Новгородский соловей
Первый раз в жизни видел, слушал воробья, который пел, как соловей. Вернее, почти, как соловушка, ибо голосовые связки у него всё ж таки воробьиные, хотя эти два певца, по большому счету, родственники, и принадлежат к одному роду пташек из отряда воробьинообразных (Passeriformes).
Мы проголодались и решили подкрепиться, пообедать в кафе на Сенной площади, которое нам рекомендовали, как учреждение общепита, в котором случаи отравления весьма редки и маловероятны, а голод, как известно, не тётка. Кстати, на этой самой площади в Великом Новгороде сена теперь не купишь, одними сувенирами там теперь торгуют новгородские коробейницы, завлекающие в свои торговые сети праздношатающихся туристов разных мастей милыми улыбками и другими рекламными ходами с местным колоритом. Эта площадь, хоть на площадь еще осталась похожа, и на ней еще можно торговать сеном, не то что одноименная питерская, которая уже и не площадь вовсе, в сумасшедший дом под открытым небом, где уже и одной то подводы с сеном не припаркуешь без геморроя на свою же голову.
В теплую часть кафе, которая под крышей и со всеми удобствами, нас не пустили по причине присутствия в нашем маленьком голодном коллективе моей любимой собачки породы такса – Томочки, которая, надо сказать, больше всех из нас желала прорваться в это учреждение утоления голода, да еще и с запахами, пробуждающими зверский аппетит. Но как я не уговаривал администрацию, в лице милой молоденькой блондинки, пойти навстречу нам и Томки, и пустить нас в этот храм общепита, она осталась непреклонной. Эта девушка отправила нас на свежий воздух, т.е. в открытый павильон, расположенный рядом, уверив меня, что меню и обслуживание там то же самое, плюс свежий воздух с незначительной примесью выхлопных газов.
Так и оказалось. Павильон был почти пустой, только две милые старушки-подружки, уже одетые по осеннему, пили кофе с пирожками и делились новостями, произошедшими с ними в период после их предыдущего свидания. Официантка, тоже блондинка, но уже немолодая, и хорошо утепленная, приняла у нас и у Томика заказ на обеденный харч без спиртного. Она уже принесла нам горячие тосты, подогретый хлеб и теплый жульен, как, откуда не возьмись, появился, вернее, спустился с небес этот самый замечательный певец-воробей, ради которого я принялся за данное сочинение.
Он присел на спинку стула, что стоял у соседнего столика, повернувшись к нам лицом, и нисколько не опасаясь ни нас, ни черненькой голодной собачки, начал петь.
Это была замечательная проникновенная ария, исполненная мастером своего дела, узревшего на нашем столе свежий хлеб. Его голосок звучал, почти как соловьиный. Он выдавал виртуозные трели, и очень смешно двигался, исполняя для нас, и для Томика персонально, свою пестню, собственного сочинения,
Это было незабываемое выступление маленького серенького комочка в перьях – уличного артиста, зарабатывающего себе на хлеб пением. Мы, и даже Томик, перестали жевать хлеб и поглощать свой чуть теплый жульен, и слушали его и наслаждались его искусством владения голосом.
Если бы я не бросил ему кусочек хлебца, он бы пел нам в течение всего обеда, а так он слетел на пол и принялся подкрепляться вместе с нами за компанию честно заработанным пропитанием. Покончив со своим блюдом, он пытался продолжить концерт. Откашлялся, сделал несколько пробных нот, но дальше этого у него пение отчего-то не пошло. Он повернулся к нам задом, посидел в таком положении секунд двадцать, о чем-то сосредоточенно размышляя, и улетел туда, откуда явился к нам.
Но этого певца с Сенной площади Великого Новгорода я, лично, долго еще не забуду, и очень благодарен ему за его искусство пения от души, не под «фанеру», а живьем, да и, вообще, без музыкального сопровождения.