Пока ты вся в работе, моя пташка, представь себе, я стараюсь выдавить из себя пару строк...
Вопреки народной мудрости, я выбрал себе птичку не глазами и ушами, а проворными руками.
Что может быть мудрее? Я понял только одно, что хочу быть с нею рядом до скончания времени и народов. Аминь! Я всегда чувствовал себя в силах, будто на горе Фудзи, - при деньгах и завещании - для крутого спуска с этой горы.
Чем смог я удивить мое сокровище, которое тает, лишь только я к нему прикасаюсь?
Чем удивить скатерть-самобранку, которая свернувшись в рулон, так и жаждет, чтобы над ней произнесли слова "Хочу, чтобы был мой любимый чечевичный суп?"
Чем удивить Фудзи, которая видала на себе таких красавиц и чудовищ, от которых японец сразу изобрел свой востребованный фотоаппарат.
Только одним предложением.
- Хватит работать на Фудзияму! Бери меня голыми руками. Я весь в твоей власти!
Она поднялась, как беломорская волна, мимолетно задела меня гиперболой, продолжая наблюдать в камеру видеонаблюдения, как эти русские погружают на машины из заснеженных муромских дорог шины от страны Восходящего Солнца.
-Преодолей, лапуль, и я твоя, - говорила она в новенький айфон, - и я твоя, пока сияют в мире звезды. Донеслось до моего слабого уха из самой небесной глубины, где мерцал снег на Фудзи, пока шины разгружали все те же русские.
Я сидел в оцепенении, ожидая конца погрузки, но эти русские валились без ног от усталости, где моя птичка руководила по селектору все той же погрузкой из страны восходящего солнца.
"Все пути и тропки вымощены благими намерениями, плохим асфальтом и колдобинами, чтобы шины с Фудзи никогда не кончались, приводя путника на комбинат по отгрузке японских шин".
Прямо с кресла нырнул я один под одеяло, угодив в отражение от луны, которое протягивало свет от страны Восходящего Солнца. И греб по нему истово к родному голосу из новенького айфона.