Франц Киммунг

Инна Киммунг, мать солдата СС Франца Киммунга:

"Я проводила Франца на войну, когда он был ещё совсем юношей. Я знала, какой беспредел творят в СССР гитлеровцы, и потому пыталась уклонить сына от службы в армии. Когда же его забрали служить насильно, я умоляла его не быть таким же зверем, как другие. "Не буду, мама, мне самому мерзка эта война", - ответил он, обнимая меня на прощание.
Спустя год он погиб. Я нашла место его захоронения уже через два года после окончания войны. Я была удивлена тому, как хорошо убрана его могила - женщины ухаживали за ней. Я подумала тогда: "Почему они так заботятся о могиле одного из вражеских солдат, которые приходили грабить деревню?" И фраза одной пожилой женщины была для меня словно бальзам на душу, хотя и повергла меня в шок: "Если бы не Франц, то много человек бы было замучено и расстреляно, а так никто в деревне не погиб". От женщин я узнала о многих славных делах Франца и о его страшной гибели от рук гитлеровцев. Пусть он пошёл против своей армии; было бы гораздо страшнее, если бы он зверствовал вместе со всеми.
На ночь меня приютил один из бывших красноармейцев, которого Франц выпустил из плена. "Я навсегда запомнил его грустные глаза и фразу "Прощай, руссише зольдат, живи и береги себя", - вспоминал красноармеец.
Люди не забудут того, что сделал Франц - он не боролся ни против кого, а боролся за мир, который считал главной ценностью для человечества".
___________________________________

Немцы вошли в деревню в начале сентября. Жители, уже много наслышанные об условиях жизни в оккупации, приготовились к самому худшему; половина их уехала на восток. Но никто даже не предполагал, что эта деревня не понесёт никаких потерь.

Отец мальчиков Яши и Пети был коммунистом, и эсэсовцы, отыскав в его доме документы, которые подтверждали это, допросили его жену; она сказала, что он на фронте. Не поверив ей (он не ушёл бы на фронт без документов), они подозвали к себе младшего Петю и, показав ему кулёк конфет, пообещали отдать его, если он покажет, где отец. Мальчик, который ещё не умел разговаривать, молча указал в угол дома, под скамью.
Солдаты убрали ковёр, открыли дверь погреба и вывели оттуда отца мальчиков. Его увели в неизвестном направлении.

...Ночью Яша тащил по улице плакавшего и сопротивлявшегося Петю. В руке он сжимал верёвку. Притащив его на заброшенную бойню, он перекинул верёвку через перекладину и завязал узел, силой заставил брата встать на табуретку, накинул ему петлю на шею.
- Это тебе за то, что нашего папку немцам сдал, скотина, - сказал Яша.
Петя громко завизжал в истерике, и Яша выбил у него из-под ног табуретку.
Но тут раздался шорох, и малыша кто-то схватил. Петя вздрогнул: его держал на руках молодой эсэсовец Франц Киммунг, услышавший визг. Мальчишки в деревне любили общаться с ним - он уважительно относился к жителям, был незлобивым человеком, заступался за тех, кто нарушал правила, которые установили здесь немцы. Он любил поговорить, часто говорил о том, что все гитлеровцы сейчас находятся под гипнозом и поэтому злодействуют, а сам он уже вышел из этого состояния и осознал, насколько мерзка война.
- Ты с ума сошёль? - сказал он Яше, снимая петлю с Пети. Он едва привёл задыхающегося мальчика в чувство.
- Он нашего папку выдал... - ответил тот.
- Он же не понималь, что делает, он ещё совсем кляйн... маленький.
Киммунг убедился, что Петя уже нормально дышит, и велел:
- Идите оба домой, schnell! За фат... за отца не вольнуйтесь, он жив и здоров! - Франц подозвал к себе Яшу и сказал: - Ваш отец останется жив, он вернётся. Никому ни слова о том, что я тебе сказал это.
***
 У коменданта Дункера, который остановился здесь на несколько дней, и у его солдатов стали пропадать продукты. Они устроили засаду и поймали Федьку, парня лет четырнадцати с окраины деревни. Он говорил солдатам, что у него болеет мать, у них нет еды, но солдаты не слушали его. Комендант распорядился выпороть его и расстрелять за деревней без лишнего шума. Он хотел доверить это дело своим солдатам Йозефу и Курту, но Франц сам вызвался расстрелять Федю. Комендант одобрил этот порыв.
Франц шёл, подталкивая Федю прикладом автомата. Они прошли уже через деревню, через лесок, и Федя дрожал: он не мог представить, что тот человек, с которым он каждый день разговаривал, как с другом, сейчас застрелит его. И бежать было нельзя: Франц тут же достанет его пулей. Он уже готов был просить, умолять Франца сохранить ему жизнь. Возле той полянки, где должен был производиться расстрел, Франц остановился:
- У тебя есть родственники в другой деревня?
- Нету...
- Всё равно беги в другой город или деревня, - сказал Франц. - Не показывайся здесь. Сейчас же беги, Фьёдор. Mutter будет в порядке. Беги сейчас же! - он подтолкнул остолбеневшего от удивления и радости мальчика в спину, и тот бросился наутёк через лес.
Франц с той поры отдавал свой паёк голодающей матери Феди.
***
Пока было тепло, Франц по вечерам обычно гулял по деревне или, собрав вокруг себя детей, садился на камень возле колодца, брал на руки малышей (к беспокойству их родителей и эсэсовцев, которые видели, что Франц открыто общается с детьми) и рассказывал им о себе, иногда подшивая детям одежду или мастеря что-нибудь. Родители останавливали детей, которые сами бежали к нему. Франц получал постоянные выговоры от начальства. Как-то мейстер Штиллер напрямую спросил его, за кого он - за русских или за СС. "Я за мир", - ответил Франц. Ему перестали доверять.
Жители деревни много знали о нём. Он родился в Кёльне в 1921 году в семье инженера. Обучался в Кёльнском университете, когда его призвали в армию. "Трудно в это поверить, но когда-то я тоже был под гипнозом, я сам рвался в армию Гитлера, - рассказывал детям Франц. - Я очень жалею об этом. Увидев, как наши солдаты зверствуют здесь, я пытался отравиться, но мне промыли желудок. Я понял, что мне во что бы то ни стало надо ещё жить, чтобы хоть как-то спасти людей в этой мясорубке". Он рассказывал о пришествии нацистов к власти, о том, как в детстве представлял, что будет служить им, о "Ночи разбитых витрин" и о многом другом.
Франц любил сидеть с детьми возле колодца, не догадываясь о том, что здесь и будет его последнее пристанище...
***
В конце октября немцы устроили застолье в бывшем здании школы - они отмечали день рождения Дункера. Там собрались все, кроме нескольких рядовых.
...Здание школы было объято пламенем; немцы в горящей одежде пулей вылетали оттуда. "Partisanen! Partisanen!" - кричали они. Несколько человек погибло от ожогов.
Возле здания были пойманы несколько подростков, которых немцы и обвинили в поджоге. Они были арестованы, их допрашивали, но никто не сознался в том, что участвовал в поджоге, даже когда немцы стали пытать их. В деревне знали, что эти ребята - партизаны.
Улики были - у двух партизан рукава были в бензине. Эсэсовцы поместили всех в сарай на краю деревни. Штиллер через несколько дней приказал их расстрелять.
Франц, который тяжело болел, пришёл к Штиллеру и сообщил, что ребята невиновны - то Франц сам уронил сигарету возле здания. "Но ты болел, - возразил тот. - Тебя даже поблизости не было". Франц ответил, что шёл поздравить Дункера, но внезапно ему стало так плохо, что он повернул обратно, бросив непотушенную сигару. "Я достоверно знаю, что эти ребята невиновны, - сказал Франц. - Я не знаю, за что вы их арестовали. Я видел, что они просто проходили мимо и ничего такого не замышляли. Я готов даже поклясться в этом. И каюсь в том, что так получилось. Вы должны судить меня, раз так вышло".

...Франц лежал в тёмной сырой комнате, на сухой соломе, и никак не мог повернуться - в тело будто впивались тысячи иголок. Из носа и рта всё ещё шла кровь. Франц знал, что к нему применят физическую силу - поджог, пусть и по неосторожности, - преступление серьёзное. Ребят отпустили. "Хорошо, что я их спас, - думал Франц. - Им ещё жить да жить, а меня так и так расстреляют".
***
Колонна пленных шла на расстрел. Здесь было несколько красноармейцев, но больше было мирных жителей, согнанных с деревень. Было много партизан, были здесь евреи, были коммунисты, стахановцы. Женщины держали на руках плакавших от ужаса детей, успокаивая их, но сами уже были на грани безумия от страха.
"Это твой последний шанс, Франц, - сказал Штиллер. - Не расстреляешь этих людей - мы сами тебя расстреляем". Он уже не верил Францу и сам не знал, зачем посылал этого юношу на задание.
Франц и его сообщники Шлиман и Шнайдер должны были согнать всех пленных в глубокий ров и застрелить их. Франц с бьющимся сердцем вёл пленных. Он подошёл к евреям, что шли впереди, и занёс над одним из них руку, и тот отшатнулся, подумав, что Франц хочет ударить его, но в ту же секунду почувствовал что-то металлическое в связанных сзади руках. Лезвие! Пленник, изловчившись, стал перерезать верёвку, потом перерезал верёвку другому пленнику и отдал лезвие тем, кто шёл в колонне сзади. Франц, шедший рядом, заслонял их от Шлимана и Шнайдера. Пленники уловили взгляд Франца, который показывал глазами в сторону рощи.
Он подошёл к Шлиману, попросил закурить. Шлиман дал ему прикурить. Они стали сгонять в ров пленных, и тут бежали те, кто успел перерезать верёвку. Шлиман и Шнайдер не попали в них из автоматов; Франц тоже стрелял, но целился чуть в сторону, не в убегавших.
Страшно ругаясь, Шнайдер прикладом заталкивал женщин, стариков и детей в ров. "Успокойся, мой маленький, скоро всё будет хорошо", - говорила одна женщина малышу, который, рыдая, прижимался к её груди. Была ещё одна женщина с младенцем, который спал, и мать осторожно сползла в ров, держа его на руках.
- Надо бы их раздеть и обыскать одежду, - сказал Шлиман, когда все пленники были во рву.
Франц возразил, и, когда Шлиман стал оскорблять его и подстрекать, чтобы он сделал первый выстрел в пленников, подозвал того к себе и, достав большой нож с широкой рукоятью, всадил его Шлиману в шею. Тот обмяк  и повис на руках Франца, кровь залила Францу одежду.
Шнайдер, который был шокирован этим, позабыв про пленников, сказал:
- Я сейчас же доложу Штиллеру, чем ты занимаешься, вместо того, чтобы исполнять свои обязанности! Тебя сегодня же расстреляют как последнюю скотину!
Повернувшись, он побежал к деревне. Франц дал по нему очередь из автомата, и тот, затрепетав в воздухе и скорчившись, неловко и неуклюже повалился на землю.
- Никогда не берите пример с этих двоих, - обратился Франц к пленным, которые настороженно и удивлённо смотрели на него. - Что вы на меня так смотрите? Вы ведь говорили, что всё будет хорошо, - обратился он к женщине с ребёнком, протягивая ей руку. - Быстрее все отсюда! Чтобы спустя минуту вас здесь не было! - он указал на восток всё ещё не верившим в происходящее пленникам. - Туда, туда! Там не оккупированные деревни! - Франц вытаскивал из рова стариков. - Там вам помогут! Уходите сейчас же!
Бывшие пленники, оглядываясь на него, бежали на восток...

Франц долго закапывал ров. Он понимал, что сильно рискует и что любой промах может обернуться для него страшной гибелью. Но идти рука об руку с теми, кто жестоко мучает народ, он не мог.
Вернувшись, он объявил Штиллеру, что пленные расстреляны и что у Шнайдера и Шлимана после расстрела произошла крупная ссора, в ходе которой они стали драться и порешили друг друга. Про себя Франц молился, чтобы Штиллер не проверял то место, на котором якобы расстреляли людей. Но тот был занят переговорами с каким-то вахтмейстером и, коротко похвалив Франца, занялся своими делами.
***
Бабушка Агафья вырезала из бумаги звёздочки, ромбики и другие фигурки и вешала их на шторы и гардины. Она испекла пирог для детей. Приближался новый, 1943-й год. В её доме собралось много детишек. Они весело и беззаботно играли, и их родители даже стали забывать о страшной действительности и начинали радоваться празднику - того требовала душа.
За час до полуночи в дверь постучали. Все были напуганы, но бабушка Агафья открыла дверь. Вошёл Франц.
Дети с весёлым криком бросились к нему. Он прижимал всех к себе, гладил:
- Друзья мои, славные дети! Я очень рад вас видеть.
Он присел на стул, усадил на колени самых маленьких.
- С новым годом всех. Я желаю, чтобы в этом году эта бессмысленная, жестокая, свирепая война наконец закончилась.
- Франц, а как у вас встречают новый год? - спросил один из мальчиков, Юрка.
- У нас совсем по-другому, - сказал Франц. - Я ведь жил в большом городе. У нас свои символы нового года.
- У вас тоже есть Дед Мороз? - спросила маленькая девочка Алёнка.
- Нет, у нас Weihnachtsman, - ответил Франц. - По-вашему, это Рождественский человек. Ещё с ним Christkind. Они приносят сладости. Кристкинд - девушка, вся в белом. Как и многие другие дети, я в детстве часто шалил и поэтому, что называется, искупал всё это прочтением стихов этим двум персонажам. Я очень любил стихи Гёте. Иногда мы с братом разучивали песни и пели их вместе.
- А какая у тебя была любимая песня? - спросил маленький Валька с печи.
- Я очень любил песню про Лаврентию, - отозвался Франц. - "Laurentia, liebe Laurentia mein, wann wollen wir wieder beisammen sein?" А вообще любимых песен было много - я любил петь.
- А что вы едите на новый год? - спросил кто-то после того, как бабушка Агафья поставила на стол пирог и все набросились на него.
- У нас больше всего любят рыбу, - сказал Франц. - Моя мама готовит очень вкусную рыбу. Ну и, конечно, сладостей тоже много - пироги, фрукты, орехи... Моя мама пекла такое вкусное печенье, что я всегда просил её печь его. Я так скучаю по маме... Мечтаю о том, как война окончится и я вернусь наконец домой. Эсэсовцам уже недолго здесь осталось находиться - скоро их вытеснят советские войска. А пока они здесь, я никого из вас не дам в обиду, - сказал он, обращаясь к детям, которые с добротой и радостью смотрели на него.
Слушая его, они забывали о том, что творится сейчас - они с восторгом думали о рождественском столе, о сладостях, которые приносит Рождественский человек.

- Вот и наступил новый год, - сказала бабушка Агафья, взглянув на часы. - Всех с праздником!
Дети бросились поздравлять друг друга, они радовались, обнимались, смеялись, весело плясали.
- Когда у нас приходит новый год, то все - и дети, и взрослые - становятся на стулья, кресла, диваны и, когда бьют часы, начинают прыгать - пытаются "запрыгнуть" в новый год, - рассказывал Франц. - Все желают друг другу счастливого нового года. А потом все выходят гулять на улицу.
- А как по-вашему "С новым годом"? - спросил малыш Севка.
- Мы говорим - "Prost Neujahr" - "Пусть новый год удастся", - ответил Франц. - Когда я был маленький, помню, мы с друзьями искали на улицах трубочиста - встреча с ним ведь хорошее предзнаменование.
Бабушка Агафья навела всем чаю с мятой. Франц, взяв чашку, встал и обратился ко всем:
- Желаю и вам, и всем людям на Земле мира - пусть закончится эта проклятая война, ежедневно уносящая жизни многих тысяч людей. Пусть люди живут мирно, любят друг друга, делают друг другу добро. Я верю, что когда-нибудь это сбудется.
***
"Мамочка, я так скучаю по тебе... - писал Франц в письме матери 14 января. - Я скоро приеду, мама. Советские войска наступают, уже слышно, как гремят пушки.
Мама, я всё исполняю, как ты говорила - я вытаскиваю людей из этой мясорубки. Мне не доверяют ни Штиллер, ни Бекер - называют изменником за то, что общаюсь с жителями деревни. Я рассказывал о тебе детям - ты же знаешь, сколько хорошего я могу поведать о тебе, мамочка...
Передавай привет моей сестрёнке и брату..."
***
31 января, когда Красная Армия, которая шла от Сталинграда, была уже в нескольких километрах от деревни и слышен был близкий гул канонады, в деревню привезли пленных красноармейцев. Их поместили в тесный сарай на краю села. Дункер подписал приказ об их расстреле, который должен был произвестись на другой день в 7 часов утра. "Если Красная Армия придёт раньше, чем предполагается - расстреляем их ночью", - сказал Дункер.
- Франц, больше не осталось свободных людей - все заняты, - сказал Штиллер. - Я могу надеяться на то, что ты одну ночь покараулишь пленников?
- Как вам будет угодно, - ответил Франц. - Можете полностью доверять мне - я осознал свою ошибку и более никогда её не повторю, клянусь жизнью нашего фюрера.
- Я рад твоему рвению, - похлопал его по плечу Штиллер. - Иди и скажи Дункеру, что ты следующий часовой. И отправляйся на пост. Я приду в четыре часа утра проверить, всё ли в порядке.

Франц ходил вокруг сарая, в котором тихо переговаривались пленники. Он сильно нервничал. Закурил сигарету. Всё время вглядывался вдаль - через деревню шли отступающие части СС. Бои были теперь совсем близко, зарево уже окрасило горизонт. До прихода Красной Армии оставались всего лишь сутки.
Возле сарая была виселица - может быть, завтра пленных повесят, если Дункер сочтёт, что нужно сэкономить патроны.
- Halten Sie ruhig! (Ведите себя тихо!) - говорил Франц пленникам, стуча прикладом в стену.
Он не знал, что ему делать - отступающие части всё шли и шли, а время уже было за полночь...
Но к трём часам ночи всё стихло.

Штиллер отправился на проверку в четвёртом часу - и не вернулся. В шесть часов приехал Дункер, который должен был руководить расстрелом. Он с мейстером Гольдштайном и вахтмейстером Бекером проследовал к тому сараю, где поместили пленных.
...Сквозь вьюгу они разглядели чьё-то болтающееся на виселице тело. Это было тело Штиллера. Дверь сарая была настежь распахнута, в сарае был один лишь Франц. Он курил сигару, которую взял из кармана шинели повешенного Штиллера.
- Wo sind alle? (Где все?) - опешил Дункер.
Франц как ни в чём не бывало ответил, выпуская дым:
- Они ушли.
Дункер побагровел от злости.
- Почему Штиллер мёртв?! - закричал он, потеряв рассудок от гнева.
- Он явился не вовремя, - спокойно сказал Франц. - Когда бежали солдаты, он пришёл и стал стрелять по ним. Я повесил его.
- Изменник... Ничтожество... - скрипел зубами Дункер. - Ты нам за каждого отпущенного на свободу ответишь! Ты пожалеешь, что на свет родился, змеёныш!
Франца схватили, выкрутили ему руки.

Солдаты принесли топчан, поставили возле колодца. На него бросили связанного Франца и на глазах жителей стали избивать его железными проводами. Дункер взял лом, растолкал в стороны солдат и в ярости стал перебивать Францу руки и ноги.
Нет и не может быть таких слов, которыми можно выразить мучения Франца. Гитлеровцы вымещали на нём злость почти до самой следующей ночи. "Он за всё ответит", - говорил Дункер.
Когда уже стемнело, когда Франц почти перестал подавать признаки жизни, гитлеровцы решили застрелить его. Он уже не мог сам приподняться, и его подняли.
- Люди! Люди! - обратился он к жителям деревни. - Не вспоминайте о Франце плохо! Я сделал всё, что мог! Я спас многих, но не всех! Одному человеку невозможно добиться мира на Земле, но если бы все осознали, как хорошо, когда нет войны, тогда всё бы было прекрасно! Люди! Этим варварам уже недолго здесь осталось находиться, вы слышите, скоро их прогонят! Уже артиллерия грохочет совсем рядом! Вы называете захватчиков сволочами, скотами, но эти слова не подходят им, эти слова слишком мягкие для таких ничтожеств!

Франц замолчал, часто задышал. Бабушка Агафья подошла к нему с ковшом воды, приподняла его голову, напоила его, прижала к себе, стала гладить по слипшимся в крови волосам.
- Эти люди мучают и уничтожают мирное население - женщин, детей, стариков. Когда я узнал об этом, я стал убивать гитлеровцев - своих же солдат, я возненавидел их. Я спасал партизан - когда мне велели расстреливать их, я отпускал. Я боролся за мир как мог... Но меня одного для этого мало... - он опустил голову. - Прощайте, друзья мои, прощайте, дети, счастья вам и мира. Эти ублюдки понесут наказание, они будут побеждены... Смерть гитлеровцам!!! - воскликнул он из последних сил, набрав в грудь воздуха.
Палачи бросили его в колодец и забросали гранатами.

Немцы так торопились покинуть село, что хватали все вещи без разбору, уносили у жителей вещи и еду, садились в машины и уезжали, некоторые уходили на лыжах. Они устроили панику, из-за которой долго не могли собраться, и поэтому убрались восвояси только глубокой ночью, уже близко к рассвету.
А на рассвете в село вошла Красная Армия. С какой же радостью встречали освободителей сельчане! Каждому было что рассказать солдатам. Каждый приглашал их в свою избу. Красноармейцы, освободившие уже много деревень, в каждой из них видели горе - люди плакали над телами зверски замученных родных и близких. В каждой деревне, в каждом посёлке были трупы.
Но в этой деревне не было такого горя - здесь не было замученных, убитых сельчан. Когда солдаты с удивлением сказали об этом, то женщины и дети вспомнили Франца и стали рыдать. Дети были ещё в оцепенении от той расправы, которую им пришлось увидеть.
Сельчане и красноармейцы извлекли из колодца тело Франца и похоронили его. Это был единственный человек, который был замучен гитлеровцами в этой деревне. "Ваше село судьба хранила, - сказал один красноармеец. - Если бы этот солдат не пришёл с другими в вашу деревню, то здесь много человек было бы убито немцами. Он вас в обиду не давал".
Скоро в деревню стали возвращаться те, кто уезжал, кто бежал во время оккупации. Пришёл Федька, которого Франц отпустил в сентябре, пришли женщины с детьми, старики, бежавшие в ноябре. Вернулся отец Яшки и Петьки, пропавший без вести. Он просил всех не винить маленького Петьку в том, что тот ненароком выдал его немцам - он ничего не понимал тогда. Отец мальчиков рассказывал о солдате, освободившем его.
"Я запомнил его серые глаза, которые смотрели грустно и очень тепло, этот солдат был ещё совсем молодым... Он зашёл в комнату, где я сидел, и сказал, что моё заточение закончено. "Найдутся люди, которые тебя не бросят, просто беги подальше, - сказал он, выводя меня на улицу. - Прощай, руссише зольдат, живи и береги себя".