Такая певица была... Большие девки поймают:
- Айда запевать!
- Не-ет.
- Ну, что "нет"...
Сговорили. Мне охота с большими. Там интересно.
Митька Дёмин на заулке жил. Приходят к его анбару под навес... там и самовяз, там и самоброс (жали только овёс), там и лобогрей (надо уметь сбрасывать, умелому садиться) горсть набирает...) садятся на беседки, на пласформу, гармонист садится (теперь бы этим беседкам всё переломали, все винты открутили), и чтобы он когда-нибудь сказал "зачем вы привязались к моей усадьбе".
Или играшки. Игрища. Святки. Опять взрослые девки мне: "Пойдёшь с нами на играшки?"
- Я без Проньки не пойду.
- Ну, зови её.
А у Проньки взрослый брат там будет.
- Коль, а Коль...
- Ну. (Здоровый, красивый)
- Я пойду с Ланей?
- А мне что, иди.
А другой бы запретил. Спрашивались.
Откупают дом и гуляют две недели; ребята откупают, по пуду пшеницы, по другому... Лампы ихни, керосин. Девушки только полы моют. Вымыли, с вас по два калачика...
Приходят, шали пуховые скидают, у парней пальто-дипломаты, шарфы по ногам бьются. Пособницы с чужих деревень придут, да как они веселятся, да как они смеются. Ребята наряжаются, выходят, - пособниц столько!
Придут мужчины с жёнами, с ребятишками, и любуются. Ребятишки не ревут, сытые, сидят...
Все в одно время уходят паужнать. Мальчишки в раму колотят, нам кулаками грозят. А то что мы не с ними. Маленькие тоже откупали, играли, песни пели. А мы им: "Вот Колька-то вам даст!"
Проньки брат.
Сидит улей под кусточком.
Приоденьте меня, приокутайте.
Все кидают ему платки...
\\\
Это было дело давно. Это Исак.
Вот ведь мстительны каки, если его не убить... Воры. В свою кладь наворовал снопов. Куда кучи девались?
Староста: «Проверить клади». По вязкам и узнал.
Потом это тянулось, время, за его брата отдали мою сродную сестру Луню. Луня родила девочку.
Первую девочку нельзя крестить, обязательно должен быть мальчик. Окрестили. Ребятишек в крёстные. Покумились с Гришкой.
Троица. Гуляют в роще. А он всё бесился с обрезом да в девушку и попал. Сестру Федосью. Сидели гуртом, так прядку и отсекло. Чуть бы - в косицу, а он да рядом выстрели...
Ребята несут её в деревню...
День бесился... Он жил на этом углу, наш - на том, оба Гришки, обоим Федосья нравилась. Исак его и подговори,.. вор.
Лунин отец очень был богомольный. Всё в церковь да коло попа и на улице не разрешал долго гулять. Солнышко закатывается, скот домой и молодёжь домой. Отец с матерью легли, Луня с мужем выпустили его (в Соломатном праздник), сидят под крышей два друга задушевных, Витьку ещё поджидают.
Куманёк:
- Гришка! Я тебя днём не убил, дак щас убью.
- Вот топор лежит. Думаешь, я не оборонюсь?
...Вгорячах убежал за ворота. Был костюм, пиджачок прострелен и здесь, и там... ...Витька приходит. Куманёк: "Тише-тише, я Гришку убил".
(А я всё слышу. На сеновале спала)
- Давай его утащим к попову колодцу.
- Нет, пошли отцу говорить (да и стучатся).
- Витька, говори, что ваш Гришка сам себя застрелил...
...
Отец: "Ты что... Гришка дома".
- Луня с Петром его выпустили погулять, его Гришка застрелил Афонькин.
Отец кричит Петра... Сватья заревела, Луня заревела... Принесли... Привезли фельдшера. Фельдшер Луне: "Он жить не будет".
Отец: "Везите на операцию в город".
А такой красивый, здоровый...
На дрожки... В перину, в подушки...
Ещё встал, постоял среди комнаты, посмотрел... "Не плачьте, я жить не буду. Луня, сестричка, есть цветы в больнице?
- ...
- Принеси. Хоть с цветочком-то умру. ...Все со мной простились, а кумушка... (меня всё кумушка да кумушка)
А я залезла в крапиву и сижу. Нашли, приволокли.
- Поцелуй меня.
Я поцеловала, а сама вся дрожу.
- Дай тебе Господь! Да расти ты... чтоб не нашёлся на тебя никакой враг. Поцелуй ещё раз.
Слёзы на его... как щас помню. Лицо позеленело. Уже тронулись,
- Да не попадайся таким врагам, как я.
Три месяца Гришке дали за человека. Все дети его боялись. Почернел.
Коней ловит... Дурниной заревём: "Гришка по кустам ходит!"
Исак в колхоз вошёл. Быка украл. Его - в тюрьму. Так в тюрьме и сдох.
А когда пошёл с комнаты:
- Тятя, ничо ему не делайте. А то меня будут вырывать да резать. А он подлец пусть живёт.
Со всех деревень пришли. Молодёжь. От нас церковь пять километров была. Все чисто пять километров несли на руках. Девушки крышку несли.
Отец волосы на себе рвал. Как обоими руками схватит, так и вырвет. Мать... как обнимет лицо, так и без сознания... А колокола, батюшки мои!
\\\
Мама была девушкой. Дедушка с сынами уехал в город, наказал: "Марфа. Позови Иринку и ночуйте под крышей.”
Навес над парадним. Собака была. "Серку отвяжи." Он порвёт сразу. Умные собаки.
Марфа: «Как стало в полночь... Иринка сразу уснула, а я никак не могу. Руки за голову сделала...»
...
Гришка, сосед... взял топор и стоит над ней с топором... Серко молчит.
- Вот, куманёк, хоть и зарубишь меня, а ведь ты.
А он в маске.
- Серко, бери его!
Серко лежит.
- Дядя Яков! (дедушки брат, стоит возле собаки)
- Если ты меня оставишь живой, я никогда ворожить не буду больше...
Держал, держал и попустил, и пошли... На задний двор пошли, пёс залаял и рвётся. Как дали... Кокнули.
А из-за чего. Гулянка была. У кого-то сидели, обнаружили, что деньги исчезли.
Мама: "Сейчас я найду. Давайте мне воду". Стакан воды дали. Все над ней склонились.
- У него деньги.
"Да я пошутил", - куманёк.
Молодая была, неопытная.
Отвадили от ворожбы. А Иринка дрыхнет...
...
Гришка, вороватый... Уже ему там где-то глаз выбили, в тюрьме. Слегой. Там слега лежала вместо лавочки.
Ланя:
- Мне рассказывал: "Когда собираешься воровать, так перед Богом не одну свечку сожжёшь..."
\\\
А у него (у Сашки-толстого) ещё сын был Сашка. Сын заболел. Могучий был, как отец. А тогда парни в субботу все едут на пастьбу, а он, значит, вымылся в бане, собрал табун коней, поехал на пастьбу, к ночи на воскресенье, в субботу. Они там с конями ночуют на поле. И на сырой земле уснул. Ребята говорят, мы подходили, Сашку будили, - "Сашка!" - а он всё спит... и его двустороннее воспаление лёгких... скоротечная чахотка. Заболел. А хлеб поспел, клАди лОжить, а я такая малютка ему подавай. А вот с этот дом, наверное, выше, клАди клАдят. А я подавай эти снопы, таки тяжёлые, а мне не дотянуться. Так он с крючком. Когда он подденет крючком за вязку? А я держи его. А теперь хочу, чтоб и спина не болела, и почки не болели, и сердце. А ему уж плохо стало. Девятнадцать лет ему было. Только женить его хотели зимой.
- Свози меня, я посмотрю клАди.
Я его повезла. Он слез, обошёл кругом,.. сел, я домой повезла.
Сколько там пожил. Готов. Тут теперь уж никто не поможет (в Строево). Здоровучий, краснучий был. А ноги у него были уроды, вот так у него ноги были (без ступней). И отец всё хотел, чтобы он учился. А ему надо вот это - работать. Отец наймёт учителя. "Не буду. Я буду пахать и сеять." А у самого ноги такие. Сам такие ему сапоги сшил, опускал как в ведёрко какое (одни голенища). Одних лошадей выпрягет, других запрягает. На ходу поест и опять пашет. А это сколько надо в день выходить, сколько поля вспахать. Никак не стал учиться. "Я люблю свою работу." "Любимая работа..." И всё. А отец думал, что раз такие ноги, пусть учится. А он не стал. Румяный был, красивый был, о-о!
Вот видишь, думал что ему ничё не будет. Пожалуйста.
\\\
Раньше вор заведётся, его всё общество караулит. Там уж знают, что он нечистый человек. Все караулят вплоть до маленького, а староста распоряжается; поймать же надо. Вот и следят, виду не показывают.
Был в соседях, Агапом звали. Агап Николаич. Стал жениться, стал с хорошей семьи девушку брать, они дружили, она вышла...
А Агап с отцом занимались воровством. День спят, ночью уезжают... Весной было дело, она говорит свекрови: "Мамонька, как это так, Агап и тятенька уезжают?"
- Пускай уезжают, чего тебе... Приедут, куда они деваются.
Она пошла к родителям и заплакала: "Я не буду там жить". А родители: "Делай как-то без нас. А то он нас разорит".
Вот она встала утром рано. В два часа ночи светает, в третьем. А у нас леса непроходимые. Карпухин колок. Раньше пропастину там в глубокую яму сбрасывали, яма, плетнём занесёная, только воробы... Дошла до колку. Боится заходить. Волки воют. Зашла с краешку... Видит, едет дядечка. Вышла и идёт, не догоняет, идёт, и он ничего не говорит... Пришла в Варгаши, на станцию, купила билет и поехала в город, в Курган. Нанялась в горничные к купцам.
Свекровь встала, створка открыта. А люди гонют коров: "У вас створка открыта..."
Свекровка: "Федосья куда-то ушла? Ах-ах, куда?"
Народ сбежался. "У нас горе. Снохи нету, с ночи не стало." Стали везде искать, и в лесах, и в колодцах... Родители волнуются, но знают. Вся деревня ищет Федосью, и в других деревнях ищут... Нет нигде. Год прошёл. А мать, брат с сестрой съездют, повидают. Второй пошёл, и она с купчихой приезжает, шесть лошадей запряжёны. В Троицу. Столько же миру тут, всё свободно. Все лезут целовать, жалеть; вся в золоте, как купчиха одета... Нагостилась, уехала.
Свекровь умерла. Николай прекратил воровство, на другой женился, взял с двумя детками, купил мельницу и муку молол. Серёжка-пасынок поможет посеять, всё. Говорит Агапу: "Сыночек, разделимся". Агап взял имение недалеко от отца, взял лес, озерко. Жёнушку с Петропавловска взял, здоровая, высокая. Нанял людей на стороне, сделал котлован глубокий, крытый, забор высоченный, там пригон от избушки... кыргызы приедут, пировка во дворе...
Для молодёжи дальше рощу сделал. К ребятишкам ласковый. Ребятишки в прятки играли, пролезли, в окошечко заглянули, а там чего только нет, в котловане в этом. Каждый дома и сказал.
Общество нагрянуло. Агапа связали. Пошли в потайник. Каких жеребцов вывели! А добра наворовано... - разослали нарочных по деревням. Люди приезжают, узнают своё. Он лежит связанный. Развязали. Начали бить. Корчажку сделали. Подняли, как посадили, кровью стал харкать.
А теперь поймают вора, бить нельзя. Да и кто ловит-то...
\\\
- А Окша кто был?
- Ку-ку! Окша был начальник политотдела, а мы говорим о тысячниках.
- Какие воспитаны люди были. Столько работы было. Такой сабантуй был среди людей. Вот щас бы политотделы организовать. Где людей взять таких? Поушев - такая умница был... Щурко... Или этот был... забыла... даже парализовало человека. А с кого он был: отец помещик...
- В Сибири не было помещиков.
- А он не сибиряк, а она - архиерея дочка. Теперь найди таких. Ежов да Захаров, лучше их и не было. В МТС таких людей насадить...
- Щурко! Собрание проводил, целый день не подымал, до вечера, не давал перекурить. Потом его взяли в шоры, с ним и случилось... Нога не ходит, рука не работает, всего разбило.
- За каждый пустяк брали в шоры. Тогда так было, чтоб чище хрусталя был человек...
- Чистяков дурак, схватили его и повезли...
- Всех отозвали. Остались Шошка, Ерошка да Колупай с братом. И пошло-поехало. Поставили Медведева директором МТС. Форменный дурак. Стреляться начал с родными сыновьями. В глаз попал. Ещё как-то не убил. Теперь... его сымают... да... ещё Антонов жил одинокий, бочку пива возьмёт за свои деньги, напоит учеников...
- МТС ликвидировали. Мы из Митино в тридцать восьмом уехали, их уже не было, РТС стали.
\\\
Дядя Саша (Сашка-толстый) пошёл к внучке погостить. Погостил. Она его не отпускает: "Дедушка, что так мало побыл...", - "Ничо, Клавонька, вот доживу до лета, снова приду." А сам пришёл, ночь одну переночевал.
- Я корову подоила, а он пошёл управил... пришёл, лёг и захрапел. Внучка вышла, говорит:
- Дедушка храпит. Да и здорово...
- А, он сроду храпит.
Теперь, она побыла, опять вышла: "Мама, он не так храпел, как сейчас..." Катя-то зашла, а он уж это, - и действительно, не так. Она пока во двор бегала за сыном, пришли, а он уже мёртвый. И не крикнул, говорит сноха, и ничё. Перестал храпеть и всё. Вот как умные люди-то умирают. Девяносто шесть лет.
И дядя Алёша так же, материн брат родной. Надо в гроб лодить, сноха упадёт, "папочка, да как ты нас оставил, да как мы без тебя жить-то будем". А дочка родная подошла: "Да брось ты. Человеку четырёх лет не хватает до ста. Ты молись Богу, что он никому не надоел". Вечером вымел там сходил, возле столовой, не нравится ему, что там наплёвано, окурки валяются. Пришёл, до утра дожил и всё.
И слова не сказал (сыну).
\\\
Старик Марков: "По всем приметам война. С неба рукав чёрный спустился в озеро, чуть не доставал воду". Лебеди тоже прилетели, сели на лёд. Как они кричали, утром все погибли. Гнёзд нету, а за дорогу ослабли. А потом на эти озёра (Карасье и Хохловатики) лебеди не прилетали...
В июне война, и Ваню и забрали.
В военкомате крыльцо высокое, сапоги у комиссара скрипучие, выбегает из дверей - "Становииись!" - Фамилии выкрикивает одну за одной, я обмираю, у меня обморок, сколько он фамилий выкрикнул... Ваня меня платком обмахивает, комиссар пальцем грозит...
- Ваня, я с тобой пойду, я санитаркой буду.
- Ты обумись. Куда мы деток деваем?
Вот день стекать стал. Осталось человек пятьдесят. Комиссар выбегает: "Становиииись!" Они все стали. И первую нашу фамилию...- со мной опять плохо.
Вот уже у вагона стоим. Вот паровоз засвистел. Вот поезд пошёл, пошёл...
...
Мамаша в войну пишет сыну: "Мы к Лане в деревню переезжаем".
Ваня мне пишет: "Я сегодня живой, завтра убьют, дак они тебя там одну ухлопают".
Переехали, живут. Снова пишет Ване на фронт: "Отдай мне одну корову. У ней две, а у меня ни одной". Ваня отвечает: "У меня одна винтовка".
Опять беда напала - нет от Вани писем. И у подружки, у Клавы Чигриной нету от мужа. Вот ей пришла похоронная. Ранили, пока тащили, кишки растеряли по полю. Квартирантке говорю (она почту возила): "Если мне что будет, как Клавдии, ты мне не говори. Мы сильно с Ваней дружно жили. Я сразу умру".
И вот она идёт, то почернеет, то побелеет. Спрашиваю: "Тоня, что это с тобой?" А она: "Ввот что с тобой делать?" - в руке бумажку держит.
Я как стояла, упала. Парализовало. Меня принесли домой. Руки трясутся, ноги трясутся, рот покосило, глаз вывернуло.
- Свяжите меня.
Связали.
Анна Фёдоровна (жена плотника): "Ланя, мужик не дитё".
- Дети вырастут. У них свои интересы.
Фельдшера вызвали. Квартирантка: "Ты седая вся". Фельдшер: "Да. Но возьмите себя в руки. Это всё отойдёт. Попьёте лекарство".
И правда, волосы стали отходить, отходить... уже осталося на одном виске... прядка. И глаз на место стал, и рот. Фельдшер: "Ну вот, совсем молодец". Три раза приезжал. И лучше, и лучше... Прошло месяца три, приносят деньги, три с половиной тыщи, за похоронную... Я не беру. Начто они мне.
А мамаша: "Ланя, где тебе удобнее судиться, в Глядянке или в Кургане? Я с тебя наделок возьму".
- Мамаша, дели, я не постою.
- Вот, корову отдай, тёлку продадим, Ванины вещи...
Я молчу.
- Присудют, приходи забирай.
Военкомат меня вызывает. Тот же комиссар: "Почему не берёте деньги? Вам полагается три с половиной тыщи за мужа."
- Так я думаю, он живой.
- Если живой, ещё дадим... Развяжите нам руки этими деньгами. Избавьте нас от них.
Вот сейчас... какую-то девчонку стали бы упрашивать...
- Я не возьму.
- А что нам Сталин скажет?
- Я всё равно их не буду держать, все раздам.
- Это ваше дело. Сходите в контору подпишите.
Послали в одном месте бумажечку заверить. Захожу. Двенадцать часов было.
- У нас обед.
- Мне возвращаться далеко, пешком около двадцати километров, там мои детки остались. Прошу. Подпишите. Минутное дело.
- Ещё указывать здесь будет.
Вышла от них, слёзы текут. На крылечке сидит раненый. Выписывался. На костылях, здоровое лицо, только из госпиталя.
- Что, гражданочка, не приняли. Ну, пойдём.
Зашёл и давай этими костылями махать. Чернильницы все перебил.
- Я вам щас наобедаю. Мы ноги оставляем. Всех залуплю.
Кто соскочил, кто под стол... Мне:
- А ты держи двери. Будете подписывать?
Сели, все в чернилах, подписали, я убежала. Прибегаю в военкомат: "На такой грех вы меня послали".
Взглянули, улыбнулись...
\\\Гришка по кустам ходит!
В Кропанях
Валерий Ланин
Дочка Мироновых стояла у Михаси на квартире в городе, училась там на кого-то перед войной. Михася на работу нигде не могла устроиться. Ноги у неё были больные. Всё же взяли её в детский садик нянькой. К младшеньким. Но она нечаянно уронила грудничка. Скрыла. Испугалась. Отвечать надо. И сбежала. Приехала в совхоз. Всех принимали. Люди жалостливые были. Война. Остановилась у этих же Мироновых. Приехала с младшим сыном, с Толей. Володя, старший, в трудармии. Мироновы дали угол, кровать. Спала вместе с Толей, а ему уже шёл пятнадцатый год. В деревне разговоры пошли. Нельзя. Тогда директор оставил её у Мироновых, а сына, поместили к Кропанихе. У Кропанихи телёнок только народился, она его привязала к кровати, где Толя спит. А он раздевался, на спинку кровати брюки повесил, телёнок ночью брюки сжевал. Напротив мамы Ждановы жили. Большой дом, отапливать не могли, пустили Михасю с Толей на квартиру. До чего была хитрая. У хозяйки провертела гвоздём дырку в кринке. Ночью в сенцах на полке стояли. Сверху сметана, не сольёшь… а в дырку сочится. Попьют… Хозяйка посмотрит, полкринки нет. А догадаться не может. Та дырку замажет, не видно.
Потом она повадилась к нам ходить. Утром встаёт, сразу к нам. Тоня, квартирантка, смотрит в окно: «Вон твоя подружка идёт». У мамы каша тыквенная очень вкусная получалась. Подружились. Всё рассказывала про свою довоенную жизнь Они были сосланными поляками. Их много было. До революции тайно собирались в домишечке по Красина, ещё доска на заборе висела. А в 38-ом их всех забрали. Остались только жёны с детьми. Так и всё, ни звука, пропали.
Солдаты с фронта возвращаются… Сорок четвёртый год, наверно… Папа в сорок третьем вернулся. В сорок четвёртом взял Толю счетоводом.
А эта Меншикова… я забыла, как её звали, не то Татьяна, не то Наталья. Она была очень красивая. Вообще такая симпатичная была. Молоденькая такая. Приехали из другой деревни свататься к ним, сосватали за вернувшегося солдата. Свадьба такая пышная была. Такая свадьба была. На лошадях приехали, лошади разукрашеные, ленточки цветные, сбруя с шаркунцами, дуга обкручена разными ленточками. Не один раз проехали по деревне с бубенчиками. Вся деревня высыпала смотреть... Вышла замуж.
Через два месяца вернулась. Не понравилось. Ну не понравилось.
Из другой деревни приезжают, снова сосватали за солдата. Второй раз вышла замуж. Но такой уж громкой свадьбы не было. Через некоторое время опять вернулась. Непонятно, то ли характер был у неё плохой, то ли солдаты пьяницами были, или израненые, за которыми нужно ходить.
Она ещё девчонка совсем, в магазине продавщицей работала, там же её и высматривали. Как раз подвернулась Победа. Победа, по-моему, подвернулась. Голодно было в городе. Ну, и Толя тут… он приехал пятнадцатилетним, четыре года войны – уже девятнадцать. Он был такой рыжий-рыжий, с золотистым оттенком, да,.. волосы волнистые. Очень красивый был. Красивый поляк.
И вот, значит, он с продавщицей познакомился и стали они тайно встречаться. А Михася испереживалась: как это так, он… сын… а она такая… Как это так, это ж не хорошо. Она гулящая, а Толя… И стала её отбивать. Толю стала оттягивать. И тут появляется учительница. Новая учительница в совхоз приехала. Молоко у нас брала. Один глазик был косенький. Мама её жалела и подружке тоже надо помочь. Михася - подружка, у подружки проблемы, сына неженатый. А кто в Кропанях? Только эта… учительница новая. А Меншикову никак нельзя, гулящая, не годится. Толю долго не могли от неё отбить. Женился на учителке, всё равно ходил к ней. Но это когда ещё будет, а сейчас надо что-то думать.
Мама пошла к учительнице, спрашивает: «Хочешь жениться?»
- Хочу.
- Ну, давай. Вот Михася к тебе придёт в гости. Купи конфет, печенья, напои её чаем. Приготовься. Чтоб всё у тебя чистенько было, чтоб всё аккуратненько было.
Посылает Михасю. Та пошла.
Сходила, рассказывает: «Ну что, приятная женщина, столько мне в карманы конфет насыпала».
Раз сходила, два, постепенно-постепенно, стала сына туда посылать.
Мама говорит учителке: «Ты Михасе отдавай зарплату. Сойдётесь с Толей, всё равно она у тебя будет все деньги забирать. Так ты уж привыкни… Себе оставь немножко и отдавай, отдавай… Будете жить одной семьёй».
Мама же знает Михасю. Та падкая на что? За войну износилась. У неё ни юбки, ни чулочков, ничего.
А Меншикова уехала в город. Кто-то из родни ей сказал: «Всё, уезжай в город». Толя на виду, в конторе работает, он уже заместитель бухгалтера, не счетовод. Тут у него выхода не было никакого, только на учителке жениться.
А он был не очень такой… На лапу нечистый был. Поедут до городу за пивом, - соглашается поехать, - обратно едут, воды доливает в бочку. И этот мальчишка, его племянник, Генка его звали; папка его тоже взял, тоже на счетовода учил; у них ещё была сестра Яня, и она приехала. У Яни было двое или трое детей, девочка Каля и вот этот маленький мальчик. Он потом на заводе Ленина работал бухгалтером. И вот этот Генка и рассказал в конторе:
«Едем-едем мы, вот уже Кропани видны, а мы сворачиваем с дороги к озеру. Подъезжаем к проруби. Толя воду в бочку наливает.»
Надо ж столько же сдать, сколько было…
Больше его не пустили за пивом.
Потом стал главным бухгалтером совхоза. Спелись с новым директором. Новый директор боевой офицер, с фронта вернулся. Там сложные вещи начались.
Сын Кропанихи Герман, он сельхозинститут не закончил, курс третий или четвёртый, вернулся в село. Отец на одной ноге, израненый. Мать старенькая, детей много, и он приехал, стал работать агрономом. А он честный парень был. И вот эти, кто там воровали, стали ему мстить. Какой-то вечер был. У Германа подрос брат. А они одевались одинаково, то ли он рубашку старшего брата одел, и возвращался с этой вечеринки… Он возвращался вдоль озера, тропинка была. Его там поймали, подкараулили и убили. Герман уехал из Кропаней. В какую-то другую деревню. Валентина, его сестра, рассказывала. Вот такая жизнь совхозная.
Нинка у Кропанихи глухой осталась. В детстве уснула на земле, простудила голову. А тоже красавицей выросла.
Валька не такая красивая. Валька пошла в мать и в бабушку.
Бабушку я помню до сих пор. К бабушке чай пить бегали в Сидоровку. Такой чай всегда был вкусный! Щёчки у бабульки пухленькие, розовенькие. Фартучек такой красивый-красивый, беленький. Радовалась, что внучки прибежали к ней чай пить. Второй или третий класс, бегали к этой бабушке в гости.
Мы как ещё бегали, - там весной чеснок вырастает на болотистых местах, пока идём до Сидоровки, чесноку нарвём, и бабушке оставляли, бабушка была очень довольна, что свежий чесночок девочки принесли. И чаем поила. Как только чуть чего, побежали к бабушке.
У ней так красиво было. Такая кухонка красивая. Тут окошечко, от печки, я помню, я тут сидела, Валька тут, а бабушка вот тут была. Занавески такие красивые, чашечки такие красивые, а аромат удивительный.
Нина замуж вышла. И очень хорошо. За военного, за офицера, тоже из какой-то соседней деревни. Уехали в Германию. Он сказал: «Мы её там вылечим».
Эта Валя потом приходила к маме. Я уже в Питере училась. Нет, говорит, не вылечили. Так её одевал, всё. Так глухая и осталась.
© Copyright: Валерий Ланин, 2013
Свидетельство о публикации №213013000088