11-я сура «Худ», 112 аят: «Будь же тверд на прямом пути, как тебе велено, вместе с теми, кто покаялся наряду с тобой. И не преступайте границ дозволенного, ибо Он видит то, что вы совершаете».
Глава I. Нохь.
Сегодня слякоть. Моросит. Этот дождь словно пропитывает меня сквозь одежду до костей, хотя я оделся тепло. Почему ты ушел сегодня? Тебе не нравился дождь, а вчера ты вдруг полюбил его. Сегодня, дождь провожает тебя. Что ты сейчас делаешь, отец? О чем тебя спрашивают, и что ты отвечаешь?
Держись, отец, держись. Ты ведь учил меня только хорошему, ты был прекрасный отец. Удивительно, как все резко меняется… вот ты есть, вот тебя нету. А может, это нас нет, а ты ушел в реальность? Зайна… она плачет или улыбается? Ах, это снова ее глаза, ее привычка щуриться, точь-в-точь как отец… отец… Адам… и почему ты назвал меня именем Нохь? Хотя это уже не важно. Прости, что я не стою над тобой, ты почему-то почернел немного… Дождь.
А ведь я люблю дождь: иногда мне кажется, что он что-то шепчет мне. Постукивая по дереву, земле. Вот уже падая в лужу: приятный звук, чистый воздух и ни с чем не спутаешь этот запах. Что же это: оно плачет или улыбается? Небо потускнело. Одна беда – грязь. Все. Скоро принесут носилки. Совсем немного осталось, терпи отец. Дождь омоет тебя, очистит, укроет, обнимет… дождь – милость от Аллаха, ты сам говорил об этом. И все равно не любил его до конца. Идут, они идут…
- Нохь, ты готов? Скоро полдень.
- Да, хотя, у нас есть еще время? Ладно, через 10 минут.
Зайна, подойди сюда… она идет. Я так и не понимаю, она плачет или улыбается? Снова щурит глаза.
- Да, Нохь. Вы уже готовы?
- Я сказал им подойти через 10 минут. Они сейчас придут… Зайна, ты ничего не хочешь мне сказать, — лучше б я не спрашивал, — ты необыкновенно спокойная?
- Нет, ничего. Не тяните время, Нохь, скоро полдень. Ему уже пора.
- Да, все верно… все верно…
…ты просто приняла как должное: Он дал, Он взял – это Его право. Ты не плакала и не улыбалась. Хорошо, сестренка, хорошо. Отец вырастил достойную дочь. Да.. все верно: оно тоже не плачет и не улыбается. Оно лишь покорно исполняет Его волю. Воля. А ведь мы вольны выбирать свой путь сами. Ты так часто говорил мне это. Два пути: третьего нет. Есть лишь два пути: правый… левый… правый… правый… часто, очень часто. Теперь нет ни матери, ни отца. Зато есть Зайна. Ей надо замуж… они идут.
- Нохь, пойдем.
- Да, время. Давайте носилки. Я пойду впереди.
Эта дверь. Словно вход в другой мир. Мысли! Много мыслей! Сосредоточься. Входим… ты здесь, лежишь, не ушел. И не уйдешь…
- Аккуратней. Головой вперед. Нохь, иди впереди.
- Я буду справа, поменяемся.
БисмиЛлахI… вот мы и идем. Отец. Ты ведь слышишь меня? Но, наверно, хотя бы видишь. Почему они такие тяжелые? Дождь, наверно, это дождь. Капли бьют по тебе… нас сегодня много. Они пришли проводить тебя. Сколько незнакомых лиц. Кто они? Неужели ты знал их? Странный вопрос, почему нет… сыро. Очень сыро. Грязь прилипла к подошвам. Ноги становятся тяжелее. Словно вся земля останавливает нас. Или… хочет проводить тебя вместе с нами? Ничего, нам не далеко. И почему деревья кажутся мне мрачнее обычного? Листья темные-темные. Нет. Это не из-за облаков. Они действительно потускнели. Шепчет, он что-то шепчет мне. Дождь. Дождь…
- Опускай носилки, головой вперед! Нохь, ты хочешь сам?
- Нет, нет, спускайся ты, я буду смотреть. Мне лучше отойти. Отойти…
Вышел из земли, и возвращен в землю. Ты ведь видишь это, отец. Я знаю, ты наблюдаешь. Скоро они придут. Скоро ты услышишь стук их сандалий. Но ведь ты вырастил нас, ты был хорошим отцом, честным, заботливым. Люди уважали тебя, ты был общительным. Ты был хорошим… не беспокойся, инша АллахI… инша АллахI… отчего же ты почернел…
Наконец-то, тебя накрывают, земля.. и вода.. дождь. Земля.. и вода. Наша сущность.
- Дай мне.
Вот и все… вот и раскрыт занавес, вот и накрыто покрывало… каждый комок земли, черной, мокрой, чистой. Этот звук: словно постукивание пальцами о землю. Чем-то похожий на удар капель дождя, но он особенный. Словно каждая горсть это час… или день… обратно… обратный отсчет всей твоей жизни.
- Нохь.
Я снова отвлекся. Что…
- Да.
- Подойди, ты хочешь сказать что-нибудь?
Сказать… что-нибудь… нет…
- Нет. Я буду слушать. Пусть говорят старшие.
Старики скажут лучше меня. Старики всегда умели говорить… да, умирать чеченцем… чеченцем хорошо. Тешалла… тешалла…
- Сегодня нас покинул один из наших братьев, наш друг, сосед, мусульманин…
Да, верно говоришь, старик, мусульманин… нас покинул мусульманин. Хороший отец, скажи хороший отец…
- …Адам вырастил достойного сына-мусульманина и дочь-мусульманку…
Да, дочь-мусульманку… Зайна, как же она там? Плачет ли она теперь. Навряд ли… может потом, когда пройдет время…
- Уважаемый Адам был честным и благородным человеком. Он говорил с нами, когда нам нужно было поделиться с кем-то, и выслушивал нас, и нам становилось легче на сердце. Мы скорбим о том, что более его нет с нами, но с покорностью принимаем…
Волю Аллаха… волю… воля… воля… выбор…
- …волю Аллаха, Который дарует жизнь и забирает ее, когда считает необходимым. Мир тебе, Адам! Да смилуется Всевышний над тобой! Да будет дарован тебе Рай… и на все Воля Аллаха…
Воля. Часто… как же часто… как же часто… отец…
- …фатихьа…
Фатихьа… да… ты ведь говорил… можно и не читать в конце… лучше читать самому… самому.
- Красивый сегодня дождь.
Дождь? Дождь… да, красивый… шепчет… шепчет…
- Нохь. Пойдем. Теперь он должен остаться наедине. Пойдем. Пойдем.
Обратная дорога почему-то мне кажется… что это… солнце? Да нет… нет, это тучи немного разошлись. Так легче. Светлей. Светлее… грязь липнет не так сильно. Наверно из-за носилок… да… теперь легче… и идти легче. Свободнее… теперь… что же теперь, без него? С ней… я должен позаботиться о ней. Я…
- Нохь, не думай много о том, что случилось. Все идет своим чередом. Сегодня – они, завтра мы.
…я…
- Да, это так. Ты прав.
——-
Вот и дом. Зайна. Нет, она все-таки спокойна, зря я волновался… почему она смотрит так? Она… что-то сказать? Видимо…
- Нохь, зайдем на минутку.
- Да, Зайна. Пойдем.
Опять эта дверь… вновь… но уже нет его. Легче… так легче… пустота…
- Нохь, к нам подошли мужчины, выразить соболезнования… они были незнакомы мне. Они передали это…
Что это… конверт?
- Что это? Это конверт?
- Это записка от отца. Они сказали, что отец просил отдать ее тебе, когда его не станет…
Значит он чувствовал…
- Записка? Это завещание?
- Не похоже. Весет он сделал на словах.
Конечно же… он позаботился о весете заранее… хороший мусульманин… отец…
- Ну, не прочтешь?
- Нет, не сейчас.
Почему я так боюсь этой бумаги? Зачем ему было что-то писать мне… не понятно…
- Я прочту это позже. Не хочу… не сейчас.
- Хорошо, Нохь. Я тогда пойду… там женщины, мне нужно быть там…
- Да, конечно…
Конечно, Зайна. Иди, сестренка. Иди… письмо… незнакомые… кто они? Я тоже видел незнакомых: не о них ли она говорила? Странно… дождь… этот дождь… стук по крыше… да, надо идти… надо стоять. Прочту потом… дождь усилился. Голова намокла. Нужно надеть шапку, до навеса дойду почти мокрый… где же… вот она… отца… кожаная, фирменная… кто-то с города подарил… полы скрипят, дверь.
- Нохь, там тебя спрашивают.
- Да, я иду.
- Вон…
- АльхьамдулиЛлахIи… фатихьа…
- Да помилует его АллахI.
- амин.
- амин.
…амин… так почти весь день. Темнеет рано: рано расходятся.
- Да помилует его АллахI, Нохь.
- амин, благодарю.
- Да помилует его АллахI, да пребудет он в Раю.
- амин, спасибо, амин…
…уходят… сегодня был долгий день. Теперь я вновь наедине… сам с собою… нет, конечно нет! Зайна…
- Зайна!
- Я здесь, Нохьа…
- Ты в доме?
- Да, Нохь, заходи.
- Как ты, сестренка?
- Все хорошо, Нохь. Все хорошо. Ты ел? Давай попьем чай… сегодня я впервые так долго не пила с тобою чай… вот… соседка испекла.
- Ты была сегодня спокойна, — зря я…
- Да, действительно… глаза сегодня часто щурила. Казалось иногда, что я улыбаюсь.
Да… это я помню…
- Наверно это от волнения. Пей, пей Нохьа. Ты не замерз? Сегодня очень слякотно… моросит.
Слякотно… действительно, я замерз сегодня… вот если бы…
- Может тебе воды? Да, конечно… я принесу тебе горячей воды, отогрей ноги, Нохьа, тебе еще стоять… ах… кто же… придумал…
Придумал… придумал? О чем она? Ох как хорошо… горячая вода. Сестренка, читаешь мысли… Зайна…
- Добавить?
- Нет, нет, Зайна, так достаточно… она горячая…
Горячая… спокойно… спокойно… совсем спокойно…
…семь дней… уже семь дней. Сегодня последний. Отец говорил три… а семь… все… закончилось. Закончилось. Теперь мы остались с самими собой. Без… отца… отец… отец! Письмо! Письмо… люди…
- Зайна, сядь-ка за стол, сестренка.
- Чаю?
- Да, можно.
…опять этот звук… снова дождь…
- Послушай, Зайна. Помнишь тех мужчин, которые тебе дали письмо?
- Да, я не хотела напоминать тебе, раз ты молчал.
- Расскажи мне. Опиши мне их. Как они выглядели?
- С виду обычные люди, трое. Только один был немного непохож, то есть… он отличался от них. Он стоял впереди, но молчал… двое говорили… они прочли дуа, а потом стали говорить, а он только кивнул в конце головой. Он был помоложе…
Помоложе… да. Я помню, как раз таки… действительно не похожий.
- Видимо, это был не чеченец.
- Не чеченец? Наверно… не могу сказать точно.
- Думаю, это так. А письмо дал тебе который?
- Тот, что с ним… тоже впереди стоял… это он сказал про отца.
Письмо… но что… дождь… снова стук по крыше… и свет от лампы. Он давит. Что же меня так угнетает? Письмо… да, вот оно… белая бумага. Мрачно. Мрачно. Мрачно! Словно черная, как та земля шесть дней назад. И дождь как в тот день… письмо. Что же меня пугает в тебе… она смотрит. Хочет сказать, я чувствую… нет… она дочь своего отца: будет молчать, пока я сам не открою… сам. Что же это… на ощупь обычная бумага, а вяжет руки как… но почему! Почему я… просто бумага! Что там может…
- Нохьа, уже поздно. Ты не против, если я лягу: день был длинный…
- Да, да, Зайна. Иди. Да будет благословенна твоя ночь.
- Спасибо, Нохьа, и твоя, да будет благословенна.
Она подумала, я хочу открыть наедине? Нет… ведь седьмой день… я бы сделал это раньше… белизна. Мрачная белизна… письмо… открой… открываю…
…я думал… только это? Я… и все, что ты хотел сказать мне, отец… это… вот это? Но… только…
«прости».
Но за что? Отец? За что тебя прощать… за чем эта бумага… только…
«прости».
В письме лишь только одно слово — «прости»… отец… я не понимаю…
…поздно… уже поздно… спать… завтра, все завтра… дождь…
- Доброе утро, Нохьа. Нохьа, извини, что так рано, но, к тебе пришли…
- пришли? Да, сейчас, я сейчас.
…пришли, наверно это… да нет. На кухне… я вижу… это… он
- Доброе утро, Нох.
***
Глава II. Иван Сергеевич.
О! Какое пасмурное утро… но ничто не испортит нам сегодня настроение! Сегодня особенный день… телефон… так рано?
- Ало, я слушаю.
- Доброе утро, Иван Сергеевич.
- Доброе.
- Иван Сергеевич, у нас немного изменился распорядок дня. У вас не получится поговорить с тем гражданином…
- Почему это? Он заболел: даже если так, не страшно, это не помеха. Если он только не умер, конечно.
Этой радости ему не получить, конечно.
- Нет, Иван, Сергеевич. Но другой… умер. Адам…
- Адам? Из села?
- Да, Иван Сергеевич.
Значит, тому все-таки повезло, хотя и не умер.
- Иван Сергеевич, мы собираемся на похороны… у него сын и дочь… взрослые… сын, вы понимаете?
- Да, да, я понял, что вы имеете в виду. Хорошо. Подъезжайте через час.
- Да, конечно. До встречи, Иван Сергеевич.
- Жду.
Тааак. Однако же. А как зовут… ну ладно, подъедет, выясню… так, синий или зеленый… пожалуй.. синий, конечно синий… ах, как хорошо! Прекрасно! Никогда еще не перепадало работать с зелеными… интересно, интересно. Очень интересно!
…вижу, вижу… можешь не махать рукой. Уже спускаюсь. Ключи. Так, внутреннюю оставим, сегодня не на долго…. первый день ведь… ступеньки опять в окурках! Ох уж эта молодежь. Какие времена, какое поколение!
- И снова здравствуйте.
- Доброе утро, Иван Сергеевич. Едем?
- Да, езжай… кстати, как молодого зовут?
- Его зовут Нохьа.
- Ноха? Хм… забавно. Отец – Адам, а сын – Ной. Очень забавно. Интересно, Адам нарочно так его назвал…
Адам, Ной… а где Ева?
- А мать у них, кажется, тоже умерла.
- Да, Иван Сергеевич. Уже давно как умерла.
- Мда.
Да… Адам и Ева – уже на том свете, остался только Ной. Забавно, очень даже. Как же по-библейски…
- Как зовут сестру?
- Зайна, Иван Сергеевич.
- Зайна? Зайна… на чеченское «жайна» похоже.
Зайна…
- Кажется, «красивая» с арабского…
- Вам виднее, Иван Сергеевич.
Да. Красивая. И на слово Писание похоже. Да еще и Ной. А потоп у нас где? А вот он… сутричка льет… 40 минут и 40 секунд как минимум…
- Приехали. Вон на той улице.
Значит, уже близко…
- Один уже ждет нас там, Иван Сергеевич.
- Хорошо. Тем лучше.
Сколько грязи кругом… село. Ну и местечко же ты выбрал, Адам… навес… ну что ж… пойдем… постоим… сколько знакомых лиц. Все здороваются глазами. Мда… ну что ж… постоим…
…так, процессия уже уходит.
- Люди сейчас пойдут вниз по улице, Иван Сергеевич. Тут мне передали кое-что от Адама для сына…
- Для сына?
- Да, Иван Сергеевич. Это просто одно слово, мы проверили.
- Одно слово? Не помню за Адамом краткость в письменном изложении. И что там?
- Одно слово «прости», Иван Сергеевич.
- «Прости»? однако ж…
За что это он прощения просит? Интересно… наверно за первородный грех… забавно… забавно.
- Ну, пойдем тогда, все втроем, отдадим письмо его дочери, а она уже передаст и Ною.
«прости»… Адам, ты просто талант! С твоим талантом писать… и «прости»… ох, ну конечно! Ты ведь и дождь не любил… а тут… интересно, интересно…
- Позовите Зайну.
Он позвал ее… женщины… а она… да, конечно, вот она. Удивительно, даже щурится как Адам. Точно она!
- АльхьамдулиЛлахIи… фатихьа…
- Зайна, это письмо твоей отец просил передать твоему брату, когда его не станет.
Интересно, когда Адам это написал… неужели он чувствовал?
- А кто вы?
- Мы его знакомые. Передашь письмо брату?
- Да, обязательно передам.
- Благодарю. Да помилует АллахI твоего отца.
- амин, спасибо.
- Да пребудет он в Раю, да помилует его АллахI.
- амин, благодарю.
…да… и правда Зайна… красивая. Ну что ж, говорить я не умею… а вот кивнуть… она поймет, да… потоп не то слово. Но ничего. Ничто не испортит нам сегодня настроение! Сегодня особенный день… зеленый… как хорошо… семь дней… только семь. А день не так уж и мрачен. Листва какая-то сочная под дождем, словно более насыщенные цвета… красота. И солнце из-за туч выбивается. Хороший день. И по грязи этой особо ходить не надо… тепло оделся… продуманно. Самогуманно… забавно… дождь очень легкий, почти не слышно как по земле бьет… почти… земля, желтая? Это что – глина?
- Иван Сергеевич, поедем дальше?
Глина… желтая…
- А, да, поедем дальше. Что у нас там… а, конечно, город… а второй?
- Он ненадолго задержится там. А дальше, как обычно, Иван Сергеевич.
- Хорошо. Трогай.
- Да, Иван Сергеевич.
Да. Наши с ним глаза сошлись, когда я увидел его. Красивый юноша. Сработаемся… семь… интересно, как у него с сельчанами… может его… однако ж не столь похож на отца. У этого какой-то покой. Адам… мда, сын-то у тебя благородного вида… хорошо, очень хорошо! Сработаемся… дождь… что-то мне тепло стало… плащ… да… шляпа… немного покачивает в машине… тянет в сон меня…
- Нам где-то 40-45 минут, верно?
- Да, за 40 управимся…
- Я подремлю тогда.
- Включить вам что-нибудь?
- Можно, давай нашу… хотя нет. На свое усмотрение…
…остановились?
- Приехали, Иван Сергеевич.
- Да, уже… быстро. Ну, пойдем…
Сегодня должны прийти со спального… микрорайон… ох как здесь чисто… и грязи нет. Цивилизация. Так… дверь… рад снова тебя видеть… волшебная дверь.
- Добрый день, Ваня, как твоя прогулка? Решил навестить нашего аксакала напоследок?
- Добрый день. Вы заметили…
- Дождь? Да, да. Забавно, не правда ли? Дождь!
- Да. Я тоже обратил внимание.
- Ну что ж. Что-то судьба забирает, что-то судьба отдает: когда к молодому?
- Наверно, стоит подождать?
- Верно. Семь… семь дней. А там сутричка можно будет в гости. Вы главное… бумажку отдали ему?
- Да, передали сестре…
- Зайна. Кажется, «красивая» с арабского. Ох уж этот мулла. Смешной был малый.
У него явно хорошее настроение. В городе дождь не такой как в селе. И глаза блестят. Интересно, что он ест на завтрак…
- Ну хорошо. Доложи мне после встречи. А пока ты свободен. Можешь заняться обычным делом.
- Да, конечно.
Сегодня парочка должна прийти… четверг. Так… один со спального… микрорайон… второй… а вот и моя дверь… табличка… Иван Сергеевич. Красота! Ну что ж… за работу… еще семь дней…
…телефон… так рано… ах, конечно.
- Да, я слушаю.
- Доброе утро, Иван Сергеевич.
- Да, доброе. К зеленому…
- Да, Иван Сергеевич. Я подъеду?
- Да, я жду.
- Хорошо, Иван Сергеевич.
Удивительно… это же… снова дождь… так… умыться… чайник? А… там, где и вчера…
время… можешь не махать рукой, вижу я тебя… тааак… ключи, плащ, шляпа… сегодня пораньше… тогда только внешнюю… ступеньки… а сегодня чисто… бабка с рассвета значит… дождь…
- Здравствуйте, Иван Сергеевич.
- Доброе, доброе. Ну что ж… к зеленому! В первый раз у меня такой случай. Хороший день, хороший!
- Рад, что вы в духе, а ведь дождь сегодня…
- Дождь – беда лишь для народа Ноя. Поехали…
…откуда эта мысль? Не понял я… ладно… интересно, а в Бога ты веришь… наверно, святая партия… мда… и кто… фанатик… интересно… дождь. Сегодня моросит. А вон солнце за облаками. Как будто бы и нет туч… хорошо, все ровно все хорошо… в голове ясно… погода хмурится напрасно… а какие цвета… столь густые окраски… блеск…
…уже эта улица… а вот и тот дом… без навеса.
- Приехали, Иван Сергеевич.
- Да. Ну что ж, пойдем, на встречу счастливой судьбе… пора созреть еще одному фрукту.
…ты иди, постучись и позови его… дверь… а вот и она… Красавица…
- Доброе утро, Нохь дома?
- Добро утро. Да, заходите… проходите на кухню. Я позову его, вы садитесь.
…интересная у вас кухня. Адам, славная у тебя дочь… Зайна… пол скрепит… кто-то идет… ах, это наш юный аксакал… зеленый, совсем зеленый… нет, на отца не похож… «прости»… откуда эта мысль? Ах… ну да… конечно… письмо… письмо… письмо…
- Доброе утро, Нох.
***
Глава III. Автор.
Этой ночью не стало Адама. Отца Нохьа и Зайны. Еще до рассвета начался дождь. Сначала моросило, а затем он немного усилился. Уважаемый среди своих односельчан Адам, был человеком лет 60 отроду. Был общительным человеком, люди приходили к нему за советом. Он был верующим человеком. В такое время… люди еще более пропитывались к нему почтением. Он вырастил хороших детей. Богобоязненных… честных…
Нохьа стоял среди людей, но смерть отца не томила его так, как это бывает с другими. Нет, он любил отца, даже более того, он почитал его, был благодарен ему. Видимо, отец так много и часто повторял, что эта жизнь временна, что она не стоит ничего по сравнению с тем, что ждет человека в вечности… что юноша, любящий и отца и помнящий его настояния, не заметно для себя пропитался спокойствием и покорностью воле… воле Бога… Воля. Это то, о чем так часто Адам рассказывал Нохьу: о праве выбора, о воле, которую дал Всевышний людям. Адам всегда говорил ему о необходимости выбирать правильный, правый путь… каким бы сложным и нереальным он не казался. «АллахI поможет», — говорил Адам… воля. Это то, чего не хватало тогда людям. Люди сами того не осознавая, становились, да и были предметом чужой воли… воли. Путь выбирал тот, у кого больше воли… не силы, не могущества, а воли. Желания!
Нохьа рассуждал о наставлениях отца. Адам рассказывал ему, что сразу после смерти завеса, которая всю жизнь стоит перед человеком, спадает, и он видит реальность: потусторонний мир. Хотя, потусторонним скорее следовало бы назвать этот мир, наполненный ложью и человеческими предрассудками… «теперь отец должен встретиться с ними», — думал про себя Нохьа. С ангелами могилы, которые должны были расспросить умершего о всей его жизни. И задать три главных вопроса… Кто… какая… кто… Нохьа был уверен, отец знает ответы на эти вопросы. «Все будет хорошо», — говорил он себе. Нохьа думал обо всем. Он думал о дожде. По удивительному совпадению, именно сегодня шел дождь… Адам всю жизнь не любил дождь. Он словно вызывал в нем раскаянье. «Дождь – это очищение, — говори Адам, — какой в этом толк, если не можешь очиститься»… он никогда не говорил это при детях… при людях… это говорил его внутренний голос… его совесть… воля… но, к своему и Нохьину удивлению, незадолго до смерти Адам вдруг осознал, что более не чувствует неприязни к дождю. Наоборот, он словно подарил ему какую-то душевную легкость. И чем «тягче» был дождь, чем больше было постукивания по земле или крыше дома, тем спокойнее ему становилось. Это был его последний дождь… дождь, который омоет его, очистит, укроет и обнимет его… этот дождь был милостью от АллахIа, как и всегда. Но на сей раз он сам почувствовал это…
На похоронах Нохьа увидел много людей. Но особенно его заинтересовали трое, совсем ему незнакомые. Один из них, как ему показалось, вообще был не чеченец. И действительно, это был не чеченец. Его звали Иван Сергеевич. Нохье еще предстояло познакомиться с этим человеком…
Отца нужно было похоронить до полудня, чтобы в полдень молящиеся могли совершить поклон перед Всемогущим. Похоронная процессия шла пешком по улице. Из-за дождя было много грязи. Она прилипала к ногам мужчин, их шаг становился более тяжелым и неаккуратным. Кто-то даже и не обращал внимания на это. Кто-то хотел побыстрее прийти домой, чтобы согреться, выпить горячий чай, посидеть в кругу семьи… Нохьа же думал… он думал об отце… он думал о сестре… он понимал, что теперь ему необходимо женить свою сестру, Зайну… он думал…
Вернувшись с кладбища, он подошел к сестре. Зайна сообщила Нохье, что неизвестные ей три человека выразили соболезнования в связи с кончиной отца и передали ей письмо для него. И это письмо оказалось каким-то испытанием для молодого Нохьа. Он словно предчувствовал что-то, что-то непонятное, необъяснимое… он знал, что письмо надо открыть. Не то чтобы он боялся написанного в письме: это было не так. Скорее сам факт того, что отец написал ему… почему? Что ты мог написать мне, и что могло побудить тебя сказать мне еще что-то? – эти вопросы терзали сердце Нохьа. Он был растерян. Однако, через семь дней, снова вспомнив о письме, про которое он забыл на все время похорон, он решился открыть его… и сердце Нохьи наполнилось еще большим недоумением, когда вместо текста, предложения или хотя бы фразы, он увидел написанным лишь одно слово… «прости»…
Было поздно. Утро ночи мудренее… Нохьа отправился спать, чтобы подумать о смысле слова этого письма… но жизнь сама решила ответить ему, не дожидаясь, пока он найдет ответ на этот вопрос сам…
***
Глава IV. Доброе утро.
- «Доброе утро, Ноха», — русской речью поздоровался с ним он… тот самый человек, на которого Нохьа обратил внимание во время похорон, в первый день. Это был один из тех трех незнакомцев. И это они передали Зайне письмо для него, — мои соболезнования, Ноха. Ваш отец был очень хорошим человеком», — добавил он. Нохьа стал медленно осознавать, что его отца с этим человеком связывала не только белая бумага – письмо -, но и что-то еще… что-то, чего он пока не знает.
- «Доброе утро, — ответил ему Нохьа, немного выходя из ступора, в который он на мгновение погрузился, — прошу вас, садитесь».
Тем временем Зайна начала ставить чай на стол.
Нохьа смотрел периодически то на собеседника, то на его спутника. Ну, и задал ему первый вопрос, который вполне справедливо возник в голове Нохьи… хотя мгновеньем позже он понял, что возрастная разница не могла допустить этого… а потому ответ был еще более странен, нежели вопрос…
- Вы служили с моим отцом?
- «Можно сказать и так», — ответил Иван Сергеевич. Но Нохьа такой ответ смутил.
Он внимательно разглядывал собеседника, стараясь не сходиться взглядами, чтобы не создать впечатление негатива или просто оскорбить человека. Он чувствовал, что что-то сдерживает его гостя, что-то не дает ему начать разговор с ним.
«Зайна, — подумал про себя Нохьа, — он не хочет говорить при ней». И действительно, посторонние не должны были присутствовать при этом разговоре. И даже Зайна не могла слышать это. Ей нужно было оставить их наедине.
- «Зайна, ты можешь идти, мы пока погорим с гостями». Зайна, посмотрев на брата, со взглядом, будто спрашивающим «что происходит, брат», покинула комнату.
- «Ты прав, — добавил Иван Сергеевич, — мы служили с вашим отцом. Только служба наша была необычна». После этих слов он сделал паузу и внимательно стал наблюдать за реакцией Нохьа. Однако, чистый сердцем и помыслами Нохьа до сих пор не понимал к чему ведет этот человек… «Меня зовут Иван Сергеевич», — продолжил собеседник. Было видно, что при всей своей опытности общения с людьми, в самых разных обстоятельствах, Иван Сергеевич мешкал. Мешкал не от того, что чего-то боялся… нет. Он что-то ощущал. Этот молодой юноша, где-то почти зрелый человек Нохьа, источал очень своеобразную энергетику. Его биополе было не таким, каким оно бывает у других «сослуживцев» Ивана Сергеевича. Причина вовсе не состояла в том, что Нохьа был молод. Нет. Это был человек. Человек. Настоящий человек. Такой, каким должен быть каждый: лучше него или немного хуже, но таким. Иван Сергеевич впервые должен был сообщить доселе постороннему человеку о том, какова была служба его отца и… собственно, «призвать» и его на эту… службу. Ивану Сергеевичу казалось, что это легко. Именно поэтому он был в духе: в духе и семь дней назад, когда узнал, что Адама не стало, и сегодня, когда предвкушал встречу с «зеленым». Скорее всего, с другим ему было бы просто… но этот юноша…
«Этот юноша, — продолжал Иван Сергеевич про себя, — этот юноша… не думал, что что-то сможет смутить меня. Его светлое лицо. Молодость? Наивность? Нет… нет, нет! Это другое! Адам, твой ли это сын! Ладно… соберись, Ваня, первый орех всегда крепче второго»…
- «В чем же состояла необычность этой службы?» – переспросил его Нохьа.
- «Ноха, — продолжил Иван Сергеевич, — вы ведь понимаете, что мы живем в огромной стране? В стране, у которой много врагов и мало союзников. И, прежде всего, врагов внутри нее самой?»
- «Да, я это понимаю», — ответил Нохьа. А Иван Сергеевич, начав с этой довольно простовато банальной ноты, постепенно пытался устроить так, чтобы юноша сам пришел к мысли и осознал, в чем состоит суть этой государственной службы…
- «В условиях столь большой страны очень важно, чтобы мы – защитники нашего отечества, добросовестные граждане, — немного дав акценту на слове добросовестные, продолжил Иван Сергеевич, — участвовали в защите государства не только на границе, но и в тылу»… Здесь «госработник» сделал паузу…
Между тем в голове Нохьи стала созревать какая-то мысль. Еще очень-очень далекая, не осознаваемая им, но растущая по мере того, как Иван Сергеевич молчал и пристально смотрел ему в глаза, совсем чуть-чуть, почти незаметно сдвинув брови…
- «В тылу?» – вырвалось у Нохьи.
- «Да, в тылу, среди людей», — уточнил гость.
Товарищ, явившийся вместе с Иваном Сергеевичем молчал. Он лишь внимательно наблюдал за юношей, за его реакцией. И потому, как постепенно с ускорением начинали бегать его глаза, он видел, что Нохьа начинает понимать суть государственной службы, о которой говорит Иван Сергеевич, но еще неосознанно.
- «Послушай, Нох, в этом нет ничего безнравственного… и…»
С этого момента Нохьа уже ничего не слышал. Это «и…» было последним, что уложилось в голове молодого человека. Он был в другом мире, измерении, пространстве… уши начали свистеть, что-то словно приближалось к нему издалека: стремительно, убыстряя свой ход и усиливая шум. На руках чувствовалась почти невидимая дрожь: это сердце, пульс участился и учащался далее: кровь согрела его так, что ему стало душно находиться в комнате. Это было естественно, это было закономерно, это было осознание…
«Не может быть!»… Автоматная очередь «не может быть!»… нет… это не возможно! Отец… нет… это невозможно…
- «Это… невозможно…», — подавленным тихим голосом ответил Нохьа как раз в тот момент, когда второй, тот, что молчал, протянул собеседнику юноши какую-то папку.
- «Взгляни», — холодно произнес Иван Сергеевич, приподнимая брови, как бы говоря «вот, пожалуйста». Теперь он уже не был столь напряжен. Иван Сергеевич преодолел тот барьер, который возник перед ним, сделав так, что Нохьа сам понял суть службы отца. Теперь он был столь же холоден и краток, и тактичен, как это бывает при беседе с сослуживцами.
Нохьа не верил своим глазам – это было дело его отца. Здесь были и «отчеты» отца о проделанной «работе», и его фотографии, и характеристика. За пять-десять минут он узнал того своего отца, который ему не был знаком никогда. Он не верил своим глазам. Вернее, не хотел верить. В какой-то момент он почувствовал комок в горле, словно он вот-вот заплачет горьким взрыдом.
- «Теперь ты знаешь одну правду, — продолжил собеседник, — но есть еще и вторая. Ноха, это система, этой системе очень много лет, и работает она безотказно. Она… работает, Ноха. И вам тоже придется стать частью этой системы»…
Нохьа резко поднял глаза, и Иван Сергеевич увидел уже не юношу с прозрачным взглядом, но человека, чьи глаза скорее говорили о глубокой старости. Этот взгляд был ему хорошо знаком. Он часто видел его в глазах тех, кто становился предметом «работы» его сослуживцев. Или… вернее сказать, результатом… Нохьа мог только слушать, комок еще не отступил с его горла…
- «Нох, — продолжил Иван Сергеевич, — так было всегда. После смерти отца или даже до того, сыновья становились «наследниками». Они продолжали дело отца и… вы знаете. Ведь у этого есть и много положительных сторон. Тебе гарантирована хорошая карьера»…
…«Прости» — опять, ни с того ни с сего возникла мысль в голове Ивана Сергеевича. «Прости? Откуда это? – думал он про себя, — прости. Прости! Ну конечно. Вот что он имел ввиду в том письме!» — поймал себя на мысли госслужащий.
…«прости, — возникло в голове Нохьи, — прости… прости… прости. Так вот ты о чем, отец. Отееец… как же так, отец… как же так…
Теперь они оба стали слышать постукивание капель дождя по крыше… Ивану Сергеевичу оно казалось еле слышным, даже приятным. Он был горд собой и своей миссией. Ему начинало нравиться происходящее. Это был новый опыт, новые ощущения. Ему казалось, нет, он чувствовал беспомощность этого юноши перед ним, безвыходность… как обычно, погода не казалась ему столь мрачной. «Проблески солнца» казалось ему, когда тучи просто становились менее густыми…
Нохьа не слышал это постукивание: он его ощущал. Ему казалось, что каждая капля стучит по голове… вода отягчала его движение. На улице, как виделось, кромешная тьма… это кровь, пробегавшая по глазным капиллярам…
- «Если я откажусь», — проговорил Нохьа. И не понятно, то ли это был вопрос, то ли еще что-то…
- «Боюсь, это не возможно, — поправил Иван Сергеевич, — я повторю, Ноха, это система. Не мы с тобой ее придумали, не нам с тобой ее менять. Если ты откажешься… тебе ведь не нужны нехорошие слухи о твоем отце и прочие неприятности, не так ли… Сегодня пятница, Ноха. Приходи ко мне в город, в понедельник. Там мы обсудим твои обязанности и прочее. Не думай, Ноха, просто прими это. Это естественно. Тебе не будет одиноко. Ты будешь знать остальных своих сослуживцев. Если ты будешь работать правильно, тебя будут уважать… как твоего отца…»…
«Про отца я зря, не сейчас надо было», — подумал Иван Сергеевич.
«…отца… как отца, — гневно вопрошал про себя Нохьа, — так тебя за это уважали?».
- «Ладно, Ноха. Закончим сегодня. Папку я заберу. В любой момент ты сможешь посмотреть ее в городе. А сейчас отдыхай. Семь дней – это не много, да и не мало. Отдыхай».
С этими словами они поднялись и двинулись в сторону коридора. А там уже была и дверь…
***
Глава V. Последний дождь.
По дороге домой, в машине, Иван Сергеевич рассуждал о случившемся. О разном. Он думал, почему Адам назвал своего сына Ноем. Ему была хорошо известна библейская история потопа, где один лишь Ной и его семейство спаслись в ковчеге, а народ, погрязший в грехе и неверии, погиб и погрузился в толщу воды.
«Неужели ты на это надеялся, Адам? — думал Иван Сергеевич, — ты и правда надеялся, что он подобно Ною спасется сам? А семья — это сестра, да? Для этого как минимум должен случиться потоп! Потоп… вода… опять дождь идет… ничего, ничего»…
Иван Сергеевич анализировал свой первый опыт «вербовки» работника. Откровенно говоря, эта работа представляла собой не только доносы, но и простое общение с людьми, чтобы знать, что в народе творится. Периодически нужно было приходить в город к уважаемому Ивану Сергеевичу, который, в свою очередь, иногда мог состряпать какой-нибудь отчет и передать его вышестоящим. Доходило и до крайностей. Да и что тут странного, разве в наше время крайность – это странность? Иван Сергеевич был доволен собой. Он уже планировал разговор, который должен состояться у него с Нохьом, думал, что посоветовать в столь нелегкой профессии служителя отечеству… а дождь усиливался… дождь усиливался, и уже даже Ивану Сергеевичу он не казался столь безобидным, как раньше…
Тем временем Нохьа сидел и пытался навести порядок в своей голове. И если бы не Зайна… если бы не сестра, он непременно начал бы плакать, горько плакать и завывать подобно волку, воющему на луну во время полнолуния. Заботливый взгляд сестры, который в какой-то степени заменял ему взгляд матери, рано ушедшей из жизни, постепенно внушал ему спокойство… Зайна видела это, она понимала, что разговор с тем мужчиной не был приятен ее брату, хоть он и пытался скрыть это изо всех сил. Он не мог допустить, чтобы сестра знала о том, что произошло. Он не беспокоился о том, слышала она их или нет: Зайна была хорошей мусульманкой… отец.. хорошо ее воспитал… она лишь смотрела на него, молча, наблюдая за его движениями, и вслушиваясь в его осторожное дыхание…
«Отец… — пронеслось в голове Нохьа, — как же так. Как же так. Вот почему ты говорил, что если ночью в селе у кого-то горит свет, значит кто-то либо пишет стихи, либо строчит донос… не тебе ли было это знать, отец. Отец… Адам! Как же это! Ты ведь… «прости». Вот оно. Вот почему я так боялся этого письма…».
Нохьа долго думал о том, что говорил ему отец. И он вновь вспомнил главное, то, что Адам говорил ему часто: во-ля. Воля.
«Воля! Не потому ли ты говорил мне это. Не потому ли ты говорил о необходимости выбора правого пути?! Ну а что ж ты сам? Да… конечно… учить тому, в чем сам совершил ошибку… ты предостерегал меня от того, что сделал сам. Тебе не хватило воли. И чужая воля поглотила тебя, отец! Как же так! Я не могу… не могу! Не могу…»
- «Нохьа, — нарушила тишину Зайна, — знаешь, что говорил мне отец? Он говорил, что Всевышний создал человека с правом выбора. Каждый волен поступать так, как он хочет. И в конечном итоге, все зависит от того, чье желание будет сильнее»… Зайна сказала это интуитивно. Она почувствовала, что ее брат не просто вспоминает прошлое, но что-то решает для себя, обдумывает. Зайна слышала эти слова не так часто, как Нохьа. Но и она хорошо запомнила их. «Ты – Нохьа, сын Адама, — добавила она, — помни это». Эти слова сестры открыли ему смысловую цепочку, оставленную отцом своему сыну. Всё, почти все говорило о том, что отец попытался уберечь своего сына от «наследия», которое ему, как и тысячам других осталось от отца.
«Вот почему он назвал меня Нохьой, — рассуждал юноша, — пророк Нохь, которого спас Господь… Нохьа и его семью от коварства и греха их народа… Воля и выбор, правый путь, о которых так часто твердил мне отец… о отец… что же ты оставил мне после себя…».
Нохь обнял сестру, поцеловал ее, посмотрел ей в глаза и улыбнулся. И даже столь легкая, даже невпечатлительная улыбка показалась Зайне такой чувственной, что ее настороженное состояние мгновенно сменилось радостью. Она вновь обняла брата. Сказала, что очень любит его и ценит, поцеловала в ответ в правую щеку, где у него появилась ямка от улыбки, и с его молчаливого согласия вышла во двор заниматься домашними делами…
Нохь знал точно, он не пойдет на это. Чтобы не случилось, он не может пойти на это. «Мне этого не простят, — думал он, — я себе не прощу, сестра не простит, народ не простит. Преславен Всевышний! Господь не простит!». Он окончательно решил во что бы то ни стало отказаться от этого «наследия», даже если ему придется умереть или лишиться свободы. «Но Зайна, — вдруг промелькнуло в голове, — Зайна… замужество! Замуж… я должен позаботиться о ней… замуж, я должен отдать ее замуж»… эти мысли долго терзали его. Он пытался предположить, что его ожидает после отказа. Чем это может обернуться. У кого можно оставить сестру, на кого ее можно поручить, если что-то случится. «Если они расскажут об отце, если распространят слухи, — рассуждал он, — то… что тогда? Люди… Они должны понять! Ведь я все равно не пошел на поводу… разве это не должно вызвать их уважение?! Хотя бы снисхождение. Честь… честь! Ей ведь замуж… о Всевышний… помоги… помоги…»…
——-
…Понедельник наступил удивительно скоро. Сутра дождь шел ни слишком сильно, ни слабо. Но он шел… стуча по крыше машины. Нохьа ехал в город попутками. У него было еще время подумать, что он все-таки скажет. Сердце этого юноши переживало то, что могло бы убить другого человека. Это были война и пламя. Огонь сжигал его изнутри… он был в замешательстве…
И вот он приехал в город. Здание, в котором его ожидал Иван Сергеевич, напоминало ему черную гору прямоугольной формы. Дождь усиливался. В такой темноте, из-за густых туч все могло показаться черным. Но это было нечто другое… эта темнота исходила не от облаков, она источалась домом, этим каменным строением, оплотом хищничества и греха, который был так ненавистен Нохье. Медленным шагом, промокнув от дождя, и все равно не спеша, он шел к двери здания… «воля… воля… воля! Воля! – кричало сердце юноши, — ты волен! Ты сам можешь сделать выбор!». Все нравоучения отца за эти считанные секунды пробежали в его сознании… «нет, я должен… что бы ни случилось… волен. Я волен! Клянусь АллахIом! Я сделаю это»…
Он вошел в здание. Дождь. Стало лить, как из ведра… в пустом коридоре стоял только он… этот человек, которого ему лучше было не встречать никогда… Иван Сергеевич смотрел в окно, наблюдая за стихией, начавшей бушевать снаружи. Из-за ветра и ливня на втором этаже разбилось стекло. Порывистый ветер вот-вот мог сорвать крышу двухэтажного дома. Иван Сергеевич обернулся назад и увидел фигуру промокшего насквозь Нохьа.
- «Не из-за твоего ли приезда так разбушевалась погода? – с легким сарказмом сказал Иван Сергеевич, — твое имя словно притягивает к себе дождь. Ты не заметил?» Проговорив это, Иван Сергеевич, сам для себя открыл, что он невольно начинает верить в это… эта случайная шутка породила в нем целый ряд мыслей… холодный, даже немного невменяемый взгляд Нохьи вызвал легкую дрожь, пробежавшуюся по телу: это не был страх. Нет. Скорее, он прочувствовал то, что переживал сейчас Нохьа, взглянув в его холодные глаза.
- «Я не сделаю этого», — через силу проговорил Нохьа.
- «Не сделаешь чего?» — переспросил Иван Сергеевич.
- «Я не стану работать на вас!» — вполголоса сказал юноша.
- «Что? У тебя нет выбора. Я не спрашиваю тебя, — грубо утвердил «госслужащий», — ты не волен чего-либо изменить, молодой человек».
- «Воля. Воля. Именно! – повышая голос, ответил юноша, – воля! Как раз таки ей я могу распоряжаться! Каждый волен поступать так, как хочет! У каждого есть выбор! Мой выбор – это свобода, даже если придется жить в клетке!» – уверенно закончил Нохьа.
Дальнейшая пауза, наступившая в их диалоге, напоминала скорее не тишину, а ядерный грохот! Вперемешку с бешеным шумом дождя и ударами капель по крыше, гнев Ивана Сергеевича, показавшийся в выражении его лица, казался истерическим криком молчания. Это безмолвие, казалось, было громче симфонического оркестра на майском параде. Его сдвинувшиеся брови, темнота и пустота в коридоре усиливали напряженную атмосферу. Еще чуть-чуть и уже молнии рассекали бы по помещению. Здесь были другие, не грозовые тучи, но тучи неудержимого гнева…
«Да как он смеет!» — вопрошал Иван Сергеевич в своем молчании…
…Это безмолвие нарушил странный шум, донесшийся сверху, откуда через секунд 20-30 ручьем полилась вода вниз по ступенькам. Крыша дома не выдержала столь сильного порывистого ветра, который разбросал обветшалый шифер. Видимо ветер поднял что-то тяжелое или раскачал стоящие вокруг дома деревья так сильно, что ствол дерева раскачался либо сломался, ударяясь о крышу дома…
Нохьа не стал более нарушать это безмолвие: он стремительно направился в сторону двери, чтобы немедленно покинуть здание. Все, что нужно было сказать, он сказал. Выбор был сделан.
Иван Сергеевич стал долго смотреть на воду, ручьем бегущую по лестнице вниз к двери, из которой только что вышел Нохьа.
«А вот и потоп», — промелькнуло в голове у Ивана Сергеевича, и тут же он начал громко смеяться так, что даже сбежавшиеся из-за дождевого потока работники с недоумением наблюдали за хохотом уважаемого Ивана Сергеевича, стоявшего посреди мокрого коридора. «Вот и потоп, — снова проговорил про себя, — забавно… забавно. Что же ты за человек… Ной». И вновь смех стал одолевать госслужащего. Он еще долго наблюдал за струей воды, идущей по лестнице, а потом наблюдал за дверью… «Истинный сын своего отца, — подумал Иван Сергеевич, — Ной, сын Адама»…
Нохьа шел по улице, под дождем, медленно, никого не замечая. Где-то минут через пять дождь стих. Ветер перестал дуть. Теперь снова слышно было легкое постукивание капель по земле, воде, листьям, асфальту… но теперь, к своему удивлению, Нохьа понял, что этот дождь словно подарил ему легкость. Этот дождь оказал услугу юноше, он очистился телом и душой. Ничто уже не печалило его. Он медленно шел по тротуару и думал о своей сестре. Ему нужно было позаботиться о ней, ему нужно было выдать ее замуж…