Этот год буквально спрессовал меня бытом, вечное «надо» то и дело откладывало поездку в город к друзьям. Осень, приняв эстафету от лета, пугая ранними холодами, загоняла скоростной подготовкой к зиме. В последние годы зима и в январе не торопилась, а тут вдруг в конце октября.
Лишь в декабре все пошло своим ходом. Вот уже несколько дней, как светило солнце, серебря белые шубы деревьев. Тропинки расчищены, трасса чистая и сухая, все звало к друзьям, и я поехала.
Я в Питере! Питер тот редкий друг, к которому всегда ты, он же никогда к тебе, но всегда в тебе. Целый день мы с друзьями гуляли по городу, наслаждаясь вековым дыханием гранитных набережных, и неустанно восхищаясь столь же вековой архитектурой. К всеобщей радости пошел снег густой, мягкий, одевая город в особую нежную кисею. Привычная для меня тревога, было, скребнула по душе. «Опять лопату в руки, ай, выше крыши не насыплет». Меж тем, решила ехать не вечером следующего дня, как предполагала, а утром.
Снег шел всю ночь и довольно густой, однако дорожные службы Питера успешно с ним справлялись, во всяком случае, я без проблем добралась до автовокзала.
Счастливая, выдохнувшая бытовую усталость в серый гранит, не чувствуя тяжести двух тяжеленных сумок, подхожу к кассам. Смотрю расписание, ура, автобус через десять минут. Но тут глаза выхватывают маленькое объявление, автобусы, именно на мое направление, отменены, аж на три дня вперед. «Опа?!» Статуей застываю на площади, пытаясь представить, что у нас загородом, если на три дня вперед? Воображения не хватает. Снег своей беспрерывностью раздражает и пугает. Что делать? Обратно к друзьям, они все на работе, да и чего ждать? Окончания трех дней? Одно хорошо, времени для растерянности навалом. Чтобы ни думалось, а ничего думалось, ибо утром на работу. Впрочем, думалось, точнее пульсировало – домой, домой! А как? Машинально похлопываю себя по карманам, брякнула мелочь. Идея – такси. Прикидываю возможности – слабые, очень слабые. В конце концов доеду до дома, а там отдам недостающее, неделю другую на кашах, не привыкать.
Робко подхожу к такси, робко обращаюсь. Мне так же робко: четыре тысячи! «Черт!» Отступаю. Внезапно: «Дур - ра! Электричка!» И уже не мысль, лихорадка – коль автобусы не ходят, до районного поселка ехать бесполезно, от него до меня еще километров двадцать, и на тех же автобусах, которые отменены. Надо ехать до своей железнодорожной станции, пять кэмэ, не двадцать, как-нибудь и пешком дойду, во всяком случае, практически дома.
И я на вокзал на вспыхнувшей надежде. Поднимаюсь на платформу, иду к кассам. Ура, электричка через десять минут! Но тут в глаза маленькое объявление: электричка будет только через четыре часа. Задумываюсь. Радостно, что не через четыре дня, радостно, что идет. Дальше мозговой ступор.
Рядом разговор по мобиле, мужика в черном пальто, мужик явно под шафе, ухо уловило знакомое название поселка, от меня оно где-то в сорока километрах, напряженно прислушиваюсь. «Тут полный кабзец, не на чем уехать…Чё-чё? Отрезаны? Офигеть, столько и не бывает! Е – мое! Когда обещают-то? Охренеть можно! Ну, тогда я возвращаюсь, звякнешь, когда прочистят».
Догадываюсь, снега много, насколько представить не в силах, хотя происходящее говорит само за себя. Что делать? Ехать? А что у нас? Пять кэмэ в целик? За полдня дороги-то прочистят? Или? На работе поймут, дом не поймет, кошка не поймет, оставшаяся на улице. Как она там? Наверняка укроется в сарае, и все же. При всей неясности, и не без некоторого предчувствия ночи где-нибудь в сугробе, решаюсь – еду! То есть жду, сейчас девять утра. К вечеру, возможно, и доберусь домой.
На платформе есть где сидеть, но холодно. В метро тепло, но сидеть негде. Вот и курсирую туда, сюда. Платформа все сужается и сужается от наплыва потерянных и злых пассажиров. Время же, хоть и тянется, к счастью, на месте не стоит. До прихода поезда остается час. Радость смешивается с тревогой, нарастает реальная опасность - не сесть. Платформа в ропщущем гуле: на природу, сошедшую с ума, на плохую работу всех государственных служб и, конечно же, на правительство, коему нет дела до простого народа. Кто-то и меня пытается вовлечь во всеобщий ропот. Мне же куда важнее – когда пройдет снег, и когда придет электричка, и придет ли вообще.
И тут по рупору: электропоезд задерживается на неопределенное время. Гул усиливается. Курсировать из тепла в холод становится опасно, можно действительно не сесть. Забиваю место на платформе, пусть злится ветер, пусть бьет в лицо снег, пусть мерзнут ноги, но буду стоять до победного.
Положенный час прошел, и еще накинутый час прошел, и вдруг недовольный гул сменяется радостью. Показалась долгожданная зеленая улыбающаяся морда. Казалось, сама платформа закачалась. Теперь задача сначала устоять, чтобы случайно не скинули под поезд, затем, хотя бы втолкнуться в вагон, конечно при этом бы хотелось еще и сесть. Для этого необходимо поймать двери, и тогда тебя просто внесут, не поймаешь, вынесут.
Электричка, скрепя, пыхтя, медленно подходит, одна дверь мимо, другая, третья. Пассажиры, готовы поезд руками остановить, наконец поезд издал выдох - стоп. Я в ребре с дверью, в общем-то угадала, тут главное вовремя нырнуть в тамбур, нет, главное захлопнуть совесть. К счастью, рядом ни детей, ни пожилых. Мне не приходится искушать совесть, как только дверь открылась, сдавленную со всех сторон, меня просто выплевывают в тамбур. Ва-у! Тепло, сижу у окна, хотя последнее особого значения не имеет, скоро будет темно. Через минуту вагон заполнен, даже одиночные места есть.
Спустя пять часов: толчок, движение, жизнь! Едем.
У пассажиров повеселели лица. Однако вскоре поезд встал, улыбки с лиц сошли. Так и ехали, толчок, движение, стоп, чем дальше от города, тем дольше стоп. За окном давно стемнело.
Станция, мало кто не к окнам. Каждый раз вопрос: сколько? Свет фонарей по-своему измеряет толщину снега, вернее отмечает, кажется, перед глазами расстелено огромное пуховое одеяло, тщательно сбитое.
Вот выходит старушка с коляской, растеряно оглядывается, некуда поставить коляску. Ставит в сугроб, коляска не едет. За ней идет мужчина средних лет, он просто таранит сугробы, старушка, опять же от растерянности, садится, пропуская. Мужчина молча, и не глядя, в одну руку коляску, под другую старушку. За ними остальные, словно по тонкой доске, балансируют руками, в снег отчего-то никому не хочется. А вот женщина смело в снег, причем еще сиденье себе подмяла, верное решение, переждать отхода поезда.
Я же, глядя на растерянно выходящих пассажиров, думаю не о том, как мне пройти пять кэмэ. Несмотря на беспрерывный снег, дороги за день, как-то да прочистят. А вот ко мне, это где-то метров двести от шоссе, уж точно никто не прочистит. Если у меня так, как вижу на платформах, во всяком случае, пройти можно, а если больше, и метель к тому же усиливается... Однако сперва нужно доехать. Черепаха ползет быстрее, чем мы едем. Все же едем.
Это какую станцию объявили? Ха, следующая - моя!
Люди двинулись в тамбур, двинулась и я. Тут поезд вздрогнул, вздохнул и замер. Стоим пять минут, десять, полчаса. Нас в тамбуре человек семь, и один мужчина, ни то прикрывает дверь, ни то оберегает от нас женщин. И он же: «Бабы, каких – то двух метров не доехали, хрен знает, может до утра простим, может сиганем по- старинке?»
В далекие времена, когда ходил паровик, у нас он не останавливался, но замедлял ход, и люди просто выпрыгивали, бывало, и бились, откосы у нас крутые. Переглядываемся, а что? Пыхтение поезда перебивает безумно блуждающую мысль, потолкавшись взад–вперед, он подползает к перрону. Машинально смотрю на часы, е-мое, двенадцать часов добираюсь, и еще не добралась! Кульминационный момент лишь нарастает.
С шипением двери открываются. Снега до половины тамбура. Мужик мнется на месте, не зная, как выйти. «Чего застрял-то! Сам махнуть хотел!» - затревожились женщины. «Да тут некуда!» «Хотел махнуть, вот и махай!» Женщины, то есть мы, в страхе еще, Бог знает куда уехать, выталкиваем мужика в снег, и сами, как десантницы, в белую неизвестность. Мужик, выкарабкиваясь из сугроба: «Вы че бабы, спятили, я же разбиться мог!» «Перинка, правда, холодновата, но пух и только! Для тебя и постелили». Меж тем поезд скрывается за поворотом. Женщины мужику: «Ну, первопроходец, не отступай, вперед, а мы за тобой по привычке». Смех деревья, кажется, разносят по всей округе. Идем цепочкой, доходим до конца платформы, мужик вновь тормозит. Ступенек не видно. «Не дрейфь, на мягком месте, мы с тобой!» Дружески поддерживаем мужика. «Да вы чего, бабы, у меня от задницы ничего не останется!» «А перинка на что!» И вновь, но уже аккуратненько, подталкиваем мужика, как снегоуборочную доску. Тем же путем и мы, и никто ступенек мягким местом не сосчитал. Выехали, к всеобщему удивлению, обнаружили худо-бедно протоптанную тропинку. Больше она упиралась прямо в дорогу и уже прочищенную. Только дорогой это трудно назвать, скорее снежный туннель.
Обрадованные, практически бежим, бегу и я, несмотря на тяжеленные сумки. Народ потихоньку отсеивается. В поселок я вошла одна. Тишина, вокруг ни одной живой души.
На одном дыхании, пока еще, подхожу к арке. А здесь светопреставление. На подъеме застывшие фуры, надежно заметены, в сугробах легковушки, в центре автобус, милицейские машины, все светится, гудит, и только единственный тракторенок пыхтит, мечется от одних к другим, нагребая вокруг горы снега. Теперь понимаю, почему автобусы отменили сразу на три дня.
Наконец чувствую усталость, ставлю сумки, передыхаю, еще рывок в два кэмэ. Пытаюсь оценить обстановку. Центральное шоссе даже не туннель, горный серпантин, и такое же узкое – в одну легковушку. Горы снега поражают и пугают, они даже выше человеческого роста. Неужели их нагреб этот несчастный тракторенок? Бывали на моем веку снегопады, но такие!
Пока передыхаю, откуда-то вынырнула легковушка, едет медленно, настороженно, но чуть в сторону, и в сугроб, так кабиной и вписалась – «подснежник» готов. К легковушке менты, гаишники, вытаскивают из машины недоумевающего водителя, дружески похлопывают по плечам.
Что ж, тут своя жизнь, а мне идти надо. Сумки в руки и вперед. Иду, слышу сзади вновь легковушка, отходить только в сугроб. А если и эту завернет, аккурат на меня, лезу как можно выше. Легковушка уверенно проезжает, выбираюсь, проваливаюсь по пояс вместе с сумками, вылезаю лишь на злости. Устала, от пота вся мокрая, снег еще и в лицо бьет, ноги мокрые, сумки неподъемные, а еще переть и переть! И времени уже двенадцатый час! Выгреблась, кое-как отряхнулась, вперед. Но двух шагов не прошла, очередная легковушка. Опять в сугроб. На этот раз и отряхиваться не стала, однако решила идти прямо посредине. Хотят пусть давят, хотят пусть подвозят. И диво дивное, не гудят, не ругают, осторожно, не спеша, объезжают.
Наконец мой поворот, я почти дома! Без передышки последнего выдоха не одолеть. Стою, отдыхаю, заодно оцениваю обстановку. Передо мной гладкое ровное белое одеяло. С дороги даже не страшит, вокруг все же деревья, и на глаз намело не многим выше колена. И не такие сугробы бороздила. Пока выдыхаю, неожиданно останавливается милицейская машина. Предложили подвести, я улыбаясь, указываю на свою дорогу. «Увы, у нас не снегоход, - сочувственно улыбаются менты. – Вам еще далеко?» «Метров двести». «Сейчас это много, ну счастливо вам целинница».
Единственная отзывчивость не вдохновила, размягчила. Как бы ни было, а здесь не останешься. Решаю таранить целину, сложно, но если не спеша, с передыхом, ничего. Вступаю и, словно в воду, по грудь погружаюсь. Секундное замешательство. Сумки крепко сжаты в руках, тараню всем телом. И полметра не прошла, понимаю, невозможно, я, еще сумки, не выходит. А как? Переступать ногами, выше головы ног не поднять, таранить, словно ковшом, и до утра не протаранюсь, если вообще не сдохну. Один выход – брасом. Уже плевать что в сумках, что выльется, рассыплется, задача одна – любым способом – до дома. Насколько сил и возможности хватает, кидаю сумки вперед, не очень-то далеко. Гребу руками, проталкиваюсь ногами, жму телом, несколько метров преодолено. Вновь кидаю, вновь не то плыву, не то ползу. И еще... За сумками уже следом шарф, шапка, гребу, собираю.
Все! Дыхалки нет, сил нет, по спине пот ручьями, ноги, от растаявшего снега в сапогах, начинают мерзнуть. Сижу. Подумываю уже на легке до дома брасом ли или еще как, а потом... От потом передернуло. Утром еще на работу, в сущности опять в плавь, хотя и по проторенному курсу, на три дороги меня не хватит!
Добираюсь до сумок, пока еще прежний маневр, вдохновляет поворот, от него уже и моя калитка видна. Очередные броски, полудвижения, и одна нога уходит куда-то в пустоту, я проваливаюсь по самое горло, снег тотчас меня уплотняет. Мизинцем не могу пошевелить, и оттого что зажало, и от невероятной усталости, а калитка всего-то в каких – то пятидесяти метрах, может и меньше, до сих пор телом не приходилось мерить привычное расстояние.
Ну, думаю, хана, так и замерзну, глядя на калитку. Дом выхолостится холодом, не протопишь. Кошка, если не замерзнет, сдохнет с голоду, а я к весне в снеговика превращусь. Перспективка, и все из-за того, что дурь здравомыслие переспорила.
Однако превратиться в снеговика, когда дом вот он! Пытаюсь пошевелиться, чувствую, как-то ноги переплелись. Ни ног, ни рук не освободить. Напрягаюсь изо всех сил, пытаюсь телом уминать снег, счастье мягкий, вот уже и рукой поработать можно, голову тоже в работу.
Живу, явно живу, руки на свободе, вот только ноги, фиг знает, как они там закрутились: тащу одну, никак, другую – больно. В узел они что ли там завязались! Предполагаю, что скорее между сучьями застряли. Между чем бы ни застряли, как освободить – то! Ничего не остается, как окоп вокруг себя рыть, и рою, а что делать, калитка-то вон! Взгляд на калитку, и руки, голова, тело – в рьяной работе, почти в остервенелой. Ага, одна ступня пошла, теперь можно и на колени, немного больно выворачивать ноги, ерунда, так, теперь падаем на бок, слегка переваливаемся, еще, еще, наконец звездочка на снегу.
Дальше ни тараньем, ни брасом нет сил. А пробираться надо! Кидаю сумки, совсем недалеко, ложусь на снег, ползу по-пластунски. Это более удачливый маневр, но очень медленный, его и придерживаюсь, после каждого рывка – передых.
Три метра до калитки, два, о... и тут я лихорадочно вспоминаю, куда открывается калитка, если на меня, хана, ни отрыть, ни через забор перелезть. Один! Держусь за столб! Вау, калитка от меня! На одном вдохновении через забор: сумки, шарф, шапку и пальто.
Толкаю калитку, чуть поддалась. Ага! Начинаю нервно капать, толкать, вроде пролезу. Пролезаю змеей, голова – дома, теперь плечи... И тут раздается дикое, совсем несвойственное для моей молчаливой кошки – «Мя – я – ай!» «Подожди немного, сейчас доползу! - кричу я». Она отвечает: «Мяй, мяй!» В ее голосе радость и нетерпение. Ползу, тараню, рою, плыву, сумки и шмотки уже не кидаются, ползут то впереди то сзади.
Но, кажется, могу оглядеться. Вместо сарая огромная снежная гора, колодца нет и вообще вокруг равнина. Вижу у крыльца кошку. Она, конечно же, спряталась в сарае, удивительно другое, она от сарая, вдоль крыльца протоптала кошачью тропинку, вероятно, чтобы меня выглядывать. Увидев меня, она рванула ко мне. «Стой! – кричу, - провалишься!» Поздно, она с своей уплотненной тропиночки со всего размаха в снег, через секунду, даже ушей не видно.
Развиваю скорость, достаю кошку, она же с рук к дому, давай мне тропинку протаптывать. «Да стой же ты, сейчас вместе доползем!» И ползем, кошка под одним боком, впереди шапка и шарф, с другого бока на пальто сумки едут. Поднимаем головы, чудо чудное, на крыльце дома сантиметров десять снега! Не верю. Не верю и тому, что открываю замок, что вхожу, с кошкой входим. Она к мискам, я на последнем издыхании переодеваться, ибо до нитки мокрая. Одежда холодная, но сухая. Дальше в кресло, сил даже затопить не осталось. Полчаса трупом, с неверием – добралась! Время – два ночи.
Еще через полчаса, в доме запела печка, а я лопату в руки откапывать колодец, то есть чистить двор, основной центр.
Спать так и не пришлось, вместо полвосьмого утра, отправилась на работу в шесть. Обратный путь был чуть легче, однако проторенная так сказать дорога походила на некое поле битвы. К шести утра и трассу чуть шире расчистили. Весь день думала о том, что я больше не хочу быть целинником, просто сил не хватит. К счастью, когда я возвращалась, ко мне дорогу аж до самой земли прочистили.
На следующий день я узнала, что наши края некая «Моника» посетила, это она нам принесла снегопад невиданной силы, который я испытала на собственной шкуре.