…Он даже не обернулся на злобное щипение, долетевшее до слуха из узкой расщелины, куда скатился нечаянно сбитый его копытом увесистый обломок серого камня, только досадливо прянул ушами: то ли на себя за неосторожность, то ли на маленькую ящерицу, чуть не попавшую под ноги; он спешил. Устье ущелья не самое безопасное место для дневных прогулок и если бы не ручей с ледяной водой, сочная зелень по берегам, он не спустился бы с высокогорья. Трудно пережитая холодная зима доконала бескормицей – нужно было набирать силы и вес. Сейчас, после двухчасовой кормёжки, почти без оглядки по сторонам, он спешил покинуть райский уголок и до темноты подняться в горы, где в неприметном разломе скалы отдохнуть и спокойно переварить пищу...
Северо-западные отроги хребта Кугитангтау*, пожалуй, единственное место в Туркменистане, где бездумная пуля охотника не нашла своей цели. Глубокие сумрачные ущелья и крутые опасные склоны, изрезанные террасами и пещерами укрывали от жадного глаза браконьера остатки когда-то многочисленных стад мархуров** и архаров***. Могучий Гиссарский хребет прикрывал Кугитанг с востока, границы соседних государств служили искусственной преградой для непрошенных гостей с юга, бурный Джейхун**** и гиблые пески великих Каракумов охраняли северные подходы к запаведному краю. Еще не свёл до нуля топор дровосека заросли душистой арчи***** и в летний зной было где укрыться, а заодно утолить голод зверю и птице. И чабан мог расстелить в тени свой дастархан, разломить сухую лепёшку, запивая глотком воды из ближнего родника.
Седьмую весну своей жизни мархур встречал в горах Кугитанга. Здесь он родился, в глубоком ущелье Дарайы, здесь вырос, превратившись из тонконогого испуганного козлёнка в мощного, уверенного в себе зверя. Ноги его окрепли, копыта загрубели, не потеряв, однако чуткости, широкая грудь обросла пышной до колен гривой, голову отяжелили почти метровые винтообразные рога – на зависть соперникам и на страх врагам. Надо сказать, врагов у него в этих местах было немного. При весе за сто килограммов, недюжинной силе и ловкости, а так же скорости передвижения по, казалось бы, совершенно отвесным стенам ущелий, равных ему не было. Высота, на которой он проводил большую часть времени, а это две с половиной тысячи метров и выше, была доступна только двум крупным животным: бурому медведю и снежному барсу. И если первый опасности для мархура не представлял, поскольку питался растениями и мёдом диких пчёл, то второй был врагом серьёзным. Но и он при случайной встрече только злобно рычал, но в открытую схватку вступать не решался справедливо полагая, что есть добыча попроще: самки и детёныши мархуров и архаров.
Однако, был ещё один враг, встречаться с которым мархур не желал ни при каких обстоятельствах. Этот враг не умел быстро бегать по скалам, у него не было крыльев, как, например, у орла или грифа, ему всегда сопутствовал странный, несравнимый ни с чем запах и этот враг никогда не вступал в прямое единоборство. Его оружием были не клыки или когти – он убивал с далёкого расстояния и скрыться от этой невидимой смерти было почти невозможно. Опыт многочисленных поколений предков научил мархура бояться этого существа и только одним способом защищаться: вовремя учуять и убежать. Все эти годы ему сопутствовала удача, но левый рог хорошо запомнил одну из встреч – глубокая выщерблина от пули совсем не укрошала третий виток его грозного оружия.
Мархур не догадывался, что внизу на равнине, в маленьком посёлке у подножья Кугитанга его тоже хорошо отличали и даже присвоили ему кличку – Штопор, поскольку прозвание это вполне отвечало его внешнему облику и характеру. Этот мархур действительно выделялся среди своих сородичей очень крупными размерами и отчаянной прыгучестью. Уходя от опасности, Штопор срывался с такой высоты, где обычный козёл поломал бы ноги или раздробил копыта. А его осторожность и неуловимость порождали среди охотников легенды. Говорили даже, что питается он змеями, потому такой хитрый и ловкий.
Солнце плеснуло первыми лучами в заснеженный зуб Айры-бабы – самой высокой вершины Кугитанга; ночь быстро сползла с красно-коричневых гор и затаилось в ущельях.Первые стрижи чиркнули воздух острыми крыльями, проснулся и вытянул голую шею чёрный гриф, попрятались в норы и щели песчанки и сони, улёгся на отдых в глубокой пещере уставший за ночь дикобраз. Ручей, неслышно скользивший в галечнике, напитался растопленным снегом, забурчал, зафыркал, покатил течением мелкие камни и, набрав силу, упал с высоты в глубоко промытое русло, рассыпался блескучими искрами, омыл запылённые листья каркаса и арчи.
Дневной свет разбудил мархура в его убежище. Штопор поплясал копытами, разминая затёкшие ноги, глухо стукнул рогами о камень, прогнав остатки сна и, выпрыгнув из расщелины, огляделся. Глубоко внизу курился туман над шумевшим водопадом, наверху, над ближней горой истаивало бледное облачко. Скалы ещё хранили ночную прохладу.
Штопор короткими резкими прыжками спустился к воде, ткнулся мордой в ручей, поводя ушами, быстро напился. Тряхнул влажной гривой и задрав голову, утробно рявкнул. Этот звук вовсе не походил на меканье самок – то был трубный глас матёрого зверя, глас силы и торжества, уверенности и скрытой угрозы. Стайка кекликов испуганно взметнулась в воздух, но быстро опомнилась и вернулась на место кормёжки – козёл для них не опасен.
Мархур не планировал день заранее. Весной в горах много пищи и воды, а значит, можно гулять не слишком заботясь о своём желудке. Ещё раз окинув внимательным глазом ущелье, Штопор решил подняться на седловину между двух вершин горы Ики эмжек.**там за перевалом на пологих южных склонах, поросших фисташковыми деревьями кормилось небольшое стадо беременных самок и роды ожидались со дня на день. Мархур хотел их проведать и в этот интересный момент взять под охрану, поскольку подозревал, что к отцовству будущих малышей он имеет прямое отношение.
Путь до седловины Штопор пробежал скоро, спустился в распадок, но коз там не обнаружил. Следы кормёжки, запах и свежий помёт говорили о том, что стадо покинуло эти места недавно и направилось в сторону узкого и глубокого ущелья, к маленькому водопаду. Он понял, что кому-то из самок пришло время рожать и животные ищут безопасное место рядом с водой.
«Вот глупые тёлки! – в досаде мотнул головой Штопор, - нашли «спокойное» место. А если пойдёт сель? Смоет ведь всех к чёртовой бабушке, костей не соберёшь!» Он глубоко втянул воздух влажными ноздрями, захватил с воздухом запах стада и длинным скоком бросился по следу.
Вершины самых высоких гор Кугитанга ещё не освободились от снега и яркое весеннее солнце трудилось вовсю: обтаивало склоны, пуская в ущелья внезапные потоки воды вперемешку с камнями, щебнем и песком. Свирепость этих потоков трудно представить, если не видел собственными глазами.
Высоко в горах в подтаявшей линзе плотного снега скапливается вода, образуя озерцо.
В какой-то момент край линзы даёт трещину и водная масса устремляется вниз. Сначала это чистый водный поток. Но, достигнув осыпей, он захватывает в себя каменное крошево, тяжелеет и от этого ещё больше набирает скорость. Через несколько сот метров разъярённая красно-коричневая змея со страшной силой падает в ущелье, ударяется головой о его гранитные стены, вышибая из них ослабленные трещинами огромные куски породы, проглатывает, и уже не водный поток, а почти-что твёрдая масса, абразивная лента-пила с ужасающим грохотом мчится в тесноте ущелья, разрезает, обтачивает, шлифует его стены и дно, образует террасы из твёрдого гранита, вырубает глубокие гроты, пробивает пещеры.
Скорость и мощь этого потока не поддаются сравнению. В нижнем ярусе гор он вконец разбивает стены ущелья и широким лавинообразным языком выплёскивается на равнину.
Здесь он теряет свою силу. Каменный змей оседает на мягкой почве, превращается в мутный грязевой поток и чем дальше, тем больше очищается от тяжелых примесей. И скоро в равнинное русло втекает мутная оранжевая река, уже не губительная для всего живого, но несущая влагу и жизнь на поля и сады. Множество маленьких и больших арыков разбирают её, подводя под деревья граната и абрикоса, заполняют пруды и колодцы человеческих поселений и бесштанные дети купаются с визгом в холодной и чистой струе, не зная о том, что недавно она вызывала смертельный ужас.
Штопор мчался к ущелью не выбирая дороги. Предчувствие грозящей беды притупило инстинкт самосохранения. Он сходу перепрыгивал широкие расщелины, взлетал по едва заметным уступам вертикальных стен и шаткие камни сыпались вниз от мощных толчков цепких раздвоенных копыт. Солнце палило вовсю и уже несколько раз до чуткого слуха мархура доносился отдалённый грохот сходивших с гор потоков.
Ущелье открылось неожиданно. Из его сумрачной глубины пахнуло сыростью. Тихий шум слабого водопада успокоил зверя, но взглянув на близкую кромку снега у вершины горы, Штопор понял, что мир в ущелье доживает последние минуты. Огромная снежная шапка свесила подтаявший снизу край над ущельем и карниз этот сочился пропитавшей его водой, оседал, готовый сорваться вниз. Что произойдет дальше, Штопор додумывать не стал. Он вгляделся в темень ущелья. На маленькой галечной площадке рядом с водопадом копошились четыре козы. Одна лежала в тени скального выступа и её почти не было видно, три другие топтались рядом, мекая тонкими возбуждёнными голосами.
«Дуры и есть дуры! Бежать надо, а они…» Штопор прикинул на глаз глубину ущелья, наметил несколько крохотных карнизов и выступов, и уже не раздумывая, ринулся вниз.
Ещё не достигнув дна, он услышал, как снежный карниз с протяжным шелестом рухнул на склон, рассыпался и секунду спустя заскользил по горе, набирая скорость.
Козы, почуяв неладное, засуетились. Штопор в два прыжка достиг галечного пятачка,лягнул и пихнул рогами ближайших к нему самок и вдруг застыл на месте. Из тени уступа на тонких трясущихся ножках вышел малый козлёнок. Он тряс головой, пытаясь разлепить прижатые к шерсти ушки и это движение лишало его равновесия: он качался на растопыренных ножках и тонко мяукал, словно котёнок. Мать лежала под уступом и вылизывала на животе окровавленные места.
Шум в дальней горловине ущелья нарастал, прорываясь рёвом и рокотом падающих камней и Штопор понял, что времени на спасение семьи почти не осталось. Он угрожающе рявкнул, опустил к земле голову и направил острия своих рогов на лежащую козу. Та испуганно вскочила, заслонив собой детёныша.
«Вперёд! – рявкнул мархур, - уходим!» Но коза не двинулась с места.
Тогда Штопор, оттолкнув её в сторону, подвёл рога под живот козлёнка, закинул его к себе на спину и прижимая рогами к своей холке, двинулся к выходу из ущелья. Коза помедлила, приходя в себя от изумления, и поспешила следом.
Скоро они догнали остальных самок. Те шли, пугливо оглядываясь назад и мархуру пришлось снова применить копыто, чтобы придать им резвости. Грохот уже заполнил всё ущелье. Отражаясь от стен, он создавал ощущение, что поток набегает не только сзади, но и спереди, сверху, со всех сторон. Стадо шарахалось от стены к стене, замедляя бег и когда ручей под ногами начал резко вздуваться, мархур испугался. Коротко мекнув, он остановил стадо и огляделся. На высоте пяти-шести метров он заметил узкий карниз, но всё стадо на нём поместиться не могло. За ближайшим поворотом сель ударил в скалу так, что вздрогнула земля. Вода в ручье замутнела и поднялась до колен. Больше раздумывать была некогда. Штопор разбежался и почти по отвесной стене, в три прыжка вскочил на карниз. Мать козлёнка, потерявшая силы на родах, с первого раза промахнулась, но когда тёмная масса потока выпрыгнула из-за поворота, на карниз её словно ветром забросило. Остальные козы рванулись вниз по ущелью.
Сель бушевал в полуметре от копыт дрожавших животных. Огромные валуны, словно живые ворочались на спине чудовищного змея, пропадали в его утробе и вновь резиновыми мячами скакали по скалам, сбивая углы и выступы. Бурая масса потока неслась мимо зверей, гипнотизируя их, завлекая в своё месиво и многих усилий стоило мархуру и его подруге не броситься в этот страшный поток, не влиться в него, не смешаться, не стать его неделимой частью. Мало кто может выдержать, воспротивиться этому желанию, но Штопор устоял. Помня о козлёнке на загривке самца, устояла и его подруга. Какова судьба убежавших вниз коз, мы не знаем.
Сель прекратился так же внезапно, как и пришёл. Мархур едва сдерживал дрожь в ослабевших от страха ногах. Козлёнок притих на загривке, не шевелился, только прерывисто дышал. Его мать прислонясь боком к скале, стояла, закрыв глаза и, казалось, крепко спала. Но это был не сон. Скованная ужасом, она словно оцепенела, не в силах взглянуть на мир, который только что был подобен аду.
Длинный луч полуденного солнца высветил изуродованное дно ущелья, прошёлся по грудам грязных мокрых камней и весёлым зайчиком запрыгал по глади ручья, сменившем своё русло, но как и прежде, игривом и мелком. Суровый Кугитанг погрозил своим обитателям смертельным пальцем и затих. Живите, но помните…
Прошло долгих полчаса, пока Штопор и его подруга пришли в себя после страшного события, едва не стоившего им жизни. Козлёнок на загривке отца мирно спал, пригревшись в густом меху. Мать улеглась на краешке выступа и принялась вылизывать мокрую от послеродовой крови шерсть. Штопор мелко переступал копытами, пытаясь унять дрожь в ногах и со страхом посматривал вниз, всё ещё не веря, что опасность миновала. Ручей, только что бывший смертельным грязекаменным потоком снова тихо журчал, промывая себе русло в грудах камней, слепо тыкался в завалы, заполнял глинистые бочажины, нырял в щели и снова выскакивал ниже по течению. Жизнь возвращалась в ущелье Дарайы и только высоко в небе парила пара чёрных грифов, высматривая зорким глазом убоину, которую непременно оставил им на обед не знающий пощады и снисхождения сель.
Наконец Штопор успокоился, прижал рогами спящего козлёнка к загривку и скакнул вниз. Там он бережно спустил ношу на камни, растолкал носом серого тонконогого малыша и громко рявкнул вверх, призывая подругу следовать за ним. Так вот трое: впереди чутко прислушиваясь и втягивая ноздрями сырой воздух шёл вожак, за ним пошатываясь, неуверенно переставляя неокрепшие ещё ноги семенил козлёнок и замыкала процессию коза, то и дело подталкивая дрожащее дитя пушистым беленьким лбом.
Козлёнок быстро осваивал технику ходьбы и прыжков и уже через короткое время совсем осмелел. Ещё спотыкаясь о крупные камни, но уже резво и игриво он забегал вперёд, мекал писклявым кошачьим голосом и с любопытством вертел маленькой головкой, впитывая через глаза, уши и ноздри новый для него мир, полный необычайных звуков, запахов и ярких, быстро меняющихся картин.
Дойдя до остатков фисташковой рощи, семья остановилась и по оголившейся скале поднялась к зелени. Пока мать щипала сочную траву, а малыш резвился между деревьев,Штопор занял подходящую высотку и стоял неподвижно, внимательно нюхая воздух и поводя ушами, которые двигались словно бы отдельно друг от друга. Ничто не нарушало покоя животных. Светило солнце, быстро прогревая остывшие за ночь скалы. Стайка кекликов мирно кормилась неподалёку. Природа спокойно восстанавливала тот порядок, тот привычный уклад горной жизни, который веками установился здесь в Кугитанге и даже случившийся только что катаклизм не нарушил этого уклада. Он был его естественной неотделимой частью.
19 октября 2006г.
* - Кугитангтау* ( трудно проходимые горы)
** - мархур** ( винторогий козёл)
*** - архар***( горный баран)
**** - Джейхун****(Аму-дерья)
***** - арчи*****( высокогорный можжевельник)