Лучше не бывает

Наталия Московских
Соавтор Владимир Малянов.

   "Она не должна ничего узнать. Не должна..." - лихорадочно стучало у меня в голове, пока я прикладывал пакет со льдом к разбитому носу и умывал водой лицо.
А она и не узнает. Я скрою все, как всегда. Я знаю, что надо делать, чтобы не дать образоваться отеку на лице; и я мастерски умею скрывать свое настроение. Сейчас главное, чтобы остановилась кровь.
Нарочно нагибаюсь над раковиной, а не запрокидываю голову наверх. Однако нос уже меньше кровоточит, скоро совсем перестанет.
Как ни странно, внутри меня не закипала ненависть – в моей душе царило ледяное спокойствие. Все мысли были не о тех трех уродах, которые не дают мне прохода в школе, а о том, как бы не дать моей матери узнать о сегодняшнем происшествии.
Да, именно о ней я думал: "не должна ничего узнать". Моя мама – лучший человек на свете. Не знаю, каким ублюдком должен был быть мой отец, бросивший ее, когда узнал о беременности! Я никогда бы не смог оставить такого человека. Мне хочется, чтобы мама была счастлива. И каждый раз, приходя домой, на ее вопрос "как дела в школе, Никита?" я отвечаю "лучше не бывает!" и улыбаюсь при этом.
Попробовал улыбнуться сейчас. Больно. Однако ради мамы я смогу терпеть. Лицо не вечно будет болеть... а вот кошмар мой не закончится, пока я что-нибудь не придумаю.
Вот теперь, когда кровь остановилась, и лицо мое все еще выглядело нормально, меня захлестнула ненависть. Кулаки сжались так, что побелели костяшки пальцев. Однако кого я обманываю? Моих физических сил никогда не хватит, чтобы бороться за нормальную школьную жизнь.
Я учусь в девятом классе. А кошмар мой начался четыре года назад, с того самого дня, как я перевелся в новую школу. Когда ты попадаешь под категорию "новенький", ты словно сразу становишься отбросом. По крайней мере, со мной было именно так. Возможно, будь у меня атлетическое телосложение или репутация "плохого парня", все было бы по-другому, но у меня ее не было. Зато была она у Сашки Склецова, Коли Юдина и Миши Котельникова. Эти трое сразу начали издеваться надо мной. Все начиналось безобидно: они запускали на мою парту бумажные самолетики с посланиями. Что-то вроде самых убогих школьных прозвищ: "Ботан!" или "Очкарик!" и всевозможные вариации этих двух слов.
Может, мне надо было реагировать на эти издевки, а не игнорировать их, и тогда все осталось бы хотя бы на том же уровне? Но 1 сентября следующего года началось с того, что они толкнули меня, отобрали очки и спустили их в женский туалет. Ох, и трудно в тот день было говорить маме свое "лучше не бывает", но я справился, и это дало мне стимул гордиться собой.
Издевательства все продолжались. И как только у этих трех безмозглых верзил хватало фантазии придумывать все новые и новые способы достать меня? Обклеивали мой стул женскими прокладками с красной краской, запирали в женском туалете мои учебники, закрывали меня в классе, даже однажды напихали мне в портфель... использованную туалетную бумагу. Я все ждал, когда же они успокоятся. Но они не успокаивались. Видимо, сегодня у них кончились шутки. Кто-то из класса настучал обо всем директору. И всех нас вызывали к нему. Я отрицал все, но Саша, Коля и Миша решили, что я просто при них испугался, а в их отсутствие могу осмелеть, и после визита к директору решили меня проучить.
От наболевших воспоминаний меня отвлекла открывающаяся дверь туалета. Я резко выпрямился и готов был уже придумать, почему я тут во время урока, но при виде непрошеного гостя оторопел. Это была Катя Васнецова. Одноклассница.
- Женский туалет, вроде, не тут... - выпалил я. Катя сурово смотрела на меня и качала головой.
- Почему ты не сказал директору, что над тобой издеваются? - спросила она, сложив руки на груди. Я поправил очки и вытер лицо.
- Так это ты настучала?
- Настучала? Да я ведь старалась помочь. Даже мне уже стало больно на это смотреть! Как ты можешь просто закрыть глаза на то, что тебе в портфель напихали использованной туалетной бумаги?
Я не хотел рассказывать ей, почему терплю все это. Потому что не хочу расстраивать маму? Катя не поймет. У нее богатая полноценная семья, оба родителя всегда поддерживали дочь. Как она может знать, что такое быть единственной радостью в жизни своего самого дорогого человека? Вряд ли ей это дано. И, признаться честно, я ненавижу ее за это. Ее и каждого, кто не способен понять это.
- В следующий раз не надо стучать директору. Только хуже будет, - буркнул я, собираясь уйти, но Катя вдруг схватила меня за руку и, смотря мне прямо в глаза, заговорила серьезно, как никогда.
- Ты должен это прекратить, понимаешь?
- Легко тебе говорить! - воскликнул я, - ты девчонка, они тебя не трогают. Тебе даже не нужна сила, чтобы дать отпор! А я... мне никогда не хватит сил, чтобы просто дать сдачи. Так что давай ты не будешь меня учить.
- Ты идиот, - шепнула она. Я опешил. Как-то совсем странно она это сказала, - используй свой ум, не просто же так он тебе дан. Проучи их так, чтобы они больше не захотели лезть к тебе.
На этом Катя вышла из туалета, громко хлопнув дверью, а я остался наедине со своими мыслями.
В тот вечер, когда мама легла спать, у меня в голове прокручивались идеи, как можно отомстить троим уродам, портившим мне жизнь. Но чем больше я думал, тем четче понимал: одним разом не отделаешься. Уверен, если я сделаю что-то такое же мерзкое, как их шутки надо мной, эти трое просто изобьют меня до смерти. И тогда мне точно не удастся ничего скрыть от мамы.
Той ночью я понял: чтобы обрести нормальную жизнь, я должен избавиться от них...
У меня не было друзей в классе, да я и не стремился особо их завести. Мне было достаточно общения с мамой, а развлечения я всегда придумывал себе сам.
В нескольких километрах от моего дома располагалось заброшенное здание старой типографии. Говорят, ее закрыли во времена перестройки, а после никто так и не взялся за переделку старого строения или реконструкцию. Здание сильно обветшало, и после нескольких несчастных случаев с местными ребятишками, даже самые смелые перестали туда ходить. Только я один остался верным этому месту: у нас с ним была особая связь. Я знал, что со мной никогда ничего тут не случится. Это здание почти магически на меня действовало, придавало мне сил.
Сегодня в школе я осознал окончательно: Катя Васнецова права, я должен прекратить издевательства. На перемене, пока ребята готовили мне очередную гадость, я успел стащить у Миши телефон и разослать сообщения друзьям. Я написал Саше: "Можем супер-круто повеселиться в заброшенной типографии. Никому ни слова. Жду тебя в 17:00". Коле отправил sms такого же содержания, только позвал его на час позже. Уже на следующей перемене я проделал то же самое с  телефоном Саши, и позвал Мишу к 7 вечера. У меня будет час на каждого...
  …

   - Миха, ты где?
   Ну, вот и наш первый гость, Саша. Я улыбнулся и перехватил алюминиевую бейсбольную биту покрепче. Думал, одноклассник что-то заподозрит, не дозвавшись Мишу, но обошлось. Он продолжал двигаться мне навстречу.   
Я стоял в одном из боковых коридоров, что отходили от главного. Сашины шаги приближались. Полумрак, царивший в здании, надежно прикрывал меня. Шаг, еще один, еще. «Пора!». Бита описала дугу в воздухе и врезалась точно в голову одноклассника. Он пошатнулся, завалился вбок и сполз по стене на пол. Я взял его за ворот куртки и потащил вглубь здания. Ничего себе, он тяжелый!.. Раньше бы это, наверное, меня остановило. Раньше меня бы что угодно остановило, но сейчас…
Вот и нужная мне комната. Толкаю скрипящую дверь, затаскиваю Сашу внутрь и бросаю возле проржавевшего печатного станка. Чувствую, как на моем лбу выступают капельки пота и стекают к растянутым в улыбке губам. Да и как можно не улыбаться, когда прямо сейчас моими руками вершится самое настоящее непредвзятое правосудие? Око за око, тварь…
Достаю фонарик, включаю, кладу на стоявшую тут же табуретку. Луч фонаря освещает комнату.
Я достал из школьного портфеля несколько мотков прочной веревки и стал готовить Сашу к наказанию, точнее, к казни. Да, я не собирался оставлять этих уродов в живых – только умерев, они отстанут от меня навсегда. Я связал его руки за спиной, один конец этой же веревки протянул через внутренности печатного станка и уже петлей одел на шею одноклассника. Получилось, что Саша был плотно прижат к станку в сидячем положении, и если бы он попробовал переместить руки из-за спины – он бы себя задушил. Я открыл пузырек с нашатырным спиртом и провел у Саши перед носом. Он очнулся, застонал, попробовал пошевелить руками.
   - Будешь дергаться – придушишь сам себя, - предупредил я.
   - Ты что тут делаешь, чмошник? Развяжи, а то хуже будет!
   - Что я делаю? Я мщу, - ответил я, и с размаху опустил биту на его коленный сустав. Раздался хруст, Саша заорал.
Не знал, что в моем ударе может быть столько силы. И, черт возьми, это потрясающе!
   - Не, так дело не пойдет, ты же сейчас всю округу своими воплями напугаешь, - сказал я, и заткнул ему рот кляпом.
Отойдя, я по достоинству оценил свою работу. Видеть страх в глазах одного из этих уродов – поистине лучшее, что со мной происходило в жизни. Кто бы мог подумать, что Саша когда-нибудь испугается меня?
- Хм, так лучше, скажи? Мы же не хотим, чтобы кто-то помешал нашему веселью?
Еще один взмах битой, на этот раз я сломал ему щиколотку. Теперь он только мычал и дергал здоровой ногой. Удар, еще один, еще и еще. Обе ноги Саши теперь были переломаны в нескольких местах, шевелить ими он уже не мог. Отлично, а теперь ребра. Я бил изо всех сил, с наслаждением слушая хруст костей. Когда я остановился, Саша был еще живой. Я вынул у него кляп, и изо рта ублюдка потела кровь. Значит, ребра переломаны, может, даже проткнули легкие. Саша не мог говорить, только хрипел и пускал кровавые слюни.
   - Твой ублюдочный мозг придумывал для меня издевки, сейчас я выбью их из тебя, - сказал я. Взяв биту поудобнее, я примерился к его голове и ударил. На третьем ударе его череп лопнул, а четвертым ударом я выбил мозг этого урода на пол заброшенной типографии.
…несколько секунд я просто стоял и часто дышал, стараясь осмыслить, что только что сделал. Нет, это не было помешательством. Сознание работало поразительно четко, мышцы приятно ныли от непривычной физической нагрузки, и это была самая приятная боль, какую я только испытывал в жизни. Казалось, вместо крови во мне течет жидкая эссенция торжества справедливости. Было ли мне стыдно? Нет, ни капли. Он это заслужил. И потом, все ведь только начинается.
Я посмотрел на часы.  До прихода Коли оставалось 15 минут, и я пошел подготавливать следующую комнату казни.
   Для Коли я разложил на полу коридора заранее распечатанные листы с указательными стрелками, по ним он придет туда, куда нужно мне. Уверен, этого полудурка позабавит такая игра. Друзья ведь за этим позвали его сюда. Позабавиться. Именно так они относились к тому, что делали со мной. Что ж, я покажу, что значит играть по моим правилам.
Я положил последний листок перед дверью другой комнаты, кажется, когда-то это помещение было кухней, тут даже имелось небольшое пыльное окно, сквозь которое свет почти не проступал. Я взял кирпич и притаился в коридоре напротив двери. Сердце стучало так гулко, что, казалось, могло заглушить звуки шагов моего второго гостя. Но, разумеется, оно не заглушило.
  Колю я вырубил ударом кирпича по голове. Затащил в комнату, на настенную полку положил свой включенный фонарик, а Колю раздел, связал и заткнул рот кляпом.
На этот раз я хочу идеальной расправы. Мне не нужны были Колины крики – мне нужен был немой ужас в его глазах. Тот самый, который я испытывал перед этими тремя выродками все четыре проклятых года.
  Посмотрел на часы. Кажется, я теряю заветные минуты. Нет времени ждать, пока этот урод очухается сам, с ним предстоит много работы. Дал ему нашатыря.
  - Твой дружок Саша уже сдох, я переломал ему кости бейсбольной битой, а потом выбил его мозги, - смакуя каждое слово, произнес я, когда Коля очнулся. – А для тебя у меня есть другая казнь.
  Я достал из портфеля бритвенные лезвия, взял одно, распаковал. Коля беспомощно лежал на полу старой типографии. Я начал рисовать на нем. Выводить лезвием узоры на его теле. Плавные линии то пересекались, то снова расходились. Лезвие проникало в кожу миллиметров на пять, оставляя за собой глубокие кровоточащие порезы. Я начал с его ног, а через 20 минут уже выводил последние «штрихи» на его лице. Из глаз коли текли слезы, но кляп не давал ему закричать. Я полез в портфель и вытащил из него литровую стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью.
   - Злоба жгла тебя изнутри, - обратился я к Коле, - и ты вымещал свою злость на мне. Знаешь, почему ты это делал? Потому, что у тебя нет совести. Вот если бы тебя изнутри жгла совесть…
   Я сделал паузу, затем вытянул перед собой бутылку и открутил у нее пробку.
   - Знаешь что здесь? Уксус. Он будет твоей совестью.
   Я наклонил бутылку и вылил немного уксуса на ногу Коли. Он начал дергаться, слезы полились из глаз ручьем. Я облил его всего уксусом. Коля дергался, пытался кататься по полу, но не мог. Кровавый узор на его теле и так причинял нехилую боль, а уж когда сквозь порезы в его тело стал впитываться уксус… Коля корчился на полу минут пять, потом потерял сознание. Из-под замершего тела растеклись ручейки крови, в воздухе стоял неприятно-острый запах уксуса, но Коля был еще жив. Я вновь взял лезвие в руку и разрезал своему уже бывшему однокласснику глотку вдоль. Теперь эта гнида точно скоро сдохнет.
До появления Миши оставалось еще десять минут.
   Я убрал листы из коридора, прошел в одну из самых дальних комнат типографии, в свою любимую. Здесь уже все было готово, но я хотел проверить, что ловушка цела и невредима. Убедившись в этом, я пошел к выходу и стал ждать Мишу.
   - А ты здесь чего забыл? – спросил подошедший Михаил. – Давай, проваливай отсюда, у нас тут с Коляном дело важное.
   - Я и есть ваше дело, - сказал я, сделав напуганный голос. – Коля ждет внутри, он велел мне встретить тебя и проводить.
   - Ну, тогда веди, чмо, хули ты встал? – сказал он и отвесил мне подзатыльник. Я не ответил, засунул руки в карманы и повел Мишу внутрь здания. В свою любимую комнату я зашел первым, подсвечивая путь фонариком. Вот только я знал, про натянутую у порога струну и перешагнул ее, сделал еще один шаг и резко ушел вправо. Я все сделал вовремя. Миша запнулся о струну и полетел на пол, точнее, на стекло. Я заранее набил бутылок и полил осколки кислотой. Много стекла, как раз на уровне груди и лица упавшего с порога человека, особенно, если этот человек ростом, как Миша.
   Политые кислотой стекла впились в его руки и лицо, парень закричал от боли, попытался встать, но загнал в себя еще больше стекла. Наконец, он додумался откатиться в сторону, и стал пытаться вытащить стекла из лица и рук. Орал Миша так, что казалось, его слышал весь наш город, но этот уголок типографии недаром был моим любимым, эта комната была в самой глубине здания, и звуки отсюда не попадали наружу, что позволяло мне вдоволь насладиться своей расправой, не боясь последствий.
   Я отошел в угол и взял заготовленную канистру с бензином. Облил катавшегося по полу Мишу и достал спички.
   - Не делай этого, пожалуйста! – закричал он.
   Я не стал кидаться пустыми словами, просто поднял с пола свой рюкзак, накинул его на плечи, вышел из комнаты, обернулся на пороге, зажег спичку и бросил ее Мише. Яркая вспышка, крики… Я закрыл за собой старую металлическую дверь, навесил на нее новый, специально купленный сегодня замок и побежал к выходу.   

На улице я отдышался. Страшно захотелось закурить, хотя я никогда не пробовал. Но, говорят, сигареты снимают стресс.
Не знаю, был ли это стресс. Если честно, я никогда не чувствовал себя лучше. Никогда не забуду их лица.
На улице было уже совсем темно. Шел легкий снег. Первый в этом году. Он словно пытался припорошить мою старую жизнь и дать свободу новой. Я был счастлив.
Домой пришел поздно, и мама с обеспокоенным видом встретила меня в дверях.
- Никита, где ты был? Я чуть с ума не сошла.
Вместо ответа я обнял ее.
- Все хорошо, мам. Просто загулялся, забыл о времени, не услышал звонка.
Она покачала головой и улыбнулась.
- Слава богу, ты в порядке. Как дела в школе?
- Лучше не бывает, - ответил я, едва сдерживая улыбку до ушей. Казалось, сегодня я впервые говорил это искренне.