На кольцевой конечной остановке водитель трамвая объявил:
-Вагон идет на обед. Граждане, которым на посадку, дождитесь следующего!
И уже закрывая двери, заметил, что вышли не все:
-Уснула, что ли? Давай, не задерживай!
Желтоволосая девочка лет пятнадцати встрепенулась и пошла к выходу.
Рядом в скверике молоденькие березки дрожали на ветру прозрачными, полуоблетевшими ветвями. Где-то внизу возмущалась вода, упрятанная в железные трубы. В бетонной чаше журчал жиденький фонтанчик, довольный тем, что вырвался на волю: живу, живу, живу, до зимы, до зимы...
Девочка зарыла босые ступни в опавшие листья и с наслаждением почувствовала прохладу и сырость земли. Закрыла глаза и стала слушать Город.
Большие, серые одинаковые дома тупо гудели.
-Мы сильныыы, - говорили они.- Мы могучи... Нас мно-го...
Но она слышала в их голосах удрученность од-нообразием и бесцветностью.
…Полчаса назад она возникла в маленькой привокзальной парикмахерской, словно выросла вдруг в кресле, и тихонько попросила:
-Обрежьте мне волосы.
Пожилая парикмахерша, оторвавшись от окна, едва не поперхнулась.
-Ну и чудо, - подумала она про себя. - Куда только родители смотрят? Одежка не поймешь какая, да еще босиком.
Та, словно услышав, поджала маленькие ступни под сиденье.
Привычно-оценивающим жестом приподняв прядь волос, женщина хотела было спросить «Как будем стричься?», но слова остановились у нее в горле.
В жизни она не видела ничего подобного. Грива, да и только! Лимонно-желтые, с чуть красноватым оттенком в прядках, волосы эти пестрым ручьем стекали через спинку кресла прямо на пол и лежали там, свернувшись в кольца на концах. Оторопевшей парикмахерше показалось даже, что пряди чуть заметно шевелятся, скручиваясь в жгуты и рассыпаясь снова.
-Чтобы как у всех - словно услышав ее, сказала девочка.
-Да тут на полдня работы - вздохнула женщина. - Мать-то разрешила?
-Матери нет, - последовал тихий ответ. - Быстрее, если можно.
- Отчего же нельзя. Это растить долго.
И сейчас, потрогав непривычно короткие волосы, девочка подумала: «Как у всех людей. Вот и цвет подходящий, осенний. А весной опять будут зеленые...»
В это же время в маленькой парикмахерской немолодая женщина пила валерьянку.
За ней ухаживали сменщица и мастер из соседнего мужского зала.
-Ох, девочки... Смотрите сами, если не верите. Минут сорок ей гриву кромсала - все ножницы иступила. Отвернулась только пеньюар стряхнуть - а ее уж и след простыл. На пол гляжу - господи, господи! Мох, да куча листьев березовых - откуда и взялись только, а больше и нет ничего. Да вы сами-то посмотрите! Или я умом повредилась!
Женщины пожимали плечами и успокаивали ее, как могли.
-Ха! - крикнул кто-то над ухом девочки. Желтоволосая девочка медленно открыла глаза и увидела толстенького конопатого мальчугана лет восьми.
-Испугалась, ага? На земле осенью сидеть нельзя, простудишься, - назидательно сказал он. И полюбопытствовал:
-А ты кто?
Брови и волосы у него были огненно-рыжими, а добрые глаза - цвета темного меда.
-Я Березкина Душа, - объяснила девушка серьезно.
-Чего?
-Я раньше в лесу жила, в березе. Лесовичка я! А теперь этой березы не стало.
-Врешь, - хотел было ответить мальчуган, но вместо этого объявил:
-А я Андрей. В одиннадцатой школе учусь. В первом классе. А что ты тут делаешь?
-Город слушаю. Дома, деревья, все-все...
-И я хочу.
-Попробуй. Нужно только стать босиком на землю и закрыть глаза.
Рыжий Андрей нерешительно потоптался на месте, потом уселся рядом, скинул кроссовки, подумал еще и стянул полосатые носочки.
-Не бойся, - сказала странная девочка. - Главное, не бойся. Слышишь что-нибудь?
-Земля холодная. Дрожит... Это трамвай прошел?
-Давай помогу? - и сухие прохладные ладошки легли ему на веки.
-Андрюшка-а-а! - раскатился по скверику девчо¬ночий голос. - Андрюшка, иди домой, мама зовет!
-Ишь, раскричалась, - буркнул мальчик, вставая. Он сунул носки в карман, натянул кроссовки и нето¬ропливо по-брел прочь. - Домой, домой...
Ночью ему снился удивительный сон. Черная-черная и отчего-то такая родная земля крепко и бережно сжимала его и выталкивала куда-то наверх. Вокруг переплетались корни каких-то растений, пела рядом вода, и казалось, что все это было уже прежде, и не один раз. Он слышал, как растет. Он знал, что он - гриб, и, раздвигая шляпкой листья, прошлогодние - сухие и решетчатые, и нынешние – глянцевитые, гладкие, кожистые, радовался тому, что растет, и свежим осенним запахам леса.
С первыми лучами солнца лес начал звенеть, сначала тихо, потом все громче, громче и от резкого нестерпимого звона Андрей проснулся.
Сестра, смеясь, держала над его ухом будильник.
-Вставай, соня! В школу опоздаешь!
-Ир, я гриб?
-Гриб! - улыбнулась сестра. - Рыжик!
А лесовичка ночевала в нестаром еще тополе с обрубленной в виде конуса кроной. Она вспомнила, как заплетала и путала, играя, ветви своей березе и пожалела тополиную безобразность.
-Что ты понимаешь! - скрипнул тот в ответ. - Для красоты это!
-Для красоты? - не поверила лесовичка.
- Для красоты, - подтвердил тополь.
И вздохнул.