

Вот и вернулась я в Москву, и проводила восвояси шотландскую компанию (получив от Кейт довольно неожиданный и очень ценный подарок – библию на английском), и вот уже считай месяц прошел с моего возвращения к старой жизни (теперь-то знаю – спасибо Кейт – как там сказано про ветер: "returning on its course") – а Кирилла все не видно. Позвонить же ему – как-то не с руки. Не скажу, чтобы западло – скорее, неудобно. В смысле, с какой бы стати. Мы ведь все эти годы не то чтобы не трахались или там не виделись – мы почти и не перезванивались. Почему? Вот уж и не знаю, что сказать. Ведь тогда – ну, в начале Гришиной эры – мы даже и не расцапались. Просто я перестала появляться в "Спутнике" и прекратила играть в эти игры. Гриша меня, можно считать, не у Кирилла отбил, а у ВЦСПС в целом. Я который раз пролистала наискосок историю своей жизни пяти-с-лишним-летней давности: начало осени – появление Гриши на горизонте и начало культурной жизни под его водительством; конец года – начало нашей с Гришей, что называется, интимной жизни и практически полное прекращение профсоюзной переводческой деятельности; с 7 марта я обретаю статус невесты, в июне – свадьба и медовый месяц (и какой сладострастный – чего ж тут скрывать!), потом появление Юры, потом работа над диссертацией… Да, все так оно и было, и можете судить сами: Кирилл в этот насыщенный график просто не вписывался.
Так вот. Сижу я, размышляю о своей жизни, включая ее интимные аспекты – под пальмой сижу, где бы еще – в ожидании Игоря, который должен принести мне бланк счета для заполнения. Тут появляется Серега, со словами: "Тебя-то мне и надо". – "Большая честь", – неопределенно отзываюсь я. Интересно, чего ему надо от меня. А он сходу отвечает на незаданный вопрос: "Петюню знаешь?" – "Кто это?" – реагирую я все в том же ключе. – "Есть такой… Выдающийся знаток разных вещей. Эксперт по иностранным языкам…" – "А также по истории памятных мест столицы нашей Родины", – подхватываю я, сообразив, о ком речь. – "И это тоже. Давай, рассказывай". – "Всю правду?" – "Естественно. Ну, так что он? Таскался с вами? Экскурсии пытался устраивать? На обед напрашивался?" – "Не напрашивался, а напросился. И не на обед, а на ужин. В остальном все верно". – "А почему не сигнализируешь?" Я уставилась на него в недоумении: "Но ведь это… ну, это же вроде бы свои… А он еще и начальник какой-то там…" – "Свои, – передразнил меня Серега. – Он куме своей свояк… Сколько вам можно говорить: сигнализируйте о всех, кто к делегации притирается. И не ограничивайтесь фарцой с проститутками. Вот этот Петюня – он в известном смысле хуже любой ****и. Сколько раз ему говорилось: не лезь к иностранцам, а мужик ни в какую! Мало того – еще хватило наглости написать на тебя. Что ты не справляешься с обязанностями переводчика". Я вспыхнула: "Так и написал?" – "А ты что думаешь?" И после тяжелой паузы Серега сказал решительно: "Я еще раз повторяю: пишите сами, идиоты! От тебя мне куда приятнее бумагу получить. Или хотя бы устное сообщение". – "А почему приятнее?" – "Да потому что глупостей не услышу. Ты же ведь если выступаешь – исключительно по делу. И вообще – взрослая уже девка, пора бы научиться выбирать референтов. Тебе что – ездить не с кем? Зайди ко мне, я тебя трудоустрою…" Я покивала головой и, поколебавшись, все-таки спросила: "А Игорь?" – "Что – Игорь?" – "Он ничего не написал?" – "В смысле, про тебя? Ничего. Да ему сейчас хватает дел и без этого – с бухгалтерией расхлебываться. Счет-то за тот ужин у него не приняли. Будет из своего кармана расплачиваться".
И в этот драматический момент из-за пальмы легкой тенью ночного хищника выскользнул Кирилл. Со словами: "Господи, кто это?" – "Да так, – буркнул Серега. – Одна местная переводчица". – "Какая же я переводчица, если на меня телеги пишут, что я не способна к этому занятию…" – "Еще раз повторяю – и ох, боюсь, что не последний: на переводчиц не пишут, пишут на дурочек. Растолкуй ей, Кирюха, в чем смысл жизни. Не сочти за труд. На правах старшего товарища". И Сергей отправился дальше, по своим спецделам. А мы остались вдвоем – впервые за столько лет. – "Вот и ты…" – сказал Кирилл. – "Вот и я. А это – ты…" – "Сколько лет… А зим сколько… Замужем?" – "Будто сам не знаешь…" – "Дети?" – "Один. Сын". – "Еще чего?" – "Еще я кандидат филологических наук". – "Надо же, вагон новостей!" – "Ты бы еще сто лет не звонил – куда больше набралось бы…" – "Неправда. Я звонил…" Ну, вообще-то, и в самом деле, звонил. Будем держаться фактов. Хотя вместе с тем будем и объективны – всякий раз звонил как назло: не во время, не в масть, не по делу – одним словом, неуместно. Приходилось отнекиваться, отпихиваться, огрызаться, даже выпускать когти. Потом исчезал на несколько месяцев, снова объявлялся, и снова некстати. Настолько некстати, что вплоть до оскала – в смысле, это я на него оскаливалась. По телефону, естественно. Только по телефону – в глаза я его все эти годы вовсе и не видывала. Вот сейчас – в первый раз. Мужик практически не изменился. О чем я ему и сказала. На правах старой знакомой – ведь кто бы я еще ему? А он: "Зато ты изменилась поразительно. Была милая девочка – а стала прекрасная дама…" – "Давай не будем об этом" – скованно попросила я. – "Как скажешь. Ну, тогда давай по делу. Чем ты Сереге не угодила?"
Я начала издалека: состав делегации, манеры поведения – как шотландцев, так и сопровождающих их лиц, программа… Про гуся, фаршированного грибами и кашей, изложила, и про ягодные настойки не забыла. Потом собралась перейти к деталям концептуального характера, но Кирилл перебил: "А какое главное впечатление от поездки?" – "Библию подарили!" Нет, ничего такого я, разумеется, вслух не ляпнула: подобного рода вещи в те замечательные времена следовало держать в секрете даже от любовника с многолетним стажем. Поэтому в качестве ответа я ограничилась бойким и игривым: "Чуть не трахнули". – "Вот как?" – изумился Кирилл. – "Ага. В поезде". – "Кто? Игорек?" – "Ну, это было бы слишком тривиально…" – "Неужели он тебя запихнул в купе с иностранцем?" – "Опять мимо. Гадай до трех раз…" – "Не баба же эта малахольная…" – "Отчего же. Именно она самая". – "Выходит, ты обошла меня – в плане сексуального опыта. Я-то пока с гражданами двойственной ориентации лицом к лицу не сталкивался…" – "Ладно тебе!.." И только я собралась перейти к реально проблемным вещам – насчет Петюни, да, впрочем, и самого Игорька, в плане ихнего отношения к переводчикам – как на горизонте появился сам герой рассказа. Принес мне, стало быть, необходимые бумаги, – которыми я и занялась. Кирилл при его появлении тут же вскочил и вполне демонстративно отбыл в другой конец вестибюля. – "Дуется на меня", – сказал Игорь доверительно и явно в поисках сочувствия. Я же, не отрываясь от бумаг, коротко бросила: "Небось, есть причины…" И потом уже, отдав ему заполненный бланк, добавила: "Значит, Петя все-таки написал на меня. Вопреки нашему с вами уговору…" – "Хотите сказать, что теперь вы от него свободны?" – "А вы как думаете?" – "Значит, тоже написали?" – хмуро уточнил он. – "Нет. Просто ответила на ряд вопросов в устной форме". – "И кто же их задавал?" – "Те, кто имеют на это право". – "Вот вы как, значит… А с виду – невинная девочка". – "Невинная – это вряд ли. Но по возможности старающаяся не нарушать правила игры. И уж, во всяком случае, выполняющая свои обещания". На этой высокой ноте мы и расстались. 
Сразу же после его исчезновения объявился Кирилл. "Ну, свободна?" – "С делами покончено", – односложно ответила я. – "А какие планы?" Я пожала плечами: "Домой". И уточнила: "К ребенку". – "А где ты теперь живешь?" – "В Теплом стане". – "До метро пешком?" – "Если нет дождя". – "Кончился. Я тебя провожу?" – "До "Ленинского" – можешь". – "А потом?" – "А потом тебе в другую сторону, насколько я помню. Конечно, если ты с тех пор тоже не переехал". – "Я не об этом. Я в смысле – а что потом?" Я удержалась от стандартного супа с кошачьим хвостом и еще раз пожала плечами. Но, как мне показалось, достаточно красноречиво, не давая никаких бессмысленных обещаний и не сея ненужных надежд. В самом деле, после стольких лет вполне счастливого супружества не бежать же мне, как покорной собачке, на первый зов – пусть даже и в привычную конуру. В смысле, в койку. Даже если в этой самой койке я провела примерно такой же срок – и это были не худшие годы, если честно говорить.
Мы вышли на улицу. Дождь и в самом деле перестал. Перешли на ту сторону, и Кирилл, наконец, нарушил неловкое молчание: "Может, подъедем пару остановок?" – "Лучше прогуляемся…" – "Но ты как-то не в разговорчивом настроении…" – "Гулять можно и молча…" – "Как скажешь". – "Так и скажу". Какое-то время мы шли по внутренней дорожке, и в самом деле не говоря ни слова. Потом мне показалось это глупым, и я демонстративно начала беседу: "Месяц уже тут верчусь – а ты только сегодня появился". – "На работе завал". – "А кстати: как там у тебя дела? Ну, в смысле, вообще?" – "Обыкновенно. Все та же тягомотина. Мы же ведь не кандидаты…" – "Дурак!" – сказала я с чувством. – "И впрямь дурак. Извини". – "Бог простит. И давай в самом деле про работу не будем". – "А про семью – тем более?" – "И про личную жизнь – тоже помолчим". – "Про что же тогда говорить?" – "Раньше ты находил темы. Раньше тебе десятиминутная прогулка со мной не была в тягость". – "А вот это – удар ниже пояса. Я от тебя такого не ждал". – "Многого же вы от меня не ждете…" – "Кто – вы?" – "Ну, вообще… Вот сейчас Игорь удивился, что я на него настучала. Тоже, говорит, не ждал. И напрасно. От меня всего можно ожидать". – "Да ладно тебе…" – "Говорю, что есть…"
Разговор сворачивал куда-то не туда. Явно не туда. Мы же тем временем дошли до угла и свернули направо. Тут я вспомнила, что давно уже собиралась купить крючок на кухонную дверь, и сказала: "Заглянем в "Тысячу мелочей" – если ты не торопишься". – "А что ты там забыла?" – "Мало ли что может подвернуться…" – "Ты, оказывается, девушка хозяйственная. Не знал". – "Многого ты про меня не знаешь…" – "У нас был сходный разговор – помнишь?" – "Когда?" – "В Ша-два. В первый фактически день нашего знакомства. Когда ты заорала на весь аэропорт…" – "Что я заорала?" – "Милый!" – "Кому?" – "Формально в мой адрес". – "А на деле?" – "На деле ты развлекалась". – "Ой, вспомнила. И даже вспомнила, что именно я тебе сказала…" – "Что я плохо знаю белых и пушистых. А я на это ответил, что надеюсь узнать получше". – "Ну, вот и узнал. Целую пятилетку только тем и занимался". – "И столь же бездарно, как и все, что я ни делаю…" – "Ну, поехали… Самоуничижение паче гордости..." – "Но ведь так оно и есть. В смысле, так оно и вышло…" – "Что – вышло?" – "Ты вышла. Замуж…" Я резко остановилась: "А по-твоему – лучше, как наши девки несчастные… Галка и остальные?" – "Нет, лучше, наверное, замуж…" – "Вот и я так решила. Кстати: чтобы прекратить раз и навсегда подобные разговорчики, делаю формальное заявление. Слушай внимательно и запоминай. В супружестве счастлива, мужа люблю, сына боготворю". – "Я и не сомневаюсь". – "А почему?" – спросила я с откровенным любопытством. – "Потому что ты девка искренняя. Ежу ясно. А мне – так тем более". – "А чем ты от ежа отличаешься?" – "Колючек нет. В отличие от некоторых". – "Так ведь для самозащиты. А иначе с вами пропадешь…" 
Тут мы, к счастью, вошли в магазин, и лирическая беседа на полутонах прекратилась сама собой. Я удачно прикупила приличного вида крючок, и мы двинулись вдоль прилавков, к выходу. Вдруг в узком проходе возникло подобие вихря, и людишки целеустремленно ринулись к некоей – явно заветной – цели. Господи, оказывается, выбросили туалетную бумагу. Мгновенно сориентировавшись, я присоединилась к здравомыслящему большинству. Сказавши Кириллу с косой ухмылкой: "Понимаю, насколько это неромантично, но в такой ситуации я – как народ. С твоего позволения или без такового. Да и тебе нелишне будет запастись полезным товаром…" И не без труда удержалась, чтобы не добавить: "Семья-то у тебя побольше моей – соответственно, и жоп поболее". – "Мне не в чем везти…" – "Не страшно. Как и все, нанижешь на веревочку. Все равно больше двадцати рулонов в одну задницу не дадут". Я деловито извлекла из кейса замечательную нейлоновую сумку, купленную еще в Болгарии и свободно вмещающую – как не раз уже было опробовано – означенное количество названного товара, потом помогла Кириллу нанизать его долю на скрученный вдвое шпагат. И мы направились на улицу: я с раздутой сумкой и Кирилл, перекинувший свою связку через плечо, как революционный матрос пулеметную ленту. Вид – на море и обратно, цитируя одну нашу коллежанку, по имени Анюта. Сами понимаете, что мужик, чью грудь пересекает, на манер пулеметной – а хотя бы и орденской – ленты, связка такого интимного товара, вряд ли способен извлечь из этой груди излияния хоть сколько-нибудь лирического характера. Поэтому до метро мы допрыгали быстрым шагом, за считанные минуты, в дружном потоке москвичей и гостей столицы, среди которых преобладали единомышленники – такие же, как и мы, члены ордена пипифакса. 
На подходе к метро Кирилл решительно выбрался из общего потока, и мы подошли к краю тротуара. Вдоль тротуара змеился ручеек, направляясь в ближайший коллектор ливневой канализации. Мы постояли некоторое время, глядя на бегущую воду, которая – наряду с горящим огнем – является испокон веков любимым зрелищем хомо сапиенс. Кирилл носком ботинка сбросил валявшуюся на самой бровке обгорелую спичку, и она поплыла по течению. И, в ответ на мой вопросительный взгляд, пояснил: "Любимое занятие, еще с детства. Мы так вот пускали палочки – и чья первой доплывет до решетки…" – "Что ж ты мне раньше не сказал – я бы тоже пустила свой кораблик. А теперь уже поздно – вон какая у тебя фора…" – "Я тебя не на регату привел…" – "А для чего же? Разговоры разговаривать? С рулоном туалетной бумаги в зубах?" – "Ты права. Глупо это…" – "Поехали лучше по домам. Привезем свою добычу – семейство будет в восторге. А поговорим как-нибудь в более благоприятной обстановке…" – "Tomorrow is a new day – так, что ли?" – "Примерно…" – "Ты когда в "Спутнике" появишься?" – "Сама не знаю. Особых планов нет. В следующий четверг надо заскочить за денежками, еще по старому счету…" – "А звонить тебе не следует?" – "Без дела – лучше не надо". – "А если по делу? Если я организую поездку на двоих?" – "Сложный вопрос. Я на долгое время не особо-то смогу. И ребенок, и работа…" – "Но в принципе ты бы со мной поехала?" – "С тобой или с группой?" – "Ладно, с группой…" – "Без конкретных данных я тебе ничего не скажу. Когда, на сколько дней, какие это дни недели. Куда – тоже важный фактор". – "Но с порога ты не отвергаешь?.." – "С порога я ничего не отвергаю. Только ты не строй особых планов…" – "В смысле – иллюзий?" – "Да, именно что: иллюзий. Все, по домам!"
Когда я приехала в бухгалтерию за деньгами, Кирилл уже поджидал меня там. – "Сколько же времени ты тут ошиваешься?" – спросила я, как бы между прочим. – "Пришел за десять минут до открытия кассы", – честно признался он. – "Трогательно, и даже очень. Только стоит ли овчинка выделки?" – "То есть?" – "Ну, дождался ты меня, наконец. Потеряв при этом два часа личного времени. И тут же мы распрощаемся…" – "А ты не?.." – "А я не". – "Ты даже не дослушала вопроса". – "Так ответ-то все равно будет отрицательный. Потому что я слишком уж рьяно окунулась в прежнюю жизнь. И вот результат: ребенок сто лет мать не видит. Стало быть, возьму-ка я тайм-аут на пару неделек". – "А если я к тому времени подыщу какой-нибудь вариант для нас с тобой?" – "Мой ответ ты уже слышал: представь сведения во всех деталях: когда, куда, с кем. А я рассмотрю предложение". Кирилл так заулыбался, что пришлось полить его холодной водичкой: "При этом – никаких выездов надолго, никаких путешествий на пару в СВ, и уж тем более никаких штабных в Москве. Ты все понял?" Улыбка явственно потускнела. – "Вот так, в целом и общем", – наставительно сказала я. И, выдержав риторическую паузу, продолжила деловито: "Ну, мне еще надо подскочить в центросоюзовский магазинчик – тут, неподалеку. Чего-нибудь вкусного посмотрю". – "А именно?" – "А именно – там всякие соления-маринады бывают…" – "Ну, купила, а дальше что?" – "А дальше – домой. Потому что основная моя цель – огурчики консервированные украинского производства, а они в трехлитровых банках. Каждая – три с лишним кило. Три баночки – считай сам. Значит, беру такси – и доставляю по месту жительства. Ладно, я пошла…" – "Так что же мы решили?" – "Это насчет чего?" – "Насчет поездки со мной?" – "С группой, Кирилл, с группой. И по устраивающему меня маршруту. Все. Будь здоров. И не провожай – лучше отправляйся на поиски. Прямо сейчас. К Вероничке зайди. К Косте. Ну, что я тебя учить-то буду…" 

Кирилл – продолжение (зима)

Октябрь пролетел незаметно, причем семейные хлопоты и семейные же обстоятельства не выпускали меня из дому – то Юра сопливился и не ходил в садик, то у мужа была напряженка на работе. Впрочем, Гриша пообещал мне, что как только у него закончится серия экспериментов, то обрабатывать ("обсчитывать", как у них принято говорить) результаты он будет дома, и тогда я смогу порезвиться на воле. Следственно, в октябре  я навестила ВЦСПС буквально разок – надо было обязательно получить причитающиеся денежки, чтобы их не отправили на депонент.
Кстати, во время этого визита я получила еще и легкий культурный шок. Собственно, не столько даже культурный… Но – по порядку. В кассу я заскочила к половине четвертого, зная по опыту, что в это время там обычно народу никого. Самые нетерпеливые, равно как и самые остро нуждающиеся прибегают еще до обеда, а к четырем, к закрытию, подгребают те, кому раньше не выбраться. После трех же – мертвый сезон. Уложила я скромную сумму в бумажник, вышла в коридор, и там меня чуть с ног не сшиб стремительно несущийся Серега. Со стандартными словами "Вот ты-то мне и нужна!" он схватил меня за руку и поволок в свой кабинет. И едва переступив порог, закрыл дверь на ключ. – "Ты чего?" – спросила я с искренним недоумением. – "Не беспокойся, ничего такого с тобой не сделаю. Просто разговор режимный, и случайные свидетели нам не к чему…" Он открыл дверцу стенного шкафа, за которой оказался средних размеров сейф. Оттуда он извлек папку, метко швырнул ее на стол, после чего уселся на свое место и пристально уставился на меня. Как удав на свой потенциальный обед. Погипнотизировав меня около минуты, он, наверное, счел, что клиент готов к употреблению, и начал – издалека: "Петюню помнишь?" – "Как не помнить, смутно припоминаю, – ответила я цитатой. – И чего?" – "Того самого…" – и с этими словами он извлек из папки пару листков машинописи. И протянул их мне: "Ознакомься…" Я пробежала листочки наискосок: изложенная специфическим языком история Петиных похождений в тот памятный день, перед нашим отъездом в Вильнюс с шотландскими братом и сестрой. – "Ну, ознакомилась?" Я кивнула. – "Нет возражений по существу? Дополнений? Исправлений?" – "Да вроде бы…" – "Ты перечитай-ка еще разок, повнимательнее". – "А зачем?" – "А затем, что если нет возражений, то ты эту бумагу подпишешь". – "А потом?" – "А потом суп – только не с котом, а с Петюней…" – "В смысле?" – спросила я на всякий случай, начавши уже догадываться, куда дело клонится. – "В самом прямом и недвусмысленном. Зае… ну, то есть, надоел он уже всем. Вот и будет формальный повод его убрать".   
На морде у меня, видать, отразились некие мысленные процессы, потому что Серега напористо продолжил: "Все только вздохнут с облегчением, когда этого говнюка не станет. Воздух будет чище". – "Оно, конечно…" – "А ты как думала, голубушка?" – "Все верно, хотя…" – "Что, руки пачкать неохота? Согласен, ассенизация – занятие не из самых чистых. Но очень нужное, в том числе и для общества в целом. Заметь, я ведь тебя особо-то не напрягаю, ничего сочинять не заставляю. Подпишись – и все дела. Учти при этом, что Петюня ничем другим вообще не занимается, только пишет на всех подряд. Надеюсь, не забыла, что он и на тебя сигнализировал? Так что твоя подпись – это не просто личная месть, а доброе дело для всего коллектива". Я глубоко вздохнула. – "Не торопись, перечитай еще разок, повнимательнее. Кстати, может, и поправишь что-нибудь. Включая стиль… Давай, давай…" Я прочла эти две странички еще раз, уточнила пару формулировок, добавила фразу насчет того, что его попытки общаться с делегацией по-английски были смехотворными ввиду незнания языка, навела некий порядок по части запятых и протянула листки Сереге. Тот внимательно изучил правку и со словами "Вот и умница" выскочил из кабинета. Бросив на ходу: "Я к машинисткам!.."   
Вернулся он тут же ("Сейчас, перепечатают, и подпишешь готовый документ…") и снова полез в стенной шкаф. Еще раз лязгнул дверцей сейфа и извлек оттуда три новенькие десятирублевые бумажки, каковые и протянул мне. Я еще сильнее вытаращила глаза – хотя казалось бы, куда уж шире. – "Это за труды", – сказал Серега, вроде бы и не замечая моей выразительной мимики. А может, и в самом деле не замечая. И добавил деловито: "Ребенку игрушку купишь. Большую такую, плюшевую. Или себе духи…" И, видя, что я неуверенно держу купюры в руках, усмехнулся: "Ну, ты уже девочка взрослая – пора тебе ознакомиться кое с какими закулисными тайнами нашей жизни…" Я не нашла ничего лучшего, как очередной раз пожать плечами, на что Серега спросил деловито: "У тебя что, кошелька нет?" – "Вообще-то есть…" – удивилась я вопросу. – "Ну, так спрячь деньги. И закончим с этим. Посиди, я снова к машинисткам…"
Он вернулся с перепечатанными страничками и дал их мне. Я потянулась за ручкой. – "Нет-нет, ты перечитай. Дело серьезное. Вдруг опечатки, или еще чего…" Я сочла замечание резонным и перечитала текст. Действительно, если уж делать это – так не с бухты-барахты, а как минимум с чувством, с толком, с расстановкой. Не обнаружив никаких погрешностей, поставила свою подпись. – "Дату не забудь", – подсказал Серега. – "А какое сегодня?" – "Двадцать третье. А месяц – октябрь. Год помнишь?" – "Год помню". – "Молодец. Память у тебя профессиональная, переводческая". – "Иди в задницу", – бледно усмехнулась я. – "Кстати о профессиональной памяти и профессиональной деятельности, – продолжил Серега как ни в чем не бывало. – Как у тебя сейчас со временем?" – "До конца месяца – плохо. Семейные обязанности". – "Я, в отличие от некоторых, на семейные устои не посягаю, – ухмыльнулся Серега. – Мой вопрос скорее насчет праздничных дней. Никуда не собираешься?" – "Куда?" – "Ну, мало ли – все-таки три дня гуляем". – "А, в этом смысле… Нет, дома сижу". – "Не хотела бы помочь мне? Тут один мужичок интересный приезжает, в числе прочих гостей. Из Австралии. Он, вообще-то, транзитом: шестого вечером встретить, седьмого на Красную площадь, на нашу шестую трибуну, тебе небезызвестную, потом большой прием в "Арбате", а-ля торшер, и в ночь отвести его в аэропорт". – "Я не знаю… Это ведь получается, что праздники разбиты…" – "Ну почему же. Седьмого отработала, то есть, в пятницу – а суббота-воскресенье твои. При этом учти: международники тебе заплатят за два дня, хотя работаешь фактически только седьмого. И к тому же я тебе кое-что добавлю – из этого сейфа. Чистыми полтинник получишь – не так уж и плохо". – "А за что это ты мне будешь платить?" – "Дам тебе список вопросов, и ты их аккуратно задашь клиенту. В удобное время – за столом, или в машине, или когда багаж будете ждать… Не боись, вопросы простенькие, насчет ситуации в ихнем профдвижении. Никаких военных тайн – ведь мы этим и не занимаемся. Задашь вопросы, запомнишь ответы, а потом изложишь их на бумаге. Печатать умеешь?" – "Дурацкий вопрос. Как же переводчица и без машинки". – "Извини. Действительно дурацкий. Ну, по рукам?" Вот так я заработала себе на роскошные английские туфли, приобретя их – с известной переплатой – у тети Даши, коридорной "Спутника", имеющей подругу-уборщицу в "Доме обуви". А что касается цены Петюниной крови – то эти денежки я потратила следующим образом: за двадцатку урвала в "Лейпциге" роскошную электрифицированную игру для Юры, а за червонец наш метр Славик устроил мне бутылку настоящего итальянского вермута – приятный сюрприз для Гриши. 
Ноябрь был для меня ознаменован не только вступлением в ряды нештатных сотрудников известной организации, но и событием чисто личного характера. На праздничном приеме ко мне подскочил Кирилл с полупьяной Вероничкой, которая сообщила, что есть замечательная поездка на три дня в Тифлис, с американцами, и что Кирилл тоже едет, и работа – не надорветесь, тем более вдвоем, и тем более, такие опытные люди… А тут, как назло, Гриша буквально позавчера рассказывал, что у них ездили бабы в командировку в этот славный город и вернулись обалдевшие: такая кожгалантерея – чего только нет! Самострок, конечно, но в наших условиях победившего социализма особо мордой вертеть не приходится. Еще я припомнила рассказ Натальи о трикотажных костюмчиках тамошнего производства: фальшивый "Адидас", взрослым, конечно, стыдно такое носить, а вот деткам – в самый раз. И я решила: смотаюсь, отоварюсь, чего там…
И отоварилась, ни в чем себе, что называется, не отказывая. Жили мы в "Иверии", и я, как выдавался свободный час перед обедом или перед ужином, выскакивала на Руставели, и ни единый соблазн не оставался без моего пристального внимания. Грише купила ремень брючный черный да ремень брючный коричневый, и себе пояски всех цветов и всех оттенков, узенькие и пошире, с разными пряжками, штук десять, впрок, и еще нам всем троим эластичные ремни для джинсов, и массу ремешков для часов – в том числе имея в виду предстоящие новогодние подарки, и сумку на каждый день, и сумку театральную, и Юре два спортивных костюмчика – синий и бордовый… Но не в покупках этих оказалась суть поездки, а в том, что я снова – нечаянно, а то и отчасти даже машинально, – оказалась в постели Кирилла. Сама даже не знаю, как и вышло. Причем в Москве он вел себя тише воды; ну, правда, в самолете по пути в Тифлис (мы сидели рядышком) он приступил к разговорам отчасти подрывного характера, которые я, сказать по правде, не пресекла. В "Иверии" нам дали одноместные номера, и после первого же банкета – полномасштабного, широкоформатного, на подлинно грузинский лад – он проводил меня до моей двери, и не успела я осознать происходящее (ладно, признаемся, была я малость навеселе, давно не сиживала за таким столом), как он оказался вместе со мной по ту сторону двери. Целоваться мы начали сразу же, едва только щелкнул ключ в замке, а через пять буквально минут мы уже очутились в ванной, и он со всем тщанием принялся меня мыть во всех местах сразу. По устоявшейся нашей многолетней традиции, готовя к жертвоприношению на алтаре Венеры – извините за стиль… Ну, в общем, чего там рассказывать, все и так ясно. К утру, поборов – уже в четвертый раз за эту ночь – мое слабое сопротивление ("Хватит, милый, больше не могу…"), он начал говорить всякие слова… Насчет того, что пять лет без меня – это ад, а ночь со мной – прекраснее рая… Я, если честно, постаралась прекратить эти разговорчики, исходя из того (спорного, в общем-то – согласна!) соображения, что прелюбодеяние совершаешь все-таки в сердце своем и что оказаться в постели со старым, мягко выражаясь, знакомым – дело как бы житейское, а вот выслушивать всяческие романтические признания – это вовсе никуда не годится… Допустим, от разговорной части мне удалось отмотаться, а что же касается остального, то на протяжении трех ночей Кирилл вдохновенно и методично напомнил мне все, что мы проделывали на протяжении наших золотых годочков – во всех деталях. В смысле, во всех позах, вариантах и вариациях.
Хотите знать правду? Пожалуйста. Каждая минута каждой из этих трех ночей ("ночь" – понятие условное, он не давал мне покоя и в иное время суток) доставила мне удовольствие. Аморальная баба? Может быть. Дома не хватает этих дел? Вовсе нет. Как я уже не раз отмечала, ни капельки не лицемеря, Гриша во всех смыслах отнюдь не хуже, а в чем-то и получше (при всем при этом, не будем забывать и про его чисто формальное, пятисантиметровое преимущество). В этом я лишний раз убедилась в первый же вечер по возвращении домой – когда мы, разобрав чемодан тбилисских подарков и загнав Юру спать, обратились к своим узкосемейным делам. Но потом, стоя под душем, я не без смущения призналась себе самой, что, по всей видимости и вероятности, я не смогу отказать Кириллу в следующий раз – стоит ему только свистнуть. Ну, не свистнуть, разумеется, а позвать. По-хорошему, нежным голосом и ласковыми словами – хотя по сути дела это ничем не отличается от посвистывания, которым подзывают собачку. Ко мне, дескать. И выполняй все мои команды: сидеть, голос, и все такое… Ну, и, разумеется, команду команд: лежать!

Кирилл – продолжение (весна)

Я не только бегала к Кириллу послушной собачкой и проделывала все те фокусы (в смысле, постельные штучки), относительно которых он отдавал распоряжения. Я еще и сама проявляла инициативу – причем в особо изощренной форме. В частности, я поставила Сереге условие: согласна работать с тобой и выполнять все твои задания – но чтобы вторым переводчиком на группу приглашался Кирилл. И выдвинула хитрую аргументацию: дескать, он, как малый опытный, будет заниматься выполнением формально-административных обязанностей, благодаря чему я смогу больше времени и усилий уделять выполнению твоих специальных указаний. Надо сказать честно: после каждой такой поездки меня мучила совесть, поскольку я обманывала не только мужа – в тривиальном постельном смысле, но и любовника – в более широком плане, сваливая на него массу черной организационной работы и при этом получая за каждую делегацию чуть ли не вдвое больше, с учетом платежей от Сереги. Правда, если совсем уж начистоту, то грызла меня эта самая совесть не очень долго, и потом мы с ней замирялись. "Значит, так, – говорила я ей. – Оцени-ка ситуацию по возможности объективно. Кто в проигрыше? Да никто! Кирилл получает свое в постели. Гриша, попостившись три-четыре денька, только нагуливает аппетит, да к тому же я, чувствуя свою ограниченную правоту, позволяю ему по возвращении многое сверх обычной программы. И денежки дополнительные приношу в дом, что также нелишне – для сына, не в последнюю очередь. Потом ведь и обо мне бы неплохо подумать – я-то ведь тоже в выигрыше. И в постельном, и в экономическом. Да к тому же, как говорится, last, but not least, в выигрыше оказывается еще и Серега, получая высококачественную информацию по интересующей его тематике. Что стимулирует его организовать для нас с Кириллом очередную поездку – с интересными людьми и по привлекательному маршруту. Короче: жизнь движется по кругу, и все счастливы.   
Всю зиму продолжалась такая идиллия. А седьмого марта – в день нашей помолвки – Гриша пришел домой с огромным букетом. – "C какой стати, – удивилась я, – вроде бы и дата не круглая?" Оказалось, был повод: сегодня его вызывал директор института и официально сообщил, что положительно решен вопрос с командировкой в ГДР. Провести серию опытов в лаборатории и прочитать курс лекций.  Как минимум, на год. И разумеется, с женой. Насчет ребенка предстоит разбираться – может, удастся захватить и его. В общем – гуляй, ребята! Глядишь, и машину купим.
Ночью, ублажив дорогого супруга и повелителя по полной программе, я долго лежала без сна. Нет, что говорить: все, разумеется, замечательно – и в плане мужниной карьеры, и насчет деньжат. К тому же и всяческое барахло в ГДР отвечает мировым стандартам. Только вот мне-то чем там заниматься? Да и по возвращении – не факт, что удастся сохранить теперешнее мое замечательное место с тремя библиотечными днями в неделю. И Серега найдет себе другую агентессу. И уж вовсе под конец я подумала про Кирилла – кстати, не в том смысле, как же я, дескать, буду без верного любовника, а в том же ключе, что и насчет Сереги: найдет он себе другую коллежанку и спутницу для поездок, а я останусь с носом. Нет, правда, насчет того, что у меня может появиться постельная соперница, я загрустила в самую последнюю очередь. Хотя, разумеется, особого удовольствия эта мысль также не принесла.  Перед тем, как заснуть, сделала вывод: раз едем не раньше начала следующего января, то прожить эти остающиеся девять месяцев надо так, чтобы впоследствии не было ни больно, ни стыдно. Иными словами: пусть бабушки в преддверии временного расставания с внуком проявляют свою заботу в четыре руки, а беспутная мать вовсю ударится в профсоюзную международную деятельность – со всеми вытекающими из этого внебрачными радостями. На всякий случай я доложилась Сереге – в смутной надежде, что представляемая им организация хоть в чем-нибудь посодействует. Он спросил, как у меня насчет немецкого ("сам понимаешь – второй язык; что-то, конечно, помнится, но насчет свободного владения – извините") и сказал, что "поближе к делу посмотрим, как оно там", а пока "постарайся восстановить немецкий". Но вообще-то "не горюй – вернешься, я тебя снова возьму под свое крылышко". Если ты останешься здесь к тому времени, подумала я – в смысле, не уйдешь куда-то на повышение, а не то и сам отскочишь в какую-нибудь Индию или Судан. 
После столь оптимистического разговора с Серегой я завернула в "Спутник" и известила о предстоящих переменах Кирилла. Он повздыхал, а потом отреагировал примерно в моем ключе: значит, теперь нам надо почаще кататься вместе – перед долгой, стало быть, разлукой. Разговор этот мы вели по пути к метро. День был солнечный, снег таял вовсю, вдоль тротуара струился весенний ручеек. То есть, он, может, еще и журчал – да только слышно его не было из-за нескончаемого шума, издаваемого всеми видами транспортных средств. Я, неожиданно для самой себя, сделала шаг к бровке, огляделась, и, не найдя в пределах видимости ни спички, ни хоть какого-нибудь сучочка, носком сапога спихнула в воду окурок. И мы побрели следом, наблюдаешь за его плаванием. Он двигался не так легко, как спичка, но фильтр, пусть даже и размокший, поддерживал его на плаву. Окурок благополучно доплыл до решетки водостока и нырнул в неизвестные глубины. – "Счастливый ты человек, – с легким вздохом сказал Кирилл. – У тебя даже окурки плавают – а у меня и щепочки…" – "Что, тонут?" – "Нет. На мель садятся". – "Ладно. Не горюй…" – "А я и не горюю. Потому что на той неделе мы с тобой в Ригу поедем…" – "Потом Киев в начале апреля…" – "Потом уик-энд в Курске…" – "В Орле", – поправила его я. – "Какая разница! Главное, что с тобой. А потом майские…" – "Кого мы осчастливим своим участием?" – "Думаю, что Виталика". – "А почему?" – "Потому что он везет свой зверинец в Сочи. А в первых числах мая там уже все цветет…" – "И пахнет…" – "И благоухает", – наставительно поправил он. И мы расхохотались. Отсмеявшись, я сказала наставительно: "Вот видишь, жизнь не так уж и плоха…" – "Особенно если нам удастся летом прокатиться куда-нибудь недельки на три. В счет отпуска, я имею в виду. Куда-нибудь в Среднюю Азию и Сибирь…" – "Три недели – это хорошо. Ты сам будешь договариваться с ребятами – или мне Серегу попросить?" – "Давай объединенными усилиями, чтобы не сорвалось…" – "Ага. Для верности…"
Вечером, уложив ребенка, я взяла стремянку и отыскала на верхней полке коридорного стеллажа зачитанный в университетские времена томик Белля. Решив, что "И не сказал ни единого слова" на языке оригинала – самое подходящее учебное пособие для восстановления сильно утраченных немецких навыков. Гриша, увидев книжку, сделал удивленное лицо и спросил, что это я, на ночь глядя, себе надумала. Пришлось объяснить, что глупо откладывать подготовку к поездке на последние денечки. Муж сменил выражение лица на почтительно-восхищенное и сказал, что вот именно за такую целеустремленность он меня и любит. "А еще за третий номер сверху и сорок восьмой снизу", – подначила я. И тут же убедилась в неизменности его реакций. Впрочем, выйдя через соответствующий промежуток времени из ванной, я облачилась в халатик и, поскольку время было еще детское, все-таки одолела пару страничек Белля, делая соответствующие записи в блокноте.

Кирилл – продолжение (лето вплоть до поздней осени)

Лето для меня всегда было порой активной профсоюзной деятельности. Ну, допустим, внебрачно-международной профдеятельности, если быть совсем уж точной и откровенной. Делегации сменяли одна другую, а поскольку бабушки также сменяли одна другую на даче, то, свободная от родительских забот, я вертелась белочкой в колесе, помахивая пушистым хвостиком. Не отказывались мы с Кириллом ни от чего: пара ночей в Кишиневе или Минске – пожалуйста; годится даже одна ночка в Курске (что на деле означало три ночки: стационарная гостиничная плюс еще две мобильные, с пользой проводимые в купе СВ). А к началу сентября нас ждал хит нашего сезона – три недели, начиная  с Киева и Баку, а потом по всей Средней Азии. Принимали же мы делегацию начальства из ФАО, плюс еще и американский большой человек – зав отделом федерального министерства. Прилетали они все из Рима, куда американ предварительно прикатил на недельку, не то инспектировать, не то расслабляться.
И вот сидим мы в шереметьевском депутатском зале, ждем гостей. Раз такой уровень, то с нами лично председатель профсоюза сельхозработников, известный под названием Трофимыч, а уж шестерок вокруг – так просто не счесть. Все, разумеется, вырядились по высшему разряду. Впрочем, мужики наши – в смысле, из переводческой компании – они всегда и поголовно при галстуках. А Кирилл в этом ряду – первый, будучи владельцем обширнейшей коллекции дареных галстуков, особенно английского происхождения. Все самого модного кроя и расцветок, но при этом безусловно профсоюзные по тематике. Скажем, когда в ходу была косая полоска – будьте любезны: названия профсоюзов, исполненные красным цветом, или синим, или белым, полосуют, соответственно, голубой или серый или алый фон. Ну, и так далее. Мой любимый галстук был, как помнится, густо-синий, что называется, navy-blue, и монограмма профсоюза, вроде бы каких-то творческих работников, золотистые буквы в овале, украшает его на палец ниже узла – ну, это если умело повяжешь. А с галстуками Кирилл тоже умел обращаться… 
Приводят, стало быть, Кирилл с председателем группу клиентов, отловленных ими у самого самолетного трапа. Рассаживаемся в ожидании легкого угощения, которым скрашивается ожидание багажа. Семь мужичков, галстуки, естественно, итальянские, причем небось ручной росписи (хотя в этом я не очень отчетливо разбираюсь), морды лопаются от самодовольства, плюс еще один в джинсовом костюмчике, но при этом рожа самая горделивая из присутствующих, да к тому же с ярко очерченными пятнами алкогольного румянца. Видать, за шесть часиков воздушного путешествия вовсю злоупотреблял своим статусом ви-ай-пи, летящего первым классом, то есть на полную катушку пользовался даруемой возможностью лакать на халяву. Со свойственным мне дедуктивным чутьем делаю вывод, что это и есть американский большой – а то и очень большой – начальник. И не ошиблась. Ну, попили кофейку с коньячком, убедились, что доставленные сюда чемоданы в полном порядке, не утеряны, не поцарапаны, и двинулась наша компания на выход. Ребята из УД багаж волокут, а мы налегке. В "Чайку" с Трофимычем уселись американ, один мужик из ФАО и Кирюшка, я распихала по "Волгам" оставшихся шестерых, себя, золотую, тоже не бросила на произвол судьбы, и мы тронулись малоупорядоченной мотокадой, к которой присоединился еще и РАФик с чемоданами. Кончено, это не то, что предстоит по маршруту, где нас будут сопровождать как минимум две машины ГАИ – головная и замыкающая, с сиренами, мигалками и прочими проявлениями радостного безумия, охватывающего периферийных боссов, когда они получают – пусть и во временное пользование – группу заморских гостей, пребывание которых в Союзе регламентировано не только многостраничной постоянно действующей инструкцией, но и ворохом писем, телефонограмм и прочих посланий из Центра, что называется, ad hoc, то есть сочиненных специально для данного конкретного случая и данной конкретной делегации.   
Наши обязанности, кстати, также строго распределены заранее: Кирилл переводит основные беседы, я – встречи с трудящимися, а для всяких познавательно-экскурсионных поездок уже месяц тому назад по всем пунктам пребывания были назначены местные англоязычные гиды, чтобы мы с Кирюшей не утомлялись. И еще чтобы я могла, согласно персональному указанию Сереги, неформально беседовать на маршруте с великолепной семеркой вообще и с американом в частности. По тематике, жестко предписанной и предусматривающей задавание целого ряда ненавязчивых вопросов. Ответы на которые желательно записать практически дословно и передать заказчику. В смысле, представителю заказчика, то есть Сереге. За соответствующую дополнительную оплату этого нелегкого – ну, во всяком случае, непростого – труда.
Первая декада поездки была стандартной и малопримечательной. Разве что американ – случай первый не только в моей практике, но и Кирюшка такого не видывал – наотрез отказался посетить Лысого в месте его последнего упокоения. К Вечному огню он подошел безо всяких ("Это – другое дело. Это – дань памяти союзникам...") – ну, а идеологию, значит, не хаваем. То есть, уперся копытами в песочек и гравий Александровского сада, встал на дыбы и стоит на своем. Надо отдать должное Мишане, референту от сельхозников, который катался с нами для решения практических аспектов (ну, и книжка чековая была у него в кармане): он не стал расчесывать ситуацию, а сходу велел мне "взять этого козла и провести огородами к Ваське" (в смысле, к Блаженному), где, дескать, мы и встретимся. "У Лобного места, что ли?" – невинным голоском уточнила я. – "Иди-иди, больно умная…" – ухмыльнулся Мишаня. Ну, проволокла я дорогого американского гостя мимо ГУМа, беседуя по дороге на разные темы отвлеченного характера. Это, дескать, Исторический музей в псевдоготическом стиле, а вот Красная площадь, нет, никакой политики, Красная – это не "идеологически красная", а в смысле невинном и старорусском, то есть прекрасная, так и девушек звали в народных сказках, а вот крупнейший торговый центр страны…" Американокозел возжелал было войти внутрь, но я со змеиной улыбкой сказала, что заведение это весьма неблагополучно с точки зрения карманников, и лично я ни за какие коврижки сюда не ходок… Обошлось. Вышли к Лобному месту, разъяснила я насчет гражданина Минина и князя Пожарского, дала пояснения насчет разницы между блаженным и святым, пощелкали мы друг дружку, с помощью его японской фототехники, на фоне храма – а тут и наши подтянулись. И стали стыдить американа в голос, утверждая, что он пропустил классное зрелище: главный покойник страны, плюс к тому могила Старины Джо и еще ряда бандитов.   
С Мишаней сложно: никогда не поймешь, усекает ли он, что говорят клиенты, и если да, то в какой степени. Своим основным языком он считает французский, что и уместно в данной ситуации, когда из семерых римских клиентов трое вообще французы, а остальные итальянцы да испанцы также вполне франкофоны. При этом вся восьмерка – ну, в смысле, семерка, будучи ооновскими чиновниками, да еще такого ранга, должна по определению владеть английским. Они и владеют, и все беседы у советского начальства ведутся на этом языке – хотя за обедом Мишаня болтает по-французски. С теми, разумеется, кто понимает. Иными словами, со всеми, кроме американа и еще одного грека – но тот, бедняга, по-моему вообще ни на каком языке не волочет, хотя и бодро улыбается всем окружающим. И особенно Кирюшке, который каждое утро встречает его приветливым "Кали мера". Так вот, Мишаня. Не ясно, понял ли он инвективы клиентуры относительно священных захоронений. Думаю, что нет. И еще думаю, что они специально развивали эту тему на английском, дабы сузить круг собеседников. Стало быть, нас с Кириллом они не опасаются. Такого рода вещи начинаешь просекать на автомате – в смысле, отношение клиента к тебе, в плане доверия или, напротив, боязни. А вообще, терпеть не люблю все эти межвидовые контакты – в смысле, всяческие нюансы отношений между существами двух миров. Или двух систем, как любят говаривать наши политические комментаторы. 
Ладно. Сели в автобус, поехали к себе, обедать. И так от трапезы к трапезе, от встречи к встрече, без особых неожиданностей. Да и какие могут быть неожиданности в нашем отлаженном конвейере приема высокопоставленных гостей по категории "ОВ" – что означает "Особое внимание". Без приключений проскочили и Киев, и Баку. Там даже проще было, чем в Москве, потому что все ниточки и вожжи держали в руках Олег и, соответственно, Али – мужики сверхопытные, сбоев у них не бывает по определению, начальство местное в основном помалкивало в тряпочку, то и дело оглядываясь на московскую номенклатуру, приданную делегации в сопровождение, ненужных вопросов не задавал никто – в том числе и клиенты. Мы же с Кириллом вообще наслаждались жизнью, будучи избавленными от ее теневых сторон и ненужной прозаической мелочевки: местные переводчики были поставлены не только на экскурсии, но и на все выезды в колхозы-миллионеры, не считая предприятий пищевой промышленности. Кирилл переводил исключительно приемы у первых лиц, а я вообще ничего не переводила. Только накапливала материал для Сереги. А по ночам мы блаженствовали в своих роскошных одноместных номерах – то в его, то в моем. Все шло слишком уж хорошо. Вплоть до Ташкента.
В Ташкенте нас ожидал прием уже даже не "ОВ". И не просто "ви-ай-пи". Принимали нас на уровне ханов или, допустим, шахов. То есть: встречающие автомашины выкатили прямо на поле аэродрома. Там же, на тармаке, выстроился народный оркестр: трубы двухметровой длины, бубны, разного вида барабаны. И девицы в шелковых полосатых одежках, пританцовывая и кланяясь, вручают каждому огромные букеты, а за ними следуют молодые люди с подносами, на которых стаканы с каким-то напитком. Не хочу говорить "шербет" – в смысле, не уверена, но, может, он самый и был. Похоже, что гадость жуткая. Гарри (американ) сделал глоток и говорит мне: "Невозможно". А я: "Не вздумай выплеснуть на землю. Обидишь до смерти. И сегодня же ночью зарежут". – "Это я и сам понимаю, – вздыхает он. – А что же делать-то?" Я пожала плечами. Он, отчасти с претензией: "Ну да, ты-то вон себе не взяла…" – "Осторожная потому что". И невольно припомнилось, как неоднократно могла бы влипнуть в аналогичную ситуацию, со всякими айранами, кумысами, шербетами, кулагами и разными компотами – если бы не основополагающие советы коллег: "Поднесли какую-то неясную гадость, особенно при торжественной встрече или при большом скоплении местного населения – сделай скромную мордочку и дай понять, что ты, будучи переводчицей, то есть лицом подчиненным, почти рабыней, не вправе наслаждаться нектаром, предназначенным для небожителей. Если будут приставать с ножом к горлу – можешь прямо заявить: "Нам в Москве запрещают все, кроме воды и чая". Обязательно подчеркни, что это распоряжение идет прямо из Центра…" Обычно я именно так и поступаю – может, потому до сих пор жива. В смысле, практически ничего серьезного с желудком за все эти годы не бывало. Разве что когда орехами объедалась. Вот с этим у меня серьезная проблема: я их обожаю, всяческие, и потому в Средней Азии вынуждена держать ухо востро, чтобы не позволить себе лишнего. Особенно тяжело бывает, когда сидишь за общим столом на какой-нибудь встрече, и переводить не твой черед, а миска с орешками (нескольких сортов, в смеси с изюмом) нагло красуется у тебя под самым носом. Делать вроде бы нечего, рот не занят (в профессиональном смысле), а запретный плод так и манит. Ну, бывает, дашь себе волю, хотя после и раскаиваешься…
…Суматошно, с легким оттенком истерии, хозяева распределили нас по машинам, по двое в каждую "Волгу" – кретинизм жуткий, поскольку клиенты остались в одиночестве, некому им слова доброго сказать, не говоря уж об ознакомлении с достопримечательностями, пролетающими за окнами по пути следования.  Машины одна за другой выруливали на шоссе, выстраиваясь в колонну. И вот мы рванули, но как! Гаишники спереди и сзади – это дело обычное. Взвыла сирена – и это бывает. Но дальше началось страшное. Набрав хорошую скорость и завывая как ненормальная, головная машина понеслась по осевой – сгоняя тем самым встречный транспорт к обочине. Дескать, знай наших. "Воображаю, как клиентура обомлела", – ухмыляется Кирилл. Мы с ним в рамках погрузочной истерии оказались в одной машине, бросив – не по своей, разумеется, инициативе – на произвол судьбы и дорогих гостей, и московскую верхушку, и местных раисов. Когда началась погрузка на транспортные средства, Кирюшка попытался было вякнуть, что неплохо бы нам разместиться с клиентами, дабы в дороге мы могли заниматься своими прямыми обязанностями, но принимающая сторона и слушать не стала: "Давайте, садитесь, уважаемые! Приедем в гостиницу – разберемся…"  Видимо, по переводчикам однозначной инструкции не существовало, а надо всем царил приказ, из тех, что ad hoc: "Всех гостей – по двое в машину! И вперед!"
Порядок следования в автоколонне также был определен местными правилами: сначала начальство, а потом остальные. Переводчики, естественно, ехали в числе последних. И, стало быть, представим себе итоговую картинку: все сливки, во главе с самым пузатым и почти самым главным раисом, равно как и гости, зарубежные и столичные, бессмысленно топчутся в гостиничном вестибюле, не зная, куда идти, и ожидая, пока подтянется рефернтско-переводческое быдло. Хорошо, хоть Мишаню хозяева интуитивно отнесли к московской элите, и потому он прибыл в числе первых, разделивши машину с Трофимычем – так что было кому сказать пару слов дорогим гостям по-французски. Некоторое количество слов относительно того, как была организована встреча, он также высказал Трофимычу по пути из аэропорта на простом русском языке. Трофимыч – кстати, далеко не самый глупый из профсоюзной номенклатуры человек – не преминул изложить местным ребяткам свое видение мира и свое недовольство. Так что едва мы с Кирюшкой спустились в вестибюль минут через двадцать (трезво оценив ситуацию, я решила: никаких веселостей или интима; по-быстрому принять душ, переодеться в сравнительно парадные одежки и в бой), как к нам подскочил приятный малый, назвавшийся Саидом и оказавшийся замзавом международного отдела, который резонно предложил держаться вместе и совместно же принимать оперативные решения, по возможности исключив высшее руководство из игры.   
Правда, поначалу нам не очень удалось переломить инерцию местного управления делами. Дастархан был обустроен, как водится, в отдельной зале гостиничного ресторана, и у хозяев имелся свой взгляд на рассадку – так что когда Кирилл попытался сесть рядом с Трофимычем, а я, соответственно, рядом с Гарри, нас погнали в конец стола, к обслуге, в смысле, к здешней референтуре. Трофимыч вполголоса поинтересовался у пузатого раиса, не охренел ли он вкупе со всей компанией, потому что где бы еще и сидеть переводчикам, на что последовал ответ: "У меня имеется указание Москвы: за едой переводят наши…" И я тут же вспомнила, что и впрямь задавался такой вопрос, в общем списке других замечательных вопросов протокольного характера; я чисто случайно и совсем по другим делам зашла к Татьяне, когда она изучала эти три страницы ташкентской машинописи, и она сказала мне со смехом: "Ты глянь, какой бред! Ладно, так и напишем, что застольные беседы – на принимающей стороне. Вы с Кирюхой хоть обедать будете по-человечески, не отвлекаясь на всякую чушь…" Я, естественно, не стала на ходу разъяснять Кириллу генезис ситуации, а просто потянула его за рукав, и сели мы ниже солонки. И оттуда, из своего чудного далека, наблюдали за происходящим. Которое было просто краше некуда.
На те два-оба места, что должны были бы занимать мы, водрузили двух местных девиц европейского вида, которые тут же достали из сумок блокноты и положили их перед собой – благо свободного места на столе перед ними имелось достаточно, ибо никто, как выяснилось через каких-то семь минут, кормить их не собирался. Всем присутствующим, включая и нас, оккупировавших холуйский конец стола, бесчисленные официанты стали накладывать горы еды, а девицы с сиротским видом сидели за своими блокнотами, готовясь переводить тосты, а также непринужденную застольную беседу. Картиночка штучного вида даже для нас, привычных ко всему советских переводчиков, а уж ооновцы во главе с американом и вовсе обалдели. И главный римский мужик, который француз по имени Пьер, спрашивает Мишаню: что же это происходит на белом свете, что за наглая дискриминация трудящегося человека. Мишаня сам на этот вопрос не отвечает, а переадресует его Трофимычу. Вернее сказать, просто-напросто переводит ему с французского. А Трофимыч и сам сидит охреневший, видать, только ждет повода, чтобы разобраться с этим специфическим протоколом. И тут же спрашивает пузатого, что за лажа, дескать – позор, стало быть, на всю Европу, не считая США. Мы, к сожалению, узнали о детальном содержании этой поучительной беседы позже, от Мишани лично – поскольку, будучи в отдалении от эпицентра, не могли слышать говоримого шепотом, пусть и злым-свистящим. Раис долго не мог врубиться в ситуацию: "А что такое? Да их покормили заранее, не волнуйтесь". (Гуманисты, бля!) "Да им же самим легче так переводить, когда рот не занят…" (Специалисты, бля!) Короче, глядим: несут спешным образом два прибора этим девицам. Которые, будучи в самом эпицентре, слышали все перебранку до последнего словечка и потому пошли, бедняги, пятнами от смущения. Кусок им, естественно, в глотку не лез, и от выпивки они отказались естественным образом, но хоть водички минеральной смогли полакать – поскольку согласно изначальной диспозиции им даже стаканы не поставили: пост так пост, причем сухой.
В общем, поели-попили (ну, допустим, кое-кто питьем и ограничился), встали из-за стола, распрощались со своеобразно гостеприимными хозяевами. Клиенты, однако, к себе в номера не спешат, а напротив, стоят кучкой и оживленно беседуют. Отдельную малую кучку образуют Трофимыч с Мишаней, тоже погруженные в дискуссию. А я и Кирилл между тем с коллегами знакомимся: Лера и Тоня, стопроцентно русские девки из местного турбюро. И вот к нашим трем расположенным в живописном беспорядке кучкам движется Саид, запихнувший, по всей видимости, раисов в машины и временно свободный. Не осмеливаясь мешать начальственным разговорам, он подходит к нам и неуверенно спрашивает: "Ну, как оно?" Тут от группы клиентов с решительным видом отделяется Гарри и направляется к московскому начальству, сделав при этом знак мне персонально. Поскольку он по-французски ни бум-бум и от Мишани в данном случае толку никакого, иду отрабатывать свои шесть рублей в день. И перевожу Трофимычу то, что свободно можно назвать ооновским меморандумом: дескать, если еще раз такая позорная картинка предстанет перед их глазами, они немедленно встают из-за стола и улетают отсюда к той самой маме. И что они вообще-то не прочь позвонить сейчас в Москву, этому секретарю ВЦСПС, который их столь радушно принимал по прибытии, и высказать свое удивление местными порядками. Тем более, что сейчас в Москве, в силу разницы во времени, самый разгар рабочего дня… Сказать, что Трофимыч позеленел – так это ничего не сказать. Ну, как же, человек полгода готовил этот важнейший визит, сам потащился на две недели сопровождать дорогих гостей – и вдруг такая хренотень. "Нет, Валюша, успокой его… зачем же в Москву… что ж мы, сами не разберемся? Я сейчас позвоню председателю республиканского совета и скажу ему со всей серьезностью… А перед девушками мы немедленно извинимся, хотя вроде бы нашей персональной вины тут и нет – насчет вины не переводи, это я так…"
Гарри покивал головой и высказался в том смысле, что иной реакции от своего друга Трофимыча он и не ждал, а что касается извинений – то они тоже хотят сказать девушкам пару слов от себя лично… Тут Мишаня раскрыл рот и предложил всем вместе присесть за столик – тем более что Саид тут как раз присутствует, как местный представитель, хранитель печати и казны, и выпить по двадцать грамм с девушками, чтобы было без обиды. Гарри сказал, что он в первый же московский день убедился: Мишаня – прекрасный международник, и Трофимыч должен гордиться такими инициативными и тактичными работниками. Саид тоже оказался неплохим работником, поскольку через каких-то четверть часа мы все уже сидели за столом, уставленным всяческими орехами и сладостями, а метр лично интересовался, что будут пить достопочтенные гости. ФАО в полном составе настояло на шампанском (может, они выбрали бы коньяк, если б знали, что шампанское у нас хреновое и к тому же недорогое). Валерия и Антонина, впрочем, пребывали на верху блаженства. Я лично пила зеленый чай с орехами – точнее, с орехово-изюмной смесью, прилагая при этом безумные усилия, чтобы держать себя в руках, то есть, не облопаться в первый же вечер – тем более после сытного обеда, который мы с Кирюшкой съели без помех и без перерывов на перевод. 
Ой, нет, вру, не все же сидели за столом – отсутствовал Трофимыч, который пошел к себе в номер, позвонить как местному председателю, так и – думается мне – кому надо в Москву, чтобы подкрепить свой звонок начальственным окриком с заоблачных высот. И ведь надо честно сказать, что скандал возник не на пустом месте: в профсоюзах действительно существовала достойная традиция хорошего отношения к переводчикам. Особенно к своим, старым и привычным. Тем более, что многие международные начальники сами начинали свою карьеру в нашей шкуре. Никогда не забуду, кстати, замечательную картинку: были мы где-то в среднерусской полосе, и по непонятным мне причинам с нами поехал замзав международным отделом всего ВЦСПС – фигура такого уровня, на котором уже полагается вертушка. И вот прием в тамошнем облсовете. Сидим мы – слева направо: замзав, местный председатель и я. Ну, и остальные господа с товарищами – в смысле, братья и сестры. Никакого питья на стол не выставлено, ни минералки, ни хоть дюшеса. Обслуга обносит чаем. Первый стакан – естественно, высокому московскому начальнику, второй – местному, а потом демонстративно обходят меня и начинают ублажать остальных гостей и представителей принимающей стороны. Всех, стало быть, обслужили – кроме меня, как уже отмечено. А замзав, смотрю, усек это дело с первых же секунд и внимательно следит за ходом событий. Дождался, пока официантки вышли из кабинета, после чего встал и куда как демонстративно поставил свой стакан передо мною. Со словами: "Ей-то нужнее, потому что она работает". А ведь для нас стакан с питьем – и в самом деле вещь самоважнейшая. Причем отчасти как у Искандера: не обязательно пить – пусть стоит. Хотя, разумеется, и пьем, потому что связки устают и в горле пересыхает. Концовочка у этой истории была вообще примечательная. По окончании мероприятия, когда народ покинул кабинет, его владелец стал извиняться перед замзавом – на что получил неожиданную для себя отповедь: "Если ты самых простых вещей не понимаешь, то, выходит, не дорос еще до приема иностранных делегаций. Извиниться-то тебе надо перед переводчицей в первую очередь…" И тут же – мне: "А на твоем месте я бы его не простил. Пусть ночку поворочается, подумает о своей жизни…" На мое же растерянное бормотание: "Да ладно, чего там…" добавил: "И вовсе не ладно. Ты заметь: он так и не думает извиняться. Ладно, пошли отсюда". И, приобняв меня за плечи, вывел из кабинета. Да, видать, тамошний председатель и впрямь провел после этого случая не одну бессонную ночку…
А вот и Трофимыч присоединился к нам, отдуваясь после непростых телефонных бесед. Свободное место было рядом со мною, он плюхнулся на стул и спросил Саида, нельзя ли грамм несколько коньячку, успокоить нервишки. И пока Саид бегал к метру, Трофимыч сказал мне на ухо, профессионально не шевеля губами: "Звонил в Москву, а у начальства как раз Сергей ваш сидел. Он привет передает и спрашивает, все ли ты описываешь и во всех ли деталях. Это я вот к чему: давай завтра на свежую голову обсудим, как именно будем освещать сегодняшний эпизод. Лады?" Я достойно покивала головой, с грустью подумав про себя: "Ну вот, прямо-таки Мата Хари. Теперь меня даже высокое начальство бояться будет…"
На следующий день мы все пожинали плоды вчерашней, судя по всему, и впрямь грандиозной вздрючки, полученной местными товарищами по московским каналам. Когда после завтрака нас принимал набольший начальник (пузатый раис сидел в самом темном углу господского кабинета, тише воды, ниже травы – собственно, он и без того росточком не выделялся), то почести, оказанные переводческому сословью, были просто обалденными. Правда, вышло так, что основные славословия достались работавшему на этот момент Кириллу, а молчащая девичья троица притулилась на краешке стола и только безмолвно любовались складывающейся картиночкой, время от времени исподтишка переглядываясь друг с дружкой – когда, например, специальный официант, выделенный для нашего персонального ублажения, настоятельно потчевал нас всякими вкусностями. Включая тот самый знаменитый урюк, начиненный абрикосовыми ядрышками: из абрикоса вынимается косточка, раскалывается, и зернышко кладется внутрь, после чего продукт вялится на солнышке – вроде бы простая операция, но ее сугубо ручной характер переводит получаемый продукт в состояние редкостного товара, которым угощают далеко не везде и далеко не всех. Выяснилось, кстати, в ходе неформальной беседы с коллегами, что местные девки Лера и Тоня видят этот деликатес примерно столь же часто, как и я, приезжая. А образованная Лерочка даже сказала мне, как это чудо называется по-узбекски: аштак-паштак.
И еще. Когда началась церемония прощания и вручения памятных подарков, то набольший начальник, лично обходивший стол и собственноручно оделявший  сувенирами достойных того присутствующих, узнал меня в лицо. Собственно, черт его разберет: то ли и в самом деле признал, потому что в прошлом году я несколько раз подряд бывала в Ташкенте, то ли комедию разыгрывал после вчерашней накачки и в рамках облигаторного хорошего отношения к переводчикам и лошадям. Факт, однако, на лицо. Имени, разумеется, не вспомнил, но так улыбался мне, так радостно жал руку, что, думается, даже у самого тупого из всех гостей (грека, то есть) не осталось ни малейшего сомнения, кто в нашей компании представляет известные органы. Девки, Лера и Тоня, так те аж затряслись мелкой внутренней дрожью, и на мордахах ихних проступило выведенное крупными печатными буквами: "С этой страшной бабой – больше ни слова не по делу! Осторожность, осторожность и еще раз осторожность!" Мне же с этого отломилось два подарка – один стандартный, автоматически выданный всем четверым переводчикам (две пиалы, очень милые) а другой – из числа предназначенных высоким гостям. Набольший сделал легкое движение бровями, и тут же холуй притащил еще одну коробку, из тех, которых удостоились иностранцы и Трофимыч с Мишаней. В этой картонной коробке оказался целый сервиз – шесть пиалушек, миска, два блюда и чайник. К тому же и нести самой не пришлось, потому что немедленно набежали холуи и попросили меня написать номера комнат на моей коробке и на коробках иностранцев – с целью доставки даров на дом.   
После официального приема мы покатили, естественно, в совхоз-миллионер, и по дороге общую информацию давала Тоня, а в правлении совхоза настала очередь Леры – да только она, бедняжка, явно плыла со всем этим рапсом и богарным земледелием. И мы с Кириллом решили, что во время поездки по полям и скотному двору я по возможности тактично займу ее место – а Кирилл представит дело так, что, дескать, подоспела моя очередь. Это мы правильно решили, потому что главный агроном, который повел рассказ про совхозные достижения, оказался русским малым, кандидатом сельхознаук, и с использованием специальных слов он не стеснялся. В смысле, ни в чем себе не отказывал. Ну, я тоже, скажем прямо, не подкачала – все-таки мы всегда готовимся к таким непростым поездкам и терминологию освежаем в памяти. Очень порадовала меня реакция Лерочки: когда мы с ней мыли руки перед обедом – в женском сортире, где кроме нас троих никого не было (ситуация нестандартная, согласна, обычно женские сортиры переполнены), она сказала мне открытым текстом: "Надо же, какой у тебя язык! Все термины знаешь!" Я было ответила ей: "А ты решила, что я не переводчица, а блатная стукачка?", но разумно решила не заводиться и только скромно пожала плечами.
Пообедали мы от души – тем более, что переводила застолье, ясный перец, Лера, а мы могли ни в чем себе не отказывать. По пути в гостиницу нас коротенько познакомили с Ташкентом; ужин был обильный, но простой в смысле протокола – благо что из местных присутствовали только пузатый раис и Саид, да к тому же Трофимыч сказал раису (а я подслушала, так уж получилось): "Переводчики устали, так что давай-ка без тостов, просто поедим, и все тут".   
Не, он нормальный мужик, этот Трофимыч. "Переводчики устали", – видишь, как оно… А ведь если по жизни: четыре человека на делегацию – это курорт и полная расслабуха. Такого вообще не бывает, если хотите знать. Обратное – случается. Когда какой-нибудь отраслевой профсоюз, из тех, что победнее, вообще на делегацию до десяти человек берет одного переводчика. Глупость, конечно, несусветная – ведь хоть пятьдесят клиентов, хоть вообще один, нагрузка-то практически одинаковая. Судите сами: все встречи-беседы надо переводить? А как же! За обеденным столом, пусть даже без тостов, но какая-то беседа идет? Естественно! Экскурсию-другую по памятным местам боевой и трудовой славы гостеприимные хозяева устроят, это уж обязательно – при этом тратиться на гида с языком не станут, ежику ясно. Да к тому же по дороге, куда бы ни ехали, обязательно вылезет кто-нибудь из патриотов края и начнет нудить всякие этнографические да исторические подробности. Причем когда в автобусе полный комплект, пятьдесят человек по числу мест, включая двоих-троих переводчиков, то местный сопровождающий может еще и дремать, со всеми за компанию. А вот когда вас трое в машине, не считая водилы, тут он рта не закрывает. К тому же в автобусе микрофон, а в "Волге" приходится рвать связки, чтобы тебя слышали – потому что ты на переднем сидении, а господа на заднем. И так по двенадцать часов в день, не меньше. Опытный переводчик с такой делегацией связываться не станет – значит, приходится начальству брать кого попало, а уж те им наработают…
На следующий день наш путь лежал в Самарканд (а оттуда в Благородную Бухару, которая Бухара-и-Шериф). Лерочка с Тонечкой остались в своем родном Ташкенте, а на новом месте нам пообещали новых переводчиков. Тем более что теперь нам нужны были в первую очередь крепкие местные гиды, твердо знающие все детали богатейшего исторического прошлого этих мест. Клиенты, судя по ряду признаков, уже наелись досыта сельскохозяйственной и продовольственной специфики и хотели просто посмотреть на могилу Тамерлана и прочие экзотические вещи. Трофимыч это дело просек очень тонко и дал соответствующие указания принимающей стороне. С местными ребятками работать было не в пример легче – никакого сравнения с ташкентским пузатым раисом, который, продемонстрировав свою несостоятельность, был отстранен от дальнейшего сопровождения делегации. И хотя недостатка в его братьях-близнецах далее по маршруту не ощущалось, нельзя не признать, что никакой самодеятельности они себе не позволяли – ни по программе, ни по протоколу. Во всем же остальном они вели себя согласно законов гостеприимства, то есть будь на то их воля, из-за стола бы мы вообще не вставали. На счастье, здоровое любопытство дорогих гостей, как боевая труба, постоянно звало нас в путь-дорогу. И с гидами нам куда как повезло: англо-говорящие девки, свое дело знают насквозь. Особенно в Самарканде. Досталась нам длинная такая красуля с белесыми патлами – как выяснилось, вообще питерский археолог, находится тут в долгосрочной командировке. Она нас замучила, тыча носом во все мельчайшие детали – впрочем, это была сладкая мука. На верху блаженства оказался наш тихоня-грек, который, как выяснилось, был археологом-любителем – сами понимаете, из Афин. У него и английский прорезался, и глазки заполыхали, и вопросы он такие Кире (питерской, стало быть, своей коллеге) задавал, что она только жмурилась от удовольствия…      
Принимающей же стороне весь этот интеллектуальный пир явственно и зримо не доставлял никакой радости. Сопровождавшие нас самаркандские товарищи тащились сзади и потихонечку взывали к Трофимычу, к его чувству пролетарской солидарности: за что же нас так мучить всеми этими россказнями про хромого Тимура и всех его родственников, не присесть ли лучше в тенечке, отряхнув пыль веков с ушей и с обуви, да не съесть ли чего-нибудь полезного и вкусного. Слегка подкрепиться, не более, а потом можно будет и снова… Кира на этот скулеж реагировала однозначно – то есть, неуклонно шагала вперед, ссылалась на неиссякаемый интерес зарубежных гостей, которые в данный момент не мыслят себе жизни без посещения обсерватории Улугбека – а там, дескать, видно будет. Однако в какой-то момент славная когорта дала трещину: представитель администрации США заявил, что вот он бы лично сел и посидел. Ясное дело, этого только и ждали: Трофимыч немедленно предложил разделиться – американ останется с ним и узбекскими товарищами, а остальные пойдут далее с Кирой. В административном отношении группу возглавит Саид, плюс пара крепких местных ребятишек на подхвате, а что касается переводчиков, то Кирилл продолжит изнурительный марафон, а хрупкая Валентина… Хрупкая же Валентина на это заявила, что ей очень интересно послушать рассказ Киры, а остаться может и Кирилл. Кирюшка, мерзавец, тут же высказался в том смысле, что навидался он этих тимуридов – от хромого основателя династии и вплоть до Великого Могола и что он с удовольствием отдохнет в тени карагачей, или как там еще называются эти деревья. 
На этом мы расстались, и интеллектуалы пошли далее, а остальные решительно направились к месту отдохновения, заботливо подготовленному заранее местным товарищам. Воссоединились мы уже к обеду, что называется, вокруг казана, в котором поспевал плов – но какой! А к нему еще много чего всякого… Я было даже предложила переводить обед, но Кирюшка сказал, что это, может, мой последний восточный пир на долгие годы вперед, так что пусть уж я получу полное от него (пира) удовольствие. Я не стала спорить и только поблагодарила его за такую заботу. – "Тем более, – сказал он, как бы между прочим, – мы тут слегка перехватили с товарищами… Так, пустяки: орешки с сухофруктами да свежие лепешки, прямо из печи. С абрикосами".
Мне бы сразу насторожиться, а я вот не придала значения его сообщению – потому что не до глупостей было нам, вступающим на долгий путь узбекского застолья, начавшегося с зеленого чая и сладостей с орехами, и далее, со всеми остановками: тут тебе и лагман, и манты, и кебаб, и плов, и… Ах, чего там вспоминать былое: сколько не говори "халва", во рту слаще не станет… Халва на этом столе, разумеется, тоже была.
А потом мы пошли любоваться ансамблем площади Регистан. Кстати, только от Киры я узнала значение этого красивого слова: "место, покрытое песком". Собственно, мне, жительнице Теплого стана столицы нашей Родины, давно было известно, что "стан" означает "место", но вот насчет песка… Ладно, не будем о топонимике. Вернулись мы в свою грязноватую гостиницу часам к десяти, и тут же разбежались по номерам, мыться после долгого жаркого дня. Приведя себя в порядок, я позвонила Кириллу, чтобы сообщить, что готова к любым изыскам. Но ответа не дождалась. Значит, или еще в ванной прохлаждается, или могли срочно вызвать клиенты – душ, например, у кого-то не работает либо с электричеством проблемы. В такой жутковатой гостинице все возможно. Минут через семь он сам перезвонил. – "Чего трубку не берешь?" – спросила я. – "Да тут…" – "Ладно, не важно", – перебила его я. И деловито спросила: "Ну, кто к кому?" – "Понимаешь, тут такое дело…" И он явно замялся. – "Что случилось? – игриво поинтересовалась я. – Или охладел ко мне?" – "По такой-то жаре?" – ни на секунду не запнувшись, отозвался он. Но – или мне это почудилось – прозвучала все-таки в его голосе какая-то неуверенность. – "Ладно, давай ты заходи, – сказала я, – а то мне одеваться лень…" – "Ты что, раздетая?" – "Дурацкий вопрос. Я ведь тебя не на чай с сахаром приглашаю". – "И в самом деле, дурацкий, – покорно согласился он. – Иду. Жди!" – "Всегда жду, всегда готова", – сказала я, уже про себя, положив трубку. И пошла к двери – набросив все-таки халатик. Так, для приличия.
Последующие минут сорок прошли настолько в стандартной, давно привычной для нас манере, что и говорить-то не о чем. Необычным было разве то, что он поскакал в ванную первым. И проторчал там довольно продолжительное время. Получив, наконец, возможность ополоснуться, я сунула нос в освободившееся помещение и тут же зажала его, пробормотав: "Засранец…"  Действительно, если принять во внимание еще и безобразную вентиляционную систему… Оставив дверь распахнутой, чтобы проветрилось хоть чуть-чуть, я обратилась к нему с естественной претензией: "Что, у себя не мог?.." – "Да вот, понимаешь… Ну, что значит – "у себя"? Я и у себя, и у тебя… Наверное, съел что-то…" – "По всей видимости", – сухо подтвердила я, демонстративно принюхавшись. Но поскольку все мы сидели за одним столом и питались из одного котла, я тут же, естественно, всполошилась: не грозит ли аналогичная судьба мне и – что еще хуже – клиентам. При этом смотрю – он одевается. Со словами: "Схожу-ка я к себе на полчасика…" Очень мне все это не понравилось, и как только он за дверь – я к своей походной аптечке и приняла таблеточку в качестве профилактики. Потом по-быстрому сполоснулась, уверяя себя, что ничем уже не несет, кроме общего запаха срани, накопившегося тут за все годы эксплуатации гостиничного комплекса. 
Кирилл перезвонил через четверть часа. – "Ну, как дела?" – спросила я вполне заботливо. – "Без явных перемен", – ответил он сокрушенно. – "Небось, бесалолом лечишься? – спросила я укоризненно. – Толкнись-ка ты к Джеку и попроси чего-нибудь мощного, американского…" – "Не ты одна такая умная. Уже просил. Уже принял. Посмотрим, что это даст…" – "Ну, посмотрим…" На этом я приостановила свои личные заботы женщины и любовницы, перейдя на уровень забот профессиональных, в качестве переводчицы и человека, отвечающего (причем отвечающего в одиночку – если учитывать состояние Кирилла) за благополучие делегации. И занялась разбором полетов: "Что же ты такого съел?" – "Да как весь народ. И еще меньше – потому что аппетит перебил. Мы как только пришли, нам тут же лепешки выставили, хрустящие, горячие, прямо из печи. А к ним – орехи, изюм и фрукты…" – "Какие фрукты?" – спросила я машинально. – "Абрикосы, в частности…" Тут в голове у меня щелкнуло, и я – нечасто со мною случается, тем более в присутствии лиц противоположного пола – высказалась длинно и нечисто. Завершив тираду вопросом: "Разве ты не помнишь, что аналогичный случай описан в "Гаргантюа"?" – "Н-нет, – с запинкой ответил он, – а что за случай такой?"
Это ведь я уже не первый раз уличила его в неполном знании иностранной классики. С Шекспиром как-то, и вот сейчас… А у Рабле сходная ситуация обрисована – тоже эффект абрикосов и свежеиспеченных лепешек – только в масштабах, что называется, раблезианских… Впрочем, нам вполне хватит нашего, пусть менее грандиозного, происшествия. Которое не поддается воздействию бесалола, что выводит его на уровень если не стихийного, то все равно бедствия. И ведь обуял же дурака бес чревоугодия. Причем на ровном, что называется, месте. Понимаю, если бы он облопался шашлыками под какими-нибудь немыслимыми соусами, запив это дело немерянным количеством коллекционного вина, или подчистил в одиночку огромную сковороду жареной в сметане рыбки под ледяное пиво, из толстой стеклянной кружки, или… да мало ли чего завлекательного существует на белом свете. А тут – Господи! – какие-то лепешки поганые. Ну, положим, не поганые, вкусные, наверное, прямо из печи. Да еще абрикосы, спелые и сладкие. Но все равно, надо же знать меру и иметь голову на плечах. Все это я ему высказала, а закончила разумными словами насчет завтрашней строжайшей диеты: "Зеленый чай и… и, пожалуй, хватит с тебя". – "Да, конечно же. Как ты скажешь". – "Так и скажу. А сейчас ложись и попытайся заснуть. Ума хватило взять у Джека еще пару таблеток, впрок?" – "Представь себе, да…" – "Хоть за это спасибо. Тогда одну примешь, как проснешься – то есть, часа в четыре…" – "А почем ты знаешь, что проснусь?" – "Есть у меня такое предчувствие… А вторую – с утра, натощак. И смотри: если будет совсем худо ночью – позвони мне. Обязательно. Понял?" – "Все понял…" – "Нет, не все. Саиду позвони, прямо сейчас. Порадуй его". – "Да ладно…" – "Стесняешься? Тогда я сама позвоню". – "Уж лучше я…" 
Я положила трубку. Посмотрела на часы – время еще, в принципе, детское. Спать неохота. Читать, впрочем, тоже. Тем более что под потолком лампочка ватт на двадцать пять, а в бра над кроватью ее вовсе нет. Покосилась на телевизор и решительно покачала головой. Из номера выходить неразумно. Во-первых, могут позвонить – или Кирилл, или клиенты. А во-вторых, не след белой женщине расхаживать по логову тимуридов в одиночку, без охраны. Ну, делать нечего – легла. Конечно, какой уж тут сон. Полезли разные мысли в голову. В основном на темы пищеварения и нарушения оного. Не то, чтобы я отличалась уж какой-то особо повышенной брезгливостью. Вроде бы как большинство нормальных баб. Пеленки сына, скажем, или что-нибудь в этом же духе – пардон за дурацкий и нечаянный каламбур. Когда, к примеру, с Гришей случалось то-се. Впрочем, муж – это дело житейское. А вот любовник – он должен быть идеальным. И его место – в твоей постели, а не в сортире твоего номера. И уж тем более не должен он там оставлять следы своего пребывания – пусть и не материальные, но все равно ощутимые.  В общем, понакручивала я себя таким образом с полчасика, пока не заснула.
Встала с головной болью и злая, как камышовая кошка, про которых вчера нам красочно рассказывала Кира. Спустилась в ресторан первой. Вернее, второй – после Саида, который там чуть ли не ночует. Мудрый Саид тут же доложил о принятых мерах: "Я распорядился на кухне заварить зеленого чая покрепче. И пусть настоится. А потом они разольют его по бутылкам, и мы будем возить пару ящиков с собой. И пить в качестве профилактики…" А на мой вопрос об эффективности он усмехнулся и сказал наставительно: "Имей в виду, что суточный настой кок-чая используется для лечения не только дизентерии, но и холеры". Появление клиентуры позволило не столько переменить эту аппетитную тему, сколько перевести ее на более общий уровень: каждого приходящего Саид лично спрашивал насчет самочувствия и оповещал о планируемых мерах профилактического характера. Народ в целом воспринял сообщение мужественно, только трусоватый грек поинтересовался, не грозит ли нам холера во всей ее красе, на что получил заверение насчет того, что это бедствие давно уже ликвидировано (для надежности Саид употребил вполне медицинский термин eradicate, очередной раз заставив меня изумиться по поводу его английского). 
Последовавшее за этим пребывание в Благородной Бухаре ничем таким особенным не ознаменовалось. С утра кружили по городу-музею, предводительствуемые очаровательной черноглазой Гюльнарой. Впрочем, клиентам девушка не понравилась – потому, наверное, что, в отличие от давешнего академического рассказа Киры, подкрепленного датами, цифрами, фактами, она предложила их вниманию романтизированную историю города и ханства, увязанную с канвой жизни и деятельности местного уроженца Ходжи Насреддина ("А вот на этой площади Ходжа выставил на посмешище ханского министра, а вот тут, на базаре, он наказал жадного купца, а вот из этого дворца, точнее, из тамошнего гарема, он выкрал свою возлюбленную..."). Надо ли говорить, что это имя клиенты услыхали впервые в жизни, и грек начал допытываться насчет дат рождения и смерти, да к какой династии он принадлежал, и все такое. Бедная девочка сходу не врубилась в суть вопросов, а пояснение Кирилла, что Ходжа был фольклорным героем, также не очень способствовало внесению ясности. Я попыталась сказать Джеку, что Ходжа был кем-то вроде Никербокера, но тем лишь усугубила общее замешательство.
Вечером местные власти устроили нам якобы прощальный ужин – но в сугубо мусульманских традициях, без капли чего бы то ни было, и особого веселья это не прибавило никому. Кстати о веселье: когда вернулись в гостиницу к вечеру, Кирилл торжественно довел до моего сведения, что он полностью пришел в себя и готов к любым подвигам... А я встала на дыбы – по совокупности причин, включая и воспоминания о самаркандской симфонии запахов, и нагло соврала, что сегодня мой черед быть  нечистой. Ритуально, то есть. Думаю, он догадался, что я вру; во всяком случае, до конца поездки к этой интимной теме мы более не возвращались.
Вечер без спиртного оказался унылым по определению. Я сидела рядом с Джеком, который сильно негодовал на устроителей и вовсю нашептывал мне, чем бы именно он запивал бы каждое из предложенных блюд, будь на то его воля. А после десерта он вдруг предложил подняться к нему в номер и хоть чуть-чуть смягчить эту полуторачасовую сухомятку. А я – я согласилась. Вопреки всем своим принципам. Решив, что выпить и в самом деле неплохо бы, а время еще детское, и до наступления комендантского часа, то есть, до одиннадцати, я смогу найти как минимум один верный повод удрать восвояси.
Только мы встали из-за стола, как я получила еще одно предложение – от местного раиса, который, видать, вознамерился на прощанье позабавиться с белотелой московской гостей. Подошел он ко мне уверенной походкой пеликана и сказал прямым текстом: "Что делаешь после ужина?" Я внимательно, долгим взглядом, посмотрела на него и после драматической паузы ответила: "Отчет пишу". – "Про что отчет?" – с искренним вроде бы интересом спросил он. – "В том числе и про тебя", – процедила я сквозь зубы. Тут к нам подскочил вездесущий Саид и выдал тираду на узбекском, в ответ на которую раис, нимало не смущаясь, поцокал зубом и сказал: "Извини, ошибку делал…"
Я горячо поблагодарила Саида за спасение, а уже в лифте мне пришла в голову интересная мысль: чего это их всех на меня потянуло? Будто почувствовали, что я дала отставку своему хахалю и являюсь временно свободной. А может, и впрямь почувствовали. Может, это я какие-то феромоны испустила – озлившись на одного самца, стала приманивать другого. Заскочила к себе в номер, поправила прическу, обновила помаду, глянула на часы (половина десятого всего лишь) и набрала номер Джека. Тот схватил трубку тут же и едва ли не заорал: "Приходи скорее!" Ну, и пошла. Уверенной походкой человека, знающего, что он делает. И зачем.
Нет, ничего такого и не было, потому что и быть не должно. Ну, целовались – это да. Правда, я при этом задавала ему разные вопросы, из числа недовыясненных по Серегиному списку. Так что вроде бы даже и при деле была. При исполнении служебных обязанностей. Самое забавное случилось, разумеется, в конце. Когда я почувствовала, что поцелуями он перестает ограничиваться и явно вознамерился продвигаться дальше. Когда ясно стало, что пора кончать эту самодеятельность. Встала я с диванчика, на котором все это безобразие происходило, и говорю, что, дескать, время уже позднее, а завтра нелегкий рабочий день, а он меня ухватил и вцепился как бульдог – на прощанье. Поцелует, на секунду оторвется, дух перевести, а из объятий не выпускает, и снова за свое. И вот в один из передыхов он спрашивает: "А правду говорят, что все переводчицы ваши – они из кей-джи-би?" Тут я покатилась со смеху: ведь мерзавец, по сути-то дела, в самую точку попал. Будем называть вещи своими именами: я же его целый вечер раскручивала насчет… ну, не то, чтобы государственных тайн, но все-таки… А потом все сказанное им я зафиксирую – пока конспективно, чтобы не упустить важнейшего, а затем, на досуге, разведу турусы на колесах и представлю Сереге странички три машинописи, за которые получу определенную сумму наличными. Так что – если по-честному, я оттуда и есть. Из самого из оттуда. Он, правда, подлинной причины смеха не понял и решил на всякий случай обидеться. Ну, в смысле, надулся. Что ж,  благодарение Богу за прекрасный повод. Тряхнула я решительно головой и пошла к себе. Спать. Надоели мне все эти любовники – реальные и потенциальные, местные и импортные, засранцы в буквальном смысле слова и в широком понимании… Под душ и баиньки! Скорее бы домой. Сыночка за ухом пощекотать и к Грише под бочок. 
Обратная дорога была просто ужасной: самолетом до Ташкента, там – вместо отдыха – прощальный обед со всей республиканской  верхушкой, и тут же, без передышки, снова в аэропорт: вся многоходовка явно задумана и спланирована пузатым раисом для восстановления своей пошатнувшейся репутации в глазах высшего начальства. Просто блистательный – и по глубине замысла, и по мастерству исполнения – план, полностью взбесивший всех поголовно, включая и тех членов делегации, которые к тому моменту еще сохраняли хладнокровие. Не говоря уж о самом Трофимыче, которого, кстати, вовсю накручивал Мишаня: ведь если бы мы возвращались в Москву напрямую из Бухары, как и было изначально задумано,  то удалось бы за гроши закупить дыни и прочие дары полей и садов – а  в Ташкенте для похода на рынок у нас элементарно не оставалось времени. Когда мы шли к выходу из ресторана после занудного и опять-таки безалкогольного обеда, злые как свора собак, Кирилл сказал задумчиво, ни к кому особенно не обращаясь: "Вот он, эффект трех недель..." – "То есть?" – переспросил Саид. – "Да то самое. Если поездка длиннее пятнадцати-шестнадцати дней, то добром она никогда не кончается". – "Это почему?" – не выдержала я (а ведь дала себе зарок не разговаривать с засранцем на непроизводственные темы). – "Да вот уж так. Считай, что пятый закон Ньютона..." – "Ладно, ребята, не горюйте, – сказал Саид. – Мы тут приняли кое-какие меры и сообразили вам подарочки. Только москвичам – ведь иностранцам не к чему, правда? Они ведь все равно уезжают". – "Какие подарки?" – растерялась я. – "Ну, дыньку чарджуйскую. Редьки маргеланской немного. И по ящику винограда..." Я было открыла рот, но Саид продолжил, как ни в чем не бывало: "Не беспокойся, все это управление делами устроило. Они и погрузят – вам придется только в Москве до машины самим дотащить".   
Но на этом чудеса, устроенные Саидом, не кончились. В аэропорт он провожал нас в одиночку – то есть, должен был поехать и пузатый раис, но Трофимыч, прощаясь с председателем, решительно заявил свой протест на этот счет, так что мы ограничились скромной церемонией расставания в вестибюле ресторана. Усевшись, наконец, в автобус, Джек высказал надежду, что хоть в самолете выпьем, на что мы с Кириллом (не сговариваясь) рассмеялись издевательским смехом, а Саид разъяснил американцу, что "Аэрофлот" не наливает, и более того: приносить с собой и распивать строго запрещается... – "Это что же выходит, – аж зашелся Джек, – допустим, я купил бутылку, а мне не позволят ее употребить?" – "Именно так!" – злорадно сказала я. – "Не совсем так, – мягко поправил Саид. – Если кто-то из вас принесет – это будет нарушение правил. А вот если кто-то из экипажа... Например, старший стюард... Если он подаст пассажирам, занимающим известные ему места, уже наполненные стаканчики..." – "А как это делается?" – спросил Джек тоном человека, уверовавшего во все чудеса восточных сказок и только подзабывшего правильное произношение слова "сезам". – "Да очень просто. Надо попросить начальника службы перевозок..." – "Это если он твой приятель", – отозвалась я. – "Не обязательно, – ухмыльнулся Саид. – Он может быть и моим двоюродным братом..." Короче говоря, всю дорогу мы пили "Джек Даниэльс" – лучшее, что нашлось в "Березке" Ташкентского аэропорта. А первый тост был, естественно, за Саида.

Интерлюдия третья (немецкая)

А, что там говорить! Жизнь на немецкий лад оказалась вовсе не такой радужной, как представлялось из нашего прекрасного далека. Для начала, ребенка нам с собой взять не позволили, так что в какой-то момент я даже стала задумываться: а не остаться ли и мне в родной Москве. Но Гришино начальство стояло насмерть: мужика в полном соку на год мы не выпустим из страны. Похоже, что были уже у них прецеденты и проблемы с моральным обликом советского физика. 
Улетели мы до намечавшегося срока – что-то там переменилось в графике экспериментов, и без Гриши они просто жизни не представляли себе после середины ноября. Отсидели там – и слава Богу! – всего лишь год. Так карты легли, ко всеобщему счастью, и в первую очередь, к моему. Никакой работы мне, разумеется, не представилось. Вела английский кружок в доме офицеров для жен этих самых офицеров – на общественных началах, естественно. Но и за то спасибо, все какое-то занятие, чтобы не рехнуться от безделья.
Сильно скучала я без Юры – в смысле, без сына. Да к тому же грустно было без Юры-доктора. Ведь рецептов на двенадцать месяцев вперед он мне понавыписывать не смог. И вот слезаю я, помятая и обмятая, с его кресла в последний свой предотъездный визит, а он моет руки после пациентки (ей-Богу, физиономия совсем как у Кирилла, когда мы вместе в ванной обмываемся после всего-всего, уже перед тем, как разбежаться по домам – то есть, морда кота, дочиста вылизавшего полнехонькую миску сливок), и говорит мне человеческим голосом: "Не горюй. Может, там  удастся покупать это добро без рецепта". – "А если нет?" – спрашиваю я не без раздражения, поправляя колготки. – "Если нет – перейдешь на механические средства контрацепции. Как большая часть человечества". – "Или метод ритма буду использовать, как праведная католичка". – "Можно и так", – отвечает с наглой рожей. – "А можно и вообще забыть об этом деле, – это я пытаюсь иронизировать. – В смысле: вовсе не подвергать себя риску зачатия. Ведь всего-то на каких-то полгода несчастных…" (Шесть упаковочек я все-таки смогла прикупить впрок – точнее, пять плюс только что выписанный им рецепт.) – "Что ж, целибат – тоже метод. И весьма эффективный. Ты попробуй, а потом мне расскажешь". – "Чтобы ты мог посмеяться?" – "Ну, зачем же. Изложишь во всех деталях, как советский ученый советскому ученому. В интересах научной истины. Потом мы с тобой статеечку напишем. За двумя подписями. А абстракт ты переведешь на английский, и пошлем в Journal of Obstetrics and Gynecology. Еще и прославимся…" Так вот мы поговорили на прощание, а совсем на прощание, уже когда я направилась к двери, Юра вдруг неловко чмокнул меня куда-то в районе носа и сказал: "Ладно. Возвращайся поскорее. Привык я как-то к тебе…" Это был наш первый – и последний, если уж на то пошло – поцелуй. И разговорчики такие тоже впервые…
Насчет воздержания – это как в воду смотрели. Второе полугодие долгосрочной командировки прошло у нас под знаком непрерывных ссор и грызни (ну, кстати, и в книжках умных пишут, что седьмой год супружества самый опасный в смысле прочности уз и близости к разводу). Бывало, даже, я Гришу выгоняла спать на диван в другую комнату – дура, конечно, и в оправдание можно только сказать, что скучно было и бесилась от безделья. Но все на свете имеет свой конец, и вот мы выходим на площадь Белорусского вокзала – home, sweet home! А возвращались поездом, потому что удалось сделать кое-какие удачные и относительно крупногабаритные покупки. Это за пару месяцев до отъезда я сошлась поближе с одной из своих учениц – шустрая такая хохляндская тетка, майорская жена, знающая все ходы и выходы. Взяла она меня под свое крылышко, и с помощью мужа, офицера по хозяйственной части, мы прикупили что надо, причем по выгодным ценам, солдатики все упаковали, доставка также осуществлялась на служебных автомашинах, так что услугами грузового такси мы воспользовались только в Москве, куда уже не распространяется сфера майорского влияния – а жаль!

Кирилл – новый цикл
   
Вернувшись в Москву, я первым делом полетела к себе на работу – узнать, сохранилось ли за мной хлебное местечко. Успокоенная, договорилась выйти со следующего понедельника, и тут же записалась к Юре. А поскольку он принимал во второй половине дня, решила с толком использовать время и рванула в "Спутник". Добралась туда часам к одиннадцати. В вестибюле пусто – все делегации разъехались по своим делам, и сидит только одинокая Галка с неизменным кроссвордом и карандашом. Мы расцеловались, и она, не выпуская меня из объятий, зашептала на ухо: "У меня проблема… Ну, бабья… Ты вроде говорила, что у тебя есть врач…" – "Есть. Как раз сегодня к нему и двину, показаться после годового перерыва". – "А меня с собой не возьмешь?" – "Ну, пойдем… - сказала я неуверенно. – А что за проблема-то? Залетела?" Галка потупила глазки: "Лучше я сама ему расскажу – если ты не против…" Не успела я ей ответить, как в дверях появилась до боли знакомая плотная фигура Кости – старый друг, который лучше любых новых двух. Обрадовался он мне страшно: "Вернулась? Чудненько! Когда можно на тебя рассчитывать? У меня и планы имеются конкретные – давай посмотрим по календарю…" – "Погоди, Костя, – заявила Галка, – мне бы с девушкой договориться, а то ты нас перебил…" Она потащила меня в уголок и спросила: "Ну, как, возьмешь меня с собой? Ведь мне тогда домой смотаться надо… ну, там, подмыться-переодеться, сама понимаешь…" – "Сейчас, погоди. Сначала с Костей разберусь…" Заручившись обещанием Кости, что он меня покормит обедом, я велела Галке вернуться сюда к трем, после чего решительно погрузилась в планы международной профсоюзной деятельности. Через полчаса я уже дала Косте согласие на следующий уик-энд и выслушала весь набор местных полуофициальных новостей. А там стали подгребать, одна за другой, знакомые девки, которые ознакомили меня с новостями вовсе неофициальными, то есть, со сплетнями. К обеду я была уже полностью в курсе всех новейших событий. Плюс к тому получила приглашение от Виталия на середину декабря, на какую-то рыбацкую сходку. От дальнейших обязательств пока воздержалась – надо еще разобраться, как там режим и условия на работе, не изменились ли дела к худшему.
Скромно пообедав (я не стала набивать живот, с учетом того обстоятельства, что Юра после столь долгого расставания будет осматривать меня с особой тщательностью и пристрастием), я подхватила Галку, и мы поехали. Входя в кабинет, я припомнила наш прощальный (он же первый и единственный) поцелуй перед отъездом и сообразила, что не приняла внутреннего решения относительно своей реакции на возможные аналогичные действия в качестве приветствия. Нет, целоваться он не стал; всем же остальным частям моего тела было уделено, как и ожидалось, самое пристальное внимание. Потом он выписал мне долгожданный рецепт, не преминув спросить: "Ну, как обходилась без чудес фармакопеи?" – "Плохо обходилась – будто сам не знаешь", – огрызнулась я. – "Ну, что, пишем статью? О применении естественных методов контрацепции советской научно-технической интеллигенцией?" – "Потом как-нибудь. На досуге. Когда я войду в колею. А сейчас не будешь ли столь любезен, не посмотришь девушку?" – "Кто такая? Подруга?" – "В общем, да". – "А что стряслось?" – "Мне не говорит…" – "Ладно, зови. Авось мне расскажет".
Непродолжительное время спустя Галка вышла из кабинета, причем с явно просветлевшим выражением морды лица. – "Ну, куда сейчас?" – спросила она. – "Лично я в аптеку, и потом домой". – "В аптеку я тебе попутчица…" И по пути она принялась расхваливать Юру: такой обходительный, такой тактичный, такой, если хочешь знать, нежный… Глупо, конечно, но я почувствовала что-то вроде ревности. А Галка не унималась: "И заботливый. Надо, говорит, следить за своим здоровьем…" – "Это и ежику ясно", – встряла я в монолог, но Галка, не слушая меня, напористо продолжала: "И в частности, говорит, таблеточки надо пить. И тебя в пример поставил. Вот, говорит, возьмем Валентину – она уже осознала эту истину, что, согласно библейской мудрости, и сделало ее свободной. Ты действительно свободный человек, подруга?" – "Во всяком случае, могу трахаться с кем хочу, не опасаясь непредвиденных последствий", – окатила я ее холодной циничной водичкой. Но она только улыбнулась: "Ладно тебе. Тоже еще, скажешь. Да ты, небось, вообще кроме мужа ни с кем ни-ни…" – "Извини, уточняю формулировку: когда хочу. В любое время дня и ночи". – "Это другое дело. Тоже, кстати, немаловажный аспект…" Тут мы добрались до аптеки, и щекотливый разговор прекратился сам собой; по выходе же на улицу я перешла на деловую тематику: не произошло ли каких-нибудь изменений в расписании московских музеев и прочих культурно-просветительских точек, нет ли новых указаний насчет автобусных стоянок в центре города, и сохранился ли прежний режим работы "Березок"…
Придя домой, я первым делом достала из сумки шоколадку и вручила ее Юре, а пока он бегал на кухню ее разворачивать и делить на всю семью (молодцы, бабки, хорошо воспитывали ребенка в наше отсутствие!), я подмигнула Грише и показала подбородком на спальню. Он не без недоумения (прямо скажем, в последнее время мы существовали едва ли не на грани срыва) последовал в указанном направлении, а там я, достав из сумки, показала ему упаковку заветных таблеточек. Он неуверенно улыбнулся, а я, прижавшись к нему, прошептала: "Теперь у нас снова все будет хорошо…" – "Как и было всегда", – мудро отреагировал он. Я деловито принялась хлопотать по дому, сообщая при этом свои новости: на работе все в полном порядке, с делегациями тоже все нормально, было бы только время – на что он отреагировал: если всем на пользу, то время изыскать ничего не стоит. "Хотя, с другой стороны, – добавил он не без торжественности, – директор сегодня сказал, чтобы я не тянул с докторской". И еще Гриша разумно предложил мне поговорить с нашими водилами, разузнать насчет приличных курсов, потому что надо бы и права получить, раз уж мы решили покупать машину. 
Пока суть да дело, пока вошла в колею на основной работе, пока разбирались с разными домашними обязанностями, я старалась особо не углубляться в международную деятельность. Разве что встретить-проводить разок-другой, просто так, для поддержания тонуса и возобновления контактов. Последнее, впрочем, происходило не ахти как: ни на Милку, ни на тетю Машу я ни разу не нарвалась, да и Кирилл почему-то не вертелся в вестибюле "Спутника".
К исходу второй декабрьской недели Виталий собрал администрацию и актив своего рыбацкого съезда – в малом зале заседаний, потому что в его кабинете всем бы просто не поместиться. Рыбку, как выяснилось, ловят во всем мире, так что в гости ожидались братцы-сестрицы из Англии, Канады, скандинавы, весь Средиземноморский бассейн… То есть, английский, французский, итальянский, арабский, шведский, норвежский, датский, финский… Переводчиков оказалось чуть ли не больше, чем делегатов. И в массе своей незнакомые морды, кроме арабиста Рашида, с которым мы как-то пересекались на аналогичном международном сборище в славном городе Баку. Свою английскую напарницу я видела впервые в жизни, и сразу же почувствовала к ней явно выраженную антипатию. Виталий про нее отозвался так: "Не обращай внимания. Мне ее навязали. Ну, считай, что по блату…" Девушка оказалась гиперактивной: везде лезла в первые ряды, вмешивалась во все разговоры и вообще буквально вырывала микрофон из рук. Впрочем, в таком юном задоре можно найти и смешные черточки, так что я решила про себя: буду смотреть на все с мудрой и затаенной улыбкой. В конце концов, меня Виталий знает вот уже который год, так что мне нет нужды постоянно демонстрировать свою готовность лезть в огонь, воду и прочие фаллопиевы трубы.
Съезд как таковой длился всего три дня, начиная со вторника. Меня это очень устраивало, потому что в понедельник и пятницу у меня библиотечные дни, то есть я свободна как птица; а поскольку заседания проходили в Доме Союзов (в смысле, в Колонном зале), то я могла позволить себе выскользнуть – с ведома и согласия Виталия – на несколько часов к себе в контору, благо что неподалеку, а потом вернуться часам к пяти. Поскольку на рабочих сессиях был синхронный перевод, то линейные переводчики все равно сидели в фойе и точили лясы неформальным образом, а сопроводить клиентов на обед в гостиницу и обратно – с такой сложной задачей моя напарница справлялась самостоятельно, без посторонней помощи. В четверг отгуляли заключительный банкет, а в пятницу полетели в Одессу. Все-таки порт и каким-то боком связан с рыболовством ("Шаланды, полные кефали…") – да и не в Мурманск же ехать в разгар российской зимы.
У моей английской напарницы имелась закадычная подруга с норвежским, так что меня поселили с толстой арабисткой по имени Ольга. Прилетели после полудня, до ужина еще масса времени, программы никакой (заметим в скобках: что-то не узнаю я Виталия, куда девалась его распорядительность – а впрочем, не мое это собачье дело). Ну, расселились; в ванную я ринулась первой, а когда вышла, освеженная, Ольга мне и говорит: "Рашид звонил. Сейчас пойдем с клиентурой общаться. И тебя приглашаем". – "С какой это клиентурой?" – "Да с нашей. С ливийской. Ребята дорвались до свободной страны, и потому из "Березки" не вылезают…" Ну да, соображаю, у них там жестокие строгости по части выпивки, так они здесь расслабляются. Но я-то здесь причем? Так и спрашиваю ее: "А я каким боком?.." – "Ну, каким… – мнется она. – Рашид зовет, клиенты приглашают…" Тут я соображаю, что ей неохота быть единственной бабой на пьянке. Что ж, логично. Нельзя же не пойти навстречу коллегам. – "Ладно, – говорю, – мойся скорее и в путь". Услышав шум воды, я тут же набрала номер Рашида и уточнила, в курсе ли он – в смысле, не является ли мое приглашение личной инициативой соседки. – "Нет-нет, обязательно приходи! Даже и не сомневайся!" – "А как народец-то? Смирный?" – "Не волнуйся. Тем более я их уже предупредил, что ты моя девушка". – "Наглец ты, голубчик", – хмыкнула я. И тщательно обдумала форму одежды. Значит, так. Джинсы мои вельветовые, которые рассчитаны на шерстяные колготки и потому отнюдь не в обтяжку. И свободный свитер, который висит на мне как на пугале (чтобы под него, в случае надобности, можно было поддеть кофту-другую). То есть, в таком одеянии я все равно что в ихней… как это… галабии… нет, галабия – это мужская одежка, а как же будет женская? Или "чадра" как раз и говорится обо всей этой рубахе, что от морды до полу? Неважно. Главное, никакие части тела у меня не будут выпирать, что минимизирует мою привлекательность, особенно на фоне Ольги и ее естественным образом выделяющихся прелестей.   
Пьянка, впрочем, вышла унылой. Я сидела дура дурой, поскольку с английским у свободных рыбаков Ливийской Джамахарии дело глухо, а по личному опыту я хорошо знаю, как раздражают просьбы коллег переводить такого рода неформальные застольные беседы. Да к тому же ребятки, будучи людьми небедными, затарились французским коньячком, а я его не очень люблю. Выучила, правда, красивое слово "Тараблус": так звучит название их столицы, Триполи, по-арабски – если я, конечно, не ошибаюсь.
Зато ужин, который закатили нам гостеприимные одесситы, превзошел все ожидания. Как уже было сказано, количество делегатов и переводчиков на этом мероприятии было почти что одинаковое, а тут еще объявилось едва ли не вдвое больше хозяев. Надо к тому же учесть, что формально наш съезд проходил под эгидой того Международного объединения профсоюзов, которое сплачивает в единый кулак "работников транспорта, портов и рыбного промысла" (конец цитаты). Следовательно, в зале присутствовали представители широчайшего круга профессий – от стивидора до биндюжника, включая тралмейстеров и, возможно, засольщиков. У входа в зал ненавязчиво толклось несколько крепких молодых людей, главная задача которых была, как я без труда догадалась, не допускать к пирогу представительниц еще одной профессии, столь любимой и рыбаками, и моряками, да и портовиками, если уж на то пошло. Поскольку московские переводчицы в первый же день работы съезда получили нагрудные значки (совсем по Галичу, "восемь на десять" – правда, сантиметров), то наши шансы быть принятыми за припортовых царевен были просто нулевыми. 
В общем, погуляли на славу. Перед сном Ольга со смехом обрисовала мне ситуацию, сложившуюся для всей арабской команды. Пить отдельными группами, запершись по номерам – это никакой Аллах им не мешал; но вот попробовал бы хоть кто-нибудь решиться на такое под пристальным наблюдением делегатов из братских стран. Ведь пусть только посмеет, скажем, марокканец, остаканиться в присутствии ливанского, допустим, брата: тут же пойдет телега по инстанциям. А если не сообщит ливанец – то обязательно стукнет ливиец: и на пившего марокканца и на ливанца, который не донес и тем самым не исполнил свой долг честного мусульманина. "Впрочем, – ухмыльнулась Ольга, – они практически все уже пришли на прием в сосиску. Уникальное, я тебе доложу, зрелище: целая свора в жопу пьяных арабов. Не часто такое увидишь…"   
Посмеялись мы – а на утро смешки кончились. Моя английская коллега – та, что юная, задорная и гиперактивная, была явно выраженной отличницей, не исключено, что комсомолкой, и уж, безусловно, спортсменкой. Устроила она с подружкой и соседкой по номеру, норвежской переводчицей, свой раннеутренний забег, и по возвращении, уже на пороге гостиницы, не то споткнулась, не то поскользнулась, но упала столь удачно, что сломала лодыжку. Правду говорят умные люди: от этого спорта один только вред. Вот так я осталась единственной английской переводчицей на мероприятии.   
А после завтрака (роскошного и обильного – молодцы, одесситы!) нам предстоял прием на профсоюзных верхах. Поскольку встреча не просто многонациональная, а прямо-таки мультинациональная, то вариант организации перевода в таких случаях только один: каждого из нас окружает группа клиентов, и мы им, что называется, нашептываем суть дела. При такой системе переводчик и зовется соответственно: "шептала". Впрочем, это только так говорят – "шептала", а когда в одной комнате, пусть даже и не очень маленькой, шепчет одновременно десяток человек, да еще на разных языках, то получается аккурат сумасшедший дом – и с виду, и в акустическом плане. Дурдом "Ромашка" – согласно любимому выражению моей подруги Леночки. Я не очень люблю эту систему, и если мне предлагают "пошептать", стараюсь по возможности отказаться, взяв на себя взамен какое-нибудь другое, пусть и более сложное дело. Во-первых, меня раздражает неумолчный разноязыкий гул, в который сливаются голоса коллег, это страшно отвлекает и мешает сосредоточиться, а во-вторых, шептать значительно утомительнее для связок, чем даже орать в голос. Нет, уж лучше обыкновенный синхрон. Но тут делать было нечего, и я честно отпахала весь прием – причем в одиночку, тогда как на других языках люди, естественно, сменялись каждые полчаса.
Когда мы вышли из зала и стали разбирать свои пальтишки, подскочил Виталий. Он поблагодарил меня за проявленное мужество и сказал, что у него есть сюрприз. Оказывается, утром, сразу же после приезда скорой помощи, которая увезла нашу бегунью, он позвонил в Москву и срочно вызвал замену. "Так что Кирилл будет здесь где-то к ужину", – закончил он свое сообщение. Н-да. Вот уж и в самом деле сюрприз. Мы, вообще-то, после той среднеазиатской эпопеи расстались – скажем так: не на самой высокой ноте. Он мне звонил пару раз, предлагая пообщаться в преддверии годовой разлуки, но я отговаривалась занятостью. Если совсем честно – не рвалась я к такой встрече. И перед самым отъездом я ему не позвонила, не простились даже по телефону. Да и по приезде звонить не стала. А в "Спутнике" он как-то не объявлялся. Вот такая картинка. И, значит, прилетает красавец. К ужину. Ну, и отлично, пусть переводит очередную грандиозную пьянку, обещанную нам двадцать минут тому назад лично большим начальником. Как я понимаю, вчера нас поили коллеги-рыбари, а сегодня, в светлый субботний вечер, предстоит братанье с городским и областным профактивом широкого профиля. Вот и прелестно, повторила я с известным ожесточением. Тем не менее, когда мы вернулись после знакомства с городским портовым хозяйством, посетив при этом очень удачно оказавшийся в кустах – в смысле, у причала – РТ (рыболовный траулер означает эта аббревиатура – поясняю для неграмотных), так вот, когда мы вернулись в гостиницу к ужину, я принялась приводить себя в порядок столь тщательно, что Ольга даже спросила: "Для кого стараешься?" Я махнула на нее рукой – и вырядилась в тот самый костюмчик, который мне перед самым отъездом устроила подруга-майорша. Производства, разумеется, ФРГ. Доставленный в ГДР путями вряд ли законными – да только это не мое дело.
Спускаюсь в вестибюль, вся из себя в блеске гэдээровской косметики и фээргэшной одежки, и вижу вновь прибывшего красавца в гуще скандинавских переводчиц. Ну да, это для меня они – незнакомые мордочки, а он-то знает их всех, причем не исключаю, что и досконально. Узрел меня, надо признать, в первую же секунду – будто и в самом деле поджидал. И решительно ко мне ринулся. С распростертыми, что называется, объятьями. И со стандартным "Long time no see" на устах. Ну, прямо скажу, не поцеловаться коллегам при встрече, причем после долгой разлуки – вот это и было бы подозрительно. А так – чмок и чмок, никто даже внимания не обратил. Равно как никто и не расслышал, как он выдохнул, прямо мне в ухо: "Вернулась, счастье мое!" Я, со своей стороны, сделала вид, что тоже не расслышала. В смысле, не дослышала и не восприняла. И подтвердила казенным голосом, причем достаточно громко: "Ага, вернулись. Пару недель тому назад…" Естественно, он не мог не спросить, как я съездила, как оно вообще, и все такое. Он спросил – я ответила. Тут Виталий объявился, со словами: "Кирилл, девушка сегодня уже напахалась. И даже надорвалась. Так что весь вечер – на тебе". – "Без проблем", – отвечает он. Виталий побежал дальше, а Кирилл продолжает, одними губами: "И весь вечер на мне, и – надеюсь – вся ночь…" И смотрит на меня… нет, вовсе даже не нахально, а с такой робкой надеждой во взоре. Впрочем, робкой эту надежду вряд ли можно назвать, потому что глазищи все-таки нахальные. А может, и не нахальные, а просто требовательные. Нет, не требовательные – жаждущие. "Стоп-стоп-стоп, – сказала я себе. – Сходу начинаешь оправдывать этого засранца? Красота!" И тут же возразила, самой же себе: "Да ладно, чего там, кто старое помянет…" И снова оборвала себя, благодушествующую, сказав – уже вслух и максимально ядовитым голоском: "А старый друг стучится у окна… Так, что ли?" Он уставился на меня не без недоумения, и тогда я выдала, увеличив дозу яда в голосе до смертоносной: "Это "Гавриилиада". Сочинение Пушкина Александра Сергеевича – если тебе доводилось слышать такое имя".
Тут к нам подвалили канадцы, и я принялась знакомить их с новым переводчиком, прекратив таким образом эту дурацкую – будем называть вещи своими именами – пикировку. Собственно, и не пикировку даже, поскольку мы ведь не обменивались взаимными укусами, а это я его подгребывала, исключительно в  одностороннем порядке. Глупо, в общем-то, если говорить начистоту. Ну, объелся человек свежих лепешек, и дальше что? Мало ли кто чем злоупотребил. Муж – тот, к примеру, объелся груш. В переносном, разумеется, смысле. А любовник – абрикосов. В смысле прямом и буквальном. Вина, конечно, страшная, но ведь год уже прошел с тех пор. Год с лишним. Теперь самой даже смешно – и как он с тебя прямо на унитаз переметнулся, и как ты злобной кошкой на него окрысилась. В смысле, ощетинилась. Ну, короче, вызверилась. А подсознание блудливое что тебе сейчас нашептывает? Костюмчик-то ради кого обновила? И вообще – битый час перед зеркалом вертелась, даже Ольга, на что уж посторонний человек, и та подметила.
Ну, и ежику ясно, что когда завершился этот бесконечно длинный вечер, достойно (пусть отчасти и непристойно) увенчавший тяжелый (в профессиональном смысле) день, у нас с Кириллом произошел короткий и очень деловой разговор. Он (не без подначки): "Небось, отдельного номера не удостоилась?" Я (нейтральным тоном): "Живу, как и все, в двухместном". Он (наставительно): "Не обобщай и говори только за себя…" Я (не без легкого раздражения, хотя и со всей искренностью): "Не поняла…" Он (поучительно): "Тоже мне, бином Ньютона…" И при этом глянул на меня искоса – заметила ли я, что и он не чужд цитирования художественных произведений. Я (требовательно):  "Давай без намеков". Он (торжествующе): "Я – человек прямой. Говорю открытым текстом. Вы, которые прилетели попарно, попарно и живете. А вот я – человек нечетный, за что и удостоен отдельного жилья".
Я усмехнулась про себя: "Как приехавший на новенького…" И, склонив голову на манер якобы покорной овечки – а на деле чтобы скрыть усмешку – спросила только, какие цифры написаны на его двери. Добавив: "Иди, а я сейчас. Соседку надо предупредить…"
Ольга деловито уточнила, до утра ли я задираю хвост, и пояснила суть своего любопытства: "Раз такой расклад удачный, так я тоже позволю себе кое-что. Ты, это… ну, когда утром будешь возвращаться, звякни на всякий случай перед выходом… Ну, чтобы я тебе ванную освободила…"