В горящем доме

 

 После тёплых дождей средины мая над Тверью надолго задержался гриб антициклона, и на Троицу погода стояла сухая и жаркая. А на другой день заполыхало в соседней деревне. О пожаре он узнал не раньше других, но примчался туда одним из первых. Ещё по дороге, едва угадывая в колею, тревожно вглядывался в зловещий столб дыма, пытаясь угадать – на чью судьбу на этот раз свалилось несчастье.

Деревенька была старенькая, невеликая. Жили в ней одни старики, и траурные вести из неё приходили в последние годы особенно часто. Собирались всем миром. Хоронили и поминали усопших. На волостном кладбище появлялась ещё одна свежая могилка.

Однажды, на похоронах тёти Нади, завершая погребение, он расклонился передохнуть, и как-то разом, словно впервые, увидел многие кресты и памятники, выросшие за последние годы. Они стояли, словно люди под сводами вековых берёз, плотно обступая его. Он с гнетущей болью отметил, что здесь лежало значительно больше людей, чем оставалось в деревне...

Огонь набирал силу. Вымахивал из под скатов крыши косматыми языками, пытался сцепиться огненными когтями на верху в единый смерч; но, не дотягиваясь до конька, яростно срывался ввысь, багровея и заплетаясь в два зловещих дымных столба. Уже сбегались люди.  Метались и вскрикивали от отчаянья и беспомощности. Кто-то убежал звонить пожарникам.

    В одном из окон горницы он заметил старика в треухе и зипуне, растерянного и словно разом оглупевшего. Старик беспомощно топтался у окна, пытаясь выбраться на волю. Он долго приспосабливал деда к эвакуации. Но перебитые на войне ноги деда срослись и усохли так, что вышагнуть через подоконник старик не мог. Тогда он поманил его, как малое дитя, на ручки и высадил на завалинку. А сам кинулся спасать пожитки. Всё подряд, что попадало под руку. Путался в вещах, понимая, что всё спасти не успеет.

 "Эх, если бы хоть кто-нибудь помог", - как-то рассеянно подумалось ему.
 "Позвать?.." 
Но звать было некого, годные к делу мужики были в поле.

На пожаре не думается ни о чём, кроме необходимого, но всё происходящее откладывается в глубине сознания. Позже, когда остынет накал восприятий и чувств, всё явится вновь отчётливо и ясно.

  Но, странное дело  сейчас он не испытывал страха. Было чувство опасности и тревоги, но страха не было. Он потом поймёт, что причиной тому было горе стариков, чей дом таял в огне, словно ледяная избушка на весеннем солнышке.

Огонь ворочался где-то за задней стеной, трещал сутунками, кряхтел над потолком, вгрызаясь в балки, стукал головёшками стропилин по потолочинам. Угли густо падали с крыши, пугая и разгоняя людей. А здесь, в обжитой комнате, было почти уютно. Никак не верилось, что всё это скоро сгорит.

Подгорела и ухнула о потолок стропилина, охнули на улице бабы, а здесь лишь сильнее запахло горелой краской, да за окном сгустился рой падающих углей. "Неужели даже инстинкт самосохранения не срабатывает? " – удивился он своему неестественному спокойствию, выхватывая из шкафа очередной ворох одежды. Ударившись о косяк окна, тревожно и обиженно звякнули ордена и медали на парадном костюме деда.

Швейная машинка нырнула в окно, не задевая косяков. Бельё из шкафа вместе с полками полетело следом. Дым начинал заползать в прогоревшие пазы, но в окна тянуло свежим воздухом, который относил дымовую пелену куда-то за печь.
          
– Вылезай, сгоришь! – в который уже раз кричали с улицы.
"Вещи наживутся", – вкрадчиво нашёптывала трусость.
 "Они у стариков последние", – всё слабее спорила смелость.
"А волосы у Томки- хороши", – вдруг совершенно неуместно отметил он, взглянув на мелькнувшую в окне голову соседки.
"Пора..." – наконец скомандовал себе и выскочил в окно.

Старенькая пожарная машина, служившая в колхозе более двух десятков лет, выхлестав остатки воды, ушла на заправку. Укрощённый огонь не сдавался, он уполз во внутренние стены и пристройки и там, в недоступье копил силу для нового натиска. Кто мог, кинулись спасать уцелевшие остатки имущества.

Он снова оказался в доме, высматривал, что ещё можно спасти. Огонь неплотно стелился по стенам, лучился жаром. Горелый воздух выедал глаза. И тут он чуть не попался...
Глухой удар встряхнул остатки дома.
"Не газ ли взорвался? Не поранило бы кого!" - обеспокоился он и увидел, как край потолка у горящей стены качнулся и начал обрушиваться.

"Накроет..." – как - то вяло среагировало сознание. Он запоздало шагнул к окну, а накрашенный до завидной белизны потолок вместе с лопнувшей балкой валился на него. Он смотрел, как стремительно приближается вбитый в чистый потолок ржавый штукатурный гвоздь:

"Кто же такую гадость вколотил в такую чистоту?" – только и успел рассеянно подумать он до той поры, когда дальний край потолка, обрушенный тяжестью рухнувшей печной трубы – раздавил остатки мебели и упёрся переломом балки в пол, оставив для него спасительную нишу с единственным оконным вылазом. Взглянув ещё раз на ржавый гвоздь, он вымахнул в окно.
 Больше спасать было нечего.   

 Остатки срубов избы  затушили и поливали теперь уже полумертвые головешки.  Большой дом, еще недавно оживлявший улицу, являл теперь зрелище нехорошее. Хотелось отвернуться от него и больше не видеть этого разорения. Люди сетовали, что не захватили огонь раньше. Да как захватишь...
Колхоз выделил старикам однокомнатную квартиру в благоустроенном доме и они тихонько дожили свои годы в тесном кругу соседей.