Ганс Петерс нежился в мягкой, чистой постели. Невесомое пуховое одеяло сбилось до пояса. Форточка была раскрыта, и комнату наполнял прохладный воздух раннего майского утра. Окно спальни выходило во двор. Он был похож на каменный колодец: напротив и по бокам высились многоэтажные здания..
Сегодня, в выходной, Петерс мог позволить себе понежиться в постели. Хотя в окно его спальни никогда не заглядывало солнце, он знал, что утро погожее: рассеянный солнечный свет, пробившийся сквозь густую крону, заполнял каменный колодец двора. Такая погода очень подходила для прогулки, и он обязательно предложит ее Маргарите. Они поедут на Женевское озеро. Вода еще прохладная, но они позагорают, а он, может быть, и выкупается. С этой прогулкой у Петерса были связаны определенные планы.
Петерс все еще не верил в чудесные превращения, которые с ним произошли. Он больше не лагерный номер,не заключенный а преуспевающий дамский мастер в Женеве. Конечно, ему пришлось перед этим потерпеть, можно сказать, пострадать — теперь о пребывании в концлагере он думал именно так, но, главное, полицейский комиссар не обманул его, выполнил все, что обещал. Они «бежали» из лагеря вчетвером, разделились по двое. Его попутчиком оказался Франц Зигель, коммунист, бывший депутат рейхстага. И вот уже он несколько месяцев в Швейцарии, в этой благословенной Богом стране. У него квартира с ванной, кухней почти в самом центре Женевы. Недостатка в деньгах он не испытывал. Он снова работает в модной дамской парикмахерской, у него полно клиенток, его окружают красивые молодые женщины. Только одно… Он не может себе позволить того, что позволял раньше, он обязан знакомиться только с теми, на кого ему указывает нынешний шеф — Раттенхубер, часовой мастер, ателье которого неподалеку от парикмахерской. А сколько за это время было возможностей! Не счесть! И здесь, как и в Германии в свое время он сразу же определял с присущей ему легкостью, которая из клиенток «клюнет». А среди них были такие красотки — пальчики оближешь. Однажды он пожаловался Раттенхуберу: я же все-таки мужчина, черт возьми! Раттенхубер строго глянул на него поверх очков и сказал только одну фразу:
— Тебе мало одной пятиконечной звезды на спине?
И Петерс больше не заикался о том, что он мужчина.
В концлагере каленым железом на спине ему выжгли нечто вроде пятиконечной звезды. Это была «идея» Акселя. Когда Петерса подвергли экзекуции, он орал на весь лагерь. Эта выжженная на спине звезда позволила ему сблизиться с коммунистом Францем Зигелем. Акселю было жаль отпускать Зигеля, но Беккерт настоял. Без Зигеля авторитет Петерса в левых эмигрантских кругах в Швейцария ничего не стоил. Надо было жертвовать малым во имя большего.
Зигель познакомил Петерса в Швейцарии со многими эмигрантами — коммунистами и социал-демократами. Среди них оказалась и Елена Янзен-жена Шандора Радо. Знакомство их произошло в парикмахерской, где работая Петерс. Зигель как-то зашел за ним и застал там Елену. Нельзя сказать, что Лена обрадовалась их встрече. Да, конечно, она помнит Зигеля. Но прошло столько лет… Теперь у нее одна забота — семья. На ее попечении двое сыновей, муж, мать…
Зигель не верил своим ушам. Он хорошо знал Лену по работе в ЦК КПГ. Неужели это та бесстрашная девушка, которая ходила с винтовкой на штурм твердынь мятежного Кронштадта в России, а потом работала в центральном комитете коммунистической партии в Германии?
— Ты не осуждай меня, пожалуйста, Франц, — сказала ему на прощание Лена.
Нет, он не осуждает. Просто ему горько…
Петерс и прежде обращал внимание на Лену. Из хрупкой девушки, какой ее помнил Зигель, она превратилась в красивую сорокадвухлетнюю женщину.
Узнав, что Зигель знает Елену Янзен, Раттенхубер приказал Петерсу «поухаживать» за немкой и вообще понаблюдать. Но Лена сразу же повела себя так, что не оставила Петерсу никаких надежд на сближение. Раттенхубер поручил другим своим агентам последить за Янзен. Они без труда установили, что все или почти все, что она говорила, — правда. Она жила с мужем, сыновьями и матерью на улице Лозанна, 113, неподалеку от парка Мон Репо. Район этот населяют благопристойные буржуа. Муж ее по национальности венгр, известный картограф, возглавляет издательство «Геопресс». Его карты пользуются большим спросом в разных странах, в том числе и в Германии. В середине тридцатых годов он организовал агентство печати Инпресс в Париже, выпускавшее антинацистские брошюры. Потом, перебравшись в Швейцарию, отошел от политической деятельности.
Раттенхубер на всякий случай приказал своим людям тайно сфотографировать Янзен и Радо. На Янзен в Берлине имелось довольно обширное досье в гестапо. О венгре почти ничего не было. Слежка, которая велась за Радо почти два месяца, тоже ничего не дала. Он встречался с журналистами, с учеными, среди которых было немало немецких эмигрантов. Но с кем же ему еще встречаться, если его жена эмигрантка? Венгра оставили в покое. А Янзен? Неужели женщина с такой биографией полностью отошла от политической борьбы?
Петерс подметил, что Янзен знакома с одной девушкой, ее звали Маргарита. Она тоже бывала в парикмахерской, где работал Ганс. Он несколько раз видел, как обе женщины о чем-то оживленно разговаривали. Пытался вслушаться. Ничего особенного. Обычная болтовня женщин в парикмахерской, которые коротают время в ожидании, пока подойдет очередь.
Раттенхубер установил слежку за Маргаритой. Она оказалась итальянкой по фамилии Болли. Итальянка как-то встретилась с мужем Янзен, с Радо. Их места в кинотеатре оказались рядом.
Люди Раттенхубера засекли еще одну встречу — в кирхе. Может, это начало романа?.. Нет, на роман это было непохоже. Итальянка дружна с женой венгра, и тот, естественно, поддерживает с ней обычные при знакомстве отношения. А встречи их случайны.
— И все-таки займись-ка этой итальяночкой, — сказал Раттенхубер Петерсу. — Мы установили, что ее отец сильно не любит друга нашего фюрера — дуче.(Муссолини)
Приказ этот Петерс принял не без удовольствия: наконец-то он может поухаживать за такой очаровательной девушкой. Ее красивое лицо с большими черными глазами чуть портил длинноватый нос, но фигура у итальяночки была первый сорт.
Петерс сладко потянулся: он представил себе Риту в купальнике. Если она не захочет купаться, то уж позагорать, конечно, не откажется.
Ганс всегда испытывал волнение, когда женщины раздевались. Восхитительно смотреть, как женщины берутся за подол платья, чтобы через секунду стянуть его через голову, или привычным жестом распускают «молнию» на юбке, и она валится к их ногам.
Петерс сделал легкое движение и вскочил на ноги. На его молодом теле не было даже складочки жира.
В ванной висело большое зеркало, и он подошел к нему. Из зеркала глянули черные маслянистые глаза. Жестковатые темные волосы слегка блестели — он постоянно пользовался бриолином. Сейчас он сбреет колючую щетину с подбородка и щек, освежится одеколоном, облачится в белый костюм…
Рита ждала его на бульваре Ронсар. На ней были серая плиссированная юбка и красная блузка с жабо. Легкой походкой, с улыбкой пошла она навстречу Гансу. Нет, ему определенно нравилась эта высокая стройная итальяночка.
Она довольно сносно говорила по-немецки. Небольшой акцент, не всегда правильно произносимые слова очень мило звучали в ее устах и придавали сказанному особую пикантность.
Еще в одну из первых встреч Рита сказала Гансу, что они уехали из Италии, потому что отцу не нравились порядки, заведенные Муссолини. Когда Петерс спросил, что связывает ее с этой уже не очень молодой женщиной, кажется Еленой, Рита ответила, что Лена помогает ей изучать французский язык. И вообще Лена — хорошая женщина, и она привязалась к ней.
Петерс об этом спросил, конечно, ее в первую их встречу. Первая их встреча состоялась ранней весной, два месяца тому назад.
Получив приказ Раттенхубера познакомиться с итальянкой, Петерс сделал так, чтобы она попала в его кресло.
— Вы, кажется, из-за меня пропустили очередную? — спросила Рита по-французски. Французскому Петерс уже немного подучился. Во всяком случае, все, что касалось его профессии, понимал.
— Уи, мадемуазель.
— Почему вы это сделали? — спросила Рита, подняв на него свои бархатные глаза.
— Такую головку должен делать только мастер, к такой головке должны прикасаться только руки мастера. — Петерс с трудом подбирал слова. — А не говорит ли мадемуазель по-немецки? — спросил он.
— В университете я изучала немецкий, потом с отцом мы жили в Берне, так что могу объясняться и по-немецки.
— Дас ист шён! — с неподдельной радостью воскликнул Петерс.
— Вы немец? — с любопытством спросила Рита.
— А как вы догадались? — в свою очередь спросил Ганс.
— У вас совсем другой выговор, другой акцент, совсем не похожий на бёрнердойч.
— Да, я немец. Стопроцентный немец и совсем недавно оттуда. — Петерс кивнул головой в ту сторону, где должна была, по его мнению, находиться Германия.
Он ждал следующего вопроса, но Рита его не задавала.
Тогда Петерс поинтересовался:
— А вы не бывали в Германии?
— Нет.
— Это ваше счастье!
— Почему?
— Потому что эта страна превратилась в огромную тюрьму.
И эти слова у Риты не пробудили любопытства.
Петерс решил не спешить. Пустил в ход набор своих обычных комплиментов, но они, по всему видно, скользнули мимо Ритиного сердца. Петерс сказал, что она очень мило произносит слово «шё-ён»[20] и теперь это слово всегда будет ассоциироваться с ней, с Ритой.
У итальяночки были шелковистые длинные волосы, они просто текли у него между пальцами. Ганс не преминул сказать ей и об этом.
— Не могли бы вы сегодня поужинать со мной? Я знаю один замечательный ресторанчик!
— Сегодня — нет.
— А завтра?
— Вам этого хочется?
— Очень.
— Хорошо, — согласилась Рита.
Ресторанчик действительно оказался симпатичным. Вместо электрических лампочек в бронзовых старинных подсвечниках горели свечи. Настоящие свечи, а не их имитация, которую можно было встретить даже в кирхах. Ресторанчик славился итальянской кухней, а Рита соскучилась по национальным блюдам. Дома она готовила редко.
На деревянный помост вышло несколько музыкантов. Полилась мягкая, мелодичная музыка. Одна пара пошла танцевать. Ганс с Ритой тоже танцевали танго.
Вдруг на помост выскользнула танцовщица в черном трико с блестками. Откуда-то сбоку ударил яркий луч — зажегся прожектор.
Ганс резким движением закрыл глаза.
— Что с вами?
Петерс ответил не сразу.
— Извините, не сдержался. Они тоже всегда зажигали прожектора.
Рита ждала, что он пояснит свою мысль, но Петерс молчал. Тогда она спросила:
— Кто — они?
— Охранники. В концлагере…
— Вы были в концлагере?
Петерс молча кивнул. Она не решалась расспрашивать дальше. Было видно, что ему тяжело вспоминать об этом. Но через некоторое время он сам заговорил.
— У них там было много забав. Зимой они любили выгонять заключенных на аппельплац. Не всех. Несколько человек из барака. Заставляли раздеться догола. Направляли на них с вышек прожектора и поливали водой из брандспойтов… Заключенные, конечно, пытались убежать, уклониться от струй ледяной воды, но эсэсовцы их снова ловили лучами прожекторов и снова поливали… И еще у них была такая «игра». Провинившегося заставляли танцевать в лучах прожекторов. Танцевать и не закрывать глаз, не опускать головы! И в какую бы сторону вы ни поворачивались, вам в глаза бил острый, как бритва, свет.
Все это было правдой. Петерс через все это прошел. Поэтому в его словах звучало неподдельное волнение. У Риты на глазах невольно выступили слезы. Ганс заметил это и как бы спохватился:
— Зачем я рассказываю вам об этом?
— Нет, нет, рассказывайте, простите меня. — Рита уголком платочка смахнула слезинку со щеки.
— Нет, мы не будем больше говорить об этом, — твердо сказал Петерс.
Как хотелось Рите сказать Гансу, что она не только ненавидит фашизм, но и борется с ним! Но разговоры на эту тему с кем бы то ни было ей были строжайше запрещены Шандором Радо..
Ресторанчик они покинули после полуночи. Ганс проводил ее. На прощание Рита позволила поцеловать себя.
Дома, приняв ванну и очутившись в теплой постели, Рита, переполненная впечатлениями, долго не могла уснуть.
Говорить ли «Альберту» (Шандору Радо) о своем новом знакомом? Если она скажет, то как бы поставит под сомнение его рассказ о концлагере, о побеге…
Ганс по дороге успел ей рассказать и об этом.
Нет, она не станет пока ничего говорить Альберту. Она поговорит с Леной. Знает ли она бывшего депутата рейхстага от Германской коммунистической партии Франца Зигеля?
Рита спросила в тот вечер Ганса, не собирается ли он продолжать бороться с фашистами.
— Нет, — ответил Ганс. — Я не хотел бы снова попасть к ним в лапы! Вам, наверное, трудно меня понять.
— Нет, почему же? Я понимаю. После того, что вы пережили… Вы уже свое сделали…
На другой день Рита встретилась с Леной.
Лена подтвердила:
— Да, Зигель был депутатом рейхстага от компартии.
— Вы ему верите?
— Конечно. Но работать он с нами не может. Он был слишком заметной фигурой, и здесь за ним, наверное, следят, — как бы предваряя вопрос Риты, сказала Лена.
«Значит, Ганс говорил правду! — мелькнуло у Риты. — Но он незаметный человек. Не был даже коммунистом. Он просто ненавидел Гитлера, как ненавижу его я. Таких здесь, в Швейцарии, тысячи, и, конечно, никто за ним не следит».
Наконец она нашла близкого человека, с которым может говорить обо всем! Почти обо всем. Что касается ее секретной работы с Альбертом, она о ней не скажет даже Петерсу. Это не ее тайна. Но когда-нибудь наступит время, и она сможет ему сказать. Но это «когда-нибудь» случится, наверное, не раньше, чем кончится война. Как удивится тогда Ганс, как обрадуется!..
От Лены не могло укрыться, что между высоким, чернявым, красивым внешне парикмахером и Ритой что-то есть. Она как-то напрямую спросила об этом девушку.
— Да, действительно, он мне нравится. Но я не собираюсь пока замуж. А все требования Альберта я выполняю строго-настрого!