IV
— Что? — ехидно спросил он, увидев, как я села у мраморной глыбы и привалилась к ней спиной. — Скверные новости? Это не я, честное слово!
Это ничего, не так плохо. Он еще не начинает драться, как только я появляюсь, а ведь скоро дойдет и до этого. А выгляжу я, наверное, действительно жалко – даже не смогла заметить и подавить инстинктивное желание прислониться спиной к чему-то большому, твердому и теплому.
— Не сомневаюсь. Тебе слабо.
Денис. Куда мог деться человек, потерявший душу? Куда угодно. Произойти с ним могло самое худшее. Повыть, что ли?
Нет. Взять себя в руки и думать, как найти «диких», как их одолеть. Позвать Белого Командора, да и всё.
Вовсе нет. Слишком мала вероятность, что он тогда действительно их захватил: я хорошо помню, как от них исходил за пределы ловушки гул, неслышимый для человеческого уха. Они переговаривались с другими! Скорее всего, свои вызволили их из ловушки, когда мы ее покинули.
Ну и что? Белый – исследователь и изобретатель, и в его арсенале гораздо больше и оружия, и транспорта, и поисковых приборов, чем сейчас у островитян. Он поможет легко и с удовольствием.
Но я начинаю понимать парней. Землю должны защитить земляне, иначе зачем они ей вообще?.. Еще далеко до безнадежности. Они пока справляются своими партизанскими методами. Методы скоро улучшатся: по закрытым глазам Германа было видно, как цепко он хватал новые сведения о пришельцах, как жадно и энергично поглощал и перерабатывал их его мозг. В его распоряжении все, чем богата Земля, ведь Королева, я уверена, ловит любое его пожелание, и подвластные ей духи уже мчатся добывать необходимые материалы, оборудование и даже нужных мастеров.
Но как же их всё-таки мало!.. О чем Королева думала, создавая такую крошечную армию? И Артема, и Володьку мы могли потерять, и пусть два человека – потеря в масштабах войны незначительная, но ведь дальше будет хуже! Дальше «дикие» начнут сопротивляться.
Что я могу сделать? Чувствую, внутренний запрет убивать не распространяется на «диких» – уничтожить их я хочу. Только найти бы их сначала. Салдах сказал, боги ищут, но пока безрезультатно. А если найдут – что сделают? Есть среди них космические громовержцы?
Как боги влияют на происходящее? Воздействуют мыслями или воспоминаниями, подманивая к человеку нужные им в определенный момент, моделируют будущие события, управляя тем, что людям кажется случайностью… Так можно справиться с «дикими»?
Ой, боюсь, что нет. В их мыслях сперва разобраться надо, да и логика их событий вряд ли сопоставима с человеческой. Остается противостоять им силами землян – вот мы и пришли к тому, что имеем. Королева – полудух, полубогиня, попыталась сделать это. Неужели только она?
Да и она – просчиталась. В численности армии, в сроках – точно просчиталась. Островитяне явно не готовы к войне такого масштаба. Что ж делать-то, а?
Как «дикие» смогли уничтожить Беспредел? Неужели боги не заметили подготовки к использованию оружия такой мощности?
— Это всё на самом деле? — вдруг спросил Дарх.
Он сидел на траве и смотрел на меня, словно на экран телевизора. Он видел все мои воспоминания в картинках – как-то упустила я эту его способность. Впрочем, не жалко. Ничего такого, что стоило бы от него скрывать, в них не было. Кажется.
— Нет, фантастический роман сочиняю.
Дарх дернул бровью. Он выглядел растерянным.
— Это на самом деле, — после секундного колебания утвердительно произнес он.
— Тебе-то что? — пользуясь его замешательством, поддела я. — Планетой больше, планетой меньше. Мы ведь сейчас не на той Земле, где Остров, да? Зачем переживать? У тебя много более важных дел, правда?
Он помрачнел, окончательно поверив.
— Я не знаю, будут ли существовать остальные миры, если исчезнет исходная Земля. Они с ней связаны. Гибель того мира, который вы называете Беспределом, тоже на Земле отозвалась… Точно, было извержение вулкана в Индийском океане… довольно сильное. М-м.
Час от часу не легче. А ведь точно! Наверняка там тоже были боги! Они спаслись? А духи? Может, спаслись, они же быстрые! Духи могли что-то видеть!
Дарх, очевидно, подумавший о том же самом, ушел в себя. Иначе не сказать: его глаза остекленели, он перестал шевелиться и даже дышать. Наверное, мысленно куда-то улетел, может, к своему покровителю?
Отсутствовал он долго, и то, чем занималась его нефизическая сущность, поглотило его внимание настолько, что тело осталось совсем бесконтрольным: оно несколько раз дернулось судорогой, а из уголка рта выбежало несколько капель слюны. Совершенно беззащитно. Можно тюк! – и всё. Опасаясь чего-то подобного, меня пытались окружить его духи, они волновались и шевелили мне волосы, не в силах причинить какой-нибудь более существенный вред.
Наконец, Дарх вернулся. Это стало ясно по появлению в его глазах осмысленного выражения, а выражали они гнев.
— Тупые микробы! — гаркнул он, едва подобрав слюни. — Чего вы ждали?! Чего хотели?! Побороться?! Неужели не ясно было с самого начала – проклял вас бог, так идите и убейте себя сами, любым доступным способом, не подставляйте других!
Сказать, что этот шедевр мужской логики меня озадачил – ничего не сказать. Одно дело обвинять меня в его собственных бедах – это можно объяснить обидой, которая застлала глаза – и совсем другое – это… Наверное, специфика местного менталитета.
Выпад достиг обратного результата: чувство вины, которое всё же, как крошечная личинка, подтачивало меня изнутри, исчезло совершенно.
— Дарх, ты бы занялся собой, — пережив потрясение, набралась наглости я. — У тебя явный дефект психики – некритичность мышления. Ты некритичен к богам.
— У меня много дефектов! — взял Дарх более высокую ноту. — И причина этого – ты!
А вот это – мое наказание за гибель людей на подводной лодке. За гибель всех, чьими жизнями я пожертвовала ради спасения других. Возможно, отбывать его придется вечно.
— Я знаю, — согласилась я.
Дарх замер, глядя на меня недоверчиво и выжидающе. Но добавить было нечего, и он в конце концов отвел глаза.
V
Галю скрутило, едва погас синтетический свет лампы диагноста. Ей неважно было, какие результаты наблюдает Герман на дисплее, да и вообще ничего не было важно. Свет погас, она оказалась во тьме. Тьма настолько резко и безжалостно погрузила ее в абсолютное одиночество, что она почувствовала себя очень маленькой и слабой. Незначительной, пустой помехой на пути каких-то важных обстоятельств, которую смели с дороги носком ботинка, и жизнь спокойно потекла дальше. Мимо. Для кого-то другого, не для нее. Она в жизни лишняя. Все самое лучшее, яркое, гармоничное и прекрасное досталось ей случайно, как кусок угощения, упавший с огромного блюда, который несли кому-то, чтобы передать с поклоном, на чужом богатом празднике.
Противная чувству самосохранения, но очевидная, идея вызвала бурный протест нервной системы, и Галя, свернувшись калачиком, безудержно рыдала, комкая и заливая слезами бледно-зеленую хрустящую простыню, ничуть не заметив, что свет снова зажегся.
Герман засек время по привинченным к столу электронным часам и достал из шкафчика ампулу. После того, что пережила Галя, было бы опасным отсутствие подобной реакции, но почему-то он был уверен, что «дикие странники» тут ни при чем.
Когда Галя затихла, он вышел из-за приборной стойки, сел на табурет рядом со столом диагноста и, навалившись на край стола, стал ждать. Открыв глаза, она встретилась с его сочувствующе-виноватым взглядом, настолько комичным у человека-глыбы, что ей пришлось улыбнуться.
— «Дикие странники» тут ни при чем, да? — тихо спросил Герман.
— Да ну их, убогих уродов, — подтвердила Галя и сама задумалась над несуразностью своих впечатлений. — То, что они делают, легко лечится подругой-волшебницей…
Это объяснение, впрочем, тоже было в чем-то несуразным, и она замолчала.
— Другое тоже лечится, — подождав, сказал Герман.
— Как? — удивилась Галя.
Она приподнялась, сев на столе, и он отстранился, опершись спиной о переборку.
— Коротким курсом инъекций.
Не веря, Галя смотрела на него во все глаза. Ага. То, что стало причиной сотен тысяч смертей и миллионов страниц романов, можно исцелить парой уколов. Простуду и то лечить сложнее!
Но это же Герман…
— Ты изобрел лекарство от любви? — на всякий случай уточнила она.
Его еле заметно передернуло.
— Ненавижу этот вопрос: «Ты изобрел?..» Я установил, какие вещества выделяются в организме при переживании таких эмоций, как они воздействуют на центральную нервную систему и синтезировал вещество, которое именно их нейтрализует. Вот и всё.
— А-а-а… — вконец растерялась Галя. Потом ее осенило: — Ты испробовал его на себе?!
Герман отрицательно покачал головой.
— На мышах. Знаешь, как трудно найти влюбленных мышей?
Чувство юмора Галю не подвело, и она фыркнула, отдав должное шутке. Однако обстоятельства изобретения лекарства от любви волновали ее куда сильнее, и она опять спросила:
— Но ты придумал его для себя?
Герман опять качнул головой.
— Нет. Просто заинтересовался проблемой.
Ох, и трудно разговаривать со слишком умными людьми… Галя знала теперь, что Герман уже давно живет с той болью, которая четверть часа назад выворачивала ее наизнанку, и будет выворачивать снова – завтра, а, может, послезавтра. Уже давно… Почему?
— У тебя есть надежда? — вдруг вырвалось то самое слово, которое и мучило ее, мешая поставить точку.
Он помрачнел.
Пожалуй, нет.
И всё же есть.
Но дело не в надежде.
— От любви можно избавиться усилием воли. Я попытался. И понял, что становлюсь другим человеком. Мне не понравился этот человек.
Сначала она не поняла: человек с любовью – это тот же самый человек, который без любви, разве нет? Но потом она вспомнила – он, Герман, со своей любовью вырос из мальчика до мужчины, она пропитала весь его мир, она для его и привычка, и воздух. Вот кто действительно попал по жизни…
Галя подбородком указала на приборную стойку с лежащей там ампулой.
— Это оно?
— Нет, — ответил Герман. — Это тебя просто усыпило бы. Но, если хочешь – только скажи.
Она чуть не согласилась сразу, но дурацкая надежда, крошечная, а вредная, комком в горле закрыла ей рот. Галя задумалась о том, как вернее ее убить.
Герман тоже погрузился в размышления, вспоминая рассказ Аси: Капитан-Командор улетел с Земли на неведомую планету, чтобы ее спасти. Он покинул Землю, когда их с Денисом убивали «дикие странники»… Что-то она опять не договорила.
Однако, про инопланетян явно выложила все, что знала, даже рискуя раскрыться, ведь человек не может услышать ультразвук и не владеет антигравитацией… Главная тайна моей жизни. Пока не приходит решение, можно немного подумать о ней. Только немного, чтобы не завязнуть в этих мыслях и не пропустить момент, когда подкрадется озарение…
— Герман, — вдруг окликнула его Галя.
— М?
— А почему ты ненавидишь, когда говорят, что ты гений?
Почему бы не сказать? По опыту известно: когда разум настроен на поиск, лишние вопросы ему не встречаются.
— Потому что я не гений. Гений – это что-то генетическое, врожденное. Все известные гении проявлялись с детства, а я тупил до восьми лет, и даже заговорил только в четыре. Будто все наши мозги достались Юрке. Чуть не угодил в коррекционную школу, но этого не допустили родители.
Так. Теперь ясно, каким составом можно поразить «диких». Отлично.
— И что-то случилось? — подтолкнула Галя, уверенная, что Герман шутит.
Откинув голову назад, он закрыл глаза.
— Случилось. Умерла бабушка. Я был к ней привязан совершенно по-собачьи, и, в общем это понятно – она была самым добрым человеком на свете. Нищие духом к этому особенно чувствительны, ведь интеллектуальных радостей у них нет. Только радость от ласки…
— Таким же добрым, как Ася? — живо перебила Галя.
— Нет, — улыбнулся Герман. — Ася – «добро с кулаками», она страшна в гневе. Когда-нибудь, осознав это свое противоречие, она будет страдать… Бабушка гневаться не умела. Она просто не знала ни гнева, ни раздражения. Когда ее обижали, она была так беспомощна, что меня разрывало от жалости. Я никогда не любил деда из-за того, что тот бывал груб с ней. А после ее смерти что-то во мне изменилось. Не сразу, но началось это во время похорон, на отпевании в церкви, когда я услышал, что она вознеслась на небеса, и в тот же миг почувствовал, что слова эти лживы, что вознестись на небо невозможно. И я перестал верить всему, что мне говорили. Тогда у меня из мозга словно вымыло всю пыль, и мысли в нем забегали свободно и быстро. Я научился думать: мысленно задавал вопрос, о чем угодно: почему после дождя скользко, почему от солнца светло – и ждал, когда придет ответ. Если было возможно, проверял, и озарения всегда подтверждались. Потом оказалось, что в период ожидания лучше задавать и мозгу, и всему телу простой ритм, делать физические упражнения, например. Вот и всё. Так может каждый, только нужно избавиться от пыли.
Галя в задумчивости закусила губу. Герман, конечно, прав. Он не может быть не прав. И ее удивило сильнее всего за сегодня, что ей не хочется, чтобы он был прав. Это инертность, наверное? Не хочется становиться умнее… Почему? Потому что сейчас можно положиться на Германа, а если становиться умной самой, то только на себя. Это, наверное, инфантильность. Тьфу.
— Укол? — вдруг напомнил Герман.
— Угу, — не расслышав вопроса, откликнулась она.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/11/13/1492