Писателя в парке знали. Не все, но многие. Вернее, знали, что этот человек, с седой артистической гривой волос, интеллигентным голосом и тростью – писатель. Бабушки, выгуливающие внуков, завидев, его, почтительно перешептывались: «Вон, писатель пошел». Молодое поколение он интересовал меньше. Ну, старик... Говорят, что писатель. Забавно, но даже местные жители, для которых русский язык существовал лишь как еще один в ряду чужеродных, но уже составлявших постоянный фон их повседневности, комментировали его появление так: «Это русский писатель».
Писатель был стар и одинок. Мало кто помнил его имя-отчество. Что уж говорить о фамилии, которую никто даже и не слышал. Писатель и писатель.
По дорожкам парка он обычно прогуливался один. Иногда в чьем-нибудь сопровождении. Старушка, светящаяся робко затеплившейся надеждой, молодая женщина, склонная к состраданию, парнишка в кипе и с заметным американским акцентом, увлекшийся очередной примечательной личностью и стремящийся в спешном порядке овладеть основами русского языка и словесности...
Резвящиеся в парке дети на старика внимания не обращали – внуков у него не было, а сам он мог разве что с мягкой улыбкой, не приближаясь и не докучая им глупыми вопросами, наблюдать за происходящим со стороны. Дети росли. Недавние груднички, еще вчера – без звука или громогласно – разъезжавшие по парку в своих колясочках, теперь – бесстрашно или с опаской – раскачивались на качелях, скатывались с горок или покоряли на велосипедах ближайшие окрестности. На смену им приходили новые дети.
Внешне писатель почти не менялся. Вот только трость с годами приобретала все большее и большее значение.
Как-то осенью, сразу после праздников он пропал. Несколько недель, может, месяц, его в парке никто не видел. Новые бабушки, выгуливающие новых внуков, перешептывались: «Что-то писателя давно нет? Может, случилось что?»
А потом он снова стал приходить. По утрам. Но теперь он уже не прогуливался по дорожкам парка, а тихо садился на лавочку недалеко от песочницы и безмолвно следил за играющими детьми. «Плохо выглядит», - комментировали старушки, и в самом деле – писатель сдал.
Зима началась резко и яростно. Дождь обрушивался на незадачливых завсегдатаев парка безжалостно – норовя обмануть законы гравитации, охаживал их по бокам и отскакивал от земли. Парк обезлюдел. Надолго. Некому было фиксировать, выходит писатель из дома или нет.
Но все же в конце концов дождь выдохся, выполнив свою норму в этом году сполна. Из-под камней, окружавших песочницу, вылезли сиренево-розовые головки цикламенов. Вдоль улиц и под окнами домов зацвел миндаль – средиземноморская сакура.
***
Напротив маленькой продуктовой лавки мой взгляд болезненно споткнулся о несколько стопок книг, выставленных на тротуаре возле зеленого мусорного контейнера. Я подошла к ним. Еще издалека увидела, что это русские книги. Тут не было многотомных собраний сочинений классиков, не было громких имен. Среди разрозненных изданий мне попались рассказы Мамина-Сибиряка, пособия по гидравлике, гидростатике, еще чем-то таком, мало для меня вразумительном, пару словарей – бесполезных, в сущности, в наших краях языков. Тоненький стихотворный сборничек не слишком известного вне пределов страны земляка-современника с посвящением на первой странице. Кому?
Отдельной стопкой высились несколько десятков одинаковых книжечек в мягком переплете. Стертый пейзаж на обложке. Незнакомое имя автора. Страницы, страницы. На страницах – стихи. Простенькие рифмы, и мысли – добрые и незатейливые... Проза... О давно прошедшей молодости. Я пролистала книжечку до конца и перевернула ее. С задней стороны обложки на меня смотрел писатель. Русский писатель из парка.
Это его книги выставлены аккуратными стопками возле помойки – немым вопящим свидетельством закончившейся жизни. Распорядившиеся его незавидным имуществом люди – дальние ли родственники-наследники или же сотрудники социальных служб – книгам БОЛЕЕ ценным, очевидно, сумели найти лучшее применение. И только совсем-совсем НИКОМУ не нужные оказались у мусорного контейнера. Не внутри – рядом.
Одну книжку я забрала с собой. И сборничек с посвящением тоже. Дома я пристрою их на полке повыше и вряд ли когда-нибудь перечитаю. Я знакома с творчеством земляка-современника, а писатель-старик – пусть он останется для меня тем самым писателем из парка с романтическим ореолом загадочности и необычности.