Нынешний год свёл воедино День народного единства в честь 400-летия освобождения Москвы и России от захватчиков, войны с Наполеоном и 70-летия Сталинградской битвы, положившей решительное начало освобождению страны от фашистских поработителей.
Когда-то, в середине сороковых годов прошлого века в СССР выпустили книгу художников Кукрыниксов «Гитлер и его свора». Большого такого формата книга в твёрдом переплёте сплошь в карикатурах на фюрера и иже с ним. Особенно запомнилась одна из многих: огромная мясорубка, её рукоять вертит гигантская красная рука со звездой, серпом и молотом, тощенький кровожадный Гитлер лопатой валит сверху в жерло мясорубки свою армию, снизу вываливается что-то вроде фарша из останков солдат и техники. На мясорубке надпись : «Сталинград». Коротко, наглядно и понятно: Сталинград перемолол фашистские войска, часть - в труху, часть – в плен. Но ведь в это же жерло шли и наши войска…
Мой отец, коренной нижегородец, награждённый медалью «За оборону Сталинграда», а с ней ещё восемью боевыми наградами, начал воевать на фронте с конца июня 1941 года в звании майора, в должности адъютанта (так в то время называли начальника штаба) командира батальона пехоты, затем стал комбатом. Оказался в окружении, вывел из него остатки своего батальона с боями в клочьях формы офицера Красной армии, с оружием и документами, благополучно прошёл фильтры НКВД и получил назначение преподавателем фронтовых курсов усовершенствования командного состава (КУКС) Юго-Западного фронта. В этой должности, перемежая её боями на фронте, и окончил войну в Германии. В 1947 году лечил контузию в госпитале г.Потсдам, на досуге писал свои воспоминания о войне, о работе курсов, о жизни на освобождённых от оккупации территориях Украины, Белоруссии, об отношении крестьян к войне – о многом, чему был свидетелем и в чём участвовал лично…
Документальная литература о войне вниманием своим КУКС-ы не балуют. Если и упоминают, то бегло на скаку и довольно пренебрежительно. Возможно, на других фронтах основания для пренебрежения и имелись, но не на Юго-Западном фронте. Здесь КУКС были созданы в конце 1941 года «для переподготовки офицеров, вышедших из окружения после неудачных боёв сентября-октября 1941 года. В основном это были техники-интенданты», - писал отец. Потом появились и политработники – комиссары. Все, направленные на обучении в КУКС, должны были переквалифицироваться в боевых офицеров пехоты. Интенданты отнеслись к перемене судьбы если и не с удовольствием, то покорно, а вот комиссары артачились, предъявляя к преподавательскому составу всевозможные претензии. Перенаправлять их энергию в надлежащее, мирное и конструктивное, русло пришлось начальнику курсов лично: приказ усовершенствоваться есть приказ и его выполнять обязаны все, даже самые совершенные…
Расположились курсы в степном селе Самойловка. Отец не указал район, но это где-то по направлению от Сталинграда к Камышину. В январе 1942 года это был тыл такой глубины и надёжности, что в нём даже светомаскировку не ввели и свет от местной электростанции сиял, как в мирное время. Состояли курсы в то время из двух учебных батальонов трёхротного состава.
Первым начальником курсов стал полковник Якшин, полный человек небольшого роста, больше похожий лицом на типичного председателя колхоза из какого-нибудь художественного фильма, чем на боевого офицера. Тем не менее система обучения Якшина оказалась проста, как железнодорожный костыль, и настолько же эффективна. Однажды, посетив занятия по военно-инженерному делу, он заметил, как некий офицер вырыл себе очень мелкий окопчик (не бой же), тем и ограничился. Присел рядышком и затянулся махорочкой, иронически наблюдая, как другие энергично работают сапёрными лопатками. Якшин глянул на него зорко, не спеша достал свой ТТ из кобуры и, с обычной своей спокойной строгостью, приказал этому офицеру лечь в своё изделие и укрыться в нём от его, Якшина, выстрелов, очень метких, между прочим… Офицер побледнел лицом, но приказ выполнил, оставив открытым для выстрелов весь свой хитроумный организм. Якшин сбил выстрелом стебелёк полыни над его головой и невозмутимо удалился. Урок был понятен без слов не только злополучному офицеру.
Срок обучения на курсах УКС поначалу установили в один месяц. Но уже после первого же выпуска продлили до двух. Затем, в ходе войны, время учёбы постепенно увеличивалось и к концу её составило шесть месяцев – как свидетельство того, что подготовка офицеров за время военных действий упорядочивалась, качество улучшалось и появилась возможность отрывать офицеров от боёв для обучения… (Отец, бывший подпоручик лейб-гвардии Его Императорского, вспоминал, что в I Мировую войну офицеров главным образом готовили школы прапорщиков за три месяца. Причём школы эти комплектовались юнцами из гимназистов, реалистов и учащихся городских училищ). КУКС собрали уже обстрелянных офицеров. Знавших не только почём лиха фунт, но и целый пуд. Первые выпуски на курсах обошлись без экзаменов – достаточно было оценок преподавателей – время экономили. Затем экзамены всё же ввели – времени стало достаточно. Выпускники курсов, однако, растворялись в необъятных пространствах войны почти бесследно – учёт их военной судьбы не вели. Только разрозненные сведения говорили о том, что многие из офицеров – выпускников КУКС, прославились в боях, стали Героями Советского Союза, командовали полками, соединениями.
Рассказы отца подтверждали то, что стало известно только после начала перестройки из мемуаров и документальных книг – об отвратительной связи между воинскими частями, например. Вот оборона Воронежа: подразделение курсов заняло позиции по фронту вдоль берега Дона, понятия не имея кто с правого фланга, кто с левого, и не имея никакой связи со штабом. Бронепоезд, стоявший «на запасном пути», через который и приказано было держать связь, неведомо куда исчез…
А мимо разрозненными толпами, окутанные горячей пылью под палящим солнцем, шли на восток отступающие, которые уже, или ещё, войском назвать было сложно. Палило отступающих не только солнце – немцы пунктуально бомбили наиболее важные дороги.
«Оружия у нас не хватало, транспорта никакого и мы решили пополнить то и другое за счёт этих «отступающих» одиночек. Они двигались, что ни говори, в тыл, а мы оставались на рубеже обороны, готовые вступить в бой, этих же отступающих прикрывая. В батальоне не было автоматов. Мы взяли их, можно сказать, одолжили, у проходящих ездовых и просто одиночек. Обзавелись верховыми лошадями с сёдлами и десятком повозок с упряжками…», - писал отец. И далее: «Оставлять свои позиции без приказа мы не имели, конечно, права. Но при этом не знали, откуда и от кого этот приказ ждать и ждать ли. Никакой связи ни с кем так и не было, и не предвиделось, пожалуй, до окончания войны… Неожиданно на левом берегу Дона заняли оборону гвардейские части. Мы приняли решение отвести батальон на соединение с полком, как об этом оговаривалось ещё в Воронеже. Но пришлось задержаться. В Новопавловку невесть откуда просочилось до роты немецких автоматчиков и наши полтора взвода курсантов успешно вели с ними бой в течение суток, пока не уничтожили всех до единого».
Батальон шёл к ближайшей железнодорожной станции, надеясь погрузиться на поезд, идущий на восток. Дошли до станции Поворино… Горький запах сгоревшего зерна – пылал элеватор. Следов бомбёжек нет – подожгли… «Зачем сжигать? – думал отец, - Не лучше ли населению раздать? Ведь немцы наших крестьян вряд ли станут кормить». Сами курсанты недостатка в еде не ощущали – на путях стояли вагоны с продовольствием…Никем не охраняемые в окружающей пустоте. Впечатление такое, что вся железная дорога вдруг стала никому не нужна… (Кроме немцев – потому они её и не бомбили – пригодится в скором времени самим). Однажды даже встретили тоскливо исходящий паром одинокий паровоз – без обслуги. Хотели присоединить его к вагонам и продолжить путь на колёсах – пропал на паровозе крюк для сцепления… Пешим порядком и добрались до базы курсов в Самойловке. За оставление позиции без приказа карающих мер не последовало.
Учебные занятия продолжались. И не только по практической «системе Якшина», но и по теории военного дела. Осваивали новое вооружение пехоты. Такое, например, как противотанковые ампуломёты. Ампулы, стеклянные цилиндры с горючей жидкостью, при ударе о твёрдые предметы разбивались и немедленно воспламенялись. Целью для демонстрации огневой мощи выбрали развалины церкви. Местные жители смотрели хмуро: «Во что огонь мечете, нехристи…» Вскоре выяснилось, правда, что ампулы способны разбиваться не только при стрельбе ими, но и во время транспортировки, поджигая при этом совсем не предназначенное для уничтожения своё же военное имущество…
Тылы страны напряжённо работали под пламенный призыв «Всё для фронта, всё для победы!» С началом Сталинградской битвы КУКС направлял своих выпускников в её огненное жерло. Многие там и полегли навеки во имя защиты Родины и отпора врагу. Выпускали курсантов тожественно, с горячими речами на товарищеском ужине, горячительным в виде «наркомовских» ста грамм под висящим на стене маленькой столовой лозунгом «Наша задача – остановить врага, а потом прогнать его с нашей земли!» Первую часть призыва Сталинград выполнил с лихвой: не только остановил, но и уничтожил. Вот как описал отец это событие: «И пришла такая ликующая весть, что у многих вызвала слёзы радости. Не напрасны оказались жертвы! Наши герои одолели врага. Какая гордость овладела нами за нашу Родину, за нашу Армию, за Сталина. В сердцах возникли слова: «Сталин – спаситель России!» теперь для всех стала ясна дальнейшая перспектива войны и её окончание: «Враг будет разгромлен – победа будет за нами!» Мы поздравляли с победой под Сталинградом и друг друга и местных жителей… Но не все колхозники разделяли эту нашу радость».
Не мало было тех, кто недоверчиво косился на газеты, сообщавшие о победе Советской армии, усмехался: «Бумага всё стерпит…», сомнительно хмыкал на слова о поражении германской силы. Их можно понять: ведь накануне нападения фашистов те же газеты официально уверяли, что войны не будет, что у нас с Гитлером нормальные отношения, чуть ли не дружественные, что «От тайги до британских морей Красная армия всех сильней», а что получилось?.. Недоверие кончилось лишь тогда, когда этих колхозников с телегами и санями вместе с другими направили в Сталинград на уборку трупов. Там уже своими глазами и на ощупь убедились: да – фашисты разбиты в прах.
Война – явление кровавое и страшное для обеих воюющих сторон. То, что приходится испытать и увидеть фронтовикам – ужасает чисто по-человечески. Даже тех, кто может считать себя привыкшим к виду лежащих на земле тел. Представьте себе – попробуйте представить, себя, идущим в атаку, видящим , как рядом и впереди падают сражённые товарищи один за другим, поражённые пулями и осколками, так густо, что приходится топтать их ногами…Каково на душе…Ведь сейчас может настать и твой черёд… Вот выпускник курсов из 422 дивизии В.Коваленко пишет: «Я жив, но через секунду, может быть, убьют… Много народу перебито, трупы лежат на земле, жутко смотреть: и немцы, и наши лежат, гниют и никому не нужны, хотя бы похоронили, а то лежат, как снопы. Танки ездят по людям, как по дровам…» Вот А.Шевчук из 226-й стрелковой дивизии 66 армии: «…Мы понесли огромные потери…Помню, как стал свидетелем боёв за высоту 139,7… У немцев на той высоте была пристреляна каждая травинка и когда командиры с помощью пистолета и мата всё же поднимали бойцов в атаку, горы трупов сразу же увеличивались у подножия той высоты… В поле множество разлагающихся трупов наших солдат. И чем ближе к переднему краю, тем больше трупов…. Меня тогда мучила мысль: а где же убитые немецкие солдаты? Где они? Уже когда начали продвигаться ближе к городу, мы всё же увидели несколько убитых немцев. Наши же бойцы лежали по обочинам дороги и на поле, иногда просто друг на дружке…» Полегчало на сердце Шевчука только по ту сторону высоты – увидели немецкое кладбище. Кресты на нём простирались почти до горизонта. Крест – на каждой могиле и каска на нём. Ниже имя и фамилия погибшего, даты жизни и смерти. «С останками наших солдат поступали проще. Их сносили и складывали, как дрова, штабелями, а потом обливали горючкой и поджигали. Огромные пылающие погребальные костры – это тоже Сталинград».
Есть свидетельства и того, что трупы немецких солдат уничтожали точно так же: складывали в штабеля, длиной метров по 300 вместе со шпалами и поджигали. Останков солдат немецкого вермахта оказалось около 150 тысяч, наших – около 50-ти тысяч. Кресты в память о захватчиках, уходящие за горизонт – они получили своё «жизненное пространство», о котором мечтал их фюрер. Русская армия выстояла, превратив узенькую полоску насквозь простреливаемого сопротивления вдоль Волги в мощный заряд взрывчатой силы воинской воли и доблести. Словно с какой-то невиданной доселе новой мощью российской армией и оставшихся в живых горожан столкнулись совсем недавно самые победоносные фашистские войска. Немцы и их союзники в Сталинграде потеряли вчетверо больше своих воинов погибшими, чем наша армия. Но каковы были жертвы среди мирного населения города-героя? Сколько их, мирных граждан России, находилось в городе перед началом жестокого удара врага?
Подсчёты говорят о свыше девятисот тысячах. Коренных сталинградцев было гораздо меньше, но к ним прибавились эвакуированные и беженцы из других городов, из Ленинграда в том числе. Город оказался битком набит людьми, ни в коем случае не желающими подставлять себя под удары военной стихии. Но она ударила. Сразу и невероятно жестоко. Была возможность ударов избежать – эвакуироваться, пока не поздно. Но что значит «пока не поздно», если власти самоуверенно и твёрдо: «Враг не пройдёт! Не бойтесь – мы защитим!» Считалось, что начало эвакуации станет и началом паники, и если население уйдёт из города, то кого же защищать придётся? Безлюдье? Не будет важнейшего стимула советским воинам кого-либо защищать: народ – тело страны, армия – его щит. Охранявшим город подразделениям НКВД приказ: «Всех впускать – никого не выпускать!» Тыл же, враг далеко – кого опасаться?.. Но само местное начальство на всякий случай свои семьи уже 11 августа отправило за Волгу, в кумысолечебницу Палласовского района – чтобы работать с полной отдачей без лишних треволнений за судьбу своих близких. Своевременная мера - враг уже подходил к Сталинграду и пил воду, пока ещё чистую, из Волги…
23 августа 1942 года в 16 часов 18 минут работавший на войну, но по сути ещё мирный, город принял на своё тело первые бомбы ковровой бомбёжки. Началось бесчеловечное массовое убийство населения всей мощью 4-го воздушного флота вермахта, за два часа совершившего около 2 000 налётов на Сталинград. Не просто из чудовищной жестокости. Немцы давно овладели практикой немереного наведения ужаса и паники на мирное население: оно бросается бежать по дорогам и – становится серьёзной помехой для продвижения своих же войск. В Сталинграде же дело обстояло несколько иначе: моментальным уничтожением большинства населения фашистское командование загодя избавляло себя от предстоящих проблем, связанных с жизнью лишнего для германского фатерлянда населения, и уничтожало потенциального противника. На головы заметавшегося в ужасе населения и на просохшие, как порох, дома обрушились сплошные потоки зажигательных и фугасных бомб сотен бомбардировщиков. Город вспыхнул, тела людей разрывались в клочья… Сколько их погибло? Уже зная цифры, я заглянул в интернетовскую Википедию. Там, на удивление небрежно, сказано, что погибло несколько десятком тысяч жителей. Но зато в разбитом городе осталось много руин, которые превратились в надёжные укрытия для наших бойцов… Вот оно как: оставшиеся стены превратились в крепости, оказывается. Да – это так, если вспомнить знаменитый «Дом Павлова», но в других местах под ударами немецких снарядов стены обрушивались, давя и хороня под собой обороняющихся… Из других источников, как оказалось более достоверных, чем куцая информация Интернета, известно: погибло мирных жителей в Сталинграде около пятисот (500) тысяч человек. Называют и другую цифру: 42 754 человека. Но это если учитывать только коренных сталинградцев и не брать в расчёт беженцев, точное количество которых не известно. Пусть подсчёты только приблизительны. Но как бы то ни было, а потери огромны. И 42 тысячи не мало. Однако приуменьшать потери в какой-то степени выгодно обеим сторонам: и нашим, и немцам. Нашим, если потери мирного населения больше – плохо его защищали; немцам, если меньше, – не такими уж и злодеями были захватчики…
Кровавость битв Великой Отечественной войн и сражений четырёхсотлетней давности несопоставимы: техника уничтожения людей в сороковые годы XX века стала намного выше и совершеннее, если можно так выразиться, но значение их равнозначны – Русь сохранила себя. И это необходимо помнить и в День народного единства, и в последующие дни.