1.
Так однажды к нам позвонила по телефону и пришла Вера Филипповна Родионова, однофамилица нашей бабушки. Она сразу рассказала всё о себе, быстро освоилась и казалось, что мы знаем её всю жизнь. Сама она настоящая немка, но обрусевшая, не скрывавшая, что немка, сразу при знакомстве нам это сообщила. Муж её русский, офицер, был на фронте. Они живут в Москве. Их единственный сын Лёва учится с моими братьями в Прокопьевске, в той же артиллерийской школе. Он одноклассник моему брату Борису. Веру Филипповну, хоть и немку, никто не трогает, не тревожит, не преследует. Она чувствует себя очень уверенно, даёт полезные советы, например, как стирать без мыла, чистюля. Научила меня как есть толокно, как готовить из него кисель и делать какое-то печенье. Но самое интересное, что она усыновила ребёнка, вывезенного из осаждённого Ленинграда. Она узнала, что этот ребёнок (не помню, как его звали) – круглый сирота, списалась с мужем и сыном и они согласились с её желанием. Они всем об этом рассказывали, не скрывали, что его родители погибли при бомбёжке. Многие говорили, что не надо об этом ребёнку рассказывать, но она отвечала, что всё равно он узнает, кто-нибудь да расскажет. Она была права. Мальчик, с малолетства слышал, что его родители погибли, он – приёмыш, но никаких страшных откровений для него в этом не было. Теперь у него новые мама и папа, ещё брат Лёва, будущий офицер, и все они – семья, и любят его, как родного.
Приезжали к нам много сослуживцев, друзей, родственников моего отчима, Георгия Александровича Марченко, или, как он себя называл, Геомара. Они рассказывали много интересного. Особенно часто у нас бывал Пётр Иванович Неделин, лётчик –истребитель, как и мой отчим. Мы знали, что Неделин воевал в Испании. С Георгием Александровичем они познакомились с Монголии, когда в районе Халхин-Гола велись боевые действия против японских агрессоров. Он уже был командиром с высокими званиями, дослужился до генерал-майора. Сам из семьи простых крестьян, был деревенским пареньком, получил образование в военных ВУЗах. Любил читать, стал образованным, интеллигентным человеком. Любил слушать, если кто-то рассказывал новое и интересное. Неоднократно был ранен и были у него очень тяжёлые ранения, переломы, он по несколько месяцев лежал на вытяжках. У Петра Ивановича было четверо детей. Одну из дочерей он назвал Жанна. Узнав, я возмутилась: «Что, нет русских имён?» Я знала, что Пётр Иванович очень придирчиво подбирал имена своим детям. Он объяснил так: «Когда дочь родилась, я не захотел давать ей простое имя, пусть дочь русского деревенского мужика носит красивое имя героини Франции.»
Часто бывал у нас полковой врач Вялов Алексей Михайлович. Вся наша семья обращалась к нему, как к хорошему врачу, он всем помогал и советами, и лекарствами. Он был молодой, умный, подавал большие надежды. После войны занимался наукой. Как невропатолог защитил докторскую диссертацию, стал профессором в институте имени Эрисмана.
У мамы были подруги, имевшие отношение к театру, к отчиму приходили его друзья, сослуживцы, военные. Отмечали все праздники, приезды, отъезды. Слушали музыку, хорошие пластинки, а если танцевали, то уж, конечно, не вальс, а танго, или фокстрот.
Собирались у нас часто по поводу получения кем-нибудь очередной награды, которую надо было обязательно «обмыть». Обмывали буквально, опускали в стопку с водкой награду, а потом содержимое выпивали. Меня за стол со взрослыми не сажали, но из комнаты не прогоняли. Если я хотела, то торчала в комнате, слушала разговоры, иногда расспрашивала, если что-то интересное было.
2.
Война шла и уже никто не сомневался в победе. 5 августа 1943 года прогремели орудийные залпы за взятие городов Орла и Белгорода. В воздухе сверкали трассирующие пули.
Приехал к нам однажды с фронта двоюродный брат мамы Володя Усов, бывший до войны лесничим. Удивительный человек: добрый, честный, любящий природу. Любовь к природе он перенял от своего отца, Павла Емельяновича Усова. который разводил леса и сады. Володя много сделал хорошего для нашей семьи. В тот вечер он долго сидел с нами, что-то порывался рассказать нам, но по натуре молчаливый, сдержанный, так ничего и не сказал. У него был отпуск, он съездил во Владимир к матери и сестре, на обратном пути заехал к нам, переночевал и – на фронт. Он погиб, родным пришло извещение.
Приходил Красномир Слобак, или как мы его звали – Мирка. Он и его брат Володя были товарищами моих братьев, а их мать, Эмма Леопольдовна, жена чешского коммуниста Славомила Слобака, дружила с нашей мамой. Мои родители познакомились с ними ещё во Франции, дружба продолжалась в Москве. Когда началась война, то Володя Слобак был призван на фронт и погиб. А как переживал Слобак-отец гибель своего сына! Он всем показывал «похоронку» – сообщение о гибели сына: «Вот, мой сын, написано: «Погиб за Родину». Да он и не пережил, вскоре сам умер. Его младший сын, Мирка, вместе с моим братом Борисом пытались устроиться в лётное училище. Но обоих не взяли. Брата моего – по медицинским показаниям, какие-то шрамы ещё от озорного детства. А Мирке Слобаку сказали откровенно: «Чех, принять в лётное училище сейчас не можем.»
Мы, подростки военных лет, росли в трудных условиях, я считаю, что мы взрослели быстрее. Поэтому ничего удивительного, что я слушала разговоры взрослых, родных, наших гостей, задавала им вопросы, понимала, что не всё надо переспрашивать и пересказывать, понимала многое.
Ещё с ноября 1941 года мы знали о гибели Зои Космодемьянской. У меня до сих пор перед глазами подвал газеты «Правда», где была напечатана статья «Таня». Рассказывалось о замученной немцами девушке в деревне Петрищево, которая назвалась Таней. Вскоре в «Правде» появилась вторая статья: «Кто была Таня». И весь мир узнал о Зое Космодемьянской.
Как-то зашёл разговор о том, что творили фашисты с нашими пленными и местным населением. У нас в гостях был товарищ отчима, я плохо его знала, даже имени не помню. Но всё-таки влезла в разговор и спросила: «А наши применяли пытки к немцам?» Он ответил: «Да, если надо было узнать что-то важное для успеха военной операции, или для спасения жизней наших людей.» И рассказал – чему сам был свидетелем. Как-то раз сбили немецкого лётчика. Он ещё был жив, очень хотел пить. Ему не давали воды, пока не скажет: куда и зачем летел.
Другой случай: срочно понадобились важные сведения. Разведчики взяли «языка». Это был немецкий офицер, он наотрез отказался отвечать на вопросы, которые интересовали наше командование. Тогда его вытолкали за дверь из помещения, где шёл допрос, и оставили: во дворе, мол, погуляй. Мороз – минус десять градусов, да с ветерком. А немец без верхней одежды. Вскоре он забарабанил в дверь. Его впустили, и он кинулся к печке, стал к ней прижиматься, и тут же рассказывать всё, что от него хотели узнать. Он был сильно обморожен, а у печки стал мокрым. Его хотели растереть снегом, все русские знают, что только так можно спасти обмороженного человека, но он не давал оторвать себя от печки и был обречён. Его пристрелили, чтоб не мучился. Благодаря сведениям, которые сообщил немец, был спасён целый батальон.