До Великой Отечественной Войны я жил в Ленинграде на бывшей Спасской улице (ныне и присно, и, может быть, во веки веков улица Рылеева) в старом доходном многоквартирном доме дореволюционной постройки, принадлежавшем когда-то великому князю Константину Романову. Князь был по совместительству поэтом К.Р., написавшим слова известного романса «Растворил я окно, стало душно не в мочь». Он благополучно и вовремя скончался, удачно не дожив до переворотов 1917-го года. А его дом остался и был национализирован советской властью. Жилую площадь дома заселили пролетарии, семьи которых почему-то предпочитали занимать не квартиру, а только отдельную комнату. В одной из комнат такой квартиры, которая теперь называлась коммунальной, поселилась моя семья, родители и мы двое детей, я и мой брат. Пятым жильцом этой комнаты стал большой кот в черно-серую полоску и с пушистым хвостом. Его имени я уже не помню. Это было слишком давно. Но зато я хорошо помню квартиру и некоторые детали нашей совместной жизни с котом.
Удобства в квартире были представлены единственным туалетом на всех ее обитателей, а также одной ванной, которой никто, кроме нашей семьи, не пользовался. Ванная примыкала к нашей комнате, и мы мыли утром свои физиономии над ее раковиной. Вторая раковина была устроена на кухне. Там умывались, чистили зубы и брились остальные комнаты квартиры. Однако почти что наша ванная оказалась привлекательной для котика. Он часто спал там под чугунной емкостью, где, наверное, обдумывал свои действия на ближайшее время и перспективу. Надо сказать, что запаха кошки в ванной не ощущалось. В те далекие времена еще не научились предоставлять отдельные удобства для кошек. Тем не менее, наш полосатый кот видимо был знаком с правилами личной гигиены. По-моему, его никто не воспитывал и не обучал нормам коммунального существования. Во всяком случае, я этим точно не занимался. Видимо кот сам разобрался в назначениях разных помещений квартиры. Он смог освоить человеческие удобства и не докучал никому своими запахами. Своей лапкой он приоткрывал незапертую дверь туалета, протискивался в образовавшуюся щель и вскакивал на еще белоснежный унитаз, где удобно, но не очень эстетично, устраивался для осуществления своих биологических функций. Закончив процедуру, он той же лапкой, которой открывал дверь, зачищал воображаемую помеченную территорию и спрыгивал на пол. Разумеется, он не мыл лапки после посещения туалета, а только старательно облизывал их и отправлялся в свой кабинет для решения текущих вопросов.
Я также помню, как наш котик изредка выходил на черную лестницу квартиры, где осваивал некоторые неучтенные возможности пропитания. Возможно даже, что он там ловил мышей. По возвращении домой котик благополучно добирался до нашей комнаты, где мы с братом тренировали его в бросках за кусочками бумаги на ниточке, долженствующими подготовить его к жизни охотника. Ночью кот залезал на тахту, где мы спали вместе с ним, а утром он поднимался очень рано и спешил в коридор для осуществления утренних процедур. Куда делось образованное животное после нашего отъезда в эвакуацию во время войны, я не помню. Но сам факт существования этого воспитанного экземпляра на всю жизнь врезался в мою память.