Сенокос

Александр Васильевич Стародубцев
 Сенокос

 Не мало людей в городе лето ждут уже с марта, как только зазвенят первые капели и из под снега начнет вытаивать мостовая. Люди выглядывают из окон автобусов на остатки сугробов и уже мысленно примеряют летние кофточки, сарафаны и безрукавки. Надоела зимняя одежда. А когда солнышко припекает среди дня все жарче, меховой воротник уже не ласкает, а томит.

  В деревне лето не ждут. За околицу из-под ладони не выглядывают. По какой дороге придет – не гадают. Оно всегда появляется нежданно. Не потому, что крестьяне тепло не любят. Любят и они. А потому, что много забот и дел неотложных впереди себя лето несет, а потому и подступает без долгого ожидания. Беспокоит ранними весенними хлопотами. А их собирается словно со всего года. Только успевай управляться. Только не прозевай. А сугробы уже посинели, осели, скукожились.

  Чу, уже и ручьи зажурчали. Не успеешь полую воду проводить, глядь – а уже остатки сугробов по лесным опушкам уползают. Хорошо еще, что по ночам морозцем прихватывает. Успокаивает. Но это только до утреннего часа. А там опять припечет. Круче вчерашнего. Напористей. Уже на теплых склонах пашни обсыхают, светлеют.

  Переборку картошки надо заканчивать, а старухи еще едва половину хранилища осилили. Но за них не переживай, к нужному сроку управятся. Они не подведут. Как за какое дело возьмутся – никакая хворь их не смущает.

  Закаленные. Войной испытанные. Война солдат нещадно калечит,  но, странное дело, война остальной народ закаляет. Бедой и лишениями. Тяготами непосильными. Кого сломает, кого закалит.
  Да и на самом фронте вещи загадочные происходят. Страна наша на северном полушарии лежит. Зимой морозы до сорока градусов доходят. А солдаты сутками в окопах под сугробами живут. И что удивительно, ни в одной книжке не довелось прочитать, чтобы кто-то из фронтовиков в госпитале с гриппом или иной простудой валялся.
Да и среди нынешних соседей-фронтовиков деревни не нашлось человека, какой бы такою хворью на войне маялся. Видимо боевой дух войска в единое биополе сходится и то полезное для человека поле людей от всякой простудной бациллы заслоняет?

  В нормальных условиях человек под такой напастью обязательно бы повредился, а в войну крепнет. Как и эти старушки.
  Всякий колхозный бригадир их любовно: «Сталинской гвардией» – величает. Уважает и бережет. На ломовую работу не зовет, а всякое нудное дело им доверит.

  Что бы им ни поручил, проверять не ходи. Обидишь. Дело они делают на совесть. И надежа на них, как на гвардию. Не подведут. Не закапризничают. Шило на лавку не припасут. А в чем не прав – тут же и выскажут. А если чего не праведное затеешь или сотворишь, лукавить не станут, не в бровь, а в глаз песком сыпнут. Исправляй. Правильный народ деревенские старухи. Достойный. И уважение им такое же.

  А на полях уже хвосты последних сугробов растаяли. Уже пашня подсыхает. Озимь рыжими пропалинами, а где и с проседью плесени по зажатым местам на ветру шелестит, борону да азот требует. И клевера подкормки просят.

  В небе жаворонки заливаются. Весне радуются. Велика ли кроха, а тоже торжествует.
  Тракторам уже пора в борозду вставать. Пока прошлогодние паханые пласты разрыхлят, да разборонуют – смотришь, а лист на березе уже с копейку. И не беда, что где-то не досохло. Сей в грязь – будешь князь. Это про овес.

Да и остальное жито, не успеешь оглянуться – срок подойдет. Старика голым задом на пашню сади и если ему не холодно – значит и все остальные злаки сеять пора.
  А еще зеленку по краям полей разместить успей. Зеленая подкормка культура не капризная. К половине лета стеной вымахнет. Рогатой молоди до самой осени витамин отменный.

  Вот уже на двор половина мая скоро попросится. Уже и картошку садить пора. В буртах на воле лежит, греется. Солнечным светом и теплом напитывается. В фиолетовый цвет глазки одевает, ростки копит, чтобы как в гребень сядет, разом и побеги на белый свет выпростать. Все растущее на земле к свету, к солнцу тянется. А картофель в России четвертое столетие гостем из южной Америки живет. Загостился, привык к нерадивым хозяевам, а тянется к солнышку.

  Если под него навозу не пожалеешь, да во время и правильно уходишь – осенью по полторы тысячи пудов клубней с любой десятины нароешь.
  Не успел картошку посадить, пора на льняных всходах блоху травить. Любит вредная инфузория молодыми побегами обжираться. День проморгаешь, осенью десятки тонн тресты не доберешь.

  Вот от всех этих дел и забот не остается времени крестьянину лета дожидаться. У природы все по кругу идет. По одному мудрому сюжету, где каждое дело, словно в тесной карусели, одно за другим втиснуто. Не ошиблись классики утверждая, что природа не храм, а мастерская и человек в ней – работник. Одно дело осилишь, другое тебе того и гляди на пятки накатит.

  И только когда управятся крестьяне со всеми посевными делами, тогда отпустит им Создатель Троицкую неделю. Отдохни мужик. Рассвободи душу широким застольем, задушевной песней, удалой пляской да забавами молодецкими. Гостей встреть и проводи да и сам навести родню, какая по ближним и дальним деревням расселилась. А тут и на сенокос пора собираться.

  Сенокос – это пора особая. Памятная. И память на душе лежит не в горьком углу, а в светлом, как светлы в ту пору бывают короткие летние ночи.
  Травы уже стеной встали. На ветру бархатной волной гуляют. На заливных лугах и в лощинах человека до пояса прячут.

  Косилки уже на трактора навешены, проверены и к делу готовы. По деревням мужики литовки на еловые черенки уже насадили, вырезали  черемуховые рукояти, на косовища одели. Будет за что косу придержать, чтобы по лугу не вихлялась а стрелой летела.

  Уже там и тут по вечерам слышится дробный перестук молотков. Бойками плющат кромку лезвия, до бритвенного жала вытягивают. Чтобы коса не томила траву, а брила; чтобы позади косаря не тощие пролысины петляли, а стелился широкий и ровный прокос, а по левому краю его грудился высокий ворох кошенины.

  Дядя Коля Нестренков косы на всю деревню готовит. Родне и ближним соседям за уважение, остальным – за трудодни. На крепежные кольца все старые автомобильные насосы по деревне собрал и изрезал. Трубка цилиндра этих насосов словно специально под размер крепежных колец подогнана.

  Насаживает косы Николай умело. Весь крепежный узел березовым клином на резиновой постилке пришпиливает. На весь сенокос хватает и еще на другие остается. А клепать и править лезвие, это забота хозяина. Да находились и такие, что и отклепать косу, как надо, не могли. И с этим к Николаю тащились.

  А он мужик безотказный. Соглашается. Пузырей на лезвии не натянет, не размозжит его уродливыми бородавками, а навострит как надо. На другой день в руках даже нерадивого косаря инструмент петь и играть будет.

  А на клевера уже косилки вышли. В тракторе силы – не меряно. С утра до вечера бродит он приставным шагом по загонкам. С левой стороны кабины и чуть позади, воркочет саженной длины нож. Зубья на нем по ладони каждый. Мечутся они в гребенке. Влево и вправо с такой скоростью скачут, что и глазом не уследишь. И все, что в этот гребень попадет, будет беспощадно срезано.

  Любо поглядеть когда работает трактор на лугу. Стрекочет косилка,  а следом двухметровый прокос стелется. Если долго смотреть на эту работу покажется, что трава, на косилку словно речным потоком сама наплывает. На ножах словно на перекате дыбится и стелется назад головками, как с водопада падает. А уступ потревоженной травы дальше по лугу стремится и новые  прокосы по следу проворной машины расстилаются.

  По окрайкам полей, на опушках и межах остаются места, где тракторам работать тесно. Несподручно. Такие места неудобьями зовут. Там косят травы конными косилками или вручную. Выйдут раньше наряда, по утренней росе, бабы да мужики и литовками косят замежники. А то заведут невеличку-машинку на двух тесно посаженных резиновых колесиках и оглашая луговину треском моторчика, бреют неудобье. Податлива в работе машинка, да только очень уж изношена и капризна. Уходу много требует и ремонту.

  На конной косилке косить сподручнее. Умные животные косилку в какой надо заворот протянут. А где уж и им не сподобиться, там литовками бабы косят.
  Литовка – инструмент самый безотказный. От правого плеча к левому ходят руки косарей и так же проворно, в гуще травы снует лезвие косы.  И разом с новым взмахом доносится до слуха протяжный хруст многих срезаемых стеблей: Ш- ш-ш-ш-а-а-х-х-х, ш-ш-ш-а-а-х-х-х, ш-ш-ш-а-а-х-х-х…

  Звон над лугами стоит, когда косари инструмент точат. Кремневый оселок с двух сторон на деревянной дощечке вылит, словно глазурь на прянике. Остановится детинушка. Упрет косовище заостренным концом в землю и захватив гость кошенины и охватив ею стальное полотно с обратной стороны, чтобы не порезать руку, протрет сочной травой лезвие.  Вороненым отливом заиграет на солнце сталь инструмента. Белой полоской просверкнет утомленное лезвие. Острый хищный носок косы послушно клонится долу. На покосах и сталь устает…

    Охватив косу левой рукой, надежно прижав косьевище под мышку и удерживая инструмент за носок, косарь оселком коснется лезвия. Вздрогнет и подернется мелкой невидимой дрожью каленая сталь. Как необъезженная кобылица вздрогнет от неловкого прикосновения. И эта невидимая дрожь отзовется звонким трепетным звуком. Оселок скользит по лезвию все увереннее и напористей. Лезвие податливо слегка прогибается под ним и полнит простор луга неповторимой зазывной мелодией, которая каждое начало сенокоса оглашает.

  А которая коса из хорошей стали сделана и хорошо настроена, снует неслышно. Никакого щебета от нее не услышишь. Пройдет по стеблям молча, в плотный укос соберет и только несколько случайных лепестков на вороненом крыле ее останутся, да узкой светлой полоской по кромке блеснет отточенное до остроты лазерного луча лезвие.

  Со спины глянешь на любого косаря, покажется что не трудится человек, а балуется. С малым дитем балуется, в качалки играет. Да нет. Не качалки. За уповод так наиграется, что в обед ложка окрошку по столу нет-нет да и сплеснет. Особенно в первые дни сенокоса. У неокрепших парнишек и девок, которые поухватистей, в начале сенокоса животы болят. Не от глупостей, а от надсады. Косу целым днями от одного плеча к другому тягать. На каждом взмахе. А путь этот у любого человека как раз через пуповину проложен.

  По лугу косари идут, словно журавли в небе летят. Клином. Следующий человек справа и позади переднего встает. А остальные к нему строятся. Первым идет самый проворный, за ним в порядке ловкости другие разбираются так, чтобы тихоходы скороходам не мешали.
 
  Податлива косьба, когда много людей на лугу собрано. А если внимательно посмотреть, огрехи увидишь. Вот встали косцы на полосу и пошли. Передние косят хватко и податливо. Средина идет на отменной скорости. Хвост начинает отставать. Крутой клин все больше по лугу растягивается. А потом и совсем в пологую нитку вытянется. Когда передние косари полосу окончат, средние от них на четверть отстали, а задние, бывает, и до половины полосы не достигли.

  Новый заход начинать не с руки. На втором круге задних настигнешь и топтаться все равно будешь. Обождать приходится отстающих. А то работа и зарплата несправедливой будет, начислят-то всем одинаково. Сидят. Курят. Ожидают. Иной человек больше сидит, чем работает.

  А раньше, пока литовки не освоили, косили сено косами-горбушами. Вот тут пластались до седьмого пота. Лезвие у косы в кузне ковано. Словно гусарская сабля, толстое да тяжелое. Насажено на короткой кривой рукоятке. При косьбе косарю надо едва ли не до земли согнуться и замахиваясь в обе стороны хлестать, словно саблей.

  Это в девятнадцатом веке прибалты всю Россию своим инструментом порадовали. Скоро разошелся, по всем местам прижился.
  Прибалты много полезных секретов для крестьянского труда славянам подарили. Не смотря на прогресс и повсеместную механизацию, они и до сего времени луговое сено на складнях да на вешалах сушат. Затея проста и надежна, балтийской сырой погодой навеяна.

  Надо взять два колышка и связать их в одном конце. И раздвинув на нужную ширину ножки, распереть их третьим колышком. Получится устойчивый, как бы треугольник. Теперь нужно сделать еще один. А потом поставить их неподалеку друг от друга на луговину, собрав вместе вершины. Получится пирамида. На нее и навивают копну.

  При сырой погоде сено в этой копне не преет, а сохнет. Сверху от дождя и росы пластами прикрыто, а снизу через ворох стеблей свежий воздух проникает и все горячие очаги, какие бы где ни появлялись, проветривает. Сохнет сено. Как аптечная травка высыхает. Ясным днем в стог или скирду собрать – годно.

  Раньше старики так клевер на корм лошадям готовили. Из леса волокли на луговину жерди и приподняв их на чуток, клеверную кошенину развешивали. Толсто стлали, да все равно высыхала. Всю зиму рабочие лошади зеленым кормом питались. Коровам такой роскоши не доставалось. Корова на крестьянском дворе животиной второго сорта считалась.

  Теперь в артелях сена помногу готовят. Где-то по три-четыре тысячи тонн. Это если стог по шестьдесят пудов ставить, так понадобилось бы четыре тысячи стогов. А еще скосить, высушить и собрать надо.
  Руками такую прорву не одолеть. Клевера в артелях косилками косят. Машинами оборачивают и ворошат. Машинами собирают и в скирды укладывают.

  В восьмидесятых годах хорошо помогали крестьянам в заготовке сена прессы. Привозили эти машины из Восточной Германии. А потом и в Киргизии наладили их производство.
  Пресс работает бойко. На поле его цепляют за трактором средней силы. И вот он надвигаясь на валок сена затаскивает в свою утробу из валка сено, а снующий вперед и назад поршень прессует его в кипы.

Как только кипа будет набита полностью, машина завяжет ее шпагатом и выдвинет в мундштук. За ним смонтирован сенопровод, по которому кипы скользят в тракторную тележку.  Тележку эту, не отставая, тащит другой трактор. Напрессуют они сотню кип, загрузят по самое некуда телегу и везут ее в сенной сарай, а к прессу устремляется очередная тележка.

  А в сенном сарае кипы уже ждут.
  Тут водимые председателем профсоюзного комитета, Еленой, собрались ребята с половины колхоза.
  Другой такой же летучий отряд молодежи под крылом комсомольского секретаря Люды.

  Мальчишки и девчонки, как только трактор затащит телегу в сенной сарай и встанет на якорь, стаей налетают на кипы и кто один, кто вдвоем, потащили их в штабели. И щебет в сарае стоит как на птичьем базаре. До самой крыши штабеля мостят. Утесами по проходу выкладывают. А трактор снова тележку в поле потащил.

  А всего проворнее сено в рулоны закатывать.  И машина эта рулонным прессом зовется.
  Название для русского уха непривычное и вид ее необычный. Если примитивно обрисовать, получится что за трактором по лугу тянут уроненный на бок огромный оркестровый барабан. Барабан на колесах.

  Сено из валков подбирается и во внутрь этой несуразицы подается. А там закручивается в рулон. Как будь-то огромный половик из сушеного сена скатывают. А как набьют этот барабан до безобразья туго, шпагатом обмотают и можно рулон выкидывать. Пятнадцать-двадцать пудов сена собрано. Три-четыре рулона накатал – стог сена заготовил. Тягают по полю такие прессы трактора средней силы. Гремят шестерни, стрекочут и лязгают цепи, сенная труха  и пыль следом за агрегатом стелется, а с каждым проходом поле все чище становится.

  Вот остановилась машина. Тракторист оборотов «движку» добавил и крутит готовый рулон на самых больших оборотах – шпагатом пеленает. В несколько колец шпагат вокруг рулона обовьет и можно останавливать. Теперь надо веревку дернуть, замок освободить. Отомкнулись запоры и задняя стена пресса поползла вверх. Словно челюсть большой пасти разъялась. И вот уже нехотя из нее словно отрыгается огромная катушка сена и тяжко ухнув падает на стерню. Все. Можно закрывать утробу и двигаться дальше, закатывать новый рулон.

  К концу дня поле чисто, но густо усыпано десятками, а иногда и сотнями рулонов. Успевай вози.
  А еще полезнее способ есть – рулоны в пленку паковать. В таком прессе сенную ленту консервантом орошают, а когда завяжут рулон, пакуют его в целлофановую пленку. Пакуют плотно, чтобы воздух внутрь не поступал. Тогда можно даже вяленую траву в рулоны закатывать и зимой животину зеленой травкой кормить.

  Для хранения рулонов неподалеку от дворов и ферм строят большие навесы-шохи. Крыша шиферная, стойки железные. Высота семь метров. До самой крыши сеном набивают.
  А на лугах, неудобьях и замежниках не малую часть сенокосной работы руками ладят. Сено грести, запрягают лошадь в поперечные грабли. И если погоняло умелый, так луговину оскребет, что на ручную работу оставит только копны свершить.

  Сушеное сено всегда в копны собирают. Гроза ли нагрянет, на ночь ли сено на лугу останется, в копне сохранится. А оставь в растревоженном валке – при любом дождике пропадет. А если готовое сено под два дождика попало – это уже не сено. Гной. И весу в нем нет и заработка, и животина сытости не найдет…

  А как сено в копны собрали, зови трактор с телегой. На телегу тонна сена поместится, а это уже шестьдесят пудов. И вот вся сенокосная бригада вооружившись вилами грузит копны.

  На верх ставят проворного человека, какой умеет правильный воз свершить. Пласты принимает сначала на средину тележки. Набивает туго, утаптывает плотно, чтобы она всему возу хребтом была. А потом, навесив края и зажав их пластами, снова средину трамбует.
 
  Так весь воз и ведет до самого завершения. Такой вези хоть куда, не растрясется, не опрокинется. Мужики льняными веревками туго затягивают поклажу и – с Богом.
А случится в бригаду поступить новичку. Предложат ему, не сговариваясь, на телегу встать. Воз укладывать. Новичок отказать не смеет. Соглашается. Да, не приведи Господь, безответная женщина...

Едва телега двинется по лугу, пасты сена с обеих бортов валом хлынут. Одолеют растерявшуюся укладчицу. Мечется она по телеге. Не успевает. По самую некудышницу топится в сенном ворохе баба. А снизу напирают:
- Шевелись... спишь в оглоблях, принимай... растяпа... -
 
Но, скоро остановятся. Заберется на телегу опытный укладчик. Разберет завал. Новичка ссадят с телеги. Дадут передохнуть. Успокоят:
- Выстояла. Не сбежала. Будет из тебя толк. Принимаем!-
Юмор? Но, очень сермяжный...

  А по лугу бойко снуют конные грабли. Собирают новые валки. Новые копны складывают бабы. Трактор с телегой уже обратным ходом по проселку пылит. Солнышко на вторую половину неба клонится. За лесом погромыхивает. Тревожит. То ли грозовая туча где-то свивается, или автострада пустыми контейнерами грохает? Пугает…

  Тележка за тележкой тянутся в хранилище. Специальный трактор уметывает сенную розвесь в общий навес. Места и рулонам и рыхлому сену хватает. А если не поместится, можно и скирду или штабель неподалеку собрать и первыми рейсами на откорм свезти.

  Рулоны сена с поля на больших телегах возят, едва прибрать успевают. Грузят челюстями. Огромными клешнями ухватывают рулоны и в телеги швыряют. И бегом в сарай. Летом не день – год кормит. Случается, что и за час успевают на целую ораву коров сена запасти.

  Мужики на тракторах угорают. Жженая солярка, горелое масло, перегретый мотор – весь день по кабине этот дух гуляет. И тряска и грохот это тоже на весь день пока не затемнает или дождь не пойдет.
  Дождь идет – Бог крестьянину отдохнуть дает. Так-то оно так, да уж больно дорогой ценой приходится мужику потом этот нежданный
отдых выкупать…

  А по лугам аромат сушеного сена плывет густо и пьяно. Кузнечики его стригут, торопятся на кусочки распилить да на всю зиму запастись. Да где там…
  Такого целебного воздуха больше нигде и никогда не встретишь, не найдешь. И кажется, принеси на сенокосный луг больного человека – оживет он тут. Вдохнет целебного воздуха, наполнит им тело и все недуги свои потеряет.

  Сегодня на обед бабы домой пораньше пойдут. Накрепко запомнили поговорку: роса долой и мы – домой. Да не только это. Коров пригонят. Встретить, напоить да подоить надо. А с обеда опять на сено поспешай. Хорошо, что мужиков в поле обедом кормят. А то бы еще и эти заботы бабью долю неволили. А так минута-другая передыха выкроится.

  Да, какой летом у бабы передых? В огороде трава по грядкам ползет. Мокрица с прошлых дождей одолевает. И хотя несколько вечеров уже с той поры минуло, а лук еще не весь прополот. В вечеру бы припоздниться… да в погожие дни на сенокосе так бабоньки наломаются, что вечером не знают куда руки от ломоты спрятать.

  Ребятишек накормить, обмыть и обстирать надо. А еще своя усадьба скошена. Сено уже перевернуто. Сохнет. Дети ворошат. Одни управляются. Наверное опять на пруд ускользнули?

  В сегодняшний вечер сено в валки собирать, да копны ладить. Хозяин поздно приедет. Тоже не с банкета. Тоже за день навихается. Но сегодня, даст Бог погоды, они сено в копны соберут. А из копен к сеновалу дорога знакомая. Хоть всю ночь вози. Тело устанет, а душа оттает.

  Теперь на сенокосе ручной работы меньше стало. Раньше все руками делали: косили, валки растрясывали, гребли, носили, метали. Если луг велик, волокушу ладили и ею копны к остожью стаскивали.

  Не велика хитрость, а облегчение крестьянам большое. Вырубит мужик в ближайшем околке пару березок. Уложит их как две оглобли у телеги лежат, а посредине их перекладиной схватит. К ней еще несколько веток ивовых приладит. Вот и все. Запрягай мерина и наваливай на волокушу штуки три-четыре копны. Веревкой с угла на угол перехлестнул да и волоки к стогу.

  А какие стога ставили. Не стога – огурчики на лугу стоят. Один другого глаже да краше. Вроде и не велик стожок, а как начнут по зиме возить да переметывать, саней не наберешься. Правильный стог сметать, большое искусство требуется. Знание особое. Способность прирожденная.

  Невелик ростиком был Иван Сенов, и весу в нем было не больше, чем в трех барашках, а стога такие правил, каких теперь не сыщешь. Так пласты друг к дружке приклеит, что никакому другому мужику не справить. Встанет к стожару да как начнет по сену выхаживать, пласты под ним как под дорожным катком, ковром стелются.

Стебельки словно в снопах в одну сторону метелками норовят. А сено у стожара все время над краями горкой растет. И все травы в таком стогу, словно солома на крыше стелются. От самого низа, до самого верха так выведет.
  А Иван все вокруг стожара выхаживает. Приговаривает: «Правильный стог тогда выйдет, когда у стогоправа ботинки в сене не тонут.»

  И верно. Не тонут. Если есть на чем глаз на высоту поднять, то всяк увидит, что шнурки на ботинках Ивана поверх сена мелькают. Стог у него любому человеку на загляденье растет. И сена в нем, как в двух других. А чтобы ветром верхние пласты не ерошило, вырубят мужики на опушке четыре больших ветки. Сплетут их вершинами и на стог сверху крестом, словно прижимами оденут.

  И сколько бы лет не простоял он на лугу, если в первую зиму не скормят, дальше первого верхнего пласта, никакой дождь в него не попадет. Только древние старики не разоренных деревень такие стога ставить умели.

  А сено из того стога еще и на сеновале в любой мартовский день июльской зари вкус хранит.
  Не каждый год удачным сенокос бывает. Случается, так одолеют дожди, что никакой мужицкой сметкой, никакой сноровкой от ненастья не спасешься. Не успеют крестьяне сено первый раз повернуть, как откуда ни возьмись дождь нахлынет. А шевеленная трава от дождя портится.

  Но и не тронутые травы под долгими дождями убытка не мало несут. Дождинки одна за другой по скошенным стеблям молоточками стучат. Все плотнее стебли  к земле приколачивают. А под дождем стерня отрастать начинает. Снова в стебель тянется и поваленные травы в своей глуши хоронит.

Выгребай ее потом граблями, По стебельку вытеребливай. Может быть половину или больше и вытеребишь… Только на другой день рук не поднимешь. Удергаешь руки на этой шалой работе.
 
  Смилуется погода, подарит погожий денек. Высушат мужики сено, в валки соберут, а дождик опять наскочит. Опять паси солнышко, опять суши да который раз, недосушенное в копны из под очередного дождя собирай. А развернуть копны, другие дожди не дают. Так и приходится его квелым собирать, да подсаливая в невелики стожки ладить.

  Зимой это сено будешь с пылью брать, тяжесть в животе у коров от того сена бывает, но все же лучше, чем ничего. Да и сметав стожок такого фуража, еще покоя не обретешь. Надобно ивовую ветку иглицей заострить да в стог сунуть. И почаще вытаскивай да щупай – не греется ли?
 
  А как греться начнет – не зевай, в новый стог переметывай. Согретое сено перемечешь, по пласту на воздухе провеешь, больше не загорит.

  А когда совсем плохо с сенокосом, так бывало и картофельную ботву в веники вязали. И капустный и свекольный лист квасили. Да мало ли изъянов на крестьянскую судьбу припасено…


 Фотомонтаж автора.