«Мы встретились на перроне — такой, знаете, синдром полустанка, когда незнакомому человеку рассказываешь больше, чем позволяешь себе с близкими людьми."(с)
Иван Охлобыстин
Почти сказка. Точнее антисказка, Золушка, только, иначе. Так чаще всего и бывает в нашем, далеком от идеала, мире. Побеждает не добро, не зло, а что-то третье, у чего отсутствуют антонимы и синонимы. Кроме белого и черного есть серый. Именно таковой чаще всего становится наша жизнь, даже не жизнь, а существование: серое небо, серый асфальт, серый офисный пиджак и на ощупь искать дорогу к свету. К счастью, любви, гармонии. Нашел. Дошел. Взял, вожделея, в руки, а тебе говорят, подержи конечно, нам не жалко, но только 2 минуты, время пошло. И ты держишь, вместо того, чтобы думать, как тебе повезло, думаешь о том, сколько секунд у тебя еще есть в запасе. Как школьник, проснувшийся до будильника, считает, сколько минут у него еще есть на вожделенный сон. В результате время тает на глазах, а желаемых эмоций ты так и не получаешь. И снова возвращаешься на дорогу искать уже новое счастье. На большее количество минут.
Эту историю (почти сказку) рассказала мне главная героиня за два часа до смерти. Она была смертельно больна и знала точную дату своей гибели. Гибели не физической, а психологической. Она умирала с улыбкой на устах, в самолете между Питером и Москвой, на высоте нескольких тысяч метров. И если бы самолет попал в авиакатастрофу, она была бы только рада, что даты двух ее смертей совпали. Однако, самолет не собирался падать, а Лиза (прошу любить), мысленно прощалась с солнцем, небом, Питером, всем тем, что она так любила. Такой я ее и запомнила: спокойной и обреченной, с немного грустной улыбкой. В мой рассказ вставлены куски текста из Лизиных личных дневников. Дневников Лизы, которой больше нет, и уже никогда не будет...
***
Апрель апрелит. Я третий день подряд заканчиваю работу раньше и лечу на Невский, глотать Питер. Дышать им, впитывать в себя вечно влажный, немного соленый воздух, щурить глаза от солнца, слушать многозвучные разноязыкие потоки слов несущихся из уличных кафе... Жить... радоваться жизни. Я знаю, что когда внуки через много лет спросят меня о самом счастливом времени в жизни, я вспомню именно эту весну.
***
Лиза чувствовала себя свободной. Хозяйкой мира, безоговорочно, тотально свободной. Свободной от дел, от обязательств, как в сказке, но вместе с тем в ее сознании четко присутствовало ощущение, нет, даже не ощущение, а знание, что все конечно. Этому счастливому времени придет конец, она вернется в Москву, в свою обычную жизнь. Бизнес, папа, квартира, ремонт, машина, жених... Да. Жених. Как в наше время в 24 года можно без жениха? Никак нельзя. Нет жениха - значит в тебе какой-то дефект, неправильность какая-то. Дефектов не было. Жених наличествовал. Великолепная партия, как многие бы сказали. Сказали и позавидовали. Вообще, последние 10 лет очень многие Лизе завидовали.
В 1997 они переехала из Нижнего Новгорода в Москву. Лизин отец занимался алкогольным бизнесом. После перестройки он поставлял из заграницы в бары и рестораны более менее приличное вино, потом открыл магазин элитного алкоголя и, как ни странно, предприятие имело успех. Позже, когда рынок Нижнего Новгорода и прилегающей к нему территории, был завоеван, он решил отправиться покорять новые горизонты, и не куда-нибудь, а в Москву. Рынок алкоголя в Москве, на тот момент, был заполнен, но не перенасыщен, поэтому Лизин отец смог отыскать и занять свою нишу. А потом еще и августовский кризис... Доллар вырос, поэтому благосостояние семьи, которое мудрым решением было переведено в Швейцарию, увеличилось примерно в 5 раз. Отец купил квартиру на Кутузовском, Лиза закончила в Новгороде восьмилетнюю школу и в Москве поступила в Гуманитарный лицей, который через 2 года закончила с отличием. Поступила на факультет философии в МГУ, на третьем курсе пошла параллельно на экономику и менеджмент. В восемнадцать лет она открыла свое дело, взяв взаймы у папы 50 тысяч, а через пол года она уже смогла рассчитаться с долгом, дело полностью себя окупило. Это был свадебный салон. Сначала небольшой, но очень стильный салон middle-класса, где продавались кольца, платья и костюмы итальянских модельеров. Через полтора года в ее салоне, который теперь находился в 3 минутах ходьбы от Манежной площади, можно было купить и заказать все: от фаты, до свадебного путешествия.
В 21 Лиза стала предпринимателем года, купила себе квартиру и получила два красных диплома. Она была успешной и независимой, однако, как выяснилось, успех и независимость это еще не счастье.
В свои 24 года Лиза жила в таком темпе, в каком в нашей стране живут не многие. С девяти утра, до восьми вечера она проводила на работе, она контролировала все, бухгалтерию, дизайнеров и стилистов, которые у нее работали, администраторов и даже флористов. В цейтнот она могла выступать и в роли секретаря, и в роли тамады, она была отличным руководителем, создавшим отличную команду профессионалов. Все что можно было достичь – достигнуто. Все что можно желать – получено.
Вообще, мне кажется 24 – самый ключевой возраст в жизни человека. Последний шанс повернуть все на 180 градусов, а принимать решение вертеть или не стоит, можешь только ты сам. Сам себе режиссер, сам себе сценарист, сам себе актер. Все то, что ты напишешь в этот 25 год в книге судьбы, будет прожито тобою в последующие года. Как говорила героиня Мерлин Монро: «Четверть века. Тут призадумаешься.» И Лиза задумалась.
***
Почти 23 февраля.
Мне 24 года. У меня есть два высших образования, квартира, машина и бизнес, приносящий 300 тысяч чистой прибыли ежегодно. Мама, царствие ей небесное, может мной гордиться, я успешная, я образованная, я не завишу от мужчины. Я не завишу от родителей, я мало завишу от обстоятельств...
Меня тошнит от моей жизни, как бы смешно это не звучало из моих уст.
Я хочу в глушь, где никто не знает, кто я такая, где нет моих денег, статуса, связей...
Я не живу, я проживаю мамину и папину мечту: видеть себя успешным, богатым, счастливым.
Я на пол года хочу остаться без всего и ЖИТЬ. Радоваться жизни. Моей ЖИЗНИ.
Помню, как когда мне было 4 года, мама ушла с работы, и мы жили на папину инженерскую зарплату, перебиваясь с хлеба на воду, отдавая деньги за кооператив. Мама тогда что-то шила на заказ, папа брал чертежи на дом, а меня, так как дома нечего было есть, отправили в круглосуточный выездной детский сад. Быть без папы и мамы круглые сутки для меня было катастрофой, ночи напролет я плакала, а днем вела себя, как ни в чем, ни бывало.
Положение стабилизировалось, мама начала работать, у родителей появились деньги. Помню, они приехали меня навестить с гостинцами, клубникой, черешней, а я выбежала к ним, прямо за ворота с узелком, а в узелке были пряники, конфеты и что-то еще, чем меня угощали другие ребята. Бросилась к папе и говорю: «Не хорошо просить чего-то, но я не просила, не клянчила, они мне сами давали, я не клянчила, правда... Мамочка, папочка, любименькие, только не голодайте!» а потом плакала, плакала от радости, что они приехали, что им есть что кушать, что они меня скоро заберут... Так вот сейчас я хочу туда. В простоту, в искренность, в настоящую ЖИЗНЬ. Кто-то скажет, «она просто с жиру бесится»...Ха! Готова поменяться с любым, через день в моей шкуре он взвоет.
Цель зарабатывания денег в зарабатывании денег. Я почти не бываю в своей квартире, которую вот уже два года не могу до конца обставить. Я мало езжу на своей машине, которая или стоит у офиса или в пробках.
Я не хочу так. Я хочу хоть какое-то время ПОЖИТЬ. ЖИТЬ, вдыхая и выдыхая полной грудью.
Нужно что-то менять.
***
И несколько дней после этой записи она решала что делать, а главное как всем об этом сообщить. Она решила уехать, только вот пока не решила куда. Она решила изменить внешность, только вот пока не решила как. Взять минимально необходимое количество денег, только вот пока не решила сколько. Поговорить с папой, только вот пока не поняла о чем.
***
Еще февраль.
Сегодня я сходила в парикмахерскую и обрилась наголо. Стало легче. Все-таки есть что-то в суждениях о том, что волосы впитывают энергетику. Как плохую, так и хорошую. В салоне мою лысину восприняли с изумлением и восхищением. Сказали, что я похожа на Деми Мур. Папа удивился, но ничего не сказал. По-моему сейчас никого ничем не возможно удивить. Никто никому не нужен. Я о глобальном, разумеется.
Завтра я еду к папе и говорю, что на пол года мне нужно уехать. Наверное, нужно будет соврать, что это какая-то реабилитация, женские дела, все такое, что бы он не копал глубже. Салон оставлю на Женю. Отцу скажу, чтоб контролировать. Как раз начинается сезон... Блин! Снова думаю о работе.
Первого марта в 6,52 я выйду из плацкартного вагона на Московском вокзале. Я решила взять с собой 10 тысяч рублей. Этого должно хватить на первое время. Найду работу. Максимально простую какую-нибудь. 10 тысяч и чемодан. Билет в один конец.
Все.
***
Но первого марта она так никуда и не уехала. Во-первых, потому что ей не удалось передать дела Жене (своему поверенному во всех отношениях лицу), а во-вторых, папа недоумевал о происхождении выдуманной болезни. Тряс, просил показать результаты обследования, искал каких-то врачей. Гипотеза о том, что никто никому не нужен, оказалась неверной...
***
Я сказала: Стоп! Села нога на ногу и закурила. Впервые в жизни я курила при отце.
Он смотрел мне в лоб, потом взял у меня из рук пачку и тоже закурил. Впервые в жизни он курил при мне. И было в этом всем что-то такое сообщническое, заговорщицкое, что я поняла, что папа отпустит меня и проследит за тем, чтобы все было хорошо. Как 12 лет назад, когда еще живая мама не хотела меня отпускать на конкурс в Ярославль, папа сказал: «Ничего не случиться. Все будет хорошо, она у нас умница и все всегда делает правильно!». Сейчас он сказал те же слова, будто бы процитировал сам себя, а еще посоветовал четко поставить грань между тем миром, в который я собираюсь погрузиться и этим, нынешним. Совместить их невозможно. Об этом написано столько книжек, снято столько фильмов, что кажется несколько выдуманной эта проблема разности восприятия. Но это не так. Я это знаю. Это тоже самое, что построить мост между средневековьем и нашим временем. Ничего хорошего из этого получиться не может. Для Андрея и всех остальных мы решили оставить в силе версию о реабилитации и женских репродуктивных делах. Окончательно утвердили день свадьбы – 14 ноября. Андрей сейчас в штатах, папа самостоятельно обещал поговорить с ним обо мне по приезду. Отец погладил меня по лысой голове и поцеловал в лоб, как в детстве перед сном. А потом сказал, что у них с Леной будет малыш. Ну, просто вечер признаний. Я искренне порадовалась и за папу и за Ленку. Все-таки она удивительно целеустремленная девчонка. И любит папу не меньше меня. Хотела хорошо выйти замуж и остаться в Москве – вышла и осталась. Помню, еще в начале первого курса она мне сказала: «Какой у тебя папа! Просто идеальный мужчина! Вот бы мне такого мужа!». А через три года мы с ней породнились. Всего три года ей потребовалось на осуществление мечты. Их свадьба была одним из первых моих крупных заказов, забавно вспомнить... Я женила своего отца. Была и за организатора, и за дочь, и за подружку невесты. Кажется, так недавно это было, а ведь уже четыре года прошло. Время летит.
***
Она вышла из поезда солнечное утро 25 марта и вдохнула полной грудью воздух Питера, пахнущего свободой и весной. Она осязала, обоняла и слышала по-особому. Это было неведомое ей ранее состояние эйфории. В первый же день она нашла себе комнату, в одном из питерских «колодцев» и нехитрую работу курьера, которая могла обеспечить ее скромные потребности в крыше над головой, провианте и бытовых глупостях. Комната, в которую она заселилась, была светлой и чистой. Из мебели в ней находилась только кровать, шкаф и несколько книжных стеллажей с верху до низу уставленных книгами. Хозяйку звали Галиной Николаевной, она была профессорской вдовой, женщиной лет семидесяти очень заботливой и доброй. Ей очень понравилась новая квартирантка из Новгорода, приехавшая в Питер на пол года, она даже пару раз сходила с ней в Эрмитаж, а вечерами часто рассказывала Лизе о том, каким был город в ее детстве, юности, в блокаду, в перестройку... Галина Николаевна была живым памятником – настоящим кладом, для приезжего, очарованного Питером человека.
Лиза бредила отчаянным желанием врасти в этот город, сделать так, чтобы он врос в нее, в ее сознание, и чтобы остался там навсегда. Она, ежедневно совершая свои курьерские поездки, запоминала каждую улицу, каждый дом, каждое лицо. Она много фотографировала. Одержимая кадрами она снимала не только достопримечательности, но и все то, что просто казалось ей интересным.
***
Удивительная девочка. Она сидела и пела свои песни. Пела не ради денег, а просто, чтобы ее услышали. Без привычных атрибутом уличных музыкантов типа шляп и гитарных чехлов. Я даже не сразу поняла, что она свое поет. Тексты сильные безумно и музыка тоже. Голос у нее великолепный. И фраза там такая: «Полумертвой, еле живой, по-пластунски, ползущей к Москве.» задела за живое прям. Сказала, что она часто там поет. Интересная девочка. Очень.
***
И стали они с этой «интересной девочкой» видеться каждый день. Она играла, Лиза слушала, а после они шли пить кофе, в почти европейскую кофейню. Пили кофе с лимоном из красных чашек и обсуждали новости из лежащих на столах газет. По-Лондонски, как англичане за пятичасовым чаем. Иногда Лиза, вспомнив чудесные школьные годы, рисовала. В карандаше преимущественно. Реже в цвете. Она купила краски и кисти в лавке художника и вспоминала давно забытое искусство. Как оказалось мастерство вспоминается.
«Интересную девочку» звали Никой. Она училась на психологическом факультете, знала четыре языка, писала стихи, играла на гитаре и очень хотела стать знаменитой. Чтобы ее слушали в плеерах, ротировали на радио, звали выступать в разные города... Но вот беда, у нее напрочь отсутствовала экономическая жилка и планы продвижения себя на музыкальном рынке.
***
Она славная. Искренняя такая. Честная. Вот только совсем не понимает, что на все нужны деньги. На репетиционную точку, на аппаратуру, на записи демок... и прямолинейность ее тоже лучше иногда оставлять при себе, а то наломает дров, а что с этими дровами потом делать – неизвестно. Мне бы очень хотелось ей помочь. Но в «этой жизни» у меня нет денег, связей, полезных знакомств, а в той... Это вообще отдельная история. Такой калосальный обман, по сути. Фикция. Познакомилась с одним человеком, а он оказался совсем другим.
Я обязательно помогу ей. Перед уходом. В смысле перед 25 сентября, когда я улетаю в Москву. Дата икс.
Я хочу помочь ей так, чтобы в ней обязательно осталась эта вера в чуда, которой горят ее глаза. Вера очень много значит. Она добьется того, чего она хочет, и полных залов, и ротаций, и денег, добьется чудесным образом. С помощью небесных сил. У нее очень добрые ангелы за спиной.
***
Ника не подозревала о том, что девушка, с которой она общается, на самом деле не курьер, а хозяйка крупного московского свадебного салона. Миллионер и предприниматель года. Что приехала она в Питер не из Нижнего Новгорода, а из Москвы, что ее очки moschino, пальто prada и сапоги jimmy choo, не китайская подделка, а самые что ни на есть подлинные, купленные преимущественно в стране производителе. Она воспринимала ее без призмы денег, славы или полезных связей. Это была просто девушка с ультра короткой стрижкой и без косметики, в любую погоду не снимавшая темных очков, с которой было о чем поговорить, было о чем помолчать. С которой было приятно за чашечкой кофе обсуждать очередной мировой катаклизм или философствовать на незыблемые темы. Лиза «здесь и сейчас». Живая и настоящая. Именно этого и хотела Лиза – адекватно воспринимать и адекватно восприниматься.
***
Она: Ты кого любишь?
Я: Сложно сказать. Папу, Лену, его жену, себя, конечно. Но не эгоистично, а так, в меру. Солнце люблю. Море. Питер....
Она: А я люблю женщин.
Это прозвучало так обреченно, словно она каялась в этом передо мной, а я должна была отпустить ей этот грех. Я опешила, совершенно не понимая, что сказать. Я всегда была за freelove. Любовь без пола и равенство без цвета, но ее откровение повергло меня в шок. Я отчетливо помню, как в институте влюбилась на первом курсе в лектора по культурологи. Безумно красивую женщину с заплетающейся походкой и коньячно-бархатным голосом. У нас на культурологи вечно был не аншлаг – лекция первой парой к восьми утра, а я всегда приходила заранее, садилась на первый ряд в аудитории и ждала, когда же она придет. Она приходила, начинала раскладывать свои конспекты, карты, какие-то материалы, а я наблюдала за ней как зачарованная, запоминала каждое движение, каждый жест, словно фотографировала. Вечерами, а точнее ночами, я сидела на окне, смотрела на проспект и рисовала свои мысленные дагерротипы. Потом она стала ввести у нас еще и семинары. Тут конечно для меня наступил новый период. Можно было с ней разговаривать, оставаться на дополнительные занятия, пытать ее вопросами по теме и без. Но признаться ей в чувствах – для меня было просто за гранью возможного. Так я ходила, мучалась, даже спала с какими-то девочками, внешне отдаленно ее напоминавшими... Но сказать «я люблю женщин» я бы не смогла. А вот сказать «я люблю мужчин» могу. Сколько хотите раз, хотя на самом деле, может, мужчин и не люблю, только некоторых, только избранных. Но фраза «я люблю мужчин» это – формат, а ее фраза от формата далека. Она маленькая смелая девочка, похожа на воробья – сидит, нервами наружу, и говорит мне такие откровения, а я сверлю глазами чашку и не знаю, что сказать, как отреагировать. Я решила перевести все в шутку. Широко и искренне улыбнулась.
Я: Всех? Или есть какие-то критерии отбора?
Она: Нет, не всех конечно. Через одну. Только четных.
Улыбнулась. Горько стало от ее улыбки, поняла я, что первая, кому она говорит о своих пристрастиях. Не первая в глобальном смысле, разумеется, а первая из друзей, родственников, знакомых... и тошно мне стало тогда от желаний шутить на довольно серьезные темы, от стремлений свести все к примитиву, к простоте.
Я: А родители твои в курсе?
Она: Нет, конечно, зачем им знать, а вообще, может все еще поменяется, мне же всего 19...
Я: Хорошо, пусть так. А девушка у тебя есть?
Она: А ты как думаешь? Сейчас весна, кругом любовь. Все мои знакомые с буйством эндорфинов в крови впали в сезонный романтический бред, а я ежевчерне играю в переходе и пью с тобой кофе.
Я: А была?
Она: Была. И не девушка, а так... Я была влюблена безумно, так что не ела и не пила, большинство песен, которые я пою, как раз с ее подачи и написаны. Я ходила за ней хвостом – реально, как в трансе, а она была француженкой, к нам по обмену приехала из Марселя. Сначала не понимала, что со мной, чего я к ней привязалась, преследую ее, а потом предложила секс. У них во Франции вообще с этим просто. «Sexfriends» - встретились, занялись сексом, расстались. Можете даже имен друг друга не узнать. Заняться сексом, тоже самое, что покушать за одним столиком. Вот. И так она оскорбила мои чувства к ней, этим своим предложением, что я чуть не свихнулась. Диссонанс возникал между образом, который я нарисовала себя в голове и ей настоящей, живой, без прикрас. А потом я пошла в загул. По клубам шлялась, по каким-то квартирам-впискам, родители выли. А потом нормально. Крыша назад вернулась. Я в музыку ударилась, в творчество.
И снова я понимаю, что она мне первой рассказывает эту историю. Не так давно пережитую и только-только что отжитую. Выпущенную в воздух с выдохом. Сидит передо мной почти без кожи. Вот, смотри все, что хочешь! А обо мне знает только имя и возраст, все прочее под замком. И останется под ним навсегда.
***
После выпитого кофе они нередко отправлялись в пешие прогулки. Ника жила недалеко от площади Восстания, а Лиза снимала комнату на правом берегу Невы. Рядом с мостом Петра Первого. Так они разными путями из разных мест доходили до Таврического сада, а после направлялись в разные стороны. Каждая в свою. Время от времени Ника, как коренная Петербурженка для гостя города, устраивала Лизе культурную программу – походы на выставки или концерты, вытаскивала в музеи и клубы. Лиза везде ходила с камерой. Вскоре фотографий накопилось столько, что они перестали помещаться в альбом. Все снимки объединяло нечто общее, кроме того, что они были черно-белыми – на них была запечатлена жизнь. Сейчас эти фотографии лежат у меня на столе. Черно-белые, как карандашные наброски. Я пересматриваю их и понимаю, почему Лиза не взяла их с собой. Они стали бы той самой нитью. Даже не нитью, а канатом, связывающим эту жизнь и ту, в которой был статус, деньги, связи, но не было времени и сил на саму жизнь.
Они с Никой стали встречаться ежедневно. Прошли на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга сотни километров, выпили не одну канистру кофе, так рождались их отношения, не вписывающиеся не в одни рамки – отношения вне формата и определенности. Это было похоже на невесомость. Пара секунд ее доставляет удовольствие – невесомость, растянувшаяся на дни, гнетет.
Небо надменно давило на них, требовало определенности, правил и условностей. Нужно было поговорить и расставить все знаки препинания, однако каждая со своей стороны боялась о последствиях этого разговора. О том, что случайно построенные песочные замки будут разрушены, а построить новые, нет ни сил, ни возможности. Лизины солнечные указывали на то, что прошла уже половина отпущенного времени. Ника не знала об этом dead-line, она просто боялась шагать в темную пустоту неизвестности.
А потом Ника исчезла.
***
Я не знаю, куда себя деть. Я курю так, как, наверное, курят желающие заполучить рак легких, до черного фильтра. Три пачки в день, прикуривая одну от другой. Я не знаю, где она. Я не знаю, что с ней. Я, разумеется, надеюсь на лучшее, но понимаю, что может быть всякое. Я не понимаю, почему она исчезла, если сделала это намеренно, было в нашу последнюю встречу с ней что-то не так. Как-то особенно долго мы прощались, обняла она меня не как обычно, мимоходом, а так как мама, на больничной койке за пару часов до ухода, с какой-то трагической обреченностью конца. И я, как всегда после чьей-то смерти, ощущаю на языке привкус невысказанности. Жалею, что не сказала ей всего, что хотела, что не внесла ясности. Я старше, я мудрее, опытнее, черт подери. А она. Теперь я не знаю, что с ней и нет возможности узнать. Я могу только травить себя никотином и молить о Божественном снисхождении в виде чуда.
***
А Ники все не было. Лиза понимала, что еще пара дней, и она свихнется здесь, в этой жизни, что путем наименьших потерь будет вернуться в Москву сейчас. Разгар свадебного сезона – она снова нырнет в работу и забудет на время о Нике. Работа вытеснит все, а потом сезон закончится, наступит пора думать о собственной свадьбе, закончить таки обставлять квартиру... Время не лечит, но оно притупляет. От острой боли умирают, а к тупой привыкают. С ней даже живут. А тогда ей было больно так невыносимо, что хотелось умереть, завершиться на вираже и отжить это, чем продолжать ежедневно терепеть эту невыносимую муку.
На улице был шторм. Самый настоящий шторм с порывами ветра, ливнем, градом и вывернутыми зонтами. Лиза сидела в проеме открытого окна и курила. Прикуривая одну от одной. Пробовала пить. Бутылка коньяка кончилась едва начавшись. Возлагаемых на нее ожиданий не исполнила. Лиза разбила пустую тару о подоконник, стекла со звоном рассыпались по комнате, горлышко бутылке поблескивало острыми краями в Лизиных ладонях. Забавно было держать смерть собственными руками. Одно движение отделяло ее от финиша. Одно крошечное движение. Даже не движение, а фарс: ткнуть себя в горло и посмотреть, что будет дальше. В своих мыслях она тысячу раз за последнюю неделю представляла это. Самоубийство вид сверху. Как в кино – ситуация глазами отлетевшей души. Снова и снова она видела эту картинку. Одно движение. Роковое. А дальше перед Богом на коленях отвечать на вопросы, ответы на которые написаны в Книге до тебя. Она была властна над всем. Над всем кроме главного. И вся ее власть обращалась в ноль, ибо ничего она не может сделать, не могла и не сможет никогда. Три заветных слова, как сдерживающий фактор. Папа, ответственность, ГРЕХ. Смертный.
***
Третья пачка в non-stop. Очень хочется сдохнуть или от никотина или от дождя, града и холода. Я сто тысяч раз могла купить билет в Москву и уехать к чертовой матери, но я все еще здесь. И ответ на вопросы-убийцы «зачем, почему, чего ради, отчего», в моей голове не составляются. Нет ответов. Я просто верю в то, что ТАК правильно. Что Господь снизойдет до меня и даст знак.
Я каждый день убеждаю себя прекратить думать обо всем этом. Вернуть на место рассудок и уехать, но остаюсь.
Вне меня – тоже, что и внутри. Я слилась с внешним миром: сорванные петли, вывернутые зонты, капли падающие на землю со сверхзвуковой скоростью... Хочется выть, а горло с легкими после выкуренного, могут только сипеть и скулить. Взамен этого я молчу и еще больше курю. С упорством фанатика травлю себя никотином. Медленная смерть. Верная.
***
Она появилась именно тогда, когда последние искры надежды затухали вместе с сигаретой. В дверь постучали. «К тебе пришли!» - громко сообщила Галина Николаевна. Лиза обернулась. В ярко очерченном белой краской прямоугольном дверном проеме стояла Ника. С ее одежды струями стекала вода, в балетках хлюпало.
Через минуту, в течении которой и Лиза и Ника на расстоянии четырех метров просто улыбались друг другу, Галина Николаевна, извинившись за то, что отвлекает, вбежала в комнату, охая и причитая, наспех, пыталась всучить Нике полотенце, потом пыталась вытереть ее самостоятельно, принесла плед, махровый халат и водку. «Разотри девчонку! Она вся дрожит! Вымокла до нитки! Поухаживай за гостьей! » - сказала Галина Николаевна Лизе, вытерла лужу на паркете и, охая, пошла досматривать свой полуночный сериал.
Они стояли на расстоянии 4 метров. Точнее Лиза по-прежнему сидела на подоконнике, а Ника стояла, облокотившись на белую, блестящую в полумраке дверь. Ни слова. Все может разрушиться в миг. Личное, лишнее, смешается в винегрет, спутается в клубок так, что концов нащупать будет невозможно. Тишина, густая, словно насыщенный пар с каждым мгновением все интенсивнее заполняла комнату. Было отчетливо ясно, что обе жаждали и грезили этой встречей, но начать говорить о сокровенном, облачать мысли в слова и чувства в звуки, было чем-то за гранью фантастики.
Лиза поняла, что сидеть на окне до рассвета она не станет, что достаточно пропиталась дождем, ей вспомнилась Жанна Дарк, вот только она не Родину собиралась спасать, а себя - она просто хотела быть счастливой. Хотя бы здесь и сейчас. Она начинала курить эту крайнюю сигарету с чувством тоски и тотальной обреченности, а заканчивает с довольной, несколько ехидной, улыбкой победителя, приобретенной еще в далеком детстве, на конкурсах и соревнованиях, улыбкой искренней, но слегка надменной. Мысленно она благодарила Бога за чудеса. Тот, кто хоть раз был счастлив, не отступает на пол пути – фраза, прочитанная или где-то услышанная, материализовалась в воздухе. Единожды и сейчас, лучше чем никогда, тем более, что срок, отпущенный Лизе, был на пять шестых прожит.
***
Я помню как сейчас, как слезла с подоконника, закрыла окно и подошла к ней. Она дрожала как-то нереально, как изображение в телевизоре, когда его настраивают, казалось, что если я не поймаю ее, не стабилизирую, то она исчезнет. Дематериализуется и все.
Я: Раздевайся!
Притом произнесла я это спокойно и уверенно, как обычно произносят «присаживайся» или «проходи», глядя ей в глаза. С лица моего по-прежнему не сходила та самая улыбка. Улыбка, приобретенная задолго до Ники, но вместе с Никой утраченная.
Она смотрела на меня изумленно, но стояла не шевелясь. Потом спросила:
Совсем? Тут же исправилась на «зачем?».
Я по-прежнему спокойно, глядя ей в глаза, ответила:
Совсем.
Чуть погодя добавила:
Ты вся мокрая, а Галина Николаевна уполномочила мне тебя растереть. И водку принесла.
Я достала из шкафа полотенце, положила его на кровать к халату и пледу и сказала:
Вытирайся. Одень вот это. Водку... Водку будем пить.
Я откупорила бутылку и протянула ее Нике, она недоуменно посмотрела на меня:
Как прямо из бутылки? Без стаканов?
Я , по-прежнему улыбаясь, закрыла бутылку и пошла на кухню за стаканами и какой-нибудь закуской. Помню, что в холодильнике из моих продуктов был только лимон и сыр Бри. Я порезала сыр и лимон и взяла два хозяйских стакана. Когда я ввернулась в комнату, то застала Нику уже переодетую в сухой халат, с чалмой из полотенца на голове, сидящую на моей кровати. Молча, я разлила водку по стаканам. Каждый оптимистично наполнила на половину, до сих пор вполне реально слышу специфичное бульканье жидкости, звуки, с которыми она ударялась о стенки стакана, так, что из стенок временами вырывались фонтанно-водочные брызги.
Когда я наполнила оба стакана, Ника равнодушно сказала:
А я никогда раньше водку не пила.
Все когда-то бывает в первый раз.
А за что мы пьем?
За случайную встречу.
Тогда давай на брудершафт. Мы никогда на брудершафт не пили.
Мы брудершафтно завернули руки и выпили. Синхронно. До дна. Выдохнули.
А целоваться?
***
Никина голова приблизилась к Лизиной и застыла. Двадцать сантиметров.
Сценарий их сложноподчиненных, сложносочиненных отношений писался прямо сейчас, притом писался набело, без возможности стереть, замазать и исправить. И каждая понимала всю сложность этих самых сочинений и подчинений. Нужно было делать выбор. Решающий выбор. Шагать по лестнице или вверх или вниз. Идти или вперед или назад.
***
Ника все еще пахла дождем. Ее губы, секунду назад опаленные водкой, были в нескольких сантиметрах от меня. Я здесь, чтобы быть счастливой.
Я поймала ее губы. Выбор сделан. Ника вздрогнула и расслабившись закрыла глаза. Она постепенно переставала дрожать - волшебно действовала и водка, и определенность положения. Стаканы, которые по-прежнему находились в руках, со звоном битого стекла упали на пол. Мои пальцы вились по ее шее, перебирали волосы, гладили еще влажные скулы. Осмелевшими ладонями я стала изучать ее поверх махрового халата – воробьино-хрупкую: узкую в плечах, острую и неровную в изгибах. Она опустила халат с плечей – желание острее ощущать взяло верх над страхом неизвестности.
***
Лиза до самого конца будет помнить выгнутую дугой угловатую Нику фигуру, эта живая картина дагерротипом сохранится в ее памяти, вместе с ее выдохом «я люблю тебя». И собственным «я знаю».
Первого сентября Лиза взяла на работе расчет (так как оплачивать квартиру и бытовые глупости в следующем месяце ей было уже не нужно), купила билет на рейс Санкт-Петербург-Москва и вернулась к Нике, которая до сих пор утробно свернувшись, спала в Лизиной комнате.
Следующие три недели были лучшими в Лизиной жизни. Вопреки распространенному мнению о том, что перед смертью не надышишься, Лиза все-таки стремилась надышаться, впитать в себя запахи, краски, солнце, город, Нику. Сентябрь был очень теплым – нескончаемое бабье лето. Лиза и Ника каждый день гуляли по городу, катались на лодках и каруселях, ходили на какие-то мероприятия. Они проводили вместе все суточные 24 часа, но даже если бы в сутках было больше времени, объять необъятное все равно невозможно. К концу третьей недели Лиза поняла это.
21 сентября не используя потусторонних сил, а полагаясь целиком и полностью на везение, человеческие отношения и талант организатора Лиза все-таки добилась того, чтобы Ника выступила на разогреве, на акустическом концерте одной популярной рок-группы.
***
Она великолепно выступила, заставила зал обратить на нее внимание, вместо заявленных трех, спела шесть песен, ибо после каждой песни зал не хотел ее отпускать. Оваций она собрала не меньше, чем основные участники концерта. Она не разу не спела мимо нот, ни разу не ошиблась в аккордах. Очень чисто и грамотно отработала. Было безумно приятно слышать ее спасибо со сцены: «Если бы не замечательная девушка Елизавета, вряд ли бы я здесь вам пела».Потом я поймала ведущую какого-то местного питерского канала, она взяла у Ники интервью. Талант пробьет себе дорогу, главное не оставнавливаться.
Ника ходит безумно счастливая, ей заинтересовалась местная радиостанция – зовет на эфир, она нашла трех музыкантов, которые слышали ее на концерте, они предлагают создать группу. Сейчас репетируют денно и нощно. Осталось чуть больше суток, а я до сих пор не сказала Нике, что должна уехать. Я не знаю с чего начать, но она сейчас так занята, что времени на грусть у нее нет.
***
Разговор состоялся 24 сентября вечером. Они пили кофе в том самом кафе, в котором около полугода назад пили кофе в первый раз. Лиза снова убивала себя никотином. Ника была счастлива и спокойна. Внутри нее светился огонек тихого ровного счастья. Ее мечты начинали сбываться, музыкальная карьера шла в гору, рядом с ней был любимый человек. Радужность состояния прервала Лизина фраза выпущенная с дымом в воздух:
-Завтра я улетаю. Навсегда. -тихо произнесла Лиза.
Ника недоумевала, но из-за шока не могла сказать не слова.
-Я знала об этом с самого начала нашего знакомства, но никак не могла тебе об этом сказать. Боялась, не решалась... Я очень тебя люблю, и буду любить всегда, но не уехать я не могу.
***
Ника вышла из состояния шока и посмотрела на меня. Даже не на меня, а сквозь меня.
Ты знала и молчала!? Как ты могла обманывать меня столько времени? Зачем было начинать что-то месяц назад? Чтобы бросить меня вот так?! Оставить ни с чем?! Не перебивай меня! Я не твоя маленькая девочка. Почему, почему ты не сказала мне раньше? А я-то думала, почему ты взяла этот самый отпуск и с квартиры съезжать надумала! Думала, готовишь сюрприз какой-то, предложишь жить вместе, а ты просто пакуешь чемоданы и сваливаешь! Бросаешь меня тут! Или ты мстишь мне за то, что я пропала тогда и не появлялась большее месяца? Так я тебе скажу – я люблю тебя с первого дня нашего знакомства, с первой минуты, с первого взгляда, с первого слова. Я с самого начала мечтала находиться рядом с тобой, дышать одним с тобой воздухом. Я побоялась тебя вот и исчезла тогда, а потом поняла, что жить без тебя не могу. Дышать больно, понимаешь. БОЛЬНО. И я искала тебя тогда весь день, под этим дурацким дождем и градом, я знать не знала где ты живешь, а может ты вообще съехала, я и на твоей работе была, там сказали адрес. Я шесть часов стояла под твоими окнами, зайти не хватало мужества, потом поняла, что не могу больше, не вытерплю. Поднялась. Почему ты не прогнала меня тогда! Это было бы честнее. Ну зачем, зачем ты меня мучаешь? К чему были эти три недели, великолепные три недели рука об руку, слившиеся в одни большие сутки? Ты играешь мной! Дергаешь за ниточки, смотришь, что будет? Ну почему, ты же знаешь, что я серьезно к тебе, что не просто так. Зачем? Почему? Ну, объясни! Может во мне что-то не так? Ну лицом не вышла, ну фигура мальчишечья, ну разве в этом дело?! НЕ ПЕРЕБИВАЙ МЕНЯ!
Она срывалась на крик:
Почему не может быть все хорошо?! Ну почему? Почему ты предаешь меня, как и все прежде?!
Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Слышишь! НЕНАВИЖУ! Проваливай к черту!
Она швырнула поднос с чашками на пол и выбежала на улицу.
***
От ненависти до любви и от любви до ненависти, как известно один шаг. В ту или другую сторону и проще всего заставить ненавидеть, чем заставить разлюбить. Лиза собрала свой нехитрый багаж в сумку, фотографии, рисунки, альбом и дневник положила в отдельную коробку, с нестерпимым желанием сжечь все это. Она попрощалась с Галиной Николаевной, еще раз прогулялась в одиночеству по Питеру, уже зябкому и холодному, чтобы проще было прощаться. По мосту, на Невский, до Казанского, по каналу до Сенной... В Последний раз. Туда и назад.
Утром она выпила кофе, оставила прощальную записку Галине Николаевне и уехала в Аэропорт.
Именно Там я ее и встретила – за два часа до рейса с коробкой фотографий в руках. Молодая девушка поразила меня аутичностью своего взгляда. Я села с ней рядом и она не дожидаясь моих вопросов начала говорить:
- Меня Лиза зовут. Через два часа я умру. Вы не пугайтесь только. Не по-настоящему. Формально я буду жива...
Я слушала ее и поражалась, почему то, что в детстве кажется обескураживающее простым, на самом деле архисложно. Почему нельзя жить до старости с тем, кого любишь? Почему нельзя заниматься тем, чем хочется и больше ни чем? Почему у счастья обязательно есть deadline?
Я понимаю, что мир несовершенен, но почему он несовершенен настолько?
Я держу в руках фотографии, записи и наброски из той самой коробки, которая была в руках у Лизы в момент нашей встречи. На всех них и на каждом в отдельности запечатлена жизнь. Одно из мгновений тех шести месяцев свободного падения, на которые решилась двадцатичетырехлетняя отважная девушка. Некоторые не решаются на такое никогда. Всю свою жизнь пишут черновик и умирают, так и не успев переписать набело. Она оставила мне эту коробку со словами:
- В ней столько жизни, что мне страшно ее расплескать. Я хотела сжечь ее, но поняла, что ЭТО не горит. Так же как и рукописи.
Волею судеб в самолете мы сидели в соседних креслах там она и закончила свой рассказ:
***
Я люблю ее больше жизни. Но иногда лучше расстаться, чтобы полюбить сильнее. У меня не было другого выхода. Но мой вам совет - иногда лучше не начинать.
Либо начиная подниматься на ту высоту, с которой не разбиваются насмерть.
Я по-наркомански с каждым разом требовала все большей дозы, а соскочить становилось все труднее. Я откладывала это на потом. Рвалась на даты. Совместные секунды. Общие затяги, а между ними, как оказалось, жила неинтересная, бесформенная пустота. Не пустота а «неттебя». Я рвала быстро и красиво. Я расставалась долго нудно по-дурацки. Я могу быть сильной и сейчас. Но не хочу. Неутолимый голод. Гамсуновский. От переедания, после долгого голода, выворачивает наизнанку. Лучше остаться в том, что есть. Не увеличивая. Предоз - смерть. Мне бывает больно. Я не боюсь этого признать. Я сильная? Слабая... Да хоть какая... Все одно. Конец у всех одинаков.
***
В аэропорту Лизу встречал папа и Женя с цветами и шампанским. Прямо из Шереметьево Лиза поехала в салон где, разумеется, в ее отсутствие дела шли не так хорошо, как с ней.
1 ноября Лена родила Лизе сестричку, свадьбу решили перенести на апрель. Девочку доверили называть Лизе. Она выбрала имя Ника.
Через три дня после приезда Лиза позвонила знакомому продюсеру, пятую свадьбу которого она организовывала и попросила, когда тот будут в Питере послушать, как поет одна девочка. Через два месяца Никины песни ротировались на ведущих радиостанциях страны.
Новый год Лиза с Андреем, ближайшими родственниками и друзьями встречали в свежеобставленной квартире Лизы.
Второго апреля Лиза вышла замуж за Андрея. Свадьбу праздновали в Москве, Петербурге и Нижнем Новгороде. Это была одна из самых дорогих и пышных свадеб России, светские хроники пестрили подробностями этого события.
Ровно через пол года, второго октября, Лиза умерла во время родов в одной из частных клиник Мадрида, на свет появились близнецы, которых по наставлению матери, назвали Фаиной и Дианой, в тот же день в Москве состоялась презентация первого альбома молодой певицы Ники – «Песни о Л...».
Занавес.