Любовь зла

Юлия Надеждинская
Сватовство

В одной заброшенной деревне жил мужик. Овдовел он рано, жена, испустив из-за
непосильных трудов дух, оставила его, горемыку, с грудным ребенком на руках.
 
Шли годы. Ребенок подрастал. И, по логике вещей, помощница бы в доме была старику-отцу, да совсем девка без материнского пригляда от рук отбилась: одни пьянки да гулянки на уме. В доме - ни маковой росинки. Вся еда - закуска.
Погоревал мужик, что упустил дитя, да и женился второй раз.
А вместо приданого взял за бабой еще одну дочку - Алену тихоню и «ботаничку».
- Вот,- надеялся бедолага. - Будет моей Настене сестренка названая, пока она, стервоза, совсем не скурвилась. Перед людьми стыдно.
Год живут, два...

Алена уроки уже через лупу учит - так зрение зубрежкой посадила. Мужик с бабой в поле цельный день спину гнут - девкам приданое зарабатывают. А Настенька? Пиво вечерами хлещет да кур на отцовском жеребце давит...2 класса школы. Чем не невеста?
Пришло время выдавать девок замуж. Алена на трех языках лопочет, уравнения повышенной сложности в уме щелкает, правда, на углы в избе натыкается и из-за косметики чешется.
А Настенька? Настенька цветет! Ни единого проблеска в глазах.
Зато в любовных утехах любой замужней бабе фору даст. И ни одного парня на деревне не пропустит, даже приезжего!

Приехали сваты. Пока родители со сватами на кухне в софистике упражняются, как их девки хороши, дружки женихов Настеньку в сенцах тискают да Алене кукиш с  расстояния 1,5 м показывают. Проверяют, мол. А та щурится, улыбается, краснеет, косу теребит от восторга. Дура! Сосватали девок. Сваты по рукам ударили. День свадьбы назначили...

- Неспокойно мне как-то за наших кровинушек мать, - говорит мужик жене, закрыв за сватами дверь. - Ты только погляди на них: Настька совсем сшалавилась, перед сватами из-за нее неудобно было! А Алена - прям как юродивая! - улыбается невпопад, слюни пускает...Ох, откажутся от них женихи!
- Не гони волну, - сказала, как отрезала, жена. - Кавалеры ихние за семь верст живут, до них молва об изъянах наших дочек вряд ли докатилась. Да и кто нынче без греха? Спихнем обеих, не ной! Сделаем так, что комар носа не подточит.
И началась с того дня у девок «совсем другая жизнь»!
 
Не успеет Настька после ночных гулянок глаза продрать, а мачеха ей уже веник в руки сует: «Иди избу мети!».
Та заартачится, было, получит от отца смачный подзатыльник - и за совок хватается! «Мало ли что!».
У Алены тоже от усердия язык вываливаться начал: после того, как мать ей у всех «поповских» юбок подолы порвала и лапти – «Срамотища!» - в подпол спрятала, днями и ночами стала девка кружевные оборки к платьям пришивать и козловые сапожки разнашивать.
Даже зрение в гору пошло. И все потому, что  прежде чем лишний шаг сделать, пристально всматривалась Алена в дорогу - нет ли на ней гвоздя какого или камня остроугольного? Как бы каблук не сковырнуть и босой замуж не пойти!

А для ухажеров Настькиных и подавно черные дни настали: как петухи уснули, сунулся, было, один из них по привычке к девке в окно, а там тятя с дубиной! Огрел пару раз хлопца по спине - для профилактики! - тот кубарем вниз слетел! А, что хотел? Настька теперича невеста, помоги Бог...

К исходу пятых ден домашнего терроризму взвыла Настенька:
- Да что ж это такое делается? А, тятя? Вон, Алена малахольная только тощей
задницей перед зеркалом вертеть горазда - мужиков соблазнять учится! А я, как рабыня какая, полы мету да горшки чищу? Почему не наоборот? И платье мое подвенечное мачеха в свой сундук спрятала, и веночек флердоранжевый! Обидно, тятя, не чужая я вам. Хочу-у-у прочь из этого постылого дома! Как вы меня достали-и-и!
- Потерпи, доча, - успокаивает Настеньку отец. - Мать вам обеим добра желает. С мужиками по углам жаться - дело нехитрое, а вот хозяйкой в доме быть - эта задача посложнее будет!
- Ну не скажите, тятя! - подбоченилась Настя. - Не хитрое, говорите?

Мужик оторопел.
- Все моя полная занятость виновата! - подумал он. - Надо было лупить ее до треска, кровиночку, больше бы пользы было! А я жалел, дурак! Как буду будущему зятю в глаза смотреть? Вот незадача.

Вышел мужик из дочериной спальни и в затылке почесал. А в то время грохот во дворе страшенный: Алена с крыльца упала.

Заплакал мужик: одна дочь - курва, каких мало, другая – с приветом. Как жить? Как замуж выдать, чтобы обратно не вернули через неделю? Позора тогда не оберешься!

Собрал он вечером семейный совет и говорит:
- Дочери мои любимые и ты, жена. Чем ближе «день Х», тем неспокойнее мне на душе. Как бы ни старался я добром и уговорами вас образумить - ничего у меня не выходит. Настька щей сварить не может, Алена ни в чем, кроме зипуна и лаптей, ходить не обучена – локти и нос ободрала за неделю. Свадьба уже совсем скоро, а по мне - хоть не отменяй! Ну что вылупились, бабье? Жду предложений!
Встала тут жена мужика. Платок с головы сняла, мужу в пояс поклонилась:
- Мое это упущение, что девки наши дармоедками выросли. Пока я вас всех обшивала да обстирывала, пока за скотиной ходила да пироги пекла, у роднулечки моей - от ума горе, у падчерицы - горе, что нет его совсем. Э-э-эх! Я виновата, признаю. Но дай мне, муж мой, неделю сроку. Через неделю ты их не узнаешь, слово даю. Или я…(и заплакала)… 
Побледнел мужик, кивнул молча и только руками развел. И девки побледнели:

- А маманя, по ходу, норовит нам темную устроить, - подумали про себя враз. - Не
изверг же она, мучить зря не будет. Иначе мы перед свадьбой товарный вид потеряем. Подумали так, а перечить повременили…

И вот на следующее утро, только петухи маковой росинкой подавились, подняла жена мужика обеих девок, вручила им по узлу и отправила…

Изгнание

...и отправила на заброшенную мельницу, рассудив:
- Захотят жить по-людски - за ум возьмутся. Хозяйство вести научатся. А нет - так не жаль. Надоело от соседей глаза прятать! А сватам скажу - в город девки подались. На ткацкую фабрику. Приданое себе зарабатывать честным трудом...
Ворота - на засов, и через щель в калитке дочкам беленьким платочком - пару взмахов. Не чужие, чай..
- Ни хрена себе педпрактику маманя затеяла, - трясясь на попутной подводе, сказала Настенька. - Не поздновато спохватилась? Чему мы можем там научиться? Собакам хвосты крутить? Чего молчишь?
А Алена тем временем чертила пунктиром стрелки на самодельной карте местности,
Чтобы, ежели что, дать деру обратно. Палец обслюнявила, Норд-Вест поймала, и его - на карту! Стратегия!

Ближе к вечеру добрались, наконец, до мельницы. И охнули: кривая, двурукая, вся в паутине! Хотели, было, на подводу снова запрыгнуть, а кучера с телегой - и след простыл. Сели девки на траву и побледнели.
- А маманя у тебя, Ей-Богу, ведьма, - прошептала Настенька, толкая Алену в бок.
Алена подавилась грифелем, которым хотела нанести конечную точку пункта «Б» - мельничный...гм, крест, и прищурилась на сестру.
- Чего запаниковала, Настька? Неделя - не год, а через 7 дней уже дома будем. А
там честным пирком...
- Ду-у-ра, - простонала Настя и начала развязывать узел - что-то живот
прихватило сперепугу...

Но, разложив платок на коленях, увидала девка краюху черного хлеба и щепь соли.
Хороши они - материнские гостинцы!
- Ты глянь-ка, Леля, что твоя м-маманя мне в узел положила, - взвилась Настя. - Тебе-то, небось...
- Да, то же самое, - вздохнула Алена, разламывая ломоть. - Не ужин у нас с тобой, сестра, а тризна. Вот она, родительская любовь... 
Совсем стемнело, когда Настя с Аленой, продрогнув до костей, решили заночевать-таки в домике мельника. Осенив себя многажды крестом, переступили девки порог
заброшенного жилища.
- Не пять звезд, знамо дело, но выбора нет, - вздохнула Настя и скрипнула зубами от холода. - Давай стелить...
Сняв зипун, Алена свернулась калачиком, тем же зипуном укрылась и захрапела.
Настя же, натянув юбку на колени, тоскливо уставилась на дверь.
- Неделя воздержания! Надо же! Не берегут совсем, самодуры, мое девичье здоровье! Ладно, сплю на новом месте, приснись жених...

Взошло солнце. Вытряхнув из узлов последние крошки и утерев рты, принялись девки
за осмотр помещения. Пустой сундук, пустой ларь для муки да две рассохшиеся
деревянные ложки. Не густо!
- Чего приснилось? - спросила сестру Настя, справившись с разочарованием. - Кавалер какой? Или Лобачевский?
- Изобретателя Попова видала, - мечтательно протянула Алена и потянулась. - Хочу, чтобы у хахаля моего интеллект был! Я бы и за старика Кулибина пошла, но он, говорят, не хожалый уже...А тебе?
- Ваську с лесопилки видала, - разрыдалась в ответ Настя. – Небось, уж зазнобу
себе какую нашел, пока я здесь...
- Не вой, Настька! - встряхнула ее Алена. - Васька твой и ко мне клинья бил...лучше думай, как еще 6 дней жить будем?
- С кем? С кем жить? Лешаки, поди-ка, вокруг, а я любви хо-о-чу-у-у!
Спать легли голодными.
Третий день изгнания преподнес сюрприз...

Иван

Бегая за дикой куропаткой по зарослям, Настенька подвернула ногу. Только ойкнуть
успела, как обмякла и кулем упала в траву.
- Не мо-о-огу больше! Лелька, ау, где твоя карта чертова, тащи бегом! Домой
поползем!
Алена, хотя и слышала сестрин крик, торопиться не стала. Чего дома-то делать? Скука. А туточки - простор для опытов. Заповедная зона. Дикость. К голоду уже привыкла. А-а-а...есть еще замужество? А что в нем хорошего? Детьми на старости лет, как щенками раскидываются, это раз. Настька за одну ночь с мужиком - родину продать готова, это два…Избегать надо такой зависимости! А любовь?

И тут она представила Дмитрия Ивановича Менделеева в момент совершения им важного открытия и зарделась.
- Нет сегодня такой любви! Сгинула вместе с золотым веком науки...Чего жалеть о доме?
И она заткнула уши березовым листом.

А Настя тем временем глушила лесных тварей отборным матом: и сестру, и
мать-отца, и проезжего молодца, ежели такой бы сыскался…Не заметила, как стемнело.
- Это что ж, мне теперь здесь умирать придется? - всполошилась девка. - Так ведь
молода еще и не венчана даже...Жа-а-алко-о-о!
 
Вдруг за спиной раздался странный хруст веток.
- Медведь?! - вжалась Настя в траву... 
Внезапно хруст прекратился. Настенька подняла, было, голову и раззявила рот, чтобы закричать - тятя говорил, что медведи крику боятся - но вдруг перевернулась и… на поляне, освещаемой тусклым светом новорожденной луны, увидала щуплого темноволосого мужика с окладистой бородой.
- Менделеев? - озвучила Настя первое, что пришло на ум. - Дмитрий...как вас там? К Алене нашей путь держите?
- Никак нет, - ответил мужик неожиданно бодро. - Иван я, служивый, вернее,
беглый. Плутаю, вот, по лесам да по долам, чтоб не осудили да в острог не сослали. А вы, позвольте спросить, кто такая будете?
- Я - Нюра, вернее, Настя, - почему-то запнулась девка и показала на больную ногу. - Нести сможешь?
Через пару часов, уже в кромешной темноте постучались они в надежно запертую Аленой дверь. Девка храпела так, что стены сотрясались, и ни на первый удар солдатским сапогом в дверь, ни на второй - в ставни - не отреагировала.
- Ну, и стерва ты, сестрица! - зашипела Настя, слезая с солдатской шеи. – Ну, и глухня малахольная! Вылитая мать! Чего встал?! Давай ломать!

Кубарем перекатились они через порог и замерли в полушаге от Алениных полатей. Та, наконец-то, открыла глаза и вскрикнула:
- Леший!
- Твои-то грамотеи на том свете покрасивше будут, - парировала Настя, закрывая
Ивана собой. - А, может, ты завидуешь, а сестра?
Настя погладила Ивана по небритой щеке и подбоченилась.
- Ты где откопала-то такого? - спросила Алена, стараясь не замечать
Настиной воинствующей позы. – А, может, он блохастый?
- Никак нет, - четко, по-военному ответил Иван и поскреб грязным ногтем щеку. -
Просто заросший слегка. Лезвие, понимаете ли, притупилось, не успел марафет навести... А ответьте мне, милая барышня, разве ж у людев блохи бывают? Обидно, право...

- Ты не обижайся, Вань, - примирительно сказала Настя и потащила солдата в
противоположный угол, где стоял сундук, на котором она спала.
- Отгородись, Настька, стыда у тебя нет! - огрызнулась Алена и хотела, было,
добавить «шалава», но осеклась: перевес сил был, явно, не на ее стороне.
- Ничего, - подумала она, поворачиваясь к сундуку спиной. - Я перетерплю. Четыре дня осталось. Почему-то сильно, до боли в висках захотелось домой.
Утром ее разбудил визг напильника...

Равнобедренный треугольник

Поплевав на пальцы и протерев глаза, Алена выползла во двор и едва не ослепла от яркого солнца.
- Холодновато, - поежилась и пошла на звук.
На заднем дворе ее ждала идиллическая картина: на рассохшемся пне для колки дров
сидела Настя и штопала мужские штаны. Неподалеку от нее в исподнем стоял Иван и
точил нож. Рожа его была в крови. Борода висела клочьями.
- Вот, побриться хотел, - виновато улыбаясь, поприветствовал он Алену и шкрябнул
лезвием по щеке. Снова брызнула кровь. Иван поморщился.
- Так ты чего это, тупым лезвием бреешься?! - выхватила у него нож Алена. - Так и до гангрены недалеко!
- Умная больно! – в сердцах отбрасывая в сторону штанину, подалась вперед Настя. – А, ну! Не трогай чужого мужика!
- А это у Вас, извините, откуда? - отстраняясь от сестры, показала на напильник Алена.
- Из мешка, - опустил голову Иван. - Это ж - первые в холостяцкой жизни вещи. Жаль, цинковое ведро и котелок у цыган на курево выменял. Как бы сейчас пригодились!

Алена впервые поглядела на солдата с уважением.
 
- На кой черт этой патаскухе такой приличный с виду и хозяйственный мужчина? -
подумала она про себя. - Он, наверное, и грамоте обучен. Эх, найди я его раньше
Настьки, читали бы вместе книжки всякие, научились бы електричество в домашних
условиях изготавливать...да нет! Выше бери: мини-электростанцию бы на огороде
построили! И от чего это только дурам всегда везет?..
 
Иван, будто услышав Аленины причитания, поднял голову и подтянул кальсоны аж до
подбородка. Со стороны зрелище было до смешного неприличным...или, наоборот…не
важно! Алена запахнулась и вернулась в избу.
А Иван с Настей остались во дворе...
- Ты бы все-таки прикрылся, Вань, - подавая солдату штаны, вдруг впервые в жизни
залилась краской Настя. - Алена-то у нас еще девица, тем более просватанная...
О себе она почему-то умолчала.
- А она ничего, ладная, - вежливо уклонился от разговора Иван и, подвязав штаны,
бодро зашагал к дому.

Настя призадумалась.
- Это что ж получается, - рассуждала она, оставшись одна. - Я, понимаешь ли, мужика себе в лесу, аки зверя лесного, нашла...в дом его привела...а эта чума болотная будет на всем готовеньком теперь? Нет уж, дудки! Меня голыми руками не возьмешь! Я ей покажу!
И она фурией влетела в избу...

...и запнулась об Ивановы штаны, лежащие посреди комнаты.
- Ах, ты....- зашлась, было, Настя, как увидала прежнего Ивана - в исподнем – он пытался залатать вручную ржавое ведро. На полатях сидела Алена и точила нож.
Она спокойно подняла глаза и показала Насте зрачками - не сейчас.
Та поплелась в угол и села на сундук.
Воцарилось гнетущее молчание. Первым нарушил тишину Иван:
- Вот что, барышни, - громко сказал он, скрипнув последний раз о днище. - Вижу,
что пока я здесь, миру меж вами не будет. Алена рассказала, что к концу недели
истекает срок, вашей маманей установленный, и вы возвращаетесь домой, где вас обеих вскоре ждет замужество. Стало быть, я лишний тенор в этой оперетте...
 
- Ишь, как, заворачивает! Образованный человек, стало быть! Только почему тогда – беглый? И как в солдатах оказался? Непонятно, - подумали обе, но промолчали.

-....лишний тенор, - повторил зачем-то Иван и отвернулся к окну.
- Вань, - жалобно протянула Настя, когда спало оцепенение от такого мозгового
штурма. - Ты зачем штаны-то снова снял? Надень, простудишься.
- Он веревку, которая кушаком ему служила, к ведру привязать хотел, - ответила за солдата Алена. - Там, на заднем дворе колодец есть. Неужто, не заметила?
Алена подала Ивану остро наточенный нож и пошла во двор.

- Уходишь, значит, - вздохнула Настя и обняла Ивана сзади. - Бросаешь...
Солдатский живот глухо заурчал.
- Чего есть будем? - делая вид, что не расслышал и убрав руки полюбовницы со своей талии, спросил солдат и подул на лезвие. - Жрать с утра охота...
Настя бережно забрала у него нож и выскользнула за дверь...

- Да попал я в переплет! - в сердцах выпалил Иван, когда за Настей закрылась
дверь. – Еще, чего доброго, влюбится кто в меня по-настоящему! А по мне что
солдатская лямка, что, как выяснилось, брачные узы - тягло!.. А куда это девка нож понесла? Вот это страсти! А грех-то ее на мою душу падет! Эх, На-а-стяяяя!

Иван, хоть и родился в крепкой крестьянской семье, рвения к труду никогда не проявлял. Соберутся, бывало, братья (а их у Ивана было семеро) рожь сеять, а он на полатях лежит, стонет, мол, не могу с вами пойти, живот болит. Или отправятся братья на куропаток охотиться, а Иван повяжет голову платком, дескать, зуб разболелся, а сам в окно смотрит, может, кто из ребят на речку купаться пойдет. И он бы с ними!

Надоело отцу на сына-лентяя смотреть, и решил он отдать его на военную службу. Мол, ничего, пройдет совсем немного лет, повзрослеет Ивашка, в военную лямку втянется, человеком станет. А, там, глядишь, женится на богатой девке. Всего и делов-то!
Но Ивана всего на пару лет только и хватило. В один прекрасный день, будучи ротным казначеем, выкрал он из военной казны три сотни царских червонцев и сбежал. Но домой возвращаться побоялся – отец, прознав про такой срам, убил бы на месте. Оставалось одно – искать себе временное пристанище. Или, если повезет, одинокую солдатку, истосковавшуюся по мужской ласке.
Пока плутал по местности да пробирался к новой жизни крестьянскими дворами да лесом – наткнулся на странную дородную девку, только успел сунуть деньги в дупло дуба, девка заголосила, и пришлось Ивану тащить ее метров 300 на себе. И уже после выяснилось, что странных девок у него, холостого да беглого, теперь - две…
А это уже – засада!

Настя

А Настя тем временем, вспомнив мачехины уроки: путь к сердцу мужчины - как через
Ла-Манш какой! - лежит через желудок, забрела совсем далеко...Плутала, плутала по лесу в поисках пищи али дичи какой да заблудилась.
Высыпала из подола полсотни грибов, съела один с голодухи. Прислушалась к себе -
вроде жива, стало быть, не одних мухоморов набрала, хозяйская сметка присутствует.
Насобирала пригорошню дикой клубники, заела. Поперхнулась и совсем пригорюнилась.
- Ежели искать не сунутся - пропала я. Беглые мужики каждый день по лесу не
шастают...а жаль!
Она проверила нож в сапоге и облегченно вздохнула: зверь какой выскочит - заколю!..
 
А Алена тем временем тщетно пыталась набрать дырявым ведром воды из колодца. Аж
взмокла! Утерла пот со лба, оглянулась, стянула с себя юбку, утрамбовала ею дно
ведра на случай протечки, снова перекинула ведро - и сама за ним вслед!
В этот почти трагедийный момент ее и застал Иван. Кинулся он к колодцу и едва
успел поймать Алену за ногу, как веревка оборвалась, и ведро с гулом улетело
вниз.
- Тяжеловато было, - перевела дух Алена, когда они оба кубарем скатились в траву.
- Не рассчитала вес! - повторила она виновато, закрывая руками ноги в бязевых
панталонах.
- Я ведь юбку-то туда сложила, - она показала в сторону колодца, икнула от страха и покраснела.
- Пойдем в избу, Лена, - обнял девку солдат, стараясь не смотреть на ее худые
синие коленки – Обмозгуем…

А Настя уходила все дальше и дальше...
К закату она и не заметила, как вышла к проселочной дороге. Перевела дух,
Отдышалась, как следует, и села у обочины...ждать. 
Ближе к ночи на горизонте появилась подвода. Под лунным светом можно было
различить едва передвигающую ноги клячу и возницу, уткнувшегося носом в
собственную бороду. Он дремал.
Когда телега поравнялась с Настей, та заложила два пальца в рот и свистнула.
Мужик подпрыгнул. Кобыла заржала.
- До Ольховки довезешь? - спросила Настя и зевнула.
- Не положено мне посторонних брать! - огрызнулся мужик и хотел, было, огреть
кобылу кнутом, как увидел прямо перед собой остро заточенный солдатский походный
нож.
- А так? - переспросила Настя, и, не услышав ответа, закинула ногу на подводу...
Поехали шагом...

А в избе, когда-то принадлежащей мельнику, Алена с Иваном чертили схему
электростанции.
Вернее, чертила Алена, прикрыв колени мешком, а Иван зевал и, в
такт Алениному «заживем», кивал головой. За пять часов, что они пробыли вдвоем, он успел узнать, что девка – далеко не бедная, и приданое за ней обещано не маленькое. А зачем отдавать его кому-то, когда невооруженным глазом видать, что девка по уши в него влюблена? Иван успокоился, обрадовался свалившемуся на него счастью и стал засыпать.

Едва Алена успела найти на карте точку последнего вектора, как он замертво свалился под стол. Вскоре оттуда раздался мощный храп.
- Ничего, Вань, - счастливо улыбнулась Алена - это только поначалу трудно будет,
а потом мы с тобой и перпетуум какой-нить смастерим или эликсир молодости сварим! Вдвоем-то нам никакой интеллектуальный голод не страшен!
И она сглотнула слюну. Под ложечку, как в «черную дыру» уже засасывало кишки…

Под утро Настя въехала на шумное богатое подворье. Расчесала пятерней голову,
оправила юбку и пошла знакомиться...
В доме были чистые половицы и огромный, как полигон, стол. Во главе его сидел
опрятного вида мужик в кафтане с красным кушаком и что-то хлебал из деревянной
миски.
- Кто такая будешь? - спросил он Настю и отодвинул еду. - На работу наниматься
пришла? Я батраков не набираю.
- Домой еду, - кокетливо ответила Настя и присела с другого краю. - Я - девушка нежная, к крестьянскому труду не привычная...Я только любить могу. Но зато – как!
Мужик воодушевился и погладил бороду.
- Ишь, ты? Чего мы сидим тогда? Пойдем, покажешь!
- Покажу! Только для начала бы в баньку сходить и кваску попить. Да и от
хорошего куска баранины я бы не отказалась!
 
К вечеру довольная и счастливая Настя выползла из чужих покоев и уселась в беседку во дворе чай пить.
- Эх-ма, ежели бы раньше знать, где свое счастье сыщешь, неужели бы я стала, как
чумичка, по лесам скитаться да с солдатами шашни заводить? А этот - благородный,
красивый, богатый... Не-а, я тут останусь...на какой черт мне домой?

Эпилог

Иван проснулся от холода, понял, что лежит под столом, в доме – никого, потянулся и пошел искать Алену. Та снова была на заднем дворе: что-то строгала. Пожевав листик неизвестного растения, Иван подошел к ней сбоку и нежно прошептал на ушко:
- Жена-а-ааа, есть хочется!
Алена при слове «жена» вздрогнула и залилась краской.
- Сейчас кормить тебя буду, Ванюш, - промямлила она и погладила Ивана по щеке. -
Только щепу для днища выстругаю. Супчик сварим...

При слове «супчик» пришла очередь Ивана краснеть от удовольствия.
- А хорошая девка! - подумал он. - Хозяйственная, тихая. Правда, башка у нее  дырявая, что то ведро! Все какие-то гранты ей мерещатся, но это с годами пройдет...
- А что, Лен, скоро мы до батюшки твоего поедем? Все-таки в доме-то лучше житье:
все уже обустроено, знай, живи да радуйся!
- Скоро, - ответила Алена и стала разжигать костер.
- Надо же, какая удача, - думала она, ломая щепу. – Не иначе, сам Господь меня на жизнь с Иваном благословил. Иначе, разве подсунул бы он в дупло первого попавшегося молодого дубка 300 червонцев? На самодельную «електростанцию» – хватит!

Ночью в двух домах на различных площадях одного и того же белого, а временно -
темного - света не спало одновременно четверо человек.
Громко, едва сдерживая конвульсивные рыдания, причитал Иван, разгребая в золе остатки Алениной карты, могущей указать путь к зажиточному дому его тестя. Рыдал, еще не зная, что денег, украденных им, он уже никогда не найдет…
 
А в другом доме, в хлеву, рыдала Настя, убирая за свиньями остатки еды...Богатый
муж заставил девку работать по дому, а сроку на уборку дал - до рассвета...
- Ты руки-то береги, сердечная моя, - посоветовал он, отправляя Настю из койки
прямо во двор. - Рукавицы надень! Я ж - не злодей, какой! Рукавиц с ярмарки 500 пар привез! Знай – работай!

А в родительском доме мать с отцом все ждали, когда же с «ткацкой фабрики»
возвратятся под крышу просторного дома понабравшиеся ума девки...
Неделя-то давно истекла!
И ждать им пришлось долго...