Ёжичку.
Вторая попытка написать по её заявке:
«Хочу почитать оридж
из серии «она была хулиганкой, он был няшкой»
в любом сеттинге»
Её узнавали по запаху. По шлейфу, тянущемуся за ней. Лимон, свежий и терпкий, и ещё что-то, присущее ей одной. Мальчишки головы сворачивали, когда она проходила мимо. И ведь всего ничего, как это началось. Будто вчера ещё была малявкой в драной кофточке и юбке, короткой не по крою, а потому что ноги вытянулись… И девчонки говорили ей, мол, ты весь класс позоришь, от тебя пахнет ышками… Это, видимо, значило – грязью и неустроенностью. И Линдси, которая всегда плакала и возмущалась, если кого-то травили, однажды принесла в класс флакончик тёмного стекла и протянула ей со словами:
– Возьми, Ферн, оно чудесно пахнет, можно капать прямо на кожу!
– Спасибо, прикольно! – цапнула и убрала в сумку.
В этом была вся Ферн – её невозможно было обидеть. Подколки не достигали цели – она просто отряхивалась и шла дальше. И оставалась такой, как ей хотелось. Ходила по-прежнему в одном и том же – не по бедности, просто ей было плевать. И с того недавнего дня её собственный запах навсегда смешался с лимонным. А ещё чуть позже Ферн пришила к подолу юбки разноцветную бахрому почти до колен. И все сразу заметили: так у неё же талия тонкая-тонкая, раз она до сих пор носит детский размер, а притом грудь вон уже обозначилась, да как! Едва ли не у первой в классе.
А к последнему году вообще не осталось никого, кто был бы к ней равнодушен.
* * *
Энди сидел за партой и таращился на рисунок, нацарапанный на ней. На прошлой неделе тут сидела Ферн. И это следы от иголок её циркуля-измерителя. Дикий узор, навеянный монотонным повествованием о воздушных массах или чём-то подобном. На географии мало кому не скучно. Самому Энди вон тоже, хоть он и хорошо учится и на вопросы, если что, ответит.
Что она хотела сказать этим рисунком? Много-многоконечная звезда, между лучами полоски-дуги, всё короче и короче, каждая серия кончается точкой. Будто звезда испускает волны, посылает сигналы кому-то…
Сама Ферн сейчас сидела в соседнем ряду, у окна, на последней парте. Её отсадили туда в наказание – много шумела, мешала другим. Но и там она продолжала вертеться – посылать свои сигналы. Хотелось тоже обернуться и долго-долго смотреть…
…После звонка они перешли в другой класс. Там позволялось сидеть как захочется – всё равно же рисовать.
И Энди поставил сумку на место рядом с Ферн. Та только хмыкнула – мол, на здоровье. И положила ногу на ногу – медленным, рассчитанным движением.
И Энди обмер, увидев то, что на мгновение мелькнуло.
Ферн была без трусов.
* * *
Дальнейшие дни слились в череду страданий и неприличных мечтаний. Энди всё представлял себе Ферн – но не знал, как к ней подступиться. Хотя все говорили – доступная. Говорили ещё – не трать на неё время, она жизнь тебе испортит, учись… Но для Энди она была богиней, первозданным существом, владевшим опасными тайнами.
Он пытался её рисовать – узкое личико, менявшее выражения так быстро, что не схватишь. Задачка почти нерешаемая – запечатлеть. Чёрные волосы, короткие, блестящие, не знающие укладки, но прекрасные в своей непослушности. Лисьи зелёные глаза, узкие и горящие. Тонкие губы, один уголок которых всегда чуть приподнят, будто Ферн не может не усмехаться. Точёный носик, маленькие ушки. Вроде не заострённые, но всё время кажется, что как раз… Она будто дочь волшебного народца. Хитрый, проказливый дух. Огненный цветок папоротника, чьё имя она носит. Сокровище, что откроется лишь избранным…
Две верхние пуговицы у неё на кофточке теперь всегда расстёгнуты. Если заглянуть под правильным углом – видно ложбинку между грудей. И нет, Ферн не лезет на стол, не танцует, выставляясь перед всеми – но когда она хочет, то кто ей надо всегда заметит запретные кусочки её красоты.
А училась она по-прежнему плохо, хотя могла бы много-много лучше. Но вместо того она курила за школой, она шаталась вечерами по улицам, она звала мальчиков в ночной клуб с чёрного хода…
Энди не терял надежды. Все были против, но он предложил позаниматься с Ферн дополнительно. Она же сама только улыбнулась:
– Останемся в пустом классе после уроков, – и протянула ему свою узкую ладошку.
* * *
Ферн с умненьким видом слушала объяснения Энди – вот только сам он всё чаще сбивался. Ведь она задевала его то коленом, то грудью…
Она бойко решила задачку, прочла на память стихотворение – и хмыкнула.
– Давай уже устроим перерыв. Я тоже научу тебя кой-чему…
Ферн потянулась – и опять стало видно, что ни под кофточкой, ни под юбкой у неё ничего нет.
– Хочешь потрогать?
Не дожидаясь ответа, она поймала его руку и осторожно засунула себе за пазуху.
Запах – лимонный, щедро сдобренный её собственным – стал сильнее, опьянил, крепкая грудь легла в ладонь, и кровь ударила в голову.
– Ты ужасно смешной, – сказала Ферн и поцеловала его в губы. Не просто чмокнула, а пробралась язычком, подразнила, подначивая: ну отвечай же!
Толком не вышло, зато уже обе руки Энди исследовали её груди, всё менее осторожно теребили соски. А Ферн тем временем задрала юбку на талию и закинула ноги ему на колени.
– Глянь, – бросила, в последний раз лизнув в губы.
И Энди глядел, восхищаясь. У неё был смуглый плоский животик, и тёмные волосы курчавились довольно высоко и густо – снова буйная, нетронутая красота.
Ферн снова поймала его руку, провела ею по невидимой линии от пупка до влекущего тёмного треугольника… а потом и ниже, к розовому, влажному, к цветку папоротника в тёмной чаще, полной лимонных деревьев. Заставила чужие пальцы замереть в определённой точке. Засмеялась:
– Нравится?
Он только глупо кивнул. Щёки горели, он знал – она ведь чувствует, как он возбудился. Чувствует – и совсем его не жалеет.
Ферн и правда поёрзала под его пальцами и блаженно выдохнула. Ну вот, всё, позор! Сейчас она ещё и мокрое пятно под собой почувствует – это была последняя связная мысль Энди. Из слепящего далека он услышал торжествующий стон Ферн. А минутой позже до него дошли её слова:
– С кем не бывает, завяжи свитер рукавами на поясе, а сперва я ещё из флакончика своего брызну!
Так она и сделала. А потом, приводя себя в порядок, продолжала трещать:
– Ты прикольный. Такой милый! Остальные сразу лапают, нагибают, норовят пальцы куда попало совать… и не только пальцы. Они совсем не милые, все эти парни, надо было сразу начинать с тебя, а не с ребят постарше. Будем продолжать в том же духе?
– Ага, – выдохнул Энди. В нём не клокотала злость, не мерцали перед глазами страшные письмена: «Так вот ты какая!» – и: «Кто тебя научил?» Ферн была прелестна – такая бесхитростная, будто вчера родилась в лесной чаще и не ведала, что такое стыд.
…Те брюки Энди не стал стирать. Правда, и не надевал никогда больше. Хранил в шкафу среди самых ценных вещей.
* * *
– Мама, я женюсь!
– Энди, ты с ума сошёл! Только вчера школу закончил! Да ещё на этой… этой… Да её только ленивый не того! Она наставит тебе рога и повесит на шею чужого ублюдка!
– Я её люблю. И с тех пор, как мы стали встречаться, она больше ни на кого не смотрит.
– И ты в это веришь? И думаешь – её надолго хватит притворяться?
– Увидим, мама.
– Только сидеть на шее я вам не позволю.
– Ничего, мы заработаем!
* * *
– А сегодня мы наконец пойдём ко мне домой.
Никто никогда не был дома у Ферн. Как-то по умолчанию считалось, что родители у неё алкоголики, которым на неё плевать, влиять на них бесполезно, а отбирать девчонку – поздно.
Сейчас Энди с удивлением заметил, что до обиталища Ферн идти долго, через чистое поле… и избушка маленькая… а вот внутри чисто, правда, и вещей почти нет.
– У меня есть сбережения, – девушка кивнула на сундук в углу. Там поблёскивало золото.
Энди мог бы заподозрить – или ворованное, или обманное, от волшебного народца… но было не до того. Сейчас ему казалось, что они с Ферн счастливо здесь заживут…
…А утром вокруг него был только дым да кости. И никаких следов Ферн. Только запах – всё тот же, лимонный, въевшийся в кожу. Да записка, приколотая к земле чьим-то ребром:
«Спасибо, это правда было прикольно, просто мне уже пора в свой мир! Так мило ещё ни с кем не обходилась! Помни меня. Ферн».
Июнь 2012, Луговая