1.
Наша семья материально жила скромно, но хозяйство велось как следует в больших московских семьях. Всегда в запасе кое-что было: и на семью, и к праздникам, и к приходу гостей. А гостей всегда было много, и до войны, и во время войны. Это по московским традициям: в Москве всегда любили и ходить в гости, и принимать у себя гостей.
Началась война и с призывом в армию, с эвакуацией население сократилось. Многих знакомых мы увидели лишь в конце войны и после войны. Раньше к нам приходили одноклассники моих братьев, мои подруги. Но детей оставалось всё меньше. Братья осенью 1941 года уехали в город Прокопьевск с московской артиллерийской школой. Ко мне приходили подруги, родители которых продолжали работать в Москве. Много времени у нас отнимало стояние в очередях и помощь по дому маме и бабушке. Домашних работниц в Москве уже не было, все были призваны на какие либо работы.
Недалеко от нашего дома, на Чистопрудном бульваре, был кинотеатр «Колизей», а у Покровских ворот – маленький кинотеатрик «Аврора». Туда мы чаще всего и ходили.
Мы с подружками много читали, обменивались книгами, журналами, слушали патефонные пластинки. Нам поставили телефон в комнаты, начались звонки, болтовня, розыгрыши. Но всё это до начала моей работы на авиационном заводе, тогда «детство» кончилось. Но гости не отменялись.
Часто приходила мамина тётка, сестра моего деда, Анна Иовна Родионова. С моей бабушкой они с юности были подруги. А уж сойдутся – разговоры, воспоминания, смешные ссоры из-за пустяков, скорые примирения. Конечно, у бабушки всегда было чем угостить гостью, что-нибудь к чаю всегда найдётся. Но тётя Аня принципиально приходила пить чай «со своим сахаром», да ещё чего-нибудь вкусненького принесёт.
Часто кто-нибудь приходил из маминых подруг. Одни приходили, чтобы ещё раз посмотреть журналы мод, другие просто поговорить. И всегда мы все слушали радио, чёрная тарелка никогда не выключалась.
Особыми гостями для меня были Крюковы. Надежда Борисовна и Владимир Николаевич – музыкальная семья, очень много сделали для моего музыкального развития. Крюковы постоянно водили меня в консерваторию, в квартиру-музей Скрябина А.Н. и дома у них было много музыкантов. Сам Владимир Николаевич был композитор. Бабушка – учительница музыки. Дочь, Ирина, училась пению. Надежда Борисовна начинала как художница, очень любила музыку, дружила с семьями Скрябина и Софроницкого, особенно с дочерью Скрябина Еленой Александровной. Их дом был удивительно гостеприимным. Поэтому, когда Надежда Борисовна как-то позвонила нам и сказала, что у них отключили электричество и отопление, и нельзя ли ей с Иришкой у нас ночевать какое-то время, я была счастлива, что могу хоть чем-то отблагодарить людей, которые меня любили и заботились обо мне, как родные.
2.
Были гости без радости. Мамина подруга Лиза Соколова проводила на фронт старшего сына Илюшу, дома остались двое младших, близнецы. От Илюши долго не было писем. Много позже ей сообщили, что сын пропал без вести.
Часто приходили две девочки, Алла и Элла Марченко, племянницы моего отчима. Они жили под Москвой, в Тарасовке. Их отец, Иван Александрович, работал в Москве. У них приключилась беда. Их мать возвращалась домой, шла со станции. И вот, в какой-то огромной яме застрял танк, не мог вылезти. Мотор был включён на полный ход, но танк соскальзывал в траншею снова и снова. Но вот судьба: когда женщина проходила мимо ямы, танкистам удалось как-то повернуть танк и он на полном ходу стремительно выскочил из траншеи. Женщина погибла. Аллу вскоре определили в ремесленное училище, она приходила к нам в форме. Эллочка училась в младших классах. Потом приехала их бабушка, Анфиса Степановна, мать отчима, и подолгу гостила у нас. У них была большущая семья. Мы познакомились со всеми, они приезжали отовсюду, даже с Камчатки, и гостили у нас.
К нам нередко приходила сестра Кати Межиной и рассказывала о печальных делах своей сестры. Мои родители знали семью Юрия Юрьевича Межина давно. Сам Межин работал когда-то председателем революционного трибунала на железнодорожном транспорте. Точного названия не знаю. Мой отец одно время был членом этого трибунала. Моя мать и жена Межина Катя подружились. Но они были очень разные. Катя такая домашняя, занималась детьми, хозяйством. Никуда не любила ходить, ничем не интересовалась. Ещё влияло то, что их старший мальчик Юра был чем-то болен: у него один глаз почти вылезал из глазницы. До войны его возили лечиться в Германию, но ничего не помогло. А потом Межин был арестован. И тут Катя Межина преобразилась, это уже не была скромная домашняя хозяйка, она смело бросилась защищать своего мужа. Она ходила по всем учреждениям, где только могли что-то решать. Она обвиняла арестовавших Юрия Юрьевича: «Он настоящий коммунист, а вы – враги страны. Мужа арестовали потому, что он был честный.» Её не арестовали, как других жён, а отправили куда-то в Среднюю Азию, подальше от Москвы. Она там заболела и умерла. Дети остались одни. Младшего, Игорька, взяли под опеку друзья Межиных. Юра, больной, со страшным глазом, остался на попечении тётки, сестры Кати. Он нередко приходил к нам, отчуждённый, голодный, ничего не понимающий. Лет ему было пятнадцать-шестнадцать. Его определили в ремесленное училище. Через некоторое время Катина сестра сообщила, что Юра умер.
Через несколько лет, уже после войны, объявился Игорь, младший сын Межиных. Он получил документы о реабилитации отца. Ему дали квартиру, но не в Москве, а где-то в Подмосковье, деньги. Он женился. Но, к сожалению, он не мог встроиться в спокойную, размеренную жизнь, и через некоторое время перестал появляться. Где он сейчас – неизвестно. Моя мать рассказывала, что Юрий Юрьевич Межин был очень строгим работником и к врагам народа пощады не знал. Он исключил из трибунала моего отца за мягкость: отец, Васильев Алексей Николаевич, не подписал ни одного смертного приговора.
Кто знает, кто знает, почему такая судьба досталась семье Юрия Юрьевича…
Я иногда слышала, что некоторые люди очень боялись встречаться с теми, у кого кто-нибудь был арестован. В нашей семье этого страха не знали. Никогда у нас не боялись продолжать знакомство с родными арестованных. У моей матери была подруга с юности, Александра Арсеньевна Боброва. Арестовали Лазаря, мужа Шуры. Вскоре арестовали и Шуру. Дали ей пять лет лагерей. Её сестра Оля часто приходила к нам, приносила письма от Шуры, взрослые их читали. Я не читала, мне было не интересно. Но я помню, что они писались на вырванных из тетради в клеточку листах и мелким почерком была заполнена каждая строчка листа. Взрослые обсуждали письма, которые приходили постоянно. Шура в письмах подробно писала – что ей прислать из продуктов и вещей. Оля все её просьбы исполняла. Моя мама удивлялась: «А что же болтают, что ничего не разрешено, ни письма, ни посылки?» Шура писала, что работает на предприятии экономистом-бухгалтером, по своей специальности, и её ценили как специалиста. Она была освобождена раньше срока. Сначала ей определили жительство в городе Александрове, но вскоре она получила прописку в Москве. Она вернулась в свою старую квартиру, где ей и Оле выделили большую комнату. Лазарь был реабилитирован, когда находился на поселении. Там же женился и у него родились дети. К Шуре вернуться отказался, а она так пострадала из-за него. Я была возмущена.
Это всё о людях, которых мы знали до войны. Но появились у нас и новые знакомые.