Это больше для тех, кто и говорит это самое «ау!». Кто ещё в нём, тому всё это будет непонятно, поэтому притчу эту, которая записана дальше, можно пропустить.
Вспоминать детство в моём возрасте – это уже ностальгия. Она приходит вместе со склерозом. Чем больше склероз, тем больше эта самая ностальгия. Склероз, это когда не помнишь, что было вчера, а ностальгия, это когда помнишь, что было вчера, но много-много лет тому назад. Хорошее или плохое, это уже вопрос другой. Я спрашивал своего отца, согласен ли он прожить снова ещё одну жизнь. Вот он и сказал, что не согласен. Не согласен снова попасть в то детство, которое у него было. Вернее сказать, которого у него не было. Холодное, голодное. Когда он шёл в школу за семь километров от дома с одним куском жмыха на завтрак и обед. Когда вместо детских игр, положенных по возрасту, приходилось заниматься непосильным для него и его брата и сестёр взрослым трудом в домашнем хозяйстве и в колхозе, особенно в то время, когда его отец оказался «врагом народа», и пять долгих лет их семья одни управлялись со своим хозяйством, да и с колхозными делами. Да и мама моя вряд ли согласилась бы с возвратом в своё детство, на которое пришлось известное раскулачивание, когда их семью выселили из дома, отобрали всё, что было. Да ещё и не давали жить тем, что каждый день отбирали и уничтожали пищу. Просто выбрасывали всё на улицу. Когда жили они в землянке, собранной из остатков их разрушенного дома. Вот и вспоминается только это, потому что другого и не было, детского.
Конечно, не хочется закончить свои знания. Как говорил прадед мой, Василий Иванович:
- Охота узнать, чем дело-то всё это кончится. На часок появляться бы тут, лет через сто.
Охота охотой, да нельзя по закону жизни. Хоть ты на часок через сто лет появишься, хоть на пять минут через каждые тысячу лет, всё это будет бесконечным житием в бесконечном существовании Вселенной, сольётся только в непрерывное пёстрое многоцветье событий, осознать которые за отпущенные пять минут или час не представится возможным. Тут и живой в этой жизни за пяток-десяток лет всего не охватишь, что уже произошло на твоих глазах.
К счастью, нам досталось другое детство, о котором можно вспомнить с благодарностью к нему и к тем, кому мы обязаны всем хорошим.
Притча о детстве
Детство. Вот оно мелькнуло босой пяткой за угол дома. Я побежал за ним. Ну, конечно, думаю, что побежал. Но его там уже не оказалось. Оно сидит на толстой ветви дерева и распевает во всю мочь «Орлёнка» или «Барабанщика». Или, закатав штанины, каким-то вывертом сбоку виляет по дороге на велосипеде, или, уже переваливаясь через раму слева-направо-справа-налево, мчится дальше, или на сиденье, едва доставая до педалей: «Вот я какое большое стало, могу по-настоящему!» Или бежит с ведром в конец огорода к ручью поливать тоненькие росточки огурцов-помидоров. Или спешит по каким-то своим делам в каком-то известном ему одному направлении. Или играет в казаков-разбойников, в русских-немцев, в красных (чапаевцев)-белых. Или спешит на колхозный двор к конюшне и коровнику, к тракторам-сеялкам. Или прыгает по большому стогу соломы, на который волокушами затаскивают очередную копну. Или до «гусиной кожи» барахтается в пруду, а потом отогревается на солнышке до новых водных процедур. Или мчится на санках, ледянках или лыжах с горки-кургана, лепит незатейливых снежных баб, строит снежные крепости и их же берёт потом штурмом под перекрёстным огнём снежков. Или бежит с посудиной собирать на лугу и у дальних кустов первые ягоды. Или вырезает из молодых ивовых побегов свистки с небольшими отверстиями и наигрывает одну ему ведомую мелодию. Или тихо читает книжку о себе и о других, готовит уроки и мучается с какой-нибудь сложной задачкой в три вопроса. Или лежит на печи и смотрит на бегущую под бабушкиной рукой ниточку пряжи, на мелькание спиц в руках матери, на то, как отец прилаживает просмоленной дратвой задники к его валенкам, как дедушка щёлкает на счётах и пишет в своей разлинованной тетради.
Детство. Вот оно снова забралось на дерево, а за ним – Отрочество, да и Юность примеривается к нижней ветке. Что они видят сверху, с дерева? Нам этого уже не вспомнить и не понять. Если я и заберусь на это дерево, то не за тем, чтобы поглядеть сверху на жизнь. Забросить туда меня могут только какие-то неотложные дела. Хотя, надо думать, и у Детства с Отрочеством дела на дереве тоже были неотложные, а может быть и более важные, чем наши, взрослые дела.
Детство. Вот оно снова мелькнуло босой пяткой за угол дома.
Истинно говорю вам: я не побегу за ним, потому что я знаю, где оно находится.
А тем, кто дочитал, скажу:
- Было время жить в Детстве, пусть будет у вас много времени, чтобы вспоминать о Нём с радостью и охотой.