Тёщин Сезон!

               
                ( Почте не доверяю )

  Сообщил вашей бабуне, что грежу о совместном с ней отдыхе.  В Сочи! 
В этой версии всем было удобней. 
Но, согласитесь друзья, тот отдых  задуман был мадам царским подарком. 

Она  и бровью не повела.

Зять же её - рассадник всякого рода подвохов по жизни.
Очередной подоспел.
 
    
Личное оскорбление ей нанесли уже, когда к составу  прицепной вагон подкатил.               
– И вот это всё  нам!?  – брезгливо  провела она пальчиком по его небесной обшивке.               

И,  столкнувшись с  потрясённой проводницею  взглядом, немедля подсыпала перцу, –  зад-рры-панный самый.               

В купейном окошке привиделись трещины, те что "повсюду - наскрозь".   
- Мама не горюй просвистит.               
–А эти, пардон, занавески  годятся... Сказать? - отчего-то кивнула она в изящество  невинной соседки.               
Она вращала затем рычажок на потолочной панели.
Динамик прикинулся бездарной дорожной заикой.
- Ну, въехали в отдых! - Огрела она панель босоножкой.
- И та ещё обиды мне корчит, - тут же выгнула перст в сторону купе проводницы.

Стоило лишь сгуститься чуть сумеркам, заявила, что этот канареечный блик - не к добру, повырубала всё на хрен, спровадив  на боковую и своих, и, успевшее в хандру впасть, изящество.               


А по раннему лучику, уловив в полудрёме обрывки путевых сообщений,  мадам, с убеждённостью лихого движенца, фронтальную забила тревогу:
"Сочи! Стоянка - минута.  На выход!"               


Попутчики сонно заёрзали  и, наряжая себя на бегу, пружинили шальной пробкой в проходе.

Однако состав  величаво и долго вдыхал ароматы адмиральской платформы, а на минуту он затем прислонился к площадочке мичманской. ( В Хосте, если кому-либо  ещё доводилось...)               

- Адлер, - что это ещё за арийская хрень в тупичке!?

– В Сочи-то чего нас не вымела? Час же там торчали зазря, - вмазала она затюканной  стюардессе под занавес.
               
Проводницу, на посошок, мама не горюй, подкосило.

Комплексом извинительных сожалений, до бела раскалённую даму, случилось всё же отвлечь адвокатишке.               


- В вашем долбаном фюрере шпарит, хоть сдохни, –  ступив  на, пропитанную дурманом зрелого бабьего лета платформу, унизила козырные субтропики мэм.
Она и не мыслила тормозить.

Я всё же предпринял попытку ей впарить, что Адлер не худший из районов курортного региона.
- Стоило сто вёрст пилить от жемчужины, чтобы добрести до жалких задворок! - Это уже прицельно по мне.               

***

– Жарища ж за окнами, а у вас здесь знобит, – с обидой, повидавшего всякое,  подёрнула  она улыбчивой хозяйке плечами.               

– Что, сразу до волн? – Будто бы и не в курсе была, куда её  так негаданно занесло, – а с чего это?               

 На берегу она никак не желала врубиться, отчего это  приставленный к ней интендант не предоставляет спутницам лежачки.
...Выдаваемые прочим и разным - по спецпропускам и жетонам.

Пришлось корчить из себя  привалившего из глухой тайги  раздолбая, забывшего в номере всё.


***


...Она загрузилась на оба и, вглядываясь в лазурные горизонты, наивным задалась любопытством:               

– Здесь, что – с самого берега  мамане по темячку!?   
Маменька же ваша - топор. Вы чо, ребятки, не в курсе?               


Через пару минут, созрев, что время уже и решать, бомбочкой ушла с волнореза. 

Выбираясь из набегающих волн  и, феерично забрызгав пребывающих в неге, ворчала по поводу скользкой гальки на выходе.               
– Здравница, вашу мать, ступать невозможно.
Песочком бы что ли присыпали.
               


Затем последовал  комплекс имперских реакций.               

– Подайте же мамане от солнца.               

Мадам выдали шляпку.               

– Не годится, не прикрывает лица.               

Вручили широкое полотенце.               


– Не пойдёт – ни дыхнуть сквозь него, ни чихнуть.
Слышали – в  Архангельске  уже снегу по самое то,  а здесь - как у рогатого в пекле.               


И сфланировала под тент от бедра.               

– А там холодрыга, –  быстро  вернувшись из тени, подёрнула плечами она.
– И лежаки эти клятые, а помягче там не нашлось. Своим же!
    
 


***


Едва переступив порог постоялого дома,  обернулась к молодым с укоризной:   – Как же я тут с вами намаялась. 
Можно бы уже и ту-ту.

А телевизор - шо, и здесь не фурычит?!
               


Подоспел  черёд  встречных реакций:               

–  Да, наплюйте вы  на этот ящик хоть здесь.
Такая красотища вокруг!

 Попируем маленько по случаю, отоспитесь в комфорте, и потопаем  в ночь - к сказке курортного городка.

Смахнёте потом  слезу  редкой радости.                               

– Потопаем, – губы надула мадам,– топала я уже на этот ваш пляж!
Вам никогда не понять, как у девушки ножки гудят.
      


***



Следуя живописными тропами курортного  городка, позволили мы себе заглянуть  и в один из крутых  его  корпусов.

 Вестибюль декорирован, вмонтированными в стены, аквариумами.
В одном из них ваша бабуня  сосредоточилась на многоцветной глазастой рыбёшке.
               

– Здорово как нарисована! – понимающе она подмигнула красотке.               
– Да нет же, живая она, настоящая.  – Солидарно со свитой, азартно галдели сторонние.               


Наша родимая привычно надула губу.
Но более прочего её потрясло, что плавниковая, приняв чуждые аргументы, запустила вокруг пузыри ...               

Наконец случилось то, что вселяло надежду на выдачу разовой индульгенции свите.
В просторном фойе верхнего этажа проявился, наконец, близкий сердцу её подвесной телеящик.
 
Мадам, удобно устроившись , уставилась в монитор в пол-стены.               


А стоило  вернуться любезным, было нам тут же  указано.
Фильму ей  крутили тут "затёртую, негодящую".
                               

 - Ты куда это так надолго слинял? – ущучила она меня по приходу, данность презрев – отлучался-то я, как бы, с супругой своей, единокровной дочуркой её.
               

– Самой-то мне было высоко и неловко, – выдано мне было с печёночной горечью, –   мог бы переключить  нам каналы.
 
Здесь буря недовольства теперь!   

Соседи её по комфортному лежбищу зыркнули на наглеца с укоризной.
      

Последние уходящего дня претензии были адресованы туалету, который немешало поближе пристроить (к этому времени мы уже лишь устало кивали).
      

***


Впереди у нас декада янтарного бабьего лета. 
Те ещё, думаю, ждут нас денёчки в субтропиках. 
 
Очерком же о первом  и незабвенном я напитался, как затёртая  кухонная губка, и  трепетно отжимаю его из пор тёрпким ручейком откровений.
      
Будучи  человеком  приличным, не смог отказать я себе в крохотной радости - зачесть  эти записи героине трудно пережитых фрагментов. 
Стоило векам её лишь задрожать по рассвету. 

Сперва она настороженно вслушивалась, поджимая каждую из обиженных губ.
Затем, отдавая должное редкой непредвзятости строк, угрожающе оживилась. 
И лишь  потом вытирала смеющиеся глаза ..подвернувшимся полотенцем для ног.
       
Я дочитал этот выстраданный суточный трагифарс,  согнул под стандартный конвертик  листочки  и, сражённый  реакцией маменьки, вежливо  отложил их в сторонку.

 
- Ты куда это, мужик наш, намылился? – Встревожилась тёщенька, заметив, что я собираю вещички,  –  конвертик  тогда уж отправь.
Дети там знаешь как ждут!? 
А потом, ладно уж, хоть лети, хоть плыви за буйки!

 Да-а! Вещички-то и наши с собой прихвати.
И комфортик чтоб публике был не вчерашний!               

Врубившись, что я  закипаю уже, закруглила иезуистским мажором:               

– Ша уже! Ну  что,  уже и трёх лежачков для своих милых  дам не сопрёшь?
Красавчик  ты наш!

Трёх лежаков? Для двух ...дам?!..

- Так мне уже можно валить? - Вальяжную изобразил я послушность.
- Иди уже, неча зря время терять. И на почту сперва.
- Вначале - за билетом к вокзалу. С вашего высочайшего позволения.

А письмецо?
Подобное почте доверить? Через денёк-другой лично порадую.
 
А в дороге попутчикам почитаю. Не всякому же так повезло!