– Голубчик ты мой, Фаиль Нургич, на тебя вся надёжа, – причитала Егоровна на приёме у частного врача, которого давно знала и доверяла ему. – Мочи моей уж нет, изболело всё внутри у меня.
Поджарый мужчина с короткими седыми волосами отложил тонометр и скупо улыбнулся:
– Честно говоря, Антонина Егоровна, я даже завидую Вашему здоровью.
– Как так? – всплеснула руками старуха. – А чего ж там тогда болит и ноет?
Фаиль Нургалиевич пододвинул к себе историю болезни и минуты три что-то записывал мелким почерком. Тридцать пять лет он находился на службе чужого здоровья. Его послужной список был длинным и неровным: должность заведующего неврологическим отделением; позорное увольнение и лишение лицензии; восстановление чести и частная практика; повторное лишение и вновь восстановление…
Он прекрасно помнил мужа сидящей перед ним беспокойной старушки, хронического алкоголика. Пару раз ему прямо на дому при помощи гемодеза приходилось прерывать алкогольный делирий, а попросту, белую горячку. Помнил он и тот вечер, когда Михаил Степанович представился…
Фаиль Нургалиевич на долю секунды поморщился, но уже в следующее мгновение его пронзительно светлые глаза с профессиональным благодушием взирали на пациентку:
– Что же Вы хотите, Антонина Егоровна – возраст. Перенапрягаете себя, излишне беспокоитесь по мелочам, не достаточно высыпаетесь для своего возраста… Запоры случаются?
Егоровна заёрзала на стуле:
– Сплю, конечно, плохо, но запоров, тьфу-тьфу-тьфу, отродясь не бывало.
Врач чуть подался вперёд и ободряюще похлопал старушку по худой суховатой руке:
– Ну, вот и замечательно. Выписываю Вам элениум, попьёте недельки три на ночь, потом снова ко мне придёте.
– Превеликое спасибо тебе, голубчик, – Егоровна засуетилась и, достав из холщёвой хозяйственной сумки газетный свёрток, положила на стол, – вот, угостись свеженьким с огорода – огурчики, помидорчики…
Фаиль Нургалиевич поднялся со своего места и, скрывая раздражение, проводил пациентку до двери. Возвращаясь к столу, он небрежно смахнул свёрток в мусорную корзину и задумчиво посмотрел за окно.
День как день. Как многие из тех, что он провёл в этом кабинете и за его пределами. Как тысячи дней, одни из которых можно благоговейно нанизать на жемчужную нить, а другие с содроганием в сердце смахнуть, подобно этому свертку, в мусорный контейнер и не позволять памяти возвращаться к ним…
Возможно его, тогда ещё молодого аспиранта Сагыдбаева, ждала блестящая карьера в любой из клиник столицы. Угораздило его тогда от череды везений потерять контроль над собой – забеременела девушка, одна из многих, с которыми он встречался из спортивного интереса. Пришлось жениться под нажимом многочисленной родни. А через три месяца, найдя в его кармане только что купленный билет до Москвы, молодая жена вскрыла себе вены. Не мог он на пять минут позже заглянуть в ванную…
Заметив, как Егоровна не спеша переходит дорогу, направляясь в аптеку, Сагыдбаев шумно выдохнул: если бы не обстоятельства, то он с большой охотой уехал в рейд по области, чтобы подольше не встречаться с этим живым напоминанием о прошлом…
Егоровна тщательно завернула купленное лекарство и сдачу в тряпицу, положила на дно сумки и вышла из аптеки. Она отерла с ресниц набежавшие от яркого солнца слезинки и грустно вздохнула.
Была ли жизнь? Замуж, в буквальном смысле, выскочила, только чтобы побыстрее покинуть родительский дом, где единственным развлечением были пьянки да ругань. Но, как говорится, от чего отстала, к тому и пристала – Мишка после свадьбы как с цепи сорвался. Дни, когда он бывал трезвым, можно было на пальцах сосчитать. А потом и налево стал заглядываться. На неё, однако, руки никогда не поднимал и слово скверное ни разу не сказал. Кроме того, он считался лучшим баянистом в посёлке, и руки были золотые – столяр от бога.
Сама же Егоровна, имеющая только среднее образование, работала где придётся – нянечкой в детском саду, техничкой в школе, ночной санитаркой в больнице… вот ведь как получилось – бок о бок работала с тёткой той молодой вертихвостки, из-за которой, видимо, и полетело в жизни всё кувырком…
За мыслями старуха не заметила, как прошла мимо поворота на рынок. Она картинно всплеснула руками и повернула в обратную сторону. С резким свистом перед её лицом пролетела чёрная птица.
– Кыш, окаянная, – отмахнулась от неё Егоровна и пошагала дальше.
Птица сделала разворот и стремительно полетела ей навстречу, метясь крепким клювом в голову.
– И чего это она привязалась? – удивилась старуха, присев от неожиданности.
Птица, громко хлопая крыльями, пролетела мимо, но, пока её жертва поднималась на ноги, совершила новый залёт и стянула когтями с головы платок.
И только тут Егоровне по-настоящему стало страшно: не тот ли это злобный ворон, о котором муж на последнем дыханье сказал? Ой, беда, что делать то – заклюет ведь до смерти. – Она неуклюже развернулась, выпустив из рук сумку, и заспешила к дому.
Ворон хрипло гракнул и несколько раз угрожающе близко пролетел у неё за спиной, словно подгоняя.
– Что за напасть то такая, – уже в голос причитала перепуганная старуха. – И людей-то как на грех не видно.
Она слегка приободрилась на подходе к дому, но, когда птица пару раз пронеслась между ней и воротами, окончательно запаниковала. Ей удалось прижаться к палисаду и, перебирая руками по штакетинам, она добралась до калитки. В этот момент ворон нанёс свой первый серьёзный удар когтями, выдрав клок седых волос. Со лба по лицу заструилась кровь. Егоровна тонко взвыла, упав на колени: батюшки-светы, да что же это творится. Мне бы только до баньки добраться… Продолжение следует http://www.proza.ru/2012/10/31/1515