Мне счастливую жизнь подарила судьба

ПРЕДИСЛОВИЕ


Когда он входит в салон транспорта, ему уступают место. Пожилой человек, ветеран. А он благодарит и отказывается:

– Спасибо. Не надо. Я человек ещё той, стальной сталинской закалки.

Это шутит мой сосед. Гордится своей закалкой. А она, надо отдать должное, действительно у него стальная. Человеку уже за восемьдесят, а он всё на ногах, всё куда-то торопится, всё у него дела, дела. Дела!..

Сталь – твёрдый сплав железа с упрочняющими добавками для придания особой прочности. В первой половине прошлого века слово сталь часто использовалось для характеристики особых людей. «Эта сталь, железо это», – писал о крепких духом людях Владимир Маяковский. «Закаляйся, как сталь», – советовали в песне из популярного кинофильма «Вратарь». «Как закалялась сталь» исчерпывающе разъяснил Николай Островский. В годы Великой Отечественной войны звучала песня: «Ну, что ж, друзья, коль наш черёд, так будет сталь крепка»... Под крепкой сталью, конечно же, понимались, прежде всего, люди, которые должны были выстоять и победить.

Мне посчастливилось знать многих людей особой прочности, о которых можно было сказать «человек – сталь». Это и мой отец, воевавший в гвардии, и его фронтовые друзья, с которыми я, в память об отце, поддерживала связь до их последних дней. Это и мой сосед, и просто знакомые.

У писательницы Юлии Шиловой как-то мне встретилось выражение: «Сценарий собственной жизни мы пишем себе сами, и, каким боком она к нам повернётся, зависит от нас самих». Герои моего произведения – люди стальной закалки, прошедшие огненный ад испытаний, выдержавшие эти испытания и считающие свою жизнь счастливой. Счастливая жизнь – их сценарий.





ГЛАВА 1. «Л5» – СЧАСТЛИВАЯ ПОДЛОДКА



«Одно из двух: или война есть сумасшествие,

или, ежели люди делают это сумасшествие,

то они  совсем не разумные создания,

как у нас почему-то принято думать».

( Л. Н. Толстой, «Севастопольские рассказы».)



Апрель – мой любимый месяц. Пробивается зелень. Нежный ласковый ветерок колышет сочную весеннюю траву. В волнах этого изумрудного моря золотистыми бликами отсвечивают одуванчики. На клумбах красуются нарциссы. Вслед им торопятся раскрыть свои бутоны тюльпаны, чтобы порадовать нас разнообразием формы и окраски. Цветёт всё: цветы, кусты, деревья...

Апрель. Пробуждается природа. И это пробуждение удивительно действует на меня, корреспондента городской газеты. Наполняет жизненной силой. Хочется  творить, созидать. Рассказывать читателям об интересных событиях, о людях сильных духом.

Находясь в состоянии такого весеннего внутреннего подъёма, я получила задание подготовить материал к празднованию «Девятого мая».

Девятое мая... Для севастопольцев это особый день. Двойной праздник. Девятого мая 1944 года Севастополь был освобождён от фашистских захватчиков, а ровно через год, девятого мая 1945 года наступил долгожданный День Победы.

О Севастополе, о его защитниках и освободителях написано очень много. И это не удивительно. Севастополь – город славы, синоним безграничного мужества. О нём знают во всём мире.

Ещё не забыта была его Первая героическая оборона 1854 - 1855гг. во время Крымской войны 1853 - 1856гг., когда триста сорок девять дней русские войска обороняли город от преобладающих вооружённых сил Франции, Великобритании, Турции и Сардинии, как внимание миллионов людей снова было приковано к Севастополю, к его Второй героической обороне.

С октября 1941г. по июль 1942г., двести пятьдесят дней и ночей, в неравной борьбе защитники Севастополя противостояли отборным силам противника, преобладающим и по численности, и по вооружению. Здесь, на небольшом «пятачке» севастопольской земли, на восемь месяцев была остановлена могучая армия с лучшим гитлеровским командующим. Задержано её стремительное движение на восток.

Отважно сражались защитники Севастополя и под водой, и на море, и на суше, и в воздухе. В осаждённый город сквозь огонь противника совершали героические рейсы транспортные суда, боевые корабли, подводные лодки, самолёты. Здесь презрев смерть, отстаивали жизнь. И не столько свою жизнь, сколько жизнь будущих поколений.

1994 год. Юбилейный. Севастополь отмечает 50-летие своего освобождения.

В городском Комитете ветеранов войны и Вооружённых сил, ссылаясь на особую роль подводных лодок в обороне и освобождении Севастополя, мне порекомендовали ознакомить читателей газеты с ветеранами-подводниками. Они решали чрезвычайно сложные задачи, аналогов которым не было в мировой практике. Это диктовалось тяжелейшими условиями блокады Севастополя со стороны моря и суши, господством авиации противника в воздухе. Условиями, когда использование надводного транспорта практически исключалось.

Ознакомилась с архивными данными обороны Севастополя. Первый штурм города был предпринят в октябре 1941 года. Второй – в декабре того же года. Третий, особенно жестокий, – в мае-июне 1942 года. Только за период с 20 мая по 30 июня самолёты противника совершили 19975 налётов на город, сбросили 17 тысяч тонн бомб. За время июньских боёв противник выпустил по оборонительным сооружениям и городу 446 тысяч снарядов, 470 тысяч мин.

Под жесточайшим огнём днём и ночью, используя  и подводные лодки, совершенно не приспособленные для этих целей, город непрерывно снабжался продовольствием, боезапасом, бензином. На них же вывозили раненых и государственные ценности, эвакуировали население. Двадцать три подводные лодки Черноморского флота совершили семьдесят пять походов в осаждённый Севастополь.

Для борьбы с подводными лодками командование противника выделяло максимальное количество противолодочных сил. Условия складывались исключительно тяжёлые, но поставленные задачи подводники выполняли.

Большие потери понёс подводный флот. Почти половина подводных лодок погибла. Но были среди них и счастливые. Счастливыми, конечно же, их делали люди.

Решение принято! К празднику «Девятое мая» я расскажу читателям о защитнике Севастополя, служившем на счастливой подводной лодке.

Ясным весёлым апрельским днём отправляюсь в гости к такому человеку. Радушный хозяин – Морозов Владимир Прокофьевич. Пожилой человек, невысокого роста, коренастый. Широкоскулое лицо, открытый лоб, упрямый курносый нос. Из-под кустистых бровей смотрят внимательные, чуть прищуренные глаза.

В квартире очень аккуратно. Морской порядок. Дети уже взрослые, живут отдельно, своими семьями. На почётном месте альбомы с фотографиями. С их просмотра и началось наше знакомство.

Альбомов много. Под фотографиями подписи, разъясняющие, кто изображён, какое отражено событие. Указаны даты.

Из временной дали передо мной прошла большая жизнь в остановленных мгновеньях, запечатлённых в кадрах. Вот выстроилась футбольная команда фабрично-заводского училища. Морозова узнаю сразу – восьмой слева. Тот же внимательный взгляд, то же упрямое, решительное выражение лица.

Морозов-краснофлотец. Рулевой-сигнальщик на вахте. Отличник боевой подготовки у знамени. А это дружный экипаж подводной лодки «Л-5»...

Послевоенные кадры. Морозов и командир подводной лодки «Л-5» Жданов уже в чине контр-адмирала. Морозов в парадной форме с боевыми наградами...

Наград много: два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны II степени, медали: «За боевые заслуги», «За оборону Севастополя», «За оборону Кавказа», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.». Юбилейные медали.

Время наложило свой отпечаток. Тронутая сединой волнистая шевелюра с годами поредела. Лоб, щёки, шею избороздили морщины. Отяжелела и некогда упругая, слегка размашистая морская походка, но во всём облике этого человека остался всё тот же молодой задор...

Воспоминания вернули Морозова в его молодость, когда всё только начиналось.



Добровольцем в краснофлотцы

Родился в 1920 году в Краснодаре в семье железнодорожного рабочего-ремонтника. В 1924 году переехали в Севастополь. Отец получил участок и своими руками за лето построил глинобитный дом. От нашего дома был хороший вид на Северную бухту, где одиноко стоял на рейде трёхтрубный крейсер «Коминтерн». Вставал я рано и очень любил смотреть на корабль, слушать игру горниста – «побудку». Не думал тогда, что на службе это будет для меня самый нелюбимый сигнал. Особенно в Учебном отряде.

В школу пошёл поздно, в девять лет, из-за малого роста. При хороших способностях,   отличной памяти учился средне. После восьмого класса поступил в фабрично-заводское училище (ФЗУ) морского судоремонтного завода. Здесь и наступил перелом. Классный руководитель Ишутин сумел подобрать ко мне «ключик», и в один месяц из среднего ученика я превратился в первого. С тех пор всегда старался быть первым.

Мне одному из класса без экзамена присвоили высокий четвёртый разряд токаря. Работать начал в механическом цехе завода на новом расточном станке. За хорошую работу был премирован путёвкой в дом отдыха и футбольным мячом.

Физкультуру я полюбил ещё в школе, а в ФЗУ просто жил спортом. Занимался лёгкой атлетикой, борьбой, боксом, гимнастикой, волейболом, стрельбой, плаванием, футболом...

О футболе нужно сказать особо. Сборная команда училища в 1938 году, участвуя в розыгрыше первенства среди мужских команд, уступила только чемпиону Крыма – севастопольской заводской команде. Матч с чемпионом Черноморского флота сыграли со счётом 6:2 в нашу пользу.

Физическая закалка очень помогла мне и в Отечественную войну, и оставила запас прочности на всю жизнь.

Наступил 1939-й год. Страна крепла, мужала. Создавала мощный военно-морской флот. Жить стало легче, веселее. На заводе был установлен восьмичасовой рабочий день, но нам со сменщиком предложили работать по двенадцать часов – станок выделили обеспечивать срочное переоборудование грузопассажирского судна «Нева» в плавбазу подводных лодок. Мне, молодому парню, приходилось тяжеловато, хотелось погулять, но это была часть Сталинского задания.

Армия и флот прямо на глазах пополнялись новой техникой. Эффективно готовились к обороне. Для этого были веские причины. Страны одна за другой втягивались в Мировую войну.

Работая на оборонном заводе, я не подлежал призыву в армию, но когда объявили комсомольский набор добровольцев на флот, то сразу же записался в добровольцы и 14-го ноября 1939 года был призван на военную службу. Сначала меня направили в Ленинградский экипаж, оттуда в Учебный отряд подводного плавания. Специальность –  рулевой-сигнальщик на подводных лодках. Род войск выбрал сам – была такая льгота у добровольцев.

В Учебном отряде старался быть в первых рядах. Задачу на исправление курса единственный в классе решал в уме, чем и блеснул перед экзаменационной комиссией наш классный руководитель.

Двадцатого июня 1940 года класс рулевых-сигнальщиков прибыл в Севастополь и был распределён по подводным лодкам. Я попал на подводный минный заградитель «Л-5». Это большой корабль типа «Ленинец», водоизмещением 1025 тонн. Ход его до 14 узлов, подводная скорость – 10 узлов, глубина погружения – 90 метров. Вооружён шестью торпедными аппаратами в носу и двадцатью большими минами в минных трубах в корме, двумя пушками и несколькими пулемётами. Команда – 57 человек.

Началась напряжённая боевая учёба. Быстро освоился со своими обязанностями, как рулевого-сигнальщика, так и артиллерийского наводчика. Все задачи выполнял отлично, только вот чувствовал себя скверно. Очень мучила морская болезнь. Просто проклинал себя за то, что пошел служить на флот. Месяца через четыре всё как рукой сняло. Я охотно взялся изучать навигацию, астрономию. Но война наложила стопора...

Двадцать первого июня 1941 года мы прибыли в Севастополь с больших учений, проводимых в северо-западной части Чёрного моря. Подлодка должна была стать на капитальный ремонт, экипажу полагался отпуск.



В воспоминаниях быстро прошло время. Пора было прощаться. Владимир Прокофьевич предоставил мне свои «Дневники» военного времени, записи воспоминаний, а также тексты своих выступлений. Мы расстались до следующей встречи.

Возвращалась в хорошем настроении. Ласковое весеннее солнце клонилось к закату. С моря тянул ветерок. Подгоняемая им, я заспешила домой. Не терпелось погрузиться в записи, пережить события далёких военных лет вместе с героем моего будущего очерка.



Двадцать первого июня 1941 года. Суббота. Черноморская эскадра вернулась с трудных боевых учений. В Севастополе праздник. На Приморском бульваре играет духовой оркестр. Кружатся в танцах пары. Горит праздничная иллюминация. Воздух наполнен ароматом цветущих акаций. Над городом опускается тёплая летняя ночь...

Но что-то странное творилось на Чёрном море. Германия заключила с Советским Союзом «Пакт о ненападении», но зачем тогда в Румынии, устанавливали дальнобойные береговые орудия? Зачем производилась тщательная фотосъёмка расположения советских кораблей? Почему все транспортные немецкие суда, которые занимались активными перевозками по Чёрному морю, вдруг  скрылись в портах Румынии и Болгарии? 

Эти вопросы очень беспокоили наркома Военно-морского флота СССР Кузнецова. Опираясь на данные разведки, получив разрешение наркома Обороны маршала Тимошенко, он привел флоты западного направления  в боевую готовность. Это он не позволил врагу застать врасплох и Черноморский флот, и город Севастополь. Это ему, Адмиралу Флота Советского Союза Кузнецову Николаю Герасимовичу спустя полвека благодарные потомки поставили памятник в центре Севастополя.

В 01.03 в адрес Военного совета Черноморского флота поступила срочная телеграмма Наркома ВМФ: «Оперативная готовность № 1 немедленно... Кузнецов». В 01.15  по флоту была объявлена оперативная готовность № 1 – боевая. А это означало готовность начать боевые действия.

Севастополь погрузился в кромешную тьму. В темноте срочно грузили на корабли боеприпасы. В 03.07 с постов наблюдения, где стояли чуткие звукоулавливатели, поступило донесение, что со стороны моря приближаются самолёты.

Тёмное небо неожиданно прорезали яркие ослепительно белые лучи десятков прожекторов, создав над городом защитный купол. Резко «затявкали» зенитные орудия береговых батарей и стоявших в базе крупных кораблей. Яростным огнём был встречен враг. Над городом раскатисто громыхали взрывы. С вражеских самолётов в воду спускались купола парашютов. Начиналась война...

Из «Дневников» и воспоминаний Морозова события военных лет представились так. 



ПЕРВЫЕ ПОТЕРИ

Мы были в недоумении. Кто напал?

Правительственное сообщение прояснило ситуацию. Состоялся митинг, где моряки с гневом выступали и обещали быстро расправиться с агрессором, наказать его. Поражения советских войск по огромному фронту поставили нас в недоумение. Сказать, что фашисты сильнее нас, никто не смел, – тотчас посчитали бы трусом и паникёром, а это грозило расстрелом.

Пошли и первые потери. Уже вечером 22 июня в районе Карантинной бухты подорвался и затонул буксир «СП-12». 24 июня в Северной бухте подорвался 25-тонный плавучий подъёмный кран. 1 июня у бонового заграждения подорвался эсминец «Быстрый». 11 июля в море на позиции на боевом задании погибла подводная лодка «Щ-206»...

Это уже позже выяснилось, что с первых минут войны на севастопольский фарватер на парашютах сбрасывались новые, обладающие огромной разрушительной силой неконтактные магнитные мины. Цель врага была такова – запереть суда в севастопольских бухтах, захватить и Черноморский флот, и город Севастополь.

Средств защиты от страшного нового оружия не было. Разгадать секретный план противника помогли наши союзники англичане, которые раньше нас начали нести потери от магнитных мин. Позже мы узнали, что на Черноморский флот прибыла группа учёных Ленинградского физико-технического института под руководством профессоров А.П. Александрова и И.В. Курчатова. Они предложили свою систему противоминной защиты.

Все лето мы выходили в море на минные постановки, на боевое дежурство у баз противника, учились в своей базе, постоянно усложняя задачи. Восемнадцатого сентября подлодка «Л-5» стала в восточный док судоремонтного завода для срочного ремонта в связи со сложившейся военной обстановкой. Здесь же стоял эсминец «Беспощадный», который в бою под Одессой потерял нос и повредил корпус. Ему приклёпывали нос от однотипного эсминца «Быстрый». В западном доке завода стоял эсминец «Способный», у которого миной был разворочен левый борт.

В конце сентября враг прорвался у Перекопа в Крым, но был остановлен войсками. Севастополь врагу взять не удалось, и тот начал ожесточенно бомбить и судоремонтный завод, и корабли.

При воздушных налётах на подводной лодке оставалась только дежурная служба, артиллерийский и пулемётный расчеты, остальные члены команды укрывались в бомбоубежище. В то время на «Л-5» я остался один артиллерийский наводчик и беспрерывно обслуживал зенитную пушку. В отдельные сутки производил до трёхсот выстрелов...

Было жутко и как-то неосознанно весело. Нам везло: бомбы падали в воду, вокруг доков, между доков...

К концу октября враг подошел вплотную к Севастополю и начал обстрел города из пушек. Немцы бомбили огневые точки, порт, город. Действовали массированными налётами группами по 10-12 самолётов. В городе было разрушено и повреждено много зданий.

В начале ноября мы получили приказ командования: либо в течение двух суток собрать систему погружения и всплытия, либо готовить корабль к подрыву. А доки к подрыву уже были подготовлены. За двое суток беспрерывной работы команда подлодки и заводские рабочие закончили ремонт «Л-5». Мы даже помогли соединить на болты нос к эсминцу «Беспощадный». Компрессорная была уже разбита, сжатого воздуха для заклёпки не было.

В Крыму в ноябре солнечные дни перемешиваются с дождями. Желанный дождь был и десятого ноября, когда наша подлодка «Л-5» вышла из дока. Авиация не мешала. Дождь шёл почти весь день. Мы спокойно стали готовиться к перебазированию на Кавказ, куда уже ушла большая часть флота.

Обстановка ухудшалась. Флот покидал Севастополь. Теперь корабли стали приходить в город только для выполнения боевых задач и на очень короткий срок.

Артиллерийская поддержка войск Севастопольского гарнизона возлагалась на специальный отряд кораблей в составе крейсеров «Красный Крым», «Червона Украина», эсминцев «Шаумян», «Железняков», «Незаможник».

Двенадцатого ноября 1941 года выдалось тёплое солнечное утро. Над бухтой раскинулось спокойное, ласковое небо. Казалось, будто никакой опасности нет и в помине. Но мы знали, что это не так. С передовой доносились выстрелы, короткие пулемётные очереди. А к полудню фашисты снова начали совершать налёты и беспощадно бомбить, бомбить, бомбить...

Враг безжалостно обстреливал город.  Стремился вывести из строя корабли. Значительные повреждения получили находившиеся в ремонте эсминцы «Совершенный» и «Беспощадный». Главный удар был направлен на крейсер «Червона Украина», который стоял на якоре у Графской пристани. Двадцать три «Юнкерса» бомбили крейсер одновременно. В корабль попало шесть бомб, что вывело его из строя.

С наступлением темноты налёты прекратились, мы вышли из Севастопольской бухты и пошли в Поти, в город, ставший нашей базой.

Позже мы узнали, что команда крейсера «Червона Украина» продолжала бороться за живучесть корабля, но повреждения оказались гибельными. Несмотря на все принимаемые меры, 13 ноября 1941г. в 4 часа 40 мин. крейсер «Червона Украина» затонул.



Я читала записи двадцатилетнего краснофлотца и отмечала про себя, как же они перекликаются с «Севастопольскими рассказами» молодого Льва Николаевича Толстого, в которых почти столетие назад он описал Первую героическую оборону Севастополя. Война была так же противоестественна, события вызывали те же чувства и переживания:

«Солнце одинаково радостно светило для всех, спускалось к синему морю, которое, мерно колыхаясь, светило серебряным блеском...

…Но вдруг со всех сторон заблестело, миллион огней, засвистело, затрещало…

Чувство настоящего – ожидание смерти и ужас...

Бессознательная радость, что жив…

Маленькое чувство гордости и большое чувство подавленного страха...»

И как-то неожиданно, нестандартно писатель определил главного героя:

«Герой же моей повести, – которого я люблю всеми силами своей души, которого стараюсь воспроизвести во всей красе его, и который всегда был, есть и будет прекрасен,  правда».

Правда... Внутренняя правда. Правда о себе, для себя, без прикрас, наедине со своей совестью. О такой правде и гласит народная поговорка: «Правда силу родит». О ней сказано и в писании «Беседа трёх святителей», относящемуся к XI веку:

«Сильнее всего в человеке правда и любовь, – такой человек не побоится ничего; правда и любовь спасают человека от смерти...»

Простыми и бесконечно глубокими словами дан ответ на вопрос, что есть высшая суть человека. Уметь сказать самому себе правду может только человек сильный духом.



БОЕВЫЕ ПОХОДЫ

Из Поти подводные лодки стали выходить на коммуникации врага к берегам Румынии и Болгарии. Обычно мы шли двое суток из порта в надводном положении, при налётах авиации уходили под воду. Штурман Лобачёв так умело рассчитывал время, что к заданному квадрату приходили ночью. Там ставили минную банку и несли боевое дежурство сначала по двадцать, а потом и по тридцать суток.

Днём плавали на глубине, а ночью всплывали, проводили подзарядку аккумуляторных батарей, вентилировали отсеки. В то время на позиции солнца мы не видели. Ночь была за день, а день за ночь. Вечером – завтрак, в полночь – обед, утром – ужин. Умывались морской водой. Было холодно, особенно зимой – ведь отопления на подлодках не было.

После дежурства возвращались на базу, где пополняли боезапас, продукты, делали ремонт, немного отдыхали и снова выходили в море.

Были и очень рискованные минные постановки, когда шли по мелководью три - четыре часа в надводном положении. И хотя у противника на Чёрном море не было флота, который мог бы противостоять нашему Черноморскому флоту, мы несли потери от мин, авиации, торпедных катеров. Наша разведка до конца войны так и не смогла узнать план минных полей противника, защищающих подходы к портам Румынии. Обычно гибель подводных лодок была покрыта тайной: ушла и не вернулась, а где, когда, отчего погибла, неизвестно и до сих пор. Радиосвязь вели только на приём, чтобы противник не мог запеленговать корабль.



В ноябре и декабре 1941 года Войска Приморской армии и силы Черноморского флота, объединённые в оборонительный район,  отразили два наступления немецко-фашистских войск и удержали Севастополь, сковав крупные силы противника. Бои на фронтах к началу декабря достигли наивысшего напряжения. Советские войска с тяжёлыми потерями продолжали отступать. Мы рвались на фронт, считая, что там сможем принести больше пользы, но командование посылало на передовую лишь тех, кто проштрафился, либо сверхштатников.

Но вот блеснула надежда на Победу – разгром немцев под Москвой, освобождение Ростова, успешная Керченско-Феодосийская операция. Победа под Москвой означала начало  поворота во всём ходе войны. Надеялись на скорое изгнание немцев и из Крыма…

Началась весна и снова пошли неудачи на фронтах. Как гром средь ясного неба было известие о разгроме советских войск на Керченском полуострове. Севастополь взять не удавалось, т.к. его поддерживал флот. Противник начал готовиться к третьему штурму города и так усилил блокаду, используя большое количество авиации, подводные лодки, торпедные катера, что надводным кораблям пройти в город стало практически невозможно. Командование приняло решение осуществлять снабжение Севастополя подводными лодками.

А город боролся, отстаивал каждый клочок своей земли. Враг неистовствовал. То и дело возникали пожары, обволакивая город чёрной гарью и едким дымом. Казалось, что на этом маленьком севастопольском «пятачке» уже нет живого места. Земля стонала от разрывов. Полыхала от пожаров. Изрытая бомбами и снарядами, иссечённая пулемётными очередями, она на многие километры лежала мёртвой, желто-бурой с чёрными пятнами обуглившихся кустов. И вдруг в мае израненная севастопольская земля вспыхнула алым пламенем: зацвели маки. Они выжили, выстояли и покрыли землю огненными коврами. Позже поэты будут утверждать, что это кровь погибших воинов залила землю и зовёт к мщению. И это похоже на правду...



РЕЙСЫ В ОСАЖДЁННЫЙ  СЕВАСТОПОЛЬ

Выгрузив две группы аккумуляторной батареи, а их всего было три, сократив до минимума запасы воды и топлива, «Л-5» приняла около 60 тонн оружия, продуктов и отправилась из Новороссийска в первый севастопольский рейс. Шли всё время максимальным ходом, раз пять погружались, уклоняясь от самолётов. На нашей лодке подобралась сильная группа рулевых-сигнальщиков – это Крикунов, Новиков, Медведев и я, Морозов. Мы всегда видели самолёты на такой дистанции, что успевали погружаться, а погружение шло медленно, около двух минут.

Семнадцатого мая 1942 года «Л-5» прибыла в Севастополь. И тут я встретился с матерью. Как это получилось, для меня просто загадка. Кто-то сказал ей, что в город прошла подлодка и стоит у Телефонной пристани. Она пробралась к нам с Северной стороны. А мы стояли-то всего четыре часа, выгружая боезапас и продукты. Мать принесла мне зелёного лука, редиски, я угостил её печеньем и белыми сухарями. Мы с ней обнялись и почти тут же расстались, т.к. поступил приказ перейти на восточную сторону Южной бухты. От неё узнал о гибели отца. Он был смертельно ранен на трудовой вахте в январе 1942 года при обстреле фашистами Севастополя.

Когда мы ошвартовались у опреснительной, с фронта прискакал на коне командир роты автоматчиков капитан второго ранга Шацкий и подарил нашему командиру Жданову трофейный немецкий автомат «Шмайсер». Ребятишки с Корабельной стороны несли нам редиску, матросы одаривали их шоколадом, печеньем, галетами…

День был солнечным. Небо голубое, безоблачное. Вода в бухте отливала яркой синевой. Но везде чувствовалась война. То и дело доносилась перестрелка с фронта, а в небе на высоте около трёх тысяч метров кружилась смертельная «карусель» наших и немецких истребителей. Стонали моторы, сливались в непрерывный треск пулемётные очереди. Временами какой-либо самолёт входил в своё последнее пике и слышался взрыв...

Севастопольская бухта была непривычно пустынна. С уходом боевой эскадры Севастополь как бы осиротел, да и немецкая авиация потеряла главную цель – флот. Теперь свирепые асы устремились на город. Бомбили морской завод, железнодорожный узел, жилые кварталы...

Около одиннадцати часов раздался сигнал воздушной тревоги, и с востока послышалась ожесточённая зенитная стрельба, которая перемещалась по направлению к нам. Видимо, немцы обнаружили приход в город большой подводной лодки. Будучи вахтенным сигнальщиком, я насчитал семь звеньев бомбардировщика по три в каждом звене, которые шли строем на высоте примерно 2500 метров в нашу сторону. Мелькнула мысль: «Это по нашу душу»...

Я полагал, что самолёты будут пикировать, но они начали бомбить с горизонтального полёта. Бомбы посыпались градом и превратили ясный день чуть ли не в тёмную ночь. Они накрыли часть Корабельной стороны, Южную бухту, часть города. Бомбы рвались на берегу возле нас, падали по бокам, поднимая огромные фонтаны воды. Во время бомбёжки я стоял на крыше ограждения рубки и боялся, что меня может унести взрывная волна. Но всё обошлось. Нам повезло, только небольшой осколок чиркнул по корпусу. От потопления нас спасла наша зенитная артиллерия, которая не дала возможности фашистам прицельно бомбить лодку.

Мы получили команду погружаться, а с наступлением темноты уходить на Кавказ. Только отошли к середине Южной бухты, в бой включилась тяжёлая немецкая артиллерия. Один осколок пробил лёгкий корпус лодки и сделал небольшую вмятину на прочном корпусе.

Дождавшись темноты, взяли раненых, предоставив им свои койки, несколько человек гражданского населения и поспешили покинуть Севастопольскую бухту.

Таких рейсов в осаждённый Севастополь «Л-5» сделала шесть. Рассчитывали так, чтобы прийти в город в сумерки, часа за четыре разгрузиться, принять раненых и в тёмное же время уйти. В один из рейсов сигнальщик Медведев вовремя обнаружил перископ подводной лодки противника, и нам удалось уклониться от её атаки.

В мае 1942 года Керченский полуостров был полностью захвачен врагом. Теперь Севастополь оказался отрезанным от Большой земли. Двадцатого мая начался третий штурм города.

На рассвете артиллерия врага всей своей мощью обрушилась на Севастополь. Снаряды рвались везде – в жилых кварталах города, на пристанях, в бухтах, на аэродромах, на Северной, Южной, Корабельной стороне,  в Инкермане. Затем на город навалилась авиация. Взрывы бомб ухали непрерывно. Фашисты сбрасывали фугасные, зажигательные, осколочные бомбы. И так повторялось каждые сутки вплоть до 7 июня. Только за период 2-7 июня – 9 тысяч самолетовылетов, 45 тысяч авиабомб. Громадные языки пламени и чёрные клубы дыма стали неизменными элементами пейзажа. В Южную и Северную бухты города  заходы стало невозможными. Подлодки разгружались и загружались на подступах к городу, в Камышовой бухте.

По пути в Севастополь фашистские самолёты несколько раз загоняли нас под воду. Подходя к городу у мыса Фиолент, мы видели отблески пожаров, кружащие бомбардировщики. От грохота бомб и снарядов сжималось сердце. Город горел, плавился металл, разрывались камни, а люди геройски отбивали атаки фашистов. Потрясённые этой картиной, мы работали с ожесточением, как черти. Выгружали боеприпас и продовольствие, принимали раненых. А у подлодки всего три люка, которые не приспособлены для подобных работ.

«Л-5» была отмечена командованием, её ставили в пример за сокращение времени каждого рейса, за улучшение организации погрузочно-разгрузочных работ. Это была заслуга отличной группы мотористов во главе с мичманом Шкрумом.

За шесть рейсов в Севастополь на «Л-5» было доставлено 343 тонны боезапаса и продовольствия, эвакуировано 80 раненых. К концу шестого рейса у «Л-5» лопнул фундамент одного из дизелей, и нас сняли с рейсов. Меня до слёз угнетала мысль, что не мог отомстить за отца, что оставлял в Севастополе мать и сестру...

С горечью уходили в Поти на ремонт. Каждый из нас мог сказать: «Прости, родной Севастополь, не по своей вине покидаем тебя в столь тяжёлое время… Мы помогали тебе, как могли, наши люди всё выдержали, а вот металл не выдержал»...



Враг рвался к Сталинграду. Тяжёлые потери были на всех фронтах. В Чёрном море погибло уже тринадцать подводных лодок. Всех переполняло чувство жгучей ненависти к врагу и жажда мести за причинённые горе и страдания. В это трудное для страны время  Морозов, ранее не писавший стихи, озарился поэзией. Он писал о мужестве и стойкости подводников, о непреклонной вере в Победу. Его стихи помещали в газете. Они поднимали дух бойцов.



3 июля 1942 года. Горестная дата. Исчерпаны все возможности обороны Севастополя. Немцы захватили город. У флота теперь новые задачи – наносить удары по захватчику.



ОГОНЬ ПО ОККУПАНТАМ

После завершения ремонта  «Л-5» получила очень важное и чрезвычайно сложное задание – заминировать Балаклавский фарватер. Сам начальник политотдела флота разъяснял личному составу подлодки задачу за полчаса до выхода в море. 

Балаклавская бухта – щель, глубоко врезавшаяся в скалистый берег. Фарватер там непростой, с коленом под 120 градусов. Раньше были створы и огни, а со сдачей Севастополя всё было взорвано и перед входом в бухту установлено наше оборонительное минное поле. В случае малейшей ошибки штурмана или рулевых мы бы на базу не вернулись...

Экипаж блестяще справился с задачей. Отлично руководили операцией штурман Лобачёв и командир рулевых-сигнальщиков Новиков.

В конце 1942 года «Л-5» получила ответственное задание, выполнение которого заняло более сорока дней. Сначала должны были провести разведку и определить Черноморской эскадре точки прицеливания. Потом, ночью, мы стояли на якоре и светили зелёным фонарём в море. Корабли по нашей наводке около получаса обстреливали места, где были сосредоточены немецкие склады и резервы.

Вторая часть задания заключалась в том, чтобы как можно дольше тревожить противника своим артиллерийским огнём и не давать ему возможности пользоваться крымской приморской автодорогой.

Мы проводили ночные стрельбы. Взорвали склад боеприпасов. Немцы обычно ночью на огонь не отвечали, боясь обнаружить себя. Днём мы всплывали, чтобы обстреливать немецкие казармы, комендатуру, автомашины на дорогах. Немцы открывали ответный огонь из пушек и даже миномётов. Спасало нас погружение.

В период 1941–1943гг. «Л-5» совершила 18 боевых походов (шесть в осаждённый Севастополь). На выставленных ею минах взорвалось четыре корабля противника. Сама же лодка отделалась лёгкими повреждениями. Торпед «Л-5» ни разу не удалось применить. Только однажды встретили маленький караван, но дистанция не позволила стрелять торпедами. В целом подлодка «Л-5» была счастливая – за войну её бомбили в море один раз катера противника и два раза самолёты, а других происшествий и не случалось. А счастливой она была потому, что личный состав прекрасно знал своё дело и выполнял свои обязанности самоотверженно.



9 мая 1994 года. День Победы! 50-летие освобождения Севастополя! Кажется, весь город с утра вышел на Приморский бульвар. Всюду цветы.

Традиционный морской парад начинается от Графской пристани. Свидетельницы стольких событий! Белоснежная колоннада, гранитные ступени, мраморные львы. На колоннаде дата – 1846г. В почётном карауле застыли моряки-черноморцы. Командующий флотом спускается по ступеням Графской пристани к морю. На катере он объезжает празднично украшенные боевые корабли, выстроившиеся в парадном строю в Севастопольской бухте...

Грянул оркестр. Под звуки торжественного марша с развевающимися знамёнами в парадных мундирах с орденами и медалями двинулись по центральному городскому кольцу колонны ветеранов Великой Отечественной войны. Тысячи горожан приветствуют их, одаривают цветами, разноцветными шарами, поздравительными открытками. Девятое мая!..



С Морозовым мы встретились на Приморском бульваре у фонтана. Я принесла Владимиру Прокофьевичу опубликованный в городской газете очерк, а он прочёл мне свои новые стихи. Они родились здесь же, на бульваре, когда рядом с ним на скамейку села девушка в морской форме. Нахлынули воспоминания о боевых подругах.

      Со мною села рядом девчоночка-матрос...

      Я милый этот образ через года пронёс.

      Подсела молодая, не ведая о том,

      Что сердце ветерана вдруг вспыхнуло огнём...

      Из светлой моей юности: когда была война,

      Такие же девчата ходили на врага,

      Летали в самолётах, лечили нас от ран,

      Победу добывая, прошли немало стран...

      Поклон вам, дорогие, всем шлёт моряк былой!

      Денёчки золотые, увитые войной…

      Теперь уж вы седые, кто уцелел тогда,

      А всё ж вы молодые на памяти всегда!

На Приморском бульваре царила праздничная суета. Всё вокруг было озарено солнечным светом, словно улыбкой. Благоухали цветы. С эстрады доносилась музыка. Чувствовался май!.. Мы сидели у фонтана, наслаждаясь праздничной атмосферой. Я понимала, что на душе у ветерана есть много того, чем бы он охотно поделился. Был интерес и у меня. Хотелось узнать, как сложилась личная жизнь человека, умеющего одерживать Победы. Праздничное оживление не располагало к душевным разговорам. Нужна была другая обстановка. При прощании намекнула, что охотно побеседовала бы с ним ещё раз. Он согласился продолжить воспоминания.

– И про любовь? – вопросительно пошутила я.

– И про любовь, – рассмеялся он в ответ.



Начались июньские дожди. Грозовые, ливневые, затяжные, краткосрочные. Всякие. Вид из окна – серое небо да проносящиеся по нему чёрные тучи. Деревья не успевали просыхать. В такую погоду ничего не хочется делать, разве только рассказывать да слушать. В пасмурное воскресное утро и пригласил меня Морозов на чай. В этот раз воспоминания его были про любовь.



ПРО ЛЮБОВЬ

Осенью 1943 года подводная лодка «Л-5» была поставлена на капитальный ремонт в Батуми. Здесь я и встретил свою судьбу – Соню Попхадзе.

Было мне тогда 23 года. Девушки в то время меня как-то совсем не интересовали. Всё свободное время я отдавал спорту. Находясь в Грузии, проявил интерес к грузинской культуре. Занялся изучением грузинского языка. Мне попалась пластинка «Генацвале». Красивая грузинская песня исполнялась азербайджанским эстрадным певцом Рашидом Бейбутовым. Лирический тенор выводил слова сначала на грузинском языке, затем на русском...



Немного помолчав, как-то неожиданно для меня, этот пожилой человек хорошим голосом с молодым задором запел сначала по-грузински, потом по-русски:

        Там, где горные вершины и зелёные долины,

        Там, где песни Руставели льются звуками свирели,

        Есть одни такие очи, что черней дарьяльской ночи.

        Кто не знает их, едва ли знает слово «Генацвале»...



Песня всколыхнула глубокие чувства. Приятные и одновременно грустные...

Вздохнув, Морозов продолжил воспоминания.



Рабочих рук на заводе не хватало. Заказов было слишком много. Привлекались специалисты с ремонтируемых судов. Меня, как токаря, поставили на расточный станок.

Как-то я так увлёкся работой, что ничего не замечал вокруг. Закончил расточку детали, выключил станок, поднял глаза и... остолбенел.

У соседнего станка с фрезеровщицей беседовала стройная темноволосая девушка с удивительными чёрными лучистыми глазами. Голос её был нежным и мягким. Улыбка очаровательная. Девушка ослепила меня своей красотой и пленила обаянием. Взгляды наши встретились, и замерло моё сердце...

Она деловито подвела итог разговору и ушла, а я так и остался в недоумении. Что же со мной происходит?

Навёл справки. Обрадовался, что девушка работает токарем в соседнем цехе. Зовут её Соня. Да она ещё и комсорг цеха!

Я уже не мог не думать о ней. Жизнь наполнилась каким-то новым смыслом. Теперь, слушая пластинку «Генацвале», иначе воспринимал слова песни:

            Я очарован тобой, как в детстве сказкой,

            И застенчивой улыбкой, и твоею нежной лаской.

            Ох, эти очи, сердцу рассказали,

           Что такое в жизни счастье и что значит «Генацвале».

В памяти вставал образ черноглазой девушки. Сердце томительно замирало...

Почти месяц я вздыхал и, наконец, решился. Зашёл в соседний цех. Нашёл Соню. Представился и попросил разрешения проводить её после смены домой.

Время было военное. Рабочая смена на заводе длилась двенадцать часов. С восьми утра  до восьми вечера. Осень. Темнело рано. Когда мы выходили с завода, город уже погружался в темноту.

Девушка приняла моё предложение. Познакомились поближе. Мать у Сони русская, отец – грузин. Соня в семье восьмой ребёнок, младшая. Жили в Севастополе. Училась споро-весело. Занималась гимнастикой. Мечтала об институте. Успела окончить девятый класс, как грянула война, смешав все планы и мечты. Ребята уходили добровольцами на фронт. Ушёл и Яворский – секретарь комсомольской организации школы. Вместо него секретарём избрали Соню...



Хозяин вышел на кухню проверить чайник, а я невольно вспомнила о памятнике комсомольцам, воздвигнутом в центре Севастополя. «Мужеству, стойкости, верности комсомольской» – слова на его постаменте. Вмиг повзрослев, по возрасту ещё школьники, включились ребята вместе с взрослыми в борьбу с врагом. Собирали бутылки для зажигательных смесей. Дежурили на крышах домов во время фашистских налётов. Расчищали завалы. Спасали людей из-под завалов. Рыли окопы, противотанковые рвы...



Морозов вернулся с чайником, разлил свежезаваренный чай по чашкам, сел в кресло и продолжил рассказ.



Старшие брат и сестра Сони работали на судоремонтном заводе. Враг приближался к городу. Завод эвакуировали на Кавказ. Взяли и Соню. Родители остались в Севастополе. В Батуми Соня жила в семье старшего брата. В семье большой. Строгих правил...

Я часто провожал Соню после смены домой и однажды решился предложить ей дружбу. Её ответ меня огорчил.

– До окончания войны, – категорично заявила она, – я ни с кем дружить не собираюсь.

Этому решению, как я узнал позже, были причины. Пал смертью храбрых воин Яворский, которого она любила и ждала. Погиб брат Сергей. Утраты были слишком тяжелы...

Соня нравилась многим. Предпочтение отдавала Грише, с которым до войны училась в одной школе. Высокий, статный старшина 2-й статьи с крейсера «Молотов» с двумя лычками (поперечными нашивками) на погонах. Я заметно проигрывал перед ним. И роста среднего, и с одной лычкой – матрос-краснофлотец.

Очень мне не нравился этот Гриша. У меня просто чесались кулаки при встрече с ним. Так хотелось дать по его красивой самодовольной физиономии...

Избавиться от этого ухажёра помог случай.

Как-то вечером очень захотелось увидеть Соню. Было просто невмоготу. Наполнив карманы мандаринами, я отправился к ней домой. Остановился у порога. Стучать? Не хотелось объясняться с её родственниками...

Вдруг дверь отворилась и на пороге появилась Соня.

– Ты? – удивлённо спросила она и растерянно добавила, показывая в сторону кустов, – там Гриша... Ждёт...

Решение пришло мгновенно. Беру Соню под руку, и мы парой выходим к Грише.

Увидев нас, Гриша почему-то растерялся. Может, подумал, что я был у Сони дома, и мы вышли вместе.

Подхватываю другой рукой растерянного Гришу, и втроём отходим от дома. Говорю не умолкая. Так, ни о чём. И Соня, и Гриша недоумённо молчат. А я куражусь. Угощаю их мандаринами.

Неожиданно Гриша вспомнил о тёте и промямлил:

– Извините. Мне надо уйти. У меня тётя заболела.

Распрощался и быстро ушёл в темноту. Соня пожала плечами. Его уход обидел её. Почему он сразу сдался?

Это событие частично улучшило наши отношения. Но до свадьбы было ещё очень далеко!

Вскоре Соня, как-то вдруг, завела разговор о старшине 2-й статьи с подводной лодки «Щ-203». Будто её подруга очень интересуется им, его семейным положением.

Что-то мне подсказало, а не сама ли она и есть эта подруга? Тут уж я уверенно начал сочинять, что парень тот женат, у него двое детей. Ни его самого, ни его семейного положения я не знал...

К сожалению, старшина тот вскоре погиб вместе с экипажем подводной лодки «Щ-203». Война! Она постоянно забирала хороших ребят...

Со временем Соня призналась, что не подруге, а ей самой понравился тот старшина.  Уж очень он был похож на её погибшего брата...

Девчата-матросы, работающие на заводе со мной в одном цеху, как-то пристали с расспросами:

– Володя, у тебя есть девушка?

– Есть!

– Ну, и кто же это?

– Грузинка.

– У-у-у! – разочарованно протянули они.

Стали насмехаться надо мной. Грузинку выбрал...

– А покажешь нам её?

– Покажу.

– Где? Когда?

– Да хоть сегодня. Приходите вечером на танцы в Дом учителя и увидите.

Я рисковал. Не знал, согласится ли Соня идти на танцы. Уговорил её. Девчата ввалили гурьбой. Внимательно рассматривали мою девушку. А Соня и не догадалась, что это были смотрины...

На другое утро девчата в цеху извинялись передо мной:

– Прости, Володя, что мы смеялись, «укали». Грузинка у тебя замечательная. И красивая, и стройная. Просто обаятельная. А глаза какие! А волосы!

Расхваливали на все лады. Я даже сам не смог бы так восторженно описать её...

Время шло. Я продолжал ухаживать за Соней. Были у нас и размолвки, и ссоры.

Однажды вечером меня вызвал командир, вручил путёвку в Дом отдыха на 24 дня и строго приказал:

– Отбыть утром!

Я никогда не просил увольнения на ночь, а тут решился:

– Разрешите взять отгул до утра.

– Что так?

– Не могу уехать, не помирившись с девушкой.

– Раз так, даю отгул.

Далеко за полночь затянулись наши объяснения. Помирились окончательно. Утром я отбыл на отдых с лёгким сердцем.

Дом отдыха находился в живописном месте под Сухуми. Погода благоприятствовала отдыху, но мне было очень тоскливо без Сони. Я постоянно думал о ней. Время тянулось томительно медленно. Занялся подготовкой подарков для Сони. Залез на высокий кедр, сорвал большую шишку с орешками. Из редкого чёрного бамбука, вырезал тросточку и изрисовал её...

Подарки Соне понравились. Правда, сначала она не поверила, что тросточку я сделал сам.

– Смотри! Это же моя подводная лодка «Л-5»!

Как уж тут не поверить...

Война продолжалась. Суда постоянно приходили в Батуми на ремонт. Работа в цехах завода была напряженной. Однажды, заглянув перед обеденным перерывом в цех к Соне, застал её очень озабоченной. Ей поручили выточить сложную деталь, а она и не знает, как за неё взяться. Девчонка! Было-то ей всего девятнадцать лет. Да и токарем работала только три месяца.

– Не переживай, – успокоил я её. – Иди обедать. Отдохни.

Деталь действительно оказалась сложной. Я был токарем с большим опытом работы, поэтому смог быстро и качественно выточить деталь. Управился за обеденный перерыв. Вернулась Соня. Как она была довольна! Глаза её сияли. Ни слова не сказав, нежно обняла и поцеловала меня...

Для меня это было лучшей наградой.

Большая семья Сони жила очень скромно. Я имел деньги за работу на заводе, но предложить их Соне не мог. Знал, что девушка она гордая, денег не возьмёт. Хозяйством в их доме занималась тёща брата. Вот ей-то я и стал давать деньги на воскресные обеды. Соня узнала об этом не скоро.



К октябрю 1944 года наши войска освободили Кавказ, Крым, Румынию, Болгарию. Линия фронта уверенно продвигалась на запад. Менялись задачи и у Черноморского флота.

Утром 24 октября меня срочно вызвали к командиру. Нам, группе в шесть человек, объявили, что направляемся в распоряжение штаба бригады. Зачем? Узнаем в штабе.

До отбытия оставалось несколько часов, данных на сборы. Быстро собрав вещи, я помчался к Соне.

– Сонечка! Мне не хочется тебя терять. Я не знаю, куда меня пошлют, что будет со мной. Давай распишемся!

В воздухе повисла тишина. Сердце моё замерло...

– Да. Давай распишемся, – немного подумав, согласилась Соня.

Мы побежали в ЗАГС. Расписались. И тут же расстались, так и не успев стать мужем и женой.

В штабе наша группа получила направление служить на румынских трофейных подводных лодках. Двоих нас направили на торпедную ПЛ «Акула» («ТС-1»), а остальных четырёх – на минный заградитель ПЛ «Касатка» («ТС-2»). Задача была поставлена так: отработать организацию службы подводных лодок; освоить погружение, всплытие, ход на различных скоростях, глубинах, по створам; провести учебные стрельбы.

Так мы и жили. Я служил в Поти. Соня работала в Батуми. Приближались ноябрьские праздники, и я решился попросить отпуск на три дня.

– Зачем тебе? – строго спросил командир.

– Свадьбу сыграть.

– Как это, свадьбу? – удивился тот.

Пришлось рассказать ему, что расписаться-то мы успели, а свадьбу сыграть времени не было.

– Ну, раз такое дело, нельзя не отпустить.

Я срочно продал некоторые свои вещи, помчался в Батуми и «закатил» свадьбу. Было просто, но возвышенно. С благословением, с пожеланием счастья, удач мы стали по-настоящему мужем и женой...

В Севастополь я попал в конце 1944 года. Черноморская эскадра в то время уже вернулась в Севастополь, подводные лодки продолжали базироваться на Кавказе. «ТС-1» и «ТС-2» прибыли в Севастополь для выполнения особого задания – транспортировки в Поти боевых трофейных румынских торпед для переоборудования их в учебные.

По пути в Севастополь наша «ТС-1» повредила волнорезы, и мы вынуждены были стать на ремонт. Я тут же отпросился домой, где меня с нетерпением ждали мать и сестра. Встреча после двух лет разлуки была радостной. Постаревшие, исхудалые, измученные после унизительной оккупации, они были бодры духом. Жили с верой в победу...

ПЛ «ТС-2» приняла груз и отправилась на базу. Вскоре пришёл нам приказ: «Не брать торпеды!» Почему, не объяснили. Узнали позже. При выгрузке опасного груза в Поти произошёл взрыв. Погибла ПЛ «ТС-2» и 14 человек команды, занятых на разгрузочных работах...

На «ТС-1» я прослужил до мая 1945-го года. Кончилась война. Остался на сверхсрочной службе. В 1946 году наша семья переехала в Севастополь. Служил я ещё на семи подводных лодках Черноморского флота.

– Все мои подводные лодки были счастливыми, – подытожил рассказчик.

Встал, вышел в соседнюю комнату. Вернулся с семейным альбомом.

За окном прояснилось, засветило солнце, а мы ещё долго рассматривали фотографии семьи Морозова. Вместе с женой они прожили большую жизнь, вырастили  трёх дочерей и сына, тоже подводника. В их отношениях было много душевности, нежности, любви и это распространялось и на детей, и на внуков, которые переняли от Владимира Прокофьевича главное – правду, любовь, верность.

У Сони был красивый сильный голос. Он переливался, как колокольчик. С песней она не расставалась. Чтобы аккомпанировать жене, Морозов научился играть на гитаре. Вместе они часто пели по вечерам, вспоминали Батуми. Мечтали съездить туда, где познакомились, где нашли своё счастье. Хотели побродить по местам молодости. Сначала не могли выкроить время из-за детей, потом из-за внуков, а потом... из-за тяжёлой болезни Сони.

Много стихов посвятил Морозов любимой жене, называя её самыми ласковыми эпитетами. А слова эпитафии, составленной после почти сорока лет счастливой семейной жизни, как бы перекликаются со словами красивой грузинской песни «Генацвале».



Спустя два года после публикации очерка о счастливой подводной лодке «Л-5» Морозов позвонил мне, чтобы сообщить радостное известие. На этот раз Победу одержала его внучка Валя.

Шёл 1996 год. Юбилейная дата – 300-летие Российского флота. В честь этой даты Фонд культуры и истории имени писателя Геннадия Черкашина проводил в Севастополе конкурс школьных сочинений на тему: «Жизнь каждого принадлежит Отечеству».

Это известные слова адмирала Павла Степановича Нахимова. «Умираю за Отечество. Отстаивайте же Севастополь»! – последние слова смертельно раненного вице-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова. И Севастополь отстаивали, исчерпывая все возможности.

Две героические обороны Севастополя. Это наша история. Наше прошлое...

Что есть Отечество в сложное перестроечное время? Трудная тема сочинения для школьников. И, наверно, не случайно среди лучших работ в этом конкурсе было сочинение восьмиклассницы, написавшей о своём замечательном деде, верно служившем Отечеству – Морозове Владимире Прокофьевиче.

Словно в замедленной съёмке, кадр за кадром проходит в школьном сочинении жизнь ветерана:

«Мой дед принадлежит к той славной когорте моряков, имя которой – подводники. В странах с развитым подводным флотом к «отважным витязям морских глубин» всегда относились с большим уважением. И даже непременно вставали в присутственных местах при виде человека в форме подводника».

Отдельные скупые факты, а за ними жизнь человека, который любил и защищал своё Отечество.

«Глядя на ордена и медали своего деда, спрашиваю:

– Дедушка, ты был, наверное, героем на войне?

А он отвечает:

– Что ты, девочка, я никаким героем не был. Я был такой же, как все, только иногда чуть лучше. На службе был внимателен, боевые задачи выполнял четко. Но иначе было нельзя. Ведь подводная лодка не просто прочный корпус. Это защитная оболочка, одна на всех, это общее тело всего экипажа, и жизнь этого тела зависит от каждого из нас...»

Один за всех и все за одного! А иначе нельзя...











ГЛАВА 2. НА МОРЕ И НА СУШЕ



"Осматривая раненых, немец-врач остановился, потолкал ногой моё окровавленное лицо, что-то сказал шедшим за ним санитарам. Меня положили на носилки и снесли в операционную. Дали наркоз…

Когда я пришел в себя, лежал на земле, под голову была подстелена чистая марля… Скорее всего, немец-врач избрал интересный случай для своей практики.

Как только швы на лице зарубцевались, мне вставили протезную челюсть и отправили в Германию. В лагере несколько раз вызывали в лазарет, осматривали…

После освобождения из плена попал в распределитель на Донбассе. Получил ярлык «английский шпион»"…



Так начинался мой следующий очерк. А история его появления такова. После публикации материала о Морозове меня просто атаковал один мой знакомый.

– Вы должны написать ещё об одном человеке.

Может, потому, что наступила летняя жара, не располагающая к творчеству. Может потому, что очень хотелось завершить плановые дела и уйти в отпуск, я попыталась отшутиться:

– Я никому ничего не должна.

– Должны, – настаивал звонивший.

– Да почему я должна?

– Потому, что время уходит, а вместе с ним уходят и люди. Замечательные люди. Неповторимые…

Звонивший убедил меня, и я отправилась знакомиться с Василием Иосифовичем Проценко.

Дверь открыл мне высокий, стройный, совершенно седой мужчина с густыми усами. Бодрый, подтянутый. В его спокойных, твёрдых, неторопливых движениях просматривались простота и упорство.

В квартире очень много картин. Они развешаны по стенам, начиная с прихожей.

Знакомство начали с просмотра альбомов, где на фотографиях запечатлены мгновения большой, интересной, насыщенной событиями жизни.

Родился в 1914 году в селе Меловое Херсонской губернии в семье лесника. Детей было двенадцать. Жили трудно, но дружно.

На фотографиях большая семья лесника Проценко, деревянная хата, крытая соломой, события далёких, ещё довоенных лет...

В фабрично-заводском училище завода «Запорожсталь» Василий получил специальность электрика, работал на подстанции сталеплавильных печей «Запорожстали». Севастополь вошел в его жизнь в 1936 году вместе с призывом в армию.

С фотографий смотрит статный краснофлотец с удивительно добрыми глазами. Хорош собой. И ростом вышел, и в плечах широк... Изображение его лица отражает рассудительность, честность, склонность к порядочности.

Ещё в училище Василий увлёкся спортом. Занимался многими видами, но особенно борьбой. На флоте был в десятке лучших пловцов. Играл на гитаре, мандолине, контрабасе. Участвовал в оркестре струнных инструментов, был заведующим клубом, организовывал художественную самодеятельность. В долгие морские походы брал краски и глину для зарисовок и скульптурных работ.

Более пятнадцати лет прослужил Проценко на крейсере «Красный Крым». Участвовал в обороне и освобождении Крыма и Кавказа. Награждён четырьмя орденами и восемнадцатью медалями...

В его жизни были и спорт, и музыка, и история, и литература, и живопись... Была суровая служба. Война. Тревоги и радости. Испытания и Победы. Опасность, страдания войны наложили на его лицо следы достоинства, глубоких мыслей, дум, переживаний...

Незабываемые годы службы на героическом крейсере «Красный Крым» Проценко описал в очерках, опубликованных во флотской газете и сохранившихся в семейном архиве. Это события и военных лет, и мирной жизни. 



ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС В ОСАЖДЁННЫЙ СЕВАСТОПОЛЬ

Приняв в Новороссийске на борт боеприпасы, продовольствие и свыше полутора тысяч человек маршевого пополнения, в сопровождении эсминцев «Свободный» и «Сообразительный» вышли в Севастополь. На загрузку корабля ушло более суток напряженного труда.

Ещё издали увидели зарево и сполохи. Севастополь был похож на один огромный пожар, а фашисты бомбили и бомбили. Сбрасывали вперемешку тысячи фугасок и зажигалок...

При заходе в Севастопольскую бухту крейсер получил распоряжение – стать к Угольной стенке. На выгрузку и погрузку два часа…

По связи группы управления кораблём сообщили обстановку. Комиссар направил агитаторов по изолированным боевым постам. Этого оказалось достаточно, чтобы весь личный состав, не занятый на вахте, от краснофлотцев до командиров включился в цепочки по разгрузке боеприпасов через иллюминаторы. Ещё не кончилась швартовка, а грузы несколькими потоками из рук в руки хлынули на пристань. Сложнее было высадить более полторы тысячи человек...

Чтобы сойти по трапу такому количеству людей во тьме, освещаемой зловещим заревом пожарищ, потребовалось бы несколько часов. А они через сорок пять – пятьдесят минут были буквально выброшены на берег по шести сходням-жёлобам, выдвинутым с корабля на стенку. А делалось это так.

Краснофлотец из состава экипажа назначался проводником к сходне. За его платье брался командир взвода. А за ним гуськом, держась друг за друга, двигались все его бойцы. Возле сходни с каждой стороны стояли дюжие краснофлотцы или старшины, такие, как Левченко, Николаенко, впоследствии участники Парада Победы на Красной площади в Москве 24 июня 1945 года. Они подхватывали подходивших бойцов под руки и спускали на «пятой точке» по сходне-жёлобу на стенку. И так по всем шести сходням. К часу ночи разгрузка корабля была закончена! За 16 минут приняли на борт раненых и эвакуируемых женщин и детей...

Только после выхода корабля за боновые заграждения каждый почувствовал, как он устал за эти два часа. И гордость – распоряжение выполнено. В срок!



В годы войны крейсеру «Красный Крым» было присвоено гвардейское звание и именно он получил почётное право возглавить Черноморскую эскадру, возвращающуюся в освобождённый Севастополь.

Пятого ноября 1944 года. Утро выдалось пасмурным. Дул порывистый северный ветер. Несмотря на непогоду, тысячи севастопольцев собрались на Приморском бульваре. Город встречал долгожданные корабли. Играл духовой оркестр. В бухту медленно входила эскадра...

Творилось что-то невероятное. Люди, которые так долго ждали этого дня, обнимались, кричали, плакали, смеялись... Плакали не только жители города, плакали и моряки, вернувшиеся в свой родной город.

А так описал это событие Василий Проценко.







ВОЗВРАЩЕНИЕ

Парадная Графская пристань. Белые колонны, гранитные ступени. Группы экскурсантов здесь в любую погоду, в любое время года. И вспомнилось, как в ноябре 1944 года возвращалась эскадра Черноморского флота в освобождённый Севастополь.

Перед входом в родные севастопольские бухты корабли двадцать одним залпом отсалютовали Севастополю. Право первым войти в разминированные севастопольские бухты предоставлено нашему гвардейскому крейсеру «Красный Крым».

С площадки пятого прожектора на грот-мачте с замирающим сердцем автор этих строк наблюдал, как справа по борту торжественно проплывал сохранившийся памятник Затопленным кораблям. Возле него собралось всё немногочисленное население города…

По левому борту появился памятник-обелиск, сооружённый воинам-освободителям Севастополя Второй гвардейской армии; в бухте у памятника – «кладбище» остовов потопленных в севастопольских бухтах вражеских кораблей…

Графская пристань… Мы вернулись в родной Севастополь, как и обещали!

Жители города встречали нас со слезами на глазах. Не стеснялись слёз и мы...

Первый раз после освобождения Севастополя я сошел на Графскую пристань. Чёрную от пожарищ...

Центр города был расчищен от завалов настолько, чтобы могла проехать автомашина. На углу улиц Константина и Очаковцев, на первом этаже трёхэтажного дома была наша квартира, где жили мы с женой Анной и сыном Владимиром. Вместо дома я увидал груду развалин…

Через проём окна зашел в бывшую комнату. Только «гонок» от ножной швейной машинки попался мне на глаза из всего небогатого скарба, оставленного в осаждённом Севастополе…



Закончилась Великая Отечественная война. Послевоенный Севастополь. Груды щебня, камней. Множество разбитой техники. Израненный, испепелённый город, где девяносто восемь процентов зданий было разрушено, а оставшиеся два процента требовали капитального ремонта. Для его восстановления по решению правительства в Севастополь прибыли строители со всей страны. Теперь здесь совершали мирный подвиг. Условия были  тяжелейшие. Задание требовалось выполнить в кратчайший срок.

Чтобы поддерживать высокий боевой дух людей, возрождающих из пепла город русской славы, необходима была музыка. Джаз-оркестр крейсера «Красный Крым» с активным участием Проценко –  нарасхват. Концерты давали на предприятиях, на площадях. В Инкермане, в Балаклаве, на Угольной пристани. Порой приходилось по нескольку километров шагать с инструментами по бездорожью, в ночи. Была и трагедия.

После очередного концерта в час ночи музыканты спускались на баркас, поджидавший их у причала «ГРЭС». Немцы, отступая, взорвали электростанцию, и город снабжал электроэнергией энергопоезд. Шум от его работы стоял невероятный. Не слышно было сигнала движущегося паровоза. Четверка замыкающих музыкантов попала под колёса. Одного парня перерезало пополам, трое получили серьезные травмы…



С выходом в 1956 году в отставку Василий Иосифович начал работу в Музее Черноморского флота. Сначала он был экскурсоводом, а через год его назначили заведующим отделом советского периода. Отгремела война, искалечив судьбы миллионов людей. Военный период надо было отобразить в музее так, чтобы последующие поколения поняли ту историческую миссию, которую выполнили защитники Севастополя, моряки черноморцы. Задача перед сотрудниками музея стояла сложная и ответственная.

Меня особенно заинтересовал этот исторический этап жизни Проценко. Чтобы узнать о нём  подробнее, отправилась в музей.





ВОСПОМИНАНИЯ РАБОТНИКОВ МУЗЕЯ ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА О ВАСИЛИИ ПРОЦЕНКО

Проценко был для нас всех большим авторитетом. Мы советовались с ним, привлекали его к поездкам с группами туристов. Художественный дар давал ему возможность красочно, в картинах рассказывать о событиях военных лет.

Пожалуй, не было человека, который бы так же хорошо знал окрестности Севастополя. Часто он брал с собой в походы жену и сына. Нас восхищали его выносливость, неиссякаемый энтузиазм, огромная любовь к природе и чуткое отношение к ней. Как осторожно собирал он ягоды, травы! В нём не было ни малейшей жадности.

Он прошел трудный жизненный путь, пережил войну и остался удивительно душевным, скромным, увлечённым человеком, с богатым чувством юмора. Мы все тянулись к нему. Многих он хорошо знал, со многими был в дружеских отношениях, но всегда и у всех обращение к нему было очень уважительным.

Увлечённо, с большой отдачей он занялся формированием новых экспонатов. У Проценко было художественное видение их. Это и израненная севастопольская земля, сплошь покрытая осколками снарядов – до сотни на квадратный метр; и дерево с врезавшейся в него колючей проволокой; и пищевой котёл с партизанской стоянки, который работники музея вынесли на своих плечах из леса.

Он знал, как сделать экспонаты доходчивыми. К празднику «Девятое мая» для ветеранов и гостей города изготавливал своими руками удивительные сувениры. Это были палетки с рисунками цветущих севастопольских маков с осколками снарядов. Его душевные работы нравились всем.

Но не это было главным для Проценко в период его работы в музее. Главным были судьбы людей. Многие защитников Севастополя после окончания войны нуждались в реабилитации. Проценко помогал им восстановить и воинское звание, и доброе имя.



Искалеченные войной судьбы людей описаны в поисковом «Дневнике» Василия Иосифовича, строками из которого я и начала свой очерк. А дело было так.

Выполнив боевую задачу, группа Константиновской батареи под командованием М.Е. Евсевьева получила разрешение на отход. Шлюпки подойти уже не могли. Под непрерывным огнём противника пришлось вплавь перебираться на южную сторону Севастопольской бухты. Разорвавшейся миной Евсевьеву раздробило челюсть. Вместе с десятками тысяч тяжело раненных он был оставлен в захваченном врагом Севастополе. Тяжелое ранение в голову – интересный случай для практики немецкого хирурга. Операция, плен, ярлык «английский шпион». Поводом послужило хорошее знание английского языка и искажённое лицо – пластическая операция для придания сходства с капитаном 3-го ранга М.Е. Евсевьевым, легенду о боевых подвигах которого тот хорошо выучил. А если он действительно Евсевьев, то почему попал в плен, а не застрелился?

Плен. И долгие годы на восстановление своего имени.



Хронометр и фотографии командира героической 54-й береговой батареи Ивана Заики появились в Музее Черноморского флота не сразу после окончания войны, а много лет спустя.  История его реабилитации также описана в поисковом «Дневнике» Проценко.

Враг рвался в Севастополь. Он был силён, коварен, жесток. Севастополь укреплял береговые позиции. Время поджимало. Двадцатидвухлетний выпускник Севастопольского училища береговой обороны имени ЛКСМУ Иван Заика был назначен командиром 54-й береговой батареи. Работы по её строительству тщательно маскировались. Противник не должен был проведать о ней. А надо было в кратчайший срок вгрызться в скалу, выдолбить ниши для снарядных погребов, соорудить командный пункт, укрытия, лазарет. Всё забетонировать, покрыть щитами, провести связь, установить орудия, создать систему защиты: минные поля, окопы…

29 октября 1941 года в Севастополе было объявлено осадное положение. А уже на следующий день мотопехота и танки противника двинулись на Севастополь. Начался первый штурм города.

– По вражеским танкам… Залп!!!

И неожиданно для врага ахнули четыре пушки 54-й батареи. В журнале боевых действий командир батареи Заика сделал историческую запись: «30 октября 1941 года в 16.35 батарея открыла огонь по моторизованной колонне противника. Противник уничтожен».

Это событие и считается началом героической обороны Севастополя. Командующий Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский позже издаст приказ о дате начала обороны города. В этом же приказе он отметит храбрость, бесстрашие моряков-черноморцев 54-й батареи, которая первой открыла огонь по прорвавшимся частям противника.

Уж очень досаждала немцев 54-я батарея, не пропускающая врага в Севастополь. Неоднократно ставилась задача уничтожить её, во что бы то ни стало. Любой ценой. В неравном бою ненавистная батарея была уничтожена противником. А её командира – Ивана Заику, уже после освобождения города, наградили орденом Красного Знамени… посмертно.



Долгие месяцы, сменив одежду, выдавая себя за зэков, пробирались бойцы уничтоженной 54-й батареи к своим войскам. Удалось установить связь с партизанами. Позже Заика стал командиром партизанского отряда, но в его биографии появились «чёрные пятна». Его уволили в запас, подвергали длительным допросам. Работу ему было найти трудно. Осветлить «чёрные пятна» Заике помог Проценко.

Подобных случаев в послевоенный период было немало. В Музее Черноморского флота хранятся письма, в которых люди благодарят Василия Иосифовича Проценко за проделанную работу и называют его вторым отцом.



Выйдя на пенсию, Проценко, увлёкся живописью. Он автор более пятисот картин.

Контактный человек, который держал в себе огромный объём информации, имел могучие внутренние позывы выразить в картинах свои мысли и переживания. На его картинах жизнь крейсера «Красный Крым», памятные места Севастополя и его окрестностей, следы разрушительной войны и результаты созидательного труда. Свои картины он дарил школам, клубам.

На память о нашей совместной работе над очерком Проценко предложил и мне выбрать картину. Я попыталась отказаться, но автор настоял на своём предложении. Он для того и создаёт картины, чтобы дарить их людям. Выбрала я изображение цветущего куста алых роз на фоне ясного голубого неба. Картину поместила на стене против входной двери и теперь при входе домой я улыбаюсь и этим красочным розам, и человеку, отстоявшему наше будущее под мирным небом.

Личная  жизнь Василия Проценко сложилась удачно. Прекрасные отношения в семье сохранились и с появлением в доме невестки, а затем и внуков. Что характерно для их семьи? Общность интересов. И сыну, и внукам он передал свои увлечения.

На мой вопрос, как он оценивает свою жизнь, Проценко прочёл строки из стихотворения Пушкина «Подражания Корану»:

          Почто ж кичится человек?

          За то ль, что наг на свет явился,

          Что дышит он недолгий век,

          Что слаб умрёт, как слаб родился?

И немного помолчав, добавил:

– Я прожил большую счастливую жизнь. Каждый человек оставляет свой след на земле. Мы завоевали Победу... Много трудились... Упорно... Всё остаётся людям.

Человек, который может так спокойно и удовлетворённо вспоминать свою большую прожитую жизнь, действительно, счастливый!







ГЛАВА 3. СЕРЕБРЯНЫЕ КРЫЛЬЯ



Когда мне предложили написать третий очерк о хорошем человеке, я сразу же согласилась. Может быть, потому, что уже чувствовалось дыхание осени, а осенью особенно остро ощущается стремительность, скоротечность нашей жизни. Понимала, что время уходит, а вместе с ним уходят и люди. Замечательные люди. Неповторимые...

На этот раз героем очерка стал лётчик, участник Парада Победы на Красной площади в Москве 24 июня 1945 года, на котором под чёткий барабанный бой советские воины бросали к подножию Мавзолея знамёна побеждённых захватчиков.

Достойных представителей для участия в Параде Победы отбирали так. Генеральный штаб Вооружённых сил СССР разработал и разослал командующим фронтами директиву Верховного Главнокомандующего о правилах формирования сводного полка. От каждого из четырёх флотов отбирали по двести человек из числа бойцов и офицеров, наиболее отличившихся в боях и имеющих боевые награды.

Из двухсот участников Парада Победы от Черноморского флота тринадцать человек представляли авиацию. Один из них – Шевченко Сергей Никитович. Кавалер двух орденов Красной Звезды, двух орденов Отечественной войны I и II степени, двух медалей «За отвагу», а также медалей «За оборону Кавказа», «За боевые заслуги», «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.».

Майора авиации Шевченко застать дома оказалось трудно. В свои семьдесят шесть лет он всё ещё продолжал работать и вёл активный образ жизни. Предварительно созвонившись, отправилась по указанному адресу. Вот и нужный дом, нужный подъезд...

О подъезде хочется сказать особо. В то время жильцы ещё не ставили в подъездах железные двери с кодовыми замками. Жили «нараспашку». Да и подъезды не везде блистали чистотой. А этот подъезд был какой-то особенный. На высоту всех пяти этажей чистые стены аккуратно украшены стендами, картинами, вышивками, макраме. На лестничных площадках оборудованы удобные места для отдыха, журнальные столики с красивыми салфетками, цветы.

Нет, это не для встречи особого гостя украсили подъезд. Люди так живут! В этом подъезде уже больше трёх десятилетий поддерживается чистота и порядок. И в этом большая заслуга семьи Шевченко.

Дверь квартиры открыл мне улыбающийся мужчина среднего роста, атлетического телосложения. В его озорных глазах светились весёлые искорки. Одним словом – лётчик. А лётчики это, вообще, народ крепкий, жизнерадостный, унынию неподдающийся ни при каких обстоятельствах.

Под стать хозяину и его супруга Валентина Михайловна – народный мастер Украины по декоративно-прикладному искусству, участник многих международных выставок.

Радушные хозяева сноровисто накрыли стол. По некоторым мелочам, по тому, как они вместе заваривали чай, как понимали друг друга с полуслова, у меня создалось впечатление, что живут они дружно, благополучно и гостям рады. За удивительно вкусным чаем с крымскими травами в уютной обстановке началось моё знакомство с их семейным архивом.

Довоенные снимки. Учёба в авиационной школе. Военный период. Самолёты, на которых летал. Боевые товарищи. А это Шевченко в госпитале...

Я смотрела на фотографии и удивлялась превращению худощавого юноши в крепкого парня. Особенно это было видно на фотографии, где окружённый симпатичными медицинскими работниками улыбается перебинтованный атлет. Могучие плечи, бицепсы. Во всей его фигуре чувствовалась огромная физическая сила и... доброта.

– Крепкий парень, – оценила я.

– Чтобы стать авиатором, – пояснил хозяин, – прежде всего надо было стать крепким парнем.

И, немного помолчав, добавил:

– В училище мы просто жили спортом. Стадион – спортзал – стадион. Занимался я многими видами, но в особенности легкой атлетикой и гимнастикой. Был чемпионом по прыжкам в длину.

«Жили спортом» – эти слова я уже слышала от героев моих предыдущих очерков: и подводника, и надводника. Теперь их говорил лётчик. И это не случайно. Мои герои – люди, умеющие одерживать Победы. А именно спорт и укрепляет убеждение, что Победы следует добиваться решительно и смело.

– А это наш сын, – вывела меня из задумчивости хозяйка дома. – Тоже человек военный. Служит на Севере.

Мне предложили выйти на минуточку на балкон. С высоты пятого этажа открылся завораживающий вид на море. Вечерело. Воздух был чистым, свежим. Заходящее солнце вышло из-за туч и багряным цветом осветило и тучи, и зеленоватое море...

Но не этот красочный закат хотели показать мне. Моё внимание переключили на двор, где среди уже тронутых осенью кустов возвышался роскошный каштан.

– Это дерево я посадил тридцать лет назад, в день восемнадцатилетия сына, – с гордостью сообщил мне Сергей Никитович. А Валентина Михайловна тут же добавила:

– А под корнем, в специальном сосуде, он поместил свои стихи, как эстафету для будущих поколений.

Посадить дерево в скалистом севастопольском грунте дело сложное. Надо и яму вырыть, и землю завезти, да и позаботиться, чтобы дерево прожило долгую жизнь. А Сергей Никитович всё делает добротно, с фантазией. Вот и этот каштан уже тридцать лет радует глаз.

На мой традиционный вопрос, как он оценивает свою жизнь, Сергей Никитович дал ответ своими стихами, где многократно повторялись слова: «Мне счастливую жизнь подарила судьба...»

А судьба эта сложилась очень непросто.



БУДУ ЛЕТАТЬ!

Родился в 1921 году в селе Благодатное Харьковской области, где прожил до 1933 года – самого страшного года в моей жизни. Повальный голод унёс миллионы человеческих жизней. Не минула эта трагедия и нашу семью. От голода умерла мать, потом отец, сёстры. Меня полуживого отвезли в Волчанский детдом. Но там тоже ежедневно умирали дети от голода и истощения. Спасаясь от смерти, бежал в беспризорники. Добрался до Харькова, там разыскал своего старшего брата, у которого и остался жить. Окончив семь классов, поступил в школу политпросвещения. На третьем курсе, проскочив без билета в кинотеатр, был заворожен фильмом «Истребители». Выходя из кинотеатра, твёрдо решил – буду летать! Пошел в военкомат. Попросился добровольцем в авиацию.

Так в 1940 году я был направлен в Херсонскую школу младших авиационных специалистов.

Началась война. Нас досрочно выпустили в должности воздушных стрелков-радистов. Я был распределён в 119-й морской разведполк Черноморского флота. Воевать начал в должности стрелка-радиста на фанерном гидросамолёте МБР-2.



– На фанерном самолёте? – удивилась я.

– На фанерном, – подтвердил Сергей Никитович. – МБР-2 это морские ближние разведчики, которые использовались на Черноморском флоте вплоть до конца войны.

Он встал, подошёл к стеллажам, отобрал несколько книг и протянул их мне.

– Возьмите с собой. Познакомитесь и с самолётами, на которых я летал, и с нашей службой.

Было уже поздно. Мы договорились продолжить беседу через неделю. Тогда Шевченко и расскажет мне о своих боевых полётах. Поблагодарив радушных хозяев, спустилась во двор.

Темнело. Покрытая багровым облаком восходила луна. Я ещё раз полюбовалась роскошным каштаном теперь уже снизу вверх и заспешила домой, заинтригованная предоставленной мне литературой.

Ожидания мои оправдались. Книги действительно оказались интересными. Читая их,  снова погрузилась в военные годы, но смотрела на события тех далёких лет уже глазами авиаторов.



На начало войны авиационная группа Севастополя насчитывала около сотни самолётов. Причём треть из них были гидросамолёты, тихоходные, слабо вооружённые. Многие машины требовали ремонта.

Враг стоял на подступах к городу. Необходимо было срочно готовиться к обороне, готовить и аэродромы, и взлётно-посадочные полосы. В окрестностях города имелась только одна площадка, пригодная для боевых самолётов, – мыс Херсонес. Тысячи людей работали на Херсонесе и через неделю там разместили истребители, бомбардировщики, штурмовики. Для их укрытия соорудили каменные капониры, надёжно защищающие от осколков снарядов, мин и авиабомб. Установили на якоре и плавучую батарею, которая днём и ночью стояла на страже неба. Лётчики любовно называли её: «Не тронь меня». Немцы дали ей название: «Квадрат смерти».

Для лёгких и транспортных самолётов создали аэродромы в Юхариной балке, на Куликовом поле. Гидросамолёты располагались на открытых площадках и были размещены по Северной стороне от бухты Голландия до Константиновского равелина. Для их защиты  установили 130 мм батарею с потопленного крейсера «Червона Украина».

Гидросамолёт МБР-2, проще говоря, фанерная лодка, оклеенная тонкой тканью и покрытая серебристым лаком. Мотор, словно большой жук на тонких ножках, установлен над фюзеляжем сверху, чтобы его не заливало водой при взлёте и посадке. Скорость до 200 км в час. Настоящий небесный тихоход. Вооружён всего двумя пулемётами винтовочного калибра – 7,62 мм.  Один установлен впереди, в кабине штурмана, а второй – в хвостовой части у стрелка-радиста.

МБР-2 не шли ни в какое сравнение с другими самолётами того времени, но жизнь доказала, что не всё зависит от машины. Главное, кто управляет машиной, кому доверено выполнение боевого задания. МБР-2 неплохо себя зарекомендовали как ночные бомбардировщики.

Выступая перед лётным составом разведполка, командующий военно-воздушными силами Черноморского флота генерал-майор авиации Николай Алексеевич Остряков  описал обстановку и поставил задачу так. В Крым перебрасывается авиагруппа Рихтгофена – лучшие лётные части Германии, самолётов шестьсот, не меньше. Все они базируются в основном на Сакском и Сарабузском аэродромах. Нет сил, чтобы ударить по ним днём. Значит, выход один: уничтожать самолёты ночными бомбоударами, выводить из строя взлётные полосы, деморализовать и истреблять лётный состав, в общем, бомбить и бомбить от темноты до рассвета, бомбить каждую ночь.

Полёты на удар по аэродромам всегда проходили в сложных условиях: преодолевать огонь зениток, отбиваться от истребителей. Чтобы не привлечь внимания врага, техники и механики готовили машины к боевым заданиям в темноте, не зажигая огней. Заправляли горючим, боеприпасами, подвешивали бомбы, прогревали моторы. На резиновых колёсах машина спускалась на воду. Шасси, нужные самолёту на земле, в воде отсоединяли водолазы. Быстроходный катер отводил самолёт подальше от берега к стартовому знаку. После традиционной команды: «От винта!» запускался мотор, машина шла сначала по воде, потом, задрав нос, рывком выскакивала на редан – специальный выступ на днище фюзеляжа гидросамолёта, снижающий сопротивление воды в режиме скольжения, просигналив: «Прошу взлёта» и, получив ответный сигнал: «Взлёт разрешаю», шла на боевое задание.

Стояла задача – не давать врагу передышки. Самолёты взлетали один за другим. За ночь успевали сделать по пять-шесть вылетов каждый. Если позволяла погода, самолёт не вытаскивали на площадку: оружейники прямо в воде подвешивали 50–100-килограммовые бомбы, на плаву же дозаправляли машины горючим. Когда бухта была неспокойна, или требовалось подвесить 250-килограммовые бомбы, что сложно было сделать в воде, вытаскивали самолёты на площадки.

Ночью пользоваться оптическим прицелом для бомбометания нельзя. Поэтому на наружной стороне борта устанавливался визуальный угломер, по которому штурман определял необходимый угол сбрасывания бомб. Углы рассчитывались заранее для определённой высоты. Над целью высота в горизонтальном полёте должна быть точной, иначе бомбы пройдут мимо цели.

После сбрасывания бомб внимательно следили за противником и если замечали движение, снижались и обстреливали врага из пулемётов. Над целью находились 10–15 минут. На смену приходил другой самолёт, и такая «карусель» длилась всю ночь.

Немцы, летающие на машинах новейших типов, хорошо вооружённых, вообще не считали МБР-2 за самолёты, называя их презрительно «рус-фанер». Противники были не равные, но именно «рус-фанер» и держали немецких асов в непрерывном напряжении.

Днём МБР-2 использовались для бомбёжки передовой линии вражеского огня, для прикрытия судов, прорывающихся в осаждённый Севастополь, для поиска и уничтожения вражеских подводных лодок...



Спустя неделю я снова была у Шевченко и слушала воспоминания Сергея Никитовича о военном времени. Теперь я ясно понимала смысл слов Сергея Никитовича: «Чтобы стать авиатором, сначала надо было стать крепким парнем». Для выполнения столь сложных боевых заданий нужна была и физическая сила, и твёрдость духа, и внутренняя собранность. Быть смелым, решительным, но не безрассудным, а точным и расчётливым. Быть начеку ежеминутно, ежесекундно...



БОЕВЫЕ ПОЛЁТЫ

Авиация Черноморского флота уже со второго дня войны начала наносить бомбовые удары по военным объектам Румынии, выступавшей союзником Германии. Румыния была стратегическим поставщиком нефти. Нефтяным объектам придавали особое значение. Их бомбили постоянно. Наносить эти удары было сложно. Дерзкие налёты советской авиации вынудили врага перебросить к черноморским берегам Румынии несколько частей истребительной авиации, усилить зенитную оборону всех портов – и морских, и речных.

Я участвовал в выполнении ответственного задания по разрушению Чернаводского моста на Дунае – важного стратегического объекта с нефтепроводом и железнодорожным полотном. Уничтожить его надо было любой ценой. Задание это было выполнено успешно.

Вскоре из разведполка меня перевели в отдельный транспортный отряд скоростных пикирующих бомбардировщиков. Здесь были особые самолёты ТБ-3, переоборудованные для подвески истребителей. Таких машин в СССР было всего пять. В шутку мы называли их «братская могила». Это мощный четырёхмоторный гигант. Размах крыльев у самолёта достигал тридцати четырёх метров. Экипаж машины – восемь человек. ТБ-3 поднимал два истребителя И-16, каждый с двумя бомбами весом по 250 кг, и доставлял их к местам боевых действий. Бомбометания с отвесного пикирования с небольших высот давали отличные результаты.

Участвовал в обороне Одессы, Крыма, Кавказа. Был ранен. После госпиталя меня перевели в тот же полк, где я начинал воевать. Но теперь это был уже 13-й гвардейский минно-торпедный авиационный разведполк, перевооружённый с МБР-2 на А-20G – американские бомбардировщики «Бостон», приспособленные у нас для ведения разведки, бомбометания и торпедирования.

Крым был захвачен врагом. Борьба шла на морских дорогах между Севастополем и румынскими портами. Караваны вражеских судов без конца шныряли туда-сюда. Разведчики перехватывали их, наводили ударную авиацию. Топили, топили беспощадно. Задача авиаразведки: держать Севастополь под непрерывным наблюдением. Никто не должен был покинуть город незамеченным.

Немцы хвастливо утверждали, что «Крым на замке». «Замок» этот слетел после четырёхдневного штурма на Перекопе и со стороны Керченского плацдарма.

Пятого мая 1944 года началось наступление наших войск в районе Мекензиевых гор. Двое суток не умолкали бои. Но главное сражение разыгралось на другом участке.

Седьмого мая в девять часов утра над Сапун-горой взметнулся огненный смерч. Земля дрожала. Небо кипело огнём. Началась артиллерийская и авиационная подготовка к штурму. Плотность вооружения небывалая – до 300 орудий на километр фронта. Кроме того, самолёты непрерывными эшелонами шли на вражеские позиции. В 10.30 раздалось многотысячное:

 – Ура! Даёшь Севастополь!

Шквал огня, ярости, ненависти обрушился на врага. Начался штурм Сапун-горы. Рукопашный бой по своему накалу не имел равных за все годы войны. Весь день шло ожесточённое сражение. Только к вечеру путь на Севастополь был открыт. Девятого мая над Севастополем заполыхали победные знамёна. Тысячи гитлеровцев были захвачены в плен, но основные силы врага бежали на мыс Херсонес, надеясь спасти остатки армии. Путь к спасению остался один – море. А оно было горячим. Каждый караван, каждое вражеское судно, выходящее из Севастополя, встречали наши подводные лодки, торпедные катера, самолёты.

Авиация стала в эти дни основной ударной силой флота. Особенно эффективным способом борьбы с кораблями противника показало себя топмачтовое бомбометание. Первым его освоили лётчики нашего 13-го гвардейского Краснознамённого авиационного полка под командованием подполковника Мусатова.

Сущность способа заключалась в том, что самолёт шел в атаку на судно как торпедоносец – на бреющем полёте на высоте 10–15 метров. За 200–300 метров до объекта сбрасывали бомбы, которые, ударяясь плашмя о воду, рикошетом отскакивали, летели над водой, пробивали борт судна и разрывались внутри него. Лётчик едва успевал взять ручку на себя, чтобы проскочить над кораблём. С близкого расстояния по самолёту били все зенитки. Гибель экипажа при торпедировании – явление нередкое. Это был огромный риск, но бомбили мы противника ежедневно.

На «Бостонах» я летал до конца войны, участвовал в освобождении Крыма, Румынии, Болгарии...



Наша беседа подходила к концу, и я задала интересующие меня вопросы:

– А что особенно запомнилось из военных лет? Почему считаете свою жизнь счастливой?

Сергей Никитович ненадолго задумался, как бы восстанавливая в памяти всю свою жизнь, и полно ответил на мои вопросы.



Я ЧЕЛОВЕК СЧАСТЛИВЫЙ

Из военных лет запомнилось многое. Проходят годы, а я по-прежнему помню своих боевых друзей. Как радовались возвращению с боевых полётов, как горько оплакивали тех, кто не вернулся, кто отдал жизнь за Великую Победу, за Родину. Война вырывала из жизни молодых ребят, полных здоровья, энергии...

В нашем экипаже на ТБ-3 было трое русских, трое украинцев, белорус и армянин. Все мы были единой семьей, братьями великого государства. Делали одно общее дело – защищали Родину...

Я всегда старался подбодрить экипаж, говорил, что с детства заколдован, поэтому наш самолёт не могут сбить. Однажды, перелетая линию фронта, запел по внутренней связи строки из песни о Степане Разине: «Что ж вы, черти, приуныли...»

 Спустя тридцать лет при встрече ветеранов наш командир вспомнил этот случай, которому я тогда и не придал особого значения. А он вспомнил и заплакал...

Мои шутки, песни поднимали настроение и давали веру в благоприятное завершение боевого задания.

Был и такой случай, когда мы чудом оказались не сбитыми во время атаки тремя фашистскими истребителями. Как коршуны, они напали на нас, окружив с трёх сторон. Удачно отбиваясь, я поочерёдно переносил огонь по нападающим истребителям. Старался прицельным огнём не подпустить их близко к самолёту. После двух заходов они больше не решились атаковать нас. На аэродроме после посадки самолёта командир назвал меня ангелом-спасителем. Это была большая честь и гордость для меня.

Вообще, я человек счастливый. В моей жизни были Победы. Большие Победы. И, прежде всего над собой. Голод 1933 года, нищенское, беспризорное детство, годы учёбы и особенно войны выработали в моей душе понятия добра и зла, критерии отношения к жизни, к людям. С годами многое переосмысливаешь, видишь углублённей, ясней. И из сегодняшней дали мои побратимы по войне вырисовываются крупней и рельефней. Замечательные это были люди!..

Мне жаль тех, у кого в жизни нет ничего святого, кто не чувствует голос своей совести, не имеет внутренней культуры, порядочности. Без них человек пуст. Такому всегда будет казаться, что его окружают плохие люди. Он будет сетовать на свою судьбу и лепетать, что нет в жизни счастья.

Самым впечатляющим в моей жизни было участие в Параде Победы 1945 года. Задыхаясь от счастья, держа равнение на трибуну Мавзолея, я шагал парадным маршем по Красной площади в составе сводного полка Военно-морского флота СССР, который вёл герой Севастополя вице-адмирал Фадеев, где каждый участник был прославлен многими боевыми делами, стойкостью и отвагой, воинской выучкой и мастерством в боях с фашистами. В моём сознании пролетела вся моя жизнь. Мог ли я думать, что из забитого деревенского мальчишки, нищего, беспризорного, может получиться такой человек. Меня пронизывала мысль, что те, кто отдал свою жизнь за нашу общую Победу, были более достойны этого Парада. Им бы шагать в первых рядах...



После окончания войны Сергей Никитович остался на сверхсрочную службу. Окончил Военно-морское авиационное училище. Служил на Северном флоте. Летал на реактивных самолётах ИЛ-28, ТУ-14, на ракетоносце ТУ-16. Обнаруживая цель за 400 км, выпускал ракеты с самонаводящимися боеголовками. Выйдя в отставку, Шевченко вернулся в Севастополь, ставший ему за годы войны родным городом.



Я поблагодарила Сергея Никитовича за интересную беседу и напоследок поинтересовалась, как ему при такой сложной жизни удаётся сохранять молодость и бодрость духа. В чем секрет? Ответ он дал не только прозой, но и стихами.

– По натуре я оптимист. Люблю спорт. И после семидесяти лет занимаюсь туризмом, увлекаюсь фотографией, пишу стихи о прожитой жизни, боевой службе, друзьях-товарищах.

               Если мир мой рисован красками,

               Где отсутствует серый цвет,

               Если я не скудею ласками,

               И немного в душе поэт.

               Если я отвергаю пошлое,

               И меня не влечёт покой,

               Не смотрю я с тоской на прошлое,

               Значит, я ещё молодой...

В 2000г. супруги Шевченко торжественно отметили Золотую свадьбу. Сергей Никитович был хорош в белом парадном мундире с наградами. Хороша была и Валентина Михайловна. Статная, спокойная, с нежным взглядом больших серых глаз. Чуть тронутые сединой, но всё ещё густые длинные волосы уложены в высокую причёску. Белый костюм облегает стройную фигуру.

Своё поздравление любящий муж выразил стихами:

               Милая, добрая, нежная, славная!

               Сколько исполнилось – это не главное.

               Главное то, что тебя я люблю...

В 2005 году как участник Парада Победы 1945 года Сергей Никитович был приглашён в Москву и в свои 84 года принял участие в Параде в честь 60-летия Победы над фашистской Германией.

Шевченко умело сражается со временем. Правду говорят, что счастливые люди не стареют. Просто долго живут. И всё!



ПОСЛЕСЛОВИЕ


«Счастье не зависит от внешних условий. Оно
зависит от условий внутреннего порядка».

(Дейл Карнеги, «Путь к счастью».)



2008-й год. Двадцать третьего февраля отмечали 90-летие создания Красной Армии и Военно-Морского Флота. На флоте служили и герои трёх моих очерков. Я решила поздравить их с праздником.

Время неумолимо. Проценко уже ушёл. Его жена Анна не вынесла утраты. Её любовь была столь сильной, что от большой тоски по мужу и она ушла на девятый день...

Морозов и Шевченко всё ещё были в делах. Валентина Михайловна всюду сопровождала Сергея Никитовича. Её улыбка была такая  же приятная и ласковая.



Герои моих очерков прожили большую счастливую жизнь, и мне захотелось объединить их воспоминания под общим названием: «Мне счастливую жизнь подарила судьба».

Вечером включила телевизор. Транслировался праздничный концерт. На сцене юное поколение в спортивной форме с футбольными мячами задорно исполняло песню из кинофильма уже почти вековой давности «Вратарь»:

         Чтобы тело и душа были молоды,

         Ты не бойся ни жары и ни холода,

         Закаляйся, как сталь!

Правильный совет! Закали своё тело, укрепи свой дух. Научись одерживать Победы, и, прежде всего, Победы над собой! Так рекомендовали ещё в древнем Риме: «MENS SANA IN CORPORE SANO» – «В здоровом теле здоровый дух». Это и есть формула счастья. Проверено веками!