Глава 3. Секреты воспитания
«Тот, кто приятен людям, приятен и Всевышнему»
(Пиркей авот. Мишна 13 рабби Ханина сын Досы)
Среда обитания
Внутреннее достоинство, простота, юмор и вечный, неиссякаемый оптимизм йеменитов покорили меня. Мне ужасно хотелось понять, как же все-таки получаются такие счастливые люди. В чем секрет?! И я подготовила серию вопросов для мастера. Бен Цион согласился помочь мне «извлечь» из него педагогический метод йеменитов. Он сказал, что ему самому интересно сформулировать такой «метод» и что, на самом деле, он никогда специально об этом не задумывался.
Расположившись поудобнее и взяв по дымящейся чашечке кофе, мы приступили к нашему «исследованию».
Первый вопрос, который меня интересовал: что наиболее важно в воспитании мастера из того, что дали ему родители. Бенци ответил, что важнее всего вовсе не то, что ребенку говорят делать, а то, что он сам чувствует сердцем, что исходит из его среды обитания, атмосферы дома, где он растет. Конечно, принято говорить «получил воспитание», но ведь воспитание - это нечто намного большее, чем простые слова или какие-то наставления и правила.
В подтверждение своих слов мастер рассказал, что, когда он был маленьким, дома никогда никто не ругался, не было скандалов и напряжения, отношения родителей были предельно искренними и открытыми. «Самая важная часть воспитания — та, которую мы получаем опосредованно, а не напрямую. Личный пример близких — именно то, что влияет», - в этом Бенци абсолютно убежден.
«У моей бабушки со стороны отца было трое сыновей. У йеменитов принято, что мать, в случае смерти мужа, переселяется к старшему сыну, и он должен заботиться о ней. Но бабушка захотела жить с моим отцом, несмотря на то, что он был средний. Она говорила, что старший сын кричал на нее при детях, подавая дурной пример, «портил молодые всходы», а младший не был достаточно тверд, чтобы взять на себя такую ответственность. Вот она и пришла жить к моему отцу, и всегда говорила, что только ему можно по-настоящему доверять. Все свое детство я видел, как отец заботился о ней. В дальнейшем это стало для меня примером отношения к родителям. Мой отец никогда не давал инструкций, никогда не говорил, что именно я должен делать для него в старости. Но в этом не было необходимости, живой пример был всегда перед моими глазами, поэтому я даже не представлял, что можно поступать как-то иначе. То же самое можно сказать и о моей маме. Бабушка с маминой стороны жила с маминым братом. Не принято у йеменитов, чтобы мать жила с дочерью. Но в последний год своей жизни, когда бабушка была совсем больна и уже не могла ходить, она переехала к нам. И я до сих пор хорошо помню, как мама уважала ее и как нежно о ней заботилась до последнего дня.
Прошло много лет, я вырос. Мой отец трудился в мастерской до глубокой старости, пока ещё мог двигаться и видеть. Казалось, что так будет вечно. Но наступил день, когда и он совсем ослаб, ему ведь было уже более ста лет. Его положили в больницу. Несколько дней он был без сознания, и мы по очереди дежурили рядом с ним: говорили с ним, держали за руку, давали понять, что мы рядом. Он умер в мою «смену». Оказаться рядом с отцом в минуту, когда за ним пришла смерть, было честью для меня. До самого конца он был без сознания, но я уверен - он чувствовал нашу любовь и присутствие. Но опять же, хочу подчеркнуть, я поступал так, как поступал, не потому что мне сказали так делать, а потому что так велело мое сердце, потому что я не мог поступать иначе, потому что я впитал это с молоком матери».
Я почувствовала комок в горле, мне стало тяжело говорить. В тот момент я вдруг вспомнила рассказ одной женщины из маленького городка. Её отец умер один в своей маленькой, однокомнатной квартире, которую старик обменял, чтобы освободить лучшую жилплощадь для сына. Прошло две недели с его смерти, прежде чем соседи почувствовали запах и выломали дверь. И я подумала, как все же повезло Бенци родиться в такой чудесной семье. Как это здорово, когда люди рождаются, живут и умирают в любви…
- Что еще важно? - мастер на минуту задумался. – Родители всегда прививали нам чувство «единения» - «бытия вместе». Например, никогда не было такого, чтобы каждый приходил и ел один, всегда была совместная трапеза. Мы обязательно ждали, когда соберутся все члены семьи. А пока ждали, мы общались, обменивались новостями, шутили. То же самое я стараюсь привить своим детям. Как бы они ни были голодны, мы всегда ждем, пока соберутся все. А я сам просто не могу кушать один.
Все, о чем мы говорили, касалось воспитания, которое «впитывают» из окружающей среды. Но мне все же очень хотелось, чтобы Бенци привел пример и «прямых указаний», если такие вообще существовали. Мастер погрузился в раздумья, ушел вглубь себя.
-Ты знаешь, даже трудно вспомнить! – засмеялся он. Вот скажем, мой отец мне всегда говорил: «Ты можешь носиться, играть, болтаться с друзьями по улице — делай все, что только хочет твоя душа. Но все, что касается учебы – очень важно. Если я увижу, что ты заигрался и пренебрегаешь ею, знай — тебя ждет наказание, ты будешь побит». Причем это было серьезное наказание, а не просто шлепок за шалость. Меня лупили розгами или ремнем. Вот так, сурово!
«Тот, кто жалеет наказаний для своего сына, ненавидит его»
Испокон веков в роду йеменитов обучению придавалось очень большое значение. Неграмотного человека в Йемене называли «хамор» - осел - и практически приравнивали к животному. При этом всегда и везде, независимо от места проживания семьи, существовала возможность обучить любого ребенка. «Мори», учитель, имелся в каждой деревне. Он не брал денег за обучение, так как считалось, что преподавание - это важная «мицва» - заповедь и почетная форма служения Всевышнему. У йеменитов запрещалось зарабатывать деньги на изучении Торы, а образование в те времена было преимущественно религиозное. «Мори» лишь снабжали всем необходимым, и он ходил в соседние поселения, чтобы учить детей в самых отдаленных уголках. И если даже в такой ситуации отец не обеспечивал своему сыну образование, это считалось форменной глупостью.
Отец отдал Бенци на воспитание «мори», как и всех мальчиков, в 3 года. Он учился читать Тору и священные писания. Память у мальчика была отменная, и он очень быстро запоминал все наизусть. Когда же, как и все «обычные дети», Бенци пошел в первый класс общей школы, учиться ему оказалось совсем не сложно, так как, в отличии от остальных, он уже умел бегло читать, писать и считать. Детям задавали домашние задания, которые для Бен Циона были очень легкими. Ему было ужасно скучно заниматься всем этим, ведь для него это был вчерашний день. Большую часть времени они с друзьями проводили на улице за игрой.
Я спросила его, есть ли какая-то интересная история об учебе. Мастер сказал, что такая история есть, и он вряд ли когда-нибудь ее забудет…
«Дело было в школе. Мы как раз начали изучать Тору. Учитель попросил меня прочесть домашнее задание, которое я должен был написать в тетради. Я открыл тетрадь, а в ней, как ты понимаешь, было пусто, так как я ничего не делал дома. Надо было как-то выкручиваться, И я, делая вид, что смотрю в тетрадь, начал по памяти читать отрывок из святой Книги. И все бы прошло прекрасно, но учитель вдруг попросил меня вернуться на несколько строк назад и прочесть их заново. Естественно, я не помнил тех строк и начал повторять невпопад. Учитель заподозрил неладное и подошел. Так обман раскрылся. Отца вызвали в школу, и преподаватель сообщил ему, что я не выполняю домашние задания, прогуливаю уроки, но главное – я обманул своего учителя! А это было совершенно недопустимо. За этот проступок я был серьезно наказан и от всей души выпорот.
Сейчас, как ты знаешь, у нас в Израиле есть закон, запрещающий бить ребенка. Детей в раннем возрасте информируют, что они могут позвонить в полицию и пожаловаться на родителей, если те их обижают. Я считаю, что это неправильно, так у ребенка теряются границы разумного. Не помню, чтобы я обижался на своего отца. Я понимал, что он наказывает меня не потому, что не любит, а наоборот - именно из любви. Я понимал, что это не прихоть и что я получаю за дело, что он желает для меня блага, хочет, чтобы я учился и вырос грамотным, достойным человеком. Отец всегда говорил мне: «Написано - тот, кто жалеет наказаний для своего сына - тот ненавидит его». Любовь и мудрость отца, которые я всегда чувствовал в каждом действии, превращали его наказания в уроки, а не в детские травмы. Я полностью ему доверял и ни на миг не сомневался в чистоте его намерений.
Сейчас у йеменитов, конечно, все не так. Между прошлым воспитанием детей в Йемене и нынешним - в Израиле, огромная разница. Но мы с братьями и сестрой воспитывались традиционно, по старинке. Что тут скажешь, нам повезло! – сказал Бенци и засмеялся. - А мне особенно повезло, потому что я получал наказаний больше остальных. Думаю, это еще и потому, что первые семь лет я был единственным ребенком, только позже появились другие».
Мне стало интересно, существовала ли разница в воспитании девочек и мальчиков. Бенци утверждал, что в подходе - нет, но есть разница между мальчиками и девочками в целом. Девочки послушнее, учатся лучше и вообще доставляют меньше хлопот. Но и им порой доставалось. Например, отец очень сердился и наказывал его сестру Ципи, когда она до ночи пропадала у подружек и вместо того, чтобы учиться, весь вечер бездельничала. Для отца это был серьезный проступок, и он требовал, чтобы в этом вопросе соблюдались четкие правила.
Подход мамы Хамамы, конечно, отличался. Она была между отцом и детьми и всегда стремилась найти способ все уладить без физических наказаний. Такими же были и обе бабушки. Но раз надо, так надо. Ведь не всегда удавалось договориться. «Я был шалопаем и любил озорничать, поэтому мне доставалось и от мамы, и от папы!» – смеялся мастер.
У меня сложилось впечатление, что он рос в достаточно жестких рамках. Я сказала об этом Бенци. Но он возразил: «Напротив, я рос в атмосфере свободы. Особенно это касалось моего желания изучать что-либо. Здесь мне ни в чем не отказывали. Отец всегда говорил, что если я хочу учиться, то для этого всегда найдутся деньги, даже если придется брать ссуду или занимать у родственников. Вообще в нашем доме тема обучения всегда существовала в двух направлениях: изучение Торы и священных писаний и обучение в школе».
Мастер рассказывал, что у йеменитов все мужчины обязаны были изучать Тору и вели субботнюю службу в молитвенном доме в порядке живой очереди. Чистота произношения имела огромное значение. Делать ошибки в святых текстах строго запрещалось. Но отец многое прощал Бенци, потому что сын очень хорошо знал все наизусть и ошибок не делал, не позорил отца перед людьми. Каждую неделю читали определенный отрывок из Торы. И Бенци всегда знал, когда наступит его очередь читать в шаббат. В течении недели он повторял этот отрывок по несколько раз. Так и запоминал его полностью, а потом оставалось только проговорить его. Так Бенци выучил всю Торцу наизусть!
Я поинтересовалась, у всех ли братьев так же хорошо складывалось с Торой, как у него. И в ответ услышала историю.
«Однажды в большой праздник мой брат читал Тору в синагоге и сделал несколько грубых ошибок. Отец дал ему такую затрещину, что у того очки слетели и разбились. После этого брат уже не мог продолжить чтение: без очков он ничего не видел, а искажение священного текста - святотатство. Потом мой брат много лет обижался, ведь для него это была трагедия. Правда, и для отца этот случай стал особым. Он понимал, что, пожалуй, перегнул палку. Не сразу, но со временем он нашел в себе мужество признать это и попросить у брата прощения».
Я спросила, разделяла ли мама такое отношение к учебе. «Мама тоже всегда призывала нас хорошо учиться и запоминать священные писания, - сказал Бенци.- Она поощряла нас, чтобы мы старались и радовали отца своими успехами, чтобы он мог гордиться нами. Еще мама с раннего детства следила за тем, чтобы, как только мы просыпались, обязательно делали омовение рук и лица и, прежде чем начать что-либо делать, произносили утреннее благословение. Сейчас большинство детей, проснувшись, сразу же садятся кушать, пить кофе, смотреть телевизор. Нет никакого уважения к новому дню. В моей семье не так. Я и своим детям прививаю полученное от матери: проснулся, сходи в туалет, омой руки и лицо, прополощи рот и произнеси утреннюю молитву. Благослови день и лишь потом, делай все остальное. Мои дети знают от меня, как и я от своей матери, что жизнь – это величайший дар, и каждое утро надо благодарить за него Всевышнего.
Мама - вообще удивительный человек. От нее в основном исходило именно «непрямое» воспитание. Она, её особая скромность, всегда были для меня примером. Она никогда не сплетничала и никого не осуждала, ее природная деликатность и уважение к людям до сих пор заставляют меня приклоняться перед ней. А ее безграничную преданность нам: отцу, семье - не передать словами. Что бы ни происходило, мы всегда были сыты и одеты, а дом - чист и ухожен, и что бы мы ни натворили, она всегда была на нашей стороне. По сей день, когда я захожу в дом, она с первого взгляда чувствует и знает, все, что со мной происходит. Она вообще тонко ощущает всех людей. Мама мудрая и мгновенно все понимает. Где бы ни находился, сердцем я всегда ощущаю ее заботу».
«Теперь я знаю, что всегда прав»
Я спросила мастера, видит ли он, как именно отношения с мамой повлияли на его характер и личность. «Есть нечто очень важное, что я получил от нее, - сказал Бенци с улыбкой. - Что бы я ни сделал плохого, она всегда находила способ оправдать мои действия. Даже если это было что-то действительно ужасное, она всегда объясняла, что я не виноват, что у меня просто не было выбора в тот момент и тому подобное. Ни разу в жизни моя мама не занимала по отношению ко мне позиции обвинителя. В ее глазах я всегда был не виноват. Результат: чувство вины мне вообще неведомо. Теперь я чувствую, что всегда прав, и тут уже ничего не поделаешь! – улыбнулся мастер и рассказал ужасно смешную и трогательную историю.
Как-то раз, после армии, Бенци и его друг отдыхали в Греции. Они купались, ели морепродукты, наслаждались жизнью и общались с девушками. Вернувшись оттуда, он стал показывать семье фотографии с отдыха. На одной из них они с другом улыбались и держали в руках лобстеров, явно собираясь отправить их в рот. (Тут надо отметить, что в доме Бен Циона всегда очень строго соблюдался «кашрут» - особое питание). Сестра Ципи взглянула на фото и сказала: «Посмотрите, ваш сын ест не кошерную пищу да еще бесстыдно показывает вам фотографию. Вот это наглость!». На что мама ответила: «Что ты такое говоришь! Он не ел этого лобстера, он просто позировал для фотографии!» И хотя все было абсолютно очевидно, мама упорно не желала это признать. Она всем своим существом верила, что права, а сын невиновен.
Это было трогательно и мило. Я спросила, а было ли такое, чтобы мама по-настоящему злилась на него. Иначе уж совсем идеальная, неправдоподобная картина получалась.
Бенци смог вспомнить лишь один случай. «Когда мне было лет 8 или 10, у нас во дворе жило много птиц: куры, гуси. На ночь их надо было покормить и загнать в сарай. Мама целый день работала по дому и всегда просила меня заняться птицами. Я не очень регулярно выполнял ее просьбу. Когда я этого не делал, она очень сердилась и говорила, что все расскажет отцу. Но так ни разу этого и не сделала. – сказал Бенци с улыбкой. - Думаю, и в этом случае она оправдывала меня: «Он же ребенок, ему хочется играть, он просто забыл, он не со зла…»
«Вина – это чувство мне неведомо»
Мастер подчеркнул, что мамино отношение очень сильно влияло на него. Например, никогда в жизни, что бы ни случилось, он себя ни в чем не винил. В подтверждение тому Бенци рассказал одну жутковатую историю.
«Тот случай произошел в 1991-ом году. Я попал в серьезную аварию. Мы с другом ехали на мотоцикле по пустынной местности, и вдруг налетела буря. Я потерял управление... Друг погиб на месте. Я несколько дней был без сознания, а когда пришел в себя, все вспомнил, осознал случившееся и почувствовал боль потери. Но как это ни удивительно, я ни на секунду не почувствовал себя виноватым в случившемся. Думал: «Да, я вел мотоцикл. Да, налетел сильный ветер. Да, я не мог это предсказать и не справился с управлением». У меня даже мысли не мелькнуло, что я должен идти в суд или сесть в тюрьму. Я понимал, что иногда такие вещи случаются, и от нас ничего не зависит. Конечно, я осознавал, что как-то причастен к смерти другого человека, но я не был виноват в ней. Поэтому, когда ко мне в больницу пришли и сказали, что будет суд, я очень удивился. Друзья нашли мне адвоката, который настаивал, чтобы я сказал, что все помню, что налетела песчаная буря, что я потерял управление. Одним словом, он хотел, чтобы я врал. Он сказал, что если я так скажу, то меня даже не лишат водительских прав. Но на суде я сказал правду. Я сказал, что точно не помню, как все произошло, что последнее из воспоминаний – это песок, летящий в лицо. В результате меня лишили прав на год, но я был в мире с этим.
После его похорон все меня спрашивали, как же я буду жить теперь, с таким-то грузом, ведь по моей вине погиб молодой парень, друг детства. Но я ничего такого не чувствовал. Тридцать дней пролежал в больнице, а потом поехал встретиться с его женой. Открыто посмотрел ей в глаза и понял, что она тоже не винит меня, в её взгляде не было ненависти.
«У каждого своя каска и своя судьба»
- Получается, ты веришь в судьбу, в ее неумолимость? – спросила я.
- Пожалуй, так. Надо сказать, в этом случае с моим погибшим другом все действительно было странно, словно заранее запрограммировано. Мы, как раз, были с ним в армии («милуим» – обязательная для всех мужчин служба в течение одного месяца в году), готовились к прыжкам с парашютом, но началась буря, и нам сказали, что прыжки откладываются, пока ветер не стихнет. Я решил скоротать время и прокатиться на мотоцикле до ближайшего ларька, чтобы купить газету. Надел каску и пошел. Друг, заметив это, вызвался составить мне компанию. Я был не против, но спросил, есть ли у него каска. Он сказал, что есть - велосипедная. Тогда я заметил, что это не совсем подходящий вариант, а он ответил мне так: «У каждого своя каска и своя судьба. Так что же ты волнуешься»? Спустя несколько минут мы уже мчались по дороге. Налетел ветер, нас выкинуло с мотоцикла, и мы врезались головой в дорожный щит. Я выжил именно потому, что моя каска была достаточно прочной. А мой друг получил сильнейшую травму головы, от которой умер на месте. Его каска оказалась недостаточно прочной. Это действительно был знак свыше. Через несколько лет после аварии и его смерти, я осознал, что каждому отпущено свое время. Мой друг был прав: «У каждого своя каска и своя судьба», а пути Всевышнего неисповедимы…
С каждым годом я все больше понимаю: мне по-настоящему повезло, моя мама своей любовью и доверием навсегда защитила меня от чувства вины. И сейчас, когда я оглядываюсь вокруг, то вижу, что абсолютное большинство людей страдают от этого чувства, лишая себя возможности жить полноценной жизнью.
Заветы мудрых
«Будь тружеником»
Бенци все время подчеркивал, что львиная доля всего процесса воспитания невербальная и исходит из атмосферы в семье. Да, безусловно, родители акцентировали внимание на каких-то аспектах, например, на необходимости учиться. Однако я была уверена, что в его древнем роду, наверняка, существовали мудрые наставления, которые родители давали напрямую, которые оставались неким руководством на всю дальнейшую жизнь, и попросила мастера припомнить хотя бы несколько таких наставлений.
Бенци сидел, глубоко задумавшись. В руках щипчики, с помощью которых он создавал из серебряной нити тонкий филигранный лепесток.
- Одно могу сказать точно, - сказал он, отложив готовый лепесток в сторону, - мама мне всегда говорила: «Будь тружеником». Хотя ей совсем не обязательно было это говорить. Достаточно было просто на нее посмотреть, посмотреть на то, сколько мама работает и сколько успевает сделать за день. Даже сейчас, когда она уже совсем пожилой человек и ей тяжело ходить, она всегда чем-то занята. Ты никогда не увидишь ее без дела. Сколько я ее помню, с самого раннего детства, она была мастером на все руки. Даже затрудняюсь сказать, было ли что-то, чего она не умела делать. Кроме обычной женской работы по дому: приготовления пиши и уборки - она ухаживала за садом, стригла траву и сажала растения, следила за домашними птицами и животными, шила одежду, вышивала, плела корзины, доила коз. Она сама все в доме чинила, красила, шпаклевала, бетонировала. Сама построила во дворе кухню для приготовления йеменской пищи, сложила печь, которую топили сухим ветками, смастерила прочие атрибуты. Я как сейчас помню то время: я был маленький, и мы вместе с мамой ходили за хворостом в ближайшую посадку. Она собирала ветви, связывала их, а я помогал забросить вязанку на спину.
Ты не поверишь, но моя мама никогда в жизни не сидела в кафе просто так, как это сейчас у многих принято. Мама даже не задумывалась никогда о такой возможности. У нее просто нет такого желания, для нее это что-то неестественное и странное. Что значит посидеть в кафе? Зачем?
Как-то у нас была возможность в этом убедиться. Моя сестра несколько лет прожила в Таиланде и хотела отметить свое возвращение вместе со всей семьей в кафе. Мама весь вечер не знала, куда себя деть, чувствовала себя ужасно неудобно и не могла дождаться, когда же наконец, поедет домой! Мы ей говорили: «Мама, просто посиди, расслабься и отдохни. Давай попьем кофе и поговорим». Но она только смотрела на нас с недоумением. Это моя мама. Что тут еще скажешь! – заключил Бенци, улыбаясь.
Я посмотрела на него и в очередной раз отметила, как мастер преображается, начинает светиться изнутри, когда говорит о своей маме. После знакомства с ней и я поняла, что ее просто невозможно не любить. В ней было что-то настолько чистое и настоящее, что начинало ныть под ложечкой. Она была такая трогательная, маленькая, худенькая, хрупкая, наивная и чистая, но, в тоже время, полная природной, первозданной силы и вековой мудрости. Когда мама Хамама находилась рядом, на душе становилось благостно и спокойно. И почему-то приходило твердое убеждение, что все будет хорошо.
Что значит быть «Хавиг»
- Да. Мама… - Задумчиво глядя перед собой, сказал мастер. - У нее я научился ценить свое время. Скажу тебе честно, что даже когда я сижу в ресторане или кафе, то размышляю об украшениях, которые хочу сделать. Думаю, я вообще никогда полностью не отключаюсь от работы. И мама очень часто говорила мне: «Надо быть «хавиг» (йеменский).
Я попросила мастера поподробнее разъяснить, что же это значит - «быть «хавиг».
- «Хавиг» - очень глубокое понятие,- сказал он. - «Хавиг» - это человек, знающий и защищающий собственные права. Он выражает свои мысли и чувства честно и прямо. Действует без лишнего беспокойства и чувства вины. Он уважает себя и других, отвечает за свои действия и свой выбор. «Хавиг» так же знает свои потребности и открыто просит о том, чего хочет. Это человек, который ведет себя с другими так, как хотел бы, чтобы обращались с ним. Он самодостаточен, а главное - свободен духом!
Какое замечательное понятие, подумала я. Такой короткий термин, такое короткое наставление, а так много в себе несет!
Мудрый добрый Шломо
Я попросила мастера еще рассказать об отце, о скромном и мудром его папе Шломо.
«Отец! Когда я думаю о нем, то вижу его в мастерской, склонившегося над изделием, - сказал Бенци тихо. - А ещё он обожал делать подарки близким женщинам. Когда мой дед был жив, он обеспечивал семью всем необходимым и вел все дела. После его смерти эту ответственность взяли на себя сыновья. Мой отец и двое его братьев работали в ювелирной мастерской до пяти часов вечера ежедневно. Вся их выручка до этого времени принадлежала семье, а «сверхурочные», так сказать, шли на личные нужды. По окончанию рабочего дня братья вставали, переодевались и шли домой, а мой отец оставался работать дальше. Можно сказать, что свое трудолюбие я унаследовал и от папы, и от мамы. Я люблю работу и порой работаю даже больше своих подчиненных, - засмеялся мастер. - Например, далеко не все они выходят на работу в пятницу, а я прихожу очень рано и работаю в пустой мастерской. Уверен, что тем самым я тоже подаю им пример.
- Но если ты трудишься в пятницу в одиночестве, кто тебя может увидеть? – спросила я.
- О, кроме этих пятниц есть много других возможностей увидеть, как я тружусь! – сказал мастер. – Есть множество вещей, которые я сам делаю в музее и в мастерской. Например, провожу электричество, все чиню, крашу, что-то монтирую или готовлю обед на всех. Конечно, можно нанять других людей, но я люблю все делать сам. Мой отец всегда говорил: «Не сиди без дела на глазах у своих работников, трудись вместе с ними. Иначе ты будешь подавать им дурной пример и, как только ты уедешь и оставишь свои дела, вся работа тут же встанет». Я всегда прислушивался к нему, и теперь, благодаря этому, могу спокойно ездить по всему миру с выставками, оставаясь уверенным, что работа будет идти без перебоев.
- Ты сказал, что «сверхурочные» шли на личные нужды твоего отца и его братьев. То есть семья обеспечивалась из общей кассы. Что же твой отец делал с личными средствами? - поинтересовалась я.
- Надо же, чуть не забыл очень важную часть! – воскликнул Бенци. – Ведь на вырученные деньги он покупал подарки женщинам. От своей родни я слышал множество историй о том, что, когда они жили в Йемене, было принято, чтобы на базар за продуктами ходили мужчины. В нашей семье чаще всего это делали старший или средний папины братья. Однако женщины больше любили, когда за покупками отправлялся мой отец. Ведь когда его братья шли на базар, они приносили лишь то, что было необходимо, не больше, не меньше. А мой отец на свои деньги всегда покупал женщинам подарки: отрезы тканей, сурьму, нитки и бисер для вышивки, платки и прочие приятные мелочи. Братья всегда ворчали на него за то, что он разбазаривает семейные деньги, но отец отвечал, что это его личные средства и он может делать с ними все, что пожелает. Для папы не было большего удовольствия, чем смотреть на счастливые лица любимых женщин. Он просто нуждался в этом. Ведь что они видели в Йемене! Домашняя работа была очень тяжелой. Они вставали в пять утра и ложились затемно. Когда женщины радостно щебетали, показывая его подарки друг другу, отец буквально светился от счастья. Это его качество тоже сильно повлияло на меня буквально во всем. Мне очень важно дарить радость окружающим. Например, в работе для меня важнее всего, чтобы человека прежде всего радовало мое изделие. Многие ювелиры работают так: получив частный заказ, они берут предоплату 50%, а потом, когда украшение готово, заказчик обязан его взять. Я же предпочитаю не брать предоплату и всегда говорю: «Я понимаю, что ты хочешь, и постараюсь сделать так, чтобы изделие порадовало тебя. Но, если оно тебе на понравится, ты вовсе не обязан его покупать». Предоплата лишает меня свободы, я начинаю зависеть от заказчика, а это плохо влияет на творчество. Бывает даже так, что я берусь выполнять частный заказ за такие деньги, которые окупают только материал, но не мою работу. Я поступаю так только потому, что сам этот заказ приносит мне удовлетворение. Например, недавно ко мне обратился пожилой человек из Австралии. Он сказал, что живет со своей возлюбленной уже 12 лет и хочет сделать ей предложение. Он пришел заказать для них кольца, и ему было очень важно, чтобы они получились особенные. Но мой гость сразу сказал, что не сможет заплатить много. Я видел, с какой любовью он говорил о своей будущей жене, и понял, что сам очень хочу сделать для них эти кольца. Он предлагал предоплату, но я не взял денег. И кольца получились легко, они действительно были хороши. Мужчина был несказанно счастлив, когда увидел свой заказ, ведь, по его словам, это было именно то, что он хотел. Кольца были довольно дорогие, но я взял с него деньги только за материал. Он хотел дать больше, но я не согласился. А потом он вообще меня удивил: попросил благословить его. Я сказал, что не являюсь праведником или раввином, но он настаивал, и я это сделал. Удовлетворение, которое получил тогда от своей работы, не передать словами. Да что там, я был просто счастлив! И удивительная вещь, буквально на следующий день мне позвонил знакомый и сказал, что скоро годовщина их свадьбы, что они прожили вместе 40 лет и он хочет сделать им подарок - интересные кольца. Я предложил посмотреть на те, которые изготовил для мужчины из Австралии. Взглянув на них, он так и ахнул: «Это именно то, что надо!»
Я заметил, что существует такая закономерность: если я делаю украшение от всего сердца и не зарабатываю на этом, просто радую кого-то, то обязательно уже очень скоро на моем пути появится тот, кому понадобится точно такое же изделие! Думаю, мой отец тоже это хорошо знал. «Позволь сердцу и рукам принести радость бескорыстно, и Творец всегда найдет способ вернуть тебе то, что ты отдал, а порой и в сто раз больше»
Я предположила, что отец Бенци, наверное, гордился им и был счастлив, что сын продолжает семейное дело. Но мастер удивил меня своим ответом, сказав, что отец вовсе не хотел, чтобы он был ювелиром.
- Но почему? - поразилась я.
- Представь себе, - сказал мастер, - он мечтал, чтобы я стал успешным инженером, ведь у меня именно такое образование. Хотел, чтобы работал в престижной фирме, получал большую зарплату, имел секретаршу, жил в достатке и почете.
- Это как-то не укладывается в голове. Ведь ваш род - род потомственных ювелиров!
- В этом нет ничего удивительного. В Йемене у них не было выбора. Они имели право заниматься только ремеслами и больше ничем. Этим зарабатывали себе на хлеб. Ремесла передавались из поколение в поколение. Дети с самого раннего детства помогали родителям: девочки - маме по дому, а мальчики - папе в мастерской. Вот и привыкали, впитывали мастерство с малых лет. Труд всегда был очень тяжелым. Думаю, отец предполагал, что раз уж у меня есть выбор, то я могу зарабатывать на жизнь интеллектуальным трудом, что, быть может, мое место в офисе компании занимающейся, оборонной промышленностью, но уж никак не в мастерской. Кроме того, он видел, что в Израиле не было особого спроса на наши изделия. Они слишком своеобразны, их изготовление требует много времени, да и само наше древнее ювелирное искусство словно растворилось в потоке проблем во время становления молодого государства, тогда изменились приоритеты и никому не было дела до подобного мастерства. Я прислушивался к нему и потому попытался устроиться работать по специальности. Меня даже приняли в одну очень престижную фирму. Пройдя собеседование я уже должен был выходить на работу. Отчетливо помню, как вышел из здания фирмы. Было как раз обеденное время. Сел за столиком в уличном кафе и стал наблюдать. Рассматривал людей, выходящих из офиса. Смотрел, как они идут обедать, что едят, о чем говорят. И вдруг совершенно отчетливо понял: «Это не мое! Я не вижу себя в этом».
Вот и все. Так и вернулся к ювелирному делу. Кроме того, уже тогда ко мне начало приходить понимание, что это искусство просто исчезнет, если сейчас не сохранить его. Я чувствовал, что если не сделаю этого, то все, чем веками занимались мои предки, канет в небытие. Тогда пришло твердое решение, что это мой путь. Я начал практически с нуля, с маленькой мастерской, которую устроил прямо у себя на балконе.
- Как думаешь, благодаря чему ты добился успеха? – спросила я.
- Думаю, прежде всего, благодаря тому, что вовремя понял - в Израиле в ближайшие годы не будут ценить это искусство, да и рынок слишком мал для него. И начал продавать свои изделия в других странах, ездить с выставками и мастер-классами по всему миру. Я понял это на одной из первых выставок в Израиле. Подготовил программу, сделал мастер-класс. На мероприятие пришел один бизнесмен из Америки. В конце программы он подошел ко мне и сделал заказ на 120 изделий. Вот тогда я осознал, что мое искусство востребовано, что за пределами страны оно интересно и самобытно. Так и начались мои путешествия. Я стал вкладываться в свое дело, передавать мастерство, создавать новые формы ювелирных украшений. Известность в Израиле пришла намного позже. Сейчас я по-настоящему счастлив, что не отступил тогда и доверился своему сердцу.
Возвращение души
Фигура скромного отца Шломо словно ускользала. Будто и после ухода из жизни дух этого тихого труженика прятался от посторонних глаз даже в беседе о нем. Когда мы присели в кафе рядом с музеем и заказали по чашке кофе, я попросила мастера вернуться к теме наставлений отца. Бенци глубоко задумался и вдруг начал говорить о сне…
«Наверное ты удивишься, но отец с самого детства абсолютно серьезно и очень настойчиво говорил мне, что когда мы засыпаем, Творец забирает нашу душу, и когда мы спим, то мы словно наполовину мертвы. Он всегда подчеркивал, что каждый день происходит самое настоящее чудо, и мы просыпаемся только потому, что Творец вернул нам душу. Вообще, надо сказать, что этим явлением и его осознанием пронизана вся наша культура. Отец часто говорил, что жизнь – это не что-то само собой разумеющееся. Люди ошибаются, когда относятся к ней без должного трепета и уважения. Миллионы людей во всем мире не просыпаются утром, как говорится, «уснул и не проснулся». Поэтому отец всегда наставлял меня: «Каждое утро благодари Творца за то, что он вернул тебе душу и жизнь». Существует даже специальная утренняя молитва, которую читают сразу после омовения рук и споласкивания рта. Папа подчеркивал: «Только задумайся над этим: многие люди живут, будто они вечные, теряют время на пустяки, планируют все так, слово видят будущее. Они не понимают, что жизнь – это очень хрупкий дар Всевышнего, что она находится полностью в Его руках. Не будь таким, сынок!» Наверное, поэтому я так люблю утро и всю жизнь встаю очень рано, чтобы увидеть рассвет. Я так люблю солнце! Когда смотрю, как оно встает, чувствую себя счастливым. Мои дети растут точно так же. Я бужу их пол седьмого, они умываются и мы идем на балкон. Вместе наслаждаемся рассветом, красотой мира. Я всегда подчеркиваю, что они проснулись для того, чтобы быть счастливыми, а не для того чтобы просто покушать, одеться и отправиться в школу.
Иногда, особенно зимой, небо над морем облачное, я выхожу из мастерской, чтобы посмотреть на закат. Вижу как лучи солнца пронизывают облака, как все меняется, и каждое мгновение раскрывает все новые и новые грани красоты. Это поразительно! Природа не прекращает творить ни на секунду. Разве это не чудо! Но оглядываюсь вокруг, и что я отмечаю?! Люди поглощены суетой и пустыми проблемами. Они сидят в кафе с видом на море, прямо напротив всей этой красоты, но смотрят лишь на мониторы своих компьютеров или телефонов. Творец разливает вокруг благодать, а люди остаются пустыми и неудовлетворенными. Они не спрашивают себя: «Для чего, собственно, я пришел в этот мир?» Жизнь проходит мимо и заканчивается, даже не успев начаться. Думаю, именно благодаря отцу и нашей культуре я научился ценить жизнь как таковую и наслаждаться самыми простыми вещами».
Я смотрела на мужчину в шортах, сидевшего за соседним столиком. Прямо за его спиной, в оконной нише, стоял могучий кактус, сплошь покрытый причудливыми бело-розовыми цветами. Он был похож на растение с другой планеты. Мужчина громко кричал в трубку, уже по пятому кругу давая кому-то «ценные указания». Мохнатые цветы-пришельцы, покачивая головами, словно искали контакта между нашими мирами, но шумный сосед их, конечно, не замечал. Мужчина был живой иллюстрацией слов мастера…
- Мы получаем от жизни много даров, - неспешно продолжал Бенци, - а перед тем как покинем этот мир, должны оставить здесь взамен что-то важное.
- Что же оставишь ты? – спросила я, глядя ему в глаза.
- Знаешь, думаю, что у меня есть много всего, что я могу оставить. Мои изделия, новые их формы, которые я нашел. Радость, которую я даю людям, они говорят, что от общения со мной меняется их взгляд на многие вещи, что они становятся счастливее. Надеюсь, будут и дальше существовать мои музей и мастерская. А теперь вот еще и книга, которую пишешь ты! – сказал Бенци с улыбкой. - Меня радует, что в ней будут жить истории моей семьи, что люди смогут их узнавать и рассказывать друг другу. Для меня также очень важно оставить своим детям культуру народа, все то, что получил я сам. Мне не нужно было в зрелом возрасте начинать искать свои истоки, мои родители все мне рассказывали. От них я узнал огромное количество историй о том, как они жили, как ходили за покупками, готовили, кушали, переходили из одного поселения в другое, как они влюблялись, думали, женились, молились, умирали. Я знаю о них все! Для человека очень важно знать, откуда он пришел, только так он может точно понять, куда ему идти дальше.
Так и я рассказываю детям, что происходит со мной в мастерской в Старом Яффо, как я служил в армии, путешествовал по миру, как впервые влюбился, одним словом, обо всем. Я впускаю их в свой внутренний мир и тем самым создаю их связь с корнями, с родом. Я не говорю им: «Пойдемте вместе со мной делать украшения!» Наоборот, я говорю: «Не надо увлекаться этим!» Пусть они сначала получат образование, учат архитектуру, музыку или медицину - все, что только им интересно и важно. Пусть станут образованными. Но если после этого они захотят заниматься ювелирным делом, что же - это их право и честный выбор. Как и мой отец, не хочу насильно их в это втягивать. Ведь он тоже не заставлял меня становиться ювелиром, а наоборот, хотел, чтобы я учился и стал инженером. Но как только мои изделия стали востребованными, я открыл мастерскую в Старом Яффо и пригласил его работать со мной. Господи, как он был счастлив! Это был один из самых замечательных периодов в нашей жизни. Трудиться рядом с ним было наслаждением. Без необходимости заботиться о пропитании он мог позволить себе творить ради удовольствия. Именно в тот период отец создал самые совершенные свои изделия.
О своем папе я тоже много рассказываю детям. И, как уже говорил, львиную долю воспитания мы получаем опосредованно, не напрямую. Уверен, что эти истории продолжат жить в моих потомках и память обо мне сохранится. По крайней мере, очень на это надеюсь.
Время нашей беседы подходило к концу. Мы попрощались. Солнце занырнуло в темно-синюю морскую пучину. На душе было чисто и светло. Выходя из кафе, я оглянулась. Цветы-пришельцы кивали мне на прощанье мохнатыми головами. Я улыбнулась и кивнула в ответ. Контакт с инопланетянином был установлен. И помахав ему рукой, я выскользнула в дверь…
Живая связь поколений
Я размышляла о методах воспитания йеменитов и об особом подходе, существовавшем в семье родителей Бен Циона. Влияние традиций, складывавшихся во время жизни в Йемене, было очевидным. Однако сам мастер родился уже в Израиле. Он дитя слияния двух культур, двух реальностей. Мне стало очень интересно, как это сплетение разных миров выражается в системе воспитания следующего поколения – детей Бен Циона. Я решила расспросить его об этом. Мы вновь расположились в уже полюбившемся нам кафе. С моря дул свежий ветерок. Старый Яффо постепенно просыпался, лениво шевеля пальмовыми ветвями. Расположившись поудобнее за чашечкой кофе, мы начали разговор…
А нужна ли жалость?
- Что, на твой взгляд, важнее всего усвоить твоим детям? Что мальчикам, и что девочкам?
- Первым делом, я не думаю, что есть какая-то принципиальная разница между тем, что должны усвоить мальчики, а что девочки. Я не знаю ничего такого, что сказал бы только своему сыну, а дочери не сказал.
Мастер задумался, глядя куда-то внутрь себя, сделал маленький глоток душистого кофе и заговорил ровным спокойным голосом.
- Я стараюсь передать своим детям чувство, которое мне посчастливилось получить от мамы. Хочу, чтобы они знали, что, что бы они ни сделали, я всегда на их стороне и никогда не перестану их любить. Это должно подтверждаться и в простых повседневных действиях. Я чувствую, насколько важен детям физический контакт. Их надо почаще гладить, тискать, целовать, обнимать. И никогда не скупиться на слова любви, во всем выражать свое отношение к ним. Но знаешь, все же не думаю, что мне удалось дать им такую же уверенность, что они всегда правы, какую дала мне моя мама. Наверное, для этого надо быть таким же большим Человеком, как она, надо иметь такое же огромное сердце и обладать столь же бесконечным милосердием, как у нее. В себе же я заметил одну особенность. Когда дети были еще маленькие, я обратил внимание, что у меня совершенно нет к ним жалости, когда они плачут. И тогда я задумался, почему так. И кроме того, задал себе простой вопрос: «А нужна ли жалость вообще?»
Прежде всего, я понимал, что для ребенка плач - это просто способ рассказать о том, что ему нужно. Этот способ дан самой природой, ведь у малыша, пока он не научится говорить, нет других возможностей сообщить о своих нуждах. Поэтому я всегда удивлялся, когда моя жена вскакивала и бежала сломя голову в детскую, если ребенок вдруг начинал плакать, или еще хуже, когда она сидела рядом с кроваткой, пока он спал, и ждала, вдруг заплачет. Я ей говорил в таких случаях: «Успокойся, нет причин для тревоги. Если ему что-то понадобится, он проснется и сообщит нам об этом. Не надо сразу же бежать, может он просто увидел плохой сон и сейчас снова заснет. Ну а если ему действительно что-то надо, то он продолжит требовать это. Так к чему суетиться?»
То же самое могу сказать и по поводу боли. Конечно бывает, ребенок упадет, ударится, расшибет коленку. Я в таких случаях всегда говорю: «Ничего страшного, ты это переживешь, немного поболит и перестанет». Думаю, что излишняя жалость и гиперопека ослабляют волю и выдержку ребенка, делают его уязвимым. Если не драматизировать, то дети будут просто получать свой опыт, учиться переносить боль и преодолевать трудности. Природа наделила человека всем необходимым, чтобы осваивать этот мир. Поэтому я всегда давал детям возможность получать свой опыт, проверять границы своих возможностей. Например, позволял залезть на высокое дерево и спрыгнуть оттуда ко мне на руки, обследовать крышу сарая у бабушки во дворе, сидеть рядом с огнем и на себе чувствовать его жар, чтобы найти границу, после которой пламя становится опасным и обжигает.
Тут мне бы хотелось сделать небольшое отступление и поделиться своими впечатлениями от одного события, свидетелем которого я стала.
Танец с «Огненным драконом»
Как-то накануне субботы Бенци пригласил меня и моих друзей в гости в Кирьят Экрон, в дом мамы Хамамы. Он взялся показать нам, как пекутся знаменитые йеменские лепешки. Мастер развел сильный огонь в национальной круглой печи, похожей на высокую глиняную бочку. Когда ее стенки достаточно нагрелись, он бережно накрыл пламя металлическим листом. Мы изумленно наблюдали, как Бенци согнулся и спокойно почти по локоть влез в раскаленную печь, словно в пасть изрыгающего пламя дракона. Он играл с огнем, будто тот был его старым другом. Когда «дракон» немного успокоился, мастер стал лепить мягкое тесто лепешек на стенки печи, а затем, взяв сухие пальмовые листья, сунул их в глубь «пасти». Постепенно они занялись пламенем, и Бенци стал подносить их к каждой из лепешек и дуть на пламя. Когда огонь касался мерцающих круглых поверхностей лепешек, и мощное дыхание мастера обдувало их, они вспучивались, начинали двигаться и оживать, а их «бледные лица» подрумянивались. Это было похоже на магический танец с огнем. Настоящее таинство рождения священного хлеба.
Когда лепешки достаточно запеклись, Бенци снял их со стенок печи абсолютно голыми руками! Затем, сказав благословение на хлеб, отломил всем по кусочку и раздал душистые дары «Огненного дракона». Я едва смогла удержать его в руке, такой он был горячий. И Господи, какой же он был вкусный!
Мне подумалось тогда, что если его дети видят подобную картину с пеленок, то это точно оставляет свой след в их трепетной душе. И бабушка, и папа укрощают «огнедышащего дракона», а потом и они сами, несомненно, приручат его, и он будет служить им верой и правдой и приносить на стол чудесно пахнущий пустыней и пальмами хлеб. Этот Дар, освященный волей и дыханием родных, благословленный их молитвой, навсегда останется в их сердце и памяти.
И что тут удивляться тому, что дети чувствуют огонь как продолжение себя, что они доверяют ему и знают, как с ним обращаться. В этом случае, действительно, не стоит беспокоиться, когда они играют с огнем.
Однако вернемся к рассказу мастера…
Волшебный котел
В самый разгар беседы к нам подошел один из работников музея и сказав, что пришло время обеда, пригласил к столу. Мне ужасно не хотелось прерываться, и я предложила Бенци пообедать позже. Но где уж там! Для йеменита трапеза – это святое.
Отведав джахнума с острым соусом (традиционное йеменское блюдо из теста; едят его руками), мы налили себе по чашечке ароматного кофе с приправами и отправились обратно в кафе. Расположившись в прохладной галерее с видом на море, мы вернулись к нашей беседе.
- Знаешь, во время трапезы я поняла, как здорово есть пищу руками. Она как-то иначе воспринимается. Думаю не случайно во многих культурах, особенно восточных, принято кушать руками. В этом действительно что-то есть, – сказала я, с наслаждением вдыхая пряный аромат кофе и глядя на море. Оно было очень спокойное. Лениво перекатывая масляно сверкающие волны, словно дремало после сытной трапезы…
- Абсолютно точно говоришь! Это тоже один из больших секретов правильного воспитания!
- Вот как?! - изумилась я. - Поделишься секретом?
- Конечно! С удовольствием, - ответил Бенци. - Я считаю, что очень важно кушать всем вместе. Я так воспитывался, и так воспитываю своих детей. И еще важный нюанс: я никогда не настаивал, чтобы дети ели вилкой с ножом и ложкой. Не говорил, что это правило или закон этикета. Моя жена, напротив, всегда хотела, чтобы они научились пользоваться приборами и тщательно за этим следила. Для меня же важно, чтобы у детей были и те, и другие навыки. С самого раннего детства, я любил есть руками прямо из общего котла, собственноручно раздавать из него пищу всей семье. Убежден, что это очень важно, и до сих пор продолжаю есть из общего котла, особенно когда бываю в родительском доме у мамы. В итоге, все дети хотят есть из него, как и я.
- Почему же это так важно, на твой взгляд? – спросила я.
- Это простейшее действие дает возможность ощутить подлинную полноту вкуса, почувствовать своими руками пищу и через неё ближнего. Тут очень много тонкостей. Кончики наших пальцев соприкасаются друг с другом в момент, когда мы берем пищу из общего котла. Это очень глубокий, можно сказать, интимный контакт с миром. Так ребенок учится единению и доверию.
А когда у каждого своя тарелка, которая отделяет его пищу от общей, да еще и вилка, которая холодным металлом оделяет пальцы от пищи, все это на самом глубинном уровне порождает в нас чувство одиночества и отдаленности от мира. Думаю, что в наше время, в условиях кнопочной цивилизации, когда люди все меньше и меньше ощущают друг друга, погружаясь в виртуальный мир, подобные простые действия особенно важны. Они способны вернуть нам чувство целостности и общности. Я не раз замечал, что мои дети очень быстро забывают все обиды за такой трапезой. «Общий котел» примиряет и успокаивает их.
- Слушаю тебя и думаю, вот бы ввести такой обычай за столом переговоров лидеров разных стран, особенно во времена конфликтов! Перед тем, как что-либо обсуждать, будьте добры завернуть рукава и запустить руки по локоть в общий котёл! А?! – сказала я с улыбкой.
- Прекрасная мысль! Это поистине «Волшебный котел» - «котел мира». Уж поверь мне! – ответил Бенци и рассмеялся.
Мое - твое, а твое - мое!
- Чем больше мы беседуем, тем больше я замечаю, насколько для тебя важны близость и единение в семье, – подчеркнула я.
- Да, все так, - кивнул Бенци.
- Есть ли еще примеры того, как ты обучаешь детей создавать и оберегать близость, чувствовать ближнего? – спросила я.
- Да, конечно. Например, в нашем доме нет такого понятия - «личное пространство». После того, как у каждого ребенка в доме появилась отдельная комната, я всегда говорил: «Ни у кого нет своей личной комнаты, просто каждый из вас для удобства живет в одной из них, но это не означает, что это личная собственность. Любой член семьи имеет право зайти в нее всегда, когда захочет».
- Неужели дети ничуть не возражали и не отстаивали право на свою территорию? – спросила я
- О! Еще как возражали. Они говорили мне: «Но это моя комната, мне нужно уединение». А я отвечал: «Если тебе нужно уединение, иди поищи его в другом месте. Не в доме и не в семье!». Так что я категорически против подобных форм разделения, где «моё – моё, а твоё - твоё». Если с самого детства ребенок привык делить семейное на личное и другое, то в дальнейшем это приводит к распрям, дележу и ненависти.
- Когда все дети одного пола, то как будто бы нет проблем. Но у тебя два сына и взрослая дочь, она ведь уже не девочка, а девушка. Как же быть ей в такой ситуации? – поинтересовалась я.
- Очень просто, - ответил Бенци, - она должна заранее предупредить всех членов семьи, что в определенный промежуток времени к ней нельзя заходить. Вот и все, – сказал Бенци.
- Ясно, - ответила я. – А как на счет спальни родителей? Насколько я знаю, во многих культурах для ребенка спать с родителями - табу. Многие психологи считают, что это весьма вредно и отражается потом на всей его последующей жизни. А что ты думаешь по этому поводу?
- Когда мои предки жили в Йемене, там бывало так: матрасы раскладывались на полу и вся семья: и бабушки с дедушками, и родители, и дети – все спали в одной комнате. Они слышали дыхание друг друга, чувствовали запах и тепло тел. Это тоже рождало ощущение близости, практически слияния.
А что касается интимных отношений родителей… В доме йеменитов, если там есть дети, родители никогда не станут этого делать. Они всегда найдут другое место и время для этого. Потому и нечего опасаться, что ребенок может увидеть в спальне родителей что-то, чего ему видеть не положено. Я считаю, что нет ничего плохого в том, что малыш периодически приходит спать в кровать к родителям. Когда я был маленький, в нашем доме не было много комнат, потому я спал в одной комнате с бабушкой. Помню, как громко она храпела порой. Бывало, я от этого просыпался. Мне становилось страшно от этих рокочущих звуков, и я бежал спать в кровать к родителям. Не припомню, чтобы кто-то из них запретил мне это. Также не могу сказать, что это как-то плохо на мне сказалось. Думаю, если не заострять внимание на этом, ребенок сам, как только подрастет, перестанет бояться и больше не будет приходить в родительскую постель.
Мой младший сын тоже любит спать со мной. Но правда, порой он переходит границу, и приходится ставить его на место! - засмеялся Бенци.
- Ты о чем? – спросила я.
- Он любит ложиться головой в другую сторону. Я ему всегда говорю: «Не хочу, чтобы твои ноги были у меня под носом». Когда же он возражает, что ему так больше нравится, я отвечаю: «Ну уж нет, милый друг, хочешь спать рядом, будь добр ложиться головой в ту же сторону, что и отец».
- Получается, в твоей семье золотое правило: «Всё моё - твоё, а всё твоё - моё»?!
- Да! Именно так, и никак иначе! Это вопрос принципиальный! – заключил Бенци твердым голосом.
Мы на время замолчали и задумались каждый о своем. Мимо нас по древней белокаменной дорожке Старого Яффо проходила израильская традиционно большая и очень шумная семья - женщина, мужчина и целая толпа ребятишек. Она несла в руках объемную пластиковую миску, полную нарезанных крупными кубиками кусочков арбуза. Детвора носилась вокруг и щебетала, как стайка разноцветных птичек. Они подбегали и брали сочные, алые кубики. Их лица были чумазые от сока, а руки периодически встречались в миске. И тут я заметила, как один мальчик подбежал к маме, взял кусочек, потом подошел к своей маленькой сестренке и бережно положил его ей в рот. Она со смехом приняла сладкий дар и поцеловала его прямо в чумазую веснушчатую физиономию.
«Вот оно – воплощение заботы и счастья», - подумала я. Мир словно услышал наш разговор с мастером и ответил чудесным знаком, подтверждавшим истинность сказанного. Я увидела, что Бенци смотрит туда же, куда и я. Когда наши глаза встретились, мы поняли, что думаем об одном и том же. Слова были не нужны. Мы просто рассмеялись.
«Все мое - твое. Всё твое – мое». Даже мысли…Что тут еще добавить?!